"Струна" не особо маскировалась. Все здание заполняли ее службы, при входе висела скромная доска с золочеными буквами, повествующими о федеральном фонде. Торчавшие на другом берегу небоскребы "Газхима" и "Государственной Банковской Системы" были куда массивнее нашего, но пропустить сооружение в двадцать два этажа, да еще в столь дорогом и престижном районе возможным не представлялось.
      Ленин кабинет, кстати, был здесь на самом верху. Дальше шли лишь технические службы. Где заседало руководство я даже не представлял. Хотя, вполне может быть, что и под землей. Быть может, там же, где Мраморный зал - в недрах.
      - "Л&К-корпорейшен", туда их налево, - Лена взяла со стола пачку и извлекла из нее длинную дамскую сигаретку. - Нажрались, поспорили, что самые крутые, а теперь еще нас обвиняют. Мол, сами виноваты. Не будь вас, никого бы не тронули. Представляешь, какой сучонок?
      - Не будет ему Коридора Прощения, - как бы между делом отметил я.
      - Да уж наверно, - фыркнула она. - Третьего б еще сыскать. Спорщика.
      - Третьего? - я даже привстал из кресла. - Как? Их же двое там было. И мать показала, и камера засняла, откуда тогда...
      - Кость! - Лена даже руками всплеснула. - Ну ты прям порою как маленький. С кем они спорили-то? С Длинным? Нет. Там еще был. Третий. Тот, который на нас поставил. Он, пока эта парочка ребенка из окна выкидывала, в стороне стоял, похоже, и впрямь в нас верил.
      - И что? - усмехнулся я. - Думает теперь, что до него не доберемся?
      - Думает.
      Я кивнул.
      "Струна" не обошла никого. Ни фирму, столь распустившую своих сотрудников, ни сержанта Санька, потворствовавшего укрывательству. "Струна" работала, как гигантская мясорубка - и тому был повод.
      Вряд ли кто-то осмелился бы сказать, что вся честная компания получила не по заслугам. И то мало. Слишком мало для таких...
      Чем дальше, тем больше я понимаю, что "Струна" имеет право на ошибку. Без ошибок вообще невозможно, но даже не это главное. Ошибки - лишь оборотная сторона медали. Зато лицевая... Вот с тем же трехлетним Андрюшей... Если бы не мы - ведь и не почесался б никто, ни милиция, ни прокуратура, ни КПН... Так и ходили бы нелюди, рассекали б на джипах, оттягивались в барах... Наглые, уверенные, что платить не придется. А ведь пришлось, господа. И мне не хотелось думать, что не будь нас - не было бы вообще всей этой истории. Была бы какая-нибудь другая, не лучше. От перемены мест грязи...
      - Так что теперь надо этого третьего ловить, - Лена щелкнула зажигалкой и затянулась. Ненавижу эту ее привычку. Но ничего не поделаешь. Прошло то время, когда мое мнение здесь что-то значило. - Без него этого урода в Мраморный зал не потащишь. Их вместе надо. Сам понимаешь.
      - Понимаю.
      - Ну так вот следаки из нашего друга, - кивок в сторону темного экрана, - имя-отчество вытянут, а там, глядишь, и самого спорщика отроем.
      - Да он, небось, за бугром уже. На островах теперь греется.
      - Нет, - Ленка мотнула головой. - Некуда ему, как говорил ваш Кузьмич, с подводной лодки деваться. Во-первых, он явно из этой мафиозной компашки, а, во-вторых, никто его никуда не выпустит.
      - Да? Уже даже так?
      - А ты думал? Таможня и погранцы - это тебе не КПН даже. Давно с нами дружат. Прямо как мэр здешний.
      "Струна" полна сюрпризов. Впрочем, все это очень логично. Стоит вспомнить главу мухинской тайной полиции - и удивляться уже нечему. Игра идет всерьез.
      - Ну да третий этот пока не твоя проблема, - продолжила Лена, она сбила пепел, развалилась в своем кресле и, прищурившись, будто довольная кошка, промурлыкала: - Тебя, Косточка, теперь другие дела ждут. Хватит уже как маленькому по улицам бегать, - она усмехнулась. - Ты мальчик хороший, кто надо это понял. Так что тебе ныне особое задание. Не в Столице, но зато полностью самостоятельно будешь работать.
      - Да, - механически кивнул я. - Что ж это такое страшное? А?
      Лена улыбнулась.
      Ее кабинет наполнял какой-то удивительный запах, такого здесь больше нигде не было. Ни в одной комнате. Может какие-то благовония, или духи. Никогда не сталкивался с этим запахом. Даже в первые дни в Столице... когда мы еще были вместе... Ну... женщина, одно слово.
      Да и обстановка здесь не то что у Кузьмича. На полу лежит тигриная шкура, на стенах картины, на столе часы в виде пирамиды Хеопса. Очень не вязалось это с мухинской гостиницей, электрочайником и сушками из пакетика. Неужели когда-то мне казалось, что я понимаю эту женщину? Худенькая обиженная девочка... язвительная стерва... это лишь отдельные грани, а сколько таких граней от меня скрыто? Причем, возможно, навсегда.
      - Поедешь, Кость, с ревизией, - сказала Лена и тут же, поймав мой взгляд, сообщила. - Сама терпеть не могу роль проверяющего, но придется. В конце концов, это же не госинтернаты. "Струна".
      - Какие интернаты? - не понял я.
      - То есть? - она снова стряхнула пепел. - Кость, ты что не понял? Ты в Можаевкую область, в наш лучший детский приют поедешь, проверять его состояние. Что тут странного?
      Я только руками развел. Мол, ничего.
      Что у "Струны" имеется сеть воспитательных заведений, я узнал в первые же мухинские дни. Она достаточно широка и основательно удалена от Столицы. Содержатся там беспризорники, большей частью "Струной" же от чего-то (вернее, кого-то) спасенные. Помню, как на "базе" в Мухинске красивая девушка Валя расписывала мне все достоинства этих приютов. Звучало убедительно.
      - А почему я, Лен? Я же в этом ни ухом ни рылом. Тут же педагогом надо быть, чтобы разбираться...
      - Вот именно поэтому, - развела руками моя начальница. - "Струна" посылает туда не профессионалов, а людей со свежим взглядом, людей как бы посторонних. Работа там особых навыков не требует, зато дружить домами руководство и ревизор не будут. Они вообще друг друга не знают, - Лена вздохнула. - Сам понимаешь, коррупция такая штука - в любую щель пролезет. Даже к нам, - она затушила сигарету о пепельницу. - Ну, коррупция, может, громко сказано. Кумовство, приятельство... и недостатки покрываются, и решения принимают не в интересах дела, а по личным симпатиям.
      Часы-пирамида затянули какую-то странную мелодию. Кажется, закос под нечто китайское, не берусь судить, на сколько точный. На лотках продается целый океан ширпотреба, но Лену отличает строгий вкус...
      - Заодно познакомишься с тамошним руководителем. Юра Осоргин - человек интересный, - она хитро прищурилась. - И очень перспективный. Вот увидишь.
      Интересно, это намек? Мол, пользуйся шансом. Выше лезешь, дальше будешь? Не думал я, что кого-то здесь беспокоит рост моей карьеры. Впрочем, времена меняются, а мне, может, даже и полезно вскарабкаться повыше. По крайней мере, это лучше, чем жить в полуподвешенном состоянии между "низко" и "совсем высоко".
      Посмотрим, Елена Ивановна, посмотрим.
      - Нет, правда, - сказала она. - Чувствую, Юра тебе понравится. Да и приют у него образцовый. Второго такого нет... - она поморщилась. - Честно говоря, плоховато у нас это дело поставлено, воспитательное. Условия, конечно, хорошие, с государственной системой не сравнить, а все равно. Это ж на порядок сложнее, чем за бандитами с базукой гоняться. Вот и шарахаемся из крайности в крайность. Дети, бывает, от наших экспериментаторов не в восторге. Есть случаи побегов. А это, знаешь ли, симптом. У Осоргина-то с детьми порядок, но именно потому не все его в нашей системе любят. Были разные сигналы. Вот, в частности, потому ты и едешь туда. Пойми, никто не требует от тебя копаться в финансовой отчетности и прочей лабуде. Гораздо важнее твои собственные ощущения. Короче, поживешь там несколько дней, на свежем воздухе. Заодно и малость отдохнешь от наших гонок... с препятствиями.
      А что мне оставалось? Лишь взять под несуществующий козырек.
      "Струна" не стремится к показной роскоши. Зачем?
      Однако думать о лице фирмы приходится. Потому и здание наше выглядит соответственно. Внизу - охрана в строгих костюмах. Выше - всякие карточки, уровни допуска и, конечно же, лифты.
      В кабинетах - твори что хочешь. Благо народу у нас не так много и большая часть помещений пустует. Многие вообще закрыты, там царит вечный хлам со времен прежних хозяев, но вот в коридорах властвуют строгий уют, чистота и порядок. Видимо, кому-то из наших самых главных хочется особой, столичной респектабельности. Мухинская "база" в сравнении с этим небоскребом выглядит заурядным разбойничьим логовом.
      Приятно звякнув, лифт гостеприимно распахнул двери. Внутри было просторно, отделанные под малахит стены навевали романтические мысли. Я бросил взгляд на зеркало и, решив, что костюм мне идет куда больше бомжового прикида, надавил кнопку с цифрой десять.
      Световой счетчик взялся отсчитывать этажи. Девятнадцать, восемнадцать...
      Ну что еще за инспекция? Странное какое-то задание. Странное и подозрительное. Да и то сказать, в последнее время я непозволительно расслабился. Да, непрестанный взгляд все еще буравил мою спину, однако чем дальше, тем слабее. Электрическую дрель заменили маломощным ручным коловоротом. И страх мой, внутренний зверь мой, старый помоечный кот, оказавшись в тепле, свернулся клубком и задремал. Но вечный сон возможен лишь там, от чего я и непонятно зачем спасаюсь.
      Скоро предстоит новое, теперь уж плановое восхожденье к Струне. И что будет на сей раз? Раздавит всею своей музыкой? Удушит молчанием? Или всё будет как прежде? "Взвешен, измерен и найден легким"? А другие что, тяжелее? Чем лучше Сайфер или тот же Маус? Бескорыстные бойцы за детское счастье? Да ни слова я об этом от них не слышал. Им только приключения подавай, и непременно чтобы с зарплатой. А еще, должно быть, власть. Микроскопическая власть над растленным КулБоем, над продажным сержантом Саньком... Микроскопическая - но от того лишь более острая.
      Двенадцать, одиннадцать, десять...
      Лифт снова звякнул. Двери разъехались в разные стороны, я вышел в коридор. Интересно, кто проектировал здание? Не "Струна" и не по ее заказу. "Федеральный фонд" въехал в здание после того, как располагавшееся в нем министерство непонятно какой промышленности объединили с понятно каким Государственным Комитетом.
      Ремонт, конечно, проделали мы. Не было у нищего департамента денег на малахитовые лифты, систему наружной охраны и прочее. Однако в целом планировка осталась той же.
      Лифт находился не в центре здания, а в восточном крыле. Налево от него начинался шикарный холл, озелененный разнообразными пальмами и цветами. Никаких служебных помещений там не водилось. На некоторых этажах эстетизма ради силами местных сотрудников возвели небольшие фонтанчики, по углам располагались диваны, где можно было отдохнуть от работы, любуясь в окна на жизнь Столицы.
      Свернув же направо, ты попадал в лабиринт коридоров, два из которых опоясывали здание с обеих сторон, а остальные пронизывали насквозь, образуя множество помещений без окон. Они были либо закрыты, либо помечены табличками "Только для обслуживающего персонала!". Впрочем, мне и не слишком хотелось соваться в эти недра.
      Похоже, там, в темноте загадочных подсобок тянутся какие-то коммуникации, корнями уходящие вниз, к Мраморному залу, если вообще не к центру Земли. Туда, где не бывает никто за исключением Старших Хранителей.
      Возможно, именно там находились и лифты, ведущие вниз. По крайней мере, основная лифтовая секция дальше первого этажа не шла, а официальные подвалы "Фонда" не представляли из себя ничего особенного.
      Как глубоко расположен Мраморный зал? Вполне возможно - ниже любого армейского или правительственного бункера, а уж охраняется получше, чем пентагоновские объекты. Куда там штатникам до нашей Высокой Струны!
      Миновав северный коридор, я свернул в закоулок, прошел по освещенному ярким оранжевым светом аппендиксу и распахнул дверь кабинета за номером 1014.
      Дохнуло чем-то знакомым.
      Подумать только, за такой срок, а уже привык к месту! Не мое оно, конечно, а Мауса. Что-то (вернее, почти все) я бы тут поменял. Даже имею на это право, но...
      Я тут гость, хоть и главный, а гость должен не забывать великую мудрость про монастырь и его нормативные акты.
      В комнате царила полутьма. Окон тут тоже не было (чином не вышли хозяева), но к служебным секциям данный сегмент не имел ни малейшего отношения. Я заметил, что на остальных этажах ему соответствуют кладовые хозчасти.
      Верхний свет не горел, его без проблем замещал монитор и висевшая над ним лампа. Шкаф в дальнем углу, узкий, неудобный диван, стол, заваленный книгами и, естественно, компьютер в углу, куда уж тут без него.
      Маус сидел в своем рабочем кресле, читая книжку, на мониторе ползла какая-то шкала. Что-то у него инсталлировалось, издалека особо не разберешь. В колонках играла музыка. Все как всегда.
      Я вошел и хлопнул дверью. Маус вздрогнул и обернулся.
      - Ух, шеф, напугали!
      - А что ты не закрылся? - спросил я. Тот лишь плечами пожал.
      - Да, так... Сам не знаю, - он глупо улыбнулся. - Забыл.
      Я посмотрел на часы. Десять вечера. Скоро стемнеет, уже все-таки не июнь. Катится солнце на зиму, лето на жару...
      - Уезжаете, шеф? - спросил Маус. Откуда он знает? Лена только что осчастливила меня новостью, а этот тут как тут.
      - С чего ты взял?
      Похоже, вопрос был задан вовремя. Хакер в замешательстве отвел глаза. Так делают те, кого смогли уличить. В чем только, хотелось бы знать?
      Вот так поневоле и задумаешься: а не продолжаются ли проверки, о которых ты, Костя, уже позабыл? Не затем ли тебя привезли в Столицу, отправили на серию, прямо скажем, непонятных заданий, а теперь еще препоручили какую-то инспекцию?
      А я то думал, все будет просто и ясно. Нажмут пару кнопок - и все! Нет. Здесь доверяют не столько машинам, сколько людям, а те в свою очередь отлично знают дело. Ты думаешь, что игра уже кончилась, что ты вышел из нее победителем, но тут-то как раз все и начинается, и плетется вокруг тебя липкая паутина. Причем плетется совсем не тем, от кого ты ждешь такой пакости.
      Как же еще? По-другому нельзя. Логика любой спецслужбы описывается десятком очевидных аксиом.
      - А, слухами земля полнится, - пожал плечами Маус. - Вот куда - сие мне неведомо, а об остальном и в отделе поддержки узнать можно, у Маринки, - он задорно мне подмигнул.
      Я сделал вид, что поверил. Вряд ли Марина из отдела поддержки станет болтать всем подряд, кому и какие командировочные выписала, но все-таки... Пока разойдемся на заготовленные позиции, а там посмотрим. В конце концов, ну что такого, если Мауса "попросили" чуть-чуть за мной приглядеть? Ничего странного. Удивительно было, сложись все наоборот.
      Интересно, а может, в его компетенцию входит также подать знак другу Сайфу, если я покажусь ему странным? А "друг Сайф" и не задумается - просто всадит мне пулю из своей очередной игрушки и пойдет пить кофе в то заведение на Полянке. Он ведь профи, работу делает быстро и идеально.
      Что за мысли? Недаром говорится - самая первая мысль самая верная.
      - Еду я к некоему господину Осоргину, в приют для несовершеннолетних воспитанников, - нарочито канцелярским тоном изрек я, хотя командировочного предписания еще в глаза не видел и о формулировке мог лишь догадываться.
      - А, "дети Струны", - понимающе кивнул хакер. - И дядя Юра впереди. В белом кителе на бледном коне.
      - Кстати, а почему в кителе? - я сел на диван.
      Похоже, Маус знал несколько больше, чем положено ему по чину. По крайней мере, Осоргин для него не пустой звук. Уже интересно.
      - Как почему? - компьютерщик удивился. - Он же моряк бывший. На авианосце служил, в Южноморском флоте. Да вы в его этот лагерь поедете, все сразу поймете. У него этого хозяйства немерено. Шхуны, фрегаты, яхты... Пацанам мелким нравится. Девчонкам тоже.
      - А ты знаешь его? - решился я на вопрос.
      В конце концов, чем черт не шутит, может, и знает? Тогда будет проще. Хоть немного. Приеду туда подготовленным.
      - Кто ж его не знает? - Маус смотрел на меня с удивлением. Теперь он лишний раз убедился, что я Мухинском взращен и дальше его окраин ориентируюсь погано. Даже в делах "Струны". Что, собственно, и есть правда.
      - Осоргин у нас человек большого полета! Везде успел поучаствовать. И в южных делах, после Смуты. Там, его наши как раз заприметили. Потом уже, когда человеком "Струны" стал - и с работорговцами в Азии разбирался, и с "наркомами", и вот с беспризорщиной. Короче, везде поспел наш пострел, Маус оттолкнулся ногою от столика. Его кресло на колесиках подкатилось к дивану. Хакер показным шепотом сообщил:
      - Осоргин - такой человек! Его и Старшие Хранители слушают. Говорят, вплоть до... - он кивнул вверх и замолк.
      Почему никогда, никогда "Струна" не называет по имени своего лидера? Кто во главе пирамиды? Кто стоит выше Лены и кучки остальных Старших Хранителей? Сразу наш загадочный Главный Хранитель или кто-то есть между? Некое политбюро? И почему вообще вокруг этого клубится мутное облако таинственности?
      - Впрочем, не зря у него этот вес, - покачал головой хакер. - Есть повод. По крайней мере, если этот его лагерь с другими сравнить... Будет заметно. Я даже не понимаю - чего там инспектировать? Никаких гвоздей, блин. Вот Уральский наш приют - другое дело. А Осоргин...
      Он задумчиво смолк. Похоже, и впрямь был удивлен. Да и что тут странного? Будь он хоть трижды моим "дозорным", всей правды не знал бы так и так, а порассуждать Маус любит. Не зря же умственным трудом занят!
      - Короче, странная у вас командировочка, ну да мы вас тут будем ждать, - он наигранно прослезился. - И ждать, и ждать! Шеф, не бросайте нас в терновый куст, возвращайтесь скорее.
      - Хотелось бы, - честно признался я. - Мне с вами как-то спокойней.
      Лицом Мауса вдруг изменилось. Он стал каким-то серьезным. Даже взрослее немного, чем раньше. Удивительно. Вот так общаешься с человеком, долго общаешься, а не знаешь о нем ничего. В самом деле, ровным счетом ничего. Чтобы личный файл его просмотреть, рангом я пока не вышел, а о себе Маус умеет не говорить. Чуть повернется тема в ненужную сторону - легко перекинет стрелки.
      И в этом я хорошо его понимаю.
      - Нам с вами тоже, - произнес Маус. - Спокойнее.
      В этот миг за спиной у него поверх музыки вклинился длинный гудок.
      - Message! - оповестил женский голос.
      - Звиняйте, - компьютерщик повернулся к машине, вновь подкатившись к ней на своем кресле. - Похоже, "мыло" пришло. Похоже, личное.
      - Ну, коли так, - заключил я, - принимай мои скудные дела. Хотя и принимать нечего, я так зашел, сказать, что уезжаю. Тем более, ты и сам все знаешь.
      - Работа такая, - углубившись в систему, ответил Маус.
      - Ну, коли так, читай свое личное "мыло", а я пошел...
      - Эй, - он вновь повернулся ко мне. - Шеф, вы только, когда вернетесь, сразу звякните мне. Хорошо?
      Малахитовый лифт довез меня до первого этажа. Все дорогу я прибывал в гордом одиночестве. То ли слишком рано было для нашей конторы, то ли слишком поздно. Не обвыкся я еще со столичным ритмом, да и расписанием тоже.
      Внизу было тихо. Сквозь прозрачные стены виднелся тонкий серп растущего месяца. Как в древней детской передаче "спят усталые игрушки". Охрана у выхода вяло ждала посетителей. Таковых не наблюдалось.
      - До свиданья, - машинально произнес я.
      - Всего хорошего, - парень-"секьюрити" не шелохнулся. Как стоял в своем строгом костюме в паре шагов от металоискателя, так и остался на месте. Интересно, а откуда берутся такие, как он?
      Тоже "люди Струны"? Тоже проходят ежегодное восхождение? Или, сидя на первом этаже, ребята и знать не знают, что находится выше? Но выяснить сие невозможно. Начальник наружной охраны Гришин, молчаливый худой человек, пару раз заходивший к Лене в кабинет, наверняка вышколил своих подчиненных, и заводить с ними посторонние беседы - занятие столь же увлекательное, сколь общение с многоуважаемым шкафом.
      За разъехавшимися в сторону дверями начинался город, Столица. Сперва, конечно, тянулось крыльцо, потом огороженная территория с автостоянкой, ну а потом уже - собственно город.
      Я оглянулся назад.
      "Федеральный фонд защиты прав несовершеннолетних" - золотились буквы на черном мраморе. На самом деле мы числимся при какой-то парламентской фракции, хотя в реальности фракция числится при нас. "Струна" не лезет в политику, но среди государственных мужей так же много наших "друзей" и "клиентов", как и в мире уголовного бизнеса.
      Уж кому-кому, а им "Струна" привила любовь к детям всерьез и надолго.
      Я вышел за ограду и двинулся к метро. Офисный центр, построенный ловким столичным мэром чуть в отдалении от Кремля и правительства, соседствовал с простыми кварталами. Здесь тянулись и новостройки, и старые пятиэтажки времен повальной кукурузации, в узких переулках располагались мелкие фабрички, конторы и коммунальные службы. Ходили разговоры, что большая часть этих строений уже обречена - в недрах мэрии вызревают планы коренной реконструкции центра. Ничего хорошего я от мэрских планов не ждал, но и поделать ничего не мог. Здесь кончались возможности "Струны". Если никакие дети не пострадают - то и ладно.
      Быть может, через год здесь воздвигнутся очередные банки и супермаркеты - бетон, стекло, металл. Только вот души в них уже не будет, исчезнет душа, просочится в канализацию, уплывет из некогда великого города.
      Хорошо хоть метро останется на месте. Хоть какая-то константа бытия в утекающем, как песок сквозь пальцы, мире.
      И все-таки метро - место довольно странное. Вот взять, к примеру, отражения. Стекло вагонных дверей - это неправильное зеркало, оно показывает нас куда старше, чем на самом деле. Женщина не первой молодости выглядит дряхлой старухой, розовощекий школьник, выдувающий пузыри жвачки существом неопределенного возраста и пола, а я сам - мрачным дядькой, которому пора уже всерьез задумываться о пенсии. В мои-то тридцать!
      Чутье подсказывало, однако, что пенсия - это не для меня. В той пестрой и хищной жизни, в которую я с головой окунулся (вернее, меня окунули) до пенсии надо еще дотянуть. Избежать пули в затылок, обширного инфаркта, Мраморного зала... Сумею ли я пройти по невидимой ниточке над жадной, дымящейся мутными клубами пропастью? По тоненькой, до предела натянутой ниточке... струнке... Струне.
      На Площади Революции вагон заметно уполовинился, образовались свободные места, чем грех было не воспользоваться. Пускай я и не то болезненное создание, каким видит меня темное стекло дверей, но все же умотался сегодня до предела. Весь день на ногах, в бегах... а еще эта в высшей степени странная командировка в колонию... или, официально, "Учебно-воспитательный приют "Струны"", в просторечии - "упс". Лена, правда, таких слов не любит, но частенько, забываясь, сама же и говорит. "Упс..." - выдохну я с облегчением, вернувшись через неделю из поездки.
      Бабка, сидящая напротив, посмотрела на меня неодобрительно. Что, храплю? А вполне может быть. Вагон так плавно покачивается, мелькают бледно-желтые лампы в заоконной черноте - как будто по ночной реке плывут лимоны... огромные, с детскую голову, чудовищные лимоны-мутанты, выросшие на отравленных радиацией землях Окраины... а может, в щедро политых кровью садах Дальнегорска... щедро политых, удобренных пеплом и углями... уголь это же калий, самое то для подкормки растений... да хотя бы тех же огурцов, какие наверняка выращивает эта вот бабка на своих шести сотках. И не знает наивная женщина, что вырастет у нее совсем иное - темно-синее, упругое, с острыми, как у осоки, краями.
      ...Темно-синие травы приходилось раздвигать руками, и они тут же, недобро шелестя, смыкались за моей спиной. Я успел порезать руки, а не прошел и километра в этих травяных джунглях. Мягко зеленело над головой небо, и не было в нем ни солнца, ни луны. Я чувствовал себя потерявшимся на плоскости муравьем, и знал, что путь мой никогда не кончится, что впереди угрюмая синяя бесконечность.
      Но бесконечно бродить мне не пришлось. Слева колыхнулось травяное море, и выскользнул мне навстречу мальчишка. Тот самый, рыжеволосый, в мятой футболке, в продранных выше колена джинсах.
      - Здрасте, Константин Дмитриевич!
      Я даже и не особо удивился. Мало ли чего водится в синей траве под зеленым небом?
      - И тебе здоровья, тезка. Что новенького?
      - Многое изменилось, Костик, - послышался низкий баритон справа, и, раздвигая упругие стебли, вышел из травы Ковылев. Был он сейчас почему-то в пиджаке, при галстуке, только измазанные глиной брюки портили общее впечатление. И на бледном, бумажном каком-то лице отчетливо выделялись темные, внимательные глаза.
      - Многое изменилось, Костик, - повторил он, - и еще будет меняться. Причем чем дальше, тем сложнее. Извини, не получилось вовремя предупредить. Мы вот с ним, - взъерошил он мальчишкины волосы, - уже сколько идем, а только сейчас удалось. Вокруг тебя стенка, и не пробиться. Вон, гляди!
      Ковылев взмахнул рукой (лацканы пиджака обтрепались, механически отметил я), и сейчас же внизу, в траве, началось кишение, шелест, стрекот, писк. Черные маленькие точки множились, выползая то ли из норок в земле, то ли выпрыгивая из теплого, застывшего воздуха. Сперва мне почудилось, будто это жуки или мухи, потом, когда они поднялись вверх и выстроились в сложные фигуры, я принял их за крошечные, в миллион раз уменьшенные самолеты. Но, лишь хорошенько приглядевшись, понял, что это.
      Паузы. Черные музыкальные знаки, отменяющие звук, дарящие тишину. Ненадолго - на полтакта, на четверть, на восьмую, самые мелкие и юркие - на шестнадцатую. Казалось, они слетели со страниц всех нот мира и собрались здесь, передо мной.
      Я протянул ладонь, осторожно коснулся ближайшего знака, похожей на рыболовный крючок восьмушки. Наощупь она оказалась холодной, словно только что вынутой из морозильной камеры.
      - Вот то-то и оно, - назидательно произнес пацан. - Эта дрянь вокруг тебя летает и все глушит, а ты не видишь. Попробуй-ка пробиться сквозь них... Знаешь, как больно кусаются? Вон, посмотри.
      Он продемонстрировал мне свои загорелые руки, сплошь и рядом усеянные багровыми пятнышками, местами подживающими, покрытыми корочкой, а местами и свежими.
      - А что делать, Костя? - вздохнул Ковылев. - Есть такое слово, надо.
      Я не понял, к кому из нас троих он обратился. Вполне возможно, что и к себе.
      - Ладно, времени у нас мало, - продолжил он сухо. - Скоро вибрация погаснет и наши тональности разойдутся. Поэтому слушай не перебивая. Там, куда тебе предстоит идти, все окажется гораздо сложнее, чем ты сейчас думаешь. Ненависть, любовь, стыд и страх спутаны там в один огромный клубок, и тебе придется потянуть за ниточку. Именно тебе, пойми это. Так вышло, что на твоей душе скрестились взгляды, надежды и тревоги, и тебе самому решать, как с этим быть. И быть ли вообще. А это страшно, решать и решаться. Это больно, это неуютно.
      Он ненадолго замолчал, то ли прислушиваясь к чему-то внутри себя, то ли превозмогая нахлынувшую боль. Во всяком случае, лицо его еще сильнее побледнело, хотя куда уж дальше-то? И так оно словно вырезано из мелованой бумаги.
      - Помни, - наконец продолжил он, - никто не в силах заставить тебя решить. Никто не вправе и решить за тебя, и даже подсказать тебе никто не может, ни мы, ни они... Пойми вот еще что - сил твоего разума не хватит, чтобы во всем разобраться, чтобы распутать. Но у тебя есть не только ум, больше доверяй своему сердцу. В миг, когда все покажется потерянным, когда все смешается, исказится окончательно - тогда заставь замолчать свой рассудок, прислушайся к тишине... Но не к этой, - махнул он рукой в сторону неподвижных значков-пауз, - а к настоящей тишине, которая выше и дальше. И только тогда оттуда, из вышины, о которой ты не хочешь знать, придет ответ. И другой ответ поднимется снизу, из глубины, о которой ты тоже не знаешь. Придется выбрать только один... и вот на этот выбор повлиять не сможет вообще никто. Мы с Костей, конечно, будем рядом, где сможем, там прикроем, но сам видишь, это не слишком у нас получается. Я сам не понимаю, зачем послали нас двоих... когда есть настоящие... Ладно, проехали. Короче, будь очень внимателен и очень осторожен. Никому не верь безоглядно... но никому и не откажи в своем доверии. Сложно, да? Прости, но сказать конкретнее не могу. Запрещено. Будущего нельзя знать, о нем можно лишь догадываться...
      - Ну что, пошли? - прервал его речь пацан. - Ты всё болтаешь, а я уже замучился их держать!
      - Ладно, отпускай, - повернулся к нему Ковылев.
      И сейчас же паузы дрогнули, разорвали свой сложный узор и, жужжа, начали расползаться. Я даже не сумел понять, куда. Вот их было видимо-невидимо, и вот уже последние исчезают, тают в воздухе, уходят в землю, темными огоньками растворяются в зеленом небе.
      - Тебе туда! - рыжий указал мне ладонью вперед, к невидимому за травяными зарослями горизонту. - Иди и не оглядывайся, а то заблудишься еще, ищи тебя потом по замыканиям... И вот еще что, ты, если увидишь его, передай, что я... что мне... ну, в общем... нет, короче, ничего не передавай, а то он испугается. Все, ползи.
      И я пополз, если только можно так обозвать медленное странствие среди невозможных, неземных трав, чьи стебли доходили до моего лица, а листья формой напоминали сабли... иззубренные жестокие клинки. Смыкаясь за моей спиной, они, словно рассерженные змеи, шипели вслед, они не хотели меня отпускать из этого пространства, и неподвижный воздух звенел, как если чайной ложечкой слегка ударить по хрустальному бокалу. Но пить оттуда не следовало, там, в хрустале, плескался яд... невидимый, неощутимый, настоенный на здешних жестоких травах...
      - Слышь, парень, ты это... ты свою остановку не проехал? Вроде бы и не пьяный. Может, сердце прихватило, а?
      Надо мной склонилось полное участливое лицо. Немолодая, изжеванная жизнью тетка. Тетка, чье отражение в стеклянной двери старше ее как минимум лет на двадцать.
      Я вздрогнул. Травяные синие джунгли, оборванные струны, черные мухи-паузы - ничего этого не было, а был почти пустой вагон и бесстрастный механический голос:
      - Станция "Первомайская".