7

Лечащий врач, Вадим Васильевич Реснин, настолько молод, что называть его по имени-отчеству как-то неловко. Узкоплечий, в больших очках, по лицу щедро посеяны веснушки, волосы всклокочены, будто никогда не общаются с расческой.

Обход традиционно торжественен. Впереди выступает врач, за ним — две сестры: одна с историями болезней, вторая с полотенцем, переброшенным через согнутую руку.

Первая остановка — возле кровати безногого.

— Как дела, Геночка, как настроение?

Подобные вопросы — тоже традиция, отвечать на них необязательно. Поэтому Гена ограничивается улыбкой.

Вадим Васильевич измеряет давление, ощупывает обрубки ног, бросает беглый взгляд на подсунутый сестрой температурный листок.

— Все идет отлично. Не за горами полное выздоровление.

Точно так он сказал бы умирающему: «Все идет по плану, скоро состоится вынос тела».

— Лечение остается прежним. Главное — полный покой и максимум терпения…

— А когда выпишете?

В голосе калеки — обида и надежда. Обижается он на ежедневные обещания «полного выздоровления». Будто Реснин возвратит отрезанные ноги. Надеется услышать: «Собирайся, Гена, завтра за тобой приедет жена, дома долечишься…»

— Повторяю: терпение…

Следующая остановка — возле кровати моего мордастого соседа.

— Жалобы имеются? Как себя чувствуете? Интересно, как представляет себе доктор ответы на небрежно заданные вопросы? Если жалоб нет, какого черта занимать место, на которое наверняка претендуют другие больные? Если они есть, незачем спрашивать, больной и без того выложит…

— Плохо чувствую. Голова болит, — выдает неожиданную жалобу мужик и снова прочно замолкает.

— Запишите — уколы, — доктор вполголоса диктует длинное латинское наименование лекарства. — Один раз в день, по утрам.

— Я не потому, — становится разговорчивым молчун, услышав о дополнительных уколах. — Здесь слишком много трепятся. И курят… Переведите в другую палату…

Алексей Федорович рывком садится на кровать, приготовившись дать немедленный отпор наглецу. Не успевает. Врач укоризненно грозит ему пальцем. Кажется, лихой куряка боится Реснина не меньше, чем Фарида.

— Эта палата — лучшая, зря вы жалуетесь. А с курением разберемся… Так ведь, Алексей Федорович?

Куряка угрюмо помалкивает. Разберемся, мол, как же разобраться, привлечем виновника к ответственности по всей строгости больничных законов.

Мне показалось, что он возмутился не жалобой моего соседа, а его просьбой перевести в другую палату…

По всем законам логики я — следующий. Но логика и медицина нередко разнокалиберные понятия. Скорее всего, попытка куряки дать по мозгам очередному «противнику» заставила медиков изменить маршрут.

— Здравствуйте, Алексей Федорович…

— Здравия желаю! — по-военному рявкнул больной.

Доктор смутился

— Ну, зачем вы так… официально. Как самочувствие?

— Лучше не придумать. Сколь времени уже лежу в больнице, а как болело, так и болит…

— Не все сразу… Ваше заболевание требует длительного лечения… Если в ближайшие дни не настудит облегчение, возьмем на операцию…

— Значит, резать станете? — уточнил Алексей Федорович. — Да еще тупым ножиком, — загорячился он. — А ежели я не согласен, тогда как?

— Придется выписать, — пожимает плечами врач. — Но это нежелательно, могут появиться осложнения…

— Хуже не будет! — напирает куряка. — А выписать — не получится, денежки плачены не за выписку, а за лечение…

По неизвестным для меня причинам о курении в палате — ни звука. Реснин обращается с Алексеем Фёдоровичем, как сапер с замаскированной миной — вежливо и осторожно… Интересно, чем заслужил этот тип подобное обращение? Уж не денежками ли, о которых он упомянул?

— Прибавьте успокоительного, — говорит доктор сестре, и Мариам, согласно кивая, записывает назначение в журнал.

Алексей Федорович продолжает негодовать, намекает на возможные неприятности для руководства больницы… Вот-вот нахально извлечет из тайника запрещенную сигарету и пустит в лицо врача густую струю дыма…

Вадим Васильевич поспешно переходит к следующей кровати.

— У вас как дела?

— Разное бывает. Иногда — вира, чаще — майна, — по обыкновению манипулирует такелажными выражениями Петро. — Дел у меня, на воле — по самую макушку… Лечите поскорей…

Веснин ощупывает спину такелажника, меряет ему давление. Внимательно выслушивает сердце, заставляет дышать и не дышать. Тоже — новость. Другим столько внимания он не оказывал. Откуда неожиданная забота о простом работяге?…

Странная палата, странные отношения! Один нагло курит, харкает на пол — терпят. Со вторым нянчатся, словно с младенцем, едва не облизывают… Фарид неизвестно где ночует — ни малейшей реакции.

Гнойное отделение, а больные лежат с диагнозами, далекими от его специфики. Кроме Гены и меня…

Что— то здесь нечисто… Но я всего один день лежу, а для того, чтобы капитально покопаться, нужна, как минимум, неделя…

Фарида доктор вообще не стал осматривать.

— Вызовем на перевязку, тогда и погляжу, как поживают твои ноги…

Наконец, медики приблизились ко мне.

— Здравствуйте, Семен Семенович… Как температура? — Вопрос не ко мне, поэтому, ответив на приветствие, я с любопытством слушаю «доклад» Мариам. — Тридцать восемь и семь?… Солидно, солидно… Давайте договоримся так: сейчас вы пойдете в смотровую, там вас ожидает дерматолог, потом заглянете в ординаторскую… Побеседуем более подробно…

Еще одна странность! Зачем я понадобился дерматологу? Или веснушчатый лекарь решил пропустить непонятного больного сквозь строй всех специалистов?

Впрочем, в больнице возражать не принято — делай то, что от тебя требуют врачи и сестры. Я ведь не куряка с его «денежками»… Дерматолог так дерматолог!

— Сестра Мариам, покажите Семену Семеновичу, как пройти в нашу смотровую…

8

Коридорный «проспект» пуст. В отделении — утренний осмотр. Священнодействие типа церковной службы. Только в дальнем конце, рядом с входом в столовую — две фигуры. Прогуливаются, пересмеиваются.

Павел и сдобная дамочка. Паренек подпрыгивает игривым петушком рядом с солидной «курочкой».

Подозрительная особа. Просто необходимо узнать, чем она дышит и… пахнет.

Смотровая — рядом с ординаторской. Собственно, никакая она не смотровая — элементарная перевязочная. Филиал основной, расположенной чуть дальше.

Павел успел подробно рассказать мне об отделении, его помещениях, выходах и входах. Поэтому помощь Мариам не понадобилась.

Добрался я до «пункта назначения» в три приема. Дважды пришлось отдыхать на кушетках, и просто прислонившись к стене. Бедро будто взбесилось -щипало, кололо с такой силой, что кружилась голова.

Немного передохнув перед дверью в смотровую, вежливо постучал.

— Войдите.

В комнате рядом с небольшим столиком сидел… Гошев. В белом халате, даже фонендоскоп на шею повесил.

— Доброе утро, това… Семен Семенович.

— Доброе… Кстати, дерматологи обходятся без фонендоскопа. Тут ты, Коля, малость переборщил… Ладно, так и быть, прощаю. Времени мало. Докладывай.

В устах генерала в отставке «докладывай» как-то не звучит. Не зря Гошев погасил невольную усмешку.

— Кое-что удалось узнать. Правда, маловато, но и за эту малость спасибо нашему банку данных и сыщикам… Итак, Алексей Федорович Новиков. Бухгалтер в одной из московских фирм. Женат. Дочь замужем за офицером, живет на Камчатке. Сын — сварщик, недавно женился…

— Связи не просматриваются?

Какие связи, с кем — можно не уточнять. Николай и без того понял меня с полуслова.

— Не выявлены… Сослуживцы Новикова не любят, характеризуют его занудой и садистом…

Точно сказано. Могу подтвердить!

— Что известно о безногом?

— Кандидат наук. Старший научный сотрудник одного из институтов оборонной промышленности. Жена работает в том же институте. Детей нет. Единственный брат служит в коммерческом банке…

— Достаточно, — невежливо перебил я. Для любой вежливости в первую очередь необходимо время, а времени сейчас не было — не может же «дерматолог» осматривать меня почти час? — С Геной все ясно… Теперь — такелажник.

— Васин Петр Иванович. Возраст — тридцать семь лет. Не женат. Последнее место работы установить не удалось — ребята еще копаются. Ныне — безработный… Живет вместе с матерью в Люберцах…

— Понятно… вернее, не понятно. Место работы известно, теперешнее занятие — тоже. Не может мужик питаться свежим воздухом… Ну-ну, поглядим-посмотрим… Кстати, в следующий раз не вздумай появиться в виде невропатолога…

— Появлюсь в качестве вашего… племянника… Можно?

— Отпадает. Ты уже засветился — придется продолжать в том же духе… Кто следующий?

— Фарид Имаев. Двадцать четыре года. Не женат. Пять лет тому назад приехал к дяде-москвичу из Азербайджана. Прописался. В позапрошлом году дядя скончался. Других родственников в Москве парень не имеет…

— Чем занимается?

— Подторговывает на рынке у Киевского вокзала… Имеет судимость. Два года тому назад получил полтора года за участие в драке… Дядя умер, когда племянник сидел на зоне…

— Возьму на заметку… Честно признаться, парень мне нравится, но очень уж горячий… Что скажешь по последнему обитателю палаты?

— Трифонов Сергей. Двадцать девять лет. Не женат. Работает водителем грузовика в экспортно-импортной фирме. Характеризуется неплохо…

— Внешность у него… как бы помягче выразиться…

— … бандитская, — подсказал Гошев. — Видел фотокарточку… Согласитесь, Семен Семенович, внешность бывает обманчива. Правда, нащупали одну занозу. Сергей находился под следствием, сидел в изоляторе, дело передали в суд, но тот его оправдал… Хоть и редко, но и так бывает…

Я насытился информацией по самую макушку. Остается разбавить ее собственными наблюдениями — можно делать первоначальные выводы… Нечто вроде эскизных зарисовок, по мотивам которых позже нарисуется картина…

— Можно и мне — один вопросик? — улыбаясь, спросил Гошев. Что-то много улыбок, как бы плакать не пришлось. У каждого человека имеются суеверия, есть они и у меня. Не доверяю улыбкам во время розысков, они не только расхолаживают, но и предваряют провалы. — Имею же и я право на любопытство?

— Твое любопытство плавает поверху. Знаю твой «вопросик». Ничего пока неизвестно. Прямо от тебя двинусь к веснушчатому лекарю на пытку, которая почему-то именуется осмотром… Температура держится, но болит, по-моему, меньше… Будь здрав, дружище. Ожидаю в гости с нетерпением… Ох, чуть было не позабыл. Память стала дырявой, будто сито…

— Слушаю, — насторожился Николай. Слава Богу, без улыбки.

— К твоему Пашке клеится одна бабенка… Знаешь?

— Вчера доложил…

— Что думаешь по этому поводу? Что выяснил.

Гошев помолчал, собираясь с мыслями. Нравится мне эта его манера — не торопиться с ответом по серьезному вопросу. Стараясь не мешать, отвернулся к медицинскому столику с разложенными под марлей инструментами. Скальпели, зажимы, ножницы, иглы — весь «джентльменский» набор любого хирурга. Сразу закололо в бедре и стало трудно дышать…

— Нефедова Галина. Криминала на нее нет, но… странную жизнь ведет эта женщина. Работает уборщицей и, вроде, не работает — всегда свободна… Замужем, но ее мужа никто не знает. Живет в области, околачивается в Москве… Занимает однокомнатную квартиру… Пожалуй, все.

— Негусто и… подозрительно…

— Будем работать…

— Бог в помощь… Появятся новости — сообщай, не тяни… Со своей стороны обещаю то же. Лично или через Павла… Бойкий он у тебя парнишка,

— Слишком азартный, — осуждающе покачал Гошев головой. Будто выругался в адрес агента. — Как бы ему с этой азартностью голову не потерять…

— Подстрахуй. Твоя это обязанность… Все, Коля, прощаться— обниматься некогда… Веснин, небось, и без того гадает, сколько времени понадобится дерматологу для осмотра больного…

— Не беспокойтесь, Семен Семенович. И начальник отделения, и лечащий врач почти в курсе. Пришлось малость приоткрыться. Без этого не обошлось…

9

Гошев оказался прав — Веснин не гадал и не тревожился. Похоже, он вообще забыл о непонятном больном, которого навещают люди из милиции. Сидел за утлым столиком и резво заполнял истории болезни.

Бедные врачи! Девяносто процентов рабочего времени они посвящают писанине и только десять — лечению больных.

Когда я вошел в ординаторскую, Вадим Васильевич ни о чем не спросил — кивнул на кушетку. Раздевайся, дескать, показывай свое бедро. О дерматологе — ни слова!

Молодчина доктор, хоть и молодой, но ситуацию понимает!

Морщась от боли, с трудом удерживаясь от стонов, я стащил спортивные шаровары и в четыре приема улегся на дерматиновую кушетку… До чего же не везет! У других — человеческие болезни: сердце, печенка, желудок, показать не стыдно, таиться не приходится. А моя опухоль захватила бедро и передвинулась на то самое место, на котором добрые люди сидят.

Веснин аккуратно ощупал края опухоли, постепенно передвинулся к центру. Нажимал и отпускал, ежеминутно спрашивая: «Больно?» Неужели по моим ужимкам не видно? Не отвечая, я мотал головой, как верблюд, готовящийся плюнуть в истязателя.

Лечение — типовое: уколы, таблетки, физиотерапевтические процедуры. Учитывая преклонный возраст и плачевное состояние опухоли, спускаться в физиотерапевтическое отделение запрещено. Процедуры принимать здесь же, на нашем этаже…

У меня хватило сил вежливо поблагодарить и откланяться.

Доковылял до палаты. Не отвечая на ехидные выпады бухгалтера, завалился на кровать, уткнулся носом в подушку… Господи, пошли мне сон без сновидений. Авось под влиянием расслабленности опухоль угомонится и перестанет терзать меня.

Не перестала. Наоборот, вцепилась в бедро когтями доброго десятка разъяренных кошек и ну царапать, рвать на части, кусать…

Так и промаялся до обеда…

— Лихо тебе, батя? — посочувствовал Алексей Федорович. — Хошь, кликну сестру, она тебе вколет обезболивающее?

— Обойдусь, — отказался я, с трудом шевеля языком.

— Твоя задница — твои дела… Так говорю, Петро?

— Вроде так, и вроде — наоборот, — Ничего не поняв, глубокомысленно прогудел такелажник. — Короче, вира!

В дверь просительно поскреблись.

— Заходите, мы — при штанах, — схохмил Алексей Фёдорович.

В палату вошла «приятельница» Павла. По информации Гошева — Галина Нефёдова.

— Мальчики, закурить не найдётся?

Бедро мигом успокоилось. Просьба «закурить» шита белыми нитками. Обычно курят на лестничной площадке, а не в палате. Это позволяет себе только бухгалтер.

Посетительница оглядела безногого Гену, брезгливо сморщилась. Перевела взгляд на Трифонова — восторженно улыбнулась. Вот это самец! На Алексея Фёдоровича посмотрела мельком. Даже не на него — на прислонённые к тумбочке костыли.

Интересно, зачем она пришла в мужскую палату: попросить сигарету или подобрать стоящего мужика? Чем её не устраивает Пашка?

Наконец, изучению подвергнут я.

— Здравствуйте, старый знакомый! — «старое» знакомство исчисляется всего несколькими часами. — Вот вы где окопались — среди жадюг! Женщина просит дать закурить, а они смотрят на нее, как на попрошайку… Пойдемте подымим, а?

Отказаться? Сослаться на недомогание, на температуру?… Ни за что! Человек открывается во время общения — старая истина — поэтому отказываться не в моих правилах. Бедро потерпит, ничего с ним не случится…

Медленно поднялся, морщась и про себя кроя черным матом дурацкую слабость. Ничего, разойдусь, разомнусь, покопаюсь заодно во внутренностях подозрительной дамочки…

И вдруг вспомнил: сигарет у меня — ни одной. Наташа старательно прячет их по всем углам квартиры. С таким умением и сноровкой — ни за что не отыщешь… О передаче курева в больницу можно только помечтать…

— Алексей Федорович, одолжи пачку «Пегаса», а? Жена принесет — отдам…

— «Пегас» не курю, в горле от него першит…

— Ну, «Стюардессу», «Столичные», «Родопи» — все равно…

Нефедова презрительно смотрела на нищую братию. Губы шевелились, складывая густо наперченные и пересоленные выражения в наш адрес.

Наконец, бухгалтер решился. Врагов в палате у него и без меня предостаточно, стоит ли портить отношения еще с одним? Запустил руку за матрас и вытащил пачку.

— Курите… на здоровье.

«На здоровье» выдано таким тоном, что обязательно дым пойдет в дыхательное горло, и мы с Нефедовой будем кашлять до конца жизни…

На лестничной площадке людно. Послеобеденное время, окончание процедур, врачи заняты «литературным» творчеством — заполняют истории болезни. Можно отдохнуть, расслабиться4. А какой отдых без перекура?

Галина «отбуксировала» меня в дальний угол, возле лестничного марша, ведущего на верхний этаж. Огляделась, выхватила из рук какого-то старикашки полную консервную банку, сноровисто опростала ее в урну и пристроила на ступеньке.

— Сигареты у меня есть, — проинформировала обманщица, изобразив на рыхлом лице этакое девичье смущение… — Просто решила переговорить с вами по очень важному вопросу…

Теперь она не жеманничала и не кокетничала, говорила деловым тоном. Будто приготовилась к обсуждению взаимовыгодного сотрудничества на почве сбыта залежалых товаров.

— К вашим услугам, — старомодно поклонился я. — Что в моих силах — сделаю…

— Благодарю… Вы — человек пожилой, повидавший жизнь, к кому же мне еще обратиться? Поэтому буду говорить откровенно… Надеюсь, вы не осудите…

— Боже избавь! — ужаснулся я подобной возможности, посылая про себя настырную бабенку… сами понимаете, куда.

— И поможете советом?

— Обязательно, — согласился я, с любопытством ожидая продолжения многозначительной беседы.

— Вы давно знаете Пашеньку?

Пашенька? Одно из двух: либо разбитной гошевский агент зацепил многострадальное дамское сердечко, и оно теперь кровоточит, либо у моей собеседницы имеются более приземленные причины интересоваться парнем.

Это следует выяснить и поэтому не признаваться в том, что знакомство с «Пашенькой» ограничивается несколькими часами.

— Немного знаю, — уклончиво ответил я. — А в чем дело? Пристает?

Нефедова презрительно усмехнулась. Дескать, еще нужно разобраться, кто к кому пристает.

— Я уже говорила: полная откровенность… У нас с Павликом намечаются, как принято выражаться, серьезные отношения. Женщина я одинокая, — Гошев сказал, что замужем! — не обремененная детьми, имею квартиру, кой-какой достаток… Беспокоит меня одно: вдруг у Павлушки не серьезное влечение ко мне, как к женщине, а… Долго объяснять не нужно, опыта вам не занимать. Сразу видно…

Явный прокол с ее стороны! Выдан прозрачный намек на то, что разбитная бабенка догадывается о действительном моем лице. О том, что ее доброжелательный собеседник не только лечится, но и занимается чем-то другим,… Как и его друг Пашка…

Конечно, догадка — не уверенность, но если Галина обладает минимальными способностями аналитика, наше с ней общение становится попросту опасным.

Я удвоил осторожность.

— Действительно, за свою жизнь довелось сталкиваться с разными людьми… В том числе и с проходимцами…

— … с бандитами, рэкетирами, — подхватила Галина, прожигая меня вопрошающим взглядом, — с проститутками, убийцами…

— Вот с проститутками не довелось. Так же, как и с убийцами… До пенсии я работал в школе, тогда там таких не водилось… Так что вы хотели узнать о Павле?

Дама, рассчитывая на продолжение интересной беседы о моей профессии, некоторое время непонимающе смотрела на наивного придурка, думающего ее обмануть… «При чем тут Павел? Договаривались о полной откровенности, а ты темнишь… Раскрывайся, милый, признайся, что ты — сыщик, милиционер, что послан в больницу следить… За кем?… И не вешай, пожалуйста, лапшу на уши, не напускай тумана, все равно не поверю».

Похоже, Нефедова успела забыть, что это она затеяла разговор о Пашке, и теперь пыталась свернуть беседу на другую колею. Все это было так живописно нарисовано на одутловатом лице немолодой женщины, что я с трудом сдержал улыбку.

Конечно, она пыталась выдоить, выжать из меня информацию, заставить признаться, даже покаяться.

Да и кто поверит в существование между Галиной и Павлом каких-то серьезных отношений, когда она лет на десять старше потенциального своего женишка… Вот в то, что шустрый парнишка вознамерился порезвиться с женщиной не слишком строгих правил — охотно верю… А «серьезные отношения» — чистый блеф.

— Ах да, — спохватилась Нефедова, — я действительно зарапортовалась… Желательно узнать, где Пашенька работает, с кем живет? Кто папаша, мамаша? Есть ли смысл сходиться с ним порядочной женщине?… А ваша профессия — ваша проблема…

Убедившись в том, что расколоть меня ей не удастся, она занялась Павлом. Авось, пожилой наивняк проговорится…

Где работает Пашка, с кем живет?… Ответов на эти хитрые вопросы мадам не получит. Пусть ей объяснит это Пашка — ему видней, что и как. Точно так же, как и о перспективе многообещающего знакомства…

Ничего толкового из вертлявой дамочки я так и не выкачал. Кроме одного. По неизвестным пока причинам мы с Пашей попали в поле ее зрения. Типа двух букашек, положенных под окуляр микроскопа. И еще одно: вряд ли Галина действует по собственной инициативе — зачем ей это? Скорее всего нами интересуется ее «хозяин»…

А вдруг этот самый «хозяин» и есть искомый вор в законе?

Сыграть в поддавки? Стоит ли рисковать? Гораздо лучше изобразить этакую девичью невинность. Она, эта невинность, либо оттолкнет собеседницу, либо — что намного вероятней! — заставит пойти на более тесный контакт. Без сказочек о желательности «серьезных отношений» с привлекательным парнем…

— Мне кажется, вы обратились не по адресу, — жестко проговорил я, настолько жестко, что запершило в горле. Тем более, что в напускную жесткость я добавил солидную дозу обиды. За кого, дескать, вы меня принимаете? Советую, мол, все ваши вопросы задать Павлу. Он ответит, обязательно ответит, могу дать гарантию… — Что же касается меня, то вы нанесли мне незаслуженную обиду. Ни с бандитами, ни с рэкетирами, тем более с проститутками я не общался, и общаться не намерен… Прошу иметь это в виду на будущее… Если нам доведется вместе перекуривать…

Короче, отделал дамочку «под орех», но без грубого единого слова.

Повернулся и заковылял прочь. В коридоре не удержался и оглянулся. Нефедова стояла, приоткрыв рот и вытаращив глаза. Классическая гримаса недоумка… Интересно, что она скажет пославшему ее вору в законе, которого, похоже, прикрывает? Если, конечно, Нефедова работает на него.

10

В больнице минуты растягиваются до уровня часов, часы так же плавно переходят в сутки, постоянная боль и неуверенность в завтрашнем дне способствуют лениво текущему времени.

Делать нечего, читать надоело, беседовать с соседями тошно, да и не о чем. Где, что и почему болит — лучше не вспоминать.

Однако нигде так не откровенничают, как в больничных палатах. Будто пытаются разговорами заглушить боль и тревогу за свое будущее. А она, эта вечная тревога, дает знать о себе и в большом и в малом. Обедаешь — не последний ли в жизни этот обед? Куришь — доведется ли еще разок побаловаться ароматным дымком?

В больнице люди, волей или неволей, всегда и во всем прислушиваются к своему организму. Не повысилось ли, не дай Бог, давление? Не подскочила ли температура? Ровно бьется сердце или — с перебоями?