Генеральный штурм "белого города" и форта св. Георгия был назначен на 16 февраля 1759 года. Но именно утром того же дня на горизонте показалась английская эскадра. Паника охватила даже самые верные полки, и Лалли согласился на отступление. Бросив на месте осады тяжелые пушки, оставив тяжелораненых, французские войска потянулись на юг. Второй раз "ирландец" возвратился в Пондишери побежденным. Здесь он заперся в своем кабинете и стал строчить правлению Компании письмо за письмом, полные жалоб на Бюсси и губернатора Лейри.
      Пока Лалли безрезультатно стоял под Мадрасом, Клайв задумал захватить почти не защищенные Северные Сиркары и французскую колонию Масулипатам. Тем более что местные раджи, узнав о поражении французов, стали склоняться к союзу с англичанами. Вскоре здесь появился большой отряд войск английской Ост-Индской компании, которому удалось изгнать маркиза Конфлана из Северных Сиркар. С остатками французских войск маркиз заперся в Масулипатаме. После двухмесячной осады город капитулировал. Низам Салабат Джанг немедленно признал права англичан.
      Теперь Лалли вспомнил о деканском резиденте. Он потребовал, чтобы тот отправился в Декан и вернул все земли. Бюсси, по-видимому также охваченный чувством мести, прислал генералу письмо главного врача Пондишери с сообщением о внезапной болезни бывшего фактического правителя Декана. Тогда к нему направили самого доверенного человека иезуита Лавора. Разговор Бюсси с Лавором остался в тайне, но взаимная ненависть обоих военачальников только возросла. Лалли даже собирался отставить бригадира. В это время в Пондишери прибыл корабль, который привез письма и приказы из Парижа. Среди них находились приказ о назначении Бюсси вторым командиром французской армии и письмо маршала Бель-Иля к Лалли; в нем подчеркивалось, что Бюсси прежде всего подчинен маршалу. Если Лалли был ошеломлен этим известием, то Бюсси воспринял его как должное. Хладнокровный и методичный, он неуклонно укреплял свою репутацию в Версале, в то время как слава героя битвы при Фонтенуа постепенно меркла.
      Буквально через несколько дней после своего назначения Бюсси подал просьбу об отставке. Однако теперь Лалли-Толландаль не хотел его отпускать. При всем непостоянстве своего характера, болезненном самолюбии и высокомерии генерал понимал, что Бюсси, будучи во Франции, может нанести ему смертельный удар. Поэтому он отклонил отставку и, более того, принял прежний план Бюсси: привлечь на сторону французов Салабата и маратхов. Вначале Бюсси не хотел вести переговоры, зная, что командующий может завтра изменить свое мнение, и согласился лишь после долгих колебаний.
      Никогда английские шпионы не работали так четко, как в то время. Казалось, каждое намерение командующего было им известно. Бюсси еще только собрался ехать на север, а тысячный отряд англичан уже перерезал ему путь. Единственным счастливым событием было появление эскадры д'Аше. Адмирал не привез подкрепления, но отдал в распоряжение Лалли изрядную сумму, почти 800 тысяч ливров в деньгах и драгоценностях. Правда, эскадра через несколько дней ушла обратно на Иль-де-Франс. Никакие просьбы Лалли, губернатора Лейри и Бюсси (на этот раз все оказались единодушны во мнении) не остановили крайне осторожного адмирала, и флот отплыл по направлению к Цейлону.
      17 октября 1759 года произошло новое печальное событие. Гордость армии Лалли - Лотарингский полк взбунтовался, причем солдаты изгнали офицеров и избрали своими предводителями двух сержантов. Солдаты требовали выплаты денег. Лалли согласился на их условия. Он и его офицеры выплатили лотарингцам 250 тысяч франков. Мятежники успокоились. Об этом событии знала вся армия.
      Между тем Бюсси с 300 всадниками все же сумел пройти на север, но вести переговоры с Басалатом оказалось трудно. Младший брат Салабата уже хорошо представлял себе характер командующего Лалли, а Бюсси не стремился его переубеждать и вернулся в Пондишери.
      Лалли не уставал писать письма в Париж, справедливо обвиняя в предательстве, коррупции и безделии членов Совета, но вместе с тем предъявляя подобные обвинения и Бюсси. Лалли хотел еще раз доказать, что является подлинным хозяином положения и Мадрас будет взят. Собрав вновь войска, он направил их на север.
      Англичане были великолепно информированы о всех действиях противника. Получив подкрепление, они двинулись навстречу французам. Оба войска сошлись у местечка Вандеваш; пятитысячное войско французов и сипаев с двухтысячным отрядом маратхской кавалерии стояло против стольких же англичан. Поле боя представляло собой холмистое место, где росли низкие деревья, были овраги и пруды. Лалли расположил свой лагерь на широком холме. Английский полковник Кут построил войска в виде полумесяца. Лалли задумал смешать строй англичан. Левый фланг показался ему наиболее слабым. Поэтому он приказал маратхской кавалерии атаковать левый край и центр. Маратхи не очень любили рисковать, сражаясь за чуждые им интересы. При первых же залпах противника они приостановили лошадей и отъехали в сторону, вполне довольствуясь ролью наблюдателей. Лалли со своими адъютантами оказался между двумя армиями, но под градом пуль вернулся ,на позицию невредимым. Положение не обескуражило генерала. Он установил в центре лагеря орудия и создал импровизированный форт, используя естественные возможности рельефа. Ему удалось отбросить противника на некоторое расстояние; англичане отошли, держа строй. Тогда Лалли вновь вскочил на коня и повел в атаку свою немногочисленную кавалерию - 150 человек. Однако настроение маратхов передалось и драгунам, они неохотно двигались за генералом. При первом же залпе всадники остановились. Лалли с несколькими офицерами был впереди, но он был вынужден вернуться назад, проклиная трусов. Лалли бросил в бой Лотарингский полк, первая атака которого оказалась удачной, но англичане, введя в бой резервы, перешли в контратаку и смяли его.
      На левом фланге французского войска Бюсси отбивал все атаки противника, но англичанам удалось зайти с тыла. Паника охватила солдат, однако Бюсси сумел их остановить, он хотел перестроить распавшиеся было отряды. В это время пуля сразила его коня. Конь упал и придавил бригадира. Солдаты, подумав, что он убит, бросились врассыпную. Когда Бюсси вылез из-под коня и стал на ноги, он увидел, что окружен англичанами.
      С остатками войска Лалли отступил в Пондишери. Кут не преследовал его.
      Если битва при Плесси решила судьбу Бенгалии, то битва при Вандеваше решила судьбу Французской Индии. Слова Маркса, сказанные о Лалли,"хороший солдат, но не генерал" - определяют его поведение в сражении при Вандеваше. Лалли совершал чудеса храбрости, несколько раз рисковал жизнью, но битвой не руководил, не создал связи между отдельными ее участками, не организовал взаимодействия отрядов. Совершенно не интересовало генерала моральное состояние солдат, их настроение. Бюсси предлагал ему в этом сражении придерживаться оборонительной тактики и возложить главную задачу на пехотные части, минимально использовав маратхскую кавалерию. Лалли сделал наоборот. Теперь у него оставалась одна надежда - на чудо.
      Бюсси был отпущен англичанами под честное слово. Полковник Кут удовлетворился бы выкупом, однако лорд Пигот, губернатор Мадраса (тот самый, которого спустя два десятилетия уморили голодом в тюрьме недовольные его приверженностью к законным порядкам чиновники английской Ост-Индской компании), настоял на том, чтобы Бюсси отправился на родину. Мадрасский губернатор понимал, что для англичан в Индии Бюсси - самая опасная фигура среди французов. После длительных формальностей бригадир должен был покинуть Индию, в которой пробыл безвыездно 23 года. Позднее он писал: "Я прослужил 23 года в Индии, которую могу считать своей второй родиной. Я вынужден покинуть ее и оставляю здесь часть своей жизни, такой завидной, хотя и отягощенной трудами. Я был вырван из среды друзей, близость которых мне бесконечно дорога. Я покинул их с чувством печали, более сильной и глубокой, чем просто горькое предчувствие, ибо эта печаль основана на опыте прошлого и настоящего и заставляет меня уноситься к будущему. Удаляясь от Пондишери, я не могу не содрогаться при мысли о судьбе города, величие которого, смею льстить себя надеждой, было создано в какой-то степени и моими усилиями". Бюсси еще находился в Пондишери, Франция еще не знала о поражении Лалли при Вандеваше, когда постепенно в Париже стали распространяться слухи о неудачах французов; их сменили более определенные сведения о поражении.
      Предчувствия Аржансона относительно Лалли сбылись. Маршал Бель-Иль добился подписи короля на письме, в котором генералу предлагалось с первым кораблем покинуть Индию. Но вскоре генеральный контролер Бертен, сменивший Машо, зная, что Лалли в свое время пользовался расположением маркизы Помпадур, сумел изменить решение короля, и "ирландец" сохранил свои полномочия.
      Пока Версаль пытался вынести какое-либо решение о положении в Индии, английские войска после битвы при Вандеваше без боя занимали один за другим города Карнатика: пал Аркат, за ним Карикал. Войска Кута начали окружать Пондишери.
      Лалли вновь впал в отчаяние. Этот человек испытывал приятное чувство только тогда, когда ему приходилось слышать о пленении Бюсси. Он называл его предателем и трусом, заявлял, что тот "принадлежит теперь мадрасскому губернатору". Ненависть, которую испытывала вся французская колония к "ирландцу", превысила все возможные пределы. Отношения между ним и Советом оказались прерваны. По городу опять ходили листки, проклинавшие Лалли.
      Генерал совершенно потерял голову, он без конца писал письма губернатору Лейри, то гневные, то умоляющие, для поддержания духа армии хотел устроить военный парад. Затем снова повел войска в поход, Армия Лалли потянулась к Аркату и оказалась у Вандеваша на том самом месте, где месяц назад потерпела полное поражение. Здесь начался бунт. Индийская кавалерия потребовала денег. "Если нам не заплатят, - кричали всадники, - мы пойдем служить к неприятелю". Многие из них осуществили свою угрозу, и никто их не удерживал. На следующий день уже вся армия требовала денег. С трудом при помощи небольших подачек удалось временно временно успокоить солдат. Не успели войска сняться с места, как разнесся слух о прибытии мощной английской эскадры. Солдаты, не слушая команд Лалли, двинулись назад, к Пондишери. Они оказались более правы, чем их командир, ибо Кут находился в четырех лье от столицы Французской Индии.
      Осенью 1760 года началась блокада Пондишери. Город во времена Дюплекса выдержал одну осаду. Тогда англичане еще не являлись хозяевами Бенгалии, а военные припасы, продовольствие и форты Пондишери были подготовлены. Обороной и инженерными работами руководил Паради, верховная власть находилась в твердых руках Дюплекса. К тому же французская разведка превосходила английскую. Теперь во главе обороны Пондишери стоял сумасбродный Лалли, главным инженером был анекдотически бездарный Дюр, а военная и гражданская власти города фактически воевали друг с другом.
      Все, даже самые секретные, планы французов через несколько часов становились известны неприятелю. Однажды Лалли задумал операцию, которая могла принести пользу. Отобрав лучших солдат Ирландского и Лотарингского полков, он стал готовить их к большой ночной вылазке; предполагалось повторить резню, устроенную Латушем в лагере Насир Джанга. Сначала все шло хорошо, в английском лагере была полная тишина. Когда же французы подошли почти вплотную, раздался дружный залп: англичане тщательно подготовились к встрече, их кто-то предупредил. И так бывало почти всегда.
      Осажденный город нуждался в защитниках. Лалли пытался мобилизовать многочисленных чиновников и купцов Компании. Они взбунтовались, большая толпа жителей "белого города" во главе с советником Ла Селлем (тем самым Ла Селлем, который был уличен Бюсси во взяточничестве) бросилась к особняку Лалли, выкрикивая проклятия по его адресу. Только когда Лалли приказал солдатам разогнать толпу, все разбежались. Если бы генерал строго придерживался какой-либо одной линии, жесткая политика могла бы принести пользу, но он периодически впадал в апатию. Чиновники Компании остались безнаказанными, и их нападки на неудачливого военачальника стали еще наглее. Распространялись лживые слухи, будто бы "ирландец" английский шпион, действует по команде Кута и Пигота и т. п.
      Единственный человек, который мог понять и ободрить Лалли, был отец Лавор. Генерал почти не расставался с ним, вкрадчивый иезуит стал его постоянным исповедником.
      Уже в первые недели осады начался голод, и Лалли решил избавиться от жителей "черного города", Спустя 12 лет после страшных дней 1748 года индийское население Пондишери вновь оказалось без крова и еды. Генерал узаконил произвол и грабежи-все продовольствие и весь скот были отобраны. Жителям грозила неминуемая смерть. Лалли приказал всем индийцам покинуть Пондишери, и тысячи оборванных, голодных людей потянулись из города. Однако это не помогло, Пондишери был обречен.
      В январе 1761 года разразился сильный шторм. "Может, бог поможет вам,- говорил Лалли своему единственному другу Лавору,- английские корабли уйдут, и блокады не будет". Но надежды на шторм не оправдались. Англичане вернулись почти невредимые. Теперь генерал понял, что капитуляция неизбежна. Впервые между ним и Советом Пондишери возникло взаимопонимание. Командующий послал в Мадрас своих верных людей - Дюра и Лавора. Все попытки выторговать у непоколебимого Пигота какие-либо уступки не привели ни к чему. 18 января 1761 года Лалли подписал акт о капитуляции и сдался англичанам.
      Губернатор Мадраса Пигот, выходец из французской протестантской семьи, испытывал ненависть к католической Франции, подобную той, какую питал фанатичный католик Лалли к протестантской Англии. Разрушение Пондишери было заветной мечтой Пигота. Но он не торопился.
      Пока англичане хозяйничали в Пондишери, французский командующий, больной и безразличный ко всему, находился в форте св. Людовика. Полковник Кут приказал привезти французского командующего как пленника в Мадрас. Около форта собралась возбужденная толпа безработных служащих Компании и голодных солдат. Все ждали выхода пленного генерала, чтобы открыто расправиться с ним.
      На площади перед фортом появился иезуит Лавор, он с трудом протиснулся сквозь беснующуюся толпу к вошел в здание форта. В трудную для своего друга минуту он решил поддержать его. Наконец двери открылись, и вынесли паланкин Лалли. Толпа окружила паланкин. Предводителем оказался Морасен, бывший губернатор Масулипатама. Рядом с Морасеном появилось несколько вооруженных людей, испуганные носильщики бросились бежать. Еще несколько секунд, и начался бы самосуд. Только отряд английских гусар спас бывшего командующего от разъяренных соотечественников,
      Толпа, однако, требовала крови. Схватили главного интенданта, 70-летнего старика Буа (его никто не охранял), и приволокли на площадь. Один из служащих Компании тяжелой палкой размозжил ему голову. С трупа содрали одежду и оставили так лежать на площади. Пока толпа расправлялась с Буа, какие-то люди проникли в здание интендантства и уничтожили все бумаги. Многие воры, казнокрады и спекулянты были спасены от суда.
      Когда граф Лалли-Толландаль прибыл в Мадрас, его ждали новые унижения. Знатного пленника, генерала подвергли обыску, распотрошили весь его багаж и, невзирая на его протест, посадили на маленький грузовой корабль, где ему предлагали пищу из матросского котла.
      В Пондишери прибыл чрезвычайный уполномоченный Пигота некий Дюпре, так же, как и Пигот, происходивший из французской протестантской семьи, бежавшей в Англию. Не случайно ему поручили руководить уничтожением Пондишери. Дюпре испытывал такую же ненависть ко всему французскому, как и сам Пигот. На протяжении трех месяцев английские солдаты взрывали форты, сравнивали с землей склады и магазины. Город, где жили многие тысячи людей, был стерт с лица земли.
      Вести о разгроме в Индии дошли до Парижа. Когда Лалли прибыл во Францию, его встретило единодушное возмущение. Но Лалли и не думал оправдываться, он произносил громовые речи против тех, кого считал виновником индийской трагедии,- губернатора Лейри, адмирала д'Аше, бригадира Бюсси и многих других.
      Бюсси уже целый год жил в Париже и много преуспел. Он женился на двоюродной сестре самого могущественного после короля и маркизы Помпадур человека во Франции, первого министра герцога Шуазеля, и стал вхож в дом первой фаворитки короля. Маркиза получила в подарок от бывшего повелителя Декана 12 золотых табакерок, внутри каждой из них находилось сари из тончайшего карнатикского муслина. Маркиз Бюсси де Шастено (теперь бригадир именовался так) был неуязвим.
      Но Лалли ничего не принимал во внимание. Подобно тому, как раньше в слепой ярости он бросался в штыковую атаку на численно превосходившего противника, сейчас он устремился в бой против чиновников и офицеров, требуя привлечь их к суду. Почти круглые сутки с несколькими друзьями "ирландец" проводил за письменным столом, рассылая десятки писем по разным адресам- от короля до многочисленных судебных инстанций. Его противники также не теряли времени даром. Началась ожесточенная эпистолярная дуэль.
      Герцог Шуазель, не желая скандала, предложил Лалли прекратить дело. Тот уже не мог остановиться. Его подстегивала мысль, что его лучший друг, иезуит Лавор, на пути во Францию. Этот человек раскроет глаза всем. Ему поверят.
      Хотя документы Компании обеих Индий были уничтожены во время разгрома Пондишери, многие чиновники чувствовали себя не очень спокойно при обсуждении обвинительных писем Лалли и поэтому мечтали видеть его в Бастилии. По Парижу поползли слухи о коварстве, жадности и врожденной преступности Лалли. Наконец, весь Париж заговорил о взятках, которые якобы давал вернувшийся из Индии генерал камеристке герцогини де Граммон, сестры Шуазеля. Кстати, камеристка действительно принимала подношения нуждавшихся в той или иной протекции, но замешан ли был в подобной истории Лалли - неясно. Так как его имя теперь бросало тень на самого министра, Шуазель решил расправиться с надоевшим "ирландцем" и подписал приказ о его аресте.
      5 ноября 1762 года Лалли был препровожден в ту же самую камеру, где десять лет назад сидел Лабурдонне. Однако "бешеный ирландец" не успокоился, он продолжал строчить письмо за письмом, обвиняя всех своих врагов в предательстве и низости. Единственное обстоятельство его смущало: почему молчит отец Лавор, его друг и исповедник. Иезуит уже прибыл во Францию, но почему-то не заступался за своего духовного сына.
      Патер Лавор удалился в Перигор, где через несколько месяцев скончался. Когда стали описывать скромное имущество иезуита, в одной из его шкатулок нашли 1 миллион 200 тысяч франков золотом, в другой векселя и бриллианты. Еще более удивительным оказалось то, что нашли в сундуке. На дне сундука лежали два тома мелко исписанной рукописи. Оба тома были посвящены истории Лалли. Если в одном его деятельность описывалась в панегирическом тоне, то другой содержал зловещий обвинительный акт против Лалли. Конечно, всех заинтересовал последний том; первый же никем не был принят всерьез.
      Иезуит обвинял Лалли в государственной измене, писал, что ирландец являлся платным шпионом англичан, рассказывал о чудовищной жестокости бывшего командующего в Индии. В дневнике .содержались подробные описания того, как Лалли во время осады Пондишери злорадствовал, наблюдая из своего окна за истощенными голодом людьми, как он продуманно послал французских солдат на верную смерть во время кампании. Искусное сочетание чудовищно лживых картин с достоверными сделало этот дневник в глазах судей несчастного генерала одним из главных свидетельств его преступлений.
      Так кроткий патер Лавор окончательно затянул петлю на шее своего духовного сына. Лицемерие иезуита не знало границ. Теперь стало понятно, почему каждый шаг Лалли был известен англичанам. Вполне возможно, что как раз Лавор являлся их шпионом. Этот секрет коварный монах унес с собой в могилу. Он не успел использовать мемуары в своих целях или в целях Ордена,- по-видимому, ждал, какой том опубликовать: хвалебный или обвинительный. Вероятней, что обвинительный том стал бы достоянием гласности. Однако он и так послужил материалом для прокурора парижского парламента Пакье, человека сурового и непреклонного.
      Это было время ожесточенной борьбы между парламентом и двором. Высокопоставленные чиновники парижского парламента всегда ненавидели аристократов и завидовали им, а те, в свою очередь, платили им презрением. Когда же титулованный дворянин попадался в сети суда, его судьба становилась незавидной.
      Для прокурора Пакье граф Лалли оказался желанной жертвой. Опытный крючкотвор быстро опутал своей паутиной вспыльчивого солдата, а записки иезуита Лавора дали ему великолепный материал для обвинительного акта. Обвинительная речь Пакье, напечатанная большим для того времени тиражом, стала широко известна в Париже. Лалли был представлен единственным виновником разгрома французов в Индии. Члены Совета Пондишери во главе с губернатором, преступно не подготовившиеся к войне, оказались ни в чем не виновные.
      Парижский парламент потребовал от короля утвердить обвинение в государственной измене. Людовик XV некоторое время сопротивлялся, но настойчивость парламентских чиновников вскоре ему надоела; чудовищный эгоизм, как всегда, взял верх, и король подписал акт. Теперь Лалли стал государственным преступником и был переведен на жесткий режим. Начался процесс, скорее похожий на расправу, чем на суд. Лалли не имел права на защиту, а благожелательных свидетелей даже не слушали. Лалли продолжал упрямо защищаться, разоблачая всех своих врагов - губернатора Лейри, адмирала д'Аше и, наконец, бригадира Бюсси. Дело затянулось на месяцы, огромная гора писем, мемуаров, копий деловых бумаг, карт и военных планов росла. Бессмысленными глазами взирали на эти бумаги парламентские советники, никогда не бывавшие ни на поле битвы, ни на корабле, не видавшие раньше ни военных карт, ни планов. Об Индии они ничего толком не знали. Пакье считал Салабата городом, Танджур - навабом и сипаев денежными единицами, но это не мешало французской судебной машине двигаться в определенном направлении.
      Прошло три года. В мае 1766 года парламент приговорил Лалли к смерти. Людовик XV, узнав о решении, был очень встревожен, даже плохо опал, но не пожелал из-за одного человека вновь ссориться с судейскими чиновниками. 9 мая 1766 года на Гревской площади Парижа при огромном скоплении народа Лалли отрубили голову на эшафоте. Старый генерал принял смерть с достойным спокойствием.
      Эта несправедливая расправа с плохим военачальником, но храбрым солдатом легла еще одним позорным пятном на королевское правительство. Через несколько лет появилась книга Вольтера, посвященная Лалли. Вся читающая Франция еще раз пережила его трагическую судьбу. Несправедливость заставила забыть действительные ошибки. В 1788 году, накануне Французской революции, Лалли-Толландаль был официально признан невиновным.
      Глава шестая
      ФРАНЦУЗСКИЕ АВАНТЮРИСТЫ В ИНДИИ
      После поражения французской армии в Семилетней войне англо-французское соперничество в Индии фактически кончилось. Обанкротилась и Компания обеих Индий. Незначительные колониальные владения, сохраненные Францией после Семилетней войны, большой роли не играли, но пока в Индии существовали очаги сопротивления британскому владычеству, оставались надежды на изгнание англичан. Победы французского оружия, особенно армии Бюсси, не скоро изгладились из памяти местных жителей, бродячие певцы на дорогах Декана распевали песни о подвигах Бюсси, о его победах над маратхами.
      Отблеск прошлой военной славы падал на тех французских офицеров и солдат, которых судьба разбросала по различным районам Индии, К французским офицерам местные феодалы относились с большим почтением даже после поражения Лалли, ибо победы Бюсси в Декане не забывались, а его бывшие сипаи считались лучшими солдатами в Индии. Вспомним эпизоды одной из самых кровопролитных битв - битвы при Панипате между маратхами и войсками повелителя Афганистана Ахмад-шаха, которая закончилась полным поражением маратхов. Афганский монарх - участник похода Надир-шаха сумел при помощи быстрых маневров окружить маратхов и заставить их принять сражение,
      14 января 1761 года 45 тысяч маратхов встретились с 60 тысячами афганцев. На левом фланге маратхской армии находились восемь тысяч сипаев под командованием Ибригим-хана, одного из синайских командиров Бюсси. Начало битвы обещало победу маратхам. Ибрагим-хан бросил в бой 6,5 тысячи сипаев против 17 тысяч рохиллов [* Рохиллами называли потомков афганских наемников, которые не возвращались на север, а селились компактными массами к северо-востоку от Дели. Область их поселения впоследствии стала именоваться Рохилкханд. В XVIII веке она превратилась в независимое княжество]. Рохиллы не выдержали атаки сипаев и стали отступать. Положение на левом фланге стало опасным для Ахмад-шаха. Только когда он ввел в бой тысячи своих отборных воинов, удалось остановить сипаев. Перейти же в наступление афганские войска не смогли. Сипаи продолжали сражаться. Если бы маратхская кавалерия подоспела вовремя, неизвестно, каков бы был исход битвы при Панипате. Но кавалерия промедлила, и свыше шести тысяч сипаев погибло. "Ученики Бюсси оказались достойны своего учителя",- отмечает известный индийский историк Саркар в своей книге "Падение Могольской империи".
      Вторая половина XVIII века изобилует авантюрами многих французов, чьи энергия и любовь к приключениям заставляли их втягиваться в серьезные события. Свобода их действий во многом объяснялась тем, что французское правительство после Семилетней войны не интересовалось Индией, а генерал-губернатор Ло де Лористон (брат офицера, печально прославившегося капитуляцией при Тричинополи) был занят восстановлением разрушенного Пондишери. В городе кроме двух индуистских храмов не осталось ни одного целого здания. Менее чем за десять лет Ло восстановил город. Новый Пондишери по своей планировке и красоте постройки, как свидетельствовали современники, превосходил старый город. В середине 70-х годов XVIII века в столице Французской Индии жили, 1200 белых колонистов и в "черном городе" - 20 тысяч индийцев. Население его быстро росло, так как действия английских и майсурских войск заставляли индийцев искать себе убежище в относительно безопасных местах.
      Ло пытался восстановить прошлое могущество Пондишери, как бы не замечая полной перемены обстановки. Теперь Франция, как Голландия и Португалия, владела лишь крошечными торговыми точками, в то время как английская Ост-Индская компания все более утверждалась в качестве колониального господина Индии.
      В Индии имелись силы, способные к сопротивлению англичанам: в Декане после ухода французов вместо трусливого и безвольного Салабата к власти пришел более твердый правитель Низам Али, маратхи оставались по-прежнему весьма опасными противниками, но самым сильным врагом Англии стал Майсур, где у власти находился Хайдар Али.
      Сын одного из военачальников майсурского раджи, он начал свою военную карьеру командиром небольшого военного отряда. Командиры наемников индийских навабов и раджей в XVIII веке сами нанимали солдат, платили своим людям жалованье и делили добычу между ними. Смелый, жестокий и справедливый, Хайдар Али завоевал репутацию хорошего предводителя, его отряд быстро рос.
      В 1750 году Хайдар Али присоединился к войску Насир Джанга и после убийства последнего, пользуясь всеобщей суматохой, захватил огромную добычу в обозе убитого субадара. Хайдар Али принимал участие в длительной осаде Тричинополи, во время которой внимательно наблюдал за военной тактикой и техникой европейцев. В 1755 году он уже был командиром многотысячного войска, а в 1761 году отнял власть у фактического правителя Майсура Нанджараджа и стал некоронованным самодержцем этой страны. Хайдар Али попытался создать индийскую армию по европейскому образцу и достиг на этом пути определенных успехов. Безграмотный предводитель наемного отряда, став правителем страны, проявил себя одаренным полководцем и администратором. Майсур быстро превращался в ведущее государство Южной Индии.
      Однако между Хайдаром Али, низамом Хайдарабада и маратхами не было единства. Англичане, хотя и терпели порой поражение от майсурских войск, могли побеждать своих противников поодиночке, искусно играя на их противоречиях.
      Французский генерал-губернатор оставался лишь безучастным зрителем событий и при временных неудачах счастливого соперника испытывал радость завистника, затаенную надежду на лучшее будущее. Ло составлял обширные отчеты о своей деятельности в Индии; они отнюдь не напоминали казенные бездушные документы колониальных канцелярий, а представляли собой интересные мемуары. Но литературное качество отчетов Ло не содействовало повышению интереса к Индии при французском дворе. Авторитет генерал-губернатора Французской Индии был невелик. Французские авантюристы могли, не советуясь с ним, принимать любое решение. Судьба некоторых из них весьма интересна и дает возможность более глубоко проникнуть в историки Индии XVIII века.
      Наиболее известным французским авантюристом того времени был Рене Мадек. Он родился в 1736 году в Бретани, в краю рыбаков и моряков. Уроженцы Бретани, с детства привыкшие к морю, чаще других нанимались на службу Компании обеих Индий, тем более что в Бретани находился главный порт Компании - Лориан. Подобно многим другим юным бретонцам, десятилетний Рене поступил юнгой на небольшой корабль, ходивший между мелкими местными портами. Жизнь юнги незавидна, а жалованье мизерно, поэтому Мадек промышлял во время стоянок случайными заработками или нищенствовал. Тяжелая жизнь на корабле не проходила даром. Мадек стал профессиональным моряком. В 11 лет он на корабле Компании побывал в Сан-Доминго. Затем возвратился в Лориан и через несколько месяцев оказался опять на корабле. На этот раз он плыл в Пондишери. В первый раз Мадек пробыл в Индии недолго, корабль, на котором он служил, ушел к берегам Бразилии. Спустя два года Мадек снова появился в Пондишери. Ремесло матроса более не привлекало его, и бретонский моряк стал артиллеристом. Он участвовал в длительной осаде Тричинополи, но судьба военной кампании его мало волновала, Почти все время Мадек проводил на "базаре" лагеря Чанда Сахиба в обществе бродячих торговцев, факиров и баядерок. Ему нравилась бездумная, однообразная и шумная жизнь индийского военного табора. Но осада длилась долго. Положение французов ухудшалось, особенно после капитуляции Ло и казни Чанда Сахиба, и Мадек все более испытывал недовольство своей жизнью. Вслед за Дюплексом Мадек отправился во Францию, и на какое-то время его след потерялся.