Карапанчев Александр
Братья с Левса
Александр Карапанчев
БРАТЬЯ С ЛЕВСА
перевод с болгарского Людмила Родригес
Воркон был двадцать седьмым городом, который мы посетили на Левcе. Человечество, переступив второе тысячелетие, открыло гиперпространственный полет и мы отправились к чужим мирам, о которых мечтали еще в эллинских храмах и под звон римской бронзы.
Отдохнув, мы выехали в окрестности города, расположенного на живописном полуострове. Местный воздух почти не отличался от земного, поэтому мы носили легкие одежды, подставляя кожу ласковому ветерку. С нами в амфибии было трое левсианцев, рекомендованных как сопровождающие. Первой была большая змея, которая вела машину. Ее мускулы переливались под зеленой кожей, а в огромных ледяных глазах отражалось небо. Она не любила разговаривать, кивком отвечала на команды, и только изредка шипела: "А не лучше ли проехать здесь?"
Остальные спутники - пион и птица явно горели желанием показать красоты своего края. Птица летела над пластмассовой амфибией, соловьиным голосом рассказывая о достопримечательностях.
Мы уже привыкли к превратностям Левса и не удивлялись. Но всетаки человек чувствовал смущение и древнюю жажду при виде разумной птицы. Она порхала на собственных крыльях, а пион передвигался незнакомым способом: его лепестки то крутились, как стайка тропических рыбок, то собирались в пышное соцветие.
Этим утром нашим первым местом для посещения был лесной заповедник. Змея осталась в машине, а мы пошли по утоптанной тропинке, вьющейся по спирали. Как и повсюду на Левее, и здесь у почвы был цвет человеческой плоти, но под тенью деревьев в заповеднике она имела белесый оттенок. Сначала мы ступали боязливо - нам казалось, что мы ходим по человеческим телам, покрывающим настоящую землю. Но потом убедились, что другой земли нет и все равно не могли почувствовать себя свободно, хоть и встречали в своих путешествиях и нежную женскую кожу цвета утреннего облака, и масляного оттенка, и смуглую как картофель, и желтую, и негритянскую, и загоревшую.
В заповеднике было много разных деревьев, некоторые из которых уже были занесены в Красную книгу чужой природы. Но что это были за деревья! Ничего общего с земной ботаникой! Все они имели облик людей! Представьте себе пятиметровые ноги, затонувшие по щиколотку в землю. Да, никаких сомнений - это икры, колени, бедра. И так до самых волос - точь-в точь человеческое тело! И удлиненные силуэты как у Эль Греко. Их головы были повернуты к солнцу, из плеч росли руки-ветви. Ветер обдувал роскошные высокие прически с позвякивающими стекловидными тарами - фруктами.
Когда в первый раз мы увидели эти странные деревья, то после минутного оцепенения попытались заглянуть в их лица. С каким волнением мы рассматривали родные черты в сотнях парсеков от Земли! Это были детские мордашки саженцев, зрелые лица взрослых экземпляров, сморщенные и увядшие лики ветеранов.
Нас изучали огромные человеческие глаза: зеленые, влажные, уравновешенные. Мы спросили сопровождающих, могут ли деревья говорить. Со скрытой насмешкой, которую мы уловили не по их виду, а по ответу, они ответили вопросом на вопрос: "А ваши разве могут?". Мы живо представили себе, как пила разрезает ноги Адамов и Ев и из этой близкой нам плоти делают дома, мебель, бумагу; как - плоть от плоти и кровь от крови подносится как угощенье, запечатывается в консервные банки - точь-в-точь словно в анатомическом музее! - а в стаканы с "фруктовым" соком опускается вместо соломинки человеческая косточка. Хозяева же - создания, с которыми мы на Земле поступали аналогично, удивлялись, почему мы подолгу избегаем их и живем в своем гиперлете.
В заповеднике шумели кустарники, как снопы рук, стелился травяной ковер из тонких и гибких пальцев.
Мы спросили, что происходит в лесу осенью.
"Осенью? -дрогнул пион. - Осенью волосы выпадают, ветви повисают вдоль тела и деревья становятся похожими на заснеженные статуи". "Впрочем, заметила птица, - этот пейзаж должен быть вам знаком: вы же так похожи на наши деревья, что..." Она не закончила мысль, но это было самым ясным выражением контраста между двумя цивилизациями. Вообще-то инопланетяне относились к нам как к себе подобным, будто не замечая вопиющих противоречий, что обязывало нас отвечать тем же.
Не очутились ли мы в сказочном мире, где все очеловечено? Где солнце и туманы дали чувственный разум каждой молекуле? А, может быть, и левсианцы растения и птицы -думали то же самое при виде равных им по разуму людей?
Потом мы пошли к озеру цвета свежей крови. В нем отражалось небо, которое придавало озеру сиреневый оттенок. Мы знали, что рыбы, моллюски, вся водяная флора обладают разумом и являются полноправными членами левсианского общества, а водные человекообразные твари идут в ход так же, как мы употребляем рыбу и водоросли. Мы даже ходили на рыбалку: в сетях трепыхались обтекаемые человеческие тельца с личиками в костяных щитках.
Издалека они напоминали персонажи картин Босха. Абсолютно излишне было спрашивать, обладают ли разумом и управляемыми эмоциями деревья и животные на Левее. Наверняка нам будет задан контравопрос. И все эти наши братья по природе, но не предназначению, рубились, варились, шли в употребление тысячами способов, мысль о которых приводила нас в ужас. Множество вопросов возникало и у хозяев при виде кожаных одежд, мяса, варенья, натюрмортов с цветами и дичью, деревянных скульптур на нашем корабле. Мы избегали их посещений.
В лесах бегали, ползали, скулили и ревели троглодиты. Может быть, в них зрело зерно будущей цивилизации. Сопровождающая нас птица, чтобы позабавлять гостей, сбила что-то мелькнувшее тенью над озером. Оказалось, что это летающее существо напоминало херувимчика с древних икон. Хозяева объяснили, что оно редчайшее и вкуснейшее пернатое на планете.
Пион сунул окровавленного херувимчика в кулинарный отсек амфибии, и вскоре нам были поднесены дымящиеся блюда с гарниром из овощей, чьи яркие шаровидные куски очень походили на разноцветные человеческие глаза. Мы отказались от еды, и блюда с достоинством унесли, чтобы потом смаковать их с теми же мыслями, с которыми мы едим глухариный паштет.
Машина пролетела над деревьями, смотрящими нам вслед. Какойто лесной обитатель кричал почти человеческим голосом, подчеркивая тяжелую тишину.
Мы молчали. Перед глазами у нас еще стояло зрелище, как херувимчик бьет крылышками, что заставляло нас содрогаться.
Впереди блеснула безбрежная красноватая ширь океана. В воздухе слегка запахло солью и йодом, перебиваемыми запахом левсианской нефти.
Мы снизились над близким перелеском. Деревья здесь не были стройными и гордыми, как в заповеднике. С умело скрываемой неохотой наши сопровождающие согласились рассмотреть с нами эту местность, и аппарат пошел на посадку в плавном круге.
Чувствовалось, что у некоторых деревьев не было глазных яблок под веками, обтянутыми смертельно-бледной и тонкой кожей со струпьями.
Мы увидели особи, изгнившие до плеч, до пояса или с однойединственной кривой ногой. А другие, как нам нехотя сообщили, родились уродами. Каких только уродов там не было: абрахиусы, акардиакусы, акормусы, акраниусы, амелусы - исчадия без рук, сердца, тела, черепа и ног! Мы будто попали в ;кунцкамеру человеческих уродств.
Кошмар длился без конца. Под великолепными глазами какогонибудь дуба мы замечали отсутствие челюсти. В шуме неоромантического плеска океана лесная пуща скрывала аморфусов - уродов с бесформенными телами.
Они напоминали куски теста: из коленей торчали носы, на спинах темнели растянутые до безобразия пасти. Иногда слышался глухой стук - это падало дерево, само собой, без вмешательства цивилизованной силы.
Птица и пион старались воспрепятствовать нашему дальнейшему пребыванию в этом природном концлагере. Мы прошли мимо стайки девушек с серебряными кудрявыми волосами. Эти очаровательные создания могли быть счастливым исключением в лесу, если бы от шеи до талии их тело не напоминало нечто среднее между шаром и смятой подушкой: у них не было ребер.
Последнее, что мы успели рассмотреть - это две руки соседних деревьев, протянутые к нам. Приветствовали ли они нас. или же молили о прощении и помощи?
Позднее, увидев их во сне, мы просыпались в ледяном поту.
Одна рука имела фантастические длинные тоненькие пальцы, как паучьи лапки. Другая же была ненормально крупной даже для местных пропорций: с отекшей кистью, гигантскими костяшками, рука акромегала размером чуть ли не вполовину тела.
Пока мы летели к порту Воркона, то нам в голову приходили тысячи примеров упадка, виденных во время предыдущих посещений.
Растения, звери и птицы не только рождались уродами, но и приобретали различные болезни. Язвы, более жестокие, чем гарпии, больные суставы размером с голову, смертоносная гемофилия, припадки, после которых уже не встать, абсцессы, тиф, подагра, опухоли. Это были организмы, разъеденные беспощадным гребком, нефриты, болезненные как порез ржавым скальпелем, отщепление ретины, отсутствие органов чувств, координации движений, половых признаков и влечений, анизотропность, то есть все, против чего земная медицина боролась с самого своего возникновения.
Все вырождалось: атмосфера, подпочвенные и надпочвенные воды, земля. Левсианцы, связанные со своей природой, начинали страдать теми же муками.
Фармацевтические фабрики отравляли водоемы, машиностроительные комбинаты загрязняли воздух, сельское хозяйство истощало своими выдумками целые континенты, писались труды по экологии, весь мир бурлил, как в ведьмином котле, извергая гибельные испарения. Можно подумать, что мы видели флору и фауну не одной, а десятка планет, такой потрясающей была эта разноликость. Под куполами оранжерей росли кочаны человеческих сердец, спаржа ушей, десертные сорта человеческих губ, но большинство было испорчено так, что трудно угадывалось их предназначение. В скотобойни привозили троглодитов, сквозь раны у них виднелись разноцветные внутренности, сочилась сукровица, испуская вонь. Из кранов лилась чудесная жидкость, в чей состав входил и свинец, и арсеник, и ртуть. Кислородные пилюли и питьевую воду доставляли с другого конца Левса, но и там уже не в силах выполнять лихорадочные заказы.
А вот и пристань.
За ней дымили ворконские заводы, построенные поближе к транспортным путям. Мы обнаружили, что девственно-алый цвет океана - это иллюзия: он был блестящим, пепельно-синим, покрытый нефтяной пленкой, которая и давала эти сочные цветовые эффекты. Ведь в основном на кораблях привозилась нефть, как же не пролить немножко? Голая каменистая земля не имела никакой растительности, за исключением двух карликовых деревьев, плачущих под скафандрами.
В воздухе разносился скрип кранов, .свистели гудки, ревели сирены, совсем заглушая шум прибоя. Кроме нефти, пахло стиральными препаратами, сточными трубами, гнилыми водорослями, самоубийством.
Мы рассмотрели ландшафт и не найдя, чего бы похвалить, подняли головы: "Ах, какое здесь синее небо!". "Прошу вас, - прошептал пион. - Не говорите больше о синем цвете - птица и змея страдают слепотой на синий цвет!". Впрочем, небо было серым, как зимой на Земле, низким, удушливым, тоже страдающим слепотой на синий цвет. Мы полетели к Воркону. Шум и испарения пристани догнали нас, плавно вписавшись и в городскую среду. Мы летели над левсианским мегаполисом.
Под нами высились дальнобойные трубы, неустанно извергающие дым и сажу, грандиозные агломераты внушительных жилых зданий, чьи миллиарды окон были похожи на пчелиные соты, магистрали, пересекающиеся на различных уровнях и под сюрреалистическими углами, магистрали, залитые автомобильным цунами. Воркон дышал с присвистом, кашлял, плевался, содрогался от желудочной боли, ежеминутные инфаркты сотрясали его уврежденное сердце, члены сковывались, непоправимо росли диоптрии и слуховая неполноценность, страдали все органы чувств. Индустрия, транспорт, коммуникационная сеть давили на левсианца, вытесняя его с собственной планеты... Амфибия пошла на посадку. Слышалось, как в каналах клокочат мутные токсичные потоки, как легкие города трепещут рыбой, выброшенной на землю, а почва исчезает под громадным весом железобетонных и пластмассовых голиафов. Мы печально вглядывались в эту картину, потому что она почти напоминала Землю, оставшуюся за гипербарьером.
Ловко маневрируя, машина влилась в русло лихорадочной магистрали. Левсианские автомобили отличались большим разнообразием, чем наши. Да и могут ли черепаха и подсолнух, слон и одуванчик ездить в одинаковых автомобилях? Над асфальтовыми лентами фланировал целый калейдоскоп аэропланов. На перекрестке стояли регулировщики - осьминоги в антигравитационных гидрокабинах. Головоногие ловко орудовали щупальцами, иногда выпуская чернильное облако, чтобы передохнуть. Техническая помощь увозила поврежденные аппараты вместе с их водителями. Шум был невообразимым. Нам уже было известно из предыдущих посещений, что большинство граждан страдают сенсорными недугами: летучие мыши глохли, собаки теряли утонченный нюх, орлы слепли. И хотя все левсианцы общались между собой с помощью телепатии, все равно они должны были телепатировать не нормальным голосом, а криком и воплями, даже классический любовный шепот исчезал.
Мы выехали на один из самых главных и красивых бульваров. Он был сравнительно узким - с девятью полотнами для автомобилей и тремя для пешеходов. Когда-то через него текла быстрая речушка с берегами, облицованными камнем красивого бордового цвета.
Но постепенно речка замедлила свой бег, перестала отражать небо и, наконец, превратилась в какую-то кашицу. Тогда ее замостили плитами, чтобы расширить бульвар, и проложили метро.
Станции на этом участке неизвестно по какой причине назвали "Ароматными".
По всему бульвару тянулись полоски земли, покрытые травой и деревьями, которые выглядели гипсовыми. Пион сказал, что в Центральной части Воркона почти нет других деревьев, кроме этих.
Но сейчас не было слышно шума проносящихся автомобилей, грузовиков и летательных аппаратов. На почтительном расстоянии от деревьев толпились левсианцы. Все стояли в ожидании редкостного зрелища.
Что за калейдоскоп лиц! Сон! Карнавал! Природа словно показала все, на что способна именно на этом месте. Здесь были и самые большие, и самые ничтожные твари и растения - достойные граждане мегаполиса: своры рыжих волков, совы в черных очках, антилопы-альбиносы, побритые львы и кабаны, жирафы с шеями, похожими на пышные клумбы, потому что на них расположились любопытствующие цветы, ежи с выпавшими иглами, леопарды аскетического вида, безголосые жеребцы, различные породы собак, страусы на искусственных ногах, клубки змей.
Там же возвышались деревья, стоящие отдельно или группами.
На их ветвях висели хмурые лемуры, меняли свою одежду хамелеоны, гнездились птицы, ползали гусеницы.
На хоботах слонов, как на толстых бревнах виднелись мхи, лекарственные травы, выродившиеся лишайники. Фрукты и овощи блестели и издавали тонкий аромат. Летали рыбы, моллюски, земноводные в сопровождении жид кото кортежа.
Внезапно нас залила бурная телепатическая волна изумления, хищного страха и надежды. По бульвару двигались несколько массивных бульдозеров. Они медленно ползли, а мы смотрели на газоны, где светлела хилая травка, пятнами пробивались проплешины почвы цвета нашей плоти, из которых возвышались знакомые фигуры деревьев. Мы увидели нескольких девушек, пяток мужчин, совсем немного детей и подростков. Почти все они были европеидной расы, но некоторые были негроидами, монголоидами и живописными полукровками. Деревья спокойно стояли, вытянувшись и протянув головы к солнцу, но одно из них сидело. Сопровождающие объяснили, что когда-то и оно стояло, но по неизвестной причине начало приседать и городские органы, отвечающие за озеленение, подставили ему мраморный постамент. Внимательно вглядевшись в него, мы поняли, что дерево сидело в позе Роденовского мыслителя, и очень на него походило: те же налитые силой формы, монолитная голова!
Разъеденное болезнью, его тело было как будто вылито из позеленевшей бронзы, на которой выделялись необычайно большие и печальные темно-зеленые глаза. Нам рассказали, что он размышляет уже сто лет; с тех времен, когда перед прадедами современных автомобилей бежал левсианец с гудком.
Бульдозерами управляли носороги. Первый бульдозер остановился около тонконогой девочки. Другие тоже встали каждый перед своей жертвой. Вдруг стало так тихо, что можно было услышать воркованье голубей и шум листьев. И вот первый бульдозер протянул свои огромные клещи. Началось искоренение деревьев на бульваре: в последнее время случилось много катастроф, в которых погибли знаменитые личности, и строительный компьютер Воркона выплюнул этот приказ.
Клещи захватили девочку за талию и потянули. По ее золотистым ногам потекла кровь, руки бессильно опустились, из глаз закапали слезы. Носорог нажал на педаль и земля дрогнула, выпуская ступни жертвы.
Не только в Ворконе, но и повсюду на Левее росли деревья, которым не суждено было вкусить мудрой старости. Нам, людям, все казалось, что эти мальчики и девочки вот-вот вскочат и побегут с радостными криками. Как хорошо было бы общаться в далеком Космосе с деревцами, почти не отличающимися от наших детей! Но бульдозеры свое дело знали...
Искорененная девочка уже никогда не встретит зарю и не станет зрелой женщиной, не будет ловить жадным ртом дождик, разбивающийся в разноцветную пыль о ее зубы. Эта еще нерасцветшая жизнь угасала.
Мы сжимали руки, ужас мелькал в наших глазах. Сверху спустилась транспортная платформа и погрузила деревце. Толпа вокруг задыхалась, жужжала, блеяла, рыдала, истерически смеялась.
Одно из деревьев - настоящий швед-гигант с пшеничными волосами разломился посередине, из таза хлынул фонтан крови.
Другому дереву оторвали голову, которая с треском разбилась. Над серорозовой миской черепа тут же принялись кружиться любопытные и потрясенные граждане - птицы, цветы и мушки. Одна улыбчивая девушка-липа, прикрывающаяся длинными золотыми волосами, возродила у нас мучительные воспоминания: она как будто ожила под кистью самого Ботичелли. Липа переломилась как сахарная палочка, и транспортировщики с трудом собрали ее нежные руки, ноги антилопы, волосы, улыбку, янтарные глаза. Мы думали, что вместе с деревьями умирают их искрящиеся, человеческие и волшебные миры, или даже если это не так, то все равно деревья многое могли бы подарить левсианцам.
Весть о событии разнеслась по всей планете с помощью телепатии присутствующих. Кроты узнавали о нем в своих подземельях, мидии - в раковинах, птичьи колонии - в скалах, дельфины - в лазурных дворцах морей. Но в то же время заводы продолжали извергать дым, нефть коварно обнимала океаны, шум выходил из всех щелей, в заповедниках разрушался генетический фонд, жилые башни надменно возвышались, автомобили выпускали канцерогены. Строились и очистительные станции, планировались восстановленные зоны и облегченные городские системы - неустанно создавались проекты по защите Левса.
По словам пиона, жизнеспособные деревья с бульвара будут перенесены в заповедник, но таких можно было пересчитать по пальцам, хотя большинство благодаря бальзамирующим уколам имели довольно-таки приличный вид. Но сколько из них перенесут длинный путь?
В толпе все смешалось: лапы, плавники, листья, крылья, чешуя и корни. Над головами волков желтели лимоны, в клювах ворон торчали травинки полыни, выдра сновала между ветвями клена, лисицы стояли около срубленных смоковниц. Некоторые молчали в смущении, другие плакали, третьи разговаривали о пустяках, четвертые назначали свидания, медведи-коллекционеры просили значки, библиотечные крысы меняли книги, журналисты спешили описать сцену, стереовидение снимало. На ворконском бульваре кипели страсти: неистовость, равнодушие, испуг, надежда, гнев и идиотская смешливость.
В конце-концов остались только одна девушка и дерево-мыслите л ь.
Все бульдозеры, кроме двух, убирались с выражением насытившихся животных, покачивая тупыми мордами. Один из двух последних приблизился к девушке, содрал с нее кожу, сотрясая обтекаемое тело.
Глаза ее закрылись, темные волосы упали. Жаждущие глаза, арфа слуха, пытливый мозг, цветная чаща лона, сердце, ожидающее ударов и ласк покидали Леве, галактику и нас. Бульдозер потянул за ноги-корни, поднял тело на транспортную платформу. Оживет ли оно в заповеднике? А может быть, это прелестное создание превратится в отвратительную старуху?
Статуя Родена продолжала размышлять. Щупальца бульдозера схватили колено и правую руку, на которую опиралась голова.
Механизмы выли от напряжения, но не могли справиться с бронзовым изваянием дерева. На помощь пришел еще один бульдозер, второй, третий, наконец все. И тогда они выкорчевали мыслителя, так и не расставшегося со своей позой. Его глаза как будто говорили о том, что он пустит корни в любом месте, куда бы ни забросила его судьба.
Толпа нехотя расходилась, потек автомобильный поток, застучала артерия бульвара. Осталась только распластанная трава, кое-где светлели волосы как лучины после рубки дерева, куски кожи, искры человеческих взглядов,слезы.
Мы сели в амфибию. Внизу и позади остались башни Воркона, деревья-скелеты, мутные облака. Мы летели к гиперлету, чтобы отдохнуть.
Когда мы приготовились в обратный путь, левсианцы торжественно проводили нас, подарив, кроме всего прочего, букеты маленьких и больших пурпурных сердец, сорванные с болью нашей плоти. Во время своего безмолвного полета мы думали о зеленом призыве глаз левсианских лесов.
Мы вернулись на старушку-Землю и после полета почти все стали экологами, вместо трех, которые были прежде. На Левее мы прошли самый трудный экзамен.
Все, кто занимается естественными науками, будут проходить на Левее стажировку, а полученная информация послужит тесному сотрудничеству между обеими планетами. Из сотрудничества извлекут конкретные выводы, которые передадут и левсианцам, когда они прилетят на Землю и увидят своих братьев в наших садах, сестер в лесах и отцов в многострадальных океанах.
