Пушкин в своем незаконченном романе "Арап Петра Великого" так кратко и образно описал эпоху регентства: "По свидетельству всех исторических записок, ничто не могло сравниться с легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностью двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-Рояля не были тайною для Парижа: пример был заразителен. На ту пору явился Law: алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей".
      С 1716 года Ло сосредоточил в своих руках экономическую власть, а через четыре года регент назначил его генеральным контролером. Ло замыслил создать единую торговую компанию. К этому времени во Франции помимо Компании Восточных Индий существовало около десятка различных колониальных предприятий, причем все они находились на грани разорения. Компании, торговавшие к западу от мыса Доброй Надежды, Ло объединил в Западную компанию, спустя год он присоединил к ней Компанию Восточных Индий, а также Африканскую и Китайскую. Теперь новая Компания обеих Индий подчинила себе всю заморскую торговлю и колониальную политику Франции. Было выпущено большое количество акций, которые благодаря общей покупательной горячке быстро росли в цене. Первоначальная цена акции, 1200 ливров, выросла в течение года почти в 20 раз. Но банк Ло, распространявший акции и банковские билеты, не имел даже минимального ликвидного фонда. Колониальная политика в Индии и особенно в Америке не приносила достаточных прибылей. В тот момент, когда в результате бешеных биржевых спекуляций сумма финансовых документов Ло, находившихся в обороте, достигла нескольких миллиардов ливров, его конкуренты и враги предъявили тысячи билетов и акций с требованием немедленной уплаты. Крах был мгновенным - за несколько дней сотни богачей превратились в людей, которым грозила долговая тюрьма. Паника достигла невиданных размеров, акции, стоившие 18 тысяч ливров, спустя неделю продавались за 9. После тщетных попыток спасти свою систему Ло бежал в Голландию.
      Компания обеих Индий пережила величайшее банкротство столетия. Постепенно акции вновь поднялись в цене, и Компания стала располагать сравнительно большим капиталом - 112 миллионов ливров. Королевская власть ей покровительствовала и предоставила монопольные права на торговлю различными товарами. Во главе Компании по-прежнему стоял Совет директоров. Его членами были в основном банкиры и богатые торговцы, которые могли вложить значительные средства в Компанию. Большинство директоров еще сотрудничали с Ло, и, несмотря на печальный конец карьеры шотландского дельца, его имя произносилось с уважением, а родственники Ло могли всегда рассчитывать на покровительство администрации Компании обеих Индий. Хотя устав Компании периодически обновлялся, ее структура в общем оставалась постоянной: Совет директоров, Наблюдательный совет, собрание акционеров, не обладающее реальной властью. Что касается Наблюдательного совета, состоявшего из восьми синдиков, то он почти всегда был в контакте с Советом директоров. Компания имела два центра: Париж, где находились ее главные ведомства, решавшие основные вопросы и подсчитывавшие прибыли и убытки, и Лориан, собственный порт Компании, где находились ее главные склады и осуществлялось наблюдение за отправкой и получением товаров.
      В Индии интересы Компании представлял губернатор, его резиденцией был Пондишери. Выбирали губернатора директора Компании, но утверждал его в должности король, При губернаторе существовал совет. Распоряжения и инструкции, на основе которых создавался устав Компании, предусматривали строгую должностную иерархию. Все было подчинено мелочной регламентации. Чиновники Компании занимали определенные должности - служащий, служащий второго класса, служащий первого класса, помощник купца, купец, советник, К 1723 году помимо Пондишери французскими колониями являлись Шандернагор в Бенгалии и Маэ на Малабарском побережье. Кроме того, французские фактории имелись в ряде крупных городов Индии.
      Первым после Мартена губернатором Пондишери, с которым считался Совет директоров, был Ле Превотье, его сменил советник Ленуар. При нем и началась регулярная торговля Французской Индии с метрополией и другими странами. Из Малабара везли перец и пряности. Коромандельское побережье поставляло ткани разных сортов, Бенгалия - шелк и многие другие товары. С 1725 по 1736 год Компания заработала на перепродаже индийских товаров во Франции 50 миллионов ливров. В 30-х годах XVIII века ежегодно в среднем 20- 30 кораблей курсировало между Индией и Францией. Англичане с беспокойством следили за расширением деятельности французской Компании,
      Глава вторая
      ПЕРВЫЙ ЭТАП АНГЛО-ФРАНЦУЗСКОЙ ВОЙНЫ
      Аурангзеб умер в 1707 году. Его наследником стал Бахадур-шах, но он не был столь властен, как его отец. Вазир Зульфикар-хан пользовался большим влиянием при новом императоре.
      По-прежнему главным врагом Могольского государства являлись маратхи, Бахадур-шах и Зульфикар-хан не помышляли о новом походе на маратхов. Зульфикар-хан решил отпустить на родину внука Шиваджи-Шаху. Великий вазир предполагал, что властолюбивая вдова Рама Раджи - Тара Баи не примирится с признанием Шаху и в Махараштре начнется длительная смута. Тем более что маратхский принц, воспитанный в Дели, не был похож на своего деда Шиваджи, сурового и смелого воина. Шаху напоминал скорее могольского вельможу, привыкшего к роскоши и безделью. Такой человек не должен был пользоваться авторитетом среди своевольных предводителей маратхских отрядов. Но Зульфикар-хан ошибся. Изнеженный и вялый Шаху неплохо разбирался в людях. Он приблизил к себе Баладжи из рода Бхат, который в 1713 году стал пешвой (первым министром). С этого времени Баладжи стал первым человеком в государстве.
      Большие отряды маратхской конницы почти бесконтрольно хозяйничали во многих районах Могольской империи. Субадары отдельных провинций, чтобы гарантировать себя от постоянных налетов маратхов, обязывались уплачивать им ежегодно четвертую часть поземельного налога (чаутх). Но набеги становились все более дерзкими, требования победителей росли. При втором пешве из рода Бхат, Баджи Рао (1721 -1740), завоевания маратхов приобрели еще больший размах. Новый пешва сразу же проявил себя решительным политиком и талантливым полководцем. Сломив сопротивление враждебной феодальной группировки, в 1730 году Бад-жи Рао стал фактическим правителем маратхов. Шаху, живший в Сатаре, довольствовался номинальным титулом раджи. Истинной столицей Махараштры была Пуна, где находилась ставка пешвы. Маратхские полководцы не только совершали набеги на отдельные провинции, но и захватывали целые княжества. Так, родственник Шаху - Рагходжи Бхонсле овладел городом Нагпуром в провинции Берар. Холкар, ближайший соратник пешвы, стал властителем Индура. Другой известный маратхский сардар, Синдия, завоевал княжество Гвалиур и т. д. Обычно маратхский военачальник захватывал хорошо укрепленную крепость, а затем постепенно расширял подвластную территорию.
      Могольская империя не могла оказывать серьезного сопротивления маратхам, ибо внутри страны шла борьба различных феодальных группировок. Самыми сильными группировками являлись среднеазиатская и иранская. Недавние выходцы из Средней Азии, родовитые узбеки и туркмены поддерживали, как правило, друг друга. Фанатичный суннит Аурангзеб охотно приглашал на службу правоверных мусульман - узбекских и туркменских ханов, беков и мирз, обычно хороших воинов. Признанным главой среднеазиатских феодалов был Гази-уд-дин, а затем его сын, Низам-ул-мулк, первый монарх Хайдарабада. Феодалы иранского происхождения, мусульмане шиитского толка, составляли другую сильную группировку. Среди ее вождей встречались опытные и хитрые царедворцы, как, например, Зульфи-кар-хан. Мусульманские феодалы - индийцы или те, чьи предки давно осели в Индии, присоединялись то к одному, то к другому лагерю, а порой выступали самостоятельно. Усилилось влияние и немусульманской знати. Как ни стремился Аурангзеб сохранить чистоту "могольской касты", среди его военачальников и чиновников находилось немало индусов. После завоевания Биджапура и Голконды их число даже увеличилось. В конце царствования Аурангзеба почти треть его высших джагирдаров составляли раджпуты и маратхи. Подобная "многослойность" высшей знати содействовала усилению смуты в стране.
      После недолговечного царствования сына Аурангзеба Бахадур-шаха на могольскнй трон был возведен ставленник иранской клики слабоумный Джахандар. Новый император сразу же полностью опустошил казну, подарив своей фаворитке 20 миллионов рупий. Кроме того, он сжег все дворцовые запасы топленого и растительного масла, так как обожал иллюминации. Солдатам перестали платить, назревал бунт; перепуганный император разрешил войскам разграбить дворцовые склады. Не удивительно, что Джахандар царствовал только год. После его свержения императором был провозглашен Фаррук-Сейяр, по своим умственным способностям ненамного превосходивший своего предшественника. При Фаррук-Сейяре к власти пришла новая группировка: бывшего фактического правителя страны вазира Зульфикар-хана, иранца по происхождению, сменили братья сейиды Хусейн и Абдула. Но им сразу пришлось вести борьбу за власть с мощным кланом среднеазиатских феодалов, возглавляемым Низам-ул-мулком. Фаррук-Сейяр при первой возможности попытался освободиться от опеки правителей, но удача не сопутствовала ему. После провала одного из заговоров в 1719 году сейиды расправились с незадачливым государем и возвели на трон Мухаммад-шаха, также трусливого и безвольного человека. Удержать власть Хусейн и Абдула не смогли; в 1720 году победила коалиция феодалов во главе с Низам-ул-мулком.
      Сменявшие друг друга временщики крайне нуждались в деньгах для уплаты войскам. Спустя 13 лет после смерти Аурангзеба фискальная система Могольской империи оказалась полностью разрушенной. Громоздкий государственный налоговый аппарат работал медленно, и главари феодальных клик были вынуждены часто обращаться к ростовщикам, отдавая им страну на откуп. Так, диваном (главным казначеем) Зульфикар-хана был известный богач Самбха Чанд, диваном сейидов - крупнейший торговец зерном Ратан Чанд. Каждый дворцовый переворот сопровождался, как правило, сменой ростовщиков. Главный откупщик распродавал Индию по частям. При таком положении произвол возводился з закон. Государство разваливалось. Джагирдары быстро превращались в независимых владык. "На всем обширном пространстве Могольской империи происходило брожение и рост освободительных настроений, представлявших собой смешение религиозных чувств и национализма" - так характеризовал это время Джавахарлал Неру в своей книге "Открытие Индии". Главной антимогольской силой были маратхи.
      В 20-х годах XVIII века субадары Декана, Бенгалии, Ауда и других провинций Индии превратились в независимых монархов и почти не считались с волей Великого Могола. Наместник в Декане Низам-ул-мулк был вынужден заключить с пешвой Баджи Рао соглашение в 1731 году, по которому пешва получил праве проходить через владения низама со своими войсками. В 1737 году пешва с большой армией подошел к стенам Дели и опустошил окрестности столицы империи. Низам-ул-мулк вновь стал союзником Мухаммад-шаха. Однако объединенные войска Моголов и Низам-ул-мулка оказались бессильны против маратхов.
      В то время как войска Великого Могола терпели по ражение за поражением в войне с маратхами, на землю Индии вступили полчища персидского шаха Надира. Его давно манили сокровища Моголов, особенно легендарный бриллиант "Кох-и-Нур", Тщательно подготовившись к нападению, в мае 1738 года персы перешли границу. Свирепый деспот, державший в страхе свое разноплеменное войско, Надир-шах был выдающимся военачальником. Ни один восточный полководец не уделял столько внимания огнестрельному оружию. Пехотинцы довольно метко стреляли и могли по европейскому обычаю, сомкнув строй, отразить кавалерийскую атаку. Непривычной для индийцев оказалась и легкая "верблюжья артиллерия".
      Северная Индия фактически не оказала никакого сопротивления Надир-шаху. Основательно разграбив этот край, завоеватель зимой 1739 года двинулся на Дели. Здесь царила паника: император Мухаммад-шах метался от одного советника к другому, но могольские вельможи быди полностью поглощены внутренними распрями. Низам-ул-мулк питал вражду к главнокомандующему всеми войсками Дауран-хану, интриговал против наваба [* Наместник провинции. В период распада Могольской империи отдельные навабы превращались в фактических правителей своих провинций] Ауда Саадат-хана, который с 50-тысячным войском пришел защищать Дели, и в то же время правитель Декана тайно переписывался с Надир-шахом. Другие приближенные Великого Могола вели себя немногим лучше. Даже когда персы приблизились к Дели, враждовавшие клики не прекратили междоусобиц. Распри продолжались и во время генерального сражения при Карнале 24 февраля 1739 года.
      Когда "верблюжья артиллерия" Надир-шаха в упор расстреливала войско Дауран-хана, Низам-ул-мулк не тронулся с места. Индийцы все равно сражались упорно. Но Великий Могол Мухаммад-шах был смертельно перепуган и сам приехал с повинной к Надиру.
      Надир-шах понимал, что титул императора Моголов теперь не представляет никакой ценности, и потому сохранил на троне старую династию. Его интересовали сокровища Дели. Небольшое столкновение персов с жителями Дели стало предлогом для разграбления столицы.
      Иранский хронист Мухаммад-Казим, воспевший подвиги Надир-шаха, так описывал эти события. "Пламенный гнев счастливца (Надира.- А./К) вскипел, и он приказал произвести поголовное избиение всех жителей Шахджаханабада [* Так назывался Дели в эпоху Великих Моголов]. Победоносное войско, услышав эти полные [гнева] слова, сразу в числе ста тысяч человек с оружием в руках атаковало кварталы, улицы, базары и дома жителей той местности и занялось убийством. Детей и взрослых, юных и старых, кого бы ни находили, не стеснялись убивать и лишать жизни; луноликих девушек и целомудренных женщин пленили рукою предопределения и пустили дым бесчестья из имущества каждого богатого человека". Шесть часов озверелые орды Надир-шаха грабили и убивали. 20 тысяч жителей Дели погибло. Сам повелитель персов наблюдал за кровавым зрелищем. Даже в этот страшный момент знатные моголы продолжали сводить личные счеты, направляя гнев Надир-шаха на своих врагов. Низам-ул-мулк сумел выжить, он усердно собирал сокровища Дели для завоевателя. Надир стал обладателем самых дорогих бриллиантов в мире, в том числе "Кох-и-Нура". Он увез из Дели драгоценностей на сумму 700 миллионов рупий, угнал в Иран десятки тысяч людей.
      Разгром и ограбление Дели Надиром, унижение Мухаммад-шаха доказали всему миру ничтожность власти Великих Моголов. Низам-ул-мулк вернулся в Декан фактически независимым от Дели монархом. Маратхи также не тревожили старого властителя Хайдарабада; умер пешва, и они были заняты своими делами. Теперь Низам-ул-мулк мечтал начать завоевание всей Южной Индии.
      Повелитель Хайдарабада, да и другие крупные феодалы имели все основания не считаться с волей императора. Империя медленно умирала. Великими Моголами называли ничтожных или даже слабоумных людей. Вот краткие характеристики трех императоров, правивших в середине XVIII века, составленные на основании портретов Моголов, созданных историком Саркаром в его книге "Падение Могольской империи". Свидетель первого страшного позора своей империи Мухаммад-шах вступил на трон 17-летним юношей (в 1719 году). В молодости это был статный и красивый человек, вежливый и добрый, но не обладавший сильным характером. Праздная жизнь, постоянные наслаждения уничтожили последние признаки его воли. Вскоре самодержец пристрастился к опиуму. К сорока годам он превратился в дряхлого инвалида, с трудом передвигавшегося по дворцу. Его единственным любимым развлечением стали петушиные бои и поединки слонов. По его прихоти стравливали и других зверей. В последние годы его жизни (1738-1747) дворец был переполнен бродячими дервишами и предсказателями судьбы. Государственные дела никогда не интересовали Мухаммад-шаха. Саркар пишет: "Этот человек был всю жизнь послушной куклой своих фаворитов".
      Своего единственного сына Ахмад-шаха император боялся и не любил. Наследный принц жил в отдельных комнатах дворца под постоянным наблюдением стражи Мухаммад-шаха. Принца воспитывали мать - бывшая уличная танцовщица Удхам Баи и главный хранитель гарема Джавид-хан. И Удхам Баи и Джавид-хан были безграмотны. Став Великим Моголом, 22-летний Ахмад-шах сразу же препоручил всю власть Джавид-хану и проводил время на женской половине дворца. Ахмад-шах, еще будучи наследником, злоупотреблял вином (Джавид-хан заботливо развивал этот порок в своем воспитаннике). Не удивительно, что после года царствования молодой падишах погрузился в беспробудное пьянство. Многие поступки Ахмад-шаха настолько безрассудны, что заставляют думать о его психической невменяемости. Так, он назначил своего трехлетнего сына правителем Пенджаба, а заодно предоставил высшие чины в государстве его сверстникам. Даже придворные летописцы были вынуждены отметить, что император потерял разум. Ахмад-шах был очень труслив. Во время частых в период его царствования мятежей и нашествий он прятался в самых отдаленных комнатах дворца, не только отказываясь вести в бой верные войска, но даже боясь на мгновение показаться в окне, В мае 1754 года, когда маратхи напали на лагерь Ахмад-шаха у городка Сикандерабад, он бежал, покрыв себя невиданным позором. Спустя неделю император был низложен, брошен в тюрьму и ослеплен.
      Следующий Великий Могол, Аламгир II, пришедший к власти 55 лет от роду, в начале своего царствования пытался подражать своему властному деду Аурангзебу, который тоже носил титул Аламгира. Но Аламгир II не обладал волей своего деда и его религиозным фанатизмом. Известно, что Аурангзеб отличался сравнительной умеренностью. Верный примеру пророка Мухаммеда, он всегда довольствовался лишь четырьмя женами, проводил долгое время в походах и на охоте. Аламгир II вел неподвижную жизнь, быстро дряхлел, полностью отказался от государственных дел и озабочен был лишь увеличением своего гарема. Сластолюбивый старик стал посмешищем в собственном дворце.
      То, что могольский трон занимали такие безвольные и даже слабоумные люди, не случайно: они были ставленниками придворных партий, ожесточенно боровшихся за власть. В 1748 году в Дели пришла к власти группировка иранских феодалов, возглавляемая великим вазиром Сардар Джантом, но уже в 1753 году главную политическую роль в государстве Великих Моголов стал играть 17-летний Имад-ул-мулк (с 1754 года великий вазир), внук Низам-ул-мулка. Молодой вельможа унаследовал хитрость и коварство своего деда, но не обладал его политической мудростью. Имад-ул-мулк часто склонялся к жестоким и бессмысленным политическим авантюрам. Это по его приказу Великого Могола Ахмад-шаха бросили в подземелье, а затем ослепили. Спустя три года Имад велел убить императора Аламгира и Провозгласил Великим Моголом одного из принцев под именем Шах-Джахана, однако этого его ставленника уже никто не признавал. Правление Имад-ул-мулка явилось смутным временем для Дели, на улицах столицы империи шли уличные бои между сторонниками вазира и его врагами. Казна Индии была пуста, вазир с трудом находил деньги, чтобы оплачивать несколько тысяч своих личных телохранителей. После захвата Дели войсками правителя Афганистана Ахмад-шаха в 1757 году Имад-ул-мулк полностью потерял реальную власть. Имад-ул-мулк мог существовать в качестве вазира, будучи послушным слугой либо маратхских военачальников, либо джатского раджи Сурадж Мала.
      Европейцы в колониях внимательно следили за политическими событиями на субконтиненте. Письма французских колониальных чиновников свидетельствуют, что современники еще в начале 40-х годов XVIII века не могли осознать в полной мере всю важность происходившего. Генерал-губернатор Французской Индии Дюма (как, впрочем, и абсолютное большинство европейцев) воспринял приход Надир-шаха как утверждение новой династии и укрепление индийской монархии. Понимание подлинного смысла событий приходило постепенно. Первые мечты о превращении отдельных факторий в крупные колонии возникли у французского генерал-губернатора Дюма, но в 1741 году он отбыл во Францию, и его место занял Жозеф Франсуа Дюплекс. Именно в годы его правления (1741-1753) произошли важные события в истории англо-французской борьбы за Индию.
      Будущий генерал-губернатор Французской Индии родился в 1697 году в семье королевского чиновника. С 9 до 16 лет он воспитывался в иезуитском коллеже. Здесь молодой человек, как и многие другие питомцы подобных коллежей, сумел вместе с основами наук постигнуть и основы политиканства. Когда в 1714 году 16-летний Жозеф вернулся под отчий кров, Франсуа Дюплекс-старший, человек холодный и рассудочный, встретил своего сына с типичной для французского буржуа XVIII века неприязнью и подозрительностью. Его преследовала мысль: "А не промотает ли наследник с таким трудом накопленные деньги?" Не удивительно, что Франсуа Дюплекс вновь довольно быстро расстался с сыном, пристроив Жозефа в 1715 году мичманом на один из кораблей Компании обеих Индий.
      О жизни Жозефа Дюплекса с 1716 по 1721 год почти ничего не известно. Он жил в Париже и в провинции, к отцу относился с чувством плохо скрытого превосходства, требовал денег, но в планы свои не посвящал.
      Однако Франсуа Дюплекс решил избавиться от строптивого сына надолго. С большим трудом Дюплекс-старший выхлопотал для него место шестого советника в Пондишери. Но сын не воспользовался благодеянием отца. Он добился большего - места первого советника в Пондишери, фактически заместителя генерал-губернатора. Никто не знает, какими путями 24-летний Жозеф Достиг звания первого советника и генерального комиссара армии с окладом 2500 ливров. Впрочем, в Париже никого не могли удивить ни стремительный взлет, ни стремительное падение. Это было время величия и падения Ло, время невиданной еще в истории всего мира финансовой лихорадки.
      Летом 1721 года Дюплекс отправился в Индию и только 16 августа 1722 года прибыл в Пондишери. Здесь его ждал сюрприз: умер губернатор Ле Превотье я 25-летний первый советник должен занять его место. Об этом ему сообщил при встрече второй советник Пондишери Ленуар, которого сопровождали третий советник Легу и четвертый - Дюма. Дюплекс не мог не заметить недовольства советников. Им, людям, прослужившим 8 Индии много лет, имевшим заслуги перед Компанией, отныне придется подчиняться никому не известному юнцу. Однако Дюплекс, победив прирожденное честолюбие, проявил осторожность выученика иезуитов. Он сделал все возможное, чтобы убедить второго советника Ленуара занять место губернатора, и сразу же завоевал доверие и симпатии последнего, а также других членов совета.
      Не прошло и трех недель со дня приезда, как из Франции пришел корабль с почтой. Новый "сюрприз", на этот раз печальный,- это был приказ о резком понижении Дюплекса в должности; нынешний первый советник назначался рядовым служащим небольшой купеческой конторы в Масулипатаме. Источники хранят молчание о действительных причинах столь резких перемен. Теперь пришла очередь советников Пондишери оказывать Дюплексу помощь, и они, используя свое право отменять отдельные распоряжения Компании, оставили Дюплекса в Пондишери на правах четвертого советника. А вскоре ему удалось получить место второго советника. Поддерживая приятельские отношения с губернатором Ленуаром, а также с советниками Дюма и Венсаном, Дюплекс быстро стал своим человеком в среде колониальной бюрократии.
      Находясь далеко от берегов Франции, губернатор и даже управляющие отдельными колониями обладали известной самостоятельностью. Порой центральная власть не беспокоила их годами, порой внезапно пресекала деятельность администраторов. Человек, с властью которого считались сотни тысяч людей, по приезде во Францию превращался в малозаметного обывателя, хотя и довольно богатого. Это был далеко не худший исход. Ибо часто директора Компании предъявляли ему свой счет, и тогда нависала угроза долговой тюрьмы. Поэтому каждый крупный чиновник Компании стремился иметь своего покровителя в Париже. Для Дюплекса на первых порах таким человеком являлся директор Компании обеих Индий д'Арданкур. Именно д'Арданкур добился для него через десять лет службы в Пондишери поста губернатора в Шандернагоре. Сделать это было нелегко, поскольку отношения между Дюплексом и генерал-губернатором Ленуаром окончательно испортились. Ленуар, возможно не без оснований, подозревал своего подчиненного в незаконных торговых махинациях: Дюплекс постепенно приобрел несколько домов в Пондишери и на острове Бурбон (ныне Реюньон). Ленуар и слышать не хотел о назначении в Шандернагор Дюплекса, но последний, использовав свои связи в Париже, настоял на своем.
      За десять лет правления Дюплекса Шандернагор стал богатейшей французской колонией и приносил метрополии большую прибыль. Директора Компании обеих Индий восторженно отзывались о деятельности бенгальского губернатора. Эти директора мыслили как феодальные земельные рантье и в основном интересовались доходами, перспективы развития колоний почти не занимали их. Мечты Дюплекса о богатстве осуществлялись: обогащая Компанию, он не забывал и о себе. Ни Пондишери, ни тем более Париж не могли контролировать смелые торговые операции губернатора Шандернагора. Впрочем, деньги не являлись самоцелью для Дюплекса, он скорее был честолюбив, чем корыстолюбив, и чем более рос его авторитет в глазах Компании, тем ближе становилась его заветная мечта - стать губернатором Пондишери, т. е. генерал-губернатором всей Французской Индии.
      Не сразу Дюплекс достиг заветной цели, ему пришлось испытать и горечь унижения. В 1734 году освободился второй по значению административный пост в колониях Индийского океана - пост губернатора, или адмирала, французских островов Иль-де-Франс (ныне Маврикий) и Бурбон. Дюма, бывший губернатором этих островов, был назначен в Пондишери. Дюплекс приготовился перебираться на острова, как вдруг пришла весть, что правителем Иль-де-Франса и Бурбона поставлен Лабурдонне.
      Бертран Франсуа Лабурдонне родился в 1699 году в семье бретонского мелкого дворянина. Его отец служил капитаном судна и погиб в английском плену когда сыну было шесть лет. С 14 лет Бертран Лабурдонне на корабле. Первые шесть лет он вел бродячую морскую жизнь, плавая под разными флагами, пока не поступил на службу в Компанию обеих Индии. Слухи о том что Лабурдонне в молодости ходил и под пиратским флагом усердно распускали его недоброжелатели. Став офицером Компании, Лабурдонне быстро обратил на себя внимание. В 1725 году он отличился в военно-морской экспедиции по вторичному завоеванию Маэ. Затем ему было поручено командование военной эскадрой для борьбы с пиратами. Вскоре капитан Лабурдонне стал грозой морских разбойников в Индийском океане. Он завоевал репутацию самого смелого человека- купцы разных стран искали его покровительства. Лабурдонне всегда держал себя весьма самостоятельно: являясь служащим французской Компании, он исполнял поручения и других компаний. Особенно тесные связи были у него с португальцами, за свои заслуги он получил от португальского короля орден. Не брезговал он и торговыми спекуляциями и поборами с купцов.
      Колониальная бюрократия не любила своенравного моряка и терпела его только по необходимости. Но в Париже у Лабурдоние имелись мощные покровители. Всесильный Фюльви, брат генерального контролера, королевский комиссар Компании, симпатизировал храброму морскому военачальнику. Не удивительно, что в 1734 году Лабурдонне стал адмиралом островов Бурбон и Иль-де-Франс.
      Новый правитель островов с удивительной энергией принялся за дело. Он завербовал десять способных архитекторов и строительных мастеров для сооружения портов и ремонтных доков. Наконец-то у Франции появились морские базы. Вскоре острова покрылись сетью дорог, в невиданных масштабах осушались болота, и на их месте возникали плантации хлопка, индиго, сахара, кофе, пшеницы и маиса. Многие культуры Лабурдонне насаждал на островах. Из Мадагаскара корабли привозили скот, из Персии виноград, из Китая - апельсиновые и из Франции - фруктовые деревья. Но главный груз его кораблей составляли невольники из Африки.
      Черные рабы и раньше жили на острове, но французская администрация до 1734 г. не справлялась с ними. Африканцы и мулаты убегали с плантаций, объединялись в отряды и нападали на европейских колонистов. По прибытии на острова Лабурдонне организовал полицию и суд, на протяжении года он методически прочесывал район за районом, жестоко расправляясь с зачинщиками. Адмирал превращал беглых африканских рабов в солдат, его "свирепые кафры" впоследствии наводили ужас на англичан и на мирное население Индии. Через десять лет острова превратились в образцовые колонии - здесь сосредоточились все блага и пороки цивилизации XVIII века.
      Сотни африканцев умирали от голода, болезней и побоев на плантациях Лабурдонне. Его жестокость удивляла привычных ко всему колонистов. Правление Компании вызвало адмирала в Париж для отчета, но при поддержке генерального контролера Орри ему удалось оправдаться.
      Одним из самых главных врагов Лабурдонне был Дюплекс. Его письма к директорам Компании полны резких выпадов против адмирала, он обвинял его в авантюризме и жестокости. Это мнение разделялось большинством высокопоставленных, чиновников Французской Индии. Лабурдонне платил этим купцам и чиновным буржуа презрением. Если он не уступал им как администратор, то как военачальник намного их превосходил. Поэтому, узнав в 1741 году, что на пост генерал-губернатора Французской Индии назначен Дюплекс, "выскочка и простолюдин", адмирал пришел в бешенство. Но директора Компании глубоко не вникали во взаимоотношения своих главных резидентов, хотя каждый раз они жестоко расплачивались за это.
      Дюплекс получил генерал-губернаторство в 1741 году благодаря умению ладить со всеми. У него была репутация миротворца; постоянно сдерживая свое высокомерие, он был в хороших отношениях с директорами Компании, со своими коллегами, с индийскими феодалами. "Этот человек может обеспечить поступление денег и товаров, как никто другой" - думали в Париже.