Ночная Наблюдательница щелкнула выключателем – и палату затопила вязкая темнота. Что ж, прошел еще один день, еще одно кольцо в длинной цепи без начала и конца. Не слишком плохой день, но и не слишком удачный. Что-то было сегодня такое… Настораживающее. И сколько Костя ни ломал голову – не мог понять, что именно. Уж наверняка не затея с куревом. В конце концов – чего он так перепугался? Пускай даже и поднимут шухер – это не так уж страшно. Может быть, как раз то и хорошо, что их всех вместе заловят. Дело-то получится слишком громкое, не будут они его на полную катушку раскручивать. Иначе получается, что и Санитары, и Воспитатели, и Контролеры – все они прозевали? Значит, плохо работают. Наверняка ихнее начальство именно так и подумает. А значит, до начальства доводить не станут. Спустят дело на тормозах.
      Ну, накажут, конечно, но не так, чтобы уж очень. Лишат прогулок. Отберут пропуск в спортзал. Да и то временно. А с Помощников снимать не будут. Иначе Воспитателям пришлось бы обо всем доложить руководству. И добро бы дело касалось одного кого-нибудь, а то ведь все Помощники попались. Тут уж или всех гнать, или никого. Нет, ясное дело, не доведут они до начальства. Ведь и Костя, если говорить честно, не обо всем Серпету докладывает. Так что можно спать спокойно.
      Но спать спокойно не получалось. В голову опять лезли странные, лишние мысли. С ними надо было бороться, и Костя знал, как. Нужно закрыть глаза и представить себе вертящиеся круги. Постепенно их станет больше, они начнут сливаться – и придет сон. Метод проверенный. Костя придумал его очень давно, только никому не говорил. Ведь это касается лишь его.
      Однако на сей раз ему не удалось удержать круги в сознании. Они таяли, а вместо них почему-то вспомнилось, как Серпет пришел после ужина в Групповую. Был он какой-то странный, не такой, как всегда. Кроме Кости никто, наверное, ничего и не заметил, но Костя сразу почувствовал: что-то не так! То ли Серпет зол на кого-то, то ли напуган. Впрочем, это ерунда! Нет на свете ничего такого, что могло бы его напугать. Но отчего же такой растерянный взгляд, такие резкие движения? Что с ним случилось? Стоп! А почему он, собственно, решил, будто с Серпетом что-то случилось? Мало ли отчего у людей бывает плохое настроение?
      Впрочем, Серпет быстро успокоился. Сел за стол, раскрыл журнал, поправил полу своего нестиранного серого халата. Косте всегда казалось, что халат ему совершенно не идет. А что идет? Трудно сказать. Но уж во всяком случае не форменный халат Воспитателя. Скорее уж кольчуга, латы, длинный меч у пояса, прямо как в романах Вальтера Скотта. Правда, неизвестно, как вели себя рыцари в минуты рассеянности. Дергали ли они себя за левый ус? А Серпет дергает. Есть у него такая привычка.
      Открыв журнал, Серпет, как и обычно, несколько минут молча что-то туда записывал, и только потом спросил Костю о делах в Группе.
      – Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, – бойко начал Костя, вылезая из-за парты. – Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений тоже. Вот только Рыжов все никак не научится строиться. Но мы с ним уже побеседовали. Ну, и как всегда, Васенкин с Царьковым. Тянут всю Группу назад. Васенкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.
 
      Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо освещенном зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту, незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий преподавательский стол.
      Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то старой, растворенной в темном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось – у всех так.
      …Они сидели на длинной, отполированной ученическими задами скамье возле стены. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал давать материал.
      Главная трудность на этих занятиях – не умом схватить, а почувствовать. Тем более, Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал. Главное, – говорил он, – это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну, а что, как и почему – им пока знать рано.
      Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться, выкидывать из головы все обычное, превращать свое тело в пустоту – в точку без времени и пространства, без мысли и желания – быть ничем, и в то же время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская, нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли радужные пятна, но зато он способен был сделать все – или почти все. По приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой предмет – хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив взгляд на каком-нибудь месте, вызвать там взрыв или гудящее лохматое пламя. Мог сотворить ветер или снег – и самому было странно глядеть на то, как медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи получались у него без труда.
      А вот с живыми объектами оказалось посложнее. Василий Андреевич вытаскивал из подсобки живого кролика, и нужно было убить его взглядом. Не раздавить, не сжечь – никаких грубых методов. Нужно убить, не прикасаясь. Действовать только силой мысли. Просто сделать живое мертвым.
      И это оказалось куда тяжелее дождя или пламени. Костя тратил почти всю свою силу на жалких, по всей видимости, давно не кормленных грязновато-серых кроликов, а после его шатало, к горлу подкатывала жгуче-кислая волна рвоты.
      Василий Андреевич объяснил, в чем дело. Костя пока не умеет выделять из общего потока Энергий нужную волну. Но не стоит расстраиваться. В свое время все придет.
      И Костя ждал, когда же оно придет, это время. Ясно же, что без отличной оценки по Энергиям на Стажерство нечего и рассчитывать. Серпет однажды дал ему это понять. Конечно, еще оставалось много времени – почти три года, но Костя иногда нервничал. А вдруг и потом не получится? Ведь разделять Энергии куда сложнее, чем вызывать. Тут одних ощущений мало, нужно еще что-то, о чем ни Василий Андреевич, ни Серпет ему до сих пор не говорили, но он знал – есть какой-то барьер. И если этот барьер не взять – плакало его Стажерство.
      Впрочем, сегодня он разделывался с кроликами без особого труда. Кажется, он все-таки понял, как настроиться на нужную волну. Сперва надо очень ясно почувствовать объект – лопоухого испуганного кроля, увидеть внутренними глазами, как колотится его маленькое сердце, как ему страшно и одиноко, представить его во всех подробностях, как бы слиться с ним в единое целое. А потом резко, точно делая удар, отключиться от него, не просто оборвать связь – этого мало, а выбросить всякую мысль об объекте из головы, из времени и пространства. Перейти в мир, где кролика нет. И никогда не было. Вот и все, только делать надо быстро, иначе Энергия уйдет, рассеется в темном и холодном воздухе зала.
      Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу с кроликами, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект, коротко дернувшись, застыл на тускло поблескивающем надраенными паркетинами полу, он негромко сказал:
      – Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то одну волну – это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли, решение задачи еще не означает овладение методом. Тут, можно сказать, универсальный принцип. Так что упражняться и еще раз упражняться.
      Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Все же намучился он с этими кроликами – но усталость ощутил только опустившись на холодную, слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болел висок. Ну ничего – скоро пройдет. Пока же он следил за остальными.
      Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму, кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дергались в нелепых судорогах. В общем, недовольно оценил Костя, грязная работа. Видно, плохо усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.
      Но Васенкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то заморгал глазами, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но все, что ему удалось – это вызвать легкий ветерок.
      – В чем дело? – сухо спросил его Василий Андреевич.
      Васенкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил: – Не могу я… Жалко.
      – Кого жалко? – бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.
      – Кролика, – еле слышно прошептал Васенкин.
      Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился с собой и холодно заметил:
      – Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается. Садись – два!
      Когда Васенкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и прошипел:
      – Ну, смотри у меня, Санек, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь! Плохо это для тебя кончится.
      Васенкин промолчал.
      Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что его тогда удивило. Странная фраза Василия Андреевича: "Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается…" Вроде бы все к месту – действительно, Васенкину за его штучки несладко придется. Но вторая половина фразы – "Это меня не касается…" Зачем он так сказал? Точно Василий Андреевич почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что еще за вина?! У кого?! И перед кем? Перед сопляком Васенкиным? Не может такого быть, чушь собачья! Если кто и виноват, так уж именно злополучный Саня.
      И все же Костя чувствовал – фраза Василия Андреевича сказана не случайно. Что-то за нею кроется.
 
      Серпет окинул Костю изучающим взглядом:
      – Интересные вещи говоришь, друг ты мой Константин, – сказал он негромко. – Интересные, а главное, неожиданные. Ведь эту фразу твою, "будем разбираться", я уже два месяца подряд слышу. Знаю, слово у тебя с делом не расходится. Ты постоянно разбираешься. А толку что?
      Какой-то неприятный тон был у Серпета. То ли из-за паршивого настроения, то ли и в самом деле у него что-то случилось. Костя никак не мог понять, в чем дело, и оттого росло в нем мутное, глухое беспокойство. Но справившись с собой, он улыбнулся и ответил:
      – Тут, Сергей Петрович, одно из двух. Или они, то есть Васенкин с Царьковым, сачки, или идиоты. Если сачки – мы их перевоспитаем. А с идиотами что делать?
      – М-да… Вопрос, конечно, интересный. Что делать с идиотами? Может, на колбасу пустить?
      – Из них невкусная колбаса получится, Сергей Петрович, – усмехнулся Костя. Он уже почти успокоился. Если Серпет начал шутить, значит, все в норме.
      – Хм… С другой стороны, может, именно так мы и решим Продовольственную Проблему? – не то вслух, не то про себя сказал Серпет. – А вообще, не мешало бы их самих послушать. Может, скажут чего интересного?
      – Ничего они вам интересного не скажут, Сергей Петрович, – ответил Костя. – Будут молчать как валенки, что я их не знаю?
      – Ну, все же попытаю счастья, – бросил Серпет и громко скомандовал:
      – Васенкин, Царьков! Встать!
      Вихрастый лопоухий Васенкин медленно вылез из-за парты и встал по стойке смирно. Стойка получилась у него так себе.
      – А где же второй? – поинтересовался Серпет.
      – Второй сейчас унитазы протирает, – ответил Костя. – Это у него любимое занятие.
      – А главное, полезное для общества, – весело, даже как-то слишком весело улыбнулся Серпет. – Ну да не беда. Поговорим и с одним Саней. Ну, что скажешь, голубь ты мой ощипанный? Долго так будет продолжаться?
      – Как? – не поднимая головы, тихо спросил Васенкин.
      – А вот так. С двойки на тройку перебиваешься, уроки не делаешь, брюки мятые. Почему у тебя такой вид, точно сквозь джунгли продирался? Костя, еще раз его в таких брюках увидишь – сними. Не умеет ходить как человек – будет ходить без штанов. Понятно тебе, Саня?
      Васенкин молча кивнул. Все эти разговоры были ему знакомы.
      Косте они тоже были знакомы, и он понимал, что Серпета меньше всего волнуют Санины брюки, да и грозится он просто так, без настоящей злости. Серьезные приказы он отдает другим голосом.
      – Ну, а с учебой что собираешься делать? – усмехнувшись в усы, продолжал Серпет. – Учителя ведь на тебя время тратят, здоровье. А здоровье у них, между прочим, не железное. Может, зря они надрываются, а?
      – Наверное, и в самом деле зря, – вставил Костя. И напрасно это сделал, потому что Серпет тут же нахмурился и произнес:
      – Я сейчас, Константин, беседую не с тобой, а с Васенкиным. Свои умные мысли выскажешь мне потом. Наедине. А сейчас будь уж так добр, закрой рот.
      Пришлось закрыть рот, да так и стоять возле парты с закрытым ртом, на виду у всей Группы. Что поделаешь, сам виноват.
      – Не слышу ответа, Саня, – произнес Серпет уже погромче.
      – Я исправлюсь, Сергей Петрович, я обещаю, – забормотал Васенкин, пошмыгивая носом.
      – Вот-вот, – подхватил Серпет, – исправься. Сделай нам всем такое одолжение. А то я уж и не знаю, что с тобой делать. Сколько раз и я с тобой беседовал, и Костя вон, а результатов с гулькин нос. Видно, пора от слов переходить к делу. Значит, так. Устанавливаем тебе испытательный срок – неделю. Если за неделю получишь хоть одну двойку – тогда все. Тогда вопрос решается окончательно, переводим тебя на Первый Этаж. Надеюсь, ты меня понял? Да, – повернулся он к Косте, – то же самое передай и мойщику туалетов, то бишь его величеству Царькову. Вместе друзья-приятели в фантики резались, вместе и на Первый Этаж спланируют. Этакая фигура высшего пилотажа получится. Ну, а пока, Костя, наблюдай за обоими столпами разума. Чуть только двойка – сразу пишешь рапорт на мое имя. А пока что действуй своими методами. Глядишь, вдруг что и получится… Ну, с этим все, – и Серпет небрежным жестом велел Васенкину сесть.
      – А вообще, Костик, – сказал он чуть погодя, – мне что-то не слишком нравятся дела в Группе. Я уж честно тебе скажу. Конечно, работаешь ты неплохо, опыта набираешься. Но ситуация тяжелая. Успеваемость в Группе довольно средняя, дисциплина стала получше, но тоже весьма далека от идеала. На одной маршировке далеко не уедешь.
      Серпет задумался о чем-то, дернул себя за левый ус и, взглянув на часы, изрек очень уж каким-то металлическим голосом:
      – Ты ведь понимаешь, Константин, все вы тут выращиваетесь не зря. Но каждому ли ясно, в чем состоит ваш долг? Хотя вроде бы должны понимать, Обещание давали. Мы тут все делаем Одно Общее Дело. И нет ничего сложнее и ответственнее. Разумеется, вы еще не готовы, вам еще предстоит пройти через Откровение, получить Великое Знание. И хотя все это случится не скоро, но кое-что вы уже сейчас могли бы для себя уяснить. Идет грандиозная борьба. Кое-кто из вас об этом забыл, но факты налицо. А готовиться к борьбе вам надо уже сейчас. Потом поздно будет. Через три года всех вас ждет Распределение, впрочем, для некоторых оно может наступить раньше. И куда бы вы ни попали, какую бы работу ни получили – дело у вас у всех одно.
      Правда, некоторые этого не понимают. Некоторым кажется, что это всего лишь высокие слова, а жизнь – это койку заправлять как следует да котлетами обжираться. Нет, мои дорогие, так будет до поры до времени. А тебе, Костя, следовало бы почаще напоминать ребятам об их будущем. Так что вот так, – Серпет снова продолжал обычным своим тоном, – дисциплину с успеваемостью резко поднять. Каким образом – думай сам. На то тебе и голова дана. Что непонятно – приходи, объясню. Так… Теперь что касается Рыжова. Думаю, надо с ним индивидуально позаниматься. Именно тебе, – Серпет навел на Костю свои большие зрачки. – То, что ты с ним сейчас делаешь, неэффективно. Пороть его, по-моему, дело безнадежное. Он ведь не потому строится плохо, что лентяй. Он бы и рад, но координация плохая. Лучше его потренировать, развить у него реакцию, скорость. Ну, сам понимаешь. И чтобы с этим не тянуть, – Серпет помедлил, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли ловя ускользнувшую мысль, – чтобы не тянуть, начни с ним заниматься завтра же. От полдника до ужина. Да, я помню, тренировка у тебя, кажется. Ну ничего, один раз можно и пропустить, ради общего блага.
      Костю от его слов прямо в жар бросило. Ни фига себе подарочек! Не придешь завтра – подумают, что сдрейфил. Или, того хуже, настучал.
      – Сергей Петрович, – быстро заговорил он, пытаясь справиться с комком в горле, – завтра ну никак не получается. У нас ведь полным ходом подготовка к соревнованиям. На первенство Корпуса! Это же честь этажа! Давайте я с ним в другое время позанимаюсь. Хоть ночью, хоть в тихий час.
      – Какой ты, однако, эмоциональный, – улыбнулся Серпет. – А я ведь хотел как лучше. – И улыбка исчезла. Словно бритвой ее отрезало. – Ну ладно. Делай как знаешь. Разумеется, ни ночью, ни вместо тихого часа. Об этом не может быть и речи. Нарушать режим дня я, как понимаешь, не позволю. А вообще, – он снова помолчал, потом сумрачно произнес, – а вообще будь осмотрительнее. Ну ладно, это разговор в пользу бедных. В общем, подведем итоги. Насчет Васенкина с Царьковым – рапорты. С Рыжовым заниматься – хотя бы полчаса в день, но регулярно. Да, совсем забыл. Завтра после ужина зайди ко мне в кабинет. На беседу. Ну, вроде бы и все. Потопал я, братцы. Работы чертова уйма, голова кругом идет и мозги пузырятся.
      Серпет встал, потянулся точно огромный кот, поправил широкой ладонью прическу и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

      Сейчас, в темноте, разговор этот всплыл в памяти так ясно, словно кончился минуту назад. И саднило в душе, и не удавалось уснуть. А завтра так тоскливо будет подыматься! Но хочешь или не хочешь, а по звонку придется вскочить первым – он же как-никак Помощник на Группе. И он будет подгонять пинками тех, кто не прочь подремать еще минутку. А ведь и сам не прочь, выходит, самому себе пинки отвешивать? Смешная получается картинка… Черно-синие окна, острый, беспощадный электрический свет…
      Но все это еще нескоро. Не так уж давно прозвенел отбой. Есть еще время уснуть. Только бы не лезли в голову всякие мысли… А все-таки здорово, что Серпет так легко согласился. Правда, он сказал: "будь осмотрительнее". Нехорошо как-то сказал, с довольно странной ухмылочкой. Впрочем, ухмылочки эти скорее всего объясняются плохим настроением.
      И все же Костя чувствовал – сегодняшний Серпет какой-то не такой. Во-первых, ясно было, что ни Рыжов, ни Царьков с Васенкиным его совершенно не интересовали. Чем-то другим забита у него голова. Но Серпет хитер, он никогда ничего прямо не скажет. Все только намеками. А попробуй разберись в его намеках. Тем более, неизвестно еще, для кого эти намеки? Костя не мог избавиться от мысли, что Серпет играл в Групповой какое-то представление, изображал что-то. А на кой хрен? Можно подумать, кроме Кости и ребят его слушал кто-то еще. Но ведь никого больше в Групповой не было. Значит, это всего лишь Костины домыслы. Но отчего же все так тревожно? Да еще беседа эта завтрашняя. Зачем? Раньше-то он никогда заранее не назначал. И вообще, в его кабинет Костя попадал нечасто, всего, наверное, раза два или три. Сейчас уже и не вспомнить, когда и зачем. Ладно, завтра все прояснится, а сейчас – спать!
      И сами, непрошенные, появились перед глазами бледно-синие круги, завертелись, задрожали в душном воздухе. Костя вдруг понял, что они слеплены из рыхлого скрипучего снега, хотя, если приглядеться, чем-то они смахивали на колечки сигаретного дыма. Получается, дым и снег – одно и то же? И почему он не знал этого раньше?
      Между тем кольца начали вытягиваться, сливаться и таять – и вдруг совсем исчезли. Осталось бесконечное снежное поле, и снег оказался не синим, а белым, даже с едва заметным желтоватым отливом, словно кремовая розочка на стаканчике пломбира. Снег неглубокий, рассыпчатый, и ногам вовсе не холодно, хотя Костя стоит босиком. Где-то вдали, по левую руку, чернеет изломанная полоса глухого древнего леса. А солнце то выныривает из-за туч, то снова прячется в серых клочьях небесной ваты.
      Место было знакомое. Костя уже не раз попадал сюда. Значит, скоро появится тот, Белый. Теперь он уже не мог вспомнить, откуда взялось такое прозвище. Но иначе его никак и не назовешь. Белый – он и есть Белый, непонятный Костин мучитель. И негде от него спрятаться, и некуда бежать, везде поле. Придется ждать.
      Белый, как всегда, появился неожиданно. И непонятно откуда. Только что его не было – и вот он медленно идет по снегу, не оставляя следов, смотрит на Костю своими огромными серыми глазами и улыбается чему-то.
      – Ну, привет, Костя, – пробасил он своим низким голосом. И снова у Кости мелькнула мысль, что голос этот он уже слышал, давным-давно, еще до приходов Белого.
      – Здрасте, – хмуро ответил Костя, отводя взгляд.
      – Что это ты сегодня такой мрачный? – поинтересовался Белый, пристально глядя Косте в глаза.
      – Да так. Дела всякие.
      – Ну как же, помню, ты у нас человек деловой. Весь в заботах. И в прошлый раз дела были, и раньше еще. Рассказал бы хоть, что за дела такие.
      – Да ничего, все у меня в порядке, – хмуро отозвался Костя. Он знал, что такими фразами не отделаться. Разговор предстоял долгий и противный.
      – Ладно, можешь не объяснять. Я и так знаю, – усмехнулся Белый, и скрестив ноги, уселся прямо на снег. – Опять сегодня геройствовал, товарищ Временный Помощник?
      – Это в каком смысле? – глядя в снег, спросил Костя.
      – Не жалко Рыжова, а?
      – Это не ваше дело, – решительно произнес Костя. – Как же вы надоели! Ну что вы вечно не в свои дела суетесь?
      – Ну, это как знать, – миролюбиво заметил Белый. – Может, и для меня твои дела не такие уж чужие. Впрочем, ты помнишь – я ничего пока не могу тебе объяснить. Не время еще. Ты уж постарайся сам разобраться. Хоть в чем-нибудь.
      – Да не буду я ни в чем разбираться! С какой это такой радости? – Костя сплюнул на снег и проследил взглядом траекторию плевка. – Что вы ко мне все время пристаете? Я что, просил? Звал вас, да?
      – Эх, Костик-Костик, – не то засмеялся, не то вздохнул Белый, – горячая ты голова. Ну чего злишься? Ты бы еще драться полез, – и он уставился на дырочку в снегу, куда попал Костин плевок.
      А Костя опустил глаза. Да, и такое случалось. Стыдно даже вспоминать. Попробовал Боевые Методы. Тройной удар в прыжке. Лучше уж самому себе по морде надавать. Если бы в тот раз Белый его излупил как щенка – все было бы нормально. То есть понятно. Но произошло нечто иное – нечто странное и, пожалуй, страшноватое. Белый и не думал защищаться. Он, кажется, и не заметил Костиных прыжков. Но это жуткое чувство, когда бьешь точно в цель, правильно бьешь, как учили, но кулак твой встречает не тело, а вязкую пустоту, рука твоя пронзает холодный туман… Лучше и не вспоминать.
      – Ну правда, – сказал Костя уже потише, – отстаньте вы от меня. Мои дела – это мои дела. И я все делаю как надо. Ну, отлупил я Рыжова – так он, козел, без этого никогда строиться бы не научился.
      – А он научился? – с интересом спросил Белый.
      – Научится еще, – вздохнул Костя. – А Васенкин с Царьковым, они просто лодыри, тянут всю Группу назад. Я ведь все-таки Помощник, должен принимать меры.
      Белый посмотрел на него с еще большим интересом.
      – А зачем? Неужели это настолько важно?
      – Что важно? – не понял Костя.