Послание к Александру Алексеевичу Плещееву
      Мой друг! вступая в шумный свет
      С любезной, искренней душею,
      В весеннем цвете юных лет,
      Ты хочешь с музою моею
      В свободный час поговорить
      О том, чего все ищут в свете;
      Что вечно у людей в предмете;
      О чем позволено судить
      Ученым, мудрым и невежде,
      Богатым в золотой одежде
      И бедным в рубище худом,
      На тронах, славой окруженных,
      И в сельских хижинах смиренных;
      Что в каждом климате земном
      Надежду смертных составляет,
      Сердца всечасно обольщает,
      Но, ах!., не зримо ни в одном!
      О счастьи слово. Удалимся
      Под ветви сих зеленых ив;
      Прохладой чувства освежив,
      Мы там беседой насладимся
      В любезной музам тишине.(Сии стихи писаны в самом деле под тению ив.)
      Мой друг! поверишь ли ты мне,
      Чтоб десять тысяч было мнений,
      Ученых философских прений,
      В архивах древности седой(Десять тысяч! Читатель может сомневаться в верности счета; но один из древних же авторов пишет, что их было точно десять тысяч.)
      О средствах жить счастливо в свете,
      О средствах обрести покой?
      Но точно так, мой друг; в сем счете
      Ошибки нет. Фалес, Хилон,
      Питтак, Эпименид, Критон,
      Бионы, Симмии, Стильпоны,
      Эсхины, Эммии, Зеноны,
      В лицее, в храмах и садах,
      На бочках, темных чердаках
      О благе вышнем говорили
      И смертных к счастию манили
      Своею… нищенской клюкой,
      Клянясь священной бородой,
      Что плод земного совершенства
      В саду их мудрости растет;
      Что в нем нетленный цвет блаженства,
      Как роза пышная, цветет.
      Слова казалпся прекрасны,
      Но только были несогласны.
      Один кричал: ступай туда!
      Другой: нет, нет, поди сюда!
      Что ж греки делали? Смеялись;
      Ученой распрей забавлялись,
      А счастье… называли сном!
      И в наши времена о том
      Бывает много шуму, спору.
      Немало новых гордецов,
      Которым часто без разбору
      Дают названье мудрецов;
      Они нам также обещают
      Открыть прямой ко счастью след;
      В глаза же счастия не Знают;
      Живут, как все, под игом бед;
      Живут, и горькими слезами
      Судьбе тихонько платят сами
      За право умниками слыть,
      О счастьи в книгах говорить!
      Престанем льстить себя мечтою,
      Искать блаженства под луною!
      Скорее, друг мой, ты найдешь
      Чудесный философский камень,
      Чем век без горя проживешь.
      Япетов сын эфирный пламень
      Похитил для людей с небес,
      Но счастья к ним он не принес;
      Оно в удел нам не досталось
      И там, с Юпитером, осталось.
      Вздыхай, тужи; но пользы нет!
      Судьбы рекли: «Да будет свет
      Жилищем призраков, сует,
      Немногих благ и многих бед!»
      Рекли – и суеты спустились
      На землю шумною толпой:
      Герои в латы нарядились,
      Пленяся Славы красотой;
      Мечом махнули, полетели
      В забаву умерщвлять людей;
      Одни престолов захотели,
      Другие самых олтарей;
      Одни шумящими рулями
      Рассекли пену дальних вод;
      Другие мощными руками
      Отверзли в землю темный ход,
      Чтоб взять пригоршни светлой пыли!..
      Мечты всем головы вскружили,
      А горесть врезалась в сердца.
      Народов сильных победитель
      И стран бесчисленных властитель
      Под блеском светлого венца
      В душевном мраке унывает
      И часто сам того не знает,
      На что величия желал
      И кровью лавры омочал!
      Смельчак, Америку открывший,
      Пути ко счастью не открыл;
      Индейцев в цепи заключивший
      Цепями сам окован был,
      Провел и кончил жизнь в страданье, -
      А сей вздыхающий скелет,
      Который богом чтит стяжанье,
      Среди богатств в тоске живет!..
      Но кто, мой друг, в морской пучине
      Глазами волны перечтет?
      И кто представит нам в картине
      Ничтожность всех земных сует?
      Что ж делать нам? Ужель сокрыться
      В пустыню Муромских лесов,
      В какой-нибудь безвестный кров,
      И с миром навсегда проститься,
      Когда, к несчастью, мир таков?
      Увы, Анахорет не будет
      В пустыне счастливее нас!
      Хотя земное и забудет;
      Хотя умолкнет страсти глас
      В его душе уединенной,
      Безмолвным мраком огражденной,
      Но сердце станет унывать,
      В груди холодной тосковать,
      Не зная, чем ему заняться.
      Тогда пустыннику явятся
      Химеры, адские мечты,
      Плоды душевной пустоты!
      Чудовищ грозных миллионы,
      Змеи летучие, драконы
      Над ним крыламп зашумят
      И страхом ум его затмят…(Многие пустынники, как известно, сходили с ума в уединении.)
      В тоске он жизнь свою скончает!
      Каков ни есть подлунный свет,
      Хотя блаженства в оном нет,
      Хотя в нем горесть обитает, -
      Но мы для света рождены,
      Душой, умом одарены
      И должны в нем, мой друг, остаться.
      Чем можно будем наслаждаться,
      Как можно менее тужить,
      Как можно лучше, тише жить,
      Без всяких суетных желаний,
      Пустых, блестящих ожиданий;
      Но что приятное найдем,
      То с радостью себе возьмем.
      В лесах унылых и дремучих
      Бывает краше анемон,
      Когда украдкой выдет он
      Один среди песков сыпучих;
      Во тьме густой, в печальной мгле
      Сверкнет луч солнца веселее:
      Добра не много на земле,
      Но есть оно – и тем милее
      Ему быть должно для сердец.
      Кто малым может быть доволен,
      Не скован в чувствах, духом волен,
      Не есть чинов, богатства льстец;
      Душою так же прям, как станом;
      Не ищет благ за океаном
      И с моря кораблей не ждет,
      Шумящих ветров но робеет,
      Под солнцем домик свой имеет,
      В сей день для дня сего живет
      И мысли в даль не простирает;
      Кто смотрит прямо всем в глаза;
      Кому несчастного слеза
      Отравы в пищу не вливает;
      Кому работа не трудна,
      Прогулка в поле не скучна
      И отдых в знойный час любезен;
      Кто ближним иногда полезен
      Рукой своей или умом;
      Кто может быть приятным другом,
      Любимым, счастливым супругом
      И добрым милых чад отцом;
      Кто муз от скуки призывает
      И нежных граций, – спутниц их;
      Стихами, прозой забавляет
      Себя, домашних и чужих;
      От сердца чистого смеется
      (Смеяться, право, не грешно!)
      Над всем, что кажется смешно, -
      Тот в мире с миром уживется
      И дней своих не прекратит
      Железом острым или ядом;
      Тому сей мир не будет адом;
      Тот путь свой розой осветит
      Среди колючих жизни терний,
      Отраду в горестях найдет,
      С улыбкой встретит час вечерний
      И в полночь тихим сном заснет.
 

 
      Илья Муромец
      Богатырская сказка(Вот начало безделки, которая занимала нынешним летом уединенные часы мои. Продолжение остается до другого времени, конца еще нет, – может быть, и не будет. В рассуждении меры скажу, что она совершенно русская. Почти все наши старинные песни сочинены такими стихами.)
      Le monde est vieux, dit-on: je le crois; cependant Il le faut amuser encore comme un enfant.
      La Fontaine (Говорят, человечество старо; я этому верю; и все же его приходится развлекать, как ребенка. Лафонтен (франц.). – Ред)
 

 
      He хочу с поэтом Греции
      звучным гласом Каллиопиным
      петь вражды Агамемноновой
      с храбрым правнуком Юпитера;
      или, следуя Виргилию,
      плыть от Трои разоренныя
      с хитрым сыном Афродитиным
      к злачным берегам Италии.
      Не желаю в мифологии
      черпать дивных, странных вымыслов.
      Мы не греки и не римляне;
      мы не верим их преданиям;
      мы не верим, чтобы бог Сатурн
      мог любезного родителя
      превратить в урода жалкого;
      чтобы Леды были – курицы
      и несли весною яйца;
      чтобы Поллуксы с Еленами
      родились от белых лебедей.
      Нам другие сказки надобны;
      мы другие сказки слышали
      от своих покойных мамушек.
      Я намерен слогом древности
      рассказать теперь одну из них
      вам, любезные читатели,
      если вы в часы свободные
      удовольствие находите
      в русских баснях, в русских повестях,
      в смеси былей с небылицами,
      в сих игрушках мирной праздности,
      в сих мечтах воображения.
      Ах! не все нам горькой истиной
      мучить томные сердца свои!
      ах! не все нам реки слезные
      лить о бедствиях существенных!
      На минуту позабудемся
      в чародействе красных вымыслов!
      Не хочу я на Парнас идти;
      нет! Парнас гора высокая,
      и дорога к ней не гладкая.
      Я видал, как наши витязи,
      наши стихо-рифмодетели,
      упиваясь одопением,
      лезут на вершину Пиндову,
      обступаются и вниз летят,
      не с венцами и не с лаврами,
      но с ушами (ах!) ослиными,
      для позорища насмешникам!
      Нет, любезные читатели!
      я прошу вас не туда с собой.
      Близ моей смиренной хижины,
      на брегу реки прозрачныя
      роща древняя,дубовая
      нас укроет от лучей дневных.
      Там мой дедушка на старости
      в жаркий полдень отдыхал всегда
      на коленях милой бабушки;
      там висит его пернатый шлем;
      там висит его булатный меч,
      коим он врагов отечества
      за гордыню их наказывал
      (кровь турецкая и шведская
      и теперь еще видна на нем).
      Там я сяду на брегу реки
      и под тенью древ развесистых
      буду повесть вам рассказывать.
      Там вы можете тихохонько,
      если скучно вам покажется,
      раза два зевнув, сомкнуть глаза.
      Ты, которая в подсолнечной
      всюду видима и слышима;
      ты, которая, как бог Протей,
      всякий образ на себя берешь,
      всяким голосом умеешь петь,
      удивляешь, забавляешь нас, -
      все вещаешь, кроме… истины;
      объявляешь с газетирами
      сокровенности политики;
      сочиняешь с стихотворцами
      знатным похвалы прекрасные;
      величаешь Пантомороса(То есть обер-дурака.)
      славным, беспримерным автором;
      с алхимистом открываешь нам
      тайну камня философского;
      изъясняешь с систематиком
      связь души с телесной сущностью
      и свободы человеческой
      с непременными законами;
      ты, которая с Людмилою
      нежным и дрожащим голосом
      мне сказала: я люблю тебя!
      о богиня света белого -
      Ложь, Неправда, призрак истины!
      будь теперь моей богинею
      и цветами луга русского
      убери героя древности,
      величайшего из витязей,
      чудодея Илью Муромца!
      Я об нем хочу беседовать,
      об его бессмертных подвигах.
      Ложь! с тобою не учиться мне
      небылицы выдавать за быль.
      Солнце красное явилося
      на лазури неба чистого
      и лучами злата яркого
      осветило рощу тихую,
      холм зеленый и цветущий дол.
      Улыбнулось все творение;
      воды с блеском заструилися;
      травки, ночью освеженные,
      и цветочки благовонные
      растворили воздух утренний
      сладким духом, ароматами.
      Все кусточки оживилися,
      и пернатые малюточки,
      конопляночка с малиновкой,
      в нежных песнях славить начали
      день, беспечность и спокойствие.
      Никогда в Российской области
      не бывало утро летнее
      веселее и прекраснее.
      Кто ж сим утром наслаждается?
      Кто на статном соловом коне,
      черный щит держа в одной руке,
      а в другой копье булатное,
      едет по лугу, как грозный царь?
      На главе его пернатый шлем
      с золотою, светлой бляхою;
      на бедре его тяжелый меч;
      латы, солнцем освещенные,
      сыплют искры и огнем горят.
      Кто сей витязь, богатырь младой?
      Он подобен маю красному:
      розы алые с лилеями
      расцветают на лице его.
      Он подобен мирту нежному:
      тонок, прям и величав собой.
      Взор его быстрей орлиного
      и светлее ясна месяца.
      Кто сей рыцарь? – Илья Муромец.
      Он проехал дикий темный лес,
      и глазам его является
      поле гладкое, обширное,
      где природою рассыпаны
      в изобилии дары земли.
      Витязь Геснера не читывал;
      но, имея сердце нежное,
      любовался красотою дня;
      тихим шагом ехал по лугу
      и в душе своей чувствительной
      жертву утреннюю, чистую
      приносил царю небесному.
      «Ты, который украшаешь все,
      русский бог и бог вселенныя!
      Ты, который наделяешь нас
      всеми благами щедрот своих!
      будь всегда моим помощником!
      Я клянуся вечно следовать
      богатырским предписаниям
      и уставам добродетели,
      быть защитником невинности,
      бедных, сирых и несчастных вдов
      и наказывать мечом своим
      злых тиранов и волшебников,
      устрашающих сердца людей!»
      Так герой наш размышлял в себе
      и, повсюду обращая взор,
      за кустами впереди себя,
      над струями речки быстрыя,
      видит светло-голубой шатер,
      видит ставку богатырскую
      с золотою круглой маковкой.
      Он к кусточкам приближается
      и стучит копьем в железный щит;
      но ответу богатырского
      нет на стук его оружия.
      Белый конь гуляет по лугу,
      неоседланный, невзнузданный,
      щиплет травку ароматную
      и следы подков серебряных
      оставляет на росе цветов.
      Не выходит витязь к витязю
      поклониться, ознакомиться.
      Удивляется наш Муромец;
      смотрит на небо п думает:
      «Солнце выше гор лазоревых,
      а российский богатырь в шатре
      неужель еще покоится?»
      Он пускает на зеленый луг
      своего коня надежного
      и вступает смелой поступью
      в ставку с золотою маковкой.
      Для чего природа дивная
      не дала мпе дара чудного
      нежной кистию прельщать глаза
      и писать живыми красками
      с Тицианом и Корреджием?
      Ах! тогда бы я представил вам,
      что увидел витязь Муромец
      в ставке с золотою маковкой.
      Вы бы вместе с ним увидели -
      беспримерную красавицу,
      всех любезностей собрание,
      редкость милых женских прелестей;
      вы бы вместе с ним увидели,
      как она приятным, тихим сном
      наслаждалась в голубом шатре,
      разметавшись на цветной траве;
      как ее густые волосы,
      светло-русые, волнистые,
      осеняли белизну лица, шеи,
      груди алебастровой и,
      свиваясь, развивалися,
      упадали на колена к ней;
      как ее рука лилейная,
      где все жилки васильковые
      были с нежностью означены,
      се голову покоила;
      как одежда снего-белая,
      полотняная, тончайшая
      от дыханья груди полныя
      трепетала тихим трепетом.
      Но не можно в сказке выразить
      и не можно написать пером,
      чем глаза героя нашего
      услаждались на ее челе,
      на ее устах малиновых,
      на ее бровях возвышенных
      и на всем лице красавицы.
      Латы с золотой насечкою,
      шлем с пером заморской жар-птицы,
      меч с топазной рукояткою,
      копие с булатным острием,
      щит из стали вороненыя
      и седло с блестящей осыпью
      на траве лежали вкруг ее.
      Сердце твердое, геройское
      твердо в битвах и сражениях
      со врагами добродетели -
      твердо в бедствиях, опасностях;
      но нетвердо против женских стрел,
      мягче воску белоярого
      против нежных, милых прелестей.
      Витязь знал красавиц множество
      в беспредельной Русской области,
      но такой еще не видывал.
      Взор его не отвращается
      от румяного лица ее.
      Он боится разбудить ее;
      он досадует, что сердце в нем
      бьется с частым, сильным трепетом;
      он дыхание в груди своей
      останавливать старается,
      чтобы долее красавицу
      беспрепятственно рассматривать.
      Но ему опять желается,
      чтоб красавица очнулась вдруг
      ему хочется глаза ее -
      верно, светлые, любезные -
      видеть под бровями черными,
      ему хочется внимать ее
      гласу тихому, приятному;
      ему хочется узнать ее
      любопытную историю,
      и откуда, и куда она,
      и зачем, девица красная
      (витязь думал и угадывал,
      что она была девицею),
      ездит по свету геройствовать,
      подвергается опасностям
      жизни трудной, жизни рыцарской,
      не щадя весенних прелестей,
      не бояся жара, холода.
      «Руки слабой, тленной женщины
      могут шить сребром и золотом
      в красном и покойном тереме, -
      не мечом и не копьем владеть;
      могут друга, сердцу милого,
      жать с любовью к сердцу нежному, -
      не гигантов на полях разить.
      Если кто из злых волшебников
      в плен возьмет девицу юную,
      ах! чего злодей бесчувственный
      с нею в ярости не сделает?» -
      Так Илья с собой беседует
      и взирает на прекрасную.
      Время быстрою стрелой летит;
      час проходит за минутами,
      и за утром полдень следует -
      незнакомка спит глубоким сном.
      Солнце к западу склоняется,
      и с эфирною прохладою
      вечер сходит с неба ясного
      на луга и поле чистое -
      незнакомка спит глубоким сном.
      Ночь на облаке спускается
      и густыя тьмы покровами
      одевают землю тихую;
      слышно ручейков журчание,
      слышно эхо отдаленное,
      и в кусточках соловей поет -
      незнакомка спит глубоким сном.
      Тщетно витязь дожидается,
      чтобы грудь ее высокая
      вздохом нежным всколебалася;
      чтоб она рукою белою
      хотя раз тихонько тронулась
      и открыла очи ясные!
      Незнакомка спит по-прежнему.
      Он садится в голубом шатре и,
      взирая па прекрасную,
      видит в самой темноте ночной
      красоту ее небесную, видит -
      в тронутой душе своей
      и в своем воображении;
      чувствует ее дыхание
      и не мыслит успокоиться
      в час глубокая полуночи.
      Ночь проходит, наступает день;
      день проходит, наступает ночь -
      незнакомка спит по-прежнему.
      Рыцарь наш сидит как вкопанный;
      забывает пищу, нужный сон.
      Всякий час, минуту каждую
      он находит нечто новое
      в милых прелестях красавицы;
      и – недели целой нет в году!
      Здесь, любезные читатели,
      должно будет изъясниться нам,
      уничтожить возражения
      строгих, бледнолицых критиков:
      «Как Илья, хотя и Муромец,
      хоть и витязь Руси древния,
      мог сидеть неделю целую,
      не вставая, на одном месте;
      мог ни маковые росинки
      в рот не брать, дремы не чувствовать?»
      Вы слыхали, как монах святой,
      наслаждаясь дивным пением
      райской пестрой конопляночки,
      мог без пищи п без сна пробыть
      не неделю, но столетие.
      Разве прелести красавицы
      не имеют чародействия
      райской пестрой конопляночки?
      О друзья мои любезные!
      если б знали вы, что женщины
      могут делать с нами, бедными!..
      Ах! спросите стариков седых;
      Ах! спросите самого меня…
      и, краснея, вам признаюся,
      что волшебный вид прелестницы, -
      не хочу теперь назвать ее! -
      был мне пищею небесною,
      олимпийскою амврозией;
      что я рад был целый век не спать,
      лишь бы видеть мог жестокую!..
      Но боюся говорить об ней
      и к герою возвращаюся.
      «Что за чудо! – рыцарь думает. -
      Я слыхал о богатырском сне;
      иногда он продолжается
      три дня с часом, но не более;
      а красавица любезная…»
      Тут он видит муху черную
      на устах ее малиновых;
      забывает рассуждения
      и рукою богатырскою
      гонит злого насекомого;
      машет пальцем указательным
      (где сиял большой златой перстень
      с талисманом Велеславиным) -
      машет, тихо прикасается
      к алым розам белолицыя -
      и красавица любезная
      растворяет очи ясные!
      Кто опишет милый взор ее,
      кто улыбку пробуждения,
      ту любезность несказанную,
      с коей, встав, она приветствует
      незнакомого ей рыцаря?
      «Долго б спать мне непрерывным сном,
      юный рыцарь! (говорит она)
      если б ты не разбудил меня.
      Сои мой был очарованием
      злого, хитрого волшебника,
      Черномора-ненавистника.
      Вижу перстень на руке твоей,
      перстень добрыя волшебницы,
      Велеславы благодетельной:
      он своею тайной силою,
      прикоснувшись к моему лицу,
      уничтожил заклинание
      Черномора-ненавистника».
      Витязь сиял с себя пернатый шлем:
      чернобархатные волосы
      по плечам его рассыпались.
      Как заря алеет на небе,
      разливаясь в море розовом
      пред восходом солйца красного,
      так румянец на щеках его
      разливался в алом пламени.
      Как роса сияет на поле,
      серебренная светилом дня,
      так сердечная чувствительность
      в масле глаз его светилася.
      Стоя с видом милой скромности
      пред любезной незнакомкою,
      тихим и дрожащим голосом
      он красавице ответствует:
      «Дар волшебницы любезный
      мил и дорог моему сердцу;
      я ему обязан счастием
      видеть ясный свет очей твоих».
      Взором нежным, выразительным
      он сказал гораздо более.
      Тут красавица приметила,
      что одежда полотняная
      не темница для красот ее;
      что любезный рыцарь-юноша
      догадаться мог легохонько,
      где под нею что таилося…
      Так седой туман, волнуяся
      над долиною зеленою,
      не совсем скрывает холмики,
      посреди ее цветущие;
      глаз внимательного странника
      сквозь волнение туманное
      видит их вершинки круглые.
      Незнакомка взор потупила – закраснелася,
      как маков цвет,
      и взялась рукою белою
      за доспехи богатырские.
      Рыцарь понял, что красавице
      без свидетелей желается
      нарядиться юным витязем.
      Он из ставки вышел бережно,
      посмотрел на небо синее,
      прислонился к вязу гибкому,
      бросил шлем пернатый на землю
      и рукою подпер голову.
      Что он думал,
      мы не скажем вдруг;
      но в глазах его задумчивость
      точно так изображалася,
      как в ручье густое облако;
      томный вздох из сердца вылетел.
      Конь его, товарищ, верный друг,
      видя рыцаря, бежит к нему;
      ржет и прыгает вокруг Ильи,
      поднимая гриву белую,
      извивая хвост изгибистый.
      Но герой наш нечувствителен
      к ласкам, к радости товарища,
      своего коня надежного;
      он стоит, молчит и думает.
      Долго ль, долго ль думать Муромцу?
      Нет, недолго: раскрываются
      полы светло-голубой ставки,
      и глазам его является
      незнакомка в виде рыцаря.
      Шлем пернатый развевается
      над ее челом возвышенным.
      Героиня подпирается
      копием с булатным острием;
      меч блистает на бедре ее.
      В ту минуту солнце красное
      воссияло ярче прежнего,
      и лучи его с любовию
      пролилися на красавицу.
      С кроткой, нежною улыбкою
      смотрит милая на витязя
      и движеньем глаз лазоревых
      говорит ему: «Мы можем сесть
      на траве благоухающей,
      под сенистыми кусточками».
      Рыцарь скоро приближается
      и садится с героинею
      на траве благоухающей,
      под сенистыми кусточками.
      Две минуты продолжается
      их глубокое молчание;
      в третью чудо совершается…
      К самому себе
      Прости, надежда!., и навек!
      Исчезло все, что сердцу льстило,
      Душе моей казалось мило;
      Исчезло! Слабый человек!
      Что хочешь делать? обливаться
      Рекою горьких, тщетных слез?
      Стенать во прахе и терзаться?..
      Что пользы? Рока и небес
      Не тронешь ты своей тоскою
      И будешь жалок лишь себе!
      Нет, лучше докажи судьбе,
      Что можешь быть велик душою,
      Спокоен вопреки всему.
      Чего робеть? ты сам с собою!
      Прибегни к сердцу своему:
      Оно твой друг, твоя отрада,
      За все несчастия награда -
      Еще ты в свете не один!
      Еще ты мира гражданин!..
      Смотри, как солнце над тобою
      Сияет славой, красотою;
      Как ясен, чист небесный свод;
      Как мирно, тихо все в природе!
      Зефир струит зерцало вод,
      И птички в радостной свободе
      Поют: «Будь весел, улыбнись!»
      Поют тебе согласным хором.
      А ты стоишь с унылым взором,
      С душою мрачной?.. Ободрись
      И вспомни, что бывал ты прежде,
      Как мудрым в чувствах подражал,
      Сократа сердцем обожал,
      С Катоном смерть любил, в надежде
      Носить бессмертия венец.
      Житейских радостен конец
      Да будет для тебя началом
      Геройской твердости в душе!
      Язвимый лютых бедствий жалом,
      Забвенный в темном шалаше
      Всем светом, ложными друзьями,
      Умей спокойными очами
      На мир обманчивый взирать,
      Несчастье с счастьем презирать!
      Я столько лет мечтой пленялся,
      Хотел блаженства, восхищался!..
      В минуту все покрылось тьмой,
      И я остался лишь с тоской!
      Так некий зодчий, созидая
      Огромный, велелепный храм
      На диво будущим векам,
      Гордился духом, помышляя
      О славе дела своего;
      Но вдруг огромный храм трясется,
      Падет… упал… и нет его!..
      Что ж бедный зодчий? Он клянется
      Не строить впредь, беспечно жить…
      А я клянуся… не любить!
 

 
      Выбор жениха
      Лиза в городе жила,
      Но невинною была;
      Лиза, ангел красотою,
      Ангел нравом и душою.