И на что же это намек? Дернулась у меня внутри какая-то жилка, но разум тут же пролил на нее холодный душ. Не так все было бы, решись она вернуть то, мухинское...
      - И каким же именно образом? - я старался говорить как можно суше.
      - На даче. Лужайка, шашлыки, вино... И люди. Очень интересные люди.
      Ну вот, разумеется. И нечего было мечтать.
      - А по поводу?
      Лена поглядела на меня странно.
      - Ты что, Косточка, совсем не ориентируешься во времени? Юбилей же у нас.
      - В смысле, у "Струны"? - уточнил я на всякий случай.
      - Именно. Годовщина первого Восхождения. По сложившейся традиции положено отмечать в непринужденной обстановке. Так что готовься... там большие люди будут. Самые большие. Ты меня понимаешь?
      Я сглотнул. Какие-то рыхлые у нее намеки. Вроде и все ясно, и, однако же, ощущается некая странность. С трудом удалось удержаться от фразы из анекдота - "а можно не приходить?" Но вряд ли ответом было бы "так и запишем". Здесь не лес, здесь водятся твари страшнее львов. И очень не хочется с ними встречаться. Как знать, может, там в полном составе соберутся мои судьи... те самые, чьих лиц я так и не сумел разглядеть в Мраморном зале. Впрочем, сомнительно. Чтобы по поводу заурядного учителя, влепившего заурядному школьнику заурядную пощечину, собирались "самые большие люди"? Это даже не из пушки по воробьям, это скорее атомной бомбой по инфузории.
      - И какая форма одежды? В смысле, что с собой брать, для шашлыков-то? Овощей, может, вина?
      Я сам понимал, что несу чушь, но почему-то не хотелось затыкаться. Росло у меня внутри мутное, пасмурное раздражение. Что ж ты, девочка Леночка, со мною так? Зачем эти игры? Ты не кошка, а я не бумажка на веревочке. Даже если сия веревочка называется Высокой Струной.
      - Форма одежды обычная, - вроде ничего и не заметив, откликнулась Лена. - С собой брать ничего не надо, давно уже закупились и затарились. Завтра в десять за тобой Микки Маус заедет.
      - А с Димой чего? С собой брать?
      Лена отрицательно качнула головой.
      - Что он, маленький? Посидит до вечера в одиночестве... о жизни подумает. Монстров на компе постреляет. А в наши взрослые игры ему пока рано.
      - А мне, значит, уже пора? Дозрел до компании высокого начальства?
      - Именно. Ты измерен, взвешен и признан достаточно большим мальчиком. И не хмурься, никто тебя не съест, честное слово!
      Неужели у меня такое красноречивое лицо?
      В коридоре было заметно прохладней. Или здесь кондиционеры такие мощные, или, что вернее, здание не успело еще прожариться до сердцевины.
      Я шел к лифту, не задумываясь о направлении. В голове крутилось завтрашнее "мероприятие". Почему на подобную встречу, в компанию Старших Хранителей, пригласили вполне рядового сотрудника... ладно, пусть даже начальника группы.
      Может, я наконец дождался сеанса с разоблачением? "Струна" любит делать красиво. Ренегата, глиняного, пробравшегося в славные ряды, решено предъявить высшему руководству? Вот, мол, каких мышей мы умеем ловить... И там, под сенью сосенок, на даче Самого Главного Струниста, меня и возьмут под белые рученьки...
      ...и не будет мне ни прощения, ни коридора...
      Не ездить? В конце концов, есть чудесная отговорка - солнце ныне жаркое и бьет очень больно. Даже и притворяться не нужно - достаточно прямо сейчас погулять с непокрытой головой. Часика три-четыре...
      А толку? Если я прав, и если у них не получиться красивого жеста - я просто тихо скончаюсь в своей постели.
      А нужен ли им красивый жест?
      Двери лифта открылись. В громадной кабине оказался всего лишь один пассажир - Маус. На нем были джинсы и майка с ухмыляющейся рожицей Масяни. В руках хакер крутил струну, просто так, тренировки ради...
      - О, шеф! - восторженно изрек он. - Вы не поверите, как велика моя радость от встречи с вами!
      - Поверю, - произнес я, заходя в кабину.
      - Вам вниз? Какое совпадение!
      Кабина дернулась, и на миг я ощутил, как уменьшилось земное тяготение. Все-таки не слишком это приятный транспорт - скоростные лифты.
      - А мы вас тут уже заждались, - заметил Маус. - Работы никакой. Компы вот-вот плавиться начнут, головы тоже... Вы там с собой дождь из "Березок" не прихватили?
      - Как-то забыл, - вяло ответил я, глядя то на дверь, то на отражавшее кабину зеркало.
      - Жалко. У нас тут, как видите, напряженка...
      - Заметил уже... Чем там наши ублюдки-спорщики кончились?
      - С эти двумя следаки работают, - Маус только плечами пожал, но потом вдруг оживился. - А с тем третьим вообще такая кора приключилась. Поймали мы его. Даже в Столице... Даже поймали. Короче, на Шаболовке бордель есть, ну во дворах там, как к Добрынинской идти. Вот, звонит Сайфу одна тамошняя кадровая сотрудница. Она вообще-то ментам барабанит, ну и нам постукивает порой... Вот, говорит, явился ваш Лысый. Он, прикиньте, не только по прозвищу такой, но и по жизни. Мы с Сайфом поехали его брать, а он... Не, ну умный же мужик, главное! Понял, что никакой Милан ему не светит, на юга ломанулся. Чтобы, типа, к беспределу поближе. Вот. Документы собрал, денег с друзей посшибал - и к бабам. Лежит себе разом с двумя, рассказывает, какой крутой. Прямо классическая сцена. Они его слушают, а он баки заливает, как какого-то лоха застремал... Я думаю, будет тебе, дружок, "Достучаться до небес". Подхожу сзади, типа крутой как три Тарантино вместе, пушку ко лбу подвожу, а он вдруг как вскочит, прямо с кровати в стойку айкидошную! Заорал - в борделе чуть стены не треснули, на месте подпрыгнул, поскользнулся и башкой прямо о столик. Насмерть, представляете? Вот так вот. Высокая Струна по-разному звенит. Порою слушаешь ее - сплошной саундтрек, никакому Голливуду не снилось.
      Двери разверзлись, выпуская нас в залитый солнцем холл.
      - Вы куда, шеф?
      - Домой.
      - Счастье какое! А мне еще тут работать и работать! После того как этот придурошный жрицам любви мебель попортил, меня на затыкание дырок бросили. В отдел техподдержки. Тете Лене, по ходу, не приглянулось, что мы его с Сайфом не поймали. Покуда вы в отлучке, временно прикреплен к технической группе здания... а это вам не кот написал...
      - Сочувствую, - неубедительно вздохнул я.
      - Нет, почему? - развел он руками. - Очень интересные коммуникации...
      Мне никогда не понять его жизненных пристрастий.
      - Ладно, до скорого!
      - До свиданья, шеф!
      Уже на улице я вынул "мыльницу" и набрал свой домашний номер. На всё про всё оставалось не так много времени. Не дай Бог Димка куда-нибудь сбежит погулять...
      2.
      Никуда он, конечно, не сбежал. Как мы и условились, ждал возле Нескучного Сада, на набережной. Всё в той же "вежатской" одежде, разве только лазоревую рубашку с погончиками сменил на черную майку, откуда радостно скалилась тигриная морда. Оказалось, выменял у кого-то из "березовских" ребят. Я не стал спрашивать, на что.
      - Здрасте, Константин Антонович, - расплылся он не хуже своего нагрудного тигра.
      - Привет, хищник, - кивнул я, бросив взгляд на часы. - Нам сейчас надо в темпе, чтобы за сегодня всё успеть. Поедем в "Аргентум", там и закупимся.
      Вот они, опекунские будни. Раньше мне и в голову не приходило, что это такое - содержать четырнадцатилетнего подростка. Одежда, обувь, канцтовары, учебники... не говоря уже о бесчисленных бытовых мелочах. Ладно хоть с деньгами не вопрос, а вот раньше, в дострунные времена - ведь не потянул бы, со всеми подработками.
      - А разве не на рынок? - удивился Димка. Привык, видимо, затариваться по дешевке на толкучках.
      - А! - махнул я рукой. - Деньги не жалей, за пиво платит король. То есть не король, а "Струна", и не за пиво, а за кефир... но ты меня понял, да?
      Он с некоторым сомнением кивнул.
      - Вот, кстати, держи! - я протянул ему мобильник, купленный только что, в салоне связи на Фрунзенской. Надо сказать, добрался я сюда с определенным трудом. Впервые в жизни поймал такси, и все лишь ради того, чтобы встретится тут, поближе к Ленинскому с его шикарными магазинами. Можно было бы сунуться в центр, но... Такие места продолжали меня пугать. Логикой-то я всё понимал, но вот подсознание...
      - Зачем это? - вытаращился на меня Димка.
      - Для связи. Чтобы мне спокойнее было. Ты же не будешь вечно сидеть в четырех стенах... даже четвертая "мечом и магией" когда-нибудь тебе надоест... Захочется погулять... Не привязывать же тебя на цепь... Коровам в старину тоже колокольчик на шею вешали. Ты, главное, помни наш уговор.
      - Да помню я, - он сунул мобильник в карман и отвернулся к реке. Та изгибалась, обвив спорткомплекс на другом берегу, и солнечная рябь, смешанная с грязноватой пеной, расплывалась на воде. Вниз по течению ползла, негромко урча, самоходная баржа, а за нашими спинами шумел оживленный проспект.
      Договор Димка помнил. Ему категорически запрещалось появляться вблизи бывшего своего дома, общаться с кем-либо из прежних приятелей, не говоря уж о родителях. Правила конспирации он принял без особого восторга, но возражать не стал. Знал ведь, что не от хорошей жизни...
      Ему еще предстояло этому научиться на практике. Каково это - проходить мимо дома, где живет подруга матери, ехать в троллейбусе мимо отцовской работы, заходить в магазин, в котором покупал подарки друзьям... Всё время преодолевая тяжелое, навязчивое искушение позвонить, разбить стенку неизвестности... Впору позавидовать киношному Штирлицу - всё-таки на чужбине оно как-то проще.
      Живы ли родители? Здоровы ли? Как сестра, не развелась еще? А племянница Люська? А Лариска? Ведь, оказывается, нечто еще шевелится в глубине.
      Я мог бы в подробностях разъяснить это Димке, но зачем? Парень неглупый, и сам понимает. Да и что ему мои переживания, когда огромная собственная беда заслонила ему всё? Теперь ему придется свыкнуться с ней, срастись - иначе гибель. Если выяснится, что он знал обо мне правду... знал и молчал... Защищать ведь его будет уже некому. И Центр психокоррекции наверняка не самое страшное из того, на что способна пойти обозленная "Струна".
      - Наверное, в "Веге" тебе было легче, - все-таки предположил я. - По крайней мере, там не приходилось прятаться и шарахаться от каждой тени. Там тебя никто не знал.
      - Нет, - помолчав, отозвался Димка. - Там нельзя говорить, что думаешь. И не только при взрослых... с ребятами тоже. Настучат как нечего делать. Типа искренняя забота...
      Да уж... сразу вспомнилось судилище в "Березках", пламенная девочка-обличительница. Пускай там и не все такие, но если даже каждый десятый, то держись... это ведь все равно, что современному ребенку провалиться в прошлое, в какой-нибудь пионерских отряд тридцать седьмого года...
      Со стороны вокзала показался речной трамвайчик. Небольшой белый пароходик медленно плыл, огибая все тот же спорткомплекс, на сей раз, правда, в другую сторону.
      - Вот еще что, - продолжил я. - Завтра с утра мне придется уехать. На день... может, на два. Если всё хорошо получится.
      - А может получиться плохо? - сейчас же вскинулся Димка.
      - Вряд ли, - поспешно возразил я. - Просто такова наша шпионская жизнь, в любой момент будь готов, что возьмут за ушко... и выдернут на солнышко. Вероятность небольшая. Короче, я к чему. У нас как с продуктами? В холодильнике есть что-нибудь?
      Димка скривился.
      - Что-нибудь есть.
      - Значит, нет, - подытожил я. - А ведь просил же утром, сходи, купи. Деньги выдал. Так и просидел за мечами?
      Мальчишка уныло кивнул.
      - Значит, кроме шмоток, еще и жратвой закупаться... и всё это тащить. А то ведь оголодаешь, знаю я тебя, фаната игрушек.
      - Тащить-то зачем? - не понял Димка. - Можно ведь и рядом с домом взять.
      Теоретически он был прав, но не объяснять же ему, что "Струна" поселила меня крайне неудачно. Приличных вещевых магазинов нет даже возле метро, а продуктовые... отравиться, может, и не отравишься, но мы же не в походе, чтобы хлебом да консервами обходиться.
      Вот я и предпочитал закупаться в цивилизованных местах. В таких, которые я неплохо знал, а вот вероятность встретить там знакомых колебалась возле нулевой отметки.
      Да, как гласит мудрость древних: кто чего боится, то с тем и случится. И в самый неподходящий момент.
      - Димас, блин! Да ты где был? Пиво пил?
      Голос я распознал не сразу. Некто Митрохин, еще один герой-восьмиклассник из незабвенного гадюшника. Я вспомнил, как юный Ромео увивался за Леночкой Башиловой и хвалился перед восхищенными сверстниками, как однажды пил пиво под партою на уроке литературы.
      Не зря гадюшник №543 метил в элитные серпентарии. Такие редкостные экземпляры там водятся...
      Несколько раз я видел из окна, как, подходя к ребятам на пару классов младше, Митрохин радостно раскрывал объятия, а потом резко бил кулаком в живот. Прикол казался ему забавным, несмотря на то, что всей школе было о нем известно. Попробуй увернись - получишь вдвойне. Несчастным шестиклашкам приходится молча стоять, ощущая как приближается к тебе боль в лице довольного жизнью школьного хулигана.
      - Димас, еш ты-ть! - Митрохин и впрямь здорово обалдел, встретив бывшего одноклассника. И, как мне помнилось, давнего другана...
      Меня, коротко стриженного и без усов, юный боксер к счастью, не узнал.
      - Митрохыч! - Димка аж подпрыгнул на месте и двинулся к бывшему однокласснику. - Ты чо тут зажигаешь-то?
      - Я наших ищу. Они куда-то сюда на "стрелу" прикоцали, а где, я не втыкаю. Вот и трусь тут как лох голимый!
      Двое школьников двинулись навстречу друг другу. Я остался стоять, лихорадочно соображая, что делать дальше. Димка и не думал нарушать нашего уговора, но тот нарушался уже сам собой...
      Совершенно незнакомый район, никто тут не живет... Только ведь всего не учтешь. Стрелку они тут, понимаешь ли, забили. Вот он, закон подлости в действии.
      - А мы, блин, все уж извелись, еш ты, куда, мля, Димас заныкался! Даже к родакам твоим ходили, только их дома не было! Три раза подряд. А ты тут, блин!
      - Я тут, Митрохыч! Тут я. Дай я тебя обниму, блин!
      Я даже и подумать не мог, что парень купится на сей подвох, но... Пожалуй, не ждал он такого от друга-Димаса, с которым не виделся едва ли не целый год.
      Только Митрохин раскрыл объятия, Димка удивительно ловким и метким движением врезал ему в живот. Соболев еще там, в гадюшнике, хлюпиком не был - напротив, первый парень на деревне.
      Но такой прыти не ждал даже я.
      Из глотки Митрохина донесся сдавленный хрип, он согнулся, держась за грудь (кажется, Димка бил не в живот, а в солнечное сплетение), и, шатаясь, облокотился рукой о ближайший фонарь. Бутылка пива выпала из рук, на асфальте расплылось темное пятно, живописно заблестели в солнечных лучах осколки.
      - Да ты, мать... - Он попробовал разогнуться, но, получив от Димки мастерскую подсечку, не удержался и брякнулся наземь.
      - Получай, сука, - Соболев размахнулся и со всей силы заехал парню ногой в лицо.
      И тут уже я не выдержал. Плевать на конспирацию, пошла она...
      - Ты что творишь, идиот!
      Похоже, мой голос произвел должное впечатление.
      Димка мгновенно обернулся и, встретившись со мной взглядом, замер точно кролик перед удавом. Из-за его спины доносились стоны и отборный мат. Митрохыч проклинал бывшего друга, грозя ему всевозможными бедами и не советуя появляться в родном районе.
      В общем, все как всегда.
      - Я бы так его не свалил. Неожиданность помогла, - сказал Соболев, глядя себе под ноги. - Надо же! Всю жизнь он всех на это ловил, а теперь сам попался... Придурок.
      Я огляделся по сторонам. Вагон был почти пуст. Странно, время-то шестой час, все должны ехать с работы. То ли жара, то ли все резко на дачи рванули... А скорее всего - случайность. Такая же нелепая, как встреча с другом Митрохычем.
      - Он никому не скажет, - Димка взглянул на меня, будто ища оправдание. - Его спросят: откуда синяки? Он ответит - семеро здоровых колдырей обработали. А про меня не скажет... А если и скажет, то неправду. Только зачем ему это?
      Поезд набирал обороты. Вагон бросало из стороны в сторону. На какой-то момент грохот начал глушить голоса, но это было и к лучшему.
      Я просто молчал. Молчал и пытался понять...
      Судьба опять объясняла мне, кто дурак. Снова и снова... На что я надеюсь, виляя по городу, где за каждым углом меня поджидает гибель? Зачем я тащу с собой Димку? Ради чего я взял его с собой? Ради него? Спасая от психокоррекции? Или чтобы спрятаться от собственного одиночества?
      А так ли это важно? Фарш невозможно провернуть назад, и остается одно - отвечать за тех, кого приручил...
      Почему Димка поступил так глупо? Что им двигало?
      ...Поезд ворвался на станцию. На миг пришла в голову идея поехать с двумя пересадками - по кольцу, зато не через центр. Лишь бы не встретиться с избитым Митрохиным, который, наверное, возвращается нынче домой.
      Нет. Так нельзя. Если я начну шарахаться от собственной тени, то лишь наделаю новых ошибок, а я уже на пределе, мой запас везения почти израсходован. Осталось совсем немного.
      Я не побегу. Ни сейчас, ни завтра. Будь что будет...
      - Он говорил, родителей не было дома, - неожиданно выдохнул Димка. Понимаете? Они три раза заходили...
      - Это ничего не значит, - ровным голосом сказал я. Главное - не показывать собственного волнения. - Они могли зайти в неурочное время... Твой отец все время в разъездах, мама тоже, наверное, на месте не сидит...
      - Я тоже так подумал, - кивнул Димка.
      Колеса стучали, отбивая свой вечный ритм. За долгие годы они привыкли к собственной участи. Равномерный гул и медленное движение по кругу...
      - А вы знаете, Константин Дмитриевич, - снова сказал Димка. - Я думал, не надо об этом говорить... Это же вроде как предательство. Но вы меня не поймете, будете думать - я дурак просто или выпендриться хотел, вот и побычил на него... Просто это он...
      - Кто он? - насторожился я.
      - Он сделал... ну фотографию ту. Я уже потом узнал, когда с вами все случилось. И не от него, а от ребят... Митрохыч сам испугался. Боялся, наверное, что я ему съезжу по соплям, чтобы других не подставлял. Ну вот... я и съездил.
      Есть ли мне какое-то дело до той старой, давно забытой истории? Какая разница, с чего всё началось? Могла быть и не фотография, а что-то еще. Судьба ведь если хочет укусить, то зубы найдет.
      - Знаешь, Димка, - вдруг сказал я. - По-моему, завтра что-то случится. Может, и хорошее...
      - Где случится? - не понял он. - Там, куда вы едете?
      - Да. Наверное...
      Поезд сбрасывал скорость. Это еще не станция - просто он вырвался далеко вперед и догнал своего предшественника. Нас снова тряхнуло, теперь уже в последний раз - и грохот стих. Где-то впереди, в душной черноте горел красный глаз семафора, преграждавший дорогу.
      Зачем я сказал Димке про завтрашний день? Снова захотелось с кем-то поделиться, вот и брякнул... А пацан теперь дергаться будет.
      Нас снова тряхнуло. Похоже, не все потеряно. Столичное метро - самое быстрое метро в мире.
      - Позвоните мне оттуда, хорошо? - сказал Димка. - Чтобы я знал, случилось с вами что-то или нет.
      - Угу, - отозвался я. - Если не позвоню до понедельника, значит, случилось. И тогда... даже не знаю, что тебе посоветовать. Только не бойся, я обязательно позвоню.
      3.
      И вдруг я вспомнил, где видел этого человека. Да, именно так! Огромный портрет в кабинете Кузьмича. И не маслом по холсту - скорее, увеличенная цветная фотография. Седой, слегка обрюзгший дядька с холодными, чуть, может, раздраженными глазами. Тогда я не отважился на вопросы - и в итоге все же получил ответ.
      А ведь еще в тот раз шевельнулось смутное воспоминание. Шевельнулось и сейчас же юркнуло во тьму. А теперь, в тени рыжих дачных сосен, в теплом запахе хвои и яблок, на фоне доносившейся из сада музыки, я наконец узнал его.
      Карпинский Максим Павлович, народный артист, тогда еще Союза... Конечно, это был он - первая флейта оркестра имени Казакова. Первая флейта... Нет, даже не так. Просто первый.
      Кажется, Люда, сестра моего одноклассника Сашки Антонова, проходила у него в консерватории мастер-класс. Или ее Лерой звали? Выветрилось из головы. Зато я прекрасно помнил, как в розовые годы моего младшеклассного детства он вел передачу по третьему. Как же она называлась... Ах, да, "Волшебная флейта".
      Детишкам о музыкальной классике. Очень, знаете ли, поучительно.
      Правда, особых пристрастий к музыке я в ту пору не испытывал, и потому в памяти отложилось немногое. Обрывки какой-то ужасно бодрой мелодии, добродушное улыбчивое лицо, старомодный, но аккуратный фрак и громадный бант на шее. Тогда он был совсем еще не стар - народный артист Карпинский. Тот самый, что сидел сейчас передо мною в широком кресле-качалке.
      Карпинский... Я был почему-то уверен, что он давным-давно умер. Последние десять лет его совсем не вспоминали, да и крутилось что-то в голове... то ли авария, то ли "тяжелая продолжительная болезнь". Или я чего путаю?
      - Вот, Максим Павлович, - Лена широко улыбнулась. - Познакомьтесь, наш молодой, но подающий надежды сотрудник. Константин Антонович Ковылев. Служит у нас меньше года, а уже Хранитель второй категории. Причем вполне заслужено.
      Она усмехнулась как-то смущенно, и я вдруг понял, что она слегка стесняется этого человека и уж точно боится опозориться в его глазах, словно маленькая девочка-ученица, влюбленная в своего учителя.
      Робость? Вот уж не думал, что это свойственно Лене. Еще недавно, когда она знакомила меня со здешней компанией, в голосе ее причудливо сочетались смеховые нотки и острые льдинки. Казалось, намекала: тут, Косточка, всё не так просто.
      Это я и сам понимал. Старый и тихий дачный поселок, погруженный в августовскую жару... Странный, если вдуматься, поселок, таких сейчас осталось немного. Не было тут ни новорусских коттеджей, притворяющихся старинными европейскими замками, ни двухэтажных курятников на распаханных до последнего сантиметра шести сотках. Почти все участки заросли соснами и березами, всюду тень и прохлада, словно солнце и не жарит с удвоенной силой - быть может, последний раз в этом году.
      Поселок явно появился на свет не в наше смутное время. Судя по деревьям, ему никак не меньше полувека. Номенклатурные дачи? Огромные, теряющиеся в глубине участки, казалось, подтверждали эту гипотезу. Только вот не было тут ни внушительного забора с колючкой, ни будки охраны. Да и смешно сказать - асфальта не было. От шоссе мы едва ли не километр двигались по грунтовке... вполне приличной грунтовке, но что здесь творится в осеннюю распутицу?
      Мы с Маусом проехали почти до конца длинной и прямой улицы. Метрах в ста, за невысоким сетчатым заборчиком, уже начинался бескрайний лес. "Запросто заблудиться можно", - пояснил юный хакер с таким видом, будто регулярно скитался в здешних джунглях.
      Джунгли, впрочем, были и на самом участке - между соснами росла высокая, едва ли не в пояс, трава, то и дело встречались одичавшие кустики некогда садовой малины, пара яблонь перед домом гляделась как-то чужеродно, словно по ошибке занесенный сюда осколок стандартного дачного бытия. Всезнающий Маус пояснил, что траву не косят специально - Старик любит дикую природу и терпеть не может организованных клумб или, того хуже, грядок.
      Что ж, видимо, он мог себе это позволить.
      Впрочем, с северной стороны дома обнаружилась и вполне цивильная лужайка, где вовсю развлекалось высокое струнное начальство. Пряно пахло шашлыками, тянулся в небо еле заметный в таком безветрии дым от мангалов, а разложенная прямо на траве клеенчатая скатерть была подстать своей сказочной сестре. Во всяком случае, в плане изобилия.
      Народу оказалось куда больше, чем я расчитывал. Человек тридцать, не меньше. Неужели все они - Старшие Хранители? И это ведь только столичное начальство...
      Лена, на сей раз облаченная в светло-серые джинсы и легкую, едва ли не воздушную блузку, приветливо махнула нам с Маусом рукой, но не подошла. Она колдовала над шашлыками, и надо сказать, довольно умело. Молча присоединившись, мы начали помогать.
      - Ну вот, и этот можно ставить, - промолвила она спустя пять минут тишины. - Ты, грызун, последи пока за шампурами, а я твоего начальника с народом познакомлю.
      Спустя десять минут интенсивных рукопожатий и не особо тонких шуток у меня все перемешалось в голове. Запомнил я лишь полного, идеально выбритого господина в полосатых шортах - им оказался начальник Патронажного отдела Геннадий ("Зачем вам отчество, Костя? Просто Геннадий, лады?"). Наверное, именно он должен на днях прочитать мой отчет о событиях в "Березках". Легко представить, как это луноподобное лицо неприятно сморщится. Сейчас, однако, оно лучилось добродушием. "Ни слова о делах! - успела шепнуть мне Лена, подводя к слегка уже набравшимся гостям. - У нас тут теплая неформальная обстановка, а всё остальное с понедельника".
      Более того, с веселым и очень дружеским выражением она познакомила меня с высоким, сухим дядькой, перебиравшим гитарные струны в поисках, должно быть, каких-то несуществующих в мире аккордов.
      - Вот, это Володя! - представила она гитариста. - Володя Ситрек, инопланетянин. Прилетел к нам с Веги. Эксклюзив, цените. А это Костя, очень многообещающий наш молодой кадр. Думаю, вам будет друг с другом интересно.
      Не знаю уж, что думал на сей счет руководитель "Веги", но лицо его осталось безмятежным. Крепко пожав мне руку, он попросил меня быть как дома - и вновь предался своим музыкальным опытам. На мой вкус, звучало вполне посредственно.
      После Ситрека был куратор неформальных детских организаций - в памяти отложилось что-то мелкое и ужасно суетливое, затем - начальник информационного отдела, главный техник, главный юрист, главный... лица этих главных слились в некое обобщенное пятно, напрочь лишенное каких бы то ни было деталей. Нечто подобное однажды уже со мной было - в Мраморном зале, когда я, как ни вглядывался, совершенно не мог разглядеть своих судей. И хотя логика подсказывала мне, что здесь их нет, здесь собрались крупные шишки, с самой вершины нашей музыкальной ёлки - но что-то скреблось внутри. Какой-то маленький, упрямый птичий коготок. А может, крысиный.
      Странное дело, но когда Лена в конце концов потащила меня в дом, знакомить с Самым Главным, мне стало ощутимо легче дышать. То ли сказалась прохлада старого деревянного дома, то ли просто надоело дергаться. В конце концов, всё равно не убежишь. Ни от судьбы, ни от Струны... которые, если вдуматься, одно и то же.
      Максим Павлович не спеша поднялся и протянул мне руку:
      - Здравствуйте, Константин. Простите уж мою медлительность. Ну да из этого кресла и молодой не скоро выберется. Мало что качается, еще и такое бездонное. Очень приятно познакомиться.
      - Мне тоже, - произнес я и добавил. - Я видел ваши передачи... В детстве.
      Лена странно кашлянула, будто призывая меня быть осторожней, и я осекся. Кажется, ляпнул что-то не то. Очень даже не то.
      Максим Павлович слегка поморщился и по лицу его, как выразился бы классик, пробежала тучка. Морщины на лбу проступили еще сильнее, а глаза сузились. Но спустя мгновение все прошло.
      - Да, - отрывисто сказал он. - Была даным-давно такая нота... Хотите чаю?
      - Ну... - замялся я.
      - Не стесняйтесь. Он у меня не обычный, на травах. У нас тут варенье свое, земляники-то в лесу много. А также малины, черники, брусники, - начал он перечислять со вкусом.
      - И что, не обирают? - во мне проснулся дремавший до сей поры дачник.
      - Да нет, - криво улыбнувшись, ответил он. - Здесь, знаете ли, мало кто живет. Все старики больше. Дети либо не ездят сюда, либо уже по Рублевскому строятся. А тут стало как-то пусто... Зато грибы... вот спадет жара, дождички прольются - и пойдут лавиной.
      - Замечательно, - я вовремя заткнулся, едва не ляпнув: "Никогда тут не бывал почему-то, надо бы съездить".
      Да уж. Никогда, Штирлиц, ты не был столь близок к провалу! Откуда это у дальнегорца хобби: путешествовать по лесам вокруг Столицы? Странный какой-то дальнегорец.
      Кажется, хлопотливый Максим Павлович с его чайком на травах, земляничным вареньем и пропахшей теплым деревом мансардой заставил меня расслабиться, вдохнуть нечто родное.
      А мне нельзя... Нельзя забывать, что именно он - создатель всего. И Мраморного зала, и лунного поля...
      - Так как насчет чая? - спросил он.
      - Да... вы знаете... - протянул я.
      - Мы тут до вас... Шашлыки... и прочие напитки... - извинилась за меня Лена. - Он как бы уже...
      А ведь я здешнее изобилие только понюхать успел, пока меня знакомиться не потащили. И сейчас вот лишают чая... Впрочем, я ее понимал. Чай - это здесь, наверное, долго, обстоятельно, а ей не хочется утомлять старика.
      - Ясно, - неожиданно согласился Карпинский. - Ну, ваше дело молодое... Понимаю. В таком случае пойдемте на балкон. Просто посидим, подышим воздухом. Я вижу, вам наши дачные причуды не чужды. В отличии от некоторых, - его глаза хитро блеснули, одарив Лену многозначительным взглядом. Пойдемте, Костя. Леночка, ты как?
      - Нет, нет, нет! - замахала та руками. - Я пойду-ка быть с моим народом... Там, где мой народ, к несчастью, есть.
      Максим Павлович грустно вздохнул и указал мне рукой на прозрачную дверь, выводившую на широкий балкон.
      Даже в "Березках" не было так хорошо. "Березки" на то и зовутся в честь знаменитого русского дерева, ибо оно произрастает там повсеместно. Ничего не имею против, вот только березовый лес - светлый, солнечный. А я почему-то люблю полумрак.
      Здесь же царили сосны.
      Балкон выходил на другую сторону, и звуки торжества доносились к нам лишь частично. Слышались бодрые восклицания, музыка... Порой мне казалось, что я различаю знакомые голоса: Лены, главпедагога Геннадия и даже Мауса.