3

Похоже, Владька не врет. Конечно, верить ему нужно с оглядкой, но…

Все во мне заледенело, сердце превратилось в обычный насос, перекачивающий кровь, в голове пусто, будто из нее вымели способность думать, взвешивать.

Поговорить с девушкой или не стоит?… С одной стороны, мне хотелось проследить за выражением ее лица: побледнеет ли, смутится или равнодушно передернет плечиками?… С другой — травма, которую я нанесу ей этим разговором, столь велика, что и никакой нежностью или участием ее не вылечить… Нет, говорить рано, нужно самому переболеть, прийти в себя, позже, на обратном пути, перед Москвой, я решусь на откровенный разговор…

Поезд прибыл в Красноярск.

Здесь уже морозно, холодное солнце, подсматривая в прорехи облаков, заливает перрон неярким, холодным светом.

Так же, как и в Екатеринбурге, мы вышли прогуляться. В руке Любаши — сумочка с посылкой. Она взяла меня по руку, испытующе поглядела снизу вверх.

— Что случилось, Коленька? Ты сегодня необычно хмур… Снова с этим подонком поцапался?

— Все нормально, — неопределенно ответил я. — Пойдем искать|. «получателя»…

Адрес, полученный от Тихона, оказался точным. Киоск под названием «Все для вас». Находится с правой стороны от здания вокзала. Парнишка в очках с веснушчатым лицом, невидный, щуплый. Словесный пароль: нет ли у вас финской водки? Ответ: из Финляндии давно ничего не получали, возьмите французский ликер, не пожалеете…

Все, как по писаному. И киоск на месте, и парнишка в очки выжидательно поглядывает на нас, вопрос и ответ сходятся. Избавились от второго пакета — дышать стало легче. Осталась последняя, иркутская посылка, после нее — домой.

Почему-то предстоящее возвращение не радует. То ли из-за тяжелого разговора, который непременно должен произойти; то ли я привык к спутнице, шикарному купе, даже к назойливому «шпиону»…

Отправление задерживается, и мы с Любашей медленно прогуливались вдоль состава. Молча, лишь изредка обмениваясь малозначащими фразами… Зима — на носу, вон как лужи подмерзли… Снова выбились из графика, ползем, как черепаха… Народ здесь одевается почти как в столице…

Случайно обернувшись, я увидел Владьку. Поймав мои взгляд, он ткнул пальцем в спину девушки, потом — себе в грудь. Дескать, решился или подставить тебя Тихону?

Может быть, это настырное преследование, может быть, заледенелая душа, но что-то подтолкнуло меня начать планирую беседу, не дожидаясь прибытия в Москву.

Поздно вечером, после ужина, я, как обычно, вышел в коридор. Любаша переоделась, постелила постели себе и мне. «Шпиона» на посту не оказалось. Проводница вовсю шумела пылесосом, из ресторана, покачиваясь, возвращались запоздалые посетители.

Итак, сейчас я вернусь в купе, присяду на Любашин диван и скажу… Что скажу? Что она — любовница шефа и поэтому я возненавидел ее?… А кто мне дал право любить или ненавидеть. чужую подругу? Она мне — не жена, не любовница и не сестра — обычная знакомая, навязанная Тихоном попутчица…

И все же поговорить необходимо. Не читая морали, не ссылаясь на исторические примеры либо литературные образы. Сказать спокойно и веско: я все знаю… И умолкнуть. Потом забраться на свой диван, отвернуться к стене и сделать вид, что уснул.

Разговор получился совсем не такой, как я планировал, стоя у закрытой двери купе.

Получив разрешение, я вошел и присел на краешек дивана. Любаша лежала в своей розовой ночной рубашке с книгой, положенной на грудь.

— Ты что, спать не собираешься?

— Нам нужно поговорить… Обязательно нужно… Девушка некоторое время сосредоточенно смотрела на моё лицо, будто изучала внешность незнакомого человека. Потом неожиданно улыбнулась:

— Судя по трагическому выражению, разговор пойдет о моём «недостойном» поведении… Я не ошиблась? Если не ошиблась. то лучше перенести трудную беседу на завтра. Честно говори

спать хочу страшно, а после неизбежной ссоры до утра глаз не сомкнешь…

— Нет, поговорим сейчас!

Любаша огорченно вздохнула, приподнялась, взбила тощую подушку. Похоже, ей ужасно не хотелось объясняться — боялась чего-то, должно быть…

— Ну что ж, если ты так настаиваешь…

Да, я настаивал! Запинаясь от неловкости, делая огромные паузы между предложениями — будто прокапывая канавы, — я передал все, что мне сказал Владик. Конечно, смягчил некоторые выражения, выбросил другие — типа подстилка, проститутка.

И снова ощутил — не брезгливость, стыд.

— Владька поведал? — после недолгого молчания откликнусь девушка. — И ты ему поверил?

— Нет, не поверил…

— Зря… Внешне все правильно, я — любовница Тишки. Вернее, была любовницей… И все. Можно не продолжать, закончить на этом нашу воспитательную беседу. Думай обо мне все, к» хочешь, обвиняй в аморалке, бесстыдстве, крой матерными словами… А еще лучше — поменяйся местами с прыщеватым

претендентом на мое тело. Если Тихон на самом деле уступил меня — пусть пользуется, быть по сему!

В словах Любаши, в изломе бровей, в горестно опущенных углах рта — горечь и с трудом подавляемые слезы. И я усомнился в правдивости Тишкиного подручного. Ибо согласно законам логики, «обвиняемая» должна яростно сопротивляться, доказывать с пеной у рта свою невинность, убеждать меня в абсурдности обвинений. А она — соглашается…

— Прекрати юродствовать! Любой суд обязан выслушать обе стороны. И пусть я не суд, но мне тоже нужна правда. Какой бы была эта правда горькой…

— Ну что ж, выслушай правду. Горькую и обидную. Да, я жила с Тихоном целых страшных три года. Они с отцом-алкоголиком обманули меня, девчонку, не знающую жизни, верящую им на слово… Да и какая разница, если любви нет, если она заменена голым сексом?… Тихон, Владька, Федор, Иван — все мужики одинаковы, все поклоняются одной вере. Семья, дети — скука и чистая формальность… Подруга отца, такая же алкоголичка, как и он, если во время не спохватывается и не сделает аборт, сдает новорожденного в приют или просто оставляет на улице… А Тихон заботился обо мне, берег. Ни в чем не отказывал, умел так насладиться моим телом, что я ни разу не забеременела…

Любаша говорила откровенно, не обходя запретных тем, не маскируя острых словечек. Она открывалась передо мной, красивая и гордая, сбрасывая обманные одежды, гордясь ослепительной своей наготой. Я верила Тихону… До тех пор, пока не познакомилась с тобой. Казалось бы, ничего особенного, обычный «извозчик», каких у нас перебывало немало. Но ты не полез мне за пазуху, как это при каждом удобном случае делает Владька. Не стал оглядывать меня, как скаковую лошадь перед бегами. Там, в Ногинске, ты смотрел на меня как на равного тебе человека. С восхищением и уважением… Нет, Коленька, боюсь, тебе этого не понять. Ты пришел в Тишкину компанию из другого мира, и «другой галактики…

— Нет, почему же, я понимаю…

Действительно, под свежим ветром Любашиной откровенности рассеялась дымовая завеса, заменившись черными, грозовыми тучами гнева и раскаяния. Попади сейчас в мои руки Тихон — удушил бы, разорвал на части. Точно так же, как совсем недавно я мечтал поступить с его подручным.

— И даже когда перед отъездом Тишка посоветовал не особенно противиться притязаниям Владьки, я… согласилась Омерзительно, конечно, понимаю, но к тому времени я узнала, что ты женат, что других баб у тебя нет… Спрашивается, для кото мне сохранять себя? Пусть попользуется Владька, пусть после того, как он возвратит меня хозяину, тот за определенную мзду уступит меня другому… И все же… и все же, когда этот прыщеватый слизняк заявился вечером ко мне домой и предъявил права на обладание мной, я вышвырнула его вон. Самым примитивным способом — стулом по заднице… Хорошо еще — не по голове… Владька призвал на помощь Тишку. Тот долго смеялся над изгнанным из рая дьяволом, потом изрек прописную истину. Дескать, если ты с бабой не можешь справиться, зачем мне такой помощник? Привяжи ее к постели: руки к спинке — вместе, ноги к другой спинке — врозь — и наслаждайся… Отвергнутый воздыхатель последовал совету хозяина. Чтоб я не сопротивлялась — оглушил ударом по голове… Изнасиловал — понимаешь мерзкое значение этого слова! — изнасиловал бесчувственную ничего не понимающую женщину… В принципе, если мерить мою жизнь привычной меркой — ничего особенного не произошло. Разве Тихон, получая наслаждение от владения моим телом, одаривал меня тем же? Нет, я выполняла в его постели работу определенного типа… Когда это делал Владька — просто поменялись работодатели, и все… И вдруг на следующий день неожиданно для себя я поняла: мужчин больше у меня не будет. Или Коленька, | или — никто… Убью очередного претендента, лишу жизни себя, но кроме мужчины, которого полюбила, никто не будет владеть мною…

Мне бы возмущаться, а я тихо радовался. Ибо только сейчас понял, что благодетельница-жизнь свела меня с настоящей Любовью. Ольга, мать, отец, Фимка, Никита — все они стоят по другую сторону моего существования, а я — рядом с грешной, такой милой и ласковой, своей судьбой.

Не говоря ни слова, я склонился к девушке, обнял ее за талию, приподнял над подушкой. Ко мне навстречу потянулись полуоткрытые ее губы…

А потом окружающий нас мир покачнулся и рухнул… Кто-то дергал дверь… По радио передавали информацию о ближайшей остановке… Состав дергался, то ускоряя ход, то притормаживая… Поезд останавливался на станциях, трогался с места, снова замирал… Слышались возбужденные голоса пассажиров, плач и смех детей, вздохи расставаний…

Все это происходило будто на другой планете.

В моих объятиях вздрагивало обнаженное женское тело…

Я боялся причинить Любе боль, но ещё больше страшился оставить её неудовлетворённой. Женщины такого унижения не прощают. Поэтому вошел в неё максимально бережно, не на всю глубину. Видимо, Любаша разгадала мои опасения — её ладони легли мне на ягодицы, надавили, заставляя углубиться в лоно.

Пришлось подчиниться.

Вторая, мучающая меня проблема тоже разрешилась. Когда я почувствовал, что мой «инструмент» закаменел, и приготовился сработать, лежащая подо мной женщина тихо и сладостно застонала…

Люба походила в это мгновение на невинную девушку, неопытную и нежную, впервые познавшую сладость объятий любимого мужчины. Она впитывала в себя мужскую ласку, наслаждалась ею и благодарно возвращала…

В минуты отдыха, припав разгоряченной головкой к моей груди, тихо смеялась…

И все начиналось сначала…

Не надо самого себя обманывать! Я полюбил не девчонку — зрелую женщину, уже побывавшую под мужчиной. Если верить Владьке, не под одним. Судьба подарила мне красивую, умную, обольстительную грешницу…

А разве я безгрешен?

Память нарисовала нормировщицу Катю, которой я овладел в кладовке на мешках с цементом. Правда, она не особенно сопротивлялась, скорее, притворялась неуступчивой…

А вот представительница заказчика, принимающая выполненные работы, сама, после первого же невинного поцелуя, бесстыдно забралась в мою ширинку…

Секретарша начальника управления, кокетливая дама бальзаковского возраста сама пригласила меня на день рождения и охотно отдалась на полу. Мало того, предложила изобразить собачью случку, и не постеснялась опуститься на колени, предварительно раздевшись сама, и освободив от одежды «кобеля»…

Грехов набралось на удивление мало. И всё же, какое я имею право осуждать несчастную женщину?

— О чём задумался, Коленька? — Возвратил меня в реальность голос Любаши. — И зачем ты оделся? — она шаловливо оттянула резинку моих трусов. Случайно задев восставшую мужскую плоть, удивлённо вздрогнула, но руки не убрала — наоборот, сжала мой «инструмент» в кулачке. — Господи, какая прелесть! Ты уже готов продолжить начатое? Даже не отдохнул, как следует… Долго находиться в напряжении — вредно для здоровья. Иди ко мне, бычок, сниму стресс, успокою… Заодно, полечусь сама, — тихо добавила она, спрятав раскрасневшееся лицо на моей груди.

На этот раз я не стал осторожничать — внедрился вглубь женского лона, и принялся с такой энергией обрабатывать его, что Любаша тут же застонала и обмякла…

4

До самого Иркутска мы наслаждались близостью. Не только физической — много разговаривали, фантазировали о нашем будущем, строили планы совместной жизни.

Никто не мешал. Владька, будто поняв бесперспективность своих притязаний, в коридоре не появлялся, меня на разборки не вызывал. Залег в купе, словно медведь в берлогу…

Осталась у нас единственная «заноза» — передача пакета в Иркутске. Пройдет благополучно — безоблачное небо, неоглядная солнечная даль…

Конечно, я оставлю жену… бывшую жену, ибо превратить Любашу в любовницу — абсурдно, несуразно. Бросим мы с ней Москву, уедем в Сибирь, в глухую тайгу, в сопки. Безработным строитель не останется — не та профессия! Не получится строить — валить лес, водить грузовики. Много ли нам нужно, чтобы прожить!

Любаша соглашалась, подсмеивалась над моим энтузиазмом и наивностью.

— Ты будто на свет Божий народился… С милой рай и в шалаше, — почти пропела она. — Не будет для нас ни рая, ни шалаша, милый фантазёр. Поверь, не будет. Мы с тобой попали в клетку, будто птицы, нам из нее до самой смерти не выбраться…

— Но ведь птицы улетают! — возражал я, недовольный приземлёностыо Любашиных рассуждений. — Вот мы и улетим, поселимся в глухомани — не отыщут…

— Не существует нынче глухомани, Коленька, нет ее. Осталась в сказках да во снах… Вот развозим мы с тобой неизвестно какие посылки. Кому? Людям, подручным Тихона и его шайки. Они по приказу шефа тайгу обшарят, сопки облазят, а нас найдут повяжут беглецов и представят ему на суд и расправу… Не зря он им деньги платит…

— Ты действительно не знаешь, что находится в пакетах?

— Точно не знаю, но догадываюсь… Давай вскроем последний пакет, поглядим…

— Не опасно?

— Страшней смерти ничего нет, а нам умирать не положено — только жить начали… Доставай!

Вытащили пакет, осмотрели снаружи. Плотная оберточная бумага не заклеена — аккуратно перевязана шпагатом. Это хорошо — можно познакомиться с содержимым и также аккуратно завернуть. Никто не догадается, если соблюсти все перегибы и складки…

Любаша отобрала у меня загадочный пакет, точными движениями гибких пальцев развязала узелок, медленно развернула бумагу…

Мы замерли, не веря своим глазам. Перед нами… пачки денег, заклеенные полосками разноцветной бумаги… Ничего себе, посылочка! Неужели две предыдущие — с подобной же начинкой? И зачем Тихон раздаривает миллионы? Может быть, не раздаривает, а получает взамен нечто более ценное?

Пришли в себя и пересчитали деньги. Восемь пачек, в каждой по тысяче сторублёвых купюр… Всего в пакете восемьсот тысяч, почти миллион. Такого количества денег я никогда раньше не видел. Что там видеть — представить себе не мог.

— А что, если мы реквизируем одну пачку? — предложил я в шутку, не сводя взгляда с невероятного богатства, лежащего перед нами. — Сколько лет можно безбедно прожить…

— Прожить? Безбедно? Эх, Коленька, до чего же ты наивен. Пожалуй, сейчас я имею право открыть тебе, чем занимаются Тихон и компания, что они через нас пересылают в другие города… Денежки эти, на которые ты смотришь с таким восторгом и вожделением, — фальшивые. Изготовлены они в том самом домике, куда ты отвозил «калужских предпринимателей»… Помнишь?… Проживем безбедно! — передразнила она меня. — Нас обязательно зацапают — если не в магазине, так в киношной кассе, на рынке, в бане, на вокзале… Мы теперь, если возьмём эти деньги, станем мечеными… Понимаешь? Один раз обойдётся, другой, третий…

— Но ведь живут на эти деньги те, кому Тихон их переправляет. И те, которым женщина в зеленом плаще отдает…

— Умеют обращаться с ними, вот и живут… до поры до времени. Мало ли фальшивомонетчиков отсиживают на зоне сроки? Ты хочешь присоединиться к ним?

— Не думаю, что в глухомани, куда мы с тобой заберем» станут приглядываться к купюрам, искать на них какие-то водяные знаки, сверять серии и номера… Ты хотя бы раз видела на том же Центральном рынке продавца, изучающего деньги? Мне не довелось…

— Видела, и не раз…

— Давай посмотрим…

Осторожно вытащили одну бумажку… Вроде все на месте — Белый Дом, какие-то знаки просвечиваются…

Долго мы спорили. Мне почему-то ужасно хотелось воспользоваться представившейся возможностью разбогатеть. Это же ниточка: деньги — любые продукты, любые вещи — собственный дом — поездки на курорты — устройство званых вечеров… Короче, все мыслимые блага…

— Ладно, Коленька, — наконец согласилась Любаша. — Уверена в том, что украденные нами фальшивки впоследствии обернутся крупными неприятностями… Но раз ты так хочешь — возьмем пачку… Всего-навсего сто тысяч… При ежедневных скачках цен — не так уж и густо…

Я аккуратно изъял из развернутого пакета пачку, заклеенную розовой полоской. Остальные Любаша завернула в бумагу и перевязала шпагатом.

Надо же такое придумать! Первая моя «воровская» операция — с фальшивыми деньгами! Поневоле засмеешься над незадачливым «преступником».

Но Любаша не смеялась, наоборот, загрустила…

И вот — Иркутск.

Тихон велел передать последнюю посылку официанту вокзального ресторана по имени Костя. Прозвище, или, как выразился Тихон, кликуха — Пельмень.

Когда я увидел этого официанта, едва не расхохотался. Редко бывает, чтобы прозвище настолько соответствовало внешнему облику его хозяина. Парень действительно походил на пельмень.

Небольшого роста, округлый, будто защипанный со всех сторон. Тут даже без пароля не ошибешься.

Обменявшись с официантом условными словами, я положил на свободный стул принесенный пакет и попросил меню. Пельмень без улыбки кивнул, забрал пакет и ушел. Минут через десять он возвратился, на этот раз — с масленой улыбочкой. Видимо, успел развернуть бумагу и полюбоваться новенькими пачками. Судя по блеску в глазах, недостачу не заметил — решил, Тихон передал ему не восемь, а семь упаковок.

На душе светло, будто раньше она была придавлена серым пакетом, а сейчас освободилась от тяжкой ноши и расцвела. Любаша тоже смеялась — весело, облегченно. Наверное, и ее недавно угнетало Тишкино задание. Теперь, когда оно выполнено, можно и повеселиться, и отдохнуть!

— Закажем номер в гостинице, отдохнем, а вечером — в ресторан… Не вокзальный, конечно, не стоит мозолить глаза Пельменю — посетим городской, самый престижный… А завтра…

Любаша запнулась. Потускнела… Что ожидает нас «завтра»? Возвращение домой к прежней жизни. Мне — к замороженной, крикливой жене и к постылой работе, ей — к Тихону, который немедля передаст живой товар новому заказчику… Жизнь? Разве можно это понятие совместить с помойкой, куда нам предстоит окунуться?

— …завтра, — продолжил я за подругу, — мы отправимся дальше, за Читу. Москва для нас закрыта. Сойдем на маленькой станции, пересядем на первый попавшийся автобус и заберемся в ту глухомань, о которой мечтали в поезде…

— А паспорта? — напомнила Любаша. — Они ведь фальшивые…

— Кто в тайге проверяет паспорта? Разве медведи… До сих пор сходило с рук, там тем более сойдет… Итак, госпожа Никанорова, марш в камеру хранения за вещами. Возьмем их — и в гостиницу…

— Ты хотел покушать, — напомнила девушка. — Даже попросил меню…

— Совсем забыл, дьявол меня возьми! — рассмеялся я. — Впрочем, аппетита уже нет… В саквояже осталось что-нибудь из провизии?

— Осталось… Но тебе не мешает пообедать, как следует. 3а последнее время отощал, одни глаза сверкают…

Любаша смутилась, опустила глаза на скатерть. Вспомнила, видимо, по какой причине я осунулся.

Мысль о том, что нам предстоит провести ночь не в вагоне поезда, не в тесном купе, а в гостиничном номере с двуспальной кроватью, без подглядывающего и подслушивающего Владьки, вскружила голову. Судя по заблестевшим глазам Любаши, её волновало то же самое, что и меня…

Пельмень не появлялся, и мы не стали его ожидать. Бог «ним, с обедом — обойдемся. Главное сейчас — гостиница.

У входа в камеру хранения поджидал нас Владька. На губах — обличительная улыбка, в глазах — по горящему угольку.

— Когда в столицу? — ехидно спросил он. — Тихон ждет

— Завтра подумаем и решим, — перехватила инициативу разговора Любаша. — Отдохнем, приведем себя в порядок, отделаемся от твоего присутствия… А ты, скотина, когда в стойло?

Оскорбительные словечки Владик пропустил мимо ушей. Услышишь — нужно реагировать, а из его памяти, наверное, не выходил никелированный пистолет Любаши.

— Отчаливаю ровно через полтора часа, — картинно вскинул он руку с часами. — Проедусь по тем же адресам, соберу плату за пакеты. Пельмень сейчас свою долю притащит… До встречи у Тихона, — угрожающе добавил он. — Честно говоря, не хотелось бы мне оказаться на вашем месте… Шеф, когда обозлится, зверем становится — синяками и шишками не отделаетесь… Всего, молодожены!

Лучше бы мы не встретились с Владькой. Настроение быстро катилось вниз, стремление пожить в городской гостинице потеряло прелесть и остроту.

Тихон ни за что не смирится с потерей отвергнутой любовницы, пущенной теперь в «оборот». А когда узнает об исчезновении фальшивой пачки денег, вообще озвереет. Через дядек и теток, продавцов и официантов, охотников и золотоискателей станет разыскивать беглецов и не успокоится до тех пор, пока не увидит их у своих ног.

Не сговариваясь, мы с Любашей пошли в кассовый зал покупать билеты до Читы… или подальше. Нас гнал страх перед расплатой, перед шайкой преступников и убийц. Поскорей покинуть Иркутск. Пока Владька не встретился с Пельменем и не узнал об исчезновении денег.

Сейчас вопрос стоит так: кто кого обгонит — мы или нас? В нём заложена не просто опасность поимки — сама жизнь.

Глава 6