Сергей Капков
      КОРОЛИ КОМЕДИИ. Гликерия Богданова-Чеснокова
      - Тони! То-о-они!
      - Ваша мамочка... Вот голосок - помесь тигра и гремучей змеи!..
      - Пеликан, собирайтесь в цирк! Хочу посмотреть новое чудо - мистера Икс!
      Она ворвалась в кадр, заполнив своим телом все пространство экрана.
      Эту актрису невозможно было не заметить. К ней невозможно остаться равнодушным. "Гликерия Богданова-Чеснокова" - прочел я в титрах и запомнил это необычное имя на всю жизнь.
      А спустя годы мне посчастливилось найти внука Гликерии Васильевны, человека тоже не совсем обычного, с долей "богданово-чесноковской" чудинки. Юрий Правиков довольно известен в кругах кинематографистов и деятелей театра. Он сценарист, продюсер, режиссер, театровед и собиратель всего того, что связано с именем Гликерии Богдановой-Чесноковой и Дмитрия Васильчикова - его деда, легендарного украинского актера, основателя первого в республике театра музыкальной комедии. Почему я написал о "чудинке", потому что Юрий Борисович целиком пропитан духом и шармом своей великой бабушки. Рассказывая о ней, он невольно переходит на ее интонации, использует ее жесты и даже копирует голос. Поэтому лично у меня иногда создавалось впечатление, будто в комнате находятся не два, а три собеседника, один из которых - Гликерия Васильевна Богданова-Чеснокова...
      * * *
      Она была "вся в бабушку", из сибирских казаков. Бабушка входила в толпу дерущихся, брала мужиков за шкирки и разводила в разные стороны. Лика росла такой же крупной, энергичной и смешливой. С таким же большим, "очаровательным" носиком. Такая же певунья. Как и бабушка, могла любую мелодию повторить с голоса. Станцевать - пожалуйста!
      Дед же был необыкновенным мастером "золотые руки". Через станицу, где жили Богдановы, в середине XIX века начали прокладывать рельсы во Владивосток. Железнодорожники ходили в красивых мундирах, в фуражках с кокардами - у деда их вид вызывал восторг и белую зависть. Как-то на строительстве столичный бригадир возьми да скажи ему: "Как у тебя все лихо получается! Какие у тебя руки! Тебе в Питер надо..." И деду это запало. Недолго думая, усадил он всю семью в телегу - и в путь!
      В столицу дед Богданов приехал не с пустыми руками, привез целый обоз своих изобретений и выдумок. И, действительно, на него обратили внимание. Кулибин - не Кулибин, самородок - не самородок, а мужичок не простой, со смекалкой! И определили в механические мастерские. Со временем он стал даже водить поезда.
      Мама Лики владела пошивочной мастерской. Начитанная, изысканная барышня, она понимала моду, обладала вкусом, носила очаровательные шляпки. Никто и не догадывался, что она - вчерашняя сибирская казачка.
      Семья жила в чистеньком, уютном домике на Выборгской стороне. Помимо Лики, у Богдановых было еще двое детей. Но актриса об этом не любила вспоминать, отделывалась скупыми фразами: "Сестра пропала без вести во время гражданской войны. Был брат, но он от нас отошел". Гликерия Васильевна предпочитала молчать о том, что когда-либо нанесло ей душевную травму.
      Лика выучилась. Память - от Бога, уникальная! Могла бы запросто овладеть китайским языком. Она подмечала за всеми характерные жесты, ужимки, могла изобразить любого знакомого. В гимназии одна школьная дама заявила: "Я подозреваю, что именно Богданова дала клички всем учителям". Мама водила Лику по театрам - в Александринку, в Мариинку. Девочка охотно занималась в школьном театре.
      Озорная и любопытная, Лика Богданова была в курсе абсолютно всех событий в Петербурге. И однажды чуть было не оказалась... в большой политике.
      Началось все с Дворцовой площади, где она встретила объявление о Первой мировой войне. В тот день она видела государя-императора, который благословлял войска и махал рукой горожанам. Когда стали поступать первые раненые с фронта, Лика тут же пошла в лазарет. Мама шила для них рубашечки, а Лика пела и плясала. Она еще не думала о том, что станет актрисой, в одиннадцать-двенадцать лет ей просто хотелось сделать приятное этим несчастным людям. "Луша, приходи еще!" - просили солдаты. "Я Лика!" - гордо поправляла будущая звезда.
      * * *
      - Гликерия Васильевна, а вы в какую партию вступали? За большевиков, за меньшевиком, за кадетов? - подначивал ее спустя годы внук.
      - Господи! Да никто об этом не думал! Какие кадеты?! Свобода, равенство, какая-то новая жизнь! А то ведь жили очень плохо. После 1914 года как-то все оборвалось, и на душе плохо стало... Веришь?
      Лика Богданова вступила в рабочие ячейки, искренне поверив, что царь России не нужен.
      - Как же мы сами для себя не построим жизнь?! Нас же большинство! по-детски восклицала она.
      - Гликерия Васильевна, вы говорите это с высоты сегодняшнего дня или как та девочка?
      - Ну, конечно, как девочка!
      * * *
      Она посещала кружки РСДРП, записывалась в бригады санитарок, в группы рабочей молодежи - ей было любопытно все. И в ночь штурма Зимнего дворца она шла именно штурмовать Зимний дворец. В составе вооруженного отряда Выборгской стороны.
      Когда в кино впервые показали взятие Зимнего, штурм знаменитой арки, Гликерия Васильевна страшно расстроилась. Она увидела солдат и матросов, карабкающихся по воротам, и подумала, что в ту ночь попросту опоздала: "Я ничего этого не застала! Я пришла слишком поздно! Там уже все кончилось, все было взято!" Ей так и не пришлось узнать правды, что никакого штурма не было, а большевики спокойно вошли через комендантский подъезд. Так или иначе, но чтобы не расстраивать публику на творческих встречах, актриса рассказывала, что была участницей революции и брала Зимний. И, как показывает время, это была правда.
      Стоит заметить, что Лике в то время было всего 13 лет.
      Ее потрясло, сколько раненых было в Зимнем! Некоторые залы дворца были отданы под военный госпиталь, где лежали фронтовики. "Чего стоишь, дура, неси воды", - прикрикнул кто-то на Лику. И она осталась там дней на десять - жила и работала в лазарете. "Я обалдела! Я свободно ходила по Зимнему дворцу и никогда больше не чувствовала себя так вольно и спокойно, настоящей хозяйкой Земли. Я осмотрела весь Эрмитаж, зашла во все комнаты. Я даже не подозревала, что там спал царь, - узнала об этом из хроники и фильмов. Я стояла перед картинами, трогала уникальные вещи, которые сейчас трогать нельзя!"
      Первые дни после революции в Зимнем не было никого - ни большевиков, ни врачей. Раненые лежали на полу на шинелях. Постепенно стали привозить кровати, о чем распорядился князь Оболенский - ему только-только вручили декрет Ленина о том, что он назначается хранителем Эрмитажа. Лика и здесь пела. В ее репертуаре были сибирские частушки, народные прибаутки и дико пошлые (по тем временам) куплеты: "По улице гуляла прекрасная Катрин" и "Мама-мама, что я буду делать?" Может быть, внешне Лика Богданова и вызывала улыбку (в зрелом возрасте актрисе так никто и не предложил трагическую роль), в душе же она чувствовала чужое горе как никто.
      А потом наступил голод. Надо было устраиваться на работу, овладевать профессией. Лика пришла в Петрокомунну. Ее взяли машинисткой. Девушка оказалась под непосредственным начальством знаменитого революционера Александра Вермишева и первого комиссара продовольствия Алексея Бадаева. Оба были страстными театралами и организовали кружок самодеятельности. А так как Лика постоянно напевала себе что-то под нос, печатая на машинке, на нее обратили внимание. Она стала выступать в любительских спектаклях, танцевать, петь. В Петрограде открылись театры, и девушка зачастила в ту же Александринку, в БДТ. "Когда я первый раз увидела Блока - испугалась и упала прямо перед ним!"
      А вскоре Бадаев надиктовал ей бумагу о выдающемся таланте, с которой Лика Богданова и отправилась в Школу русской драмы при Александринском театре. Комиссию возглавляли знаменитые мастера Софронов и Мичурина-Самойлова.
      - Кто вам писал эту справку?
      - Бадаев.
      - А что вы будете читать?
      - Читать я ничего не буду, я буду петь, - и выдала весь репертуар, с которым выступала перед ранеными. А в заключении прочла монолог Плюшкина из "Мертвых душ". Да так, что руководитель театра Юрьев от смеха упал со стула.
      И ее взяли. И курс этот был невероятно звездным, фантастическим. Он вошел во все театральные энциклопедии - сразу десять будущих народных артистов, и каких! Михаил Царев, Николай Черкасов, Юрий Толубеев, Николай Симонов, Александр Борисов, Елизавета Уварова, Борис Чирков, Константин Адашевский, Василий Меркурьев и Гликерия Богданова. Их дружба протянулась через всю жизнь.
      Борисов обожал ее безмерно, их дружбе завидовали все коллеги.
      - Сколько она мне струн порвала! - сказал он однажды Юре Правикову и стукнул себе в грудь.
      - У вас был роман? Александр Федорович, не может быть!
      - Господи! Гитарных струн! - С инструментом великий артист не расставался никогда.
      А с Николаем Черкасовым у Гликерии Васильевны на самом деле возник роман, и молодые актеры чуть не поженились. Озоровали вместе. В те годы, когда Черкасов даже не подозревал, что сыграет Александра Невского и Ивана Грозного, он пробовал свои силы в комическом жанре. Причем, экспериментировал, находясь на одной сцене с самим Шаляпиным. Федор Иванович пел "Дона Кихота", а будущий "экранный" Дон Кихот кривлялся за его спиной, и великий певец никак не мог понять, почему зрители хохочут. А когда понял, остановил спектакль и прогремел: "Вон со сцены!"
      Но однажды Николай выкинул еще более злую шутку. В одном из спектаклей была сцена праздника Масленицы, и девушки закидывали Шаляпина ватными снежками. Черкасов пронес за кулисы настоящий снег и подсунул его Лике Богдановой. "Весе-о-о-о-о-лая... - затянул было Федор Иванович и получил ледяным снежком в плечо. - Ма-а-а-асленица!" От неожиданности голос певца прокатился бархатной волной, выдав невероятный звуковой кульбит. А потом начались разборки. "Девчонки! Паразитки! Соплячки! - кричал директор театра. - Вы только представьте, что бы я сделал с вами, если бы Шаляпин сорвал голос! Марш отсюда! К Федору Ивановичу извиняться! Быстро!"
      В гримерной Шаляпина Лика заголосила первой, но певец был неожиданно мягок: "Да будет вам, не убивайтесь. Но больше не шалите... А я и не знал, что еще и ТАК могу петь". Из театра вышли вместе, и Шаляпин повез девочек в ресторан на ужин.
      Театральную школу Богданова окончила в 1922 году и поступила в Александринку. Благодаря счастливой случайности, почти сразу получила роль - служанку Люси в "Мещанине во дворянстве". На этом везение закончилось, ролей больше не было.
      Зато начался нэп, и в Питер понаехали в огромном количестве провинциальные труппы, выступали в садах, в парках. Одновременно появилось много театров и в самом городе. И тут в биографии Гликерии Богдановой началась новая глава, которая и предопределила всю ее дальнейшую судьбу.
      * * *
      "На меня мужчины, на которых я не производила впечатления, тоже впечатления не производили, - любила повторять Гликерия Васильевна. - Но мне всегда хотелось, чтобы меня воспринимали всерьез. В те годы все актрисы страшно красились, и я красилась. У меня был жуткий косметический набор. И однажды в таком виде я вышла погулять на Васильевском острове. Купила пирожок и присела на лавочку - покушать. Мимо меня продефилировал очень интересный мужчина в цилиндре. Плотный, высокий, глазища... глубинные. Раз меня обошел, второй. Смотрю: мужчина на меня обращает внимание. Подошел:
      - Девочка! Вы такая молодая, такая привлекательная... Несмотря на кое-какие излишества. (Я сразу про себя - нос!) Ну, нельзя же так мазаться!
      На это я тихо, спокойно, с достоинством заявляю:
      - Мне положено. Я актриса!
      - Да? И где вы играете?
      - В Александринском театре!
      - Да? Что вы говорите! И что же вы там можете играть? Какие звуки вы можете издавать?
      Я стала злиться. Но при этом сохранила к нему интерес. Честно говоря, это был первый мужчина, который заставил на себя обратить внимание. Он был старше меня, подчеркнуто одет. У него были такие манеры! Он не смотрел мне в рот, тогда как люди, которые хотели этот пирожок, просто поглощали его глазами. А он оценивал меня как девушку. Да и разговор был такой, вроде как он меня пожалел.
      - Ну, раз вы актриса, пойдемте, барышня, кататься на каруселях. А потом, несмотря на то, что вы съели пирожок - а этого я вам не советую, актрисам пирожки противопоказаны, - пойдемте вместе пообедаем".
      * * *
      Это был Дмитрий Федорович Васильчиков. В то время он был уже заслуженным артистом Республики, работал в труппе Николая Николаевича Синельникова - знаменитого провинциального актера, режиссера и антрепренера. У него в театре шли и трагедии, и драмы, и водевили, и оперетты, и балеты. Это было уникальное имя, уникальная труппа.
      Дмитрий Федорович подвел Гликерию к афише и стукнул тросточкой: "Это моя фамилия!"
      Через несколько дней Васильчиков неожиданно сделал Лике предложение: "Вам никогда здесь не дадут сыграть то, что нужно молодой актрисе для багажа. Вам надо наиграть, накричать голос... Поедемте со мной. У меня турне: Кисловодск, Пятигорск, Одесса, Крым..."
      И она поехала.
      Где-то на юге, в одном из городов Дмитрий Федорович и Гликерия Васильевна обвенчались. В том же 1922 году у них родилась дочь Лида. Но брак продлился недолго. И он, и она по натуре были лидерами, уступать не любили. И эти взаимоотношения переходили на сцену. Васильчиков обожал импровизировать, а Лика еще не умела. Неожиданно он мог выдать незапланированную репризу или вставить гэг - зал взрывался, сам актер самодовольно искрился, а девушка терялась и выглядела страшно глупо. На все ее причитания Дмитрий Федорович резонно замечал: "Хочешь со мной работать учись. Ты должна быть всегда мобилизована, чтобы как от зубов отскакивало. А иначе ты не живешь на сцене..."
      И она научилась. И теперь уже ставила в тупик его. "Ты думай, кого подставляешь!" - возмущался любимец публики. Как отвечать на подобное, он сам не знал - не привык. Отыгрывал мимикой, и делал это потрясающе, срывая аплодисменты. Но злился чудовищно, закатывал скандалы.
      Семья распадалась на глазах.
      В 1928 году в Харькове - в те времена бывшем столицей Украины появился первый государственный Театр музкомедии. Указом всеукраинского старосты Григория Петровского, новый коллектив возглавил Дмитрий Васильчиков. Было решено, что сначала в Харьков отправится Дмитрий Федорович, а Гликерия Васильевна подъедет попозже. Рина Зеленая привела ее в только что открывшийся Ленинградский мюзик-холл, и там они подурачились на славу. "Вся та дурь, что во мне была, выплеснулась наружу! Но надо отдать должное: меня всему научил Митя. Половина всего того, что я знаю, от Бога, половина - от Мити. Остальное - от Школы русской драмы..."
      А когда пришла пора собираться в дорогу, Богданова пошла на попятную. Поняла, что в театре у мужа надо стать рабой и забыть об амбициях. Кроме того, работать предстояло исключительно на украинском языке, который она не понимала и не признавала.
      Но это решение стоило ей немало горя. Дмитрий Федорович категорически отказался отдавать дочь и оборвал всякие контакты со своей бывшей женой. Страшно переживал, что не ОН бросил, а ЕГО бросили. Очень быстро женился на актрисе Екатерине Михайловне Леонидовой - она долго ходила между Васильчиковым и Богдановой, так как была безумно влюблена в Дмитрия Федоровича. А потом его родня постаралась сделать все, чтобы Лида долгие годы ничего не знала о своей матери, и пресекала любые попытки Гликерии Васильевны связаться с дочерью.
      А тем временем в Ленинграде друг Васильчикова - актер и худрук первого в России Театра музыкальной комедии Николай Янет отказался принять Богданову в свою труппу, хотя она была создана именно для этой сцены.
      "Я была очень легкомысленной, что в свое время сочеталась церковным браком - и то, это надо еще проверить! - с твоим дедом", - говорила Гликерия Васильевна Юрию, подчеркивая, что никаких документов при венчании составлено не было.
      В Ленинграде Богданова работала на эстраде, выступала с джазом Утесова, много хохмила. "Леня каждый раз при встрече говорил мне: "Лика, ты моя юность! Без тебя бы у меня не было ни голоса, ни шарма. Глядя на тебя, у меня создавалось настроение, я так ржал! Весь смех в моих песнях - это ты. Вот пою "Пароход", а вижу тебя, и мне смешно. Все мои улыбки - от тебя". Интересуюсь, и что ж во мне было смешного? "Ну, во-первых, это..." И указывал на нос. Это было что-то страшное! Я краснела, зеленела! Каждый указывал мне на этот нос!.."
      Затем ее пригласил молодой Райкин. Он был еще мальчишкой, а она - уже опытной комической актрисой. "Я поначалу просто копировал ее, - вспоминал Аркадий Исаакович. - Мимика у нее была потрясающая!" Но Гликерия Васильевна эти комплименты не принимала: "Что, я обезьяна, что ли?"
      В 1931 году Богданова дебютировала в кино - снялась в первой советской звуковой картине "Путевка в жизнь". На съемочную площадку ее привела та же Рина Зеленая. В образах девиц из шайки Жигана они пели блатные песенки. Но пленка оказалась бракованной, и в фильм вошел лишь последний куплет. Гликерия Васильевна мелькнула на экране всего один раз.
      А перед самой войной актриса прошла конкурс в Театр музкомедии. Казалось, теперь ее мечта осуществилась, но... С первыми бомбардировками работников театра поставили на воинский учет, и все артисты оказались лишними ртами. В этой ситуации Гликерию Васильевну даже не стали зачислять в штат.
      К тому времени она уже была Богдановой-Чесноковой. Ее вторым мужем стал замечательный комедийный актер Семен Чесноков. "С ним понимание у меня возникло сразу! Я крупная, а он такой субтильный. На этом контрасте можно было играть любые роли - так смешно! А с Митей мы были одинаковые и нашу дуэль отыгрывали только словесно. На него смотреть смешно, а на меня - уже нет. Рядом же с Сеней взаимные ухаживания смотрелись очень эксцентрично. А потом я к нему и душой привязалась. Он ведь на меня как на женщину обратил внимание".
      С Чесноковым Гликерию Васильевну познакомила, как легко можно догадаться, все та же Рина Зеленая. Они вместе работали в Вольном театре, в мюзик-холле, а потом стали партнерами и на эстраде. "Чесноковы были людьми богатыми. Сеня бескорыстно подарил мне все - массивный, тяжелый браслет с аметистами, кораллы в серебре, колье с изумрудами. Вы будете дарить все это нелюбимому человеку? Вам же приятно, когда вам отдают все?!"
      У него и у нее были обручальные кольца с тремя бриллиантами. Это плохая примета, к слезам. Так и получилось.
      Она недолюбила. И была недолюбима. Помешала война.
      В 1940 году Гликерия Васильевна вновь родила, и вновь - дочку, Олю. Тогда же Семен Иванович получил лестное приглашение в Ленинградский театр музыкальной комедии, но отказался от него, так как не брали жену. В первые же дни войны оба поступили в ансамбль оперетты под руководством Валерии Бронской. И с первых же дней Богданова-Чеснокова начала свои бесчисленные выступления для защитников города. Сколько их было - две тысячи? Три тысячи? Точно сказать она не могла.
      Гликерия Богданова-Чеснокова дала концерты на всех фронтах - в Ораниенбауме, Кронштадте, на палубах кораблей, в военных частях на Ладоге, в окопах, в землянках, на ленинградских заводах, в госпиталях. "Уходили, когда было темно, приходили глубокой ночью и не знали, застанем ли в живых родных и свои дома. Уверены были только в одном, что завтра утром во что бы то ни стало надо встать и идти работать. Назло фашистам будут люди ходить в театр, будут петь и смеяться".
      Однажды ансамбль Бронской попал под обстрел. Артисты перебирались через Ладогу, и снаряд разорвался рядом с машиной. Всех распределили по разным грузовикам, Чесноковы оказались в одной машине с ранеными и несколькими солистками кордебалета. Причем, Гликерия Васильевна села в кабину. Но обстрел еще не кончился, и по дороге рядом с грузовиком вновь разорвалась бомба. На это раз тяжело ранило водителя.
      * * *
      "Хватай руль!" - закричал он. Я схватила этот руль, туда-сюда... "Жми на педаль!" И я вывела машину на Большую землю. Вывезла всех - и раненых, и мужа с кордебалетом. А они ничего и не знали, что шофер ранен, а машину веду я. Сеня всю дорогу развлекал кокоточек!
      На берегу какой-то офицер спросил:
      - Кто за рулем?
      - Я.
      - Вези дальше, в госпиталь!
      - Но я же артистка.
      - Какая ты артистка?! Вези дальше.
      И я повезла. А там услышала: "Обратную ходку давай!" Я бы, конечно, дала... Но одного раза мне вполне хватило".
      * * *
      Когда все выяснилось, Гликерию Богданову-Чеснокову наградили медалью "За боевые заслуги". Потом еще были орден Красной Звезды, медали "За оборону Ленинграда" и "За победу над Германией", два ордена Трудового Красного знамени и еще целый ряд наград. Но почести интересовали актрису меньше всего. Она считала, что обязана быть на передовой и поднимать дух земляков в самые трагические и опасные минуты. При этом Гликерия Васильевна ни на минуту не забывала о родных. Артистов кормили в госпиталях, в частях, но она не ела, а складывала пищу в судок и бежала домой, к маме и дочке. Сама же порой питалась канцелярским клеем. В блокаду Гликерия Васильевна испортила себе весь организм, но близких все равно не спасла...
      "Мы не ожидали, что будет такой голод. Обе семьи - и Богдановых, и Чесноковых - не могли уехать по разным причинам. Одна из них - старые родители. Сели и решили: выживем, так выживем. Умрем - так умрем..."
      Каждое утро актриса уходила из дома на сборный пункт, и каждый вечер мама выходила к подъезду, садилась на стул и смотрела в проулок. По силуэту узнавала, когда возвращалась Гликерия. А дома уже был накрыт стол сервирован пустыми тарелками, чашками, стоял чайник с кипятком, лежали сухарики - чтобы все было, как в мирное время, чтобы не утратились традиции, чтобы воля не сгибалась.
      Но однажды артисты не могли выбраться из Ораниенбаума целую неделю. И именно в те дни умерла от голода Оленька. И в тот же день в дом попала бомба, в блок, где была кухня. Мама находилась именно там. Стены остались, даже окна не все были выбиты, и стул у подъезда стоял, как прежде. А внутри - ничего. "И сразу у меня никого. И все равно надо было встать и идти работать. Я себе так и приказывала: встать и идти работать!"
      А вскоре умер Сеня. Сразу после Победы.
      "Блокада его догнала... Уже в Ленинград привозили продукты, было сгущенное молоко. И я, как сумасшедшая - по концертам, подработкам, не боялась руки испачкать - грузила, разбирала. Было все, что нужно. А он очень тяжело болел, мучился с желудком. И на моих руках погас".
      У Гликерии Васильевны осталась только работа. И тут в ее жизни вновь появился Ленинградский театр музкомедии. Теперь уже навсегда. Она сразу же стала играть много и с большим успехом, блистая в опереттах Легара, Кальмана, Штрауса, Дунаевского, Милютина. Город, переживший блокаду, истосковался по спектаклям, а уж по таким светлым, как оперетта, - тем более. "Я все сыграла. Все, что шло в театре. Я играла день, играла ночь, играла день, и снова - ночь, и детские утренники, и замены... Заменяла всех! А приходила домой и заставляла себя не рыдать. Ну, одна я. Одна! Я, Бог и театр!"
      Гликерия Васильевна была верующей. Это тоже - от бабушки. При ней всегда была бабушкина иконка, с которой актриса не расставалась всю войну. На каждый спектакль просила у Бога разрешение, после - прощения. Ведь считается, что актерство - не божеское ремесло. Гликерия Васильевна стала прихожанкой небольшой церквушки на Серафимовском кладбище. Там, в братской могиле - вся ее родня. И там же, на Серафимовском, актриса завещала похоронить и ее, хотя правительство Ленинграда настаивало на Литераторских мостках.
      Гликерия Васильевна через всю жизнь пронесла чувство вины перед близкими. Постоянно повторяла, что если бы в тот трагический день была дома, может, все и спаслись бы. А после войны у нее началась болезненная мания копить запасы продуктов. Она так была напугана ядерными испытаниями и гонкой вооружений, что во все углы своей небольшой квартиры постоянно запихивала пакеты с сухарями и всевозможные консервы. А потом щедро делилась этими запасами с друзьями: "Покушайте бычки в томате! Я покупала их двадцать лет назад на случай войны. Они еще свежие".
      Став солисткой театра музкомедии, Богданова-Чеснокова получила двухкомнатную квартиру. Год от года она становилась настоящей примой труппы, при том что главных ролей не играла никогда. На афишах стали появляться надписи "С участием Г.Богдановой-Чесноковой", а ленинградцы интересовались в кассах, играет ли в спектакле их любимая актриса.
      В театре ее, в общем-то, не ущемляли, но когда нужно было дать звание "заслуженной артистки", директор театра Николай Янет писал: "Заштампована". Он по-прежнему дружил с Дмитрием Федоровичем Васильчиковым и все так же ненавидел его бывшую супругу. Никогда и нигде о ней плохо не говорил, но пакостил, как мог. "Ну, кто ее знает? Только в Ленинграде. Областная актриса. За что звание?" Сам при этом получил "заслуженного деятеля искусств", причем - в блокаду. Человек хлебосольный дома, талантливый на сцене, Янет был страшно завистлив в профессии. А Богданова-Чеснокова с первых же дней стала лидером в театре. Это его задевало чудовищно.
      Звание ей дал новый главреж театра Юрий Иосифович Хмельницкий. При нем актриса сыграла свои лучшие роли и заблистала в "Мистере Иксе". И тогда же произошло знаменательное событие: спектакли московской и ленинградской оперетт объединились для создания одноименного фильма. На экраны вышел шедевр, образец - как надо снимать на пленку оперетту. Мастеров этого жанра - Георга Отса, Григория Ярона, Зою Виноградову, Анатолия Королькевича и, конечно, Гликерию Богданову-Чеснокову - узнала вся страна. На спектакль в "Музкомедию" попасть было невозможно. Записывались в очереди, ночевали на улице.
      Кроме того, Хмельницкий взял за практику устраивать прямые трансляции своих спектаклей по телевидению, и советские зрители получили возможность увидеть лучшие работы ленинградских оперетточников, не выходя из дома. В том числе, и сценический вариант "Мистера Икса". Это позволило Юрию Иосифовичу стукнуть кулаком по столу в управлении культуры Ленинграда, чтобы прямо при нем Богдановой-Чесноковой подписали звание "заслуженной артистки РСФСР".
      - Народ - за! Хотите, Путиловский завод приглашу?
      - Зачем?
      - Она сейчас там выступает. И, кстати, ее уже представили заводчанам как заслуженную артистку Республики.
      - Как? Кто разрешил?
      - Я.
      "Вторая серия" началась, когда через пять лет актрисе захотели дать "народную". И в 1970 году, устав от пустых разговоров, новый руководитель театра Михаил Дотлибов никому ничего не сказал, собрал подписи всех "мастодонтов" ленинградской сцены и выхлопотал звание для блистательной актрисы.
      На сцене Богданова-Чеснокова сыграла обольстительную Хиврю ("Сорочинская ярмарка"), решительную тетю Дину ("Севастопольский вальс"), хлопотливую Парасю Никаноровну ("Трембита"), невозмутимую Полину Дмитриевну ("Шар голубой"), искрометную Цецилию ("Королева чардаша"), чудаковатую Биби-ханум ("Кавказская пленница"), расчетливую Матрену ("Сто чертей и одна девушка"), старую казачку Семеновну ("Бабий бунт"). Для актрисы писали Ю.Милютин, И.Дунаевский, В.Дмитриев, Г.Портнов, В.Баснер, А.Петров, Е.Птичкин.
      "У Богдановой-Чесноковой, как ни у кого, был естественный переход от разговора к пению и обратно", - сказал однажды об актрисе Андрей Петров. Оперетта "Мы хотим танцевать" стала единственным случаем, когда композитор написал специально на кого-то. Гликерия Васильевна исполнила роль стареющей примадонны Матильды Ивановны Волны-Задунайской. Она выходила на сцену в рискованно декольтированном платье с лихим разрезом на боку, с пучком разноцветных перьев на голове. Певица негодовала, что ее считают старухой, когда она пятьдесят лет поет арии героинь и шестьдесят лет состоит в профсоюзе. В доказательство своей принадлежности к молодежи Волна-Задунайская демонстрировала такой виртуозный танец, что ни на сцене, ни в зале - ни у кого не оставалось сомнений, что перед ними - звезда.
      В этом же спектакле Гликерия Богданова-Чеснокова исполнила знаменитые куплеты о возрасте:
      Профсоюз родной меня не даст в обиду,
      Слава богу, есть законы по труду.
      Даже если и на пенсию я выйду,
      Буду петь свои два месяца в году!
      Гликерия Васильевна была рождена для жанра музыкальной комедии. Не будучи балериной, не зная, что такое "пятая позиция", она была танцевальна от Бога. Могла сымпровизировать целый танец. Но в то же время, она не была артисткой только оперетты, она была актрисой будущего. Богданова-Чеснокова могла бы в любом мюзикле сыграть главную роль, только в СССР никто мюзиклов не ставил. "Масштаб дарования Богдановой-Чесноковой не умещался в прокрустово ложе советской идеологии", - написал однажды ее любимый режиссер Александр Белинский.
      "Частичка черта", о которой пели Каролина и Пеликан в "Мистере Иксе", была и в самой Гликерии Богдановой-Чесноковой. Казалось, для нее не было ничего невозможного. Могла рассмешить одним взглядом, одним жестом. В каждый спектакль она старалась вставить танцевальный номер, обязательно исполнить канкан. Гликерия Васильевна даже успела поработать коверным клоуном в цирке. Три сезона она выступала в дуэте с Борисом Вяткиным: кувыркалась, ходила колесом, делала заднее сальто. Зрители хохотали до слез, но мало кто задумывался - как это удается немолодой драматической актрисе, не имеющей никакой специальной подготовки! Да она и сама не смогла бы этого объяснить. Ее вел кураж, и она работала.
      И совершенно неудивительным был приход актрисы в кино. Правда, на экране ей почти не удалось спеть. Кроме "Мистера Икса", в музыкальных фильмах Богданова-Чеснокова не снималась. Лишь в "Трембите" пела за Ольгу Аросеву.
      Наиболее яркие кинороли Гликерии Васильевны были повторением сыгранного в театре. С темпераментной Каролины слегка скопирована Мария Михайловна в "Укротительнице тигров", которая мечтает сосватать свою бездарную доченьку за знаменитого мотогонщика. Подобный образ был создан и в "Летучей мыши", где жена прокурора учить дочку "стрелять глазами". Перешла на экран и галерея стареющих примадонн: Рыкалова в "Крепостной актрисе", Придворная дама в "Каине XVIII" и Актриса в "Зайчике".