В журнале одного экспериментатора записано: "Один из испытуемых пришел в лабораторию уверенный в себе, улыбающийся - солидный деловой человек. Через 20 минут он превратился в тряпку - бормочущий, судорожно дергающийся, быстро приближающийся к нервному припадку. Он все время дергал себя за мочку уха и заламывал руки. В один из моментов он закрыл лицо руками и простонал: "Боже мой, когда же это кончится!" Но продолжал подчиняться каждому слову экспериментатора и так дошел до конца шкалы напряжения" [19, с. 65].
      Дело доходило до конвульсий. И все после опытов в сильном эмоциональном возбуждении пытались объяснить, что они не садисты, и их истерический хохот не означал, что им нравится пытать человека. Эрих Фромм, подробно обсуждая эти эксперименты, обращает внимание как раз на тот факт, что люди, подчиняясь власти, все же не становятся садистами - они подчиняются, но страдают. А некоторые даже не вполне подчиняются - вот что удивляет Фромма в американской действительности [19, с. 61-66]. Но потом, уже в 70-х годах, были проведены не менее впечатляющие эксперименты (П. Зимбардо), в которых часть испытуемых играла роль заключенных, а другая роль тюремных надзирателей. Об этих опытах просто страшно читать. И мысль Фромма, что человек все же остается человеком даже в условиях, когда всеми средствами воспитания ему в подсознание имплантируется тоталитаризм, здесь нас не может утешать. Ибо это одновременно многое говорит о культуре, которой нас обязывают подчиниться.
      Насколько легко сформированный американской культурой человек скатывается к тотальному ответу на возникающие проблемы, видно буквально на всех уровнях - от бомбардировок Ирака до семейных ссор. Вот телерепортаж из США. Приличный белый человек среднего возраста, предприниматель. Что-то не так ему сделали в страховой компании. Он не стал жаловаться по начальству, пытаться "уговорить девушек" и т. д. Сходил домой за оружием и боеприпасами, вернулся и перестрелял всех, кто был в конторе (а заодно и тех, кого встретил на лестнице). "Война всех против всех" в чистом виде.
      Тоталитаризм укоренен и в реальной социально-политической практике США. Просто здесь он не бросается в глаза потому, что государство-Левиафан имеет достаточно денег, чтобы маскировать его. В Беркли я видел, как у пустыря, где ночуют бродяги-хиппи, круглые сутки дежурит оснащенная как космический корабль полицейская машина. А более бедный тоталитаризм просто разогнал бы этих бродяг к чертовой матери. Однажды, гуляя по городку, я несколько раз натыкался на удивительную пару: бредет престарелый бездомный, уже почти падая от усталости, волоча развязавшийся спальный мешок, а за ним в двадцати метрах такой же усталый полицейский. Весь взмок от жары, но бредет, ожидая, когда же проклятый старик изнеможет, расстелет свой мешок на газоне и ляжет - только тогда его можно будет арестовать.
      Тоталитаризм, имеющий деньги на такое количество полицейских, может соблюдать права человека. А о том, под каким колпаком находятся все подозрительные в компьютеризированной Америке, и говорить не приходится. И никакого якобы нейтрализующего государственную машину влияния рынка не заметно. Эрик Лаурент, который исследовал деятельность Агентства национальной безопасности США, пишет, что в начале 80-х годов в этой организации с бюджетом 8 млрд. долл. 100 тыс. сотрудников занимались перехватом и расшифровкой передаваемых по телефону или через спутники сообщений, в том числе коммерческих и личных. Уже в те годы ежедневно записывалось 400 тыс. разговоров в США и в других странах. Как пишет автор, "когда видишь все шестерни АНБ, возникает ошеломляющая картина соучастия мира бизнеса, военных штабов и научных кругов" [26].
      Сейчас "научные круги" дали и государству, и миру бизнеса США новое средство вмешательства и деформации личной жизни людей - дешевую технологию определения "генетического профиля" человека. Страховые компании снимают этот профиль, чтобы повысить цену страхования людей, "предрасположенных к ранней смерти". Сама эта квалификация, в сущности, означает покушение на свободу человека, меняет всю его жизнь (она, кстати, непосредственно влияет и на здоровье человека, ибо, как знают медики, объявленный неблагоприятный прогноз имеет повышенную вероятность сбыться - так реагирует на него организм). Полиция проявляет большой интерес к этой технологии, чтобы с детского возраста выявлять и брать под контроль всех "предрасположенных к антисоциальному поведению". Органы просвещения надеются сэкономить средства на детях, "генетически предрасположенных к неуспеваемости". Возникает, как говорят американские социологи, новый класс - "биологически угнетенных" [33]. Где же мы видим эту деформацию самого естественного понятия свободы? В стране Запада с неискаженной рыночной экономикой, где у власти неолибералы. В стране, все стороны жизни которой российские реформаторы считают за счастье копировать.
      Наконец, США - типичное имперское государство, к тому же сегодня испытывающее детскую радость оттого, что повержен его геополитический соперник и оно назначено жандармом всего мира. Каковы же стереотипы поведения США в отношениях с его сателлитами? Вся история показывает, что США стремились к установлению в таких странах тоталитарных и коррумпированных режимов. При этом либеральные деятели США нисколько не обманывались относительно природы этих режимов (и лично их даже презирали, а то и ненавидели: "Сомоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын"). Практически все офицеры репрессивных органов и карательных батальонов латиноамериканских диктатур, совершавшие и совершающие сегодня самые жестокие преступления против прав человека, прошли подготовку в американских школах в Атланте и в зоне Панамского канала. Речь идет о десятках, а то и сотнях тысяч офицеров. А ведь эти школы - часть культуры США, а не какая-то маргинальная полуподпольная организация.
      Конечно, критика собственного тоталитаризма оттерта в США на обочину интеллектуальной жизни. У нас же в России о глубоком изучении культуры США и всего американского образа жизни и речи быть не может - СМИ заняты созданием одного из самых постыдных мифов об Америке. А ведь машина формования среднего американца набрала такие обороты, что, похоже, перестала, как Голем, подчиняться своим создателям. И эта машина культурной индустрии США осуществляет мировую экспансию, подчиняясь своим уже коммерческим законам. От нее пока что в какой-то степени защищены страны, закрытые языковым и культурным "железным занавесом" (Япония, Китай, мусульманский мир) или часть населения, "защищенного" бедностью. Но есть признаки того, что второй барьер падает благодаря удешевлению электроники и ее рекламе как важного социального стандарта (фавелы наполнены телевизорами и видеомагнитофонами, хотя бы и ворованными,- обладание ими создает иллюзию "достойной жизни"). Страны же "европейской культуры" оказались полностью открытыми для американской идеологической машины.
      В течение восьми лет я имел возможность наблюдать, как эта машина "переваривает" испанскую прессу и телевидение - в последние три года с большим ускорением. И глубина оболванивания человека достигает уровня, немыслимого еще пять-шесть лет назад. Вот пример тотальной идеологизации прессы. 29 июля этого года в Боснии погиб испанский солдат, добровольцем записавшийся в легион войск ООН. Погиб бессмысленно - в расположение легиона залетело два снаряда, даже неизвестно откуда. Отец заявил репортерам: "Я очень рад, несмотря на то, что потерял сына. Я очень горд за него и буду гордиться им всегда" [17]. Ну чему здесь можно радоваться и чем гордиться? Ведь никто в Испании даже не знает, из-за чего идет война в Югославии,- и не хочет знать.
      Точно так же интеллектуалы из американской армии в 1946-1948 годах вполне серьезно и гордясь своим благородством подготовили и начали уже было внедрять в Японии реформу письменности - переводить ее с иероглифов на латинский алфавит. Причина - стремление демократизовать японскую культуру, ибо латинский алфавит гораздо доступнее широким народным массам. И ведь нашлись тогда в Японии люмпен-интеллигенты, которые помогали оккупантам в этой реформе. Спасла японцев, как это ни парадоксально, победа коммунистов в Китае - американцам в Японии стало не до культурных реформ. А России на кого надеяться? Ведь жалости ждать не приходится.
      Самир Амин пишет, основываясь на богатом опыте третьего мира: "Современная господствующая культура выражает претензии на то, что основой ее является гуманистический универсализм. Но евроцентризм несет в самом себе разрушение народов и цивилизаций, сопротивляющихся экспансии западной модели. В этом смысле нацизм, будучи далеко не частной аберрацией, всегда присутствует в латентной форме. Ибо он - лишь крайнее выражение евроцентристских тезисов. Если и существует тупик, то это тот, в который загоняет современное человечество евроцентризм" [9, с. 109].
      В настоящий момент опасность скольжения к тоталитаризму в результате альянса с державой, движимой мессианским чувством мирового рыцаря евроцентризма, усиливается из-за нарастания на Западе нового психоза ощущения "угрозы с Востока". И Россию опять призывают в боевые порядки, и никакой душевной слякоти в ней быть не должно. Ни о каком "евразийстве" или "особом пути" не может быть и речи. И усилиями наших либералов срочно дополняется мифология евроцентризма. Исаак Фридберг в своей статье "Драматургия истории: опасность всегда исходила только с Востока" сурово предупреждает:
      "Думаю, не будет преувеличением сказать, что задержка с реформами сегодня губит все - и в первую очередь зарождающиеся новые отношения с Соединенными Штатами, способные изменить баланс сил на мировой арене... Являясь наивысшим достижением европейской цивилизации, США не могут себе позволить погибнуть в экологической катастрофе, вызванной случайным столкновением на Азиатском континенте" [8].
      Кажется, абракадабра - очень уж туманно выражается г-н Фридберг. В какую сторону надо менять баланс сил? От кого должна спасать США Россия - а если задержится с реформами, то и не успеет спасти? Какая случайная экологическая катастрофа в Азии может погубить лидера всего мирового сообщества? А на деле все просто. Фридберг надеется, что реформы в России приведут к появлению у США огромного резервуара пушечного мяса. Ведь янки, это "высшее достижение цивилизации", не могут себе позволить погибать. Против какого же потенциального врага ищут США способ "изменить баланс сил на мировой арене"? Естественно, против "Востока" - ибо Исаака Фридберга "беспокоит вопрос: является ли жизненное пространство Китая достаточным для его полноценного развития?". Сочувствующий нацизму демократ уже мыслит в терминах "жизненного пространства". Как быстро позволяет обретенная свобода заговорить на родном языке. Непонятно только, почему же речь идет о "случайном столкновении в Азии", если Запад лихорадочно старается изменить баланс сил. Ведь терминология Фридберга уже сегодня военная.
      Ласковый западник Фридберг так и считает русских дураками - посули им горошку, и встанут грудью на защиту интересов "цивилизации", со штыком наперевес против китайцев, японцев, арабов. А следовало бы перечитать "Скифов" Александра Блока - с каждым днем все актуальнее.
      Глава 5
      ЕВРОЦЕНТРИЗМ И НОВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
      О СОБСТВЕННОСТИ ДЛЯ РОССИИ
      Сегодня режим Ельцина торопится "продавить" новую конституцию. И обращает внимание одно вроде бы безобидное положение, которое гласит: "Частная собственность является естественным правом человека". Это - сугубо идеологическое положение, лежащее в обосновании экономического и социального порядка современного индустриального общества. По отношению к иным обществам этот элемент идеологии евроцентризма может служить той информационной матрицей, которую вирус внедряется в клетку, чтобы заставить ее работать на себя (ценой смерти клетки).
      Скажут: какая разница, как называть, важно, что разрешена частная собственность5. А на деле речь идет о придании силы естественного закона ключевому положению мировоззрения. Эрих Фромм в своем обзоре примитивных обществ подчеркивает:
      "Особо важной, как в экономическом, так и психологическом плане, является вопрос о собственности. Одним из наиболее распространенных сегодня штампов является утверждение, будто любовь к собственности является врожденным свойством человека. Обычно при этом смешивается собственность на инструменты, нужные человеку для работы, и некоторые личные вещи (например, орнаменты) с собственностью в смысле обладания средствами производства, то есть, вещами, исключительное обладание которыми заставляет других людей работать на владельца. В индустриальном обществе такими средствами являются прежде всего машины или капитал, инвестированный в их производство. В примитивном обществе средствами производства является земля и охотничьи угодья" [19, с.149].
      В европейской традиции, где и родилось понятие "естественного права", наполненное религиозным смыслом, именно нарушение, входящее в сферу этого права, каралось совершенно беспощадно - как преступление против мироздания, против естественного порядка вещей, установленного не человеком, но Творцом. В Средние века петуха, обвиненного в том, что он несет яйца (бывало же такое), судили и отправляли на костер - как преступившего естественный закон. А в Китае такую аномалию просто посчитали бы неприличием ("нарушением гармонии") и не предавали огласке.
      Наши творцы конституции почему-то хотят быть святее папы римского и вводят частную собственность в сферу естественного права, где она и не ночевала. Что за этим стоит? За этим стоит желание придать силу природного закона праву на эксплуатацию человека человеком, а выступать против природных законов - безумие. Последователь Спенсера, социолог из Йельского университета Уильям Самнер (Sumner, W.) писал в начале нашего века: "Верно, что социальный порядок вытекает из законов природы, аналогичных законам физического порядка". На этот счет Э.Фромм замечает:
      "Социальные отношения в примитивных обществах показывают, что человек не является генетически подготовленным к этой психологии доминирования и подчинения. Анализ исторического общества, с его пятью-шестью тысячами лет эксплуатации большинства господствующим меньшинством демонстрирует с полной очевидностью, что психология доминирования и подчинения является следствием адаптации к социальному порядку, а вовсе не его причиной. Для апологетов социального порядка, основанного на власти элиты, разумеется, очень удобно верить, будто социальная структура есть результат врожденной необходимости человека, а потому является естественной и неизбежной. Уравнительное общество примитивных групп показывает, что это не так" [19, с.151].
      Понятие естественного права разрабатывали уже Пифагор, Платон и Аристотель - как часть философской картины мироздания (естественного порядка вещей). Платон был особенно большим энтузиастом прямого выведения законов общества из представления об устройстве Космоса. Став политическим советником царя, он выхлопотал своим ученикам право экспериментировать над целыми народами - и на предоставленных этим философам островах установилась самая мерзкая и кровавая "научная" диктатура. Ее звали теорократией властью теоретиков. Представляете, если бы у нас диктатором стал теоретик вроде Гайдара.
      Христианство включило в понятие естественного права равенство людей (перед Богом!) и свободу воли человека. А замысел Творца, то есть законы Природы предстали как познаваемые с помощью разума - но вовсе не записанные в конституциях. О выведении имущественных отношений из Евангелия и речи не было - речь шла о коллективном спасении души (хотя кое-что и признавалось неугодным богу, например, ростовщичество). Реформация совершила духовную революцию, возведя на пьедестал индивидуума и дав ему право самому трактовать Священное писание, причем делая акцент не на Евангелии, а на некоторых книгах Ветхого Завета. Нажива (включая ростовщичество) стала богоугодным делом. Идея религиозного братства была отвергнута. Возникла этическая основа современного капитализма.
      Если же мы возьмем доктрину католической церкви за последнее столетие, то увидим, что отношение к частной собственности оказалось одной из наиболее "неудобных" проблем и вызывает самые противоречивые толкования. В конце прошлого века, озабоченный ростом классовой борьбы, Ватикан стал активно выступать в области социальной политики, и папа Лев XIII выступил с энцикликой Rerum novarum. К ее столетию Иоанн Павел II, еще более активный политик и идеолог, издал энциклику Centesimus Annus. В ней он, в частности, говорит:
      "В Rerum novarum Лев XIII энергично и аргументированно заявил, вопреки социализму своего времени, естественный характер права частной собственности... В то же время Церковь учит, что собственность не является абсолютным правом, поскольку в ее природе как человеческого права содержится ее собственное ограничение... Частная собственность, по самой своей природе, обладает и социальным характером, основу которого составляет общее предназначение вещей" [23].
      Как видим, очень уклончиво - частная собственность по природе своей носит социальный характер. Ничего себе естественное право. Особенно это касается собственности на землю: "Бог дал землю всему человеческому роду, чтобы она кормила всех своих обитателей, не исключая никого из них и не давая никому из них привилегий. Здесь первый корень всеобщего предназначения земных вещей". Совершенно очевидно, что частная собственность на землю дает привилегии собственникам и исключает из числа питающихся очень многих - это всем прекрасно известно. И далее в своей энциклике папа римский практически отвергает тезис о естественности права частной собственности, налагая на это права сугубо социальные ограничения:
      "Собственность на средства производства, как в области промышленности, так и в сельском хозяйстве, является справедливой и законной, когда используется для полезной работы; но является незаконной, когда не ценится или используется для того, чтобы не дать доступа к работе другим или для получения прибыли, которая не является плодом глобального распространения труда и общественного богатства, а скорее для своего накопления, для незаконной эксплуатации, для спекуляции и подрыва солидарности в трудовой среде" [23].
      Тут вообще не только ни о каком естественном праве и речи нет - сама частная собственность ставится под вопрос. Ибо собственность на средства производства только для накопления, получения прибыли и эксплуатации и служит - в этом суть всей политэкономии капитализма, начиная с Рикардо и Адама Смита. Сейчас, пытаясь собрать под свое крыло ту паству, которая разбредается после ликвидации коммунизма, Ватикан осваивает совсем уж социалистический язык. В энциклике 1987 г. Sollicitudo Rei Socialis папа просто камня на камне не оставляет от естественности частной собственности:
      "Необходимо еще раз напомнить этот необычный принцип христианской доктрины: вещи этого мира изначально предназначены для всех. Право на частную собственность имеет силу и необходимо, но оно не аннулирует значения этого принципа. Действительно, над частной собственностью довлеет социальный долг, то есть, она несет в себе, как свое внутреннее свойство, социальную функцию, основанную как раз на принципе всеобщего предназначения имеющегося добра" [24].
      Так обстоит дело с христианской религией (не будем уж затрагивать другие, еще более уравнительные, мировые религии или общинные верования малых народов).
      Научная революция дала новый способ (и даже новый язык) для обоснования социального порядка. Механистическая картина мироздания была перенесена в представление об экономике. Г. Маркузе пишет: "В то время как наука освободила природу от скрытых целей и лишила материю всяких качеств за исключением количественно выражаемых, общество освободило людей от "естественной" иерархии личной зависимости и соединило их друг с другом в соответствии с количественно выражаемыми величинами, то есть, как единицы абстрактной рабочей силы, измеримой в единицах времени" [31, с. 333].
      Но никакого "естественного" характера собственности из всего этого еще не вытекало. Понадобилось возродить учение об атомизме ("материя построена из атомов") и представить человека как атом человечества свободный, в непрерывном движении и столкновении с другими атомами. Само слово "а-том" есть греческий эквивалент латинского "ин-дивид" (т.е. "неделимый").
      Несмотря на все многообразие развивающихся частных научных концепций, механистическая картина глубоко и надолго укоренилась в общественном сознании. В начале ХХ в. английский философ Э. Карпентер пишет: "Примечательно, что в течение этой механистической эры последнего столетия мы не только стали рассматривать общество через призму механистического мышления, как множество индивидуумов, изолированных и соединенных простым политэкономическим отношением, но и распространили эту идею на всю Вселенную в целом, видя в ней множество изолированных атомов, соединенных гравитацией или, может быть, взаимными столкновениями" (см. [25, с. 808]).
      И хотя наука конца ХХ века преодолела редукционизм и детерминизм и созрела для того, чтобы охватывать аналитическим взглядом сложные и самоорганизующиеся системы (а общество и экономика принадлежат именно к этому классу систем), индивидуализм остается философской основой либеральной экономики и обоснованием "естественного" характера частной собственности. Отказаться от индивидуализма западное мышление не может (и в этом смысле оно становится все более и более антинаучным). В недавнем обзоре современных теорий социальной философии читаем:
      "Под огромным влиянием "отцов-основателей" методологического индивидуализма, Хайека и Поппера, современные экономические и социальные теории исходят из квазиестественной природы действующих индивидуумов. Эти теории предписывают редукцию любого коллективного феномена к целенаправленным действиям индивидуальных личностей. Аналогичным образом, редукция социальных макроявлений к характеристикам индивидуумов является квазиаксиоматичной для социологии поведения. И для теорий права в традициях веберовской объяснительной социологии фундаментальным предположением является деятельность индивидуумов ("в конце концов, действия индивидуумов создают общество"). Даже те социальные теоретики, которые развивают структуралистский и системный подходы, чувствуют себя обязанными скорректировать их добавлением порции индивидуализма" [39, с. 90].
      Это исходное ощущение неделимости индивида, его превращения в особый, автономный мир породило новое и глубинное чувство собственности, приложенное прежде всего к собственному телу. Можно сказать, что произошло отчуждение тела от личности и его превращение в собственность. В мироощущении русских, которые не пережили такого переворота, этой проблемы как будто и не стояло - а на Западе это один из постоянно обсуждаемых вопросов. Причем, будучи вопросом фундаментальным, он встает во всех плоскостях общественной жизни, вплоть до политики. Если мое тело - это моя священная частная собственность, то никого не касается, как я им распоряжаюсь. И никто не может в зависимости от того, как я распоряжаюсь этой моей собственностью, ущемлять меня в гражданских правах - вот, например, логика политических требований гомосексуалистов.
      Как и всякая частная собственность, в современном обществе тело становится своеобразным "средством производства". Э. Фромм, рассматривая рационального человека Запада как новый тип ("человек кибернетический", или "меркантильный характер"), пишет:
      "Кибернетический человек достигает такой степени отчуждения, что ощущает свое тело только как инструмент успеха. Его тело должно казаться молодым и здоровым, и он относится к нему с глубоким нарциссизмом, как ценнейшей собственности на рынке личностей" [19, c. 347].
      Конечно, нарциссизм западного человека поражает - ведь бег трусцой стал массовым явлением, а престарелый президент считает своим долгом взбегать по трапу самолета, перепрыгивая через три ступеньки. И когда ученые убедительно заявили, что "курить - здоровью вредить", половина американцев бросила курить как по волшебству, так что, как говорят, в некоторых городах даже на улице курить запрещено.
      Даже грустно бывает читать, в какие нелепые ситуации попадают люди из-за этого отношения к своему телу как инструменту успеха. Летом этого года в страшном горе пребывают молодые люди Швеции. В их размеренной жизни была одна большая проблема: распространилось убеждение, будто они совсем разонравились шведским девушкам. И началось повальное увлечение анаболическими препаратами - гормонами, которые позволяют быстро наращивать мускулы и в короткие период белых ночей принимать на пляже позу Геркулеса. Но дела шли все хуже, что лишь увеличивало спрос на анаболики. А недавно от биохимиков пришла печальная весть: прием этих препаратов на 70% подавляет секрецию мужских половых гормонов и делает мальчика еще менее интересным для требовательных блондинок. Совсем испортили инструмент!
      Хотя, повторяю, эта проблема в России была на периферии философских интересов, на основании личного опыта можно хотя бы предположить, что отношение к телу было иным. Оно никак не рассматривалось как частная собственность индивидуума ("Земля - божья, а люди - царевы"). Об этом говорит и вся концепция здравоохранения при уравнительном социальном порядке в СССР. Помню, в студенческие годы, после ХХ съезда партии, уже проникнувшись правовым сознанием, я потребовал у стоматолога вырвать мне зуб - хотел избежать долгого и болезненного лечения. Врач отказывался: полечим да полечим. Я возмутился - зуб мой, и мне решать. Но врачиха, дай бог ей сегодня здоровья, поставила меня на место: "Ишь, какой собственник выискался. Твой зуб - народное достояние!". Как ни гротескно это звучит, этим была выражена суть целой эпохи. И когда сегодня я прихожу в тот же кабинет, и мне совершенно равнодушно вырывают пять зубов за раз - надо только заплатить за анестезию, я чувствую, что в нашей жизни что-то действительно сломано (а при новом строе мое тело без зубов никаким инструментом успеха уж не будет).
      Вернемся к истокам. Именно исходя из концепции человека-атома, индивида, Томас Гоббс создал философскую основу рыночной экономики, которая и формулирует ее естественное право. В чем же оно? В войне всех против всех, в силе, основанной на собственности, "законным способом" отнятой у ближнего. Гоббс представляет "естественного" человека, очищенного от всяких культурных наслоений, и утверждает, что его природное, врожденное свойство - подавлять и экспроприировать другого человека:
      "Природа дала каждому право на все. Это значит, что в чисто естественном состоянии, или до того, как люди связали друг друга какими-либо договорами, каждому было позволено делать все, что ему угодно и против кого угодно, а также владеть и пользоваться всем, что он хотел и мог обрести" [2].
      Гоббс стал, таким образом, провозвестником нынешней социобиологии (он писал в "Левиафане": "В мышлении человека нет ни одного понятия, которое в принципе не было бы порождено, полностью или частично, органами чувств"). В этом смысле все современные отсылки к естественному происхождению того или иного социального порядка не новы - мы их видим четко сформулированными уже у первых философов капитализма. Этот понятный с точки зрения интересов идеологии жреческий трюк с апелляцией к "природному" закону (как это было уже в случае атомизма) создал методологическую ловушку, из которой не может выйти наука Нового времени. Маршалл Салинс пишет:
      "Раскрыть черты общества в целом через биологические понятия - это не совсем "современный синтез". В евро-американском обществе это соединение осуществляется в диалектической форме начиная с XVII в. По крайней мере начиная с Гоббса склонность западного человека к конкуренции и накоплению прибыли смешивалась с природой, а природа, представленная по образу человека, в свою очередь вновь использовалась для объяснения западного человека. Результатом этой диалектики было оправдание характеристик социальной деятельности человека природой, а природных законов - нашими концепциями социальной деятельности человека. Человеческое общество естественно, а природные сообщества любопытным образом человечны. Адам Смит дает социальную версию Гоббса; Чарльз Дарвин - натурализованную версию Адама Смита и т. д.
      С XVII века, похоже, мы попали в этот заколдованный круг, поочередно прилагая модель капиталистического общества к животному миру, а затем используя образ этого "буржуазного" животного мира для объяснения человеческого общества... Похоже, что мы не можем вырваться из этого вечного движения взад-вперед между окультуриванием природы и натурализацией культуры, которое подавляет нашу способность понять как общество, так и органический мир... В целом, эти колебания отражают, насколько современная наука, культура и жизнь в целом пронизаны господствующей идеологией собственнического индивидуализма" [36, c.123,132].
      Интересно сравнение образов животных у Льва Толстого и Сетона-Томсона. Толстой, с его утверждениями любви и братства, изображает животных бескорыстными и преданными друзьями, способными на самопожертвование. Рассказы Сетона-Томсона написаны в рамках идеологии свободного предпринимательства в стадии его расцвета. И животные здесь наделены всеми чертами оптимистичного и энергичного предпринимателя, идеального self-made man. Если они и вступают в сотрудничество с человеком, то как компаньоны во взаимовыгодной операции.
      Итак, первый вывод, который приходится сделать: наша либеральная интеллигенция в лице ее делегатов, сочинивших проект конституции, предлагает положить в основу нашего жизненного устройства самую тоскливую и разрушительную философскую идею Гоббса. Ибо даже фашизм не доходит до идеи войны всех против всех, а предполагает хоть и извращенную, но солидарность части людей. это, кстати, означает и отказ от демократии: по Гоббсу, предотвратить разрушение общества, заставить вести войну по правилам должно государство-Левиафан. А. Тойнби пишет об этом замещении христианства культом Левиафана:
      "В час победы непримиримость христианских мучеников превратилась в нетерпимость.