- Но в такой солидной организации вас все-таки терпели.
      - Недолго. И поводов для расставания со мной было предостаточно. Так как я обладаю таким очевидным своеобразием, совершенно естественно в свое время у меня возник комплекс неполноценности. Он есть у каждого человека, но у меня в период ранней юности он был довольно высоким. Я был совершенно невостребован как юноша, из-за чего появилась потребность найти какие-то компенсаторные механизмы, с помощью которых я мог бы себя должным образом "достроить и раскрасить". Я стал создавать так называемые "птихи". Есть триптихи, а я генерировал одноптихи, дваптихи и многоптихи. Это миниспектакли, маленькие произведения искусства, где я являюсь автором, исполнителем и зрителем.
      - Так вы создавали их только для себя ?
      - Нет, почему же. Вот, например, была такая ситуация. В свое время все так любили Леонида Ильича, что даже не знали, как уж эту любовь выразить. И как-то предложили развернуть кампанию по "одобрению встреч Леонида Ильича с руководителями братских стран". Дело в том, что он принимал их, находясь на отдыхе в Крыму. И вот была выработана элементарная технология, когда все кругом собирались на открытых партийно-комсомольских собраниях и принимали резолюцию о единогласном одобрении встреч.
      Собрались и мы. Приехали представители из райкома и горкома, из режимных структур, главка и т.д. Зачитывается текст, начинается голосование. "Кто за?" Лес рук. "Кто против?" Моя рука. Одна рука, тем более моя, всегда заметна. "Владимир Анатольевич, вы против?" Может, человек замешкался... Я говорю: "Да". Все. Это самое типографское "единогласно" уже ставить нельзя. В зале - тишина. "Ага. С мозгами у него не все в порядке". Но механизм на режимных предприятиях с колючей проволокой по периметру в таких случаях срабатывает простой. В мою сторону уже стали направляться... Все-таки слово мне предоставили, а я уже в ту пору снимался. Но так как я был не профессиональным актером, мне нужны были подобные испытания на публике. И я начал: "Я считаю...- Через длинные паузы.- Что мы не должны... мы не можем... мы не имеем права... не одобрить эту резолюцию. Я считаю, что мы просто обязаны не только одобрить, но и... сердечно... от всей души поблагодарить... лично Леонида Ильича за то, что тот, находясь в законном отпуске, гарантированном Конституцией, не жалея ни сил, ни здоровья..." и т.д. и т.п.
      И любое собрание я старался превратить вот в такой "хэппининг".
      - То есть, можно сказать, что ваш приход в кино был закономерным?
      - Нет, случайным. Я был женат три раза, и первая жена была из театральной среды. Причем это была очень красивая девушка, в то время, как я был совершенно серым человеком как личность. Более того, юность у меня была непростой, необеспеченной. Я рано остался без родителей с двумя младшими братьями на руках. Все они, как и родители, были физически нормальными людьми, а я неожиданно родился вот таким человеком-таксой, при нормальном туловище - короткие руки и ноги. На самом деле такие характерности встречаются часто, только выражены они в разной степени. У моего деда были короткие ноги при длинном туловище, а мне передалась эта особенность в большей степени выраженности. И когда я завоевал красивую, лишенную каких бы то ни было физических недостатков, много моложе себя девушку, среда, в которой мы находились, была этим возмущена. Оценка личности в ту пору была невысока, важна была внешность, положение. Неслучайны были такие разговоры: "Таня вышла замуж!" - "Ну и как?" - "Ой, муж такой хороший, такой большой!" То есть достаточно было быть большим, чтобы брак был удачным. А большой дурак или большой умница - неважно.
      Так вот, появился вдруг начинающий актер, тогда еще студент, Толя Шаляпин. И увел у меня жену. При этом обосновал свой поступок в ее присутствии так: "Я не говорю о том, что вы ее биологически не достойны. Но я хочу спросить: что вы можете ей дать с вашей ядерной физикой и логарифмической линейкой?" И я понял, что он прав. Я, человек, выросший на любви к точным наукам, к технике, физике, математике, не смогу стать ни актером, ни человеком, хоть как-то соприкасающимся с этой профессией. Я был совершенно сражен и даже близок к самоубийству. Слава Богу, во мне было слишком много всего, что помогло встать на ноги: довольно неплохо складывалась научная карьера, увлекался джазовой музыкой, абстрактным искусством, а вскоре меня находит ассистент режиссера Птушко с приглашением на роль Черномора в сказку "Руслан и Людмила". Как мне сказали, до меня пробовался Ролан Быков, но взяли меня чисто из-за фактуры. А после пошло-поехало. Не успевал отсняться в одном фильме - приглашали в другой.
      - Легко ли вы осваивали новую для себя профессию?
      - Поначалу, конечно, очень боялся камеры. И вообще был словно в состоянии контузии. Но постепенно освоился и даже стал интересоваться, как и что происходит за кадром. Мне очень повезло, что в первом фильме около меня оказался такой мастер, как Александр Птушко, авторитет которого был непререкаем. Он был действительно диктатором на площадке и не принимал никаких импровизаций не только со стороны такого вот совершенно неожиданно возникшего актера, как Федоров, но и таких мэтров, как Невинный, Носик, Мартинсон. На съемках "Руслана и Людмилы" я познакомился с актрисой Марией Ростиславовной Капнист, исполнявшей роль ведьмы Наины. Эта удивительная женщина 20 лет отсидела в лагере за якобы покушение на Кирова. Причем большую часть этого срока она провела в шахтах. Это был добрейший человек, нежный и наивный как ребенок. Она всегда присылала мне открытки и очень беспокоилась, как складывалась моя личная жизнь. На ее глазах у меня родился первый ребенок. Она очень любила мою вторую жену, с которой я прожил долгие годы и недавно ее похоронил. Мария Ростиславовна познакомила меня с сидевшей вместе с ней Анной Тимиревой - женой Колчака, которая оказалась дочерью директора Московской государственной консерватории Василия Сафонова. Когда я узнал их истории, у меня потекли слезы - какие же ничтожества эти швондеры, не обладающие никаким правом даже приблизиться к таким людям. А они распоряжались их судьбами.
      - Вас тоже несколько лет не оставляли в покое?
      - Да. Мое нестандартное поведение в институте заставило их навалиться на меня. Им казалось, что самостоятельно я не могу ни до чего додуматься, что я являюсь человеком в цепи, связанной с разработкой методов дискредитации. А так как я человек, связанный с техникой, моя комната приводила их в шок. Советский человек не может иметь такую домашнюю лабораторию и такую библиотеку, к тому же на английском языке. И записи научные я вел тоже на английском языке. Так что КГБ поработало тут четыре раза. После первого обыска меня лишили допуска и уволили с работы, поэтому устроиться по специальности как ученый-физик мне не удалось. Шататься по организациям, пока не найдется место истопника или сторожа, было перспективой малоприятной. Пока я раздумывал, местная милиция начала преследовать меня как тунеядца. Я попытался оформить инвалидность, на что мне сказали: "Как же вы окончили такой престижный институт, как МИФИ, 20 лет отработали в режимном атомном институте с большой вредностью, занимались ядерными проблемами, если вы инвалид детства? Значит вы инвалидность получили на производстве. А признаки, по которым вы хотите ее получить - не есть инвалидность производства". Так что мне пришлось перейти на полулегальное положение между КГБ, участковым и возможностью зарабатывать. А так как я большой умелец, умею все и не побоюсь этого сказать, то смог обеспечить себя и свою семью.
      Последний обыск был в 86-м. Тогда у меня нашли в фильмотеке видеокассеты "Однажды в Америке" и "Женщина французского лейтенанта". Экспертиза сделала заключение, что это фильмы порнографические, нашлись стукачи-свидетели, заявившие, что я им эти фильмы показывал. Возбудили уголовное дело. Мало кто мог мне тогда помочь, но все-таки нашелся один человек, которому я очень благодарен. Это Никита Михалков. Он вступился за меня, написал, что эти фильмы есть неоспоримые вершины кинотворчества, обладающие определенным количеством "Оскаров". Это каким-то образом помогло, но главное - время было уже не то. 86-й год.
      - Вы за свою жизнь очень многого достигли, а главное, выдержали экзамен на выживание, доказав, что это возможно при любых условиях и в любом состоянии. У вас четверо детей. Причем младшая дочка родилась в 96-м году, в довольно смутное время. Да и вам как-никак уже давно за 50. Это смело и вызывает восхищение. А есть ли взаимопонимание со старшими детьми?
      - Старший мой сын трагически погиб. Девочки еще совсем маленькие. А вот второй сын, Миша, оказался, как и все мы, контуженным внезапностью перемен. Он умный, хороший мальчик, немножко нестандартный в своем восприятии жизни, но ему передалась моя повышенная чувствительность. Он, конечно, задает вопросы, очевидные для него: "Что ж ты, такой умный и работящий, все время работаешь, а мы так скромно живем?! В то время как люди самые посредственные и самыми минимальными усилиями достигают такого преуспевания в жизни!"
      А старшая дочка - в меня и любит все, что связано с техникой. С малых лет любимые игрушки - машинки. У нее большая коллекция автомобилей. Обожает молотки, пилы, отвертки и в 5 лет уже знала, в какую сторону винт заворачивается, в какую - наоборот. Никто ее специально этому не учил, все впитала с молоком. Моя новая семья - это как бы другой слой жизни. Они как-то параллельно существуют, как два измерения. И мне бывает очень трудно сосуществовать в этих двух измерениях органично. Тем не менее я пытаюсь это сделать, чтобы доставить минимальный дискомфорт старшей и младшей семье. Ну а как возникают младшие семьи, мне объяснять не надо,- это получается не по нашей воле. Они возникают так же, как все живое.
      P.S. В начале 2000 года вышел необычный номер журнала "Лица", целиком состоящий из фотопортретов. Получилась настоящая галерея "Кумиров-2000". Таким образом редакция журнала решила встретить новое тысячелетие и собрать воедино всех тех, кого мы любили и любим, и с кем войдем в следующий век. Среди лиц самых популярных актеров я увидел и Владимира Федорова. Мы вновь созвонились
      - Кино и театр - это хобби, которое давно переросло в профессию,сказал Владимир.- За свою работу я получаю деньги, меня постоянно приглашают на съемки, дают новые роли в театре. И сейчас уже никто не может сказать, что я дилетант. Я доволен своей жизнью. Но актер всегда хочет большего. Перефразируя Владимира Высоцкого, можно сказать, что лучшая гора - та, на которой я еще не бывал, а лучшая роль - та, которой не играл. В принципе я всеядный, мне интересно все. Но хотелось бы, чтобы режиссеры использовали меня более широко, а не только мою фактуру.
      - Ну а как дела дома? Как ваши семьи?
      - Сейчас я холостой. В 60 лет остался один. Теперь вот опять ищу жену, наверное, уже последнюю...
      Лилиан Малкина
      ЗВЕЗДА ПРАЖСКОЙ СЦЕНЫ
      Теперь она живет в Праге.
      Покидая Россию, она не думала, что когда-нибудь вернется в искусство. Думала, что в театре ее ждет работа билетерши. Однако сначала она вышла на сцену литературного кафе, где успешно выступала с художественным свистом и "Танцем маленьких лебедей", затем ее пригласили в труппу одного из прославленных чешских театров.
      Сегодня о ней пишет вся столичная пресса, о ней снимается документальный фильм. В шестьдесят лет русская актриса стала звездой пражской сцены, сыграв сваху Енте в мюзикле по Шолом Алейхему "Скрипач на крыше".
      Вот уже почти десять лет она снимается в европейском и американском кино, появилась в нашумевшем "оскаровском" лауреате - фильме "Коля". Тем не менее новые кинороли она не очень жалует, пытается собрать видеоколлекцию своих отечественных фильмов: "Внимание, черепаха!", "Степь", "Остров погибших кораблей", "Руанская дева по прозвищу Пышка", "Белые одежды"...
      Блистательная острохарактерная актриса, безумная затейница, душа любой компании, королева мата и розыгрышей, эксцентричная, импульсивная, неуживчивая Лиля Малкина.
      - С самого раннего детства я любила балет,- рассказывает актриса.- В семь лет с помощью Агриппины Яковлевны Вагановой, которая приехала в Таллин открывать хореографическое училище, я приступила к занятиям. Но меня взяли с предупреждением: если моя полнота не детская, если я буду толстеть - меня выгонят, что и произошло через пять с половиной лет. Еще я мечтала стать клоуном. Но в Таллине цирка не было, а о том, что существует специальная школа, я не знала. Занялась спортом - волейбол, диск, прыжки в высоту. Результаты были отличные. А еще одним моим увлечением стал художественный свист. С пяти лет я свищу, играю на карандашах, спичках и ложках, и сейчас этим пробавляюсь: концертирую, записываюсь на радио и на пластинках.
      - А когда же появилось пристрастие к театру?
      - Где-то в семь лет я пошла смотреть фильм "Золушка" и впервые увидела артистку, которая играла Мачеху. Я спросила у мамы: кто это? Она ответила: "Это Раневская". Я сказала, что буду играть такие роли, как эта тетенька.
      Раневская была для меня всем, да так и остается до сих пор. Кстати, не в качестве обиженной, хочу рассказать, что в год 100-летия Раневской очень много оказалось людей, которые с ней дружили, общались, были рядом. Но почти везде отсутствует одно десятилетие - с 1961 по 1971 год. Вот это десятилетие, я не побоюсь сказать, принадлежало наполовину мне. Эти десять лет я была в очень близких отношениях с Ф. Г., часто бывала у нее дома, и она очень многому меня научила.
      - В 1961-м году вы были совсем еще юной. Что же вас сближало с "великой старухой"?
      - Видите ли, я всю жизнь хотела ей написать, познакомиться. И однажды такая возможность подвернулась. Раневская приехала на отдых в одно маленькое курортное местечко в Эстонии. Я нарушила все свои планы, рванула туда, узнала, где этот дом. Каким-то образом я ее поймала, мы разговорились. Фаина Георгиевна вдруг проронила, что не может достать нигде кефира. Я начала гонять каждое утро на велосипеде за 12 км за кефиром и ставить ей на окошечко. Однажды она меня поймала, привела к себе и с тех пор мы стали чаще общаться.
      А потом произошла еще одна забавная история. Она обмолвилась, что безумно влюблена в Георга Отса. Влюблена до смерти. А он имел дачу в этом же месте. Я сказала, что знаю Георга Отса, потому что мы с ним снимались в какой-то идиотской эстонской картине. Фаина Георгиевна воскликнула: "Умоляю! Умоляю, сделайте так, чтобы он пришел ко мне!"
      На дачу к Отсу попасть было невозможно, потому что там сидели огромные собаки, а я дико боюсь собак, особенно овчарок. Так что я к его дому не подходила. И мне пришлось подловить момент, когда он рано утром пошел купаться. Финский залив холодный, а для меня холодно, когда вода 16 градусов. Но тогда было 13, а Георг Отс оказался моржом. Я бросилась в это ледяное море и закричала: "Георг Карлович! С вами хочет познакомиться Фаина Раневская!" И что вы думаете - привела его к Фаине Георгиевне. Был замечательный вечер, я молчала, боясь проронить хоть словечко, после чего Раневская сказала: "Деточка, вы сидели, как тургеневская девушка".
      - Раневская видела вас на сцене или в кино?
      - Она была на первом спектакле нашего театра "Скоморох". Когда я выехала на сцену и засвистела, Фаина Георгиевна повернулась к залу и громко сказала: "Это Лилианочка с-с-сама с-свистит".
      Где-то в 65-м году она приехала в Ленинград сниматься в фильме "Сегодня - новый аттракцион" у Кошеверовой в роли Директора цирка. Остановилась в гостинице "Европейская". А я в то время не имела работы, и была постоянно при ней - отвозила на съемки, приводила в гостиницу. Так вот, она решила, чтобы я обязательно снималась в этом фильме и начала придумывать сцену: якобы она, как директор цирка, принимает на работу новые кадры, а пришла уборщица, которая заявляет, что якобы умеет играть на музыкальных инструментах. И я начинала свистеть, играть на спичках, на ложках, на ручках, делать сальто-шмальто... Мы долго придумывали, репетировали, безумно смеялись сами. Это были интереснейшие минуты! Но когда мы пришли к Кошеверовой и показали ей сцену, она сказала: "Все это, конечно, очень хорошо, все это замечательно, но никто не поверит, что Лиля это делает сама". Таким образом вся эта работа полетела коту под хвост. Но на это плевать, главное как интересно было репетировать с Фаиной Георгиевной. Это были минуты счастья.
      Безумной доброты, безумной трагичности человек.
      Но это был небольшой период, который, к сожалению, кончился. Не знаю даже, по чьей вине, наверное, по моей.
      - Лиля, а как строилась ваша сценическая жизнь? Насколько я знаю, вы поменяли много театров.
      - Самые первые шаги на сцене произошли в Таллине. Я окончила Ленинградский театральный институт им. Островского в классе мастеров Бориса Павловича Петровых и Августы Иосифовны Авербух. В тот год у меня умер отец, и я поехала к своей семье в Таллин, где проработала в театре 5 лет. Мне безумно повезло. Моим режиссером стала Наталья Николаевна Паркалаб, ученица Берсенева. Она пришла в наш театр, где я играла одну-единственную роль в сказке "Кольца Альманзора". Она посмотрела все спектакли и на худсовете сказала: "...А вот эту девушку я видела только в одном спектакле. Хуже, чем она сыграла, можно только придумать. Я, во всяком случае, такого не видела. Но хочу предупредить весь худсовет, что на этой актрисе я буду строить весь свой репертуар". Что и случилось. И я за пять лет в Таллине сыграла сорок шесть ролей! Если я и стала хоть какой-то артисткой, то это заслуга Натальи Николаевны, которая не боялась давать мне роли всех возрастов и всех характеров.
      - Когда же определилось ваше амплуа комедийной характерной актрисы?
      - Сразу. Когда я еще поступала в институт. Во-первых, во мне было много килограммов. Во-вторых, у меня была смешная внешность. В-третьих, у меня низкий голос и большая расщелина между зубов. Было сразу понятно, что никогда Джульетту мне не сыграть. На радио меня приглашали только на роль Бабы Яги или еще какой-нибудь ведьмы. А в популярнейшей радиопередаче "Клуб знаменитых капитанов" я играла пирата. На пленке мой голос по-настоящему мужской.
      Правда в последние годы я все-таки вышла на трагикомические роли.
      - Актрисам вашего амплуа везло нечасто. Даже незабвенную Фаину Георгиевну нельзя было бы назвать счастливой в творческой жизни. Было ли когда-нибудь у вас самой удовлетворение от какой-либо работы?
      - С 1965 года я работала в таком антисоветском театре - Московском потешном театре "Скоморох", которым руководил Геннадий Иванович Юденич. Вот сейчас, пересмотрев всю свою жизнь, всю работу, могу совершенно уверенно заявить, что это были самое интересное время. Нас гоняли, Фурцева высылала нас в Иркутск, где мы были полгода. Потом мы уехали в Гомель, откуда нас выгнали в Минск. Из Минска мы приехали опять в Москву. Это было замечательно.
      А если говорить о ролях... Наверное, любимой была роль в Таллинском театре в спектакле "Орфей спускается в ад" Теннеси Уильямса, где я в 23 года играла трагедийную роль художницы Ви Толбот. Потом в Ленинградском театре комедии играла министра финансов в "Тележке с яблоками" Бернарда Шоу. Миссис Пайпер в пьесе "Миссис Пайпер ведет следствие" в Театре им. Ленсовета. И последняя роль, пожалуй, в Театре "Эксперимент" - инсценировка одного из рассказов Шолом Алейхема, которая называлась "Алейхем, шалом!" Там я играла две роли - трагическую и комическую. Это, пожалуй, лучшие мои воспоминания. Ну, может быть, еще генеральша Старешникова в спектакле "Что делать?" по Чернышевскому в Московском театре на Таганке. А так, пожалуй, больше ничего.
      - Получается, от каждого театра что-то в памяти да осталось. Но что за театр "Скоморох"? Боюсь, что сегодня мало кто о нем знает.
      - О "Скоморохе" я могу говорить вечно. Я очень смешно туда попала. Позвонил мой друг Вадим Лобанов, очень хороший ленинградский актер, и сказал: "Главный режиссер стоит рядом, приезжай. Будет у тебя работа, будет квартира, будет у тебя все". Я взяла чемодан и поехала. И так целый год я бегала с зубной щеткой. Никакой квартиры, естественно, не было, никаких денег тоже, а была только работа-работа-работа по 15 часов. Где мы только ни были, куда нас только ни кидала судьба! Кто-то давал нам зал Дома пионеров на Птичьем рынке, кто-то помогал деньгами... Но нам было все очень интересно, мы были молодые и веселые.
      Почти год мы работали над спектаклем "О мужике, корове, короне и бабе во всероссийском масштабе" - это было что-то! И вот наконец, когда он был готов, вся театральная Москва в половине первого ночи пришла его смотреть. Происходило это где-то на окраине, рядом с трамвайным парком. Снег валил хлопьями. У нас не было денег, чтобы взять гардеробщицу принимать дорогие шубы и пальто. И тогда Татьяна Кирилловна Окуневская, с которой меня очень прочно и надолго свела судьба, в свои неюные годы перепрыгнула гардеробную дверцу и стала принимать шубы от зрителей. Потом пришли из КГБ, был скандал. В конце концов с опозданием на час под крики "ура!" и аплодисменты спектакль начался.
      А само действо в "Скоморохе" было безумно интересно. Это был синтез танца, пения, музыки, драмы, гротеска, пантомимы. Очень жаль, что молодому поколению это не удалось увидеть.
      - Вы упомянули Окуневскую, с которой подружились на долгие годы, Раневскую. Как вы умудрялись находить общий язык с такими, в общем-то, тяжелыми и недоверчивыми людьми?
      - Не знаю. Но в разные годы у меня были разные "духовные родители". О Раневской я тебе уже рассказала. А после нее в мою жизнь вошла Анна Григорьевна Лисянская, замечательная характерная актриса кино и ленинградской сцены. Я безумно любила ее и даже не подозревала, что когда-нибудь с ней познакомлюсь. В ее дом я попала случайно и... осталась там на целых четыре года. Она и ее муж поистине заменили мне родителей. Несколько лет назад, когда Анна Григорьевна осталась одна и тяжело заболела, я помогла ей перебраться к родственникам в Израиль. Навещала ее каждый год.
      А Татьяна Кирилловна Окуневская вошла в мою жизнь в ту памятную ночь, когда "Скоморох" выступал в Москве. После спектакля она пригласила всю нашу труппу к себе домой. Причем ни продуктов, ни посуды у нее не было, и она бегала по своим друзьям и знакомым, чтобы принести водку и закуску. А наутро ей надо было ехать с какими-то концертами в провинцию, и мы отправились вместе с ней. Наша дружба продолжается по сей день. Я много с ней ездила в эстрадной бригаде и по Сибири, и по Средней Азии, много мы хлеба-соли съели вместе. Часто она мне помогала и материально, и морально. Практически все годы, которые я жила в Москве, я жила у нее. Человек она сложный, но чрезвычайно интересный и умный.
      Так что вся моя творческая жизнь - это периоды: Раневская Лисянская - и вот сейчас Окуневская.
      - Лиля, я с удовольствием каждый раз пересматриваю очаровательный, тонкий, ироничный фильм Ролана Быкова "Внимание, черепаха!". Меня всегда восхищала боевая спортивная бабушка в вашем исполнении. Не обидно было начинать кинокарьеру с так называемой возрастной роли?
      - Да что ты! Единственное, мне запомнился эпизод, когда одна помрежка подошла ко мне и говорит: "Ну как же так, девочка, вам ведь совсем немного лет, а вы уже такая толстая". Я оправдываюсь: "Ну понимаете, мне сказал Быков, что я молодая для бабушки, и мне надо немного поправиться..." - "Да что вы такое говорите? Нельзя быть такой, девушка! Надо сбросить все эти лишние килограммы!" Разговор слышала Зоя Федорова, которая сразу же меня подозвала и заявила: "Ничего не слушай. Ку-шай!!! Кушай, сколько влезет!"
      Быков очень интересный режиссер. Мы с ним встретились в Москве, когда распался "Скоморох". Полтруппы поехало в Ленинград показываться в театры, полтруппы - в Москву. Мы выступили в учебном театре одного из институтов, и после спектакля ко мне подошел Быков: "Можешь спеть "Орлята учатся летать!"?" Я говорю: "Могу. Орля-ята учатся летать!" - "А громче можешь?" Спела громче. "Все, будешь у меня сниматься в роли учительницы пения". Я знала, что режиссеры всегда врут. Тем не менее мне пришла телеграмма в Таллин с вызовом на фильм "Внимание, черепаха!". Правда, на другую роль бабушки. Это был мой первый фильм, который, кстати, в 71-м году получил золото на Московском кинофестивале как лучшая картина для детей.
      После этого я не снималась 8 лет.
      - А потом была "Степь" в постановке Бондарчука.
      - Да. Это совсем иная работа. У Бондарчука среди других требований к актрисе на роль Розы было такое: 38 лет и добрые голубые глаза. И вот они искали по свету, дошли до Польши, до Венгрии, и, как мне потом сказали, я была сто второй на пробе - ассистент режиссера как-то попала в Театр на Таганке, и там замечательный мой дружок Гоша Ронинсон сказал: "Да что вы ищете? Малкина есть в Ленинграде, в Театре комедии". Вот так я, собственно, и попала к Бондарчуку. Он посмотрел меня и сказал: "Замечательно. Все очень хорошо, но не похожа на еврейку..." Ну тут я вообще не знала, что мне делать! Меня выкрасили, сделали белый клок волос, и такая я играла в фильме.
      Я поначалу очень боялась Бондарчука. Все говорили, что он неинтересный режиссер, все время орет и так далее. Все оказалось совсем наоборот. Он показал себя очень интеллигентным режиссером, с ним было абсолютно спокойно работать.
      - Но в основном в кино вы снимались в эпизодах?
      - А кто бы мне дал главную роль? Я же толстая и смешная. Конечно, эпизоды. Всего их где-то штук сорок вышло. Конечно, я их все не вспомню. "Хуторок в степи", "Уходя - уходи", "Придут страсти-мордасти", "Уникум". В двух фильмах снялась у Жени Гинзбурга. Это было просто замечательно! В "Острове погибших кораблей" мне дали возможность посвистеть, я была вся в татуировках. На съемках было очень весело. Второй фильм - "Руанская дева по прозвищу Пышка". Когда Гинзбург меня вызвал, я поехала, думая, что буду играть хозяйку борделя. И вдруг узнаю, что он меня утвердил на роль старой монашки. Я безумно удивилась: "Женя, как это так - я и монашка?" Он говорит: "Знаешь что, у моей монашки должен быть бл... глаз!"
      Много я работала на телевидении. В Москве дебютировала у Миши Козакова в телеспектакле "Блюзы Ленгстона Хьюза", а в Питере снималась очень часто.
      Последним моим фильмом в России стал сериал "Белые одежды". Мне он очень понравился. Я вспоминаю с великой любовью режиссера Леню Белозоровича. Там я играла замечательную роль профессорши Побияхо, всю в орденах, с "Беломором". Это была хорошая точка в российском кино. Хотелось бы, чтобы были еще предложения.
      - Знаете ли вы, что коллеги называют вас "королевой мата"?
      - Часто русский человек употребляет слова-паразиты, такие как "значит", "так сказать", "знаете ли", "понимаете". У меня этих слов паразитов не было и нет. Они были, извините, другими. Я действительно материлась, матерюсь да так и умру, наверное, с матом и сигаретой в руке. Если бы этот мат был злым, все было бы иначе. Он у меня как междометие, поэтому все смеются, когда я матерюсь.
      Однажды в театре "Эксперимент" меня вызвали в конце года директор и худрук и долго мне рассказывали, какое это безобразие, что я самая старая в труппе, а веду себя, как хулиганка... А внизу меня ждет вся труппа, чтобы отмечать в ресторане конец сезона. И вот 40 минут я эту галиматью выслушивала, потом спросила: "Можно мне уйти?" Мне сказали - можно. Я подошла к двери, повернулась и сказала: "А вот теперь вы и вы идите к е... матери!" Был дикий смех, и от меня отстали.
      - А поозоровать на сцене любили?
      - Если это помогало роли. Например, в Театре на Таганке мы репетировали "А зори здесь тихие". Я играла две роли: офицершу, которая отправляет девчонок на фронт, и маму Сони Гурвич с Гошей Ронинсоном папой. Работала в двух составах. Если я играла командиршу, то Вика Радунская играла просто бойца, и наоборот. Но мне не интересно было играть просто бойца, тем более что на меня всегда обращали внимание, так как я толстая и смешная. И я придумала себе новую роль бойца Катеньки. Любимов это дело поддержал, и с тех пор боец Катенька появилась во всех постановках других театров, так как Борис Васильев ее одобрил. Я стала придумывать всякие глупости. Когда мы все сидели в грузовике, направляясь в баню, я вдруг выдала фразу: "Девочки, а я мыло проглотила!" Все страшно хохотали. Мы так и решили - вот это будет кайф, каждый раз будет дикая ржа! Но уже начиная с генеральных репетиций никто ни разу не засмеялся. Надо было что-то решать. Так как сцена шла почти в темноте, я в первый же раз показала девчатам рукой по локоть - ну знаете, что это за жест. Все заржали, и с тех пор каждый раз, когда я говорила эту фразу и не смеялись, я это делала.
      Но однажды я ужасно поругалась с актрисой Славиной: когда я вошла в гримерку, она страшно кричала на маленькую старушку-костюмершу, обзывала ее, материла. Я схватила эту Славину за горло, стала бить ее об стенку, ну и она затаила на меня злобу. Тут же рассказала Любимову, что я делаю во время своих слов в машине. На следующем спектакле я совершенно определенно увидела, что один из прожекторов в этот момент направил на меня луч. Это дело просекли. Вызывает меня Любимов и говорит: "Ну что ж вы, товарищ Малкина... Ну как это так? Вы же взрослый человек... Я думал, что беру вас в театр, чтобы вы как-то пресекли хулиганство в труппе, что вы такая серьезная... Пятое-десятое. И что же выясняется... Как вы там показывали?" - "Как? А вот так!" - сказала я и показала. "Ну хорошо-хорошо... Но чтобы этого больше не было!"
      - Лиля, есть ли у вас роль-мечта?
      - Уже нет. Но из несыгранных ролей, точно знаю, есть одна. Так никто меня и не пригласил на Мамашу Кураж. Думаю, что это моя роль.
      - У вас большая семья?
      - Я человек разведенный. Детей у меня нет. Моя семья - это сестра с племянником, зятем, двоюродные - все находятся в Израиле. Друзей у меня масса. В России. И таких друзей, как в России, больше не может быть нигде. Когда тебе шестьдесят, заводить новых друзей смешно. В Чехии - очень близких два-три человека. Но, конечно, все мое осталось здесь. Каждый год я приезжаю сюда, и почти все мои друзья были у меня в гостях в Праге.
      - Чем был вызван ваш отъезд в Чехию?