1

В то лето парень в черной тугой майке с зелеными драконами на мускулистых плечах развозил по нашим улочкам бухающую музыку.

Черная лакированная иномарка плавно переваливалась на колдобинах, плыла вдоль дач, и в домах начинали подрагивать стекла. Сидевшему на кожаном сиденье было лет двадцать пять, и можно было только гадать об источниках его достатка. Пацаны на велосипедах юркой свитой примыкали сзади, не решаясь приблизиться к сверкающим бокам музыкальной шкатулки.

– Бум-бум-бум! Что это за музыка! – ворчал вслед машине дядя Жора, раскладывая на веранде экономические пасьянсы. – Где вообще современное песенное искусство? Из всех песен только и знают припевочку про чай «Липтон»: «В знак хоро-о-ошего вку-уса!» Тьфу на них! Такие песни можно сочинять километрами, по три рубля за запятую! Вот мы с твоим батькой в молодости как сядем, бывало, в Клубе моряков: он за гитару, я за ударные – и все девки наши!.. А сейчас что?

– Вы имеете в виду девок или музыкальную сторону дела? – вполголоса уточнял я.

– И то, и другое! – отрывисто отвечал дядя Жора, щелкая калькулятором. – И то, и другое!..

Иногда мне не верилось, что дяде Жоре, как и отцу, в прошлом году стукнуло шестьдесят пять. Неожиданно один из близнецов словно помолодел лет на пять.

Отрывистой манерой говорить и хитро горящими глазами дядя Жора стал напоминать сатирика Жванецкого. Стоило ему выйти на нашу улицу и начать обсуждать с соседями план установки трех секретных прожекторов для внезапного освещения любителей шарить по чужим огородам, как всем становилось весело от его голоса. Возьмись дядя Жора читать трагические сцены рассказа «Муму» писателя Тургенева, и слушатели валялись бы от смеха впокатуху, махали руками и просили бы пощадить. Даже его отчет жене о похоронах сослуживца: «Ну, похоронили, понимаешь. Все хорошо, без драк и скандалов. Лежал как живой…» – вызывал улыбку, словно дядька побывал не на похоронах, а на семейном празднике.

– Если бы нам не запретили заниматься джазом, я бы стал вторым Вени Гудменом! – пытался реконструировать прошлое дядя Жора. – Ты не представляешь себе, как я играл на саксофоне! Потом какой-то дурак поэт сочинил: «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст!» – и нам с твоим батей пришлось забросить это благородное занятие. Да! Вот, Бог даст, подкоплю деньжат и куплю саксофон. Тогда вы узнаете, что такое настоящая музыка и «Чикагский блюз»!

– «Чикагский блюз»? Что это такое?

– «Чикагский блюз», – мечтательно вздохнул дядя Жора, – это сама жизнь. Его хорошо играть компанией, где все друг друга знают и понимают… Н-да…

Я сказал, что в наше время тоже гоняли за длинные прически под «Битлз» и запрещали выступать в школе с самодельными рогатыми гитарами. Но мы все равно собирались и играли у кого-нибудь дома.

– Сколько же стоит саксофон? – поинтересовался я.

– Не знаю, не знаю, – помотал головой дядька. – В любом случае, у меня все деньги в обороте. На днях надо забрать в одном месте и вложить в «Ломбард», там подняли годовую ставку на десять процентов!

– Со стороны-то может показаться, что вы ворочаете миллионами, – подтрунивал я над дядькой, – а на самом деле даже саксофон не можете себе позволить.

– Какие миллионы! Миллионы могли быть, если бы твой батька меня поддержал и мы бы занялись подъемом драгоценностей со дна океана. Или свинцовых кабелей со дна Ладоги. А он, видишь ли, заартачился – доцент вуза не должен заниматься коммерцией! А лауреат Государственной премии должен? И теперь я, как курочка-ряба, в одиночку клюю по зернышку – то в «Гермес-финансе», то в «Нефтьалмаз-инвестзолоте». А какие у нас с ним могли быть заработки!.. Сказка!..

До тех пор, пока Катька с мужем Никитой не ссудили его из Москвы деньгами, чтобы «не класть все яйца в одну корзину» и приобрести страшно доходные акции питерских инвестиционных фондов, дядя Жора пытался очаровать моего отца грандиозными проектами.

Например, экскурсионные полеты на дирижаблях к Северному полюсу для мировой элиты. Такой специальный дирижабль с ядерной энергетической установкой и катапультирующимися креслами на случай аварии. Плюс комфортабельная собачья упряжка для каждого путешественника с обогревом ног, маленьким баром и ультразвуковой пушкой для отпугивания белых медведей. Сначала элита пьет на высоте трех тысяч метров коктейли и горячий шоколад, любуется северным сиянием, танцует фокстроты, затем спускается на Северный полюс, где устраивает гонки на собачьих упряжках и стрельбу по тарелочкам. Одним словом, отдых в экстремальном режиме. Срок окупаемости дирижабля – три года. Оставалось найти кредит в несколько миллионов долларов – и вперед! Дядя Жора с отцом сидели бы в особой кабине пилотов-наставников, мы с Катькой командовали бы стюардами и оркестром, а мама с тетей Зиной – бортовым рестораном «Мишка на Севере». Такое семейное акционерное общество.

Отец сказал, что, если ему поручат, он готов выполнить некоторые расчеты по дирижаблю и собачьим упряжкам, но быть воздушным извозчиком, пусть даже и для элиты, он не намерен.

Тогда дядя Жора покряхтел и предложил идею попроще – начать подъем дорогостоящих цветных металлов со дна Ладожского озера, используя рассекреченные военно-морские карты.

На дне Ладоги с довоенных времен лежали медные кабели в толстой свинцовой оболочке. Перед началом блокады Ленинграда их перерубили в нескольких местах, чтобы не достались врагу. На картах расположение обрубленных кабелей указывалось с точностью до метра.

Стоило наладить намотку кабелей на барабаны, разделку и переплавку плюмбума на береговом заводике – и первый железнодорожный эшелон с тускло мерцающими слитками готов к отправке в Прибалтику. Сотни тонн ценного металла легко превращаются в валюту. Плюс чистая медь самих кабелей, которую можно вывезти вторым эшелоном. Оставалось создать акционерное общество и продавить идею в Смольном, где у дядьки с давних времен были крепкие позиции. Академик Сергей Сергеевич, по-прежнему не покидавший Комарово, обещал помочь с кредитом и плавильными чанами. Он же обещал специальное судно для подъема кабелей.

Отец отверг и эту идею – из-за присутствия прибалтийских партнеров она показалась ему непатриотичной. К тому же дядька не смог убедить окружение Собчака, что пришло время легко и безболезненно расстаться со свинцовым военным прошлым.

– Консерваторы! – возмущался дядя Жора. – Ретрограды! Или на них мировое лобби надавило. Опасаются снижения цен на свинец…

Отец с притворным сочувствием сказал, что скорее всего виновато свинцовое лобби.

Предложив еще несколько прожектов, среди которых запомнились создание всемирного платного музея вечных двигателей и цеха по выпуску пляжных шляп-бумерангов, и не найдя поддержки у брата-близнеца, дядя Жора занялся размещением капиталов в питерских инвестиционных фондах, что вызвало у моего отца нескрываемое недовольство. Какое-то время отношения между братьями были на грани идеологического разрыва.

– Ишь, миллионер выискался! – фыркал отец. – Давно ли в Институте марксизма-ленинизма отличником был, а теперь пожалуйста: частная собственность – основа производства! «Деньги должны трудиться!» Вот она, пагубная сила золотого тельца!

– Потише, потише, – просила мама. – Не хватает вам на старости лет рассориться!

– Я свои убеждения на импортную колбасу не меняю! – распалялся отец. – Жили без нее восемьдесят лет и еще столько прожили бы! А она кое-кому как свет в окошке!

Дело дошло до того, что отец припомнил дяде Жоре какой-то мячик, в одиночку стыренный им у пионеров, а дядя Жора – детскую тетрадку с марками, которые собирали вместе: «А досталась она тебе, Сереженька!»

2

Позднее мы безуспешно пытались разобраться, кто же услышал сетования дяди Жоры о саксофоне – Господь Бог или тот, чье имя еще в девятнадцатом веке запрещалось цензурой Святейшего Синода к напечатанию. Лично я убежден, что Господь Бог услышал дяди-Жорину фразу: «Вот Бог даст, подкоплю деньжат и куплю саксофон. Тогда вы узнаете, что такое настоящая музыка!..» – и принял соответствующие меры. Именно так – достаточно взглянуть на результаты.

В тот день дядя Жора спозаранку вывел из гаража свою чихающую «Волгу» и укатил в Питер по финансовым делам – в одном месте забрать деньги и переложить в другое.

Все наши были в городе. Родители уехали получать пенсию, тетя Зина записалась в мозольный кабинет, Настя повезла Дениса к врачам. Я выспался и уехал в город на электричке, чтобы купить шаровую опору для «Жигулей» и вернуться с первой электричкой после перерыва.

Еще на дальнем подходе к даче мне показалось, я услышал звуки ударных, слегка приглушенные лесом и расстоянием.

Остановился, не веря своим ушам.

Медно звякали диски хай-хэта, барабанные палочки выстукивали петляющую дробь, ухал большой барабан, шелестяще звенели тарелки…

Конечно, это живые ударные.

Я пошел быстрее, останавливаясь и замирая на секунду, чтобы прислушаться. И чем ближе я подходил, тем сильнее начинало познабливать от предчувствия, что комплект ударных инструментов пляшет и подпрыгивает в районе нашего участка. Неужели дядя Жора?..

Я не ошибся. Такого наша улица еще не видала!

Дядя Жора в кургузой маечке и канареечной кепке возвышался на своем балконе за ударной установкой, а внизу, у калитки, одобрительно повизгивала толпа пацанов с велосипедами.

Остановившись за спинами ребят, я залюбовался дядькой и беззвучно рассмеялся. Это же черт знает что за человечище! Ураган! Глыба! Утес! Где он отхватил это сокровище и как в свои шестьдесят шесть лет втащил всё на второй этаж? И когда успел?

Прикрыв глаза, дядя Жора шелестел стальной метелочкой по тарелке, отдыхая после бурного всплеска и давая понять слушателям, что мелодия жива, она лишь сошла на обочину, эффектный каданс с лязгом хай-хэта был ложным, придет время, и мы вновь побежим с горки на горку, прыгая через овраги и горные ручьи, взлетая к вершинам и ухая в пропасти.

Дядька открыл глаза, и я замахал ему рукой.

– Бери скорее банджо! – радостно закричал он и приветствовал мое появление продолжительным звуковым взрывом. – Я и саксофон купил!

Мелькнула изогнутая труба, и, подойдя к перилам, дядя Жора выдул мне вихляющее приветствие. Толпа взвыла и расступилась.

Я кинул портфель на веранде и поскакал по лестнице…

Дядька купил инструменты на целый джаз-банд – бас-гитару, ударные, губную гармошку на кронштейне, банджо и саксофон!

Дядя Жора и сам не мог толком понять, как так получилось.

Он отстоял длинную очередь, забрал деньги из «Нефтьалмазинвестзолота», но положить их в «Ломбард» не удалось: там было закрыто, и у дверей волновалась густая толпа, полная слухов и домыслов, – и он двинул в Зеленогорск, размышляя, правильно ли поступает. С одной стороны, он на сутки выводил деньги из оборота, с другой – и хрен с ними, не толкаться же перед закрытой дверью, лучше приехать завтра. В Репине он подрулил к бензоколонке и увидел в стоящем рядом микроавтобусе изогнутую горловину саксофона и плоский барабанный животик банджо. Дядька с улыбкой кивнул на саксофон и показал сидящим в автобусе парням одобрительно поднятый большой палец. Парни выскочили из автобуса с саксофоном и предложили купить. Дядька подул в мундштук, нашел клеймо изготовителя и спросил, сколько стоит вещица. Парни сказали, что инструменты принадлежат загнувшейся группе «Небесные громобои» и продаются только оптом, но с хорошей скидкой.

Они назвали цену.

Дядька повертел инструмент в руках, тронул струны банджо, опробовал барабан, поторговался для порядка и сказал, что берет. Парни поехали за дядей Жорой и занесли все музыкальное хозяйство на балкон. Дядька расплатился и вот уже целый час с наслаждением вспоминает молодость.

– Завтра приедет отец, сыграем втроем! – беззаботно сказал дядька. – Эх, жизнь пошла! – Он ухнул в большой барабан и ураганно прошелся палочками по маленьким.

– А что скажет тетя Зина? – Я любовался увесистым банджо и подтягивал на нем струны. – И как же бизнес?

– Что скажет, то и скажет! – Дядька взял в руки отблескивающий ртутью саксофон. – Тридцать лет не играл… Не знаю, получится ли…

Он осторожно зажал губами мундштук, прикрыл глаза, вдохнул и осторожно вплеснул в металл шелестящего воздуха…

Инструмент приветственно крякнул и задрожал.

Дядя Жора подался плечами вперед, убирая инструмент под себя, пробежался пальцами по кнопочкам, выпрямился, выпустил из сверкающего раструба легкое быстрое лассо – оно со свистом обхватило высокие золотистые сосны, белое облачко за лесом, кусты сирени под окнами, сарайчик, стоящих у калитки пацанов и двух взрослых соседей, втянулось обратно, и тут же из трубы саксофона поплыл задумчивый морской бриз, прошелестели паруса, за кормой яхты вспенилась белая дорожка, тяжело вздохнул океан, заскрипели снасти, из-за туч выглянуло солнце…

Дядя Жора приоткрыл глаза и приглашающе указал на банджо в моих руках.

Я быстро вытащил из кармана монетку и ударил по звонким струнам: впереди по курсу виднелся остров, и на песке, размахивая копьями, плясали папуасы.

Толпа у калитки взвыла…

3

– Пообещай, что ты отдашь это обратно! – поднявшись наверх и тяжело дыша, умоляла тетя Зина.

– Мне допуск к секретной документации не хотели открывать из-за джаза! – отговаривался дядя Жора, не слезая с круглого стула ударника. – Имею я право хотя бы на старости лет соединиться с предметом своей тайной страсти?

– Это точно, – поддакивал отец. Они с Дениской трогали медные тарелки и проверяли, как работает педаль хай-хэта. – Тогда с этим делом было строго. Нас и стилягами обзывали, и на комсомольском собрании разбирали…

– Нет, это невозможно! – держалась за виски тетя Зина. – Сколько же ты заплатил за эту тайную страсть?

– Совсем недорого. Грех было отказываться. Зинуля, ты же знаешь – я тридцать лет мечтал о саксофоне!

– Ну хорошо – саксофон! А зачем эти дурацкие барабаны? Зачем гитары?

– Продавалось только все вместе. По оптовой цене. Совсем недорого. Смешно даже говорить… Музыка благотворно влияет на нервную систему! И всегда можно продать с тройной выгодой!

– Вот и продай, пока не поздно! – Тетя Зина махнула рукой и пошла вниз – пить валерьянку.

Вечером из города пришла тревожная весть: на дверях многих инвестиционных фондов висят замки, деньги по вкладам не выплачивают, но кое-где еще принимают. Телевизор бубнил нечто тревожное.

Дядя Жора присвистнул и сказал, что нужно в темпе звонить Катьке в Москву. Но она позвонила первой:

– Папа, срочно снимай все деньги!

– Я уже снял! – отрапортовал дядя Жора.

– И куда вложил?

– В музыку.

– Что за фирма? Первый раз слышу.

Дядя Жора положил трубку на тумбочку и выдул на саксофоне несколько протяжных аккордов.

– Слышала?

– Ты что, выпил? Позови, пожалуйста, маму.

– Она уже идет. – Дядя Жора держал саксофон наперевес, как винтовку.

4

Семнадцатого августа случился дефолт, и всем стало ясно, что финансовые пирамиды – надувательство в чистом виде.

Из Москвы приехали на своем джипе Катька с Никитой, и мы впервые услышали сумму их семейной потери – десять тысяч долларов. Она могла быть и больше, не сними в тот день дядя Жора деньги из «Нефтьалмазинвестзолота» и не купи он саксофон и прочие музыкальные инструменты. Причем своих денег дядя Жора не вкладывал – их попросту не было, он лишь выполнял роль финансового оператора и консультанта по Северо-Западу.

– Да, графа Монте-Кристо из меня не вышло, – кряхтел дядя Жора. – Буду переквалифицироваться в джазмены. Надену темные очки и встану у метро с саксофоном. Нет, если вы хотите, я продам всю эту музыку…

– Играйте на здоровье… – Катька переглянулась с Никитой и тронула кнопочки на саксофоне. – Мы сейчас открыли второй фитнес-центр в Бирюлеве, как-нибудь выкрутимся…

Они уехали не особенно опечаленные, со смехом рассказав, какие суммы потеряли известные московские люди.

– Не вини коня, вини дорогу, – философски выразился отец по поводу коммерческой неудачи. И, дурачась, постучал по голове Дениса барабанной палочкой: – И пораженье от победы ты сам не должен отличать!

5

Мы быстро сыгрались.

Дядька солировал на саксофоне. Иногда он трогал ногой педаль хай-хэта, разбавляя мелодию шелестящим вызваниванием тарелок. Я бегал пальцами по тонкому грифу бас-гитары, пытаясь ритмовать его пассажи. Дениска поддуживал в гармонику. Отец с сияющими глазами звенел струнами банджо и притопывал ногой по полу. Музыкальные занятия явно шли ему на пользу.

Но вот дядька откладывал сакс и две-три минуты бушевал на ударных. Дядя Жора стучал и звенел так, что восторг охватывал душу, и мне хотелось разбить свою гитару о перила балкона, грохнуть о землю малый барабан и задушить дядьку в объятиях – так отчаянно он молотил палочками и нажимал на педаль хай-хэта.

Разросшаяся толпа у забора свистела и аплодировала. Мама с тетей Зиной предлагали нам продавать билеты, а Насте – петь в нашем маленьком семейном ансамбле.

Зрители выкрикивали заявки. Несколько раз рыжий вихлястый пацан выбегал к нам с записочками и зачарованно заглядывал в раструб саксофона, осторожно приближаясь к нему красным ухом. Чаще всего просили исполнить соло на ударных.

Тогда дядя Жора неспешно выкуривал у перил балкона сигарету, победно вскидывал вверх руки – толпа предвкушающе завывала – и садился за ударные: вставлял ногу в стремя педали, проверял палочками и стальной метелкой, хорошо ли натянуты вожжи музыкальной повозки, пускал ее шагом, меланхолично покачивая в такт головой, затем рысью – его плечи вздымались и опускались, словно он и впрямь нахлестывал лошадей, затем, набирая скорость, принимался лупить налево и направо, доставать хлесткой палочкой коренного рысака – это был галоп, скачка на пределе, но вот его фигура в маечке и кепке-бейсболке начинала мелькать, словно он уклонялся от пуль и одновременно лупил по спинам лошадей, ёкала селезенка хай-хэта, стучали копыта и звенела упряжь – то был аллюр, самый настоящий аллюр!.. Но и это еще не все! Музыкальный шарабан, взяв перевал, шумящей лавиной катился под гору, и дядя Жора со вздувшейся шеей начинал осаживать его – из общего гула и грохота проступал стук одного коня, другого, вот кони выставили ноги, сдерживая звенящую повозку и не давая ей кувырнуться в пропасть, вот копыта звонко и раздельно застучали по дороге, вновь стало слышно звяканье упряжи, и возчик натягивал вожжи, сам не зная, вновь пустит ли повозку вскачь или остановит ее…

Однажды мы с дядей Жорой разминались на балконе, готовясь играть «Чикагский блюз». Я бросил взгляд на калитку, поджидая приезда отца, и увидел новый ярко-красный кабриолет с черным откинутым верхом и широкими лоснящимися шинами.

Автомобиль стоял напротив нашего дома, и тот же парень с драконами на плечах сидел за его рулем и удивленно смотрел на наш балкон, словно постигая, кто мы такие и чем занимаемся. Теперь на нем была малиновая маечка в тон матово-блестящим сиденьям. Продолжая теребить струны, я повернул голову в его сторону, разглядывая новую диковинную машину и как бы спрашивая глазами: не нужно ли чего? Парень отвернулся, словно не заметил моего взгляда, шевельнул рукой, и сложенная сзади крыша плавно накрыла кабину. Автомобиль тронулся, и я различил глухие удары забившейся в нем музыки. Пацаны проводили машину восхищенными взглядами и остались у наших ворот. Только наш рыжий знакомец, вызванивая звонком, покатился было за кабриолетом, но вскоре вернулся.

6

В конце октября, когда солнце последний раз расщедрилось перед зимней спячкой и со стороны залива дул свежий прозрачный ветер, мы вытащили на балкон дядькин музыкальный набор, чтобы последний раз перед зимой сыграть «Чикагский блюз». Дачники давно разъехались, никто не стоял у забора, из труб соседних домов вылетал сплющенный ветром дым.

«Чикагский блюз» бесконечен, как самая длинная река, как сама жизнь, его можно играть, думая о чем угодно, лишь бы партнеры понимали твои чувства и делились своими. Мы играли довольно долго, вспоминая ушедшее лето, думая о скорой зиме, зябко поеживались от ветра, и когда неподалеку от наших ворот остановился сверкающий черный джип с прямоугольной кабиной, продолжали играть, лишь дядя Жора быстрым движением снял с саксофона мундштук и стряхнул его, чтобы тут же вплеснуть в ослабевшую мелодию задумчивого серебра…

Дымчатое окно джипа плавно опустилось: за рулем сидел тот же парень, только в куртке с поднятым воротником. Наверное, он строил где-то неподалеку дом.

Парень вышел из машины, сунул руки в карманы брюк и стал молча разглядывать нас, словно видел впервые. Его непроницаемое лицо с крепкими скулами смуглело южным загаром. Мне показалось, он хочет о чем-то нас спросить, но не решается.

Дядя Жора сыграл под волынку, взметнул мелодию вверх, к небесам, спустил ее в пожелтелую траву, прошумел еловым лесом, что означало: «Мы рады приветствовать старого знакомого! Как дела?»

Парень постоял, мельком глянул на потемневшие от дождей бревна возле забора, сплюнул в траву, сел в машину и уехал.

Над нашей улочкой плыл «Чикагский блюз». И мне казалось, прозрачный лес аплодирует нам холодными ветками.