Трумен Капоте
      МИРИЭМ
      Вот уже несколько лет миссис Г.Т. Миллер жила одна в уютной квартире (две комнаты и кухонька) в перестроенном доходном доме близ Ист-Ривер. Она была вдова; после Г. Т. Миллера осталась довольно изрядная страховка. Круг ее интересов был узок, друзей она, в сущности, не имела и вылазки совершала обычно не дальше продуктового магазина на ближайшем углу. Другие жильцы, видимо, ее попросту не замечали: одежда у нее была будничная, волосы короткие, серовато-седые, уложены кое-как; лицо простое, ничем не примечательное; косметики она не употребляла; в последний день рождения ей минул шестьдесят один год. Занималась она, как правило, делами самыми повседневными: содержала в безупречной чистоте свои две комнаты, время от времени выкуривала сигарету, готовила себе еду и ухаживала за канарейкой.
      А потом повстречалась с Мириэм. В тот вечер шел снег. Миссис Миллер вытерла после ужина посуду и, листая вечернюю газету, наткнулась на рекламу фильма, который шел в соседнем кинотеатре. Название звучало заманчиво, и она влезла в бобриковое пальто, зашнуровала ботики и вышла из квартиры, оставив в прихожей гореть лампочку: ничто не вызывало у нее такого тревожного чувства, как темнота.
      Снежок был приятный, падал медленно, не оставляя следов на тротуаре. Ветер с реки свирепствовал только на перекрестках. Миссис Миллер шла торопливо, опустив голову и ничего не видя вокруг, словно крот, вслепую прокладывающий себе ход под землей. По дороге она зашла в аптеку-закусочную, купила пакетик мятных конфет.
      Перед кассой кино выстроилась длинная очередь, и ока стала в самый хвост. В зрительный зал - проскрипел усталый голос - будут пускать немного погодя. Миссис Миллер пошарила в кожаной сумочке и набрала ровно столько мелочи, сколько нужно на билет, без сдачи. Казалось, очередь еле ползет; миссис Миллер огляделась, ища, на чем бы остановить взгляд, и вдруг в глаза ей бросилась девочка - она стояла под навесом, у самого его края.
      Никогда еще миссис Миллер не видела таких длинных, необыкновенных волос: совершенно белые, с серебристым отливом, как у альбиноса, они свободно ниспадали до пояса шелковистыми струями. Девочка была худощавая, хрупкая. Было особое неброское изящество в том, как она стояла, засунув большие пальцы в карманы отлично сшитого пальто из лилового бархата.
      Непонятное волнение охватило миссис Миллер, и, когда девочка посмотрела в ее сторону, она тепло ей улыбнулась. Девочка подошла, спросила:
      - Вы не сочтете за трудность мне помочь?
      - Почему же, охотно, если смогу.
      - О, это очень просто. Я хочу только, чтобы вы купили мне билет; иначе меня не пропустят. Деньги у меня есть - вот.
      И грациозным движением она протянула миссис Миллер три монеты: две по десять центов, одну - в пять.
      В кино они вошли вместе. Билетерша предложила им подождать в фойе: через двадцать минут картина кончится.
      - Я чувствую себя форменной преступницей, - весело заговорила миссис Миллер, усаживаясь в кресло. - Ну, я в том смысле, что это же против правил, верно? Ой, я надеюсь, что не сделала ничего предосудительного. Ведь твоя мама знает, где ты, детка? Конечно же, знает, да?
      Девочка ничего не ответила. Она расстегнула пальто, сняла его и аккуратно сложила у себя на коленях. Под пальто на ней было строгое темно-синее платье. С шеи свисала золотая цепочка, и она перебирала ее чуткими музыкальными пальцами. Повнимательней присмотревшись к девочке, миссис Миллер решила, что самое в ней примечательное - не волосы, а глаза: светло-карие, неподвижные, совершенно недетские, и огромные, чуть не во все ее маленькое лицо. .
      Миссис Миллер предложила ей мятную конфету.
      - Как тебя зовут, детка?
      - Мириэм, - ответила девочка таким тоном, будто бы это почему-то должно было быть известно миссис Миллер,
      - Ой, до чего забавно, а? Меня тоже зовут Мириэм. И ведь имя не то чтобы очень распространенное. Нет, только не говори мне, что твоя фамилия - Миллер.
      - Я просто Мириэм.
      - Но это ужасно забавно, да?
      - В известной степени, - ответила Мириэм, перекатывая во рту мятную конфету.
      Миссис Миллер вспыхнула, неловко заерзала в кресле.
      - У тебя очень большой запас слов для такой маленькой девочки.
      - Вот как?
      - Да, очень. - И миссис Миллер поспешила переменить тему: - Ты любишь кино?
      - Право, затрудняюсь сказать, - ответила Мириэм. - Я еще не была ни разу.
      Фойе понемногу заполняли зрительницы; из зала доносился отдаленный грохот бомбежки - шла кинохроника. Миссис Миллер поднялась, зажав сумочку под мышкой.
      - Пожалуй, мне надо бежать, а то как бы не остаться без места, - сказала она. - Рада была с тобой познакомиться.
      Мириэм едва кивнула в ответ.
      Снег шел всю неделю. Люди и машины двигались по улице совершенно беззвучно; казалось, жизнь идет тайком. прячась за блеклой, но непроницаемою завесой. И в этом падающем безмолвии не было ни земли, ни неба, лишь взметаемый ветром снег, что покрывал изморозью витрины, выстуживал жилье, приглушал шумы города, мертвил его. Свет приходилось зажигать прямо с утра, и миссис Миллер потеряла счет дням: пятница слилась с субботой, и потому в магазин она отправилась в воскресенье, - закрыто, разумеется.
      В тот вечер она довольствовалась яичницей и мисочкой томатного супа. Потом надела бумазейный халат, намазала лицо кремом и удобно устроилась в постели, положив к ногам грелку. Она читала "Нью-Йорк таймс", когда в дверь позвонили. Сперва, ей подумалось, что это ошибка и, кто бы там ни был за дверью, все равно он сейчас уйдет. Но звонок все звонил - сперва раз за разом, потом беспрерывно. Она посмотрела на часы: начало двенадцатого. Нет, это что-то невероятное, ведь в десять она всегда уже спит.
      Миссис Миллер вылезла из постели, прошлепала босиком через гостиную.
      - Иду, иду, потерпите, пожалуйста.
      Замок заело, и пока она поворачивала его то в одну, то в другую сторону, звонок звонил, не умолкая ни на секунду.
      - Прекратите! - выкрикнула миссис Миллер. Наконец замок поддался, и она чуть-чуть приоткрыла дверь. - Бога ради, в чем дело?
      - Здравствуйте, это я, - сказала Мириэм.
      - Ох... Нну-у, здравствуй, - ответила миссис Миллер и нерешительно вышла в холл. - Ты - та самая девочка...
      - Я уж думала, вы никогда не откроете, но все равно держала палец на кнопке. Я знала, что вы дома. Вы мне не рады?
      Миссис Миллер не нашлась, что ответить. На Мириэм было все то же бархатное пальто, но на сей раз еще и такой же берет; белые волосы разделены на две сверкающие косы и завязаны на концах огромными белыми бантами.
      - Раз уж мне пришлось столько дожидаться, вы могли бы, по крайней мере, впустить меня, - сказала она.
      - Но ведь уже страшно поздно.
      Мириэм посмотрела на нее пустыми, непонимающими глазами.
      - А какое это имеет значение? Дайте же мне войти. Здесь холодно, а я в шелковом платье.
      Легким жестом она отстранила миссис Миллер и вошла в квартиру.
      Она положила пальто и берет на кресло в гостиной. Платье на ней и в самом деле было шелковое. Белый шелк. Белый шелк - в феврале. Юбка красиво уложена в складку, рукава длинные, при каждом ее движении платье слегка шуршало.
      - А мне у вас нравится, - объявила она, расхаживая по комнате. - Нравится ковер, синий цвет - мой любимый. - Потом потрогала одну из бумажных роз, стоявших в вазе на кофейном столике. - Искусственные, - тусклым голосом протянула она. - Как грустно. Все искусственное наводит грусть. Верно?
      И она уселась на диван, грациозно расправив складки платья.
      - Что тебе нужно? - спросила миссис Миллер.
      - Сядьте, - сказала Мириэм. - Мне действует на нервы, когда человек стоит,
      Миссис Миллер без сил опустилась на кожаный пуфик.
      - Что тебе нужно? - повторила она.
      - А знаете, по-моему, вы вовсе не рады, что я пришла.
      И миссис Миллер снова не нашла ответа; только чуть повела рукой. Мириэм хихикнула и удобно откинулась на гору ситцевых подушек. Миссис Миллер отметила про себя, что сегодня девочка не такая бледная, какой она ей запомнилась с того раза: щеки у нее горели.
      - Откуда ты узнала мой адрес?
      Мириэм нахмурилась.
      - Ну это вообще не проблема. Как вас зовут? А меня?
      - Но я же не значусь в телефонной книге.
      - Ой, давайте поговорим о чем-нибудь другом.
      - Твоя мама просто ненормальная, не иначе, - сказала миссис Миллер, Позволяет такому ребенку разгуливать ночью, да еще одела тебя так нелепо. Нет, она сошла с ума, не иначе.
      Мириэм встала и направилась в тот угол гостиной, где на цепи свисала с потолка укрытая на ночь птичья клетка. Она заглянула под покрывало.
      - Канарейка! Ничего, если я разбужу ее? Мне хочется послушать, как она поет.
      - Оставь Джинни в покое, - вскинулась миссис Миллер. - Не смей ее будить, слышишь?
      - Да. Но я не понимаю, почему нельзя послушать, как она поет, - сказала Мириэм. - Потом вдруг: - У вас не найдется чего-нибудь поесть? Я умираю с голода. Хотя бы молоко и сандвич с джемом, и то было бы прекрасно.
      - Вот что, - проговорила миссис Миллер, поднимаясь с пуфа. - Вот что, я тебе приготовлю вкусные сандвичи, а ты будешь умницей и потом сразу же побежишь домой, ладно? Ведь уже за полночь, я уверена.
      - Снег идет. - Голос у Мириэм был укоризненный. - На улице холодно и темно.
      - Ну, прежде всего, тебе вообще незачем было сюда являться, - ответила миссис Миллер, стараясь совладать со своим голосом. - А погода от меня не зависит... Хочешь, чтобы я тебя покормила, - обещай сперва, что уйдешь.
      Мириэм провела бантом по щеке, взгляд у нее стал сосредоточенный, словно она обдумывала это предложение. Потом повернулась к птичьей клетке.
      - Что ж, ладно, - сказала она. - Обещаю.
      Сколько ей лет? Десять? Одиннадцать? В кухне миссис Миллер нарезала четыре ломтика хлеба и открыла банку с клубничным вареньем. Налив стакан молока, ока сделала передышку, чтобы закурить. И зачем она пришла? Рука ее, державшая спичку, тряслась; так она сидела, словно оцепенев, пока огонек не опалил ей палец.
      В комнате пела канарейка, - пела, а ведь такое бывало только по утрам.
      - Мириэм! - крикнула миссис Миллер. - Мириэм, я же тебе сказала, не тревожь Джинни.
      Никакого ответа.
      Она крикнула еще раз; и снова - лишь пение канарейки. Она затянулась, обнаружила, что зажгла сигарету не с того конца и... нет, выходить из себя не надо, нельзя.
      Миссис Миллер внесла поднос с едой в гостиную и поставила его на кофейный столик. Первое, что ей бросилось в глаза, - клетка по-прежнему укрыта. А Джинни поет. Что же это такое творится? И в комнате - никого. Миссис Миллер прошла через нишу, ведущую в спальню, и остановилась в дверях, - у нее перехватило дыхание.
      - Ты что это делаешь?
      Мириэм вскинула на нее глаза - взгляд у нее был какой-то странный. Она стояла у комода, а перед нею - раскрытая шкатулка для украшений. С минуту она смотрела на миссис Миллер в упор, пока не вынудила ту взглянуть ей прямо в глаза, и вдруг улыбнулась,
      - Здесь нет ничего стоящего. Но вот эта вещица мне нравится. - В руке у нее была брошь-камея. - Очаровательная.
      - Мне кажется... Послушай, лучше бы тебе все-таки положить ее на место, еле выговорила миссис Миллер и вдруг почувствовала: надо немедленно опереться на что-то, не то она упадет. Она прислонилась к дверному косяку; голова налилась невыносимой тяжестью, сердце сдавило, оно заколотилось сильно и тяжко. Лампа замигала, будто в ней что-то разладилось.
      - Прошу тебя, детка... Подарок покойного мужа...
      - Но она красивая, я ее хочу, - сказала Мириэм. - Отдайте ее мне.
      И пока миссис Миллер стояла в дверях, лихорадочно подыскивая слова, которые каким-то образом помогли бы ей спасти брошку, до нее дошло, что за помощью ей обратиться совершенно не к кому, она одна как перст: мысль эта не приходила ей в голову очень давно, и полнейшая ее беспощадность ошеломляла. Однако здесь, в ее собственной квартире, в притихшем под снегом городе были столь явные тому доказательства, что она не могла от них отмахнуться, не могла - как уже поняла с поразительной ясностью - им противостоять.
      Мириэм набросилась на еду с жадностью, и, когда с молоком и сандвичами было покончено, пальцы ее паучьими движениями забегали по тарелке, сгребая крошки. На лифе ее платья поблескивала камея; белый профиль загадочным образом повторял лицо самой Мириэм.
      - До чего вкусно, - вздохнула она. - Теперь бы еще миндальное пирожное или глазированную вишню, было бы совсем замечательно. Сладости - хорошая штука, правда?
      Миссис Миллер, кое-как примостившись на краешке пуфа, курила сигарету. Сетка у нее на голове сбилась набок, выбившиеся пряди волос рассыпались по лбу. Глаза бессмысленно глядели в пространство, на лице загорелись красные пятна, словно неизгладимые следы свирепой затрещины.
      - Найдется у вас конфета? Пирожное?
      Миссис Миллер стряхнула пепел прямо на ковер. Повела головой, пытаясь сосредоточить взгляд на чем-то одном.
      - Ты обещала, что уйдешь, если я приготовлю тебе сандвичи.
      - Бог мой, да неужели?
      - Ты дала обещание, а теперь я устала, и вообще мне нехорошо.
      - Не надо злиться, - сказала Мириэм. - Я же вас просто дразню.
      Она взяла с кресла пальто, перекинула через руку, надела перед зеркалом берет. Потом вдруг склонилась к самому лицу миссис Миллер и прошептала:
      - Поцелуйте меня на прощание.
      - Право же... Пожалуй, лучше не надо... - ответила миссис Миллер.
      Мириэм вздернула плечо, выгнула бровь.
      - Ну, как угодно, - сказала она, пошла прямиком к кофейному столику, схватила вазу с бумажными розами и, сойдя с ковра, швырнула ее об пол. Осколки брызнули во все стороны, цветы она придавила ногой. Потом медленно двинулась к двери, но, прежде чем закрыть ее за собою, обернулась и бросила на миссис Миллер взгляд, исполненный лукаво-невинного любопытства.
      Весь следующий день миссис Миллер пролежала в постели - встала только раз, чтобы задать корм канарейке и выпить чашку чая; измерила температуру нормальная; а сны были горячечные, сумбурные, и порожденная ими неясная тревога не покидала ее и тогда, когда она не спала, а просто лежала, уставясь широко раскрытыми глазами в потолок. Один сон вплетался во все остальные, повторяясь, словно неуловимо-таинственная тема сложной симфонии; картины его были особенно четкие, будто выведены уверенной и сильной рукой: девочка в подвенечном платье и венке из листьев шествует во главе серой процессии, спускающейся по горной тропе; все почему-то молчат, но вот какая-то женщина в заднем ряду спрашивает: "Куда она нас ведет?" - "Это неведомо никому", отвечает ей старик из переднего ряда. "Но до чего же она хороша, правда? вмешивается третий голос. - Совсем как морозный узор... Такая сверкающая и белая!"
      Проснувшись во вторник утром, миссис Миллер почувствовала себя лучше; резкие узкие полосы солнца косо падали сквозь прорези жалюзи, и в их свете рассеялись ее болезненные видения. Она распахнула окно - началась оттепель, день был по-весеннему мягкий: чистые новенькие облака громоздились на фоне синего, не по-зимнему яркого неба; за коньками невысоких крыш виднелась река, и теплый ветер закручивал дымы над трубами буксиров. Большой серебристый автофургон пропахивал заснеженную улицу, двигаясь меж двух рядов сугробов, и воздух полнился шумом его мотора.
      Наведя порядок в квартире, миссис Миллер сходила в магазин за продуктами, потом получила деньги по чеку и завернула в кафетерий Шрафта - там она позавтракала и с удовольствием поболтала с официанткой. Ну что за чудесный денек, настоящий праздник - идти домой было бы просто глупо.
      Поэтому на Лексингтон-авеню она села в автобус и доехала до Восемьдесят шестой улицы, а здесь решила немножко походить по магазинам.
      Она и сама не знала, что ей нужно и чего хочется, - просто бродила без всякой цели, разглядывая прохожих, торопливо и деловито сновавших мимо, и от их вида у нее возникало щемящее чувство одиночества.
      И вот тогда-то, стоя у перехода на углу Третьей авеню, она увидела того человека - это был кривоногий старик в клетчатой кепке и потертом коричневом пальто; согнувшись, он с трудом тащил охапку переполненных коробок. До нее вдруг дошло, что они улыбаются друг другу; в улыбке этой не было ни малейшего дружелюбия - просто холодная вспышка взаимного узнавания. А вместе с тем она была совершенно уверена, что видит его впервые.
      Он прислонился к опоре надземки и, когда миссис Миллер стала переходить улицу, повернулся и пошел следом. Так он и шел за нею, чуть ли не по пятам; уголком глаза она следила за его колеблющимся отражением в стеклах витрин.
      Потом в середине квартала остановилась, резко повернулась к нему лицом. Он тоже остановился и, ухмыляясь, вскинул голову. Но что она могла сказать ему? Что могла поделать? Вот сейчас, средь бела дня, на людной Восемьдесят шестой улице? Незачем было и останавливаться. И, презирая себя за беспомощность, она лишь ускорила шаг.
      Вторая авеню - улица мрачная; мостовая ее словно собрана из кусков: где асфальт, где - булыжник, где- бетон; и всегда здесь пустынно, безлюдно. Миссис Миллер прошла пять кварталов, не встретив ни души, и все это время слышала шаги и скрип снега у себя за спиной. Когда она поравнялась с цветочным магазином, шаги были все так же близко. Опрометью вбежала она в магазин и припала к стеклянной двери; старик проходил мимо, все так же глядя прямо перед собой; он не сбавил шага, но сделал странный многозначительный жест: коснулся рукою кепки.
      - Шесть белых, вы сказали? - переспросил продавец.
      - Да, шесть белых роз, - ответила миссис Миллер.
      Из цветочного магазина она отправилась в посудный и выбрала там вазу, как предполагалось - взамен той, что разбила Мириэм; однако цена была непомерная, а сама ваза (подумалось миссис Миллер) чудовищно безвкусная. Но, раз начавшись, непонятные эти покупки следовали одна за другой, будто по заранее намеченному плану - плану, которому она подчинялась помимо своего сознания и воли.
      Она купила пакетик глазированных вишен, потом зашла в кондитерскую под названием "Никербокер" и взяла шесть миндальных пирожных, уплатив сорок центов.
      За последний час снова похолодало; зимние облака, словно помутневшие линзы, не пропускали солнечного света, и небо стало окрашиваться в полупрозрачные тона ранних сумерек; сырой туман смешался с ветром, и голоса немногих детей, шумно игравших на горках грязного снега, звучали безрадостно и одиноко. Вскоре упали первые белые хлопья, и, когда миссис Миллер дошла до своего дома, снег падал густой завесой, и следы на тротуарах исчезали, едва успев появиться.
      Красивые белые розы стояли в вазе. Глазированные вишни поблескивали на керамической тарелочке. Миндальные пирожные, посыпанные сахарной пудрой, ждали, когда к ним протянется нетерпеливая рука. Канарейка, сидя на качающейся жердочке, хлопала крыльями и склевывала семена с брикета.
      Ровно в пять часов в дверь позвонили. Миссис Миллер уже знала, кто это. Она пошла через гостиную в прихожую, и подол ее халата волочился по полу.
      - Это ты?
      - Разумеется, - сказала Мириэм; голос ее резко зазвучал на лестничной площадке. - Отворите.
      - Уходи, - ответила миссис Миллер.
      - Пожалуйста, побыстрей... У меня тяжелая поклажа.
      - Уходи, - повторила миссис Миллер. Она вернулась в гостиную, закурила сигарету и села, спокойно слушая, как надрывается звонок: он все звонил, и звонил, и звонил.
      - Уходи, ничего тебе не поможет. Все равно я тебя не впущу.
      Вскоре звонок умолк. Минут десять миссис Миллер просидела, не двигаясь. С лестницы не доносилось ни звука, и миссис Миллер решила, что Мириэм ушла. На цыпочках подкралась она к двери и чуть приоткрыла ее:
      Мириэм полусидела на большой картонной коробке, держа на руках красивую фарфоровую куклу.
      - Право, я уж думала, вы никогда не откроете, - сказала она капризно. Ну-ка, помогите мне внести эту штуку, она ужасно тяжелая.
      Не натиск чужой силы, сродни колдовской, ощутила миссис Миллер, нет, скорее какое-то непонятное безразличие; она внесла коробку. Мириэм - куклу. Мириэм свернулась клубочком на диване, даже не потрудившись снять пальто и берет, и без всякого интереса смотрела на миссис Миллер - та опустила коробку и теперь стояла рядом, стараясь выровнять дыхание.
      - Благодарю вас, - сказала Мириэм. При свете дня она выглядела изнуренной и обессиленной, волосы ее уже не светились прежним блеском. У фарфоровой куклы, которую она любовно прижимала к себе, был изысканный пудреный парик, и ее бессмысленные стеклянные глаза глядели в глаза Мириэм, ища в них утешения. - А у меня для вас сюрприз, - продолжала она. - Загляните-ка в коробку.
      Опустившись на колени, миссис Миллер разняла картонные створки и вынула еще одну куклу, затем - синее платье (то самое, в котором Мириэм была тогда в кино); и, оглядев остальное, сказала:
      - Тут все одежда. В чем дело?
      - А в том, что я пришла к вам жить, - ответила Мириэм, терзая пальцами стебелек глазированной вишни. - Как это мило с вашей стороны - купили мне вишен...
      - Но это исключено! Бога ради, уходи, уходи и оставь меня в покое.
      - ...розы, и миндальные пирожные. Щедрость просто необыкновенная. Знаете, эти вишни - объедение. До вас я жила у одного старика; он был ужасно бедный, и мы никогда не ели ничего вкусного. Но здесь, я думаю, мне будет хорошо. - На мгновенье она смолкла, крепче прижимая к себе куклу. - Так вот, покажите только, где разложить мои вещи...
      Лицо миссис Миллер превратилось в маску, исчерченную уродливыми красными морщинами; она зарыдала - то было какое-то странное судорожное всхлипывание, плач всухую, словно бы оттого, что она не плакала так давно, миссис Миллер вообще позабыла, как это бывает. Незаметным движением она подалась назад и стала медленно, осторожно пятиться, покуда не очутилась у двери.
      Спотыкаясь, пробралась она через холл, бросилась вниз по лестнице и на следующей же площадке бешено забарабанила в ближайшую дверь; ей открыл плотный рыжеволосый коротыш, и, оттолкнув его, она вбежала в квартиру.
      - Да что с вами такое, черт побери? - удивился он.
      - Что там стряслось, котик?
      Из кухни, вытирая руки, вышла молодая женщина. К ней и кинулась миссис Миллер.
      - Слушайте! - выкрикнула она. - Мне стыдно, что я вот так к вам врываюсь, но... В общем, я миссис Г. Т. Миллер, живу над вами... - Она уткнулась лицом в ладони... - Нет, если рассказать, подумаете - бред.
      Женщина подвела ее к стулу и усадила, коротыш нетерпеливо позвякивал в кармане мелочью.
      - Я живу над вами, и ко мне приходит одна девочка, и знаете, я ее просто боюсь. Сама уходить не хочет, выгнать ее я не в силах, а она задумала что-то страшное. Уже украла у меня камею, теперь опять затевает что-то, еще хуже, что-то ужасное!..
      - Родственница, что ли? - осведомился коротыш. Миссис Миллер помотала головою.
      - Не знаю, кто она. Зовут ее Мириэм, но кто она, я толком не знаю.
      - Да вы успокойтесь, милуша. - Молодая женщина похлопала миссис Миллер по плечу. - Вот он, Гарри, он живо управится с этой девчонкой. Сходи туда, котик.
      - Квартира 5-А, дверь не заперта, - добавила миссис Миллер,
      Коротыш ушел, а женщина принесла мокрое полотенце и обтерла миссис Миллер лицо.
      - Какая вы славная, - сказала миссис Миллер. - Мне совестно, что я вела себя, как последняя дура, но эта ужасная девчонка...
      - Все ясно, милуша, - стала успокаивать ее женщина. - Вы только не волнуйтесь, не надо.
      Миссис Миллер опустила голову на сгиб локтя; ее вдруг охватил такой покой - впору уснуть. Но тут молодая женщина повернула ручку приемника: звуки рояля и глуховатый голос наполнили тишину. Женщина стала отбивать ногою такт, очень точно, ритмично.
      - Может, и нам подняться, а?
      - Не хочу больше ее видеть. Близко подходить не хочу.
      - Угу, но вам бы, знаете чего, вам бы позвать полицию.
      Тут они услышали на лестнице шаги. Коротыш вошел в комнату нахмуренный, озадаченно поскреб в затылке.
      - Там - никого, - сказал он в явном замешательстве. - Смылась, наверно.
      - Гарри, ты балда, - объявила женщина. Мы тут сидим безвылазно и уж наверняка бы не пропустили... - Она осеклась под его острым взглядом.
      - Я всю квартиру обшарил, и никого там нет, ну ни души. Ни души, ясно?
      - Скажите мне... - Миссис Миллер встала. - Скажите, большую коробку вы видели? А куклу?
      - Нет, мэм, не видел.
      И тогда, словно вынося приговор, молодая женщина обронила:
      - Да-а... И такой поднять тарарам...
      Миссис Миллер тихонько открыла дверь своей квартиры, прошла на середину гостиной, постояла, не двигаясь. Нет, с виду как будто ничего не изменилось: розы, пирожные, вишни - все на месте. Но комната опустела; и даже если бы исчезла вся мебель, все привычные глазу вещицы, она и то не казалась бы такой опустевшей - безжизненная, застывшая, как похоронное бюро. Перед глазами маячил диван, какой-то чужой, но чужой по-новому, и в том, что на нем никого не было, таился особый смысл, пронзающе-ужасный: уж лучше бы на диване лежала, свернувшись клубочком, Мириэм. Миссис Миллер все глядела и глядела на то место, куда своими руками поставила коробку, и секунду-другую пуф бешено вертелся у нее перед глазами. Потом она выглянула в окно: да, бесспорно, река там, вдали, настоящая, бесспорно и то, что сейчас идет снег, но все равно ни в чем, что видят твои глаза, нельзя быть уверенным до конца: Мириэм здесь, это так явственно ощутимо, и все же где она? Где? Где?
      Славно во сне, миссис Миллер опустилась на стул. Комната теряла привычные очертания; темнело, темнота все сгущалась, и она ничего не могла поделать: не было сил поднять руку и включить лампу.
      Она закрыла глаза, и вдруг - толчок изнутри, ее словно вынесло на поверхность, как пловца, что выныривает откуда-то из глубоких зеленых глубин. В дни ужаса или безмерной скорби бывают минуты, когда разум застывает, будто ждет озарения, а меж тем покой исподволь окутывает его, словно обматывая пряжей; состояние это сродни сну или какому-то непостижимому забытью; во время такой передышки к человеку возвращается способность рассуждать спокойно и здраво. Ну, а что, если на самом деле ей никогда не встречалась девочка по имени Мириэм? Если тогда, на улице, она испугалась просто сдуру? В конце концов, это же не имеет значения - как, впрочем, и все остальное. Ведь единственное, что отняла у нее Мириэм, - ощущение собственного "я", но теперь она чувствовала, что вновь обрела себя самое - ту, что живет в этой квартире, готовит себе еду, ухаживает за канарейкой; ту, на кого она может положиться, кому может полностью доверять - миссис Г. Т. Миллер.
      Успокоенная, вслушивалась она в тишину, и вдруг до сознания ее дошел двойной звук: ящик комода открыли, снова закрыли; звук этот стоял у нее в ушах еще долго после того, как смолк: открыли-закрыли. Потом, постепенно, его грубая ощутимость сменилась шелестом шелкового платья, и шелест этот, такой деликатный, слабый, все приближался, все нарастал, и вот уже от него сотрясаются стены, и комнату захлестывает волна шорохов. Миссис Миллер оцепенела, глаза ее открылись - и встретили мрачный взгляд в упор.
      - Вот и я, - сказала Мириэм.