17

Танат добрался до Таскудука под утро. Первым человеком, который увидел его, был Нурсултан, брат того самого Нурсеита, у кого вчера угнали сивого. Он вышел по нужде из юрты и уже собрался обратно, как внезапно заметил верхового, приближавшегося из степи к аулу. Нурсултан невольно разинул рот. Да и было отчего: верховой был на их собственном скаковом жеребце.

Но в следующую секунду он уже действовал. Ворвался в юрту и принялся тормошить спящего брата:

— Нурсеит, Нурсеит! Да проснись же, поднимайся скорее!

Они ночевали в чужом ауле и в чужой юрте. Вчера, когда были в Актайском аулсовете, туда дошла весть о схватке с бандитами, и активисты, собравшись, отправились на помощь в Таскудук. Братья увязались за ними.

Едва только до Нурсеита дошел смысл слов, сказанных братом, как сон будто смахнуло с него. Оба пулями вылетели во двор.

Нурсеит сразу узнал своего жеребца. И сидел на нем, кажется, вчерашний конокрад. Только без карабина. Нурсеит повернулся к брату и негромко спросил:

— Где моя плеть?

Между тем Танат подъехал к самому аулу. От ближайшей юрты отделились двое и двинулись ему навстречу. Ничего не предвещало их намерений, и Танат вежливо поздоровался. Поздоровался первым, хотя был старше тех, кто шел к нему.

— Ассалаумагалейкум!

— Уагалейкумассалам! — ответил Нурсеит.

— Вы и есть те самые преследователи? — спросил Танат.

— Да, преследователи, — не без тайного смысла ответил Нурсултан.

— А где ваш начальник?

— Здесь, — сказал Нурсеит.

— В какой юрте?

— А тебе-то что?

— Дело к нему есть.

— Какое дело еще?

— Скажу только начальнику, — заносчиво бросил Танат. И это решило его участь, но он даже не подозревал об этом.

— Нам, значит, не желаешь говорить?

Нурсултан подошел вплотную и готов был в любой момент схватить коня за повод — только бы Нурсеит знак подал.

— Только начальнику скажу! — Гонору у Таната было столько же, сколько и трусости. — И отойди в сторону, моего коня напугаешь, он с норовом.

У братьев, едва сдерживавших себя, при словах «мой конь» лопнуло терпение. С дружным возгласом «Ап!» они споро стащили Таната с седла. Нурсултан ударом в челюсть опрокинул его наземь, а Нурсеит уже лежачему угодил сапогом по зубам. Изо рта бандита хлынула кровь.

Братья не жалели ни кулаков, ни плети, ни сапог. Так катали по земле Таната, что он вопил не своим голосом. Они отступились лишь, когда заметили, что их враг перестает подавать признаки жизни — вот-вот дух испустит.

Танатовские вопли переполошили весь аул. Отовсюду бежали люди.

— Нурсеит, Нурсултан поймали вчерашнего бандита, — неслось из конца в конец.

Но когда все сбежались, удивило совсем не то, как лихо отделали братья Таната, а то, что увел-то жеребца не он. Здесь многие знали Кулбатыра в лицо и никак не могли перепутать его даже с избитым Танатом.

Братья до того обрадовались возвращению скакуна, что напрочь забыли того, кого отмутузили, и обихаживали своего сивого с такой нежностью, будто разлука с ним длилась целую вечность.

Люди подняли Таната, отнесли в тень юрты. Шанау и Баймагамбет, находившиеся здесь, попытались было говорить с ним, чтобы выяснить, куда девался Кулбатыр, но Танат лишь мычал да постанывал, и вскоре они отступились.

А между тем прежде чем попасть в Таскудук, Танату пришлось пройти через немалые испытания.

Несказанно обрадовавшись тому, что хитрость с лекарем удалась, он, петляя между барханами, выехал в степь, закинул врученную ему накануне Кулбатыром берданку в заросли чия и во весь опор погнал сивого, чтоб поскорей добраться до родного аула.

Страх, оттого что впутался во всю эту историю, ни на секунду не оставлял его. Дело принимало серьезный оборот. Поначалу он почему-то думал, что проводы Кулбатыра будут всего лишь небольшой прогулкой, и легко согласился сопровождать его.

Впервые он заподозрил неладное еще у подножия Кыземшека, когда перед ним предстала грозная фигура Кулбатыра с винтовкой за спиной. Танат понял сразу: Кулбатыр не хочет сдаваться без боя. И тут у него затряслись поджилки.

Кулбатыру терять нечего. Если попадется — стенки ему не миновать. Но зачем это Танату, который и так лишь недавно обрел душевное спокойствие.

Мысли метались в голове, как преследуемый охотником барсук. Стоило Танату на мгновение представить себе въедливые глаза Ураза, к которому он неминуемо угодит, если хоть одна живая душа узнает, что он был с Кулбатыром, как сердце его провалилось куда-то, а на его месте возникал ледяной холод. Ураз снился ему и ночью. Танат не знал, что тот стал жертвой Кулбатыра. И ночью судья был еще страшнее.

«Расстрелять его!» — выговаривали тонкие жесткие губы судьи.

Танат вздрагивал и просыпался. Мысли и сны доводили его до исступления.

Дорогой он только и думал, как отстать от Кулбатыра, уйти, пока еще никто не знает, где он. Много раз Танат порывался сказать об этом своему бывшему сотнику и — не смел. И набрался наконец храбрости лишь перед ливнем. Но Кулбатыр тут же осадил его, напомнив о прошлом, которое Танат всеми силами старался выкинуть из головы, утешая себя тем, что никто ничего не знает, да и не узнает никогда. Сотник же сказал: «Узнают!» И Танат съежился от его слов.

Снова мысли о побеге возникли, когда Кулбатыр отправился по аулам, а Танат повел Аккагаз и Раиса к Таскудуку. Весь день он беспокойно обдумывал, как бы осуществить свой замысел. И вечером уже было решился. Пошел к своему стреноженному коню, а кончил тем, что вернулся обратно.

«Подожду до завтра», — перед самим собой оправдывая свою трусость, думал Танат. Он даже сам не понимал, кого больше боится — Ураза или Кулбатыра. «Не появится завтра, тогда уйду», — решил он про себя.

Но Кулбатыр назавтра появился. И появился не на своем коне. Вид у него был страшен. «Собирайтесь, да поскорее! Погоня наступает на пятки».

Многословностью он никогда не отличался и на этот раз ничего объяснять не стал. Даже с братом своей матери, дядей Ураком, с которым не виделся несколько лет, лишь поздоровался, но в разговоры вступать не стал. Взял стоявшую в юрте Урака берданку и отдал ее Танату, Раису протянул вынутый из-за пазухи наган.

Танат, вспомнив о вчерашнем своем намерении, хотел было отказаться. Но взгляд Кулбатыра был до того свирепым, что не было никаких сомнений, что под горячую руку он запросто может пристрелить. У Таната отнялся язык.

Не успели они оседлать коней, как на перевале появилась погоня.

Кончилось все известной схваткой в лощине. Устроив себе на холме наблюдательный пункт и счищая с одежды кровь, Танат думал о том, что лишь случайность помогла ему выйти из боя живым. Пули свистели ужасно, казалось, деваться было некуда, а его даже не задело. Но продолжаться это долго не может, рано или поздно его все равно ухлопают. Выход один — бежать. Бежать, и как можно скорее. Тогда-то ему и пришла в голову счастливая мысль о лекаре.

Танат говорил с Кулбатыром и обмирал от страха: а вдруг догадается? И успокоился лишь тогда, когда проскакал несколько верст.

Сколько раз по дороге он проклинал себя, что не сбежал еще в Таскудуке. Тогда бы, наверно, никто не догадался, что он был с Кулбатыром. А теперь попался на глаза преследователям. Его, конечно же, узнали.

От страха за будущее его познабливало. Какая радость: ушел от одного волка, как бы не попасться в зубы другому. И он лихорадочно стал придумывать оправдания.

«Скажу, что боялся Кулбатыра, вот и вынужден был скитаться с ним, — думал он. — Давно хотел уйти, да как уйдешь, если этот негодяй следил за каждым шагом. А если спросят, почему стрелял, скажу, что он пригрозил меня самого застрелить, если не возьму в руки оружия. Кто не знает Кулбатыра! Он ведь расправится с каждым, кто вздумает перечить ему! Но целился я всегда мимо, чтоб никого не задеть, потому что к Советам ничего не имею, наоборот — рад служить им верой и правдой. Пусть потом Кулбатыр говорит сколько хочет, мол, это не так, доказать он все равно ничего не сможет».

Что Кулбатыр попадется, Танат теперь не сомневался ни на секунду. Через день, самое большее — через неделю его все равно поймают. Но Танат в это время будет уже дома. И если его арестуют, пусть арестовывают в родном ауле, без Кулбатыра... Советы всегда делали снисхождение тем, кто добровольно сложил оружие.

Конечно, как и угрожал, Кулбатыр наверняка разболтает, что тех большевиков-агитаторов зарезал Танат. Но и тут у Таната найдется что ответить. Он скажет: это — месть. Месть за то, что не хотел быть рядом с бандитом, за то, что сошел с кривого пути, желая лишь одного — жить нормальной человеческой жизнью, как все живут. Была еще одна надежда у Таната: Кулбатыр не из тех людей, что поднимают руки перед врагом. Скорее всего, он будет сражаться до последнего, и его попросту убьют. Тогда Танату вообще бояться нечего: убийство большевиков так и останется за Кулбатыром.

Он успокаивал себя, но где-то под ложечкой все равно сосало. «Нет, дорогой, так просто тебе на этот раз не выкрутиться. Однажды тебя уже простили, а ты снова полез в банду... Тут, пожалуй, не помилуют, сколько ни прикидывайся невинным ягненком». И Танат ломал голову, как бы все-таки выбраться невредимым.

«Придется, видно, сказать так: прошлое — прошлым, время тогда было переменчивое, слишком сложное для понимания темного человека. Многие тогда метались из стороны в сторону, а он и вовсе дураком был. Поддался агитации человека из Алаша, который призывал всех мужчин Каратюбинской волости сесть на коней и взяться за оружие. Наслушался его речей, вот и взыграла молодая кровь — захотелось стать воином, свое геройство показать, а во имя чего показать, он тогда и не думал вовсе».

Люди это знают. Знают, что, когда с Алаш-Ордой было покончено, Танат сам отдался в руки правосудия, душой не кривил. И с тех пор делает все, что предписывают Советы. И в артель вступил, живет тихо, никаких грехов за ним не числится...

Но снова ужалила страшная мысль: «А вдруг дознаются, что это я предупредил Кулбатыра, когда того собирались схватить?.. Проклятый Кулбатыр! Пропадал столько времени и вот свалился на голову!»

И опять успокаивал себя: «А как дознаются? Кто об этом скажет, кроме самого Кулбатыра? Раиса ведь уже нет. И Аккагаз тоже наверняка сдохнет. Разнюнился ты, Танат, как последняя бабенка. И с Кулбатыром еще один аллах знает, как все решится, так что нечего себя раньше времени хоронить».

Он вовсю настегивал коня, чтобы к следующему вечеру быть уже в Косагаче. Его все время преследовал какой-то запах. Он время от времени принюхивался, но никак не мог определить, что это? И только когда успокоился, отвязался от мучивших его мыслей, наконец догадался: да это же запах крови! Да, да, крови! Крови Аккагаз, которой пропиталась, кажется, вся его одежда, как он ни старался счистить ее.

Он ощупал себя. И штаны, и бешмет — все было в засохших жестких бляхах. Только этого ему и не хватало! Явится он в Косагач, его первым делом спросят: «Откуда эта кровь?» Да разве только в Косагаче спросят? Любой встречный задаст этот вопрос. Попробуй тут оправдаться — немедленно поволокут к властям.

И Танат, не долго думая, решил заехать к своему родственнику Избасару, жившему в Актае, чтобы переменить одежду.

Попал он туда около полуночи.

— Танат? — удивился Избасар. — Откуда это ты? Один?

Танат догадался, почему Избасар спрашивает, один ли он.

— Они бросили меня, убежали, — коротко ответил он, не вдаваясь в подробности.

Старуха Избасара вздула лампу, протянула ему пиалу айрана. И пока он пил, оба расширенными от страха и подозрений глазами разглядывали его одежду.

Старик не стал скрывать, что знает все. Под вечер, говорил он, в ауле все переполошились оттого, что дошла весть, мол, в окрестностях гуляет банда. Под Таскудуком произошло сражение. Бандиты убили двух милиционеров, а еще одного ранили. Председатель местного аулсовета послал человека, чтобы сообщил об этом в волостной центр Киндикты, а сам, собрав активистов, отправился в Таскудук на помощь преследователям.

Старик своими ушами слышал, как примчавшийся из Таскудука гонец говорил, что бандой командует некий Кулбатыр, известный в прошлом алашордынец, а в банде его жена Аккагаз, ее брат Раис да еще Танат из Косагача.

— Я сразу понял, что Танат из Косагача — это ты, — сердито говорил старик. — Как же ты дурак, впутался в эту страшную историю?

Избасар долго молчал, потом еще больше взъярился:

— И на кой черт тебе эта банда сдалась? Мало тебя по следствиям таскали — еле оправдался, так опять куда-то потянуло? Хочешь оставить жену вдовой, а детей сиротами?

Танат сидел опустив голову, согласно кивал на каждое слово Избасара.

— Понял, ага. Это было большой моей ошибкой, — сказал он, когда старик выговорился. — Только вот одежду надо сменить. У тебя ничего не найдется, чтоб переодеть меня?

Как и рассчитывал Танат, Избасара тронули его покаянные слова, старик, видимо, думал, что он наставил-таки на путь истинный своего непутевого родича. Смягчился, отыскал штаны, рубаху, бешмет и тут же начал выпроваживать незваного гостя:

— Давай, давай, уходи, нечего тебе тут...

Танат и не сопротивлялся.

Ночь не пугала его. Ночью в степи вряд ли кого встретишь. А заблудиться он не боялся: легко определялся по звездам, а потому дорога его лежала прямо на Косагач. Он был уверен — звезды приведут куда надо; не был уверен он в другом. В сознание его, после разговора с Избасаром, когда он узнал об убийстве двух милиционеров и ранении третьего, опять стал закрадываться страх. Еще недавно так тщательно продуманная защита теперь летела прахом. Снова перед глазами Таната всплывало жуткое лицо Ураза.

«Так, значит, говоришь, мимо стрелял? — вопрошал он своим вкрадчивым голосом. И гремел: — Оставь эти сказки для дураков! Что же, по-твоему, один Кулбатыр убил всех? И ты хочешь, чтоб мы поверили в эти басни?»

«Да, да, стрелял, — признавался Танат. — Но попробуй не выстрели, если Кулбатыр самого все время держал на мушке? Только всего два раза стрелял. Первый раз, когда входили в пески, и второй, когда вырывались из лощины...»

Ураз поднимался и, сурово глядя на сжавшегося в комок Таната, торжественно произносил:

«Именем Казахской Автономной Республики... Танат Тлеумбетов...»

Нет, даже мысленно Танат не мог повторить, что скажет Ураз. Мурашки ползли по коже, лишь только на мгновение представишь это.

И опять, мечущийся от страха, он начинал придумывать оправдания.

«Да я и не стрелял вовсе. Когда мне было стрелять? Я подхватил раненую Аккагаз и умчался. А стрелял Кулбатыр. Все знают, как он умеет стрелять. А из меня и стрелок ведь никудышный — каждому известно».

На некоторое время страх вроде затихал, а потом вновь взрывался отчаянием: «Ох, не поверят! Не поверят же! Разве их убедишь?»

Как ему хотелось найти что-нибудь такое, что очистило бы, отодвинуло от него скверну. Но не было больше мыслей, лишь одна: не поверят!

«А я на своем стоять буду, — думал Танат. — Упрусь и буду стоять на своем. Стрелял не я, а Кулбатыр. Почему они должны мне не поверить?»

И все-таки сомнения не оставляли его. Надежда сменялась ужасом перед неотвратимой расплатой. В степи уже поднимался свежий предутренний ветерок, когда наконец Танату показалось, что он нашел самое правильное решение. Он резко повернул коня и погнал его в сторону Таскудука.

Возможно, все прошло бы без сучка без задоринки, если бы Танат нечаянно не нарвался на братьев, у которых угнали сивого.

...Придя в сознание возле юрты, где его положили, Танат долго сидел, ощупывая свое ноющее тело и охая от боли. Лицо распухло, во рту не было половины зубов, язык нащупывал лишь острые осколки, торчавшие из кровоточащих десен... Вокруг ходили люди, но никто из них не бросил в его сторону ни одного жалеющего взгляда. Это больше всего пугало и угнетало Таната. Оглушенный неожиданной встречей, он теперь был окончательно растерян. Вокруг прыгали ребятишки и, кривляясь, кричали:

— Пленник, пленник!

Танат не был слабаком. На состязаниях по борьбе во время празднеств не раз побеждал довольно сильных противников. Конечно, он не смог справиться с двумя здоровенными братьями, извалявшими его, как им хотелось. Тело болело, но Танат чувствовал, что ему, кроме зубов, ничего не повредили, а синяки — это дело заживное. Он продолжал охать и постанывать, пока перед ним не появился Шанау и его люди.

— Ты тут, что ли, начальник, Шанау? — едва шевеля разбитыми губами и плохо выговаривая слова, спросил Танат. Говорить ему действительно было трудно.

— Допустим, я. Чего тебе надо было?

Шанау решил, что после ранения, а потом и смерти Салыка отряд должен возглавить он — как-никак председатель аулсовета!

Танат, пошатываясь, поднялся на ноги, попросил кумган, чтобы смыть кровь, долго умывался, потом несколько раз прополоскал рот, лишь потом решил отозвать Шанау в сторону.

— Нечего нам куда-то ходить! — грубо ответил Шанау. — Говори при всех — здесь чужих нету.

Баймагамбет в это время занимался похоронами погибших. Рядом с Шанау стояли два активиста из Актая да Киикбай.

Танат шмыгал носом, из которого только недавно перестала сочиться кровь, смотрел на Шанау запухшими глазами.

— Я не зря звал начальника, Шанау. Пришел, чтоб смыть с себя вину. Никто меня не заставлял, сам убежал от Кулбатыра, а теперь что хочешь, то со мной и делай.

Коротышка напустил на себя суровый и одновременно важный вид, осмотрел Таната с головы до ног, будто оценивал, и насмешливо заметил:

— Перепуганная утка ныряет хвостом вниз. Ты — то же самое.

— Я признаю свою вину, — заторопился Танат. — Но не просто прошу помиловать меня. Я пришел помочь вам.

— Помочь? — опять свысока усмехнулся Шанау. — Как же ты собираешься нам помочь, хотелось бы знать?

На самом деле коротышка сразу понял, что Танат и правда может оказаться полезным.