2

Начальник гаража, старшина внутренних войск, ходит мелко семеня короткими ножками. За это он получил у зеков прозвище Муха. Всегда появляется незаметно, будто вырастает из-под земли. И постоянно ругается… Нет, не матом — черти, дьяволы, хулиганы. Самое обидное ругательство в его устах зек ты навек!

На ругань не обижаются, втихомолку подсмеиваются.

Первые два рабочих дня Муха не отходил от нас ни на шаг. Сторожил каждое движение, ловил каждое слово. Будто оценивал, на что годны новые работяги.

На третий день отозвал меня в сторону.

— Ты, дьявол, в технике разбираешься, ничего не могу сказать. А твой напарник — хулиган, зек навек. Зачем, черт тебя побери, представил его классным автомехаником? Зачем обманул начальство?

Вот оно то, чего я боялся. Стоит старшине доложить подполковнику — хлопот не оберешься.

— Гражданин старшина, очень прошу: не выдавай! Радик — парень хороший, сообразительный. Клянусь, через месяц-другой меня заткнет за пояс. Талант у него…

— Талант хлебать баланду!… Ладно, потерплю месячишко, погляжу, что у тебя получится. Если Власов не освоит автопремудрости — доложу по команде, дьявол тебя возьми с твоими фокусами!

Я не стал передавать цыгану угрозу старшины. Подгонять парня нет необходимости — и без того вкалывает без перекуров. Просто начал относиться к нему строже…

Видимо, слух о том, что на зоне появились классные автомеханики, не без помощи начальства распространился по округе, Количество заказчиков росло изо дня в день. Тащили на буксирах избитые машины, приезжали своим ходом, жалуясь на перебои в работе двигателя или ходовой части. Платили, не торгуясь, соглашаясь с калькуляциями, составленными старшиной.

А тот буквально на глазах ожил. Он смотался в ближайший город, раздобыл в тамошнем автосервисе новейшие ценники, договорился о поставке дефицитных запчастей.

Работа закипела вовсю.

А когда из ремонтного бокса выкатился первый отремонтированный «жигуль», по заключению государственного автосервиса годный только на переплавку, возле въездных ворот в гараж начали образовываться очереди.

К нам с Радиком добавили двух зеков, объявивших себя автослесарями. Один действительно работал на воле в гараже, хотя, на мой взгляд, разбирался в технике слабо. Второму можно поручить только отвинчивание гаек, да и то под контролем. Приходилось вкалывать за четверых. Если пойти на ужин, снова в гараж не попадешь, не пустят. Ограничивались принесенными после завтрака и обеда бутербродами — хлеб мазали толстым слоем маргарина.

Старшина часто навещал ремонтный бокс, видел наши мытарства. Однажды, присеменил — радостный, возбужденный.

— Доложил я подполковнику о мучениях своих хулиганов… Короче, переносите свое барахло в эту комнатушку, — кивнул он в сторону диспетчерской. — Жить будете здесь. Ужин-завтрак, дьяволы, станут приносить прямо с кухни, обедать — в столовой… Вникли в заботу начальства? — Мы дружно закивали. — Отплатите трудом, черти-дьяволы…

Жить стало полегче. Если бы не сторожевые вышки и забор, густо оплетенный колючкой, — воля. Та самая воля, о которой ежеминутно мечтает зек.

Для меня время тянулось от свидания к свиданию. Неизвестно какой причине, подполковник относился ко мне с симпатией. Иногда он разрешал нам с Радькой внеочередные встречи с жёнами. Знал — каждая из этих встреч для нас — праздник.

Приехала Зинка, жена цыгана, и поселилась в комнатке, которую снимала в деревне Любаша. Свидания стали частыми, женщины приходили на них вместе, вместе и уходили.

Однажды в ремонтном боксе появился дежурный вертухай:

Чернов, переодеваться. Быстро. Свидание.

Вот это новость! Только позавчера мы провели с Любашей сладостные два часа. Неужели что-то случилось?

Я мигом сбросил промасленный комбинезон, натянул обычную лагерную одежду и пошел впереди конвоира… Лишь бы все было благополучно, твердил я про себя. Лишь бы Любаша была здорова…

Вошли в административный барак, именуемый корпусом. По привычке я повернул налево — там находились комнаты свиданий.

— Куда? Направо!

Меня ввели в один из служебных кабинетов.

За столом сидел незнакомый мужчина.

3

— Каротин Юрий Дмитриевич, — представился он. — Следователь из Москвы. Веду дело Зюкина Владислава Матвеевича

Значит, Владька жив! Вот это новость!

Пиджак следователя висит на стуле. Манжеты белоснежной рубашки расстегнуты. Цветастые подтяжки. Красный в полоску галстук. Длинные волосы связаны на затылке в аккуратны пучок. Брови приподняты, и возникает впечатление, что человек чему-то улыбается, радуется.

К должности следователя у меня, похоже, аллергия. Появляется раздражение, растет, переполняя все мое существо. Я готов взорваться руганью, криком…

— Успокойтесь, Николай Иванович, вам ничего не грозит, пересуда не будет… Просто мне необходимо уточнить некоторые факты… Надеюсь на вашу помощь.

Я пожал плечами. Раздражение не проходило, но и не разрасталось. Это уже хорошо.

— Все, что я знал, — сообщил. Вначале — следователю Вошкину, после — суду… Что-либо добавить трудно…

— А я вам помогу… Прошу, как можно подробней, отвечать на мои вопросы… Да и нет — не годятся… Согласны попробовать?

Я отвык от людей, спрашивающих моего согласия. Тем более, обращающихся на «вы». Раздражение пропало, сменившись симпатией.

— Согласен…

— Я включу магнитофон — не возражаете?

Я снова пожал плечами. Почему я должен возражать или не возражать, разрешать либо запрещать? Здесь я не хозяин — осужденный. За соучастие в убийстве.

— Начнем с самого легкого вопроса. Опишите, пожалуйста, эпизод с ранением Серегиной и арестом Зюкина. Постарайтесь припомнить самые мелкие, казалось бы, незначительные детали.

И я постарался. Говорил медленно, как бы заново переживая появление в больничной палате пьяного Владьки, его грязные угрозы, выстрел…

Следователь не перебивал и не торопил. Склонившись над столом, он ловил каждое слово, изредка что-то заносил в записную книжку.

— Так, — протянул он, когда я умолк. — Вы точно помните, что Зюкин назвал следователя Вошкина «Серый»?

— Точно… После этого Сергей Сергеевич и оглушил его рукояткой пистолета… Если бы не появление Вошкина, Владька пристрелил бы и меня, и Любу… простите, Серегину. Не раздумывая. Ведь он по натуре жесток и хитер, будто хищный зверь…

— Вы правы, Николай Иванович… А зачем Вошкин пришел в больницу, он не сказал?

— Точно не помню… Я тогда был в таком состоянии… сами понимаете. Постойте, постойте, припомнил… Речь шла об уточнении каких-то фактов…

Я заподозрил неладное. Ведь Каротин расследует преступление Владика, а почему-то копается в поступках Вошкина… Неужели… Нет, не зря бытует пословица: ворон ворону глаз не выклюет. Несмотря на заверения, что мне ничего не грозит, вполне могу

оказаться крайним…

Я постарался быть предельно осторожным, следить за каждым своим словом…

— Допрос пострадавшей Серегиной вполне возможен и даже оправдан… Такая уж у нас работа: уточнять, проверять несколько раз… Скажите, Николай Иванович, общаясь с Зюкиным и Родкиным…

— Кто такой Родкин? — перебил я следователя. — Он мне неизвестен…

— Родкин — фамилия Тихона, — пояснил Каротин. — Вам приходилось от них слышать о «знакомых» в милиции или прокуратуре? О тех, кто подкармливает преступников информацией. Скажем, о предстоящем обыске или проверке?

Туман начинает рассеиваться.

Нет, Каротин не занимается делом Владьки, он копает намного глубже. Его задача — раскопать сорняки, которые маскируются под полезные корнеплоды. Неужто, понравившийся Любаше Сергей Сергеевич — один из «сорняков»?

Гляди, Колька, не ошибись в очередной раз. Дорого тебе обходятся эти ошибки. Поддашься обаянию московского следователя, и «провалишься» на дополнительных пяток лет заключения…

Но выкручиваться и врать надоело. И я решился на откровенность. Тем более что фамилий Тишкиных «источников» я не знал, он упоминал только об их существовании.

— Понятно… Слышал, что Любовь Серегина — фактически ваша жена, она поехала вслед за вами и живет неподалеку… Вы могли бы дать мне ее здешний адрес?

Я заколебался.

Слишком много страшного пережила Любаша, чтобы вновь вспоминать прошлое. Только она начала успокаиваться, а тут появится красавец следователь со своими замысловатыми вопросами.

А с другой стороны, кто, кроме Любаши, может рассказать о Тишкиной «фирме» и ее «сотрудниках»…

— Да вы не волнуйтесь, — будто подслушал мои сомнения Каротин. — Я буду максимально осторожным и доброжелательным… Поверьте, если бы не крайняя необходимость, я не стал бы нарушать покой вашей жены…

Я назвал деревню, в которой жила Любаша.

— Еще один вопрос. Вы не припомните людей из окружения Родкина? Желательно адреса, возраст, характерные приметы, привычки — все годится.

Нет уж, дорогой московский следователь, стукачом никогда не был и не буду. Увольте. Тем более что я в основном общался только с «калужскими предпринимателями».

— Кого знал — арестовали или убили. Ничем не могу и помочь…

— Ясно. Думаю, нам придется еще встретиться… Как живёте? Где работаете?

Отвечая на эти человеческие вопросы, я не могу хитрить и отмалчиваться. Кажется, Каротин сочувствует мне, относится доброжелательно. Вдруг при случае поможет скостить срок. Маловероятно, но и такое случается.

Возвращаясь в гараж, я почувствовал необычное облегчение. Будто беседа с Каротиным — не назовешь же ее допросом? — сняла с моих плеч давящий прежде груз.

Проходящие мимо охранники — офицеры, прапорщики, солдаты — казались симпатичными, добрыми людьми. Они просто выполняют служебный долг, но при этом не забывают долг человеческий. Ну, сорвется иногда кто-нибудь из них, ну, обматерит осужденного, даже втихомолку изобьет в закрытой комнате, ни за что отправит в карцер… Что из этого? Все мы люди, нервная система иногда не выдерживает стрессовых нагрузок.

По дороге я столкнулся с тем самым небритым зеком, который в бане требовал с меня «дань». Тот тащил в административный барак нелегкий ящик, перекособочился, злобно поглядывает на шагающего вслед за ним прапорщика.

Я приветливо улыбнулся бывшему «противнику». Дескать, все забыто, прошло, зла не держу. Зек ответил ненавидящим взглядом, выразительно зашевелил губами… Матерится? Его тоже можно понять. Мат в жизни заключённого — своеобразный громоотвод, самое эффективное лекарство. Без него недолго глотки друг другу перегрызть…

Рядом с ремонтным блоком развалился на ящиках Радик. Руки закинуты за голову, на лице — блаженная улыбка… Жена приходила на свидание? Передачу получил?

— Николай, Колька, золотой мой, поздравь…

— С чем?… Почему бездельничаешь? Капот «москвича» исправил? Тормозные колодки «запорожца» заменил?

— Какой капот? Какие еще колодки? Завтра — на волю!… Понимаешь, на волю! Ни вертухаев, ни охранников сопливых — воля!

Цыган соскочил с ящиков, лихо гикнул, будто оседлал резвого скакуна, и пошел отбивать чечетку. С притопами и прихлопами. Черные кольца волос рассыпались, упали на смуглый лоб, глаза задорно сверкают, ладони отбивают такт по коленям, по плечам, подошвам.

— Рад за тебя, Радик, очень рад… Значит, домой, да?

— Домой! На Кубань. Песни петь, плясать и работать. Работать! Вольно, без колючек и решеток… Послушай, золотой, выйдешь из этой дерьмовой зоны — ко мне приезжай жить, а? На сеновал с Зинкой переселюсь, дом — тебе. Живи, радуйся… Вместе работать станем, автосервис откроем, миллионы за день загребём. Приедешь, а? Одной семьей жить будем, детишек заделаем: ты — своих, я — своих… Обещаешь?

А что я могу обещать, если впереди — полсрока? Надежда на помощь Каротина пока сродни миражу в пустыне.

— Рано сейчас планировать будущее, Радик. Одно обещаю: освобождения подумаю.

4

Незаметно прошло пять лет.

Я по— прежнему работал в полную силу, стараясь работой забить тоску по вольной жизни. Не будь ежемесячных и «внеочередных» свиданий с Любашей, свихнулся бы, не выдержал подобного напряжения -физического и морального.

Наконец мне разрешили упорядочить свои семейные дела — я оформил развод с Ольгой и заключил брак с Любашей. Она и была той главной опорой, которая держала меня на плаву.

— Ты обязан выдержать, Коленька, обязан. Мужик ты или не мужик?

— А ты до сих пор сомневаешься? — шутил я, обнимая жену.

— Это как посмотреть, — смеялась она, спрятав раскрасневшееся лицо на моей груди. — По-моему, ты стал сдавать. Реже улыбаешься, мало говоришь о нашей будущей жизни, не вспоминаешь расписной теремок Дарьи Павловны и нашу комнату в нём. Явные признаки упадка… Сколько тебе будет, когда освободишься? Сорок три? Мужик в расцвете сил, в стародавние времена в этом возрасте о семье не задумывались, женились в пятьдесят… Осядем в Сибири, заживем на славу… Я все выдержу ради этого. Ты меня еще плохо знаешь — двужильная… Не веришь? Спроси у моих бурёнок, они подтвердят…

— Я и без твоих коров знаю, какая мне досталась жена — смелая, самая умная и находчивая, короче — самая-самая… Хочешь посмеяться?

— Конечно, хочу…

— Цыган Радька перед своим освобождением из зоны взял с меня слово, что мы с тобой поселимся у него на Кубани. Откроем свой автосервис, станем загребать миллионы… И еще… примемся активно… рожать детей… Как тебе это нравится?

Любаша не смеялась. Она обняла меня за шею, приникла уху, горячо зашептала:

— А зачем нам для этого ехать на Кубань?… Скоро в деревне появится… маленький Колька…

В книгах расписывают, как при подобном известии мужчина теряет голову, носит на руках краснеющую жену, азартно трудится, перевыполняя плановые задания.

Я не радовался. Любаша не краснела. Наш первый ребенок появится на свет, когда его отец, занюханный зек, не сможет даже взять на руки своего сына.

Грустное у нас получилось свидание. Грустное и тревожное.

Неожиданно снова появился Каротин. Я думал, что за прошедшие два года он начисто позабыл о существовании некоего неудачника Чернова, отхватившего десятку по своей трусости и алчности.

Оказывается, не забыл.

Прилетел Юрий Дмитриевич для допроса других осужденных, в связи с другими делами, но решил откровенно поговорить со мной.

Хороший человек! Оказывается, повсюду имеются хорошие, добрые люди, нужно только верить в их существование, отказаться от мысли, что мир до самого горлышка забит злостью и фальшью.

— Не без вашей помощи, Николай Иванович, нам удалось разоблачить группу взяточников, работающих в органах…

— Вошкин?

— И бывший следователь Вошкин — в их числе… Помните историю с похищенным изотопом?

— Еще бы не помнить! Знаете, сколько я тогда пережил страхов. Хотел броситься к врачам, потребовать откачать радиацию. Стыдно признаться… Именно с похищения изотопа начался мой путь на зону… Только непонятно, почему Вошкин тогда освободил сестру?

— А как он мог поступить? Ни одного, даже самого мелкого факта, говорящего о причастности Черновой к преступлению не существовало. Как ни пытался Вошкин выбить из немногочисленных свидетелей нужные ему показания — ничего не получилось. Санкцию прокурора на задержание подозреваемой милый ваш Сергей Сергеевич получил обманом, представив липовые протоколы допросов несуществующих людей…

— Но кто-то ведь навел бандитов на изотоп?

— Вошкин и навел. На одной из вечеринок он познакомился с заведующим лабораторией. За рюмкой и закуской разговорились. Так малоуважаемый Сергей Сергеевич узнал не только о существовании изотопа, но и о бешеной цене на него за рубежом… Принялся расспрашивать осоловевшего завлаба. Тот выложил все: и место хранения изотопа, и шифр сейфового замка, и как изотоп охраняется… По наводке Вошкина банда подкупила охрану и похитила изотоп… Остальное вам известно…

— Какая банда?

— Вообще-то вопрос правомерен. Действительно, банд — и малых и больших — у нас сейчас предостаточно. Но тогда речь о вполне определенном объединении преступников — банды некоего Тихона… Вы думаете, он ограничивался изготовлением фальшивых денег? Нет, Николай Иванович, фирма у бывшего вашего шефа была, как бы поточней выразиться, многопрофильной. Они не чурались ни грабежи, ни продажи за границу произведений искусства, ни распространения фальшивок, ни заказных убийств… Честно говоря, хотя участники изоблечены и осуждены, я не совсем уверен в том, что удалось выкорчевать все корни — возможно, мы не смогли докопаться до затаившихся в глубине мелких корешков.

— Но похитители изотопа погибли?

— Да… Страсть к наживе туманит мозги преступников, толкает их на гибельные поступки, заставляет забыть о последствиях. Тот же Тихон. Не открой он стрельбы по гаишникам — получил бы сравнительно небольшой срок. За изготовление и распространение фальшивых денег…

— Он погиб в результате аварии?

— Получил травму, но не погиб. Его пристрелил Вошкин. Якобы при попытке к бегству… Бывший следователь не мог оставить в живых человека, повязанного с ними крепкими узами. Это грозило ему немедленным разоблачением… А толкнула Вошкина на преступление все та же алчность…

Прав Юрий Дмитриевич, до чего же прав! Я вспомнил бесплатный ремонт «жигуленка» следователя, строительство его загородной виллы. До чего же был жаден этот человек!

— Еще один вопрос, если позволите…

— Задавайте, Николай Иванович… Время у меня есть — отвечу.

— Как же отпустили по подписке человека, распространяющего фальшивые деньги, то есть меня? Мне кажется, что фальшивомонетчиков до суда не выпускают…

— Опять же, фокусы искусного юриста Вошкина… Надо отдать ему должное — изворотливый и хитрый, отличный актер, талантливый… преступник… Он сумел так представить ваше дело, что дальнейшее содержание под стражей невиновного человека — это нарушение его прав. В прокуратуре не разобрались и отпустили вас… ремонтировать личный транспорт следователя.

Вы правы, если б сидел Чернов в камере, события не приняли бы столь драматической окраски…

Я почувствовал, как после всего сказанного Каротиным у меня закружилась голова и пересохло во рту.

— Господи, в какое же страшное время мы живем!

— Согласен — в страшное… И — последнее, что я хочу вам сказать, дорогой Николай Иванович… Не имею особого желания обнадеживать, но… Примите эту весть спокойно… Учитывая некоторые факты, открывать которые я пока не имею права, вашу отличную работу на зоне… Короче, возбуждено ходатайство о вашем условно-досрочном освобождении… Что с вами? Выпейте воды…

Я отстранил поданный Каротиным стакан. В теле — такая слабость, что я вынужден лечь грудью на стол и положить захмелевшую от счастья голову на папки, изучаемые Каротиным… Свобода!