Автопортрет

Нет, прежде чем затопать по лестнице кирзачами, Коля поднимет на ноги всю квартиру: "Валера, твою мать в перегиба! Вставай! Игорь, а ты чего лежишь? Или у тебя завтра смена? Вот, мать вашу в дышло, хорошо устроился. А я, блин, как папа Карло - каждый день паши! Все, блин, ученые, один только Коля Максимов неуч... Валера, твою мать, поднимайся, сука такая! Мало тебе двух опозданий? На зону захотел! - Он сдернет с Валерки одеяло и пойдет ставить воду для макарон. - Валера, щенок пса троекуровского, ты будешь макароны?" - "Нет, - слабо отзовется Валера, садясь на кровати и хлопая глазами. - Спасибо... - Он возьмет со стула сигареты и закурит. - Во, блин, война приснилась... Как будто меня в армию забрали, мы идем по дороге с чемоданами, и вдруг самолеты... Бр-р, холодно". - "Война, - отзовется с кухни Максимов. - Война будет - всем капец. Не хрен и думать. Так звезданет, что галоши свои не сыщешь. Это все ученые... Мария Кюри-Склодовская со своим мужем - расщепили, ети их мать... Я читал. Игорь, ты читал? Забыл, как книжка называется. Ну про этих, как они там в лаборатории". - "Читал, читал". - "Это все они, - уведомит Коля. - Ага. - Он будет мочиться в туалете, не закрывая дверь, и даст гороховую очередь. Если бы не они, жили бы сейчас спокойно..."
      Коля будет суматошно ходить по квартире, искать бумажник с правами, поторапливать Валеру, чесать себя в разных местах и вспоминать далекий уральский леспромхоз, где его ждут родители-старики и собака Жулька, где не надо вставать спозаранку и трястись на автобусе до работы.
      - Ты Жульку-то мою видел, Игорь?
      - Иди на хрен! Видел.
      - Это же песка, что надо! Охотничья лайка. Я тебе сейчас покажу. Ты, наверное, не видел. Там, где я с ней один, когда в отпуск ездил. Ага. Сейчас покажу... - Коля вытащит из бумажника фотографию. - Во, смотри! Видишь? А лапы! Что ты!
      Игорь разлепит сонные глаза, взглянет на фотографию, за окном будет стоять темно-синий сумрак, будет слышно, как на лестнице хлопают квартирные двери, Игорь вспомнит свои первые полгода на "химии", когда так же вскакивал по утрам, чтобы не опоздать на работу, и шел раскисшей дорожкой вдоль речки, пробираясь к вагончику своего СМУ, вспомнит, вернет фотографию: "Хороший пес" - и не удержится, закурит натощак, испытывая стыдливую радость от того, что еще несколько часов сможет лежать в тепле, пока не загремит его будильник.
      Коля будет есть на кухне макароны, греметь ложкой в кастрюле и, наклонившись к транзистору, как к микрофону, орать пионерке, бодрым голосом рассказывающей о своих жизненных устремлениях: "Дура! Поняла? Дура ты, мать твою так!" Достанется и пионерам, и комсомольцам, и октябрятам. Валера будет беззвучно смеяться и застилать постель.
      Коля зло выключит приемник.
      - Игорь! - позовет он с кухни. - А чего это Наташка со мной так ласково по телефону разговаривать стала? А?
      - Не знаю. Любит, наверное.
      - А может, сука, забеременела. А? От другого?
      - Тебе видней со своей крыши.
      - Да... с крыши. Вчера чуть не звезданулся из-за нее, падлы. Хорошо, за антенну ухватился. А может, этот другой послал ее подальше? А? С чего вдруг она ласковой стала?
      - Любит, тебя дурака, вот и ласковая.
      - Любит? - Коля оставит макароны и выскочит в комнату. - А что же она, сучка, раньше на меня только рычала? А теперь любит вдруг... Да, падла, любит она, как же... То участковому на меня писать хотела, а теперь - любит! - Коля уйдет на кухню и, управляясь с макаронами, будет ворчать, постигая сказанное Игорем. - Любит. Как же... любит. Я ей дам, суке... Любит!..
      Если останется время, то после макарон и жидкого чая Коля еще порассуждает о женском коварстве и своей простоте.
      - Да я когда на песке работал, по триста рублей только в одну получку получал! Где оно все? Куда делось? Себе только приемник купил и куртку. Все на лебедей ушло. И что? Комната накрылась, а я ее шесть лет ждал, диван и стол соседям отдал - не тащить же на химию. Все. Ничего нет. Голяк! Куртка и тельняшка остались. Ага. Веришь, Игорь?
      - Верю.
      Коля будет наворачивать портянки и чуток помечтает о своем будущем.
      - Не, блин, освобожусь - уеду домой. Матка с батькой, Жулька, ружъецо... Огород свой. Устроюсь на лесопилку, ага. На хрену я видел этот Ленинград - толкаются, на ноги наступают. - Коля достанет расческу, дунет на нее и станет причесывать свою рыжую проволочную шевелюру. - Что ты! Возьму билет в купейный вагон, сяду так, пиджачок повешу, рубашку расстегну - под ней тельник виден. Спросят, вы моряк? Да, скажу, на подводной лодке плаваю. Не, лучше - в загранку хожу. У меня пять песо кубинские есть, баба одна подарила. А потом в вагон-ресторан пойду. Мне, скажу, кошечка, коньяку триста грамм! Для начала. Сяду так, занавесочку отодвину, сигару закурю... Да, скажу, разные страны повидал, но у нас все равно лучше. Домой приеду и сразу...
      - Коля, без пяти уже! Опоздаешь!
      - Во, блин! - Коля замечется, подхватит ватник, сорвет с вешалки засаленный монтажный шлем, похожий на танкистский, успеет глянуть в окно: "Приехала, бельдюга!" - и вывалится, топоча сапогами, на лестницу.
      Все это будет только утром, а пока Коля Максимов, статья 206, часть 2-ая, три года лишения свободы условно, урчит на явившиеся ему во сне образы и постанывает протяжно".
      Совершенно непроходной кусок. Заносит меня, как сочлененный автобус на повороте. Н-да.
      Большая коричневая тетрадь. В ней бы вести учет приходов-расходов, но почти нет ни того, ни другого. Без денег живется скучнее, но спокойнее. Карточка, проездной билет, пачка "Примы" на сутки, рубль на обед, завтрак и ужин. Картошку и хлеб привожу из дома. Ольга собирает мне рюкзачок на неделю: пакетики с "бомжовским" супом, чай в баночке, баночка с сахарным песком, лук, чеснок... В доме тоже не густо...
      17 мая 1982.
      Гатчина. Дежурю сутки в автохозяйстве. Мучался с рассказом для "Костра". Что-то не нравится самому.
      Я пришел на дежурство с портативной пишущей машинкой в фанерном футляре.
      - О, кармошку принес! - радостно воскликнул сторож Эмиль Лиски, финн. Икрать путем!.. - Он был с утра навеселе, угощался у шоферов, похоже.
      19 мая 1982.
      Дома. Читаю рассказик В. Голявкина "Юбилейная речь" - скандальный рассказик, из-за которого номер "Авроры" изъяли из библиотек. Там речь о писателе, который уже настолько велик, что всем кажется, что он умер. Некоторым показалось, что речь в рассказе не о писателе, а о... хм-хм, другом человеке. Вдруг слышу, как на кухне начинает все сильнее свистеть специальным носиком чайник - скипел, бродяга. Свистел бы и свистел, но спит Максим, и я бросаю "Аврору" и бегу его выключать...
      А рассказ весьма симпатичный. И боевой. Молодец Голявкин. Любил его в детстве, зачитывался. Пытался подражать его интонации и непосредственности. И моя первая детская повесть писалась под влиянием Голявкина - так казалось все просто.
      20 мая. 2 часа 30 минут.
      Допечатал "Бензин из-под земли". Вчера получил ответ из "Литературки" и рассказик "День тяжелый", который посылал в "Двенадцать стульев": идея хорошая, но мало юмора. Увы и ах! "Не робей и главное - не горбись!", - как пел Высоцкий. Мы и не робеем. И тем более - не горбимся. Делаем утром зарядку и иногда бегаем по 2-3 км.
      23 мая 1982г.
      Читаю Б. Нушича "Автобиографию". Мне про эту книгу рассказывал еще Феликс. Хвалил. Давно это было. Ничего книга.
      Залпом прочитал В. Токареву, "Талисман", в "Юности". Перед этим читал ее же рассказ "Ничего особенного" в "Новом мире". Удивительная манера письма. Очень просто и интересно.
      Делаю вывод, что я не умею находить оптимальную пропорцию между повествовательным и изобразительным. У нее все в элегантной пропорции. Меня больше тянет к повествовательно-описательному.
      Читал в "Юности" дневники К. Чуковского. Удивительно нелегкая судьба. После прочтения чувствуешь себя тверже.
      Валерка Балбуцкий загремел в спецприемник. Подробностей пока не знаю. Мы пытались навести справки и помочь его быстрейшему возвращению, но тщетно. Нач. отряда сказал, что скорость возврата зависит только от спецприемника, а никто из наших туда не вхож... Пока его проверят, пока найдут транспорт, чтоб доставить в комендатуру. В среднем, держат по месяцу.
      Взял в библиотеке "Парадокс со временем", С.Комиссаренко. Рассказики, монологи, сценки. Постоянный автор "ЛГ". На общем фоне наших нудных и, как правило, не смешных юморесок, он неплох.
      Вспоминаю, что юморесками я увлекся из тщеславных соображений. Их легче всего было написать и напечататься. И как-то затянуло. Сейчас, скорее всего, уделяю им внимание по той же причине. Самоутверждаюсь и разминаю перо. Пора писать настоящие вещи. Сюжетов вижу массу. Не хватает техники. Есть, что сказать, но трудности - как сказать. Почти нет образности. Есть лишь описание фактов, действий, мыслей (реже) - и все.
      Плохо. Очень плохо.
      Нужна, очевидно, литературная компания. Единомышленники. Чтобы было у кого поучиться, с кем поспорить, поплакаться, поделиться. И самому приобрести.
      Читал в "Звезде" подборку рассказов молодых авторов. Запомнилась И. Габаева. Искренне пишет. Остальное - муть.
      25 мая 1982г. Заступил на суточную вахту. Сторожа нет, собака на месте, инвентарь (молоток на длинной ручке, манометр и неизвестная хреновина неизвестного назначения) - на своих местах. Тепло. Мухи. Лужи под окнами. Для начала запер ворота и пересчитал машины, не вышедшие на линию. Все сошлось. Выпил крепкого чаю. Ложку скоммуниздили, и пришлось размешивать сахар трехкопеечной монетой, зажатой плоскогубцами, которые я ошпарил кипятком и вытер подолом спецовки.
      Сестра Надя дала мне почитать В. Конецкого "Морские сны". Стащила на время из читального зала. Я читал "Морские сны" раза три. Сейчас читаю, как в первый раз. Густая проза. Много мыслей. Конецкий удался и как человек биографии его можно позавидовать, и как писатель.
      В прошлом году прошел слух, что он умер. Я опечалился, но решил проверить. Позвонил ему домой, а когда он снял трубку, расплылся в улыбке: "Виктор Викторович, дорогой... А я думал, вы умерли. Надо же, а вы живы! Вот это новость!" Идиот же я был.
      Конецкий грустновато заметил, что умер не он, а Олег Даль, с похорон которого он вернулся из Москвы. Наверное, любители слухов и сенсаций их и перепутали. Я звонил 8-го марта. Поговорили немного о разном.
      - Ну ладно, идите поздравляйте ваших женщин, - сказал В.В.
      Он, наверное, представил себе, что я сижу за столом, поддатый, и, решив похвастаться знакомством с ним и проверить слух о его смерти, звоню. А публика слушает. И мне, дескать, приятно, что я веду с ним непринужденную беседу. А может, и не представил.
      20-00. Почти все машины вернулись в гараж. Начальство уехало. Запер контору, обошел гулкие ремонтные боксы - там еще бьют по железу и матерятся, попросил не задерживаться и не забыть сдать ключи. Мики ходила со мной и виляла хвостом, когда я с ней разговаривал. Сторож пришел только часам к трем дня и развел руками: "Опять налакался! Прости турака!" Завалился спать в комнате дежурных шоферов. Без его бубнежа спокойней. Лишь бы к ночи был в форме. Эмиль Лиски, финн, был переводчиком на Карельском фронте. Деду лет семьдесят, но хохочет, как молодой. Иногда злится до бледности и сжимает веснушчатые кулаки: "Упью Степку! Не пустил меня картошку сашать! Старуха одна сашала, вся спина ей палит". Подозреваю, что дома со старухой он разговаривает по-фински.
      26 мая 1982. 6 часов 30 минут.
      Встал, сделал на улице зарядку. Белое, сквозь легкую дымку солнце. Поел гречневой каши и выпил крепкого, цвета красного дерева, чаю. Курить не хотелось.
      Ночью у моих дверей, в тамбурочке вагончика, спал Бим и во сне выл. У него перебита спина с детства - кто-то из шоферов стукнул железным прутом, когда он щенком разбежался с лаем. Бим ходит, выгнувшись позвоночником, и напоминает кошку, которая делает угрожающую позу против собаки. Молодой шалапаистый пес, но печать болезни на нем. Его мать - рыжая Мики, дурашливо хватает меня за ноги. Бим пытается присоединиться к этим играм, но у него не получается, и он отходит в сторону, как ребенок, забывший про свои костыли, и стоит в сторонке, помахивая хвостом. И морда какая-то виноватая. Водители по-разному относятся к нему. Жалеют, ласкают, подкармливают, отпихивают ногой, чтобы не испачкаться в лезущей с него клочьями шерсти, называют его верблюдом, сачком горбатым...
      Днем Бим большей частью спит. Ночью ходит с Микой по парку и за компанию подтявкивает.
      27 мая 1982. 21-00. Ленинград.
      Ольга с Максимом живут на даче у тещи с тестем - на "69-м км".
      Татьяна с Маришкой в Зеленогорске, на нашей даче. Приехали недавно из Мурманска в отпуск и поселились там. Хотел поехать к ним, но не было денег. И я поехал в "Аврору" к Житинскому со своими юморесками.
      И вот как было дело.
      С видом молодого, но бывалого писателя, который видел-перевидел не одну редакцию, я вошел в комнатку с убогой канцелярской мебелью и, поздоровавшись с Житинским, сел без приглашения. Стоять в этой комнатке с окнами на Литейный было рискованно для шейных позвонков. Голову приходилось пригибать так, что я видел только собственные ботинки и пол за собою. Житинский кивком ответил мне и продолжал разговаривать с молодым человеком в джинсах и сабо. Потом зазвонил телефон, и молодой человек, назвав Житинского Сашкой, ушел, волоча сабо и пригибаясь.
      Житинский прочитал мои юморески и взял две. Сказал, что обещать не будет, но попробует предложить их редколлегии. Когда я доставал из портфеля свои бумаги, я увидел, что Житинский заметил в нем бирюзовую обложку Конецкого.
      Разговорились немного. Инициатором был я. Житинский косил большими выпученными глазами в пол. Мне даже показалось, что глаза у него с дефектом - смотрят в разные стороны.
      Приятно разговаривать с человеком, чьи книги тебе нравятся, если не сказать больше. И соскучался я по литературным разговорам... Житинский сказал, что отдел юмора "Акселерат" ему самому не нравится, "ЛГ" тоже надоела своим заложенным еще 15 лет назад стилем, который все стараются копировать, и вообще - юморески это не юмор. Он вспомнил к месту Конецкого с его юмором, и я сказал, что у Конецкого и у него, Житинского, юмора в сто раз больше, чем во всей годовой подшивке клуба "Двенадцать стульев". Сделав такой комплимент, я извинился и почувствовал себя настолько неловко, что еле удержался, чтобы не сказать какую-нибудь грубость. Пусть, дескать, не думает, что я подхалим.
      Он рассказал, что журнал сейчас без редактора и без отв. секретаря. Горышина "ушли" в марте за ту самую юмореску В.Голявкина в юбилейном номере. Сказал, что "Ленфильм" заключил с ним договор на экранизацию его повести "Снюсь". Я сказал, что хочу писать как он, Конецкий и Виктория Токарева. Он сказал, что это хорошо. Пишите. Я спросил, не откажет ли он в любезности посмотреть то, что я закончу к сентябрю. Он сказал, что не откажет; пишите.
      Потом пришла какая-то окололитературная мадам. Ей пришлось сгибаться еще больше, чем мне, она поздоровалась и плюхнулась в продавленное кресло. Заложила ногу за ногу и без разрешения закурила. Верхнее колено у нее оказалось выше головы. Фамильярная такая мадам. Житинский стал отвечать на ее пустые вопросы, и я понял, что разговор двух писателей о литературе не состоится. Житинский показал таллинское издание повести "Лестница", которую я не читал. Обложка с его фотографией на фоне книжных полок и название "Traap". Секретарь принесла ему письмо из Таллина от девочки, которая критикует его статью о дискотеках. Бойкое письмецо. Житинский сказал, что ответит через журнал. Когда он вслух читал письмо, девица вскрикивала, широко раскрывая огромный рот и улыбаясь: "Как она тебя? А? Ха-ха-ха". Девица курила, ерзала и вскидывала юбку, словно призывала нас убедиться, что ноги у женщин растут из того же самого места, что и у мужчин. Я знал это и раньше и поэтому ушел.
      Оказывается, рекомендацию Житинскому в Союз писателей давал В. Конецкий.
      4 июня 1982.
      Вчера был на Комендантском аэродроме у Маришки. Она меня сразу признала, обняла, не хотела слезать с рук. Большая. Карие глазенки. Очень похожа на нашу породу: и на меня, и на Веру, и на племянника Костю. Но бывает молчуньей. И упрямая. Бабушка с матерью ее изрядно балуют. И портят: слишком много говорят ей, девальвируют силу родительского слова. Ходили с Маришкой гулять. Потом посидели за столом, выпили принесенное мною шампанское и сухое вино.
      - Папа, ты здесь, да? - спрашивала Маришка.
      - Да, здесь, - отвечал я.
      - Здесь, да? - спрашивала вновь.
      Танька все такая же взбалмошная и суетливая. Устал от нее.
      Маришке исполнилось 3 года. Кажется, что ее рождение было очень давно...
      6 июня 1982.
      Дежурю в гараже. Прохладно: 16 градусов. Но это не беда. "Маяк" передает, что на Таймыре - 10.
      Добираясь на работу, пересек значительный кусок Ленинградской области. Встал в 4-30 и поехал с Карельского перешейка, с "69-го км" до Ленинграда. Затем от Ленинграда до Гатчины. Ленинград проскочил под землей. Зато побыл с семьей.
      Вчера весь день провел в трудах - возил тачкой песок для осушения болотца на участке у тестя с тещей. Поверх песка настелил дерн, который выкапывал его в лесу. Выбирал с красивой травой, заячьей капустой и листами ландыша.
      Сегодня день рождения Пушкина, Аркадия Спички, День мелиоратора и Троица.
      В гараже нас трое: я, Мики и Бим. Сторож отпросился домой - у них в деревне гулянка.
      10 июня 1982г.
      Перепечатал "Афанасия". Получилось 6 страниц. Ольга сказала: "Ты пишешь так, словно не хочешь, чтобы это напечатали."
      Ночевал в комендатуре. Прочитал рассказ У. Сарояна "Иностранец". Маленький рассказик в "Ровеснике". Стало завидно. Полежал, покурил, полистал другие журналы и перечитал рассказ снова. Чувствую, что еще не раз вернусь к нему. Дивные пропорции. Всего в меру.
      По окнам и подоконнику стучит град - густой и крупный.
      Приятно покупать новые записные книжки. Какие-то смутные надежды, связанные с покупкой. То ли жизнь пойдет другая, то ли напишется многое...
      13 июня 1982. Рейсовый автобус выходит из дворцового Павловска и ползет сквозь ветхие поселки и деревеньки к нашему Коммунару. Голубиная сизость никогда не крашенных досок и бревен, покосившиеся заборы, лопухи. И вдруг бодрое название - "Поселок "Динамо". Бетонные коробки, железо, столбы. Короткая остановка, и снова - старые домики, убогость, крапива...
      Всю прошлую осень я мотался в "Динамо" звонить по телефону домой. Уцелевшая телефонная будка в кустах возле заброшенного клуба. Как я ее обнаружил, не помню. Очереди нет, пятачка не надо - стукнешь по автомату, он соединяет. И говори с женой о чем хочешь... Я держал эту будку в секрете, чтобы химики не повадились и не сломали. Иногда сбегал после вечерней проверки и молодым лосем пер в темноте напрямик - уже хрустящими от заморозков полями, чтобы услышать голос жены. "Привет, это я! Что делаешь?". И нервничал, когда телефон был долго занят. И не спешил расспрашивать ждал, когда сама расскажет, что делали с Максом, кто звонил. А потом перевелся на ДСК и стал звонить из диспетчерской или столовой. Дня еще не было, чтобы я не позвонил домой... Тьфу, тьфу, тьфу!
      Хватит ли у меня гнева и терпения, чтобы написать статью "О литературе, книгах и книголюбах"? Часто думаю об этой проблеме, не всегда успеваю записать мысли. Буду собирать ее по крупицам.
      Связь между литературой и книгособирательством такая же, как между охотой и охотничьими колбасками. Туманная связь.
      14 июня 1982.
      Дежурю в ОТХ. Так называется наш гараж - Объединенное Транспортное Хозяйство. В нем, в нашем хозяйстве, объединены автомобили, кары, маневровые тепловозы и прочие многоколесные. Я имею дело только с автомобилями и водителями. Еще с собакой Мики и ее сыном Бимом. Еще со сторожами, которые меняются по своему графику. Каждое дежурство приносит мне нового сторожа. Но неизменно поддатого. Или с похмелья. Трезвый сторож - это нонсенс.
      Читаю "Историю древнего мира" - учебник для пятого класса. Валерка откопал его в макулатуре и принес в комендатуру. Картинки ему понравились. Я стал листать и зачитался. Взял на дежурство.
      Этот раздел истории я "проходил" лет 20 назад. Кажется, что это было совсем недавно. Написал цифру "20" и ужаснулся - как давно это было. Но смотрю в учебник - 2000 лет до нашей эры, Вавилонское царство, и делается еще ужаснее. Большинству из нас кажется, что нами все началось и нами все закончится. "Если вы выстрелите в прошлое из рогатки, будущее выпалит в вас из пушки". Хорошая поговорка.
      Древняя Греция. Легенды Гомера (11- 9 века до н.э. - гомеровское время).
      Приводятся рисунки с греческой вазы, где Ахилл тащит за своей колесницей тело поверженного им Гектора, привязанное за ноги. Вопрос школьникам: одобряете ли вы обращение Ахилла с телом Гектора? "Конечно одобряем. Что же с этим поверженным подлецом еще делать, как не волочить его за ноги?" Или: "Ах-ах, это не гуманно, это нам дико. Настоящие пионеры так не поступают".
      Древняя Индия. Писали индийцы на подсушенных пальмовых ветвях. Они ввели в математику понятие ноля. Я бы хрен додумался. Сосчитать то, что есть - понятно. Но зачем обозначать то, чего нет? Умные были люди, философы.
      В долине Инда археологи обнаружили развалины городов, основанных в 3-м тысячелетии до н. э. Во 2-ом тысячелетии до н. э. в Индию с северо-запада проникли племена ариев. "Они смешались с местным населением и, осев на плодородных землях, начали заниматься земледелием", - говорит учебник. В одной фразе - несколько веков, быть может. Но видишь простенькую картинку: вышли из леса, познакомились с местным населением, поженились, построили хижины, распахали землю, посадили рис-пшеницу и стали жить-поживать, детей растить.
      Как про нас через 50 веков скажут одной фразой?.. "Первыми в мире затеяли строительство коммунизма"?
      Брахманам (индийским жрецам) вместо смертной власти полагалось обритие головы. Хорошо устроились Брахманы. Всем - смертная казнь, а им - изменение в прическе. Это как у нас лишиться партбилета.
      Мой давний приятель, славный иудей Валера Барахманский, работавший токарем на Опытном заводе Балтийского пароходства, весьма походил на индийца. Встречу - скажу ему о Брахманах.
      Если встречу.
      Если он не уехал.
      Лет десять его не видел.
      Он читал мои первые опусы и декламировал свои стихи. Он лениво декламировал их на заводской крыше, куда мы ходили загорать в обед: "В вековом угаре буден, отдавая плоть и кровь, трех бл.... вскормили люди: Славу, Дружбу и Любовь". Может, это и не его стихи, а какого-нибудь классика. Не знаю. Мы лежали на горячей крыше, с которой была видна территория Торгового порта и серая гладь залива, и курили липнущие к губам сигареты "Аврора". Еще он критиковал меня за обилие драк в моих рассказах. Ему было лет двадцать семь, а мне двадцать, и он казался мне ужасно старым, отжившим свое. По сути дела он был первым моим читателем и критиком. Когда через год у меня вышел первый рассказ в многотиражке "Советский водник", я прибежал к Валерке похвастаться.
      В том рассказе была не драка, но пощечина.
      Я принес несколько газет и раздал их в своей бывшей бригаде, электрикам. Особой радости за меня никто не выказал. Спросили только, сколько за это платят.
      Я побежал на токарный участок.
      Мне сказали, что Валерка уволился.
      Мастер Леша Молоков - молодой, но степенный парень в пиджаке с галстуком по-хозяйски взял газету, долго читал рассказ и спросил, брезгливо оттопырив губу:
      - Это что, правда было?
      - Да нет, конечно. Это же рассказ.
      - Значит, ты все придумал? - На его румяном лице стали проявляться белые пятна. - Да тебя бы при Сталине за это... - Он гневно засопел, и я подумал: какой дурак, ничего не понимает... И ушел с завода.
      И долго чувствовал себя обиженным: свои же работяги... думал, обрадуются, похвалят... никто и читать не стал... "Сколько за это платят?" И при чем здесь Сталин?.. Валерка бы оценил...
      И сейчас помню то обидное равнодушие: крутятся станки, визжит точило, летят искры, пахнет маслом, и гневно-брезгливое лицо Молокова: "Значит, ты все это придумал?".
      Да, придумал, придумал, етит твою мать! И еще придумаю. А этот рассказ включу в полное собрание своих сочинений!.. Потому что он неплохо написан для двадцатилетнего автора, черт побери!
      И помню, как таинственная гордость теплым клубочком поселилась в тот день во мне. Я попадаю в какой-нибудь житейский переплет или меня обижают, мне плохо, но вдруг всплывает тихая радость: "Я когда-нибудь напишу об этом..." и мне становится легче.
      
      Ольга с Максимом в больнице. У Максимки кишечная палочка. У Ольги все в порядке.
      Вчера смотался в город, навестил своих в больнице, потом зашел в библиотеку - взял братьев Гонкур. Читал в читальном зале статью Житинского о дискотеках.
      Понятно, почему ему рекомендацию в Союз давал В.Конецкий.
      Непонятно, почему престижная литературная премия названа именем братьев Гонкур - скучнейшие писатели.
      17 июня 1982г.
      Сегодня что-то захотелось выпить. Наверное, потому, что два дня меня окружали выпившие и часто шли разговоры о выпивке. Но перехотелось. И слава Богу!
      Мы ложились спать. Я спросил Валеру Балбуцкого, выключил ли он на кухне газ. Не выключил. Я объяснил ему возможные последствия такого легкомыслия. Валера молча курил. Но потом нашел в своем поступке и выгодную сторону:
      - Зато завтра на работу не надо было бы идти!..
      20 июня 1982.
      Выборы. Кажется, в Верховный Совет и народные судьи. Солнце, теплый ветерок, голубое небо. После дежурства в гараже приехал на попутке в Коммунар. Долго рылся в сумке в поисках пропуска. Дежурный по КП махнул рукой - проходи, я тебя знаю. Прочитал "молнии" на доске у подъезда - ничего примечательного. Взбежал на свой четвертый этаж, открыл раздолбанный замок. Шторы завешены, полумрак, кислый запах. В квартире один Валерка. Разбудил его. Открыл балконную дверь. Валерка всю ночь мастерил цветомузыку. Сидит на доп. ограничении. Настроение у него вялое. Я бреюсь в ванной и стараюсь поднять ему настроение расспросами о замечательной цветомузыке. Валера стоит в дверях, видит меня в зеркало и отвечает. Я хвалю его стремление к творчеству. Угощаю оставшимся после дежурства чаем из пакетиков. Сахара нет, булки нет, и мы пьем голый чай. Я объясняю ему закон Ома. Он удивляется, что я его помню.
      - А как же ты занимаешься радиоэлектроникой и не помнишь? Всего два года после школы прошло...
      - А я его и не знал, - тихо улыбается Валера.
      Я уезжаю домой, Валера остается. Грустно отводит глаза.
      - Смотри не шали здесь. Дверь никому не открывай, спичками не балуйся, а то Ны-Ны придет. Почитай что-нибудь...
      - Ладно...
      Пошел в школу, голосовал по доп. списку. Пионерки, стоявшие в почетном карауле, отдали мне салют, когда я подошел к урне и опустил бюллетени. Дурацкая улыбка растянула мой рот. Я наклонил голову и прыснул. Быстро вышел.
      2 июля 1982г.
      Максимка с Ольгой все еще в больнице. Скоро ему исполнится год.
      Маришка в Зеленогорске. Ей недавно исполнилось три.
      Верчусь между Коммунаром, Зеленогорском, Ленинградом и "69-м км".
      Мне в этом году исполнится 33. Если исполнится.
      Надо постараться, чтобы исполнилось.
      Общественная работа в комендатуре отнимает массу времени. Почти каждый день приходится появляться там (хотя при моем графике можно и "задвигать" сутки, заранее отметившись на КП) и что-то делать. Начали реконструкцию спортплощадки. Высадили цветы. Установили щиты для газет, но нет денег на подписку - Кашин жмется. Недавно он намекнул мне, что стал реже видеть меня, и я, как дурак, испугавшись, не поехал домой, а целый день просидел в комендатуре и несколько раз заходил на КП мозолить глаза дежурным. Зато все знают, что Председатель Совета "где-то здесь был". А я лежал в койке и читал "Короля Генриха 4-го". И дочитал. Хитрый я бываю, стервец.
      Хорош Фальстаф. Придумать такого героя, в принципе, несложно, он типичен во все времена (поддавоха, балагур, хитрован), но снабдить его репликами и включить в действие - задача не простая.
      4 июля 1982г.
      Дежурю в ОТХ. Вместе с Кулибиным Володей. Устроил-таки бывшего начальника цеха и коллегу-аспиранта в сторожа. Сбылась его мечта. Тихо ликует. Отлавливает старые телевизоры около обменных пунктов, ремонтирует и продает. У Кулибина медлительная речь. В сочетании с его ростом - 2 м 10 см - это производит впечатление. Он нетороплив и застенчив в движениях. Но не в мыслях и делах.
      Из книги "Это простое и сложное кино".
      Искусство заключается в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном. - М. Дидро.
      И еще: Вся большая драматургия пишется маленькими сценами.
      Учиться, учиться и еще раз учиться. Н-да. Иначе писателем не станешь...
      Неучу все представляется возможным. - Х. Виланд. - Кто такой?
      Что хорошо понято, то легко и свободно излагается. - Белинский.
      Вам никогда не написать хорошей книги, пока вы не напишите несколько плохих. - Б. Шоу.
      Не удивишь - не убедишь.
      Сопротивление материала - свойство каждой новой темы.
      Если зрители говорят: "Все хорошо, но надо бы чуть побольше" - значит, делать картину длиннее нельзя было ни под каким предлогом.
      Легкость и легковесность - не одно и то же.
      Чужими грехами свят не будешь - поговорка.
      12 июля 1982 г. Наконец-то пришло лето. Сегодня воскресенье. Гараж пуст. В тени тепло, на солнце жарко. К тридцати градусам температура. Хорошо бы оторваться на озерцо, искупаться, но оставить вместо себя некого.
      Вчера ездил в Зеленогорск, к дочке. Все заросло травой. Маришка бегает по участку вместе с Катькой и собачкой Степкой. Немного загорела. Ходили на залив. Посидели в кафе. Татьяна, похоже, довольна, что я приезжаю к Маришке. Скоро они уезжают в Мурманск.
      Ходил на кладбище к родителям и Феликсу. Выпил две бутылки сухого, посидел, повспоминал. Со мной был племянник Вовка. Одержим идеей разбогатеть за счет огорода; все повторяется на нашей земле.