"Вези, -- говорю, -- в отель!" -- "В какой? В мой неудобно..." -- "В самый лучший, на набережной. Рядом с казино!" -- "А у тебя денег хватит?" -"К тебе занимать не приду. Ты все равно не дашь". Смотрю, успокоился. "Вот тебе бананчики, вот тебе яблочко..." Отвез. "Думаю, ты успокоишься и через два дня вернешься". Я ему на прощание только и сказала: "Розалис, ты не джентльмен!"
      Медведев, склонив голову, мрачно слушал.
      -- А до этого еще срамнее было! Стала я квартиру прибирать и нашла в запертой кладовке надувную женщину из секс-шопа. Как живая! И на меня немного похожа. И даже духами пахнет. Цепочка серебряная на шее... И так гадко стало!.. Вот, думаю, и меня так же хочет запереть в своей клетке. Уложила ее аккуратненько на место -- лежи, подруга. Ключик на место, и решила, что пора отчаливать.
      Медведев выпрямился, рассеянно глянул по сторонам. Беззвучно постучал пальцами по скатерти.
      Принесли блестящий кофейник, мороженое, Оксана еще раз махнула рукой, ставя точку в рассказе, взялась разливать по чашечкам горячий кофе: "Только ты не вздумай опять сам платить -- у меня деньги есть..." Медведев сказал просто: "Я тебя приглашал, я и заплачу. Не дури".
      Тайна перестала быть тайной. Просто, искренне, убедительно...
      -- Но убил он меня не этим. -- Она никак не могла выбраться из темного леса воспоминаний. -- Меня убило другое. "Можно, -- говорю, -- я маме позвоню?" -- "Можно, -- кивает. -- Но только полминуты".
      -- Может, все еще образуется? -- Медведев высыпал в чашку сахар и водил ложечкой.
      -- Нет. Не хочу. -- Она высоко подняла голову и стала смотреть, как из президиума. -- Ничего... Отдохну, позагораю, фруктов поем...
      -- Розалис знает, в каком ты отеле? -- глядя перед собой, спросил Медведев.
      -- Конечно, -- пожала плечами Оксана. -- Он меня сам и перевозил. -Она стала крутить плоский треугольник перстня, и Медведев осторожно высыпал в ее чашку сахар. -- У меня все эти дни такое ощущение было, будто я в дерьме вывалялась... И назад лететь тяжко -- маме все объяснять, и отпуск терять не хочется. Ведь когда мы с тобой встретились, я шла в авиакассу билет менять... Улететь хотела.
      Медведев повернулся и молча посмотрел на Оксану поверх очков.
      -- Не знаю, -- она крутила перстень, словно хотела снять его, и не замечала взгляда Медведева. -- Может, еще сдам.
      -- Пойдем, потанцуем, -- тихо сказал Медведев и накрыл своей ладонью пальцы Оксаны. Они замерли.
      -- Ты же не умеешь?
      -- Я лгал...
      Глава 6
      Машина легко взлетала на горушки, хорошо вписывалась на скорости в поворот, тормоза хватали мгновенно, и Медведев, выключив приемник, напевал шлягер своей молодости про птицу счастья завтрашнего дня... Пел он отвратительно, коверкая мотив, но, как заметила Оксана, с душой. Она смотрела в приоткрытое окно и сверялась с картой. Они ехали в Ущелье бабочек -- проверить, есть ли там бабочки.
      Медведев подзабыл слова последнего куплета и решил вспомнить мифологию с историей:
      -- Вот ты знаешь, что коренные жители Родоса, например наша уборщица Анатолия и бухгалтер Спирос, -- потомки бога солнца Гелиоса? -- Он глянул на Оксану, и она улыбнулась. -- Это абсолютно точно, они показывали мне свои паспорта. Их предки в дотуристические времена жили тут припеваючи -горланили веселые песенки, водили хороводы, сочиняли эротические поэмы, придумывали орудия труда, пословицы и афоризмы. Достаточно взглянуть, как Анатолия по утрам убирает дворик и заваривает для нас кофе, чтобы убедиться, что именно ее предки изрекли много веков назад: "Дело мастера боится" и "Всего в меру". А стоило бы тебе увидеть, как вчера Спирос пять раз пересчитывал деньги, прежде чем их мне выдать, ты бы сразу догадалась -- в его роду был мудрец, придумавший изречение: "Держать контроль над собой". -Медведев обогнал на спуске молочный фургончик и пустил машину накатом. В окнах гудел ветер, свистела, рассекая голубой воздух, антенна. -- Но еще раньше тут жили дети бога моря -- Посейдона. Их было несколько братьев и одна сестрица -- Родос. Н-да. -- Он задумчиво похлопал рукой по баранке. -Жили и жили. Но однажды богиня Афродита, проезжая на остров Кипр, попросилась к ним отдохнуть с дороги. Может, ее там укачало на корабле. Или она по воздуху путешествовала -- не знаю... А эти гордые дурачки и говорят: нам, дескать, плевать, что вы богиня, мы сами дети Посейдона, катитесь, мадам, колбаской... Что такое гнев богини -- объяснять не надо... -Медведев замолчал, вписываясь в крутой поворот у скалы.
      -- А что было-то? -- тихо спросила Оксана.
      -- Жуть. Как-нибудь на ночь расскажу. Замечу только, что один из внуков Родос основал на острове город Линдос, названный его именем. -- Шоссе стало петлять, Медведев сбавил ход. -- Если получится, съездим туда.
      -- Я была в прошлом году на экскурсии, только плохо помню. Там, по-моему, акрополь, бухта какая-то...
      -- Не какая-то, а очень знаменитая бухта. В ней высаживался апостол Павел с проповедью христианства через десять лет после распятия Христа.... Смотри, какая пальма! Как на карикатуре про необитаемый остров...
      -- Ага, -- Оксана обернулась. -- И правда... Нет, здесь интересно... Хочешь есть? Я булочек с завтрака взяла. И коробку сока...
      -- Я думаю, на месте привал сделаем...
      Медведев гнал машину, ему нравилась начавшаяся поездка, нравилось, что Оксана с улыбкой слушает его, кивает, переспрашивает, и ему не надо думать ни о чем, кроме дороги, в конце которой их ждет ущелье с красивым названием -- Ущелье бабочек.
      "Ты жене-то позвонил?" -- участливо спросила Оксана. Он помотал головой: "Вечером позвоню". Шуршали колеса по асфальту, мелькали кипарисовые рощи, скалы, с горушек виднелось близкое море, в низинках дороги воздух был мглист, прохладен и упруг, а наверху светел, жарок и сух -- казалось, они летят в кабинке гигантского аттракциона по лихому извилистому маршруту.
      Потом мелькнул дорожный указатель с фиолетовой бабочкой, присевшей на конец белой стрелки, Медведев свернул налево, шоссе, петляя в лесу, побежало вверх, распрощалось с морем, терпко запахло хвоей, прожурчал под гулким мостиком ручей, открылись полянки с мелкими сухими цветами, внизу блеснуло озерцо, и когда он остановил машину и они вышли, Оксане на плечо опустилась карминовая бабочка с бархатными крыльями и тут же взлетела.
      Они сидели на траве, тянули из трубочек сок, ели булочки с марципаном, и бабочки бесшумно порхали вокруг, садились на теплый капот машины, лепились, раскинув крылья, к пятнистым стволам деревьев, покачивались на розовых цветах и не сбивались в стаю. Казалось, каждая из них -- кремовая, шоколадная, густо-зеленая или та -- себе на уме, с желтыми вензелями на черных крыльях -- живет особняком, радуется солнцу, теплу, зелени деревьев и аромату цветов, и у нее нет иных забот, как плавно танцевать в густом воздухе, не замечая никого...
      Оксана спускалась в низинку ущелья, задумчиво стояла на горбатых мостках речушки, махала ему рукой -- "Я здесь!", было тихо и хорошо, потом они вместе поднимались в горку по сухой каменистой тропке, смотрели на далекую гладь моря и смеялись, когда на спуске мохнатая бурая бабочка села Медведеву на плечо и никак не хотела улетать...
      Путеводитель не обманывал -- в Ущелье бабочек жили бабочки.
      Обедали в придорожной таверне, на берегу моря, Оксана опять пыталась заплатить, Медведев помощи не принял, она сказала, что тогда целиком оплатит аренду машины и бензин, пусть он с ней лучше не спорит, это бесполезно, пусть лучше побережет деньги и купит жене и детям хорошие подарки, скоро Рождество -- она стала рассказывать, как составляет рождественское меню, в какой последовательности и как готовит праздничный ужин, как они всей семьей ездят в церковь, что надевают и что потом пьют...
      Обратно машину вела она, Медведев сидел рядом, рассказывал о крестоносцах, какие они были лихие парни и как двести лет портили жизнь туркам, пока султан Сулейман с огромной армией не осадил в середине шестнадцатого века крепость и не вызнал через предателя слабые места обороны, и тогда крестоносцы покинули остров со всем имуществом, не забыв публично казнить изменника с характерной фамилией де Амарал. Оксана вела машину все быстрее и увереннее, поняв ее покладистый характер, и лишь на подъезде к городу сбросила газ и осторожно поинтересовалась: "Ты сейчас домой?" -- "Да", -- кивнул Медведев, неприятно поражаясь наступающей темноте и близкому расставанию.
      Они поменялись местами, и он завез ее в отель, посигналил и махнул рукой на прощание. Двери съехались, и он увидел в них голубое отражение отъезжающего "форда-скорпио" с мигающим рубином бокового фонаря -- вполне приличный автомобиль, не стыдно возить бизнес-леди.
      Теперь день начинался с телефонного разговора -- звонил он или Оксана. Послушай, говорила она, что вчера было!
      Некий молодой израильтянин с мохнатыми ресницами приглашал ее в казино "Плейбой", стоящее в парке возле отеля. Он немного говорил по-русски и утверждал, что двадцать процентов акций казино -- его собственность. "Я хороший. Я очень-очень хороший", -- пересказывала Оксана их недавний разговор в лифте. "А что ты, спрашиваю, хочешь?" Смотрит на меня, глаза огромные: "Все хочу!" Наглый, как танк. Он мне в сыновья годится. Я ему что, повариха какая-нибудь? Я его сразу раскусила. У людей, которые серьезным бизнесом занимаются, ручка -- "Паркер", зажигалка -- "Зиппо", солнечные очки не на барахолке куплены... Ясно, что врет. У него родители из России".
      Оксана выходила из отеля, и ее предлагал подвезти на мотороллере длинноволосый грек. "Я на таких драндулетах не езжу!" -- И пошла по набережной. К тебе шла. Он догоняет на машине. "Поедем, я покажу тебе свой арт-магазин!" -- "Я еду к другу!" -- "Я поеду с тобой!" Довез бесплатно..."
      Грек-тапер, что по вечерам играл на фортепиано в музыкальном холле гостиницы -- играл он замечательно, о чем она не преминула сообщить маэстро, -- обещал написать для нее музыкальную пьесу и приглашал к себе на виллу, пустующую по случаю отъезда семьи в Англию, где и намеревался исполнить будущую пьесу на прекрасном рояле, который не шел ни в какое сравнение с грубоватым инструментом, стоявшим в зале на первом этаже. "Только ни с кем не разговаривай! -- предостерегал музыкант, словно они уже были помолвлены. -- Даже с таксистами".
      С ней заигрывали греки, албанцы, турки (о, как приставучи были турки!), англичане и скандинавы, и во время поездок по острову она делилась с Медведевым подробностями неудавшегося флирта или вскользь упоминала о нахальных приставалах.
      Медведев звонил ей и чувствовал, как неприятно делалось на душе, если она не сразу подходила к телефону. Он пытался представить себе, что явилось причиной ее заминки, и видел разное -- от освежающего душа до крепких объятий удачливого кавалера.
      "Видишь, как я себя хорошо веду?" -- сказала она однажды, шагая по камушкам узкой морской гряды. Они оставили машину возле шоссе и шли посмотреть, что наловили рыбаки. "Не перестаю тобой восхищаться", -- сказал Медведев. "Серьезно? -- обернулась и замерла Оксана. Она посмотрела быстро и внимательно. -- Ты шутишь. Ты весь в своем романе". -- "Да, -- печально сказал ей в спину Медведев. -- В своем романе. С героиней..."
      Иногда они выходили из машины и, не сговариваясь, молча бежали наперегонки к морю, быстро скидывали одежду и бросались в тяжелую жемчужную гладь, поднимая брызги и блаженно обсыхая потом на солнце.
      Как-то они лежали на берегу маленькой бухточки невдалеке от дороги, и она покосилась на его плечи:
      -- О, мышцы!
      -- А что тут должно быть у мужчины? -- удивленно сказал Медведев. -- Я же не говорю, глядя на тебя: "О, грудь!"
      -- Уже рассмотрел, -- с улыбкой уличила Оксана.
      -- Тебя и рассматривать не надо. Издали видно, что все на месте. Не зря на тебя мужики бросаются.
      -- Да, я флирт люблю. Но не больше. Чтобы свое тело кому-то на растерзание отдавать -- извините.
      -- Правильно, -- одобрил Медведев, листая путеводитель. -- Ты героиня моего рассказа -- гордая славянская женщина. Я создаю твой образ, постарайся не огорчать меня, ты должна делиться со мной, как с братом, своими переживаниями...
      Они помолчали.
      -- Слушай, писатели что, все такие?
      -- Придурки?
      -- Ну, типа этого. -- Она перевернулась на спину, сдвинула на лоб темные очки и с прищуром посмотрела на него.
      -- Все, -- обреченно вздохнул Медведев. -- А если что натворят, то признаются в своих произведениях. Любят жен, детей, стариков и домашних животных...
      -- А я слышала, что творческие люди, наоборот, любят похождения...
      -- Наговоры! Кристально чистые люди. Осуждают разврат, пьянство, дебоширство. Возьми, например, Льва Николаевича Толстого, его "Анну Каренину". Гений русской литературы наглядно показал в финале, что должна сделать с собой порядочная женщина в случае неверности мужу... -- Медведев разглядывал картинки в путеводителе.
      -- Ты надо мной смеешься. -- Она поболтала в воздухе ступней.
      -- Вовсе нет. Наставляю героиню своего рассказа. Оберегаю от наущений дьявола.
      -- А чем твой рассказ кончится? -- Она перевернулась на бок и вытянутой рукой трогала камушки.
      -- Не знаю, чем кончится в жизни, а на бумаге... грустно, возвышенно и чуть трагично. -- Он чиркнул в путеводителе авторучкой и сунул его в мешок. -- Я уже слышу интонацию последних фраз...
      -- А почему трагично?
      -- Не знаю. Но я так чувствую... -- Он лег головой на руки.
      -- А мне кажется, все кончится иначе... -- Оксана поднялась и, грациозно ступая, словно она была на подиуме и демонстрировала бикини, пошла к воде.
      Медведев услышал легкий шум у дороги и увидел, как рядом с их "фордом" причалил вишневый "мерседес". Два спортивных грека в шортах, приложив козырьком ладони, уже азартно шли вослед Оксане, не замечая его за камнями. Медведев упруго поднялся, покрутил согнутыми в локтях руками, словно разминался перед выходом на ринг, и, в несколько прыжков догнав обернувшуюся Оксану, подхватил на руки и вбежал с ней в воду. "Ой, мы так не договаривались!" -- Оксана на мгновение обхватила его за шею, но тут же отпустила и поплыла, высоко держа голову. "А это кто такие?" -- отплевываясь от воды, подозрительно спросила она и попыталась лечь на спину. Сквозь прозрачную зелень воды Медведев видел, как она разводит пошире ноги и подгребает руками. "Кавалеры", -- Медведев фыркнул и пристроился рядом. "Не надо! -- громко сказала Оксана, и греки, словно поняв ее слова, развернулись и пошагали обратно к машине. -- У меня уже один есть..." -- "Если ты имеешь в виду меня, то я не настоящий..." -- "Очень даже настоящий, -- сказала Оксана. -- Мне пока достаточно". И они поплыли по яркой солнечной дорожке, смеясь и переговариваясь.
      Чем ближе становилась дата отлета, тем чаще она вспоминала маму. "Как там мой мамусик? -- грустно смотрела она на плывущие за окном холмы. -Переживает за меня, наверное..." -- "Да она радоваться должна, -- вслух предполагал Медведев и выключал приемник. -- Представь, что могло быть, если бы вы перебрались к нему всей семьей!" -- "Кошмар, -- соглашалась Оксана. -Просто кошмар! Но она за меня переживает... Ну, ладно, приеду, сядем у нее в спальне, все расскажу..." -- "Она ничего не знает?" -- "Знает в общих чертах. Я ей сказала, что не сошлись характерами -- уехала в отель. Она посоветовала мне догулять отпуск..."
      "А почему ты меня в свой номер не приглашаешь? -- спросил Медведев; они вышли из церкви Богородицы и стояли в нарядной толпе, был музыкальный рождественский фестиваль, билеты дала Елена. -- Просто так..." -- "Ну нет. Я до этого не дошла, чтобы мужчин к себе в номер водить, -- категорично ответила Оксана и безразличным голосом сказала: -- Смотри, вон твоя Лайба выходит!"
      Медведев не смог внятно объяснить Джорджу, зачем он, приехав писать роман, взял напрокат машину. Они стояли с чашками кофе на террасе, и Джордж иронично-завистливо улыбался: "О, да, молодость! Понимаю! -- Он говорил по-русски и бдительно поглядывал на дверь, чтобы успеть перескочить на английский. -- Твоя героиня -- красивая леди!" Медведев хладнокровно молчал, поглядывал на тускнеющее небо -- его синий цвет плавно перетекал в ультрамариновый, повинуясь закулисному электрику, -- и понимал, что в чужих глазах его история выглядит банально. Но все не так, черт побери! Он хочет ее соблазнить? Нет! Он хочет покрасоваться перед ней? Нет. Он хочет ее развлечь? Теплее, но не точно... Не станешь же рассказывать Джорджу про Розалиса, про то, как Оксана работала на кухне, про то, как в детстве ее били резиновым шлангом от стиральной машины... "Если героиню много катать машиной, она хорошо рассказывает о себе? -- продолжал подтрунивать Джордж... -- Это будет очень дорогой новелл. Издатель должен платить твои расходы на кар... И где вы бывали?" Джордж был уверен, что насквозь видит своего коллегу, но давал понять, что нисколько не осуждает его поведение; напротив, слегка завидует и одобряет; если есть деньги, время и красивая женщина, почему бы и не развлечься, -- читалось на его румяном лице.
      Роман писался урывками, но что поразительно -- писался! Двигался, скрипел колесами, иногда даже приходилось натягивать постромки -- повозку заносило на исторических поворотах. Резвее всего кони бежали в двадцатом веке -- овес свежих воспоминаний придавал им игривой силы. Тут автор позволял себе иероглиф двадцатистрочного абзаца, зачатого в начале века и умирающего вместе с героем в конце семидесятых, пускал морзянку рубленых фраз, вставлял клавишный перестук ритмичных диалогов, окунал будущего читателя в чернильный канцелярит документа или ограничивался фактом: "расстрелян", "скончался во Франции", "погиб в Финскую кампанию". Медведичовские века двадцатого, в отличие от своих предков, живших кучно, поместьями, разносились холодными историческими ветрами по территориям громадным, забивались в щели больших городов и оседали в степных деревушках, уходили в братские могилы и опускались под мраморные полы столичных крематориев, лежали на скучных кладбищах районных центров и трогательных сельских погостах, не ведая при жизни о своем дворянском происхождении или тщательно скрывая его.
      По всему выходило, что, разбредясь по свету, Медведичовские почти ничего не знали друг о друге, и какие-нибудь двоюродные братья Лихачевы и Остаповы, имевшие одну бабушку Свеблицкую (урожденную Медведичовскую), ни разу не послали друг другу письма из Москвы в Воронеж или из Воронежа в Москву. И послать уже некому. Человек с обстоятельной фамилией Медведев собрал полсотни родичей на одном листе и жадно вслушивается в их ночные разговоры у изголовья своей кровати.
      Иногда Оксана замолкала надолго, но с лица не сходила готовность слушать, и на вопрос она отвечала просто и кротко, словно давно ждала его. Теперь в ее глазах все чаще стоял полный штиль, она была сама невинность и доброжелательность, но иногда на дне ясной воды начинали закручиваться темные струи, они вихрем вырывались на поверхность и так же быстро исчезали. Так случилось, когда он нарочито беззаботным голосом поинтересовался, хорошо ли она провела вечер накануне -- ее не было в номере до часу ночи, она сказала, что гуляла по городу одна, а потом слушала музыку в баре. "Хорошо", -- кивнула Оксана, глядя перед собой.
      Они по ее просьбе остановились у ресторанчика на берегу моря и пили за столиком сок.
      -- И кто он был? Грек, португалец, швед? -- Медведеву казалось, что он говорит игриво, по-дружески, как и подобает разговаривать со своей героиней, вызывая ее на откровенность.
      -- Дурачок ты. -- Оксана положила в сумочку сигареты, скинула туда же зажигалку и щелкнула замком. Подняла на него потемневшие глаза. -- Ты меня один раз лицом об стол уже приложил. Когда позвонил и сказал, что я могу искать кавалеров на стороне, ты не ухажер. Если бы не моя выдержка, я бы тебе ответила...
      -- А что особенного я сказал? -- Медведев быстро мрачнел. -- Чем обидел?
      Оксана помолчала и произнесла:
      -- Неужели тебе не ясно, что мне в таком состоянии никто не нужен... После этого Розалиса мне все мужики противны были... Я над ними смеюсь. -Она сделала попытку подняться, но решила досказать. -- Когда ты мне цветы подарил, я чуть не заплакала. Вот, думаю, единственный порядочный человек, писатель... Все понимает... И тут снова -- получи, Оксана... -- Она покрутила головой.
      -- Я тогда не знал про Розалиса, -- извинительно выговорил он.
      -- Ну да, ты решил, что я хочу тебя очаровать и развлечься за твой счет. Поставил заслон -- я писатель, я не бабник... Все правильно -- люби жену, детей, и дай бог, чтобы они тебя любили. -- Она поднялась и одернула узкую юбку. -- Ну что, пошли?
      Медведев в тени зонта удрученно пожал плечами, словно сомневаясь, надо ли теперь куда-то ехать и что-то смотреть.
      -- Пошли, пошли, -- ласково потеребила его за ухо Оксана. -- Мы квиты. -- И попросила: -- Дай теперь я поведу... -- Темные буруны исчезли, она смотрела просто и ясно, как на своего ученика, которого надо было отчитать, но не обидеть.
      Дистанция, которую пытался установить между собой и своей героиней Медведев, иногда нарушалась, и он оказывался с Оксаной лицом к лицу, в непозволительной близости.
      -- Я сегодня молился, чтобы не увлечься тобой, -- неожиданно признался он, когда они шли вдоль темного моря к ее отелю.
      -- Ну и как, помогло? -- просто спросила Оксана.
      -- Еще не знаю, -- проговорил Медведев.
      -- Ты же видишь, как я себя веду. Неужели я тебя не понимаю...
      -- Ты напишешь моей жене письмо-справку, что я хороший и у нас ничего не было? -- оживился Медведев.
      -- Так она и поверит! -- иронично кивнула Оксана.
      -- Поверит...
      -- Не надо, -- рассудительно сказала она. -- У тебя будут проблемы. И кто знает, -- Оксана загадочно улыбнулась, -- может, еще что-то будет. -- Но тут же спохватилась и тронула его за плечо: -- Извини, это я так шучу!..
      Иногда они заходили в Старый город, где несколько веков за толстыми стенами вели свои дела крестоносцы. Башни, бойницы, желтый известняк стен, церкви с игольчатыми шпилями, часовни, арки мостов, к которым просился грохот колес и факельный свет, -- поначалу все воспринималось как добротные декорации к грандиозному фильму о средневековье. Шли вглубь, подальше от лавочек и кафе -- там по узким кривым улочкам ездили мотороллеры, у скрипучих прохладных дверей сидели старухи, словно восковые фигуры, выставленные для обозрения туристам. Во дворах сохло на веревках белье, галдели дети, звенел мячик и темнели стволы вековых платанов. Медведев вспоминал мостик в Петропавловскую крепость со стороны Кронверкской протоки, за которым когда-то стояли жилые дома с коммуналками и так же бегали дети, сушилось белье, сидели на лавочках старики. Петропавловка виделась отсюда игрушкой, забавой, потешной штукой, не бывавшей в деле.
      Однажды в глубине крепости они присели под зонтик кафе, взяли воды, и официант подкатился к Оксане с обычными расспросами -- откуда приехала леди, нравится ли ей на Родосе... Медведев задумчиво курил и разглядывал старую заплату на крепостной стене, соображая, откуда и в какие времена мог быть произведен выстрел, как вдруг услышал:
      -- Да, это мой друг. Он писатель. Он очень известный русский писатель, у него много-много хороших книг...
      Медведев снял очки, протер их платком, надел и внимательно взглянул на официанта. Перевел взгляд на Оксану -- она излучала гордость. Официант почтительно покивал: "Вери гуд, вери гуд!" -- и удалился к стойке -рассказывать коллеге, кто присел за их столик. Вскоре он принес маленькую бутылочку вина: "Презент, презент!" -- и, почтительно улыбаясь, спросил Медведева, что он сейчас пишет. Медведев помолчал, выбираясь из своих мыслей, и коротко ответил: новеллу.
      -- О чем?
      -- Об этой женщине. -- Он повернулся к Оксане, разглядывая ее, словно видел впервые. -- Она моя героиня...
      -- Лав стори? -- с поклоном подсказал грек.
      -- Просто жизнь, -- подумав, сказал Медведев.
      На обратном пути Оксана впервые взяла его под руку: "Можно, я за тебя подержусь? Что-то устала..."
      Глава 7
      Они зашли на набережной в кафе, пили воду из маленьких голубых бутылок -- в них словно залили просвеченное солнцем море, и в опустившейся на остров темноте, в привычном желтом свете уличных фонарей бутылочки напоминали о недавних купаниях, о стайках рыб возле морского дна, о покалывании в ушах, о булькающей цепочке пузырьков, взметнувшихся от губ Оксаны, когда она сделала под водой страшную физиономию и едва укротила последующую улыбку. Потом она долго сушила волосы на солнце и просила на нее не смотреть.
      Выпущенная в бокал, вода тут же теряла голубизну, недолго шипела и становилась скучной, будто ее набрали из водопроводного крана. Они сидели напротив друг друга, Медведев смотрел на шевелящиеся губы Оксаны, слушал вполуха и думал, что такое сокровище по частям не продается и не покупается, ей трудно будет найти достойного мужчину... Оксана говорила медленно, печально, гладила себя по руке, словно успокаивала, и Медведев догадывался, что ей больно вспоминать, но еще больней будет не вспомнить. Он кивал иногда, и ему почему-то было грустно.
      -- ...Три года встречались... не захотела -- он на восемь лет меня младше, смешно бы было... с молоденькой чешкой гульнул, а я почувствовала... и подтвердилось... -- Оксана трогала уложенные в парикмахерской волосы. -...трехлетие фирмы отмечали... утром приехала... его нет.... прошла в комнату отдыха... два фужера, подушки с дивана сброшены... Пошла к этой чешке... соком оттягивается. Разговорила... нравится ли ей картина... Сама и повесила... дней назад. Да, очень стильная...Все ясно. ...девчонка, для нее пустяк, на учебу в Англию улетала... Дружок мой приходит... стоит в центре зала с сотрудниками, весь в белом... ...полный стакан пепси-колы, подхожу: "Как дела?" -- "Нормально, а у тебя как?" -- "Плохо!" -- в физиономию весь стакан! ...и уехала. За одну ночь сгорела -- не могла переступить... поймал, сел ко мне в машину ...ночью по Праге -- у светофора... обнять захотел... заору на него: "Убери свои грязные руки!"... драться начала... ...пулей из машины. ...остановилась... трясет всю. Жалко стало -- вернулась. Гордый такой... Я на сиденье показываю... пришел, сел... ... до дома, но к нему не пошла. ...к себе в Калининград уехал...
      -- А сейчас кто-нибудь есть? -- осторожно спросил Медведев и напрягся.
      -- И говорить стыдно... -- Она отвела глаза в сторону, взяла на скатерти задумчивый, ей одной слышимый аккорд и сказала тихо: -- Ходит ко мне иногда один мальчик -- нежный такой, ласковый. Двадцать три года. Говорит, жить без меня не может. Стеклодувом работает -- цветочки мне из стекла делает. На Новый год збмок подарил, свет в окошках переливается... Ресницы длинные, как у девчонки. На меня взглянет и краснеет.... Ты же понимаешь, что это такое... Если дети догадаются... -- Пальцы устало легли на скатерть, и Оксана печально кивнула головой: -- А стоящего мужика -- ну вот, как ты, например, уже не найти. -- Она быстро взглянула на него.
      -- Да какой я стоящий? -- тихо и без кокетства не согласился Медведев, глядя на свои сцепленные ладони. -- Ты еще про меня ничего не знаешь. Видишь надводную часть айсберга...
      -- Но все-таки айсберга, а не... прости меня, того, что в проруби болтается... Мне уже кажется, я тебя всю жизнь знала. Был бы холостой, приехал бы ко мне в Чехию, посмотрел, как я живу, может быть, и остался бы...
      Медведев ощутил, как кровь приливает к лицу и держится, держится, мерзавка, заливая краской нос, щеки, шею...
      -- Что бы я там делал? -- Он спешно закурил, закрывая лицо клубами дыма и понимая, что говорит совсем не то, что следует сказать. Надо молчать или уйти от скользкой темы, но он произнес: -- Бизнесом заниматься не хочу... Кому я там нужен со своим романом? Да ты бы меня выгнала через неделю...
      -- Неужели я не понимаю, что писателю нужен покой. -- Она стала разглядывать свои ногти. -- Я могла бы быть хорошей женой. Нет, честно! -Она взглянула на него радостно и чуть лукаво. -- Вообще, если замуж выйду, обязательно ребенка заведу. Поздние дети самые талантливые...
      Он зачем-то вообразил, как живет в незнакомой стране, в чужом доме, с незнакомыми людьми, кругом говорят на непонятном языке, который ему совсем не хочется учить... Нет, дурь какая-то, и думать об этом не стоит. И ему стало нехорошо, оттого что он как бы примеряется, в то время как Настя ходит в декабрьском Питере на работу, управляется с хозяйством, сыном, собакой, толкается в метро, тащит сумку с продуктами...
      -- Нелепо даже об этом говорить... -- мрачновато сказал он, сминая сигарету; краска стала отступать.
      -- Нелепо? -- Ее глаза смотрели широко и лучисто, сама невинность жила в них. -- Ты меня извини, но мы люди взрослые, и я скажу тебе по-дружески -у тебя на лбу написано, что ты меня хочешь!
      -- А что еще у меня написано? -- не сразу проговорил Медведев.
      -- И хочется, и колется, и Настя не велит, -- проницательно констатировала Оксана.
      Медведев молчал.
      -- Что ты сопишь? -- Оксана смотрела на него игриво и чуть вызывающе. -- Неужели ты думаешь, что я в мужиках ничего не понимаю? Я тебя еще в ресторанчике в первый вечер засекла, видела, как ты задергался...
      Она достала пилку и стала быстро водить по ногтям, как смычком, словно играла одной ей слышимую мелодию.
      -- Да, задергался, -- хмыкнул он, припоминая тот вечер и волнение, охватившее его, когда он крутился у киоска, выглядывал ее среди манекенов, а потом опрометью усаживался за столик уличного кафе и гадал, в какую она пойдет сторону. -- И не жалею об этом...
      -- Ну вот...
      -- Что -- "вот"?
      -- Да ничего. -- Оксана закончила мелодию и кинула пилку в сумочку. -Смешной ты.
      -- Может быть, смешной, -- раздумчиво сказал Медведев и подумал: "Еще две минуты такого разговора, и добром этот вечер не кончится"; он держал в руках пустой бокал и щурился на него.