- Тут, Ковалева, подлостей никто не делал,- сказал декан,- и ты не очень...
      - Это кто как считает,- отрезала Маша,- что подлость, а что достижение. И вышла в коридор. Ее догнал Шаров.
      - Знаешь, Маша, декан меня вызывал... Не останавливаясь, Маша сказала:
      - В разведку с тобой не пошла бы, Шаров. Прощай, герой.- И ушла.
      Подняв воротник своей железнодорожной шинели, поеживаясь от холода, Шаров топтался против общежития, поглядывал на освещенные окна второго этажа и не решался зайти. Даже сквозь закрытые рамы доносился на улицу веселый шум свадьбы.
      Она справлялась все в той же комнатке общежития. По этому случаю мебель была вынесена, а вместо нее из столов и гладильных досок составлен один общий праздничный стол. Катю вместе с бельевой корзиной на этот вечер взяла к себе комендантша.
      Во всю мощь хрипел патефон. Объединенными усилиями хозяев и гостей стол уставлялся тарелками с капустой, свеклой, турнепсом, который в те времена перешел из кормушек животных на столы москвичей. Народу набилось видимо-невидимо. Кому не хватило места за столом, уселись на подоконнике, на фанерных ящиках, на сложенных стопками книгах.
      - Одни, правда, гарниры, но зато от пуза! - кричал летчик Андрей, разливал по кружкам и стаканам разбавленный спирт.
      - А где же Маша? Что за свадьба без невесты?
      - Одевается у комендантши.
      - Э, нет, нет,- говорил Сергей, пересаживая гостей,- так не пойдет. Что ж это получится - мединститут с одной стороны, а наши ребята отдельно. А ну, давайте, давайте, пересаживайтесь.
      Шло веселое переселение однокурсников Сергея студентов-автодорожников - к студентам-медикам, а более всего - к медичкам.
      - Интеграция, интеграция!- кричал кто-то.- Девушки, сюда!
      Кончилась очередная пластинка, и тут как раз появилась Маша с двумя подружками.
      Вместо старой гимнастерки, защитной юбочки и кирзовых сапог - платьице в горошек, туфли на высоких каблуках и прическа - самая настоящая парикмахерская прическа: светлые волосы, уложенные крупными волнами.
      - Братцы!- крикнул Ваня Пастухов.- Вы смотрите, Маша, оказывается, почти красавица!
      - Спасибо, Ваня, за "почти". Видно, у тебя остатки совести сохранились.
      Смеялись, шумно рассаживались за столом.
      - За вас, ребята; Маша, Сережа...
      - Нет,- сказал Сергей,- за тех, кто не вернулся. Все поднялись, молча выпили. Постояли.
      - Ну, а теперь за молодоженов!
      - Горько!
      - Горь-ко! Горь-ко!
      Обняв Машу, Сергей шепнул ей на ухо:
      - Подумай, мы живы...
      Шумела свадьба, наперебой выкрикивались тосты, пытались петь, сыпались анекдоты.
      - Да это что - детский сад? - кричал прежде всех захмелевший студент по прозвищу Тихоня.- Я вам сейчас потрясающий анекдот расскажу. Где у вас тут отдушина?
      Смеялись.
      Затаскивали на свадьбу всякого, кто проходил по лестнице общежития.
      - Можно к вам?
      В проеме дверей показался декан мединститута Проскуряков.
      - Вы?..- Маша с удивлением смотрела на него.
      - Простите, что без приглашения...
      - Заходите, Михаил Степанович. Вслед за деканом вошла его жена. Оба были нагружены свертками, тяжелыми авоськами.
      - Не обессудьте, мы тут с некоторым харчем, так сказать... Это жена Валентина Алексеевна. Проще - Валя.
      - Знакомьтесь, ребята, кто не знаком. Это наш мединовский декан Михаил Степанович и его жена...
      - Валя... Валя,- говорила жена декана, протягивая студентам пухлую руку в кольцах,- просто Валя...
      - Еще раз простите, что ворвались без приглашения...- говорил декан,- примите в компанию.
      - А вы извините, что так тесно. Садитесь, пожалуйста. Только вот продукты зачем же?..
      - Ну, это ты, Серега, брось,- усаживал Сергея на место Толкунов.Продукты как раз очень уместны... Э... да тут и вино и водочка... братцы, тут и колбаска и сыр - живем! Ну, товарищ декан, это очень симпатично с вашей стороны. А то у нас тут, -честно говоря, одни только гарниры, гарниры, гарниры...
      - Позвольте мне тост,- поднялся декан.
      - Тихо, ребята, дайте послушать...
      - Сегодня у нас с Машей произошло на комсомольском бюро нечто вроде столкновения. Принципиальное расхождение, если хотите... И тем не менее вернее, тем более - мне захотелось зайти, поздравить ее...
      Декан говорил гладко, как человек, часто выступающий и привыкший к тому, что его внимательно слушают. За толстыми стеклами очков в черной роговой оправе его глаза смотрели строго и умно,
      Он говорил хорошо поставленным низким голосом:
      - ... удивительный процесс происходит ныне в вузах: свежий ветер ворвался в наши аудитории. Вместо мальчиков и девочек со школьной парты, вместо детей, не нюхавших еще жизни, пришли вы, люди, опаленные войной, знающие о жизни такое, о чем иной старый мудрец не подозревает... Хочу выразить вам, товарищи, свое глубокое уважение, особенно же вам. Маша, и таким, как вы, девушкам, прошедшим дорогами войны, дорогами крови и страданий,- нашим дорогим сестрам. Земной вам поклон. Простите за некоторую высокопарность, но, поверьте, она от переполненного сердца. Декан сел на место, и все шумно зааплодировали.
      Тихоня, может быть, даже более шумно, чем требовалось, бил в ладоши, высоко поднимая руки и скандируя:
      - Вер-но! Вер-но! Мо-ло-дец, де-ка-ни-ще!
      - За тост спасибо,- сказала Маша, наклоняясь через стол к декану,но Ваню Пастухова не отдадим. Вы про фронтовиков еще не все знаете.
      - Ребята,- кричал кто-то из коридора,- дали бы для атмосферы музыку!
      - Пластинки у меня не первой молодости,- оправдывался Толкунов, вращая ручку патефона.
      - Ничего, крути давай! Летчик Андрей налил декану.
      - Ему нельзя...- зашептала Андрею за спиной мужа Валя, жена Проскурякова.
      - Ничего, это же разбавленный.- Андрей протянул свою кружку.- Давай, декан, чокнемся. Ты хорошую речь толкнул. Правильную речь. Давай. И чтоб до дна.
      Они чокнулись, выпили.
      - Бр-рр...- Декан поспешно закусил и опустился на место.- М-да...сказал он, оглядывая комнату,- невелика жилплощадь. Надо будет поставить вопрос... семья-то перспективная...
      Андрей рассмеялся:
      - Настолько перспективная, что вот справляем свадьбу, а у них уже имеется Катерина восьми месяцев от роду.
      Зашипел патефон. При первых же аккордах Маша и Сергей переглянулись.
      Послышался голос певицы:
      Утомленное солнце
      Нежно с морем прощалось...
      Маша закрыла уши руками.
      - Только не это!- крикнул Сергей.- Сними, сними, пожалуйста...- И сам бросился к патефону, остановил его.
      - Ладно, не надо музыки. Семи давайте споем... Пели. Пели и пили. Валя безуспешно пыталась удержать мужа, когда ему подливали спирт в стакан.
      - Товарищи, пожалуйста, вы не знаете, ему нельзя пить...
      - Отстань,- говорил досадливо декан.
      Он быстро хмелел. Подпевал студентам. Пил то с одним, то с другим на брудершафт.
      Он снял очки, и лицо его оттого необыкновенно преобразилось: глаза теперь не казались уже ни умными, ни строгими - это. были круглые, глупые и страшноватые глаза совы.
      . Общий разговор сменился множеством частных - по два, по три человека говорили, каждая группа о другом, и все сливалось в невообразимый гул. Приходилось перекрикивать его.
      Одни кричали о смысле жизни, другие о карточках, третьи выясняли, что есть любовь...
      Кто-то доказывал, что он умнее всех, кто-то поносил чинуш и бюрократов...
      Валя все тревожнее смотрела на мужа и перехватывала стакан, когда Проскуряков протягивал к нему РУКУ.
      Увлеченный беседой с сидящим рядом, летчиком Андреем, декан не замечал маневров жены... Пьянел декан - жестче становилось лицо, злее глаза, резче голос. Внешне опьянение ни в чем больше не выражалось.
      Но он уже не болтал, как прежде, то с одним, то с другим. Разговор теперь шел только с Андреем, только к нему обращался Проскуряков.
      -...общество наше,- говорил он,- разделено теперь вот так, красной чертой: по одну сторону вы, фронтовики, по другую - все мы, остальные, второй сорт. Я не оспариваю - были на фронте подвиги, конечно, были. Но, если разобраться, понимаете, копнуть. поглубже... Что такое фронтовая жизнь? Мы сидели на голодной норме, в иных местах просто голодали, а все шло куда? Фронту, фронту, фронту...
      К Проскурякову постепенно стали прислушиваться. Затухали другие беседы, и в конце концов декан оказался в центре общего внимания...
      Он не замечал этого и продолжал говорить, обращаясь только к Андрею.
      - ...Конечно, определенный риск быть раненым или убитым... Но риск был далеко не всегда. Знаем, как жили офицеры...
      - Миша,- дергала мужа за рукав жена,- Миша, нам домой пора, послушай, Миша.
      - Знаем и про трофейные шоколады и французские коньяки... Было ведь это? Было. Давайте справедливо.
      Сергей сидел, повернувшись в сторону декана, как бы напряженно ожидая чего-то.
      Маша, побледнев, взяла было его руку.
      Но Сергей встал, обошел стол и остановился рядом с Проскуряковым.
      Глаза декана зло поблескивали, ноздри острого носа раздувались, зубы хищно посверкивали за тонкими губами.
      - ... А как раздавались награды...- говорил Проскуряков,- что ж мы не знаем, сколько штабным деятелям сыпали боевых орденов?.. А девицам тоже знаем, за что давали... не секрет...
      Жена декана, видя, что катастрофы не избежать, опустила голову.
      - ... Что такое одна женщина среди сотен мужиков? Фронт, фронт, а физиологию не отменишь... Ведь не отменишь, верно?
      - Встать! - крикнул Сергей, схватив декана за грудки, и поднял его с места.
      Не поняв, что произошло, не протрезвев,. Проскуряков с недоумением уставился мутным взглядом на Сергея:
      - Что случилось?..
      - То случилось, что "позвольте вам выйти вон", как сказано у Чехова.
      Сергей и Андрей повели декана к дверям и вывели на лестничную площадку. Кое-кто из студентов попытался выйти туда же, но Андрей плотно прикрыл дверь, сказав:
      - Не надо, ребята, у нас тут будет разговор. Подайте только его вещички...
      Сергей между тем хлестнул декана по физиономии - раз, другой и третий.
      - Будешь отвечать! - неожиданно высоким, женским голосом взвизгнул Проскуряков.
      - Ответим, ответим.- сказал Андрей. Кто-то просунул в дверь деканову шубу и шапку, шепнув:
      - Ребята, может, подсобить?
      - Не волнуйся, справимся,- ответил Андрей и снова закрыл дверь.
      Продолжая по-прежнему держать декана левой рукой за грудки, Сергей поднес к его носу большой костлявый кулак:
      - Помни, мразь, слякоть обывательская, если еще раз посмеешь сказать слово "фронтовик" своим поганым ртом, узнаю и убью, помни, сволочь, не спрячешься, найду...
      В дверь просунулась рука с куском колбасы:
      - От его колбасы вот осталось. Вместе с Андреем Сергей свел декана вниз и открыл дверь.
      - Пусти...- просительно сказал Андрей и, отодвинув Сергея, поддал декану так, что тот вылетел на улицу прямо в снежный сугроб.
      Сергей кинул ему шубу, шапку и захлопнул дверь. Андрей подобрал с пола колбасу, открыл дверь и тоже кинул вслед.
      Митя Шаров, только было собравшийся уходить со своего поста, увидел, как некто вылетел из двери общежития и хлопнулся в сугроб. Подойдя ближе и узнав декана, Митя растерянно сказал:
      - Михаил Степанович... что ж вы ушли так рано...
      Плакала навзрыд Валя, деканова жена, и сквозь слезы бормотала:
      - Стыд... Стыд какой... Боже мой, какой ужас... идти надо...
      - Да плюньте вы на него, садитесь к столу... Все успокаивалось, студенты рассаживались на свои места.
      Сергей шепнул, усмехнувшись, Маше:
      - Кажется, я наладил твои отношения с деканом.
      - Переживу как-нибудь,- ответила Маша и поцеловала его.
      Общее настроение, однако, было испорчено. Все молчали.
      - Черт, нехорошо все-таки получилось. Декан как-никак...- сказал Тихоня,- подлец, конечно, но декан...
      - Да, пожалуй, скандала не избежать...
      Ничего, однако, не произошло. Ровно ничего.
      Никто никого никуда не вызывал, никого ни о чем не спрашивали - будто ничего не случилось.
      Декан, держался как ни в чем не бывало. Нормально здоровался со студентами, в том числе и с Машей. Деловито отвечал на деловые вопросы, словом, исполнял свои обязанности так, будто никогда ни на какой свадьбе и не бывал.
      И промолчал, когда общее комсомольское собрание не утвердило решение бюро об исключении Пастухова, ограничившись выговором с предупреждением.
      Зима в тот год стояла свирепая и тянулась бесконечно. Холодно было в аудиториях, холодно, в общежитии.
      Комендантша Котеночкина забирала к себе каждое утро Катю, возилась, кормила, ухаживала за ней, как за родной, но при этом, зайдя за ребенком, всякий раз с некоторыми вариациями выражалась примерно Так:
      - Уроды, чистые уроды... и кто только дал вам права. детей рожать?.. У самих в кармане вошь на аркане, а туда же - семья, детей производят... И нет, чтобы ребенка ростить,- куда там... "Мы ученые, мы книжки читаем, мы в тетрадочки пишем, мы по институтам бегаем"... День-деньской бегаем, бегаем, а дите Котеночкина пеленай, Котеночкина смотри, Котеночкина корми... Котеночкина обстирывай...
      Когда же комендантша оставалась наедине с ребенком, она давала волю своей любви, без конца целовала Катю, давая ей ласковые прозвища.
      Дурно сложилась жизнь этой женщины - без любви, без детей, и все доброе, что накопилось, что требовало душевного выхода,- все обратилось к чужому ребенку, что стал ей родным и так нуждался в ней, так радостно отзывался на ее ласки.
      Стоило Кате увидеть Котеночкину или только услышать ее голос, как круглая Катина мордочка расплывалась в улыбке.
      Как только грозная комендантша брала ребенка на руки. Катя хватала ее за нос или за губу и беззубо смеялась, ни за что не соглашаясь отпустить.
      И эти часы были счастьем, отпущенным Котеночкиной.
      Маша женским чутьем разгадала все это и старалась не задеть, не обидеть ее чувство.
      Комендантша принесла керосинку и велела Маше ставить ее с прикрученными, чуть-чуть горящими фитилями под бельевую корзину, в которой. спала Катя, ибо холод в комнате стоял ужасающий.
      Однажды ночью Маша проснулась оттого, что под одеяло к ней забрался мышонок. Маша не испугалась, не' почувствовала ни отвращения, ни брезгливости. Она просто вытряхнула его и плотнее завернулась в суконное одеяло, подоткнув края со всех сторон под себя.
      Однако через некоторое время мышонок снова оказался под одеялом и замер, прижавшись к Машиному бедру. От холода, что ли, спасался? Маша спала одетой, под суконным одеялом, и то никак не могла согреться.
      В общем, мышонок остался и каждую ночь стал забираться к Маше под одеяло, а к утру исчезал.
      Сергей смеялся и оставлял в углу то крошки, то корки хлеба.
      Так из-за холодов их семья увеличилась на одну мышь.
      Случалось, что комендантша Котеночкина, все так же грубо отчитывая Машу и Сергея, приносила им то супу в кастрюльке, то несколько картошек.
      Благодарить ее было невозможно. При первой же попытке она так их срезала, что больше они ей никогда и ничего не говорили, молча принимая драгоценные дары.
      Возвратясь однажды домой, Маша увидела на подоконнике небольшую закопченную кастрюлю. Заглянула - видимо, суп. Его было немного - примерно одна тарелка.
      Хоть и голодна была Маша, не прикоснулась, оставила суп Сергею.
      - А это что?- спросил он, увидя на столе кастрюльку, возле которой лежала ложка и кусок хлеба.
      - Котеночкина супу принесла, Я разогрела.
      - А ты-то ела?
      - Конечно. Ровно половину. Ешь, Сережа. Катя гуляет, скоро явится.
      Она уселась против Сергея и стала смотреть, как он ест.
      Сергей ел, набирая ложкой прямо из кастрюльки, и закусывал хлебом.
      Маша всегда любила смотреть, как он ест. На этот раз был миг, когда Маше показалось, что в глазах Сергея мелькнуло странное - не то удивление, не то другое что-то.
      - Не нравится?- спросила она.
      - Да нет. Очень здорово. Молодец комендантша. Когда Сергей расправился с супом, пришла Котеночкина с ребенком. В свободной руке она держала тарелку, на которой лежали четыре картофелины. Ворча, как всегда, она швырнула тарелку на стол и сунула ребенка в корзину.
      - Интересно, что б вы делали, если бы не Котеночкина? Сколько я буду с вашим дитем нянькаться? Завели моду сбрасывать на меня ребенка... Интеллигенция... А где же кастрюлька? Я в ней картошку варила в мундирах да грязную воду оставила.
      Маша и Сергей переглянулись.
      - Вот ваша кастрюлька, - сказал Сергей, - я ее вымыл...
      И, едва дождавшись ухода комендантши, они бросились, хохоча, друг к другу.
      В институте у Маши возникла серьезная проблема: она не могла привыкнуть к анатомичке.
      Казалось бы, после всего пережитого, после тысяч раненых, после бесчисленных смертей - что ей эти наформалиненные, отпрепарированные трупы, которые всеми воспринимаются просто как материал для работы... Но стоило войти в анатомичку, Маше становилось дурно от специфического запаха, стоявшего тут всегда. Она заставляла себя подойти к прозекторскому столу, но сейчас же шла прочь.
      Что только Маша не проделывала по советам бывалых студентов пробовала курить, глотала какие-то таблетки, ничего не помогало.
      На других девчонок ни запах, ни вид подготовленных для работы трупов не производили ровно никакого впечатления. Они болтали, разворачивали в перерывах занятий пакетики с едой, жевали свои бутерброды тут же, присев на оцинкованный стол, рядом с наполовину отпрепарированным трупом.
      Однажды, сбросив халат и выйдя в отчаянии из анатомички, Маша села на ступеньку гранитной лестницы. Тошнота постепенно проходила.
      Но что делать? Неужели бросать медицинский из-за этой дурацкой реакции?..
      - Дочка, а дочка...- услышала она хриплый голос.
      Рядом стоял старик - тот, что выдавал студентам трупы для занятий, вытаскивая каталки железным крюком из холодильника.
      Старик был какой-то весь дергающийся - то дернется него плечо, то вертанет головой, то на ходу одна нога зайдет за другую.
      Курил он непрерывно, сворачивая толстые скрутки махорки. Другой раз, поднося скрутку ко рту, он вроде бы промахнется, ткнет раньше в щеку или в подбородок, а уж потом только схватит губами. Некогда седые, а теперь ржаво-желтые прокуренные усы тоже по временам у него дергались.
      Как звали старика по-настоящему, никто не знал, а прозвище у него было Периформис. Это было название одной из мышц, и студенты давних еще наборов почему-то окрестили им странного старика.
      И, несмотря на то, что слово было иностранное, а старик очень русский, название подходило к нему.
      К старику обращались: "Дедушка Периформис, выдайте нам покойничка номер семь".
      И старик, дымя махрой, вытаскивал крюком седьмой труп из холодильника.
      Периформис уселся рядом с Машей и спросил:
      - Так что ты, дочка, на фронте была?
      - Была, дедушка..
      - Ну и что же - страшно тебе было?
      - Конечно, страшно.
      - И я думаю, кто храбрится - мол, ничего не боялся, - врет или вовсе войны не нюхал.
      Маша взглянула на старика.
      Он сидел, держа в пожелтевших пальцах самокрутку. Под раскрывшимся халатом был виден старенький пиджак с неумелыми штопками у краев карманов. Пронзительно жалко вдруг стало Маше этого человека.
      - Дедушка,- спросила она,- а кто у вас... семья у вас какая?..
      Дед ответил не сразу. Посидел, помолчал, затянулся и выпустил дым.
      Потом посмотрел искоса на Машу.
      - Мне такого вопроса не задавали лет, может быть, тридцать, а то и больше, пожалуй, гораздо больше. Давно нет тех, кого бы это касалось. Периформис и Периформис... Не то, что семьи, дочка, ни единой живой души не осталось из тех, что жили со мной в одно время. Ведь живет человек, как-то" чувствуя вокруг себя свое поколение. Кого-то любит, кого-то не любит. Одних знает, другие его знают. Это какой-то, ну, единый коллектив, если хочешь... И случается ли с тобой что-то, совершил ли ты что-то - невольно делаешь поправку на людей, примеряешься к людям, к их мнению, сравниваешь себя с ними и их с собой... и что они о тебе думают...
      Старик говорил совершенно интеллигентным языком, не вязавшимся как-то с его внешним обликом.
      Говорил он скорее сам себе, чем Маше.
      - ... Случится у тебя хорошее - и нужно, чтобы друзья радовались, враги завидовали... Или она... Ну, что она, бросившая меня, сейчас думает?.. Может быть, и не буквально такие мысли, но все это есть в подсознании, в атмосфере твоей жизни... Я и сам не подозревал тогда, как необходимо это окружение, они... И вот наступает время, когда не осталось никого и ничего от твоей жизни... Никого... Пустота... И ты живешь среди нынешних чужих для тебя людей и среди призраков тех, кого знал. Они остались только в твоей памяти, остались только в твоих снах... Проснешься, либо опомнишься вокруг молодежь, которой до тебя, естественно, ровно никакого дела нет... Периформис...
      Старик замолчал, и Маша спросила:
      - Дедушка, а кем вы были раньше?
      - Профессором теологии был. Знаешь, что такое теология? Наука о боге. Курс читал в Петербурге. Потом офицером был. И белым офицером был. Расстреливали меня красные за то, что я белый, и белые за то, что красный. Однако жив остался, как видишь... Долго был в Сибири... в разном качестве... Семья? Была семья и родительская, и моя, собственная моя семья... И много друзей и очень много знакомых... Все там...
      - Ну, а почему же?..
      - Сам я себе выбрал эту работу. Так мне легче... Да, совсем забыл, зачем я вышел и что хотел тебе сказать, девочка... Возьми - тут в коробке сушеная трава. Пожуй ее и всякий раз перед входом в анатомку пожуй. Никакой дурноты, никакой тошноты не будет. Гарантирую. А через месяц и травка не понадобится - привыкнешь. Проверенная штука. Ну, я пойду...
      С того дня кончились Машины мучения - трава!
      Действительно, она оказалась волшебным средством. Когда жуешь ее, какой-то острый запах, похожий на мяту, появляется во рту, и только этот запах да вкус мяты чувствуешь в течение. нескольких часов. И еще ощущение легкости в теле появляется, и ясность мыслей поразительная - такая то была трава.
      Очень хотелось Маше чем-то отблагодарить деда, да чем?..
      Хотела много раз подойти просто так, сказать что-нибудь хорошее, но боялась быть навязчивой: старик умный, тонкий, поймет, что жалеет его, обидится, а то и рассердится.
      Так и не подошла...
      Думала позвать домой, познакомить с Сережей, Катьку показать... Да как-то странно... Впрочем, может быть, по человечеству вовсе и не странно было бы?..
      Как часто мы не понимаем, что нельзя ждать, надо делать добро тотчас, как только мелькнет душевное чувство.
      А дед вскоре скончался, Узнали, об этом не сразу - был перерыв занятий в анатомичке, а когда пришли, стали звать: "Дедушка Периформис!"- вместо деда вышел молодой парень, новый служитель.
      Узнали - болел дед один и умер один.
      Один!..
      Навсегда, на всю жизнь. остался этот шрам на Машином сердце. Как могла она все-таки не подойти даже, - не сказать ему ничего - ведь ей одной он открылся, одной поверил, что. поймет... Дедушка Периформис... Пронзительно одинокий дед...
      ГОД 1977. 9 МАЯ
      Андрей легко перебежал улицу перед надвигающимися машинами и остановился у подъезда высокого дома, сверяя его номер с записанным на листке бумаги адресом.
      Улица была заполнена людьми, мотались по ветру воздушные шарики. Нестройно пели песни.
      А навстречу по мостовой лилось. обычное движение машин и автобусов.
      Номер дома оказался верным, и Андрей вошел в подъезд.'
      Серый, отлично сшитый костюм подчеркивал спортивность, мускулистость фигуры.
      Андрей не стал дожидаться лифта и взбежал по лестнице.
      По мере того, как он поднимался, усиливался разноголосый шум, он шел с площадки третьего этажа. Тут творилось нечто невообразимое: двери обеих квартир, расположенных. друг против друга, были настежь распахнуты, женщины, дети, мужчины, заполнившие обе квартиры, то и дело переходили из одной в другую, кто-то звал ребенка, кто-то прогонял собаку, кто-то переносил чемоданы. Какие-то девчонки гонялись, хохоча, друг за другом.
      Два симпатичных беспородных пса вертелись под ногами у людей, изредка огрызаясь на кошек - их тут было тоже несколько штук.;
      Андрей остановился в некотором. недоумении, еще раз сверился с бумажкой и номером, обозначенным на одной из квартир.
      Высокая девочка: лет двенадцати, перебегавшая через площадку, заметила две звезды Героя на лацкане серого пиджака, взглянула на Андрея и остановилась.
      - Простите - обратился к ней Андрей - восьмая квартира...
      - А вы Андрей? - ответила она вопросом.
      - Андрей... Откуда вы знаете?
      - Только на карточке у вас одна звезда... - А вы кто?
      - Я Аня. - Позвольте, чья же вы дочь?
      - Мою маму зовут Катя.
      - Боже мой! Боже мой... Катя... Я ее последний раз видел спеленутой в бельевой корзине.
      Аня рассмеялась:
      - Ну, мама с тех пор немного подросла.
      - С ума сойти! А Сергей, Маша - здесь они?
      - Конечно.. Дед дома, бабка в больнице на дежурстве. Да вы заходите...
      - Аня, а что здесь происходит? У вас гости? Аня снова рассмеялась.
      - Это все наши. Просто съехались на День Победы. Нас очень много. А сегодня все приедут до одного. Даже Володя прилетит с детьми из Америки... Пойдемте. Я вас к деду проведу.
      Аня взяла Андрея за руку и повела за собой.
      В комнатах было более шумно, чем на лестнице: здесь еще грохотал маршами включенный телевизор. Повсюду устанавливались и накрывались столы. Из кухни доносился звон посуды.
      Аня вела Андрея по коридору.
      Двое подростков безуспешно стучали в дверь ванной и кричали наперебой в два голоса:
      - Юлька! Чего ты закрылась? Нам мать велела под душем помыться!.. Юлька!..
      На кухне Сергей, сидя за столом, кормил с ложечки годовалого мальца.,
      - Ну, ну, - сказал, входя Андрей, - до чего же вы размножились!..
      - Андрюшка! - закричал Сергей.
      Он передал Ане мальца и бросился к Андрею.
      Молча постояли они, взявшись за плечи и разглядывая друг друга. Седые, крупные, сильные.
      И пока длилось это объятие, в кухне шла своя. жизнь - кто-то вбегал, кто-то выбегал, кто помешивал манную кашу в кастрюльке, кто ставил чайник на плиту, кто забирал у Ани ребенка и уносил его, кто-то кого-то звал.
      На стариков просто не обращали внимания, их не замечали. "Старики" выглядели молодо, и только седина выдавала их возраст.
      - Пойдем,- сказал наконец Сергей,- здесь не поговоришь. Они прошли на балкон.
      - Сколько же мы не виделись?
      - Последний раз это было на твоей свадьбе в сорок шестом.
      - Где же ты пропадал?- спросил Сергей,- Я искал тебя, но нигде ничего не мог узнать. Андрей улыбнулся.
      - Да и я не мог связаться с тобой. Далеко я был. И вот: только вернулся - сразу к тебе. Не знал даже, жив ли. А ты, оказывается, вон какую мультипликацию затеял... Сколь же у тебя?
      - Пятеро. Да у старших свои семьи - вот и получается такая орава. Послушай, мне кажется, у тебя какой-то акцент появился.
      - Да я, если хочешь знать, удивляюсь, что вообще русскую речь не забыл... Акцент... Я думаю- акцент...'
      - Поздравляю тебя, между прочим, со второй звездочкой.
      - Вчера только вручали. Еще не обмытая.
      - Вот сегодня у нас и обмоем. - Скажи хоть, чем занимаешься. Где ты, что ты?
      - Директор таксомоторного парка... до позавчерашнего дня.
      - То есть?
      - То есть позавчера сняли. Вот она жизнь - кому звезду, кого под зад. Да нет, шучу... Что сняли - ерунда. Просто этап борьбы. Я там большую драку затеял. Расскажу потом, если интересно.
      - Еще бы! А Маша? Как Маша?
      - Маша - молодец.
      - Она что - врачом стала?
      - Да. Могла бы ученую карьеру сделать. Ее на кафедре физиологии оставляли... Да вот - жизнь, ребята... Стала рядовым детским врачом. В больнице работает и на полставки в поликлинике. Педиатр. Да ты ее увидишь. Она должна сейчас прийти...
      - Ура!- закричала, выбежав на балкон, и перегнулась через перила Аня.- "Американцы" приехали! Дед, смотри - вон они подъезжают...
      Она замахала рукой выходящим из машины.
      - Володя!.. - кричала Аня вниз, с высоты третьего этажа. - Здорово! Парик мне привез? Севка, Севка! Ура!
      Прибывшие "американцы" тоже махали руками и что-то кричали Ане в ответ. Таксист помогал разгружать машину. Потом все они - Владимир, его жена и двое близнецов Савва и Сева - вошли в подъезд.
      - Он что, дипломат - Володя?
      - Дипломат. Современный малый. Практичный. Вот отпуск подогнал к празднику - это хорошо... Пойдем-ка встретим их.
      - И как только вы тут разместились?.. - Соседи в Ленинград укатили, оставили свою квартиру...
      В переднюю входили нагруженные чемоданами и сумками "американцы". Войдя в комнаты, они целовались со всей шумной гурьбой родичей.
      - Здравствуй, отец! - подошел Володя к Сергею.
      - Здорово, здорово,- поздоровался с ним за руку Сергей,- знакомься. с Андреем.
      - Владимир,- представился дипломат. Подошла его жена - с ней Сергей поцеловался и с детьми тоже. Представил всех Андрею.
      - Ну, как, Нина,- спросил он невестку,- не надоел он тебе еще, не занудил?..
      - Ничего,- улыбнулась она,- вы меня недооцениваете. Я, может быть, из него человека сделаю.
      Сергей указал Андрею на долговязого парня в вытертых до белизны на коленях джинсах.
      - Вот этот не подведет.
      - А чем занимается?
      - Нефтяник. Из Тюмени прилетел.
      Они шли по квартире, и по пути Сергей знакомил Андрея с членами семьи - взрослыми и маленькими.
      - А вот это та самая Катя... - сказал Сергей. Катя пыталась ножом открыть задвижку в двери ванной комнаты.