А на прощание "принимают в клиенты". Обвязывают вокруг шеи гитарную струну. Обычно потолще берут. Стягивают, чтобы легонько придушить, потом отпускают - подумай, мол. Не послушался учитель, не подал заявление являются снова, в отчете теперь будет "решительное физическое внушение", включается счетчик. Если и на сей раз упертый педагог держится за свое место, рвется сеять разумное, доброе, вечное - он попадает в больницу. Мизерная пенсия по инвалидности - это все, что ему в дальнейшем светит.
      И никаких совместительств - у "Струны" имеется черный список, и выложен он в Сети в открытый доступ... Формально как бы и ничего, виртуальная пыль, а принимая человека на работу, начальник, ежели не дурак, обязательно зайдет на всем известный сайт... Зачем начальнику лишняя головная боль?
      Мне еще, можно сказать, "повезло". Вечнобоязливая директриса Антонина Ивановна слишком стара оказалась, чтобы шарить по Сети. И о "Струне" до нее доходили лишь обрывочные слухи. На всякий случай она боялась, но... "Струна" была лишь одним из параметров ее мира, причем не главным. А вот скандал в департаменте пугал ее пуще ядерной войны. И потому на следующий день после случившегося предложила мне слинять без шума, "по собственному".
      Уроки уже кончились, в школе было непривычно тихо. Солнце протыкало острыми своими лучами незашторенные окна директорского кабинета, и пылинки плясали в световом столбе, демонстрируя броуновское движение.
      - Садитесь, Константин Дмитриевич, - сухо кивнула Антонина, указывая на стул, притулившийся возле ее массивного, заваленного бумагами стола. Вы, естественно, понимаете, о чем у нас будет разговор.
      Я, естественно, понимал, и оттого молчал.
      - В таком случае вы должны понять, Константин Дмитриевич, что ситуация крайне неприятная, крайне... До сих пор вы были прекрасным учителем, у администрации не было к вам никаких нареканий...
      "Ну конечно, - мысленно усмехнулся я. - Если не считать списка из тысячи пунктов..."
      - Но вчерашнее событие... оно ужасно! Поднять руку на ребенка... на ученика. Прилюдно. Спровоцировать скандал...
      - Вы хотите сказать, лучше бы я его в туалете отлупил? - я огрызнулся, сверля взглядом половицы паркета. - Чтобы без свидетелей, без шума?
      - Нет, ну зачем вы так? - сейчас же вскинулась Антонина. - Я ни к чему такому не призывала, но... Вы понимаете, что теперь начнется? Милиция, следствие, такой позор... и это перед фронтальной проверкой школы... А что скажет родительский комитет? Ну хорошо это Соболев был, неблагополучная семья, низкая успеваемость... два привода в милицию... может, там и не станут жаловаться... Но какой резонанс! Учитель... ребенка... ни с того, ни с сего...
      - Ну, положим, с того и с сего, - мне было противно говорить об этом. - Причину вы знаете, наверняка с детьми поговорили. И давайте условимся это мы обсуждать не будем. Никогда. Просто вот представьте себя на моем месте.
      - Уверена, я бы нашла верное педагогическое решение, - грустно взглянула на меня Антонина. - Да, конечно, это свинство с их стороны, испорченность... А что же вы хотите, такое время, телевизор, пресса эта демократическая, фильмы развратные... Но надо быть мудрым, надо быть выше этого. И потом... рисунка же этого после не нашлось, так?
      Я нехотя кивнул:
      - Естественно не нашлось. Мне, знаете, не до того было, чтобы сразу сцапать. А после дети подсуетились. Изъяли, в общем, компромат.
      - Вот именно, - устало подтвердила директриса. - И потому теперь вы никому ничего не докажете. Со стороны это выглядит, что неуравновешенный педагог ни за что ни про что избил мальчишку... Кстати, а вы уверены в своем здоровье? Может, имеет смысл показаться доктору, Константин Дмитриевич? В вашем случае это даже полезно. А то ведь в принципе статья вам полагается, Константин Дмитриевич. Нехорошая статья. Уж поверьте мне, за тридцать лет работы я таких случаев насмотрелась. И вижу в данной ситуации только один выход...
      Не нужно было профессионально заниматься предсказаниями, чтобы угадать этот выход.
      - Вам лучше уйти из школы, Константин Дмитриевич. Поверьте, мне жаль терять сильного предметника, мне нелегко будет заткнуть дыру в расписании, но ничего другого не остается. Поверьте, вы не останетесь без работы, сейчас такая нехватка кадров... я могу даже Киселеву позвонить, в 194-ю... Конечно, далековато, и школа не из лучших, прямо скажем, но лучше так, чем никак... Или 182-я, как только там капитальный ремонт кончится, может, уже к сентябрю...
      - Что ж, Антонина Ивановна, - я вздохнул, глядя на близоруко щурившееся начальство. - Я благодарен вам за заботу, но... Никуда я не уйду. Наша школа меня вполне устраивает, и не вижу оснований... Что же до ситуации... Мне кажется, вы преувеличиваете. Через неделю об этом уже забудут, тем более, учебный год кончается, а там каникулы все спишут. Я уверяю вас, что больше такого не повторится, я буду тщательно себя контролировать. А в данном случае вряд ли возможны какие-то последствия. Родители Соболева, как вы правильно заметили, вряд ли будут жаловаться. Скорее, они своему отпрыску по-свойски добавят. Да и сам Дима не может не понимать, что получил за дело. В общем, мне кажется, нам лучше сделать выводы из этой истории и забыть о ней. Простите, что доставил вам беспокойство, уверяю, это единичный случай...
      - Константин Дмитриевич, - протянула Антонина. - Не все так просто. Возможны всякого рода неприятности... не только те, о которых я уже упоминала. Мне не хотелось бы этого говорить... - она сглотнула, сделав долгую паузу.
      - Что вы имеете в виду? Если не милиция, не департамент, не родительский комитет...
      - Ну... - поджала бледные губы директриса, - есть такая информация... В общем, у учителей в подобных случаях бывают всякие сложности. У этого Соболева вполне могут найтись криминальные знакомства... Вы же знаете, мальчик он трудный, по таким колония плачет... Сейчас ведь ужасное время... Стоит лишь, как эта шпана выражается, заказать человека... А кроме того... Есть ведь и разные общественные организации... иногда, - понизила она голос, - экстремистского толка. Были уже подобные случаи. Поверьте, обращаться в милицию бесполезно. У них все схвачено.
      - Это вы насчет "Струны", что ли? - я невольно рассмеялся. Над полугодовой давности газетной статейкой только ленивый не смеялся. Все было понятно, пресса желтая, сенсация жареная, хотя написано и весьма лихо. Виктор Паклин, заслуженная акула пера, вновь оказался в своем репертуаре.
      - На вашем месте я бы не смеялась, - сухо заметила Антонина. - Да, конечно, в той статье сильно преувеличено, но дыма без огня не бывает. Так что подумайте, хорошенько подумайте, Константин Дмитриевич. Увы, я могу лишь просить - у меня нет формальных оснований для увольнения, тем более вы с вашим характером еще шум бы подняли... совершенно ненужный шум. В первую очередь вам самому. Вы этого не видите, а я вижу. Прислушайтесь к моим словам, Константин Дмитриевич... Я же вам только добра желаю.
      - Хорошо, Антонина Ивановна, - сказал я, поднимаясь со стула. - Я обещаю вам, что подумаю. Но уходить из школы не буду, мне здесь нравится...
      О том, что мне бы только переаттестацию пройти, после чего из гадюшника надо линять, я дипломатично умолчал. Пускай Антонина видит, какой я патриот здешних стен...
      Уже выходя из кабинета, я невольно обернулся. Директриса, прищурясь, глядела на меня. С грустью глядела и, как мне показалось, с пониманием.
      - Мы не опоздаем? - бросил я взгляд на серебристый браслет часов.
      - Вроде не должны, - рассеянно бросил Женя. - У нас резерв еще получасовой. Наоборот, ждать будем, пока остальные подтянутся. Кстати, обернулся он ко мне, - а почему ты отказался вождению учиться? Это ж такое дело, это нужно. Вот повертишь руль - сам поймешь. И Кузьмич тебе тоже все время твердит: учись, мол.
      - И пускай себе твердит, - надоедливо отмахнулся я точно от упрямой мухи. - Пока мне и без того дел хватает. И рукопашный бой, и стрельба... Блин, вы из меня что, боевика лепите? Я-то, наивный, полагал, будто в аналитическом отделе работаю...
      - Ты до сих пор не понял, что деление на отделы - это условность? усмехнулся Женя. - Людям "Струны" приходится всем понемножку заниматься, смотря по обстановке. Так что гордись, из тебя тут лепят специалиста широкого профиля.
      - Это что ж, и следователем придется поработать? - не удержался я от явно лишнего вопроса. Но Женя понимающе кивнул.
      - Хочешь чистенькие ручки сохранить? Похвально, похвально. Только вот не уверен, что получится. Мало нас, понимаешь. Мало! Тебе, небось, поначалу казалось, вон она какая мощная, "Струна", и связи, и деньги, и поддержка сам понимаешь откуда... - оторвав на мгновенье левую ладонь от баранки, он ткнул пальцев в крышу. - А по делу иллюзия это. Не хватает нас на всех, КПД у нас процентов десять от силы. Именно оттого, что народу мало. То есть, конечно, были такие настроения - набрать огромную толпу, поставить задачи и вперед...
      - И через несколько лет "Струна" превратится в одну большую мафию. Или партию, что еще хуже...
      - Раньше, Костян, раньше... - уныло откликнулся Женя. - Эту ситуацию Главный Хранитель просчитал, еще когда все начиналось. Главная сила-то не в количестве людей, сила в качестве. И вот потому раз в год мы проходим Испытание Струной. Так вот, об этом среди наших как-то не принято говорить, но есть смертные случаи, есть. Струна недостойных убирает.
      - А что мешает пропустить через Струну огромную толпу? - усмехнулся я. - Пускай каждый десятый подойдет, это уже много.
      - А про девять десятых подумал? Тоже сказал... - невозмутимо парировал Женя. - Струна тебе что, мясорубка? И, кстати, какое к нам отношение было бы в народе?
      - А сейчас какое к нам отношение? - очень искренне удивился я. По-моему, никакого. Я вот в Дальнегорске вообще про вас ничего не слышал. Хорошо замаскировались.
      - Ну, не совсем так. Иногда пускаем кусок информации. Статейка Малкина, к примеру. Полезная вышла статейка. Понимаешь, сволота всякая должна нас бояться. А страх должен быть адресный. Типа обидишь маленького придут крутые дяди, строго накажут. Для того и галстуки клиентам надеваем. Чтобы не дай Бог нас с мафией не перепутали. Был у меня, к слову, один такой клиент непонятливый. Из этих, "новых славян". Все откупиться пытался, все выяснял, кому дорожку перешел. А всего-то надо было дяде сына своего не обижать. А то, видишь ли, ручонки шаловливые... Короче, один ремень мы его схарчить заставили, второй... На третьем дошло. - Женя рассмеялся, явно вспоминая незадачливого папашу.
      - Так что, Малкин разве ваш человек? То есть наш... - немедленно поправился я.
      - Не-а... Зачем он нам такой? Просто слили выверенную дозу информации, он зацепился. Ему наши потом конвертик прислали, как бы второй гонорар. Раза так в три побольше того, что в газете он получил. Типа "работа проделана большая, полезная"... Так ты представляешь, этот урод вообще перестал для нас писать. И конвертик со всем содержимым отослал на абонентский ящик, который мы ему вместе с материалом залили. Типа "чтобы больше никогда... я честный человек... вы подтвердили мои худшие подозрения..." Вот, а ты спрашиваешь, наш ли это человек. Зачем нам такие нервные? Спринтеры, блин, с коротким дыханием... - со вкусом процитировал он.
      Когда Женя ударил по тормозам, я сперва даже не понял, что случилось. Просто дернулась грудь, наискось перехваченная ремнем безопасности, неприятно екнуло в животе, а серая лента шоссе застыла, словно убитая змея.
      - Ты чего? - вырвалось у меня, но Женя явно не собирался пускаться в объяснения. Спина его отвердела, руки вздулись веревками вен, а отраженный зеркальцем взгляд сделался злым и колючим.
      Впрочем, причина отчетливо обрисовалась впереди. Метрах в двадцати от нас, поперек полосы, стояла милицейская "Волга" с включенной мигалкой. И направлялся к нам постовой с полосатым жезлом, и вид он имел какой-то встрепанный и диковатый.
      Что такое? С каких пор милиция тормозит "Струну"? Что наши номера известны всем местным гаишникам, я не сомневался. А мы к тому же ничего и не нарушали.
      - Костян, - почти не разжимая губ, процедил Женя, - не дергайся и не пытайся геройствовать. Сиди тихо, я разберусь сам.
      - Да что вообще творится? - отчего-то прошептал я.
      Не отвечая, Женя быстро выхватил "мыльницу", с бешеной скоростью принялся давить кнопки. Потом, щелкая замком дверцы, сказал:
      - Тебя это не касается. Главное - ни во что не встревай. Наши сюда уже едут.
      И уже вылезая наружу, посоветовал:
      - Назад, кстати, глянь.
      Я глянул. Объемистый джип перегораживал шоссе, а в придорожных кустах наблюдалось какое-то нехорошее колыхание.
      Женя хлопнул дверцей и вылез навстречу гаишнику. Тот подходил не спеша и как-то неуверенно, точно не решив, что ему с нами делать. Впрочем, его тут же отодвинул непонятно откуда взявшийся плотного телосложения дядька в камуфляжном комбинезоне.
      Они встретились в пяти шагах от машины - пружинистый, неестественно улыбающийся Женя и, точно по контрасту, мрачный багроволицый мужик. Мне, терявшемуся в догадках, оставалось лишь слушать их разговор.
      - Ну что, Гусев, нагулялся? Пора в стойло. - Голос камуфляжного мужика был скучным, тусклым, словно горящая вполнакала лампочка. Но отчего-то мне казалось, что вот-вот она вспыхнет свирепым пламенем.
      - Не понимаю, к чему эти игры? - холодно ответил Женя. - Еще в прошлом году я по официальным каналам подал вполне официальный рапорт. По-моему, предыдущее начальство восприняло его вполне адекватно. Будь ко мне претензии - наверняка об этом стало бы известно и мне, и моему руководству. Нынешнему руководству, - со вкусом выделил он это слово.
      - Ты, блин, Гусев, хорош мозги засерать, - перебил его мрачный полковник. - Тебе сказать, как твое паскудство по уставу называется? Или сам знаешь?
      - Товарищ полковник, - Женя вел себя на удивление мирно, - вы не первый день на земле, должны вроде понимать, что ничего в этой жизни не делается по уставам. Можете считать, я просто поменял место службы.
      - Погавкай мне тут, щенок, - ощерился полковник стальными коронками зубов. Ох, и неприятные же воспоминания навеял мне его оскал! Тонкий серп месяца... темный, утоптанный снег... заброшенная стройка... лязг товарняка...
      - Слушайте, - все тем же миролюбивым тоном продолжал Женя, - да отнеситесь вы к этому философски. Ну нельзя же так, закрыть глаза и махать оглоблей. Поверьте, всем в итоге станут только хуже. И, в конце концов, зачем вам понадобился этот цирк? - обвел он рукой нечто, скрывавшееся в кустах по обе стороны шоссе. - Не проще ли пожаловать к нам на базу и там, в присутствии нашего руководства, все и обсудим? Вы что же, всерьез в "зарницу" играть собрались?
      Да, правильно я предполагал - эта тусклая лампочка была способна на большее. Полковник взорвался.
      - Ты сука, мля, интеллигентская, меня еще поучи, гной пиджачный. Да у твоей мамки столько хахалей не было, сколько у меня операций! Гнида гэбэшная: сдриснул при первом порыве, а теперь строит себе памятник из говна! Герой, ёшь тыть, незримого фронта!
      И гордый полковник ввернул такое определение, что не смог бы придумать и самый маститый врач-гинеколог.
      Женя, однако, прослушал все это спокойно и лишь заявил, глядя куда-то в перспективу:
      - Ну и к чему так нервничать? У вас ведь и давление наверняка подскочило, и сердце тоже... второй свежести. Резюме-то какое будет?
      - Тебе, говнюк, еще и резюме? - вновь раздулся полковник. - Ну так получай мое резюме! Вы арестованы, гражданин Гусев.
      - И на каком же основании? - деланно удивился Женя. - Ордер военного прокурора у вас, или в столе остался?
      Полковник коротко, без замаха, ударил Женю каблуком под коленную чашечку.
      - Лежать, падла! Мордой в асфальт! Ствол на землю!
      - Простите, а в какой последовательности? - точно и не заметив удара, поинтересовался Женя. - Сперва ствол бросать или ложиться? Кстати, у меня и ствола-то при себе нет.
      - Ща поймешь, - и полковник ловко выхватил из-за пояс пистолет. С виду обычный ПМ, на самом деле ствол представлял из себя нечто жуткое. Видать, очередное изделие тульских левшей, специально для Комитета. И, что самое страшное, обладатель оружия выстрелил. В Женю. С двух шагов. Очередью.
      Странное дело - треска я не услышал. Да и Женя не думал падать, пробитый добрым килограммом свинца.
      Происходило что-то невообразимое. Женя, казалось, размазался по пространству, он был всюду - и в то же время нигде. Полковничьи пули промчались мимо, уйдя в пустоту.
      - Ты чего творишь, чмо окопное! - резко выкрикнул увернувшийся Женя.
      Полковник отпрыгнул, проворно взмахнул рукой - и тут же раздался треск автоматных очередей. Лупили, казалось, сразу со всех сторон.
      Да, наверное, это все-таки трусость. Но вместо того, чтобы геройски выскочить наружу, навстречу пулям, я резко согнулся, едва ли не сполз под сиденье.
      И вовремя. Переднее стекло страшно дзинькнуло, покрылось паучьей сеткой трещин и медленно - или это вновь фокусы восприятия? - осыпалось внутрь. Дробь осколков забарабанила по спине, что-то чиркнуло над ухом, липкая соленая струйка стекла мне на губу - но при этом я совершенно не чувствовал боли.
      Как-то вдруг сразу я понял, что из машины все-таки надо убраться. Если хоть одна пуля пробьет бензобак... в таком случае у меня вообще не останется шанса.
      Рванув со всей силы дверцу, я тяжело вывалился на асфальт. Навстречу гостеприимным свинцовым птичкам, столь давно вившимся в моих поисках, тем самым... которых почему-то уже не было.
      Тишина стояла над миром, теплая майская тишина, и шел в этой тишине на негнущихся ногах Женя. Что-то поблескивало у него между пальцев - не то шпага, не то хлыст... Да нет, какая там шпага - обычная гитарная струна, "ре" малой октавы. В серебристой оплетке, хищно извивающаяся, жаждущая крови.
      Впрочем, она, похоже, насытилась. Вдали, привалившись к милицейской "Волге", сидел гаишник. То ли дремал, то ли что похуже. А совсем рядом, в двух шагах, лежал посреди шоссе полковник. Клякса, пятнистая клякса на сером.
      - И еще пятнадцать человек, - точно прочитав мои мысли, устало сообщил Женя. - В кустах. Некоторых я просто оглушил, а остальные...
      Он не договорил. И так было понятно.
      - Блин, - спустя мучительно долгую паузу выдохнул он, - как же идиотски сложилось... Ну ладно сам козел, моча в мозги ударила, крыша поехала, но ребят-то жалко... армейский спецназ. Эти-то и вовсе ни за что...
      - И ты... один? - во рту у меня давно уже пересохло, но лишь сейчас я это ощутил в полной мере.
      - Ну да, - печально кивнул Женя. - Боевой Резонанс Струны - вот так это называется. А что делать, Костян? Изрешетили бы они нас. Сам-то цел? Чего с ухом-то?
      - Да пустяки, - отмахнулся я. - Стеклом мазнуло. Жень, а что вообще было? Кто эти люди?
      Вопросы так и рвались из меня , но Женя не спешил отвечать. Вместо этого он нагнулся над поверженной тушей полковника, с явным усилием перевернул на спину.
      Сейчас я видел опавшие бугры мышц, холодное, чуждое загара лицо. Закрытые узенькие глазки... которые внезапно открываются - и что-то происходит. Из складок камуфляжной куртки, где утонула левая рука полковника, брызжет огнем... внизу сверх. Мертвые губы расплываются в печальной улыбке... а потом вдруг лицо его взрывается и опадает, улыбки больше нет... и глаза остаются открытыми... навсегда...
      И снова ослепительно-черная пауза, провал восприятия... а потом птичий щебет, легкий ветерок, одуряюще-вязкий запах весеннего разнотравья. И Женя, привалившийся к зелено-коричневой куче тряпья... не сразу я сообразил, что это за куча.
      Валялась рядом его черная, зачем-то дымящаяся "мыльница", а сам он... Скрючился, сжимая ладонями живот, и между пальцев, под желтой тканью футболки, набухало темное пятно.
      - Зацепил-таки, гад... Эх, дурак я.... не учел... - слова с трудом выползали из узкой, изломанной щели рта. - Это ж Мартыненко, волк еще тот... А мог бы и тебя зацепить...
      - Куда он попал? - пытаясь говорить деловито, выдохнул я. - За аптечкой бежать?
      - Успокойся, - прохрипел Женя. - Ты еще, пожалуй, намудришь... Сейчас наши подъедут, все по уму сделают. Иди, встречай. А я тут посижу, на ветерке... Эх, хорошо хоть Севку не взяли... Он ведь ужом извивался, просился... Шашлыков захотелось... Ладно, ступай.
      А сзади уже раздавались звуки тормозящих колес.
      Я и представить не мог, что их окажется так много. Или это у меня в глазах мутилось?
      - Там... Живот... Врача... - пролепетал я, падая в плотную, глухую тьму.
      Крепкие руки не дали мне расшибиться об асфальт.
      2.
      Не хотелось включать свет, хотя лиловые сумерки за окном давно перетекли в плотную, наполненную мокрым ветром тьму. Не хотелось вставать с неразобранной кровати, нащупывать тапки, щелкать выключателем. Зачем? Чтобы комнату затопил свет - желтый, точно лимонный концентрат? Чтобы предметы обрели острые свои очертания, чтобы всё вокруг стало беспощадно ясным, расчерченным на большие квадраты? Нет, сейчас мне нужна была именно тьма. Она обволакивала, она лечила, она милосердно скрывала от меня очевидное...
      Что самое смешное, физически я был здоров - ну, не считая смешной царапины за ухом. Это Женя сейчас в реанимации, под капельницей, и хотя доктор Павел Александрович, тряся кудлатой головой, уверял, что шансы есть, и вполне реальные шансы, я понимал - сейчас Женя похож на лодку со сломанной мачтой, без весел. Несут, крутят непредсказуемые течения, и к какому еще берегу ее прибьет - сие неведомо никому. Будь я верующим, наверняка бы сейчас молился.
      Но это - не мое. Я даже Севке ничего путного не сумел сказать, да и ни к чему... "Скрыть все равно ведь не скроешь, - Кузьмич говорил сухим, безжизненным голосом. - А ложь он нам никогда не простит. Значит, скажем как есть..." Правда, после первого приступа слез Севка держался куда лучше, чем я предполагал. Поселился в реанимационном отделении, и выгнать его оттуда не удалось еще никому - несколько не по разуму усердных медиков было уже покусано, и Кузьмич дал команду - оставить. В конце концов, его там как-то приспособили к делу - что-то подтирать, выносить...
      Два дня уже прошло, а лодка-душа так и моталась между двумя одинаково неприветливыми берегами. Я недоумевал: ну как же это? Мощная, обладающая тайными средствами медицина "Струны" должна творить чудеса. Как вот с моей ногой. На эти мои недоумения Кузьмич мрачно высказался, что на то и "Струна" - в любой другой больнице, будь то сельский медпункт или "кремлевка", смерть наступила б спустя три-четыре часа после выстрела. Без вопросов. "Ты хоть понимаешь, Константин, что такое пуля со смещенным центром тяжести? - проскрипел он, не поднимая на меня глаз. - Должен понимать, не зря ж четыре месяца занимался... Он сейчас не таблетками держится и не уколами. А тонкими вибрациями Струны... Это максимум, что в наших силах".
      Я честно пытался понять, хотя получалось не слишком. Да, уж очень многое я здесь видел, чтобы всерьез отнестись к словам про эти загадочные "вибрации", но все-таки до конца принять не мог. Ну не укладывалось оно в мои материалистический мозги. И даже последнее доказательство, расплывшееся по пространству тело, прозрачное для свирепого автоматного огня, так и подмывало объяснить случайностью.
      Но я уже понимал - что-то необратимо изменилось. Что-то сдвинулось в моей душе, открылись какие-то доселе наглухо забитые дверцы, и потянуло оттуда зябким сквознячком. Хотелось согреться, но тут ни камин не поможет, ни одеяло, ни даже крепкие мужские напитки.
      Давно ли я учил детей решать квадратные уравнения? И вот всего год спустя... Смог бы я вот сейчас выйти к доске, объяснять забавные свойства дискриминанта? Ведь параллельно в голове все равно крутилась бы мертвая лента шоссе, треснувшее лобовое стекло, блеклые, отражающие синее небо глаза полковника - за миг до того, как разлететься алыми брызгами...
      У сегодняшнего полковника глаза были такие же. Тусклые словно бутылочное стекло. Разительный контраст с мягким, проникновенным голосом, прямо-таки излучающим доверительность и расположение.
      Беседа в кабинете Кузьмича проходила довольно странно. Когда я, получив по "мыльнице" срочный вызов, шел туда, то уж никак не предполагал, что встречусь с посторонними. Видно, привык за последние месяцы к тесному кругу здешних людей.
      Но посторонние были. Во-первых, тощий и длинный, точно копье крестоносца, лысый дядечка в очень приличном костюме, скромно сидящий в кресле у стенки. Я как-то сразу понял, что он в штатском. Но под серым, в мелкую розоватую искру пиджаком вполне могли скрываться погоны. Причем полковничьи. Почему? В разговоре так и не всплыло звание. Но вот влезло в голову - и все. Про себя я окрестил его Полковником - и это очень ему подошло.
      Во-вторых, молодая женщина. Худенькая блондинка в голубом костюмчике изящного, но вместе с тем строгого покроя, в качестве прически стандартная "химия", в ушах дешевенькие пластмассовые клипсы... заостренное бледное лицо, на котором, точно выводок лисичек, едва пробившийся сквозь слой хвои, спрятались веснушки. Тонкие пальцы задумчиво крутят какую-то бумажку, носок белой туфли слегка покачивается.
      Почему-то все эти детали сами собой сложились в образ некой романтичной особы, которая, дожив чуть ли не до тридцати, еще не утратила прелестный, прямо-таки детской наивности.
      Только вот что она здесь делает? Или Кузьмич решил секретаршу завести? Раньше вроде б и так обходился.
      - Привет, Константин Антоныч! - кивнул мне привставший в своем исполинском кресле Кузьмич. - Присаживайся куда-нибудь. Тут у нас небольшое совещаньице сейчас пройдет. Надо все-таки несколько уточнить контуры недавних событий... ну да ты понимаешь. Поскольку ты единственный очевидец... И люди хотят тебя послушать. Вот, кстати, познакомься. Это, обернулся он к откровенно скучающей женщине, - Елена Ивановна. Из Столицы. Наша с тобой коллега. А это, - кивнул он в сторону Полковника, - Сергей Борисович, Зам.директора областного Управления Комитета Политического Надзора. Надо полагать, уже директор . Я не ошибаюсь, Сергей Борисович? Вроде со дня на день должен быть приказ о назначении... А это, - широким жестом представил он меня, - Константин Антонович Ковылев. Наш молодой сотрудник, очень многообещающий юноша. Позавчера он был вместе с Гусевым. Так что, как понимаете, видел все своими глазами.
      - Очень приятно познакомиться, Константин Антонович! - подскочил со стула Полковник и мгновенно оказался рядом, а моя ладонь тут же была стиснута его мощной дланью. Чем-то это походило на то, как вел себя Кузьмич при первом знакомстве. Та же суетливая радушность на переднем плане, а поглубже - некая настороженность.
      - Да, действительно, очень приятно, - подала голос столичная тетка, не торопясь, однако, совершать какие-либо телодвижения. - Надеюсь, мы быстро со всем разберемся...
      - Видишь ли, Константин Антоныч, - перехватил темп Кузьмич, - ситуация получается довольно неприятная. Восемь человек погибло. Кстати, при исполнении порученного им задания. И наш Евгений, сам знаешь... Всё бывает, все под Струной ходим. Проблема в том, что надо же это как-то... э...
      - Оформить, - негромко подсказал Полковник. - А то ведь картина ужасающая. Подразделение армейского спецназа, приданное в помощь полковнику Мартыненко, недавнему шефу областного УКПН, наполовину погибло при невыясненных обстоятельствах. А вторая, выжившая половина, ничего не помнит. Картина, напоминающая глубокую контузию.
      - Да уж постарались, - не без гордости кивнул Кузьмич. - Два часа мы им вытерли начисто.
      - Да все равно, - скривился Полковник. - В любом случае - пресса, родственники убитых опять же... они ведь не успокоятся. Не стану скрывать, в произошедшем есть и доля нашей вины. К сожалению, полковник Мартыненко никого, в том числе и меня, не поставил в известность о готовящейся операции. Нехорошо, конечно, так о покойном отзываться, но Всеволод Аркадьевич отличался волюнтаристским стилем руководства. Армейская косточка, да... Уверен, будь операция включена в официальный план, трагедии б не случилось.
      - И что за операция? - бесцветным голосом спросила Елена Ивановна. - В чем, собственно, состояла ее суть?
      - Да вы не стесняйтесь, Сергей Борисович, чего уж там... - грустно улыбнулся Кузьмич. - Сейчас не время играть в служебные тайны... Да и все свои тут. В каком-то общефилософском смысле мы с вами, можно сказать, коллеги...
      - Я бы выразилась - параллельные миры... - пробормотала столичная визитерша.
      - Ну... - замялся Полковник, - фактически я не в курсе некоторых деталей... Но согласитесь, вокруг Евгения Викторовича сложилась действительно сложная ситуация... Сперва почти год полное молчание... ни единого отчета. Он не отзывался на сообщения, мы не могли с ним связаться ни нашими методами, ни через Сеть... Потом этот его рапорт об отставке... странный рапорт, откровенно говоря. Я понимаю, насколько все непросто... и прежний начальник Управления, Максимов, понимал... потому и не форсировал событий... ни вам, ни нам не нужно резких движений, верно?
      Он вздохнул, скривился, точно надкусил больной зуб.
      - А потом начались кадровые перестановки. Максимову присвоили генерал-майора и перевели в Столицу, а нам прислали Всеволода Аркадьевича Мартыненко. Десантника... Кто-то решил, что именно такими вот боевыми кадрами, прошедшими огонь, воду и канализацию надо укреплять Комитет... Ну и начал этот Десантник руководить... разгребать, как он выразился, наше дерьмо. Ну и представьте его реакцию на Гусевское дело...
      Я с трудом переваривал услышанное. И чем больше я слушал, тем меньше мне все это нравилось. Действительно, странная картина. Женя... Веселый парень Женя...
      - Да, Константин, - печальным тоном поведал Кузьмич. - Ты единственный не в курсе... Впрочем, тебе и не надо было знать... лишнего. Но раз уж так сложилось... Теперь глупо скрывать... В общем, наш дорогой Женя, Евгений Викторович Гусев - старший лейтенант КПН. И три года назад был внедрен органами в "Струну".