Второй начинает бежать. Нет... не бежать - плыть, старясь выйти из зоны стрелка с "коброй". При этом сам он не прекращает стрелять ни на миг.
      Черный предмет достиг своей цели. Он движется медленней пуль, но при этом как-то странно вращается, подобно "звездочке" ниндзя. Громадная трещина рассекает лобовое стекло, предмет рушится в недра машины, шипит и мечется там, словно горящая белка.
      Салон охватывает пламя. Часть пуль, посланных амбалом с УЗИ, успевает задеть сидящего рядом с водителем...
      Человек с "коброй" палит по "круизеру". Кажется, он уже застрелил сидящего рядом с водителем и теперь поливает салон, пытаясь задеть оставшихся двух пассажиров. Второй "Гепард" объезжает первого справа, вырываясь на тротуар. Проблесковые маячки освещают округу бешеным голубым пламенем.
      Двое стоящих на дороге парней уже целятся по машинам из новеньких скорострельных винтовок. Еще один валится на стекло крайней витрины, забрызгав всю ее кровью.
      Из салона второго "Гепрда" выпрыгивают еще двое: молодая девушка с такой же "коброй", как и у парня в повязке, и высокий человек с тонкой бородкой - Сайфер.
      У него в руках только помповое ружье, то самое, что он всегда таскал под своим долгополым плащом. Девушка сразу бросается к парню, повернувшись к нему боком и быстро стреляя по людям на тротуаре. Один из них падает, ухватившись за раненое плечо, но добить его просто нет времени...
      Сайфер поворачивается назад.
      Джип неожиданно идет на обгон, пытаясь вырулить на встречную полосу. Из него выпрыгивают еще двое. Такое уже не под силу ни одному нормальному человеку, а значит, они в Резонансе. Впрочем, этим двоим удивительно везет, ибо откуда-то сверху, кажется, с крыши, на проезжую часть уже рушатся маленькие черные ядра, вроде тех, каким подожгли салон первого "Гепарда".
      Стрелявший все-таки промахнулся. Ядро падает точно перед машиной и разрывается. Оно никакое не зажигательное - простая мина. Асфальт рвется в клочья, поднимается вверх и летит во все стороны. Один из особо рьяных кусков падает аж на противоположный тротуар.
      Второй "Гепард" тормозит, выпуская остальных своих пассажиров. Сзади, со стороны Кутузовского переулка появляются две машины. Двери их раскрываются на ходу, выпуская еще шестерых стрелков, стремящихся как можно скорее рассредоточиться.
      Сайфер быстро стреляет, и крайний левый из этой шестерки медленно оседает наземь.
      Еще одна мина рушится сверху, снова мимо, но в этот раз много удачней. Джип бросает в сторону, он падает на бок и вылетает на встречную. Водитель новенькой "Волги", по глупости не успевший свернуть в какой-нибудь переулок, подальше от бойни, пытается избежать столкновения, но не может. Громадный корпус джипа ударяет в нее, калеча кузов и изменяя свое направление.
      Его скорость так велика, что "Волгу" швыряет о придорожный столб, плюща салон в гармошку, а исковерканная иномарка продолжает лететь куда-то вперед.
      "Круизер" неожиданно взрывается, кажется, ему пробили бензобак, парень с повязкой поднимает свою "кобру" вверх, стреляя по крышам. Девушка, прикрывающая его сзади, поворачивается к проезжей части. Все трое стрелков с тротуара уже готовы, и теперь она пытается нашарить того амбала с "узи". Рядом пылает первый "Гепард", кажется, у него просто-напросто загорелась обивка, но дым вокруг валит столь смрадный, что разглядеть за ним ничего невозможно.
      Сайфер стреляет еще раз. Еще...
      Он бьет редко, но метко. От напавшей сзади шестерки осталось лишь трое. Одна машина стоит, изрешеченная пулями, другая рвется вперед. Двое выскочивших из второго "Гепарда" стреляют в нее, пытаясь достать водителя, но тот скрылся за бронированным стеклом. Кажется, он просто пытается сбить врагов на полном ходу.
      Ему это почти удается. В последний момент оба стрелявших бросаются врассыпную, машина налетает на бампер "Гепарда" и, ударяясь, переворачивается... Падая на бок, она все-таки сбивает одного из стрелков, но второй продолжает палить на бегу, зацепив еще одного из атакующих с тыла.
      Парень с повязкой опускает свое оружие и оборачивается. Прикрывавшая его девушка неожиданно бросает "кобру" и удивительно быстро, на той же скорости, на которой и двигалась, падает на асфальт.
      Парень оборачивается на выстрел и бежит в эту сторону, уклоняясь от редких пуль. Стреляют откуда-то спереди, из-за горящего "круизера".
      Сайфер стреляет еще раз, но теперь уже мимо. Ударившая в спину очередь подбрасывает его вверх, а в следующий миг...
      - Стоп!
      Изображение замерло, и я тут же закрыл глаза.
      Ломило виски, перед глазами плясали бесконечные искры. Такое чувство, будто я не спал трое суток подряд. Голоса раздаются словно издалека, а в голове беспрерывно крутится мысль: в какой из машин был Юрик? В первой? В последней? Где?
      Сайфер роняет свое ружье... Он так привык к нему, так ему доверял...
      - Шикарно... - процедила сквозь зубы Ленка.
      - Terrorist wins! - пошутил кто-то.
      - Заткнись, Саломатин.
      Я пересилил себя и все же открыл глаза.
      Искры забегали чуть быстрее. Громадный экран над столом в комнате для совещаний показывал все то же, что и раньше: застывшего в полете Сайфера.
      Кутузовский - федеральная трасса. Вместо обычных гаишных игрушек тут установлены камеры КПН - последнее слово шпионской техники. Из их-то съемок как раз и смонтировали столь занимательное кино...
      Интересно, а почему наши воины плаща и кинжала не следят за соседними переулками, теми самыми, из которых возникла самая крупная группа нападающих? Может быть, не хватает средств? А может, ума?
      - Вот так, - заключила Лена. - В ходе столкновения погибло шестеро наших людей и двадцать пять нападавших.
      - Двадцать пять? - переспросил кто-то.
      - Да. Плюс еще трое ранены. Здесь просто не до конца...
      На какое-то время в комнате стало тихо. Я вновь обвел собравшихся взглядом. Я, Лена, еще несколько человек моего ранга, за компьютером сидит Маус. Из соображений секретности штатного техника к совещанию не допустили.
      Всю ночь он провел в своей комнате, компонуя записи камер, но сонным вовсе не казался. То ли на его подпитали энергиями Струны, то ли он слишком волновался, чтобы спать.
      - Итак, я хочу выслушать ваши соображения, - железным тоном сказала Лена.
      Когда она говорит таким тоном, с ней лучше не спорить.
      - О чем?
      - О случившемся, Хвостов. Вам, что нечего добавить к происшедшему?
      - А что? - Он глядит грустно и устало. - В принципе, мы ожидали, что это случится. Мы представляем, кто это сделал, и, по-моему, сейчас нужно решить вопрос о том, как...
      - Вы представляете? - язвительно бросила Лена. - Ну, Хвостов, поделитесь тогда с нами вашей великой мудростью!
      - Послушайте, Елена Ивановна, - по слогам выговорил Хвостов. Он тоже взвинчен и сдерживается из последних сил. - Вам ведь прекрасно известно КПН предупредил нас. Именно поэтому мы усилили охрану. И уж если по причине чьего-то разгильдяйства это не принесло никакой пользы...
      Лена ничего не ответила. Видимо, чтобы не высказать какую-нибудь злую колкость, о которой потом придется пожалеть. О чем ее предупредил КПН? Я ничего не слышал, равно как и многие из собравшихся.
      Снова игра в секреты.
      - Несмотря на их численный и, так сказать, тактический перевес, даже с учетом внезапности - у нас слишком большие жертвы, - хмуро заметил кто-то. - Слишком...
      - Против лома нет приема, - вздохнул Саломатин. - Видели минометчиков на крыше? Эту парочку слишком поздно сняли...
      Значит, с крыши стрелял не один.
      Да, кто бы ни были нападавшие, они знали о возможностях Резонанса и постарались предусмотреть всё. Тем не менее они все же не справились. Их было больше, на их стороне внезапность, да и оружием эти ребята обзавелись неплохим. Они знали, с кем им придется столкнуться...
      Интересно, кто это такой смелый?
      - Да, - кивнула Лена. - Пожалуй, вы правы, ну это теперь не актуально. Они одержали Пиррову победу. Я просто теряюсь в догадках, ради чего все это затевалось.
      - А кто это был? - спросил я. - Что за история с КПН?
      Вопрос был рискованным, и я знал это, но... Мне надо было узнать. Там, на Кутузовском, под грудой металла, в которую превратился его джип, погиб не кто-нибудь, не какой-то там абстрактный деятель - Юрик Осоргин. Единственный здесь человек, которого я считал своим другом.
      У меня было право задать вопрос.
      - Теперь уже нет смысла скрывать, - развела руками Лена. - Мы не вводили в курс операции весь отдел, в этом не было необходимости... Ну а теперь чего ж... - она отвернулась от собеседников, разглядывая что-то интересное на обоях. - Несколько дней назад Комитет Политического Надзора предупредил нас о некой неопределенной опасности. Их агентура в среде столичной организованной преступности донесла о появлении в городе новой конкурирующей силы.
      - Залетные? - удивленно произнес Саломатин. - Из Дальнегорска?
      - Нет, - отмахнулась Лена. - С этими бы проблем не возникло. Ребятишки прибыли из Сибири, с востока. Сначала явилась, так сказать делегация. Пытались разнюхать, как тут дела, потом пожелали встретиться с нами... Мы знали об этом, но во встрече отказали. Тогда нам казалось, что в этом нет смысла. Тем более, их главарь, некто Владимир Дьяченко, требовал встречи исключительно с руководителями высшего ранга.
      - Со Старшими Хранителями? Или... с Флейтистом?
      Лена пожала плечами:
      - Я даже не знаю, откуда это дитё возникло. Он не знал о "Струне" ровным счетом ничего. Это неудивительно. В некоторых областях департаменты еще в стадии создания, и если эти ребята не имели хороших прочных связей с вертикалью мафиозной власти, они могли видеть в нас обычных своих конкурентов... Вдобавок там примешаны наркотики. Знаете, эти отморозки обычно из числа наркоманов. Берсерки хреновы...
      - Но они не могли находиться в Столице, да еще в таком количестве и не понимать с кем связываются! - не выдержал Саломатин. - Елена Ивановна, это просто невозможно...
      - Да ну? - вскинулась она. - Это вот тоже невозможно. Так ведь, по вашей теории? - она указала в экран с застывшей картинкой, потом вновь опустила глаза и на какое-то время замолкла.
      Я сидел, стараясь понять, что же это такое творится, но мысли застыли на месте. Все, что происходило вокруг, не поддавалось никакому анализу. Это смахивало на фарс, разыгранный кем-то расчетливым и умелым... Вот только кем? Узнать бы...
      Зачем каким-то сибирским бандюгам устраивать эффектное побоище, рискуя положить всех своих? Не просматривалось в этом никакой выгоды, одна лишь звериная злоба. А значит, у злых зверей был дрессировщик. Тот, кто сказал "фас". Наверняка он действовал со смыслом, он закрутил тонкую политическую игру, из которой получит выгоду. Может быть, даже и не для себя, может быть, для народа или какого-то благого дела, но... Юрик остался лежать под искореженным автомобильным кузовом, а обитатели "Березок" в одночасье стали сиротами.
      Фарс... Я ничего не понимаю во внутренних бандитских взаимоотношениях. Насколько я помню, введенный в курс дела Хвостов как раз числится у нас первым специалистом в вопросах "братвы". Но он молчит, будто не зная, что говорить.
      Кажется, он и сам плохо верит в эту историю. А может быть, просто не знает, что делать дальше. "Струна" впервые угодила в подобное положение.
      А еще я не понимал, почему именно Юрик? Зачем его с такой помпой везти в Столицу? Ей-Богу, воспользуйся он электричкой и троллейбусом, ничего, быть может, и не случилось. Так нет - шикарный кортеж, покруче, чем любой министерский... Да кому он вообще нужен, смотритель Осоргин? Не в таком уж и большом чине. Ну да, Старший Хранитель. Как Лена, как Кузьмич, как та толпа на даче... Почему жертвой выбрали его?
      - Итак, относительно наших дальнейших действий, - будто прочтя мои мысли, вздохнула Лена. - Вопрос решен на высшем уровне и нам остается лишь воплотить его в жизнь... - на мгновение в зале повисла мертвая тишина. Оставить ситуацию как есть - значит подорвать авторитет организации. Подорвать авторитет - значит пустить насмарку все то, что мы наработали за годы. Выхода нет. "Струна" будет мстить. Вернее, не мстить. Не мстим же мы тараканам, когда их морим. С преступностью пора кончать. Радикально.
      По помещению прокатился легкий шорох. Такой шум бывает всегда, когда совещавшиеся обсуждают окончательное решение. Никто не возмущался, не кричал во весь голос. Все было на удивление штатно, будто бы ничего не случилось.
      - Именно поэтому, - продолжала Лена, - мне поручено создать группу, ответственную за проведение операции. Я бы хотела услышать ваши предложения о ее составе.
      Она бросила короткий взгляд в мою сторону, но я быстро отвел глаза, обозначая свою позицию. Мстить у меня не выходит. Не мое это амплуа. Фиговый из меня Зорро... А уж морильщик тараканов - и вовсе никакой.
      Часть седьмая
      Восхождение
      1.
      Я опаздывал - безнадежно и глупо. Ну что мне стоило вернуться хотя бы пятью минутами раньше? А теперь оставалось глядеть из окна, как эти двое вытаскивают Димку из подъезда.
      Огромные - раза в полтора больше меня, затянутые в черно-зеленую, переливающуюся чешуей кожу. Во дворе, безлюдном по ночному времени, ждет их готовый к отправке "круизер". Димка трепыхается в их руках, и с левой ноги слетает желтая тапочка.
      Пятый этаж - слишком высоко чтобы прыгать, а бежать по лестнице уже некогда. Ну почему, почему я отказался от пистолета? Предлагали же! Понадеялся, дурак, на Резонанс.
      А на что еще надеяться? Резко распахнув испуганные створки окна, я нашел в себе желтое пятнышко, огонек свечи, раздул его до жаркого костра и нырнул в гудящее пламя. Мир как всегда дернулся, замер на мгновение, а после повернулся ко мне другой своей стороной, где время застыло как мёд, где высота стала нестрашной, и лишь темная музыка сыпалась из подсвеченных фонарями облаков.
      Я прыгнул, и воздух подхватил меня, понес в сторону "круизера". Я уже видел перекошенное Димкино лицо, оставалось какое-то мгновение, чтобы, приземлившись возле машины, рвануть дверцу, но... Оказалось, "круизер" тоже умеет обгонять застывшее время. Взревел мотор, и вот уже нет никого, только метель бьет в лицо, острая, колючая, я бегу, хватая ртом ледяные осколки, а луна сверху смотрит своим равнодушным глазом, ей такое не впервой.
      Вот, где-то впереди, на горизонте. Но как догонишь? Даже в Резонансе нельзя бежать быстрее иномарки... она рассекает под полтораста кэмэ, и нет никакого транспорта...
      Нет, есть! Вот он, троллейбус, последний и случайный, изнутри подсвеченный лазоревым сиянием. Сквозь замерзшие окна не разобрать ничего, но и не надо.
      Я бегу ему вслед, проваливаясь по колено в сугробы, и он тормозит! Искра проскакивает над дугой, задняя дверь открывается, и я запрыгиваю. Теперь не уйдут!
      В троллейбусе тепло и пусто. На стенке наклеена реклама мобильных телефонов "ямаха", зачем они мне сейчас? Впрочем, надо срочно звякнуть по "мыльнице" Сайферу, пускай хватает свой помповик и срочно дует сюда. Только нет "мыльницы", забыл!
      - Это еще не самое главное, что ты забыл, - говорит Лена. Она стоит сзади, в белой до пят ночной сорочке, с распущенными волосами (и куда делась химическая завивка?). Что-то с ней неправильно, я не могу понять, но уже и незачем, она обнимает меня так нежно, как это было в тот единственный раз в Мухинске, она впивается в мои плечи удивительно сильными пальцами, наклоняется ко мне...
      И тут я понимаю, что же в ней не так. Она не дышит. Что не мешает игриво кусать меня за мочку уха, нашептывая всякие глупости, а потом вдруг ослепительно сверкнувшими клыками - белее полуденного снега! - впивается мне в горло. Не спеша - ведь оба мы в Резонансе - сочится черная кровь, падает кляксами на ее сорочку. Расплываются кляксы, застывают навсегда, не спасти.
      Самому бы спастись! Я, задыхаясь, бегу, никогда еще не приходилось так бегать - даже на Лунном поле, удирая от свинцовых птичек. Но, как и тогда, судорожная боль пронзает мою лодыжку, я валюсь навзничь, зарываюсь в снег, разгребаю его обмороженными пальцами, а под снегом - синий лед, а подо льдом - узкий, как кишки удава, лаз. Извиваясь, я ползу по-пластунски в колючей тьме, у меня еще есть шанс успеть, догнать, отбить. Я знаю, я не сомневаюсь в этом, потому что так говорил Юрик!
      Лаз то и дело меняет направление, тут тесно, не поднять головы, не то что встать на четвереньки, но я всё ближе к цели, я уже здесь, я вываливаюсь из пыльного платяного шкафа в гостевой квартирке корпуса "на сваях".
      "Березки" спят. Я бегу по длинным пустым коридорам, выскакиваю на улицу. Метель торжествует, облака наползают на побледневшую луну, но вот уже костровая поляна, и вкопан в мерзлую землю весь в капельках смолы сосновый столб, обложен поленьями, а к столбу высоко, в полутора метрах от земли, привязан Димка. Эти двое суетятся , пытаются поджечь отсыревшие дрова, ползают внизу точно два огромных черно-зеленых паука.
      Я узнал их - Стогова и Ситрек, добились-таки своего, дорвались! Бегу к ним, но воздух становится вдруг плотным точно резина, отталкивает, не пускает.
      А мальчишка со столба удивленно глядит на меня, ветер трепет его рыжие волосы, веснушки проступают на бледном лице, и это, конечно, не Димка Соболев, это он, странный мой знакомец Костя.
      - Думаешь, впервой? - мальчишка показывает глазами на первые, робкие еще язычки огня, просочившиеся в щели между дровами.
      И я понимаю, что он прав, и знаю, что не успею догнать его, бегущего по железному, басовито гудящему мосту, протянувшемуся от одного края бесконечности к другому. Костя мчится вперед как выпущенный из рогатки камень, волосы налипают на лоб, в глазах у него красное марево, а в голове лишь одна мысль - не надо! Что нагоняет его сзади? Ни свет и ни тьма, ни живое, ни мертвое, у него ни имени, ни формы, и оттого лишь страшнее. Успеть! Вперед, вперед!
      А оттуда, спереди - тонкий свист и ослепительно-рыжий, точно неочищенный апельсин, шквал жадного огня. Ревущее, обезумевшее пламя, огромная, слепая, не сознающая себя сила. И не догнать, не ухватить, не встать между ним и этой оглушительной стеной. Вот она накатилась, хлынула внутрь бессмысленной болью, сдавила сердце...
      На кухне шипела сковорода. Это было первое, что я услышал наяву. Потом уже прорезались сквозь плотную тишину шум города за окном, карканье голосистой вороны и громкое тиканье старых ходиков - единственной антикварной вещи в квартире.
      Оказалось, уснул я вовсе не в кровати. Затылок упирался во что-то жеткое, саднило горло, прерывистой болью стреляло в спине. Вот только остеохондроза мне и не хватало для полного счастья.
      Даже открыв глаза, я не сразу сообразил, в чем же дело. Солнечный свет падал мне прямо в лицо, а шипение сковородки доносилось откуда-то справа. Оказалось, я задремал на диване, напротив тихо бормочущего телевизора.
      Канал еще не работал (наверное, профилактика), а вчера я уснул прямо с пультом в руках, изучая ночные программы новостей. Так что ничего странного. Диванчик, рассчитанный на крохотные коробки советских квартир, совершенно не предназначен для сна, а его деревянная спинка похожа на нижнюю часть гильотины. Наверное, в свое время Прокруст работал с похожей установкой.
      Я нажал кнопку пульта, канал моментально переключился.
      - Но чтобы солить огурцы, нужно взять еще чеснок и... - вещала какая-то полная дама. Ведущая программы "Доброе утро!" затаив дыхание, слушала этот рассказ, словно никогда раньше не видела самой народной закуски.
      Я вновь нажал кнопку. Фильм про американских гангстеров. Еще какая-то передача о культуре. Вслушиваться времени не было. Я взглянул на часы и, убедившись, что новости будут нескоро, поднялся.
      Уснул я, конечно, в одежде, причем в той самой, в которой пришел домой. Разве только ботинки сменил на тапочки - не более того. Шипение на кухне все возрастало. Чем там Димка занят?
      - Здравствуйте, Константин Антонович, - не отрываясь от сковородки, произнес он.
      - Привет, - кисло отозвался я. Так, что мы имеем? Банка кофе, масло, сыр, паштет, чайник... Грустно, но что поделаешь? Бегать по магазинам нет времени... Сказать, что ли, Димке пару слов на эту тему? А если огрызнется? Хотя вроде не должен, не до того нам сейчас обоим, чтобы в глупые обидки играть. Юрика нет. Совсем, без вариантов. И потому всё вокруг будто пропиталось невидимой пылью.
      Я открыл банку "Нескафе", протянул руку к буфету и достал из него чайную ложку.
      - Константин Дмитриевич, - Димка снял сковороду с газа. - Звиняйте, но кроме яичницы ничего нету.
      - А ты? - спросил я.
      - Уже. Вам кофе делать?
      - Конечно.
      В душном воздухе повисла пауза. Я, работая вилкой, поедал яичницу, Димка дожевывал свой бутерброд и отхлебывал кофе. Мысли как всегда разбредались. Слишком много проблем и слишком о многом надо подумать, но голова после целой ночи на Прокрустовом диванчике болит, а шея тем более, да и трезво размышлять после отвратительного сна не получалось. Что же там такое было? Я не помнил ничего, кроме тяжелой, подкатывавшей к горлу тоски. Не успеть, я уже опоздал. Во всех смыслах. Ничего не вернуть. Не вернуть раздавленного в лепешку Юрика. Не вернуть Женю Гусева, который до сих пор в коме - я только недавно звонил в Мухинск, справлялся у Кузьмича. Не вернуть свою прежнюю, человеческую жизнь. Да и этого вот Димку не вернуть к родителям. Какие-никакие, а всё лучше, чем настырная забота "Струны". Мы творим великую музыку, от которой вибрирует Тональность - но не врём ли мы в каждой отдельно взятой ноте?
      - Константин Антонович, можно спросить?
      - Да, конечно.
      Между нами почти не осталось напряжения. Совсем не так, как днями раньше, когда тяжело было слово друг другу сказать, когда легло между нами какое-то мутное, грязное пятно. Смерть Осоргина прошлась по этому пятну ластиком. Мелко, глупо и мелко всё это, недостойно каждого из нас. Так почему же я стесняюсь попросить прощения? Почему в горле тугим комком шебуршится гордость? Неужели я так и не смогу ее выплюнуть?
      - Вы знаете, как погиб дядя Юра?
      - Его убили, - тусклым тоном ответил я. - Его и несколько человек из охраны...
      Сайфер падает на асфальт, роняет свое ружье и застывает на четком стоп-кадре капээновской камеры... Еще секунду назад он был жив... Я знал его хуже, чем проныру Мауса. Даже настоящую фамилию - Хлестаков - и то вспомнил не сразу. Да уж, посмеялся бы Гоголь. Сквозь невидимые миру слёзы.
      - Он мучился? - как-то глупо, совсем по-детски, спросил Димка.
      - Нет. Всё случилось быстро.
      Я старался говорить твердо и выглядеть убедительней. Получалось не слишком. Наши люди ведь даже тела его не нашли - там была равномерная каша из крови, железа и костей. Одно ясно - он умер. Наверное, и впрямь быстро.
      - И что теперь? - Димка закусил губу.
      - То есть? - не понял я.
      - Что теперь будет? Это ж не просто так...
      На мгновение мне показалось, что Димка знает много больше меня. Но потом сообразил, что вновь ошибся. Опять игра на полутонах, виртуозная музыкальная техника...
      - Ничего, - сказал я. - Вряд ли погибнет кто-то еще. Это стоило нападавшим громадной крови, а те, кто выжил, вряд ли уйдут от возмездия. "Струна" умеет мстить, когда надо. Вполне возможно, что в этой стране больше не будет бандитов...
      Слова мои прозвучали столь пафосно, что я подавился ими. Точно в детстве, поедая манную кашу с комками.
      - Вы поэтому "ящик" вчера смотрели? Да?
      - Да, - кивнул я. Это была правда. Другое дело, что ничего путного мне не попалось. В "Столичном криминале" обошли вниманием даже бойню на Кутузовском. Похоже, журналистов умело заткнули. Либо непосредственно "Струна", либо, что вероятнее, КПН по нашей деликатной просьбе.
      - Они же из блатных... ну эти, которые стреляли? - предположил Димка.
      - Не совсем, - я постарался внести ясность. - Они... ну бандиты, но не уважаемые. Даже не здешние.
      - Залетные, - подытожил Димка. - Гастролеры...
      Он поднес чашку к губам и, не сделав глотка, поставил ее обратно. Словно забыл. Давным-давно, в гадюшнике №543, я размышлял о судьбе своих учеников. Куда они денутся после школы? Тогда мне казалось, что Соболев очень удачно пополнит ряды шантрапы, мечтающей назваться гордым именем "братва".
      Подсознательно я относил его к тем, кто преклоняется перед этой "новой элитой", копирует их повадки и жаждет стать рыночным бригадиром, как в свое время мальчики мечтали об отряде космонавтов. Я ничего не знаю о своих учениках.
      - Сволочи, - сказал Димка. - Ненавижу их всех, ублюдков!
      - Кого?
      - Бандитов, - скривился он. - Знаете, как моему отцу от них доставалось. Приедет такая задница на тачке чуть ли не из золота, построит водил на автобазе и давай их лечить, кто тут "быки", а кто "бараны". Сам еще глазами зыркает, и дружки его за пушки чуть чего хватаются. Понты пихает, а сам зассал уже сто лет как! Ублюдки... Всех бы их в одну "братанскую" могилу, мать их... - тут Димка вдруг спохватился. - Простите, Константин Дмитриевич, я хотел сказать...
      - Ничего, - неловко улыбнулся я. - С педагогической точки зрения тебе надо бы прочесть мораль, но с человеческой я тебя поддерживаю. А педагог из меня сам видишь - никакой! Так что...
      В этот миг моя "мыльница" разразилась своим прерывистым звоном. Я аж подпрыгнул. Сам не знаю, почему - заклинило в мозгах что-то.
      Димка тоже вздрогнул от неожиданности, но секунду спустя тихо задрожал в накатившей на него истерике. Едва не пролив кофе, он с грохотом водрузил чашку на стол, одной рукой схватился за живот, а указательным пальцем правой тыкал в меня, заливаясь в беззвучном хохоте.
      - Что такого? - спросил я, вытаскивая "мыльницу".
      - Вы б себя видели, Константин Антонович! Дерганый слон на прогулке! Ну ваще...
      - Слушаю, - произнес я, стараясь не заразиться от него смешинкой. Вряд ли мне сейчас скажут что-то веселое.
      - Косточка, - судя по голосу, Лена была взволнована. - Слушай, тут всё поменялось. Есть срочная работа в офисе. Сам понимаешь, у нас все на военном положении.
      - Конечно, - я даже кивнул, хоть она и не могла меня видеть. Наверняка что-то связанное с "карательной акцией". Уж не дала ли нам организованная преступность организованный отпор?
      - Твой Маус заедет к тебе. Хорошо?
      - Когда?
      - Минут через пять. Он уже в дороге.
      - А как же... - я покосился на Димку. Как я оставлю его одного? А если и впрямь бандиты перешли в наступление и зачищают людей "Струны"? В этом случае вполне может статься, что и я, и этот адресок значатся в их списках. Вероятность мала, как у нас возможна утечка? И в то же время зароились в мозгу самые нехорошие подозрения.
      - Ты про Диму? - угадала мои мысли Лена. - Он сейчас рядом, да? Всё нормально будет, но подробнее поговорим, когда приедешь. Давай, до встречи!
      - До встречи.
      "Мыльница" пискнула и отключилась. Я посмотрел на Димку, и все мои навеянные сном предчувствия снова зашевелилось где-то в животе.
      2.
      - Дубининская улица, - голосом экскурсовода возвестил Маус. - Справа тянутся корпуса одного из крупнейших предприятий Столицы электромеханического завода имени Владимира Ильича Ленина, слева - жилые и административные здания, а также пути павелецкого направления железной дороги...
      Машина мчалась по узкой и совершенно безлюдной улочке. С минуту назад обогнав трамвай, мы оказались одни в лабиринте старых домов, заборов и всякого заводского хлама. Благодаря Маусу я вновь оказался в районе, где не был ни разу в жизни.
      А ведь вовсе не окраина. От Садового кольца - километр, не больше.
      - Зачем мы тут? - спросил я. Извилистый, в обход центра, маршрут начинал меня раздражать.
      - Да так, катаемся, любуемся столичным пейзажем, - Маус покосился в сторону зеркала. - Назад поглядываем.
      Я непроизвольно обернулся. Улица была чистой. Ни одной машины. Даже удивительно.
      - Что, даже так? - спросил я, вновь вернувшись к переднему виду.
      - Ну да, - кивнул Маус. - Собственно, ни за кем слежки выявлено не было. И тем не менее Елена Прекрасная распорядилась... Сами знаете... она перестраховщица.
      Справа от нас осталась пятерка мотоциклистов - громадные бородатые парни в косухах и черных очках, плюс девушка, отличавшаяся от парней лишь отсутствием бороды. Вся честная компания мирно болтала о чем-то, стоя в арке старого темно-кирпичного дома.
      - Байкеры, - бросил Маус. - Можно расслабиться.
      - Уверен? - зачем-то уточнил я.
      - На все сто. Этих я знаю.
      Мы пулей промчались мимо целой россыпи переулков, не свернув ни в один из них и, лишь когда улица повернула в сторону, увлекая за собой трамвайные пути, Маус решил влиться в поток.
      Заборы слева вдруг кончились, уступив место белокаменным стенам монастыря. Свято-Даниловский... Надо же! Кто бы мог подумать, где мы окажемся. Интересно, как Маус думает ехать дальше?
      - Все на ушах стоят, - неожиданно сказал он. - Знаете, шеф, по-моему, что-то страшное грядет. Зуб даю!
      - С чего ты взял?
      - С того, что это сильнейшее наше поражение. Бедные "братки", конечно, уже дохнут "не по-пацански", только авторитета это нам не прибавит. Всё слишком пошатнулось. Они поняли, что на нас можно и рыпнуться, что никакие мы не бессмертные демоны. Это раз. А два - Осоргин-то мертв.
      - И что? - не уловил я связи одного с другим.
      - И ничего. А вы не забыли, шеф, что он был Сменяющим?
      - Кем?
      Маус свернул в переулок, старательно избегая площади перед станцией Тульская, и, обернувшись, одарил меня таким взглядом, что я даже начал краснеть.
      - Шеф, разъясняю. Флейтист никогда не восходит к Струне один. С ним должен быть сменщик, на случай если она покарает пришедшего.
      - Зачем?