Мимо этого серого жилого дома, расположенного в Тель-Авиве по улице Бен-Иегуда, 85, я проходил не раз. Обычное 3-х этажное здание, каких много в городе, с мраморными ступеньками, ведущими к подъезду. По бокам — два высоких пальмовых дерева, бросающие тень на асфальт.

Лишь позднее, когда я начал работать над книгой, местный коллега-журналист, занимающийся историей израильских секретных служб, рассказал, что именно в этом доме 30-го июня 1948 года были созданы три разведывательные структуры. В том числе — Институт разведки и специальных задач, больше известный как «Моссад» (от ивритского — «Моссад Ле Модиин ве ле тафкидим ме юхадим»).

В тот день в этом ничем не примечательном доме собрались шесть мужчин в костюмах цвета «хаки», хорошо знавших друг друга. Совещание проходило в крохотной комнате на втором этаже. На табличке, прибитой к двери, значилось: «Служба помощи ветеранам».

Заседание проводил седовласый, аскетического вида подполковник новой израильской армии 47-летний Иссер Беери (в прошлом — Бернцвейг). Он занимал должность начальника ШАЙ[3] — разведывательного подразделения подпольной армии «Хагана»[4], сформированной еврейскими поселенцами в Палестине в 1920 году.

Беери сообщил, что «Старик»[5] предложил распустить ШАЙ и создать три новых ведомства. Военную разведку, которую возглавит сам Беери, политическую (будущий «Моссад») во главе с Борисом Гуриелем и службу внутренней безопасности, руководителем которой назначен начальник тель-авивского отдела ШАЙ Иссер Харэль.

С этого момента, можно сказать, и началась история разведывательного сообщества Израиля…

К 1950-му году работа спецслужб была уже отрегулирована. Дело, что называется пошло.

Но появился человек, заявивший, что всего сделанного — недостаточно.

Этим человеком был Реувен Шилоах, занимавший тогда пост посла Израиля в Вашингтоне. Именно он предложил Бен-Гуриону реорганизовать разведслужбу и превратить ее в независимое агентство, подчиненное непосредственно премьер-министру. Предложение было принято.

1-го сентября 1951-го года появилось новое разведывательное управление, получившее название Институт разведки и специальных заданий — «Моссад»…

Первым директором «Моссада» был назначен Реувен Шилоах, которого смело можно назвать одним из отцов израильских секретных служб. Он романтизировал профессию шпиона и не обращал особого внимания на эффективность.

Шилоах — одна из самых удивительных и загадочных фигур в истории Израиля. Обладая блестящим интеллектом, с легкостью решавшим любые ребусы и головоломки, он был генератором идей, которые сам же брался осуществлять. Жизнь его была пестрой, фантастичной и многообразной. Рутину, тусклость, поденщину — не выносил.

Реувен Шилоах родился в 1910 году в ультра-религиозном квартале Иерусалима Меа— Шеарим. Его отец — Ицхак Засланский был потомственным раввином. Он передал своим детям (двум сыновьям и двум дочерям) стремление к знаниям, далеко выходившее за рамки традиционного религиозного образования, характерного для его общины. Однако, вскоре отец покинул этот район, забрал семью и стал религиозным сионистом— поселенцем.

Преподаватели Реувена отмечали, что он был серьезным и талантливым студентом. Он обладал чувством юмора, хотя никогда его не выказывал, преуспевал в любительском театре, обнаружив талант, который впоследствии будет использовать в разведывательной работе. Он был независим в своих суждениях и к моменту окончания средней школы отказался от еврейских обычаев употребления кошерной пищи и вообще отошел от религиозных традиций своей семьи.

15-летним юношей он окончательно порвал с религией и вступил в ряды подпольной еврейской армии «Хаганы». Там Реувена заметили будущий первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион и другие лидеры. Оценив его способности, они стали продвигать молодого парня вверх по служебной лестнице. Он отвечал им беспредельной преданностью.

В момент вхождения в руководящие круги сионистского движения он сократил свою фамилию с Засланского до Заслани, а впоследствии взял в качестве фамилии свой подпольный псевдоним — «Шилоах». Трудно было придумать более подходящее имя, ибо оно происходило от слова «шалиах», что на иврите означает — «эмиссар», «посланник». Реувен действительно неоднократно выступал в этом качестве, выполняя ответственные тайные поручения Бен-Гуриона.

Впрочем, это еще не была настоящая разведывательная работа. Но его тайные миссии содержали первые элементы того, что впоследствии позволили ему сформировать свое представление о разведке — четкое определение противников, сбор полной информации о них и вечный поиск союзников.

Его природный талант конспиратора получил особое развитие в 30-е годы, когда Еврейское агентство (Сохнут) решило послать несколько наиболее способных людей в арабские страны, чтобы получать информацию из первых рук. Шилоах знал все основные европейские языки, прекрасно владел арабским. В августе 1931 года его направили в Ирак, где он прожил три года, выполняя специальные задания.

Под видом учителя еврейской школы, а затем журналиста (он работал на палестинское издание «Бюллетень») Шилоах занимался сбором информации и созданием агентурной сети. Он объездил весь Ирак, изучил курдский язык. Но главное — сумел создать внушительную агентурную сеть.

Самые полезные уроки во время этой служебной командировки Шилоах извлек из вылазок в горный Курдистан, расположенный на Севере Ирака. Там ему удалось установить контакты с представителями нацменьшинств, не имевшими своего государственного образования. Он никогда не забывал курдов и потом, формируя свое представление о будущем израильском разведывательном сообществе, уделяя особое внимание заключению тайных союзов с неарабскими меньшинствами на Ближнем Востоке. Он считал, что евреи могут найти себе друзей на периферии арабского мира. Позднее его «периферийная философия» стала одним из догматов израильской разведки.

Когда в 1934 году Шилоах возвратился в Иерусалим, «Хагана» поручила ему создание профессиональной разведывательной службы для защиты долгосрочных интересов еврейской общины в Палестине. Вскоре была создана ШАЙ. Официальной работой Шилоаха всегда считалось поддержание контактов между Еврейским агентством и британской администрацией в Палестине.

Во время Второй мировой войны Шилоах наладил тайное сотрудничество с британской контрразведкой, руководил операциями в тылу врага. Он помог создать Еврейскую бригаду в составе британских вооруженных сил. Это был дальновидный шаг: впоследствии бригада стала одной из основ израильской армии.

В этот период Шилоах не только учился, но и приобретал влиятельных друзей, которые впоследствии будут помогать евреям в их борьбе с арабами за контроль над Палестиной. Он также установил тесные отношения с представителями английской военной разведки в Иерусалиме и в Каире. Что было еще более важно — во время второй мировой войны он установил первые контакты между сионистским движением и американской разведкой.

Шилоах был непременным участником всех темных и опасных операций, где бы они ни происходили. В 1943 году в Италии в городе Бари он вел переговоры с британской разведкой о посылке на Балканы отрядов «коммандос». В 1946 году в Миннеаполисе он уговорил миллионеров-евреев создать фиктивные компании, с помощью которых можно было наладить закупку оружия и доставлять его контрабандным путем в Палестину. В 1948 году во время первой арабо-израильской войны (израильтяне называют ее Войной за Независимость) он несколько раз вступал в секретные переговоры с королем Иордании. Став личным советником президента Хаима Вейцмана и премьер-министра Давида Бен— Гуриона по особо важным вопросам, он играл ключевую роль в организации арабо— израильских переговоров о прекращении огня на острове Родос в 1949 году.

Сменив Аббу Эбана на посту посла Израиля в Вашингтоне, Шилоах довел до совершенства один из важнейших приемов израильской дипломатии — привлечение на сторону еврейского государства влиятельных друзей, имевших доступ к американской администрации. Во времена, когда сотрудничество с США было весьма шатким, он сумел наладить тайные связи с Центральным разведывательным управлением.

Шилоах всегда был обеспокоен изоляцией Израиля в мире и в регионе. Многие идеи, которые обычно приписываются Бен-Гуриону, на самом деле принадлежали ему. Например, именно он призывал к вступлению в НАТО, когда в Израиле была еще в моде идея о неприсоединении.

Став в сентябре 1951 года первым директором «Моссада», Шилоах разработал принципы сбора и оценки разведывательной информации, разграничил сферы деятельности внешней разведки, ШАБАКа и АМАНа[6]. Этот порядок, который доказал свою эффективность на практике, сохраняется до сих пор.

Наставляя отцов-основателей еврейского государства, Шилоах называл разведку «наиболее важным политическим инструментом». В этой сфере, где намерения редко провозглашаются открыто, он так определял тайные цели израильской внешней политики и задачи дипломатии:

— Арабы являются врагом номер один еврейской общины, и в арабскую среду надо внедрять профессиональных агентов. Израильская разведка не должна ограничиваться рамками Палестины. Она должна исполнять роль еврейско-сионистского гаранта безопасности евреев по всему миру. Тайная деятельность должна основываться на современной технологии, использовать новейшие достижения в области шпионажа, поддерживая связи с дружественными службами США и европейских стран.

Вскоре, однако, выяснилось, что Шилоах не способен к кропотливой повседневной работе. Он носился по своим отделам, предлагая блестящие идеи. Но дальше этого дело не шло. В делах у него царил невероятный хаос. Даже его секретарша месяцами не получала зарплату. Но такие мелочи его просто не интересовали.

Впрочем, Шилоах и сам понимал, что он не на своем месте. 19-го сентября 1952 года «Господин Разведка», как называли его во времена Бен-Гуриона, подал в отставку.

Правда, еще в течение нескольких месяцев Шилоах оставался своего рода верховным наблюдателем, осуществлявшим контроль над всеми отделами разведки и отчитывавшимся за их действия перед премьер-министром. 8-го февраля 1953 года он написал главе правительства окончательное прошение об отставке «по личным соображениям».

Когда Реувен Шилоах умер в 1959 году от загадочной сердечной болезни, диагноз которой так и не был установлен, его друг и соратник Хаим Герцог (впоследствии — президент Израиля) подсчитал, что только в последний год жизни Шилоах совершил 32 поездки за рубеж с дипломатическими миссиями. Хотя Герцог советовал ему поберечь себя, тот говорил, что «должен лично участвовать во всех важных мероприятиях».

Соратники Шилоаха вспоминают, что он был одержим работой. Его работоспособность граничила с помешательством. Фанатично преданный делу, он никому не доверял того, что мог сделать сам, работая без выходных и отпусков.

Шилоах умел задавать вопросы, но сам редко сообщал какую-то информацию. Это был одинокий волк, который занимался своим делом, предпочитая оставаться за кулисами, пунктуальный и методичный аналитик, представлявший свои рекомендации без какой— либо эмоциональной окраски. Все его начинания базировались на реальной основе, но в личной жизни он предпочитал оставаться загадочным.

Невысокого роста, с голубыми глазами, поблескивавшими за стеклами профессорских очков, Шилоах обладал способностью сфокусировать свой проницательный взгляд на том, с кем он разговаривал, и создавать у человека ощущение того, что тот подвергался допросу. От него исходило ощущение силы и таинственности. Он отличался ненасытной любознательностью и всегда вникал в мельчайшие детали вопросов, которыми занимался.

Впрочем, Шилоах, как вспоминают его коллеги, мог быть обаятельным, если ему хотелось таким казаться. Когда он в начале 30-х годов преподавал иврит новым иммигрантам из США, то стал ухаживать за активисткой системы социального обеспечения Бетти Борден.

В 1936 году они поженились.

Этот человек, не доживший до пятидесяти лет, успел внести неоценимый вклад в создание израильских спецслужб. Все свои замечательные качества — исключительное трудолюбие, новаторское мышление, скромность и личное обаяние — он полностью обратил на службу молодому еврейскому государству. Но у этой сильной личности были свои слабые стороны: при всей своей изобретательности перед лицом врага, он не сумел постоять за себя, когда соперники по службе стали против него интриговать.

После смерти Шилоаха Тель-Авивский университет основал институт его имени по изучению проблем современного Ближнего Востока. Впрочем, очень скоро институт был переименован в Центр генерала Моше Даяна. Спонсоры сочли это имя «более привлекательным».

Узнай Шилоах — человек желчный, колючий, вечно недовольный собой и окружающими — об этой истории с переименованием, он наверняка бы злорадно рассмеялся…

Даже противники Исера Харэля говорили о нем: «Этот выдающийся человек сделал для „Моссада“ больше, чем кто-либо другой».

Действительно, при нем в «Моссаде» был единственный начальник — сам Харэль. Все остальные были подчинены непосредственно ему. Преданность шефу была столь всепоглощающей, что для сотрудников он значил больше, чем сам по себе «Моссад». Собственно «Моссад» — это был Харэль, а Харэль — «Моссад». Разъединить их было невозможно.

Харэль стал первым и единственным в Израиле обладателем титула «мемунех», то есть, «руководителем всего». Этот специальный титул премьер-министр Давид Бен-Гурион придумал для него в 1957 году. Ни парламент, ни кабинет министров никогда не утверждали такой титул, но премьера это не смущало.

Более десяти лет Харэль фактически единолично руководил всеми разведывательными операциями. Ответственный только перед главой правительства, он являлся человеком номер два в Израиле.

Исер Харэль (он же — Изя Гальперин) родился в царской России в Витебске в 1912 году.

Он был младшим из четырех сыновей богатого еврейского коммерсанта.

Вообще-то, его отец Натан был одним из блестящих выпускников еврейской религиозной школы в Волошине (Польша). Предполагалось, что он станет раввином. Его мать — Иохевед Левина была младшей дочерью богатого владельца заводов по производству уксуса. Поэтому дедушка — Давид Левин сделал зятя управляющим на заводе в Витебске. Глубокие знания Талмуда и Библии в этих местах не слишком ценились.

В 1922 году Изя вместе с родителями переехал в Латвию. В 16 лет вступил в левую сионистскую организацию «Ха-Шомер ха-Цаир»[7]. Затем убедил родителей, что ему надо учиться возделывать землю. Поэтому оставил школу перед выпускными экзаменами и, присоединившись к своим единомышленникам, таким же, как и он, юнцам, отправился на год работать на коллективную ферму под Ригой.

В январе 1930 года Изя оказался в числе нескольких счастливцев, которых «Ха-Шомер ха— Цаир» направила в киббуц[8] в Палестину. Он был среди пионеров социализма, но быстро утратил интерес к нему.

Перед отъездом на Землю обетованную он получил от местных сионистов револьвер и запас патронов. Все это он должен был передать еврейской подпольной армии «Хагана», которая отчаянно нуждалась в оружии. Уже тогда проявились его способности к подпольной работе: он сумел пронести револьвер через английскую таможню, отличавшуюся особо строгим досмотром. Таможенники не заподозрили в щуплом пареньке контрабандиста.

Свою жизнь в Палестине Изя Гальперин, ставший позднее Исером Харэлем, начал в киббуце неподалеку от Тель-Авива. Он трудился на апельсиновых плантациях. Причем, так усердно, что заработал себе кличку «Стахановец». По аналогии с шахтером Алексеем Стахановым, чье имя стало синонимом высокой производительности труда.

Он отвлекался от этого занятия только для того, чтобы поухаживать за молоденькой девушкой из Польши по имени Ривка, на которой, к удивлению киббуцников, он женился.

В отличие от Исера, она была веселой и энергичной, любила петь и танцевать. Будущий шеф «Моссада» быстро освоил иврит, но так и не смог избавиться от русского акцента.

В 1935-м году после бурной ссоры (первой из тех, которые преследовали его на протяжении всей жизни) с членами киббуца Исер и Ривка были вынуждены покинуть его. Они переехали в Тель-Авив, где построили дом.

Вскоре он вступил в «Хагану». Он хорошо справлялся со своими служебными обязанностями и быстро продвигался по службе.

Когда началась Вторая мировая война, Харэль решил пойти добровольцем в британскую армию. Однако служить ему не довелось. Руководители «Хаганы» направили его в спецшколу.

После непродолжительной подготовки ему поручили следить за подозрительным немцем, которого считали нацистским шпионом. Исер отнесся к заданию с полной серьезностью. Он даже сумел проникнуть к немцу в дом и обнаружил в подвале печатный станок, набор чернил и стопки свежеотпечатанных денег. «Шпион» оказался… фальшивомонетчиком.

Через несколько месяцев в одно из подразделений ШАЙ понадобился сотрудник. Тогда эту организацию возглавлял Израиль Амир (в прошлом — Зовлоцкий). К подчиненным он предъявлял очень высокие требования. Ему нужен был человек, который бы тщательно оценивал и отбирал поступавшую информацию. Он определил Харэля на должность секретаря Еврейского дивизиона ШАЙ, который в то время считался наименее важным и наименее престижным из подразделений «Хаганы». В его обязанности входила слежка за евреями в Палестине.

Харэль добился успеха не сразу. Ему недоставало образования и известного лоска, которые отличали большинство его коллег из ШАЙ. Однако к 1944 году, когда он возглавил Еврейский дивизион, у него уже накопился огромный опыт.

В 1947 году Еврейский дивизион был переименован в Управление внутренних дел. Опыт Харэля, его картотека — это и было то, что требовалось для создания организации, ведающей вопросами внутренней безопасности. Он и возглавил новое ведомство.

Именно в это время он получил прозвище — «Исер— маленький». Формально для такого прозвища являлся его рост — всего 155 сантиметров. Но главной причиной было все-таки то, что его необходимо было отличать от другого Исера — Беери, который был гораздо выше Харэля.

«Исер-маленький» был назначен руководителем второй по значимости спецслужбы — ШАБАК, которая занималась обеспечением внутренней безопасности. Он с большим усердием приступил к новой работе. Но он был слишком горд, самонадеян и амбициозен, чтобы удовлетвориться этой должностью. Почти одновременно с затеянной премьер— министром Бен-Гурионом реорганизацией спецслужб Израиля «Исер-маленький» начал предпринимать шаги для установления своего контроля над ними. И его усилия увенчались успехом.

19-го сентября 1952 года Реувен Шилоах подал в отставку.

Через час Бен-Гурион позвонил Харэлю:

Я хочу поручить вам руководство «Моссадом».

Спустя несколько дней Харэль был утвержден в должности руководителя. Он начал с полной реорганизации вверенного ему ведомства и вскоре занял ведущее положение в системе израильской разведки. А «Моссад» был признан одной из лучших спецслужб в мире.

Любопытно, но, когда Харэль принял на себя руководство «Моссадом», вся организация размещалась в трех комнатах и насчитывала 12 человек. Касса спецслужбы была пуста.

Не удивительно, что он сразу же поспешил встретиться с Бен-Гурионом.

— Господин, премьер-министр! — сказал Харэль. — Существует мнение, что государству Израиль политическая разведка не нужна, что вся разведывательная деятельность должна быть сосредоточена в руках военных. Я считаю такое мнение ошибочным. Если «Моссад» оставить в нынешнем состоянии, то есть, без средств к существованию, вся его деятельность станет источником неприятностей и унижения страны.

В тот же день бюджет ведомства Харэля был увеличен в десть раз. Ему также были выделены средства на увеличение штата. Новый директор создал спецшколу по подготовке агентов, и установил для своих сотрудников исключительно высокие профессиональные стандарты. Те, кто им не соответствовал, должны были искать другую работу.

Кроме профессиональных, Харэль установил в «Моссаде» и моральные стандарты, существующие и поныне. Люди жестокие, супермены, «кайфующие» от запаха крови, палачи и садисты всех мастей, — ему были не нужны. Он был гением разведки, и принцип отбора людей у него тоже был гениальным.

— Мне нужны люди, — говорил он, — испытывающие отвращение к убийству, но которых, тем не менее, можно научить убивать…

Один из сотрудников Харэля охарактеризовал это так:

— Исер хотел, чтобы работу негодяев выполняли честные люди. И это он хорошо придумал. Упаси Боже Израиль, если работу негодяев станут выполнять негодяи.

Харэль своим внешним обликом плохо соответствовал представлениям о суперагенте. В то время, когда под его начало передали «Моссад», ему было 40 лет. Но выглядел он — на все 50. По одежде его можно было принять за банковского клерка.

В его кабинете стояли письменный стол, стул и кушетка. Это было все, никаких претензий. Он работал по восемнадцать часов в сутки и требовал того же от других.

Сотрудники уважали и боялись его. По свидетельству соратников, когда Харэль смотрел на собеседника, тот чувствовал себя в роли подсудимого. Тех, кого он недолюбливал, он просто выживал. О тех же, кого любил, заботился, как о родных детях.

Вообще при Харэле в «Моссаде» царила атмосфера, для которой даже трудно подобрать определение. Отношения между людьми были скорее дружескими, чем официальными. Среди людей, плохо знавших его, никто не подозревал, что он умеет создать подобную атмосферу, столь благоприятную для работы и столь редко встречающуюся. Но при этом в спорах он никому не давал пощады.

По своему интеллекту Харэль явно уступал Шилоаху, равно как и по творческим возможностям. Не во всякой ситуации он чувствовал себя хозяином положения. Во многих областях был просто невежествен, поскольку в его образовании были большие пробелы. Наконец, он был человеком с предрассудками. Но до сих пор все, кто с ним работал, продолжают испытывать к нему нечто вроде обожания и остаются его сторонниками.

И вот почему. Из-за специфики своей профессии израильский секретный агент вынужден вести замкнутый образ жизни. Ни с членами своей семьи, ни с друзьями он не вправе поделиться тем, что у него на душе. А потребность излить душу сильна у каждого.

Харэль это прекрасно понимал. И старался быть для своих сотрудников отцом, другом, наставником и, разумеется, высшим авторитетом. Каждый мог прийти к нему в любое время дня и ночи со своими проблемами. Сотрудники платили ему слепой преданностью.

Когда он принимал кого-то из них в своем спартанском кабинете и проникновенно говорил: «Слушай, старина, возникла проблема, и только ты можешь помочь…», то сотрудник готов был немедленно отправиться на задание, даже не простившись с женой и детьми.

Такая работа на основе личной преданности давала превосходные результаты, но имела и свои минусы. Сотрудники «Моссада» постепенно теряли творческий импульс. Обо всем думал, и все решал Харэль. При таком положении дел «Моссад» стал отставать от требований времени.

Харэль, например, не признавал компьютерной революции. Когда с огромным трудом его убедили установить у себя в кабинете компьютер, он им почти не пользовался. Аналитического центра у него не было. Впрочем, он в нем и не нуждался.

Да, люди Харэля блестяще проводили спецоперации, однако ни планов, ни четко разработанных задач на будущее у них в принципе не имелось. Сегодня они не знали, чем будут заниматься завтра.

От Харэля пошли многие традиции «Моссада»: привычка к экономии, недоверие к современной технике и особенно патологическая секретность. О его любви к конспирации складывались легенды. Ходил даже анекдот, как однажды он, сев в такси, на вопрос водителя «Куда ехать?», ответил: «Это — секрет».

В течение многих лет соседи Харэля не знали, чем он занимался. Догадываясь, что каким-то образом он связан с военным ведомством, они не могли и подумать, что «Исер— маленький» работает в разведке и занимает высокую должность. Его инкогнито раскрылось случайно, когда жена вывесила проветриться мундир подполковника (для Израиля это очень много, если учесть, что высшее воинское звание в израильской армии — генерал-лейтенант, который обычно носит начальник генерального штаба).

А вообще соседи жалели этого низкорослого лысого человека. Окружающие считали, что дома ему живется несладко. Кстати, известно, что командовать им могли только два человека — Бен-Гурион и жена Ривка, которой соседи дали прозвище «Амазонка».

Харэль пользовался славой кристально честного человека, не замешанного в каких-либо скандалах. Преданный семьянин, он вел почти пуританский образ жизни. Когда он узнал, что его лучший сотрудник под благовидным предлогом провел с любовницей неделю на морском курорте, он немедленно уволил его. Харэль презирал материальные блага, хотя распоряжался значительными средствами «Моссада» и не отчитывался ни перед кем. Даже перед правительством.

Однако, что означало слово «честный» применительно к его профессии? Ведь он учил своих сотрудников лгать, обманывать и даже убивать.

Харэль не любил брать на работу женщин. Он понимал, что так или иначе, но они могут оказаться в ситуациях, когда придется прибегать к чисто женским приемам для достижения своих целей. Он просто был не способен вынуждать кого-либо так поступать.

Он также не любил легкомыслия в любой, даже безобидной форме. Он искренне считал, что ношение галстуков — признак декадентства, и отказывался иметь даже один. Но когда Харэль поехал на встречу с главами правительств европейских стран, один из подчиненных купил ему галстук и научил завязывать его.

У него напрочь отсутствовало чувство юмора. Самое большое, что он мог позволить себе по этой части, сказать: «Из всех людей моих голубых глаз боятся только собаки и дети». Он был жестким начальником, но платил сторицей за верную службу и никогда не оставлял в беде своих сотрудников. Если кто-либо из его людей попадался, он прилагал максимум усилий, чтобы освободить его.

Любимыми увлечениями «Исера-маленького» были опера и детективы Агаты Кристи. Шпионские романы, за небольшим исключением, вызывали у него только чувство презрения.

В Израиле принято называть друг друга просто по имени. Харэль пошел дальше, настаивая на том, что он «Исер» и для своего шофера, и для швейцара.

Ко времени начала войны за Суэц (1956 г.) авторитет Харэля за границей был невероятно высок. Одна из его операций даже обеспечила ему место в первой пятерке разведывательных организаций мира.

Речь идет о добыче доклада Н. С. Хрущева ХХ-му съезду КПСС, в котором разоблачался культ личности И. В. Сталина. Шеф ЦРУ Аллен Даллес стремился, во что бы то ни стало, добыть полный текст доклада и опубликовать его. Началось настоящее состязание разведывательных служб Запада.

Одна из версий гласит, что в СССР у Харэля был глубоко законспирированный агент, имевший строгие инструкции. Он не мог принимать участие в каких-либо нелегальных операциях, чтобы не подвергать себя опасности разоблачения. Его берегли на случай, если бы вдруг возникла необходимость нелегальным путем вывезти из СССР выдающихся деятелей, окажись евреи в опасности.

Харэль понимал, что его агент вряд ли сможет найти в СССР что-нибудь недоступное ЦРУ. Однако доклад Хрущева представлялся ему настолько важным, что он дал указание агенту попытаться добыть его. Причем, агенту самому надлежало решить, в какой степени он может рисковать. Ему было предписано отказаться от задания, если окажется, что его собственная безопасность находится под угрозой.

Агент Харэля сумел выполнить задание, опередив своих коллег из сильнейших международных разведок. Как удалось агенту «Моссада» выполнить это задание, до сих пор остается тайной. Причем, строго хранимой.

Увы, это лишь версия. В действительности все было иначе…

Доклад Хрущева попал на Запад через Польшу. 58-страничную копию речи разослали секретарям компартий социалистических стран для ознакомления, потому что они не были ознакомлены с этим докладом, а пошли разговоры, слухи. Послали доверительно, чтобы познакомились и возвратили. Везде было все нормально, а в Польше произошла утечка, и оттуда — распечатка и публикация.

Текст на польском языке раздобыл живший тогда в Варшаве (сейчас он живет в Израиле) Виктор Граевский, который и передал его израильской разведке. Он работал в польском агентстве печати (ПАП), а его подруга — Люция заведовала секретариатом Эдварда Охаба, занимавшего пост Первого секретаря ЦК ПОРП, который получил копию доклада Хрущева.

Однажды Граевский зашел к ней пригласить на чашку кофе и увидел у нее на столе этот доклад. Наверху было написано — «Совершенно секретно». Люция была занята, и он попросил этот доклад часа на два, чтобы прочитать его дома. Она согласилась. Он положил этот документ в карман, вышел на улицу и отправился домой.

Когда Граевский кончил чтение, он был потрясен. Он подумал, что держит в руках атомную бомбу. Первым делом он захотел вернуть доклад, но после нескольких минут, он как еврей решил передать текст в посольство Израиля. Он знал, что все разведки мира эту речь.

Он отправился в израильское посольство, где работал его приятель по имени Бармор. Граевский не знал тогда, что он был резидентом «Моссада». Когда тот увидел доклад, то побледнел, поскольку знал лучше поляка, что (!) это такое…

Бармор спросил, можно ли взять документ на несколько минут? Он ушел из комнаты и через полтора часа возвратился, вернул доклад и сказал: «Спасибо!»

Граевский вернулся к Люции, положил на стол копию речи Хрущева и на этом все кончилось. Во всяком случае, для него.

А Бармор с фотокопией доклада немедленно отправился в Вену, где его уже встречал глава ШАБАКа Амос Манор. Он принял ценный груз и тут же улетел обратно в Тель— Авив. В тот же день доклад был на столе у главы правительства Израиля. Бен-Гурион знал русский, прочел доклад в присутствии Манора и сказал ему: «Если это не фальшивка, не специально подставленная нам дезинформация, поверь моему слову — через двадцать лет не будет Советского Союза». Он ошибся всего лишь на десятилетие.

После того, как была установлена подлинность доклада Хрущева, Харэль вылетел в Вашингтон. Цену за документ он запросил немалую: никаких денег, но официальное соглашение об обмене информацией. Шеф ЦРУ Аллен Даллес согласился без возражений.

4-го июня 1956 года доклад Хрущева был опубликован в газете «Нью-Йорк таймс». Вскоре, в соответствие с достигнутым соглашением, практически все агенты ЦРУ на Ближнем Востоке наряду со своими основными заданиями стали работать на «Моссад».

А в Израиле успех Харэля и дипломатические последствия этого успеха настолько упрочили его положение, что он стал, пожалуй, самым влиятельным человеком в государстве, который мог бы успешно соперничать с министрами.

По мнению соратников, Исер был прирожденным шпионом. В течение более десяти лет, когда он возглавлял спецслужбы Израиля, при его непосредственном участии была создана сильная разведывательная организация. Не ограничиваясь кабинетной работой, он часто руководил операциями прямо на месте, откровенно наслаждаясь тем, что делает.

Его имя зазвучало еще громче, благодаря поимке Рикардо Клемента — нацистского преступника Адольфа Эйхмана, доживавшего свои дни в Аргентине. Палач номер один был захвачен людьми Харэля 11-го мая 1960 года в Буэнос-Айресе.

Вот один эпизод, проливающий яркий свет на моральный облик руководителя «Моссада». Харэль прибыл в столицу Аргентины вместе с двенадцатью отобранными им людьми и лично руководил операцией. Он приказал своим сотрудникам в случае провала назвать аргентинским властям его имя, должность и адрес отеля, в котором он остановился. Видя изумление подчиненных, он пояснил: «Я сам разъясню аргентинским представителям побудительные мотивы наших действий. Я беру ответственность на себя за эти действия, полностью соответствующие закону нашей страны, принципам справедливости и человечности…»

Этого не потребовалось… Эйхман был схвачен прямо у своего дома и благополучно доставлен в Израиль. 31-го мая 1962 года суд приговорил его к смертной казни. В тот же день он был повешен.

Любопытная деталь… Слухи о том, что 23-го мая на заседании кнессета[9] премьер-министр выступит с сенсационным сообщением, распространились мгновенно. К четырем часам, когда появился Бен-Гурион, зал уже был переполнен. Только немногие из присутствовавших обратили внимание на одно необычное обстоятельство: за несколько минут до начала заседания в кнессете появился шеф «Моссада» и занял место среди министров.

Никогда до этого он не появлялся на публике столь демонстративно. Ни в одной газете никогда не печатались его портреты. А его имя всегда вычеркивалось цензорами из очерков корреспондентов. В тот день он вышел на авансцену с тем, чтобы (насколько позволяли обстоятельства) заявить о величайшем в своей жизни триумфе.

С тех пор никто в Израиле больше не называл Харэля «Исер-маленький».

Но в апреле 1963 года из-за острейшего конфликта с Бен-Гурионом Харэль, всегда боготворивший премьера, ушел в отставку. Что же произошло?

В тайне от шефа «Моссада» Бен-Гурион заключил секретное соглашение с канцлером ФРГ Аденауэром о том, что Германия выплатит Израилю крупные суммы в качестве компенсации за преступления нацистов, а также поставит Тель-Авиву большие партии современного оружия. Таким образом, ФРГ выступала главным поставщиком вооружения Израилю, в то время как «Моссад» разворачивал свою крупную кампанию террора (она получила название — операция «Дамоклов меч») против немецких специалистов, помогавших Египту в осуществлении военной программы. Бен-Гурион был убежден, что реальная опасность Израилю не так серьезна, как ее пытался представить Харэль.

Но даже если шеф «Моссада» был прав, направление писем и посылок, начиненных взрывчаткой, в адрес граждан ФРГ могло бы поставить под угрозу добрые отношения, которые с таким трудом удалось установить с Аденауэром. Бен-Гурион понимал, что в интересах страны нужно было делать все для улучшения, а не для осложнения отношений с ФРГ.

В конце марта 1963 года руководитель «Моссада» и премьер-министр обсуждали сложившееся положение. Они разговаривали в отеле на берегу Тивериадского озера, где Бен-Гурион находился на отдыхе. Глава правительства прямо поставил вопрос:

— Исер, Бонн помогает нам танками, вертолетами, кораблями и другими вооружениями. Развернутая тобой кампания террора вызывает недовольство немцев. Поэтому ты должен это немедленно остановить.

В то время шеф «Моссада» находился на вершине славы. Похищение Эйхмана было все еще в памяти соотечественников. Престиж его организации был очень высок. Харэль также знал, что Бен-Гурион приближался к тому возрасту, когда уже пора думать о покое, и видел себя как наиболее подходящую кандидатуру в качестве его преемника. За годы работы он приобрел такой огромный опыт, что считал своим долгом выйти из тени и открыто противопоставить себя человеку, которому преданно служил больше десяти лет.

Несмотря на пожелание Бен-Гуриона, Харэдь приказал активизировать проведение террористических актов против немецких ученых. Через неделю после встречи на Тивериадском озере те же собеседники имели трудный разговор в кабинете премьер— министра.

— Я хочу лично посмотреть все документы, — сказал Бен-Гурион. — Хочу сам убедиться в достоверности информации о немецких ученых и ракетах.

Это был первый случай, когда премьер-министр выразил сомнение в сделанных Харэлем выводах. Более того, впервые поставил под сомнение мудрость и опыт шефа «Моссада». Харэль был оскорблен до глубины души.

— Если вы мне не верите, — объявил он, — я готов подать в отставку.

Не сказав больше ни слова, он направился к двери.

После его ухода Бен-Гурион сказал своему помощнику:

Этот солдат действительно уйдет…

На другой день на стол премьер-министра легло официальное прошение об отставке.

Вскоре правительство ФРГ разорвало соглашение о поставках оружия Израилю. Это вызвало волну упреков и обвинений в адрес правительства и дало возможность «Исеру— маленькому» торжествующе заявить:

— Я предупреждал, что немцам верить нельзя. Меня не послушали. Больше того, заставили прекратить проведение терактов против немецких ученых в Египте. Только потому, что ФРГ поставляла нам оружие. Теперь оно больше не поставляется.

Новый премьер-министр Леви Эшкол, испытывая постоянное давление со стороны агрессивно настроенного Харэля, согласился вернуть его в разведку. Он назначил его своим «специальным советником по вопросам разведывательной деятельности». Эшкол, видимо, считал, что такое назначение является лучшим способом успокоить Харэля.

Однако новый шеф «Моссада» Меир Амит совершенно справедливо увидел в этом шаге угрозу своему авторитету. Он понимал, что Исер не оставит его в покое до тех пор, пока вновь не поставит разведку под свой контроль.

В результате назначения Харэля на новый пост руководство «Моссада» оказалось втянутым в сложную междоусобную борьбу, которая отнимала много времени. Поэтому вскоре Эшколу пришлось выбирать между старым и новым шефом. Он решил, что времена единоначалия в «Моссаде» закончились. Исер был освобожден со своего поста, а Амит встал во главе этого ведомства.

Окончательно отвергнутый, Харэль навсегда ушел из разведки. Но его заслуги в деле превращения «Моссада» в прекрасно функционирующий разведывательный аппарат, как признают и друзья, и оппоненты, — огромны.

Он избирался депутатом кнессета, написал 12 книг.

…Дома у Харэля хранится любопытная фотография. В июне 1966 года супруга Бен— Гуриона Поля устроила у себя дома встречу бывших соратников — впервые после трех лет размолвки. Это был драматический момент встречи двух гигантов, сыгравших выдающуюся роль в становлении государства Израиль.

Они обнялись, и Харэль заплакал, не скрывая слез. Бен-Гурион подарил ему фотографию, на обороте которой написал: «Исеру — защитнику чести и безопасности страны. Бен-Гурион».

Исер Харэль скончался в начале февраля 2003 года в возрасте 91 года…

26-го марта 1963 года курьер вручил генерал-майору Меиру Амиту, проводившему инспекторскую проверку частей в районе Мертвого моря, листок бумаги с лаконичным сообщением:

Генерал поспешил к ближайшему телефону и позвонил в приемную Давида Бен-Гуриона.

— «Старик» хочет немедленно вас видеть, и посылает за вами самолет, — сообщил ему секретарь главы правительства.

Спустя три часа Амит уже был в приемной премьера. Бен-Гурион поздоровался с ним за руку и сказал:

— Ты будешь новым руководителем «Моссада».

Это был приказ и Амит подчинился. Правда, он был несколько удивлен новым назначением, хотя считал, что Исеру Харэлю, прослужившему на этом посту 12 лет и сосредоточившему в своих руках все рычаги управления разведывательным сообществом, пора было найти замену. Но еще одним сюрпризом стало решение Бен-Гуриона о том, что Амит уже не будет иметь таких полномочий, которыми обладал Харэль. В Израиле больше не будет «мемунеха», отвечающего одновременно за внешнюю разведку и внутреннюю безопасность.

Впрочем, после этой встречи он еще полгода не мог занять кресло шефа «Моссада»…

Амит, заменивший Харэля, разительно отличался от своего предшественника. Выпускник американского Колумбийского университета, возглавлявший ранее военную разведку, говоривший на нескольких иностранных языках, он был культурным, даже утонченным военным. Но главное — он понимал, что ему никогда не стать таким же авторитетным лидером, каким был Харэль. Поэтому он отказался концентрировать в своих руках огромную власть.

Вместе с тем у Амита перед Харэлем было одно (и весьма существенное) преимущество. Причем, не только перед ним, но и перед всеми остальными сотрудниками «Моссада». Он был боевым командиром и отчетливо понимал, какое значение для солдата имеет разведка.

Амит первым во всеуслышанье заявил:

— Погоня по всему миру за стареющими нацистами это, конечно, прекрасно. Но не следует забывать, что основной целью спесцслужб является сбор информации о ресурсах, военном потенциале и планах врагов Израиля.

Он считал, что интуиция и риск будут играть меньшую роль в деятельности «Моссада», нежели наука и тщательный анализ. Он дал своим подчиненным гораздо большую свободу для принятия решений. Постепенно и осторожно он завоевал доверие сотрудников, привыкших к другому стилю руководства.

Новый директор «Моссада» родился в 1926 году в глухой деревушке, расположенной в Езреельской долине. Тогда он носил имя Меир Слуцкий. Будучи приверженцем социализма, он вступил в киббуц Алоним, находившийся в Нижней Галилее. Время, проведенное в там, оказало серьезное влияние на формирование его личности. Он стал независим и самоуверен.

Профессиональным военным Амит стал еще в период первой арабо-израильской войны, начавшейся в мае 1948 года. Он командовал ротой, полком, бригадой. Хладнокровие, целеустремленность, аналитический ум быстро выдвинули его на первые роли в Армии обороны Израиля.

По окончании войны Амит долгое время колебался, какой выбрать путь: возвратиться в киббуц или остаться в армии. Он выбрал армию. В 50-х годах командовал пехотными и танковыми подразделениями и был одним из тех, кто внедрил в израильской армии принцип: «Делай, как я».

Во время Суэцкой кампании 1956 года Амит был начальником оперативного отдела генерального штаба. То есть, вторым по значению человеком в армии. Лишь нелепая случайность помешала ему стать преемником Моше Даяна на посту начальника генштаба.

В 1958 году, во время стажировки в воздушно-десантных войсках, на одной из тренировок у Амита не раскрылся парашют. Он был на волоске от смерти, и врачам потребовалось 18 месяцев, чтобы поставить его на ноги. Но с военной карьерой было покончено…

Вскоре его отправили в Колумбийский университет, который он блестяще закончил. Там же защитил диссертацию по теме — сравнительный анализ армейской системы воспитания с системой воспитания в киббуце. Он собирался заняться академической деятельностью, но в 1962 году Даян предложил ему пост начальника военной разведки. Он согласился без колебаний.

Как помнит читатель, в марте 1963 года, поссорившись с премьер-министром Давидом Бен-Гурионом, Харэль ушел в отставку. Вскоре вышел из правительства и сам премьер. Сменивший его 67-летний Леви Эшкол (он же — Лева Школьник), назначил Амита начальником «Моссада».

Надо сказать, что кандидатура Амита вызвала в новом правительстве серьезные разногласия. Заместитель премьер-министра Абба Эбан и влиятельный министр сельского хозяйства Моше Даян настаивали на его утверждении главой «Моссада». Министр иностранных дел Голда Меир и министр внутренних дел Моше Шапиро предлагали Харэля.

Возражения против кандидатуры Амита были связаны только с тем, что он — военный.

Сам претендент не пытался спорить с утверждениями, что военный на посту руководителя «Моссада» будет считать своей первейшей обязанностью верность армии. Но в разговорах с друзьями съязвил:

— Даян — министр сельского хозяйства. Но он не заставляет фермеров ходить строем на работу и выполнять распоряжение начальника генерального штаба.

Амит считал себя, прежде всего, слугой своей страны и работником ведомства (гражданского или военного), которое ему поручено. Между тем его сторонники не бездействовали. Они подняли пропагандистскую кампанию по развенчиванию легендарного Харэля.

В начале сентября 1963 года премьер-министр Эшкол понял, что не может больше оттягивать решение вопроса о начальнике «Моссада». Он пошел на типичный для него компромисс, который не только никого не удовлетворил, но и был нежизнеспособным. Амит был утвержден в должности руководителя «Моссада», а его близкий друг и бывший заместитель Аарон Ярив стал начальником военной разведки. Харэлю было поручено общее наблюдение за деятельностью этих двух ведомств. Он должен был находиться в офисе главы правительства и нести ответственность за всю информацию (как военную, так и политическую), которая поступала к премьер-министру.

Для всех участников этой ситуации наступило трудное время…

Когда Амит устроился в кабинете Харэля, все сотрудники «Моссада» не только своим видом демонстрировали неудовольствие, но и высказывались на этот счет совершенно откровенно. Правда, вскоре он (под презрительными взглядами своих сотрудников) ликвидировал скромный кабинет Харэля и переселился в другое помещение, более соответствовавшее его вкусам. С деревянными панелями по стенам, дорогой мебелью и приемной с секретаршей.

Некоторых ветеранов «Моссада» эта роскошь, которую всегда избегал Харэль, приводила в ярость. Им больше нравился скромный кабинет «мемунеха». Появились слухи, что Амит транжирит деньги и даже подкармливает своих коррумпированных подчиненных.

Но самой серьезной проблемой оставались взаимоотношения с Харэлем. Он был практиком, разработчиком операций и великолепным их исполнителем. Но в роли консультанта, который должен был давать оценку поступавшей информации, быть при этом объективным, он никуда не годился. Не удивительно, что Амит и Ярив относились к нему недружелюбно.

Впрочем, Харэль отвечал тем же. А иногда отыгрывался на том, что получал информацию из «Моссада», минуя его шефа, а то и раньше него.

В этой «битве» за моральное превосходство ни Харэль, ни Амит победителями не стали.

Но молодые сотрудники начали переходить на сторону последнего. Они увидели, что новый начальник стремится модернизировать устаревшую систему «Моссада» в соответствие с современными требованиями.

Но особое впечатление на подчиненных произвело то, как много усилий потратил их шеф, чтобы спасти жизнь израильского разведчика-нелегала Эли Коэна, провалившегося в Сирии, и освободить группу израильтян, арестованных в Египте. Они поняли, что хотя Амит мало походил на Харэля, он, несомненно, был достойным его преемником. Они также убедились, что гибкое, но твердое руководство не менее эффективно, чем непоследовательные, импульсивные методы предшественника.

И все-таки Амит был солдатом и действовал с солдатской прямолинейностью. Он учил своих подчиненных:

— Если кто-нибудь преграждает вам путь, открывайте огонь максимальной интенсивности.

Бесспорно, Харэль был выдающимся человеком. Но Амит своей деятельностью открыл новую эпоху в истории «Моссада». Он превратил ее в организацию, которая превзошла все достигнутое под началом Харэля. Он без отлагательства начал полную перестройку службы. Самым значительным в цепи перемен было то, что впервые «Моссад» стал настоящим партнером военной разведки. Позади остались (во всяком случае, во времена Амита и Ярива) все разногласия, которые отравляли отношения между двумя родственными ведомствами.

В самом «Моссаде» новый руководитель реорганизовал всю систему отношений, существовавшую при Харэле. Они стали более формальными. Правда, по мнению многих старых сотрудников, это привело к бюрократизации аппарата и, как следствие, к полной потере способности «Моссада» функционировать как единое целое.

Теперь каждый начальник отдела имел постоянный доступ к исследовательским материалам военной разведки. Он действовал в строго определенных ему пределах — географических и оперативных. Подобная система способствовала расширению его кругозора, а не замыкала в круге узких проблем.

Амит придавал большое значение новой технологии в своем деле. Но при этом отдавал себе полный отчет в том, что самая совершенная техника не может не только заменить агента, но даже просто уменьшить значение его деятельности. Вскоре он понял и другое: специфические способности агента ни психологическими тестами, ни самыми подробными исследованиями установить невозможно. Можно получить лишь самое общее и поверхностное представление о его характере.

Амит также изменил подход к подбору кадров. Он стал искать потенциальных кандидатов не только в армии, но и в университетах, а также в деловых кругах и среди новых иммигрантов. Особый акцент делался на подборе кандидатов с европейской внешностью и умением одеваться по-европейски, что всегда вызывало в Израиле презрительные усмешки.

За время «правления» Амит удвоил численность сотрудников своего ведомства, ввел новые оперативные приемы, действующие до сих пор. При нем «Моссад» почти не знал неудач (если не считать провал Эли Коэна). Списку его достижений могла позавидовать любая разведка.

Это «Моссад» организовал в 1966 году угон из Ирака (Операция «Пеницилин») советского истребителя МИГ-21, считавшегося тогда лучшим в мире. Два года спустя израильские «рыцари плаща и кинжала» сумели заполучить чертежи французского самолета «Мираж», на основе которых был создан боевой истребитель «Кфир», — «рабочая лошадка» ВВС Израиля.

Тогда же «Моссад» осуществил операцию «Ноев ковчег», в результате которой из порта Шербур были угнаны французские ракетные катера, построенные специально по заказу Тель-Авива. Но они удерживались Францией из-за наложенного президентом Де Голем эмбарго на поставки Израилю вооружения. Но за них было уже заплачено, так что в «Моссаде» никто не испытывал угрызений совести.

Подобных операций были десятки. Но подлинный триумф приходится на «шестидневную войну», начавшуюся 5-го июня 1967 года. Благодаря «Моссаду» и военной разведке, в израильском генеральном штабе знали о противнике абсолютно все — оперативные планы, дислокацию войск, местонахождение аэродромов, баз, складов и даже личные данные и психологические характеристики полевых командиров.

Впрочем, справедливости ради следует упомянуть и об одном весьма серьезном провале Амита — убийстве видного марокканского оппозиционера Мехди Бен-Барки, который был заочно приговорен в к смертной казни. Служба безопасности Марокко, возглавляемая генералом Мухаммадом Уфкиром, решила привести приговор в исполнение независимо от местонахождения Бен-Барки. Уфкир попросил помощи у Амита, с которыми они давно были знакомы. Шеф «Моссада», опасаясь, что его отказ отрицательно скажется на положении евреев в Марокко, согласился.

В конце 29го октября 1965 года израильские агенты устроили Бен-Барке западню, выманив его из Женевы в Париж. В тот же день люди Уфкира застрелили оппозиционера и закопали тело в саду виллы в пригороде французской столицы.

Меир Амит пробыл на посту директора Института разведки и специальных задач до 1969 года. Сняв военную форму, он занял кабинет президента самого крупного в Израиле промышленного объединения «Кур», офис которого располагался в сером особняке на улице царя Шаула в Тель-Авиве. Кстати, неподалеку от штаб-квартиры «Моссада».

По словам, знавших Амита людей, после ухода в отставку он не очень изменился. Даже пребывание в Колумбийском университете в Нью-Йорке, где он изучал вопросы, связанные с заключением всякого рода сделок, не превратило его в прожженного дельца. Он остался армейским офицером, который думает медленно, но основательно, и который уверен, что правильный путь — это залог успеха…

Четвертый шеф «Моссада» Цви Замир (он же — Заржевский), или просто Цвика, никакой деятельностью, близкой к разведке, никогда в своей жизни не занимался. Поэтому он был не менее других удивлен решением премьер-министра Леви Эшкола назначить его руководителем этого секретного ведомства. Профессионалы «Моссада» были просто обескуражены этим назначением.

Почему же именно Замир был выдвинут на один из самых важных и ответственных постов в Израиле? Потому что лидеры лейбористской партии считали его «свои человеком».

Решение премьер-министра Леви Эшкола было обусловлено еще одним обстоятельством. После двух десятилетий сильных и самоуверенных руководителей разведки глава правительства хотел видеть на этом посту совсем другую фигуру.

На вопрос «Как можно ожидать, чтобы столь неопытный человек справился с такой деликатной работой?» израильский премьер бодро ответил:

Все будет в порядке. Через год-два он научится…

Замиру действительно потребовалось два года, чтобы понять и освоить все особенности новой сферы деятельности. Работая днями и ночами, прислушиваясь к мнению профессионалов, он стал не только мастером своего дела, но и создал собственный стиль, ввел методы, отличавшиеся от тех, которыми пользовались его предшественники.

Его доклады правительству отличались исчерпывающей полнотой. Он никогда ничего не пытался скрыть, беря на себя ответственность и за успехи, и за провалы. Голда Меир, став премьер-министром, доверяла Замиру безоговорочно.

Он родился в 1924 году в Польше и в том же году был увезен в Палестину, куда эмигрировали его родители. В 1942-м вступил в ряды ПАЛЬМАХА[10], а в 1944-м стал дивизионным командиром.

За деятельность, связанную с осуществлением программы нелегальной иммиграции евреев в Палестину, Замир был арестован британскими властями. Во время первой арабо— израильской войны в 1948 году сражался в Иерусалиме и его окрестностях.

В 1950-м был назначен инструктором на курсы повышения квалификации для старших офицеров. А в 1953-м сам отправился в Англию на стажировку.

По возвращении был командиром пехотной школы. В 1956-м получил повышение в должности: его назначили инструктором в министерство обороны. Через год он взял отпуск, чтобы сдать экзамены на степень бакалавра по гуманитарным наукам в Иерусалимском университете. Вскоре получил звание бригадного генерала.

С 1962-го года Замир командовал Южным военным округом, а 15-го июля 1966-го был назначен военным атташе в Лондон. Поэтому в «шестидневной войне», начавшейся 5-го июня 1967 года, он не участвовал. Для офицера израильской армии это считается недостатком, равносильным неспособности выполнять свои супружеские обязанности.

И вот самый непрезентабельный из всех израильских генералов Цвика Замир занял кресло шефа «Моссада». В начале своей деятельности ему удалось избежать внутренних беспорядков и передряг, которые сопровождали появление каждого из его предшественников. Пусть он не был идеальным кандидатом на пост руководителя этой спецслужбы, он оказался человеком, как выяснилось позднее, способным заставить своих сотрудников работать с полной отдачей сил.

Если Меир Амит был для них боссом, то Замир походил скорее на председателя комитета. Стоило старшим офицерам «Моссада» освоиться со стилем его работы, как они признали нового шефа. Все они были профессионалы с многолетним стажем, и могли теперь использовать свои профессиональные качества гораздо полнее, чем раньше.

В 1969 году, когда Замир занял должность директора «Моссада», борьба с палестинским террором, исходившим от организации «Черный сентябрь», была в самом разгаре. 5-го сентября 1972-го года боевики этой организации убили на 20-х олимпийских играх в Мюнхене почти всю израильскую команду.

Когда случилась эта трагедия, Замир немедленно вылетел в Мюнхен и начал переговоры со своими немецкими коллегами из службы безопасности. Он просил западногерманских чиновников разрешить ему пустить в дело израильских спецназовцев, но получил отказ. Поэтому он был вынужден бессильно наблюдать с контрольной вышки мюнхенского аэропорта, как плохо подготовленные немецкие «коммандос» проводили свою акцию освобождения, но не смогли убить всех террористов первым залпом. Трое оставшихся в живых палестинцев открыли огонь по находившимся в вертолетах скованными наручниками спортсменам и забросали их гранатами.

Репутация «Моссада» пострадала, а Замир был лишен некоторых своих полномочий. Они перешли к любимцу премьер-министра Голды Меир генералу Аарону Яриву, которого она назначила своим советником по борьбе с терроризмом.

Между Замиром и Яривом отношения сложились нелегкие. Как-никак, а назначение последнего явилось выражением недоверия директору «Моссада» и способствовало уменьшению его влияния. Правда, Замира утешало одно: после трагедии в Мюнхене последовали кардинальные изменения в статусе его ведомства. Но главное — был вдвое увеличен бюджет.

Глава правительства сказала Замиру:

— Вы получаете полную свободу действий. Я хочу, чтобы все причастные к убийству наших спортсменов были уничтожены, как бешеные псы.

Аналитики «Моссада» после многих недель тяжелой работы составили список этих «причастных» из 13 имен. Подготовительный период занял несколько месяцев, в течение которых была создана специальная группа «Мицвах элохим» («Гнев божий»). Потом началась жестокая война в парадных, отелях, на улицах европейских городов, в Бейруте, в частных квартирах и кабинетах, принадлежавших респектабельным деловым людям.

Все чаще газеты сообщали о загадочной гибели то одного, то другого араба, имена которых ничего не говорили широкой публике. И каждый раз из «черного» списка «Моссада» вычеркивалось одно имя. Настал день, когда мюнхенский счет был закрыт…

Нельзя не упомянуть дерзкую операцию «Весна молодости», разработанную Замиром и Яривом, и осуществленную израильским спецназом совместно с агентами «Моссада» в апреле 1973 года. Тогда, напомню, в своих квартирах в центре Бейрута были ликвидированы три видных деятеля Организации освобождения Палестины (ООП).

Между тем приближался октябрь 1973-го года… Египтяне, осуществляя операцию по дезинформации израильтян, убеждали мировую общественность, что египетская армия не собирается нападать на еврейское государство. Обычно недоверчивые израильские генералы на этот раз принимали все за чистую монету. Они пришли к убеждению, что войны не будет.

Замир не был столь спокоен и самоуверен, как его военные коллеги. В середине сентября ему стало ясно, что Египет и Сирия планируют широкомасштабную войну. Информация, поступавшая из стран Ближнего Востока и Европы, подтверждала это. «Моссад» получил свыше 400 сообщений, которые были переданы военной разведке. На них не обратили внимания…

За два дня до начала войны ЦРУ предупредило Замира: «По нашим сведениям, арабы намереваются напасть на вас». Когда это сообщение он передал шефу военной разведке, тот спокойно ответил: «Я не уверен в этом».

Тогда Замир тайно отправился в поездку по европейским странам. Он сам хотел разобраться с этой проблемой. Утром 6-го октября он отправил премьер-министру Голде Меир отчаянное сообщение: «Сегодня начнется война!» Он опоздал…

В первый же день войны израильская армия потеряла 500 человек убитыми и свыше 1000 раненными. Всего же в ходе войны Судного дня Израиль потерял 3000 солдат и офицеров, 900 танков и 250 самолетов.

После пяти лет пребывания на посту директора «Моссада» Цви Замир вышел в отставку — таким же бесцветным и неприметным, каким он был в начале своей карьеры. Его «вахта», закончившаяся в 1974 году, была отмечена двумя крупными провалами: скандалом в норвежском городе Лиллехаммере и войной «Судного дня», хотя последняя не компрометировала его лично.

В 1974 году Ицхак Рабин, сменивший Голду Меир на посту премьер-министра, назначил шефом «Моссада» командующего Северным военным округом генерала Ицхака Хофи. Изумились даже близкие к Рабину люди.

— Разве может такой человек руководить организацией, требующей интеллектуальной изощренности? — недоумевали они.

— Ваши интеллектуалы чуть было не погубили страну, — парировал премьер. — Хака[11] — единственный, кто предвидел войну Судного дня, не располагая секретной информацией.

Действительно, Хофи был единственным, кто, рискуя карьерой и репутацией, бил тревогу.

Он не уставал твердить, что эскалация сирийских военных приготовлений — это прелюдия к войне, которая может разразиться в любое время.

И оказался прав. 6-го октября 1973 года в 14-30 началась самая тяжелая из всех войн, которые когда-либо приходилось вести Израилю.

В возрасте 47 лет Хофи стал третьим «саброй»[12], возглавившим «Моссад». Как и большинство представителей его поколения, он вступил в «ПАЛЬМАХ», принимал участие в войне 1948 года и (также как Амит и Замир) решил посвятить себя военной карьере.

Будущий директор «Моссада» родился в семье иммигрантов из Одессы. Он рос в тель— авивском квартале бедноты, где жили и тяжелым трудом добывали хлеб насущный евреи— ашкенази — выходцы из Восточной Европы.

Его отец был мягким и добрым, боготворившим свою жену и, естественно, находившимся у нее под каблуком. Это от матери Хофи унаследовал упорство, обстоятельность и несокрушимость воли.

Израильский журналист Владимир Фромер, не раз встречавшийся с Хофи, пришел к выводу, что он из тех людей, которые в экстремальных ситуациях умеют сконцентрировать волю, интеллект и силу духа. Так было на Голанских высотах во время войны Судного дня. Солдаты Хофи встретили противника в полной боевой готовности и выстояли.

Правда, об истиной роли командующего Северным военным округом знали не многие. Уж слишком негеройский вид был у генерала. Круглое, похожее на подрумяненный блин лицо, мясистый нос, не имеющий ничего общего с классическими римскими, греческими или семитскими лицами. Живот, свободно нависающий над ремнем, какая-то округлость всех линий. Его можно было принять за бухгалтера, за строительного подрядчика, за кого угодно, но не за генерала. Только глаза, выразительные, темные, спокойные, свидетельствовали о том, что внешность бывает обманчива.

Как бы то ни было, но Рабин назначил начальником «Моссада» Ицхака Хофи — единственного человека, пробившего тревогу в канун войны. Восемь лет (дольше, чем кто-либо из его предшественников) он занимал этот пост. По оценке израильских экспертов, самые значительные политические и военные достижения Израиля связаны именно с тем периодом, когда разведку возглавлял Хофи.

Операция в Энтебе (Уганда), предотвращение покушения на египетского президента Анвара Садата, бомбардировка иракского ядерного центра (Операция «Вавилон») и многие другие операции, о которых мы ничего не знаем и, возможно, не узнаем никогда.

Хофи не был гением разведки, но его всегда уважали за трудолюбие и серьезный подход к делу. Продолжая традицию на окружение арабских государств «периферийными друзьями», он понимал, что Израилю нужно двигаться дальше и искать урегулирования с самими арабами.

Вслед за Иорданией, Марокко и первоначальными контактами с Египтом настала очередь Ливана. Главным мотивом по-прежнему было установление «периферийных» отношений с христианской маронитской общиной. Он считал, что приобретение связей в Бейруте открыло возможности непосредственного выхода на лидеров исламского мира.

Тайная дипломатия «Моссада» отлично согласовывалась с борьбой против терроризма, которая проникла даже в самое сердце Африки. Эти тайные контакты очень пригодились, когда 27-го июня 1976 года в угандийском аэропорту Энтебе совершил посадку захваченный террористами французский авиалайнер. На его борту находились 250 пассажиров, из которых больше 80 были израильтянами. Террористы решили взять в заложники только израильских граждан, отпустив всех других иностранцев.

Израиль решил освободить заложников путем силовой операции. 3-го июля заложники были освобождены. Этот успех был обеспечен превосходной закулисной работой тайных агентов «Моссада».

Еще одним направлением деятельности Хофи стало Марокко. Ему удалось заручиться согласием марокканского монарха на организацию встречи между представителями Египта и Израиля. Дело в том, что премьер-министр Менахем Бегин пытался добиться того, что не удалось Рабину: достичь мира с Египтом — самым мощным противником Израиля. Хофи организовал такую встречу. Она и открыла путь для исторического визита в ноябре 1977 года египетского президента Анвара Садата в Иерусалим.

Хофи пришлось работать с двумя премьер-министрами — Ицхаком Рабином и Менахемом Бегином. И тот, и другой относились к нему с огромным уважением.

Сегодня бывший глава «Моссада» с женой Эстер живет в Рамат-Гане. Он ни в чем не изменил своих привычек. Любит книги, музыку, садик возле дома, им же посаженный и выращенный. Он терпеть не может политиков и журналистов. Болтунов, по его мнению. Воспоминаний, к сожалению, писать не собирается…

27-го июня 1982 года на пост директора «Моссада» был назначен заместитель Хофи — Наум Адмони. Это был первый случай, когда агентство возглавил кадровый разведчик, сделавший карьеру в рядах «Моссада».

Публично имя Адмони не называлось. В кругах разведки его считали «бесцветным середнячком», «менеджером» и бюрократом, человеком тусклым, но стабильным и целеустремленным. Ему было 53 года, он получил образование в Америке, 28 лет провел на оперативной работе в различных странах и прошел все ступени служебной лестницы.

Наум Ротбаум родился в 1929 году в Иерусалиме в семье польских эмигрантов. Оказавшись в Палестине, они сменили свою фамилию на Адмони. Его отец был архитектором Иерусалимского парка, и семья жила в фешенебельном квартале Рехавия, недалеко от отеля «Царь Давид». Значительное число израильских лидеров, появившихся на политической арене после создания государства Израиль, были выходцами из этого района: правительственные чиновники, министры, университетские профессора, военные и разведчики.

В юношестве Адмони входил в ШАЙ — разведывательное подразделение организации «Хагана». Вскоре после войны 1948 года он поехал учиться в университет Беркли в Калифорнии. Там он подрабатывал в еврейской воскресной школе, в синагоге, а также на фабрике, выпускавшей военное обмундирование для вооруженных сил США.

В Калифорнии он женился и позже вспоминал, что время, проведенное им на Западном побережье, было лучшим в его жизни. Это был единственный период, когда он не находился в постоянном напряжении, связанном с двойной жизнью и борьбой разведчика против врагов Израиля.

Адмони мечтал стать дипломатом. Но по возвращении в Израиль стал инструктором в специальной академии в Иерусалиме. Он провел около 30 лет в различных резидентурах от Вашингтона до Эфиопии в качестве оперативного работника или офицера связи, принимал участие во всех совместных с ЦРУ проектах и был экспертом в области альтернативной дипломатии «Моссада».

Однако в том, что касалось тайных операций против настоящих врагов Израиля, его практический опыт был невелик. Он не был авантюристом и убийцей, но его уважали за солидность и прилежание.

Его самая успешная операция — убийство в 1988 году в небольшом городке близ столицы Туниса заместителя командующего вооруженными силами Организации освобождения Палестины Халиля Вазира больше известного как Абу-Джихад.

Даже теперь, после выхода в отставку, бывший руководитель «Моссада» Шабтай Шавит не собирается распространяться по поводу деятельности организации, которой отдал 33 года жизни, и которую возглавлял в течение семи лет. По его глубокому убеждению, словоохотливость и откровенность отнюдь не являются теми качествами, которые способствуют успешной карьере сотрудника разведки. Он также не в восторге от решения правительства рассекретить имя главы «Моссада».

— Тот, кто утверждает, что публикация имени руководителя спецслужбы отвечает принципу свободы информации в духе лозунга «общественность имеет право знать», — либо глупец, либо негодяй, — считает Шавит.

Что касается личной жизни сотрудников секретных служб, то и тут он не стал бы распахивать двери перед широкой публикой. По его мнению, «стоит чуть-чуть нарушить конспирацию — и вот уже маленькая трещинка начинает разрастаться, и полный провал становится всего лишь делом времени».

Став в 1996 году гражданским лицом, бывший шеф «Моссада» согласился чуть-чуть приподнять завесу секретности.

В отличие от других руководителей «Моссада», которые принимали эту должность, будучи генералами Армии обороны Израиля, овеянные славой сражений Меир Амит, Цви Замир, Ицхак Хофи и другие, Шабтай Шавит демобилизовался в чине сержанта. Мало того, за время службы он отсидел десять суток на гауптвахте.

— Этот арест, — считает бывший шеф «Моссада», — по-видимому, изменил направление всей моей жизни и вывел на дорогу, которая, в конечном счете, привела меня к должности руководителя секретной службы.

Отношения с армией у Шабтая не сложились с самого начала. За неделю до призыва умер его отец, и он явился на службу после семи дней траура небритым. Объяснение, что борода отросла за время траура, показалось командирам неубедительным. Они были уверены, что новобранец ловчит, чтобы избавиться от необходимости ежедневно бриться. Больше того, они решили, что имеют дело с хитрецом и пронырой — то, что на израильском армейском сленге называется «артист». Не удивительно, что они начали устраивать ему «веселую жизнь».

Шабтай решил, что во время службы будет стараться не высовываться, жить по принципу «я — человек маленький», а после армии вернется в университет.

После курса молодого бойца его, знающего арабский язык, отправили служить в военную комендатуру Южного военного округа. Там ему пришлось стать свидетелем ряда несправедливостей, чинимых по отношению к местному населению. Сегодня, по прошествии многих лет, Шавит считает, что со стороны руководства армии было безответственным доверять 18-летним парням, вчерашним школьникам, работу с очень непростой группой населения.

Новобранцы сталкивались с такими явлениями, как протекция, контрабанда, взяточничество и тому подобное. Некоторым власть ударяла в голову, они начинали чувствовать себя повелителями покоренного народа.

Шавиту все это очень не нравилось, и его недовольство не укрылось от внимания военных чиновников. Впрочем, не надо думать, что именно это привело к десятидневной отсидке на гауптвахте. Причина куда прозаичней…

Он был дежурным по подразделению. Его должны были сменить перед завтраком. Он отправился в столовую, а сменщик не явился. В результате — арест на десять суток.

Именно в этот момент, когда карьера Шавита, казалось, достигла низшей точки падения, в его судьбе произошла перемена, которая, в конечном счете, привела «арестанта» на самую вершину пирамиды — в кресло руководителя «Моссада». Приятель, с которым он познакомился при прохождении курса молодого бойца, узнав о его злоключениях, навестил горемыку. Выяснив, насколько он владеет арабским языком, приятель посоветовал ему попытаться поступить в особое подразделение при генеральном штабе. Оно в тот момент только создавалось, и никто еще не знал ни о его существовании, ни о назначении.

И хотя Шавит мечтал лишь о досрочной демобилизации, чтобы продолжить образование в университете (так ему было обещано), он все-таки встретился с инициатором создания спецподразделения Авраамом Арнаном. После беседы Шавит принял решение остаться в армии.

— Трудно было устоять перед доводами Арнана, — признался позднее бывший шеф «Моссада». — Он предложил мне испытать себя в работе, характер которой определил так: для нас нет ничего невозможного.

Начав службу в новом подразделении, Шавит сразу же обратил внимание на то, что все бойцы были восточного происхождения, свободно владевшие арабским языком, и с внешностью типичной для жителей Ближнего Востока. Он был среди них единственным «европейцем».

Состав этого подразделения набирался по принципу «приведи товарища». То есть каждый новый солдат принимался по рекомендации уже принятого бойца. Надо сказать, что на начальном этапе деятельности «подразделения специального назначения» при генеральном штабе его можно было целиком погрузить на одну военную машину. Перевернись она в какой-то момент — и нет спецназа.

Первым делом бойцы стали осваивать прыжки с парашютом. Лишь после этого им официально объяснили цели и задачи подразделения. Речь шла о боевых операциях на территории противника, проводить которые они должны были, маскируясь под арабов.

Первая такая операция была проведена ими на сирийской территории. Шавит в ней не участвовал. Его включили в группу, которая выполняла задание в Иордании.

Несмотря на секретность, которыми была окутана деятельность «особого подразделения», некоторые слухи все же просочились, и множество претендентов приходили предлагать свои услуги. Однажды во дворе базы появился худенький юноша невысокого роста.

— Никто не знал, кто он такой, — рассказывает Шабтай. — Внезапно из кабинета до нас долетел рассерженный голос лейтенанта Эруля, который кричал Арнану: «Что ты водишь ко мне всяких юнцов?» Этот юноша был никто иной, как будущий командир подразделения, а затем начальник генерального штаба и премьер-министр — Эхуд Барак.

Опыт службы в «особом подразделении» при генеральном штабе сказался на деятельности Шавита в качестве главы «Моссада». Он всегда уделял большое внимание сотрудничеству и координации действий с военной разведкой.

Но до «Моссада» путь был еще не близкий…

Незадолго до демобилизации Арнан принялся уговаривать Шавита пойти на офицерские курсы и стать кадровым военным. Он прельщал молодого человека возможностью быстрой карьеры, обещал ему задания с приключениями на море, в воздухе и на суше. Спецназовец, мечтавший учиться в университете, отказался.

И вот Шабтай — безработный демобилизованный солдат. Дважды в неделю, как заведено, он отмечается на бирже труда. Работа вскоре находится: его посылают в головное отделение банка «Леуми». У способного молодого человека, готового учиться, были неплохие шансы преуспеть на этом поприще.

Однако карьера банковского работника как-то сразу не задалась. На беседе в отделе кадров он заявил, что пиджака и галстука у него нет и что вообще эту «форму» он носить не собирается. Нестандартному сотруднику нашли место в отделе безналичных расчетов — в подвале банка, подальше от глаз посетителей.

Некоторое время спустя Шавита взяли на работу в отдел советника главы правительства по арабским делам Ури Лубрани. Зарплату ему положили чисто символическую. Но работа была по душе. Одновременно он начал учиться в Иерусалимском университете на отделении востоковедения: арабский язык и литература.

На втором курсе в первый день занятий Шавит познакомился со своей будущей женой Яэль. Ее нисколько не смущало его происхождение — из рабочего квартала Хайфы. Через десять месяцев они поженились.

— Честно говоря, мы вовсе не собирались вступать в брак, — вспоминает Яэель. — Эта идея возникла в результате одного происшествия: меня кто-то обидел и я, вся в слезах, рассказала об этом Шабтаю. Он, не зная, как меня утешить, сделал мне предложение. И действительно, я успокоилась.

Получив первую степень, Шавит по рекомендации своего бывшего командира Авраама Арнана поступил на работу в «Моссад». Тот убедил новоиспеченного бакалавра, что с его боевым опытом он «тут же станет генералом».

Однако служба началась с разочарования. Перед собеседованием в приемной комиссии Шавит заручился некими обещаниями начальника одного из отделов «Моссада» Рехавии Варди, но комиссия не пожелала принять их во внимание. Молодой человек сказал:

«Благодарю» — и вышел, «чтобы уже никогда не возвращаться». Так рассказывал об этом Шавит в одном из своих интервью.

Но Рехавия, очевидно, не желая упускать перспективного сотрудника, позвонил Шабтаю и обещал все уладить. Шавит был принят на работу, но один из членов комиссии написал в своем отчете: «У этого сотрудника, скорее всего, будут проблемы с дисциплиной».

Надо заметить, что бунтарский дух отличал Шавита на протяжении всей его жизни. Хорошим примером может служить история его поступления в реальное училище в Хайфе. Так, директор заведения доктор Шапиро ясно объяснил Шабтаю, что учащиеся вверенного ему учреждения могут быть членами лишь одного молодежного движения — «Хацофим»[13]. Однако строптивый юноша позволил себе не согласиться с наставником и привлек к разгоревшемуся спору своего отца, директора начальной школы. Между двумя деятелями системы образования состоялся бурный разговор на повышенных тонах, в результате которого Шабтай вопреки существовавшей практике был принят в училище, оставаясь членом движения рабочей молодежи.

Те же черты характера проявились много лет спустя, в самый драматический момент, когда решался вопрос о назначении Шавита на пост руководителя «Моссада». Из-за его «недипломатического» поведения назначение едва не сорвалось.

Главе правительства Ицхаку Шамиру предстояло выбрать между двумя кандидатами: начальником военной разведки генералом Амноном Липкиным-Шахаком и Шавитом, который был тогда заместителем уходившего в отставку руководителя «Моссада» Наума Адмони. Кандидатура Липкина-Шахака была выдвинута министром обороны Ицхаком Рабином.

Какие могли быть шансы у сержанта запаса против генерала, которого к тому же поддерживал шеф военного ведомства? Тем не менее, у Шамира были свои соображения на этот счет. Он считал важным назначить на пост главы «Моссада» человека, выросшего внутри этой организации.

Шавит в тот момент выполнял задание за границей. Узнав о предстоящем назначении, он вернулся в Израиль на одни сутки, чтобы встретиться с Шамиром. В разговоре с премьер— министром он заявил, что если не получит этой должности, то из «Моссада» уйдут сразу два руководителя высокого ранга: Адмони и он сам, его заместитель.

Глава правительства был в ярости.

— Что он себе воображает, этот Шавит, если может угрожать мне? — сказал он потом кому-то из своего окружения.

Но во время беседы премьер не показал виду, что возмущен. Он просто ничего не ответил.

Тем не менее, именно Шавит был назначен на пост руководителя «Моссада».

Описанная стычка никак не повлияла на характер его сотрудничества с премьер— министром. Когда Шамира сменил Ицхак Рабин, с ним также были налажены хорошие рабочие отношения, основанные на доверии и взаимопонимании.

Но вернемся к тому времени, когда Шавит только поступил на службу в «Моссад». Его деятельность началась с очень незначительной должности. Часами приходилось сидеть за столом, занимаясь бумажной работой.

— Несмотря на то, что моя непосредственная работа была серой и скучной, — рассказывал позднее Шавит, — с самого первого момента я ощущал напряженную, насыщенную драматизмом атмосферу этого учреждения.

Через полтора года, в течение которых бумажной работы становилось все меньше, а непосредственного касательства к разведывательным операциям все больше, пришло время Шавиту получить первое задание за рубежом.

— Куда меня пошлют? — спросил начинающий разведчик своего начальника.

— В очень опасное место, — ответил тот.

Подготовка к заданию включала обучение конспирации, умению уходить от слежки, обращению с фотокамерой. И еще некоторым навыкам, хорошо известным любителям шпионских боевиков.

В день отъезда жена Шавита узнала, что беременна. Условия работы в стране, куда молодые супруги отправлялись вдвоем, были тяжелыми. Угнетало одиночество, доводил до исступления жаркий пустынный климат. Шавит, чувствовавший себя в «Моссаде» новичком, стеснялся попросить машину с кондиционером: мол, что скажут люди.

Родные с обеих сторон, разумеется, не знали, где находятся Шабтай и Яэель. В письмах домой супруги описывали воображаемые красоты, не имевшие ничего общего с местом их пребывания. После рождения дочери счастливые родители перешли к описанию ее физических совершенств и интеллектуальных достижений.

Через четыре с половиной года у четы Шавит появилась возможность переехать в другую страну. Им было все равно куда, лишь бы дышать другим воздухом. Была только одна страна, куда они просили их не посылать: на это были свои причины. Тем не менее, их послали именно туда.

В Европе жизнь оказалась не легче, чем на прежнем месте. Большую часть времени супруги были разлучены. Шавит лишь изредка наведывался домой. Только он мог звонить жене, и Яэль никогда не знала, где он находится.

Через семь лет жизни за границей они вернулись в Израиль. К тому времени у них уже было трое детей: Михаль, Рут и Ариэль. Дом, который они купили еще на стадии проектирования, был готов. Но старые друзья и знакомые, весь круг общения — все это исчезло.

— Мы оказались в вакууме, — жаловалась Яэль. — Когда столько лет живешь за границей, приходится восстанавливать старые связи или заводить новые знакомства.

— Поступая на службу в «Моссад», человек заранее ограничивает свой круг общения, хотя он не сразу это осознает, — добавляет Шавит. — Вознаграждение он находит в общении внутри организации с людьми, для которых интерес к работе определяется не только зарплатой и уровнем жизни.

Со временем Шавит возглавил одно из подразделений «Моссада». Большинство операций, осуществленных под его руководством, не освещались средствами массовой информации.

А между тем, среди них были десятки операций по предотвращению террористических актов в Израиле и против израильских учреждений за рубежом.

Через пять лет напряженной работы в качестве руководителя подразделения «Моссада» Шавит отправился в США для завершения образования.

Учеба в Гарварде открыла передо мной горизонты, о которых я даже не подозревал, — вспоминал позднее Шавит. — Это был год очень напряженной работы. Знания, полученные в университете, я пытался применить в своей работе в качестве начальника отдела «Моссада».

Шавит возглавлял «Моссад в течение семи лет. Оставив эту должность, он в очередной раз повел себя не так, „как принято“. По крайней мере, не так, как от него ожидали.

Вместо того, чтобы пойти в политику или заняться коммерческой деятельностью, бывший шеф израильской разведки принял решение возглавить больничную кассу «Маккаби».

— Я знал, что мне будет нелегко найти себе занятие на вторую половину своей жизни, — признался Шавит. — Во всем мире наберется, может быть, пятнадцать должностей такого же уровня, как пост руководителя «Моссада». Я не просил предоставить мне государственную должность. Я не знал, чего хочу, но точно знал, чего не хочу делать.

Предложение занять пост генерального директора «Маккаби» он поначалу воспринял как неудачную шутку. Но потом согласился.

— В чем я уже выиграл, приняв предложение, — смеется Шавит, — так это в том, что теперь, когда моих детей, которые уже сами стали родителями, спрашивают, кем работает их отец, они с чистой совестью отвечают: «Наш папа работает в больничной кассе».

Наверное, Дани Ятом, занявший в 1996 году кресло директора «Моссада», еще пребывал бы на этом посту, если бы ни громкий провал в Иордании в сентябре 1997 года. На карьере главного шпиона пришлось поставить крест…

Он родился в Нетании в 1945 году в семье владельца рыбного магазина. Мать происходила из семьи, шестое поколение которых проживает в Израиле. У них было четверо детей: Эстер, Мошик, Эхуд и старший Дани.

Во время учебы в школе Дани отличался особыми способностями в математике и физике. Получив аттестат зрелости, он в 1963 году был призван в армию, где впоследствии сделал блестящую карьеру.

Свой армейский путь Дани начинал в спецназе генштаба «Саерет маткаль». Он закончил офицерские курсы и во время «шестидневной войны», начавшейся 5 июня 1967 года, командовал группой cпецназа. В «Саерет» Ятом дослужился до заместителя командира.

В мае 1972 года он участвовал в освобождении самолета, захваченного террористами из организации «Черный сентябрь». Кстати сказать, в этой операции принимали участие бывшие премьер-министры Израиля — Эхуд Барак и Биньямин Нетаниягу.

В том же году Ятом перешел в танковые войска на должность командира роты. Во время войны Судного дня сражался против египетских войск на Синайском полуострове в составе танковой бригады.

В начале 80-х он получил назначение на должность офицера Оперативного Управления танковых войск. Позднее его направили на курсы повышения квалификации в США. Вернувшись в Израиль, он получил новую должность: начальника отдела по разработке военной доктрины танковых войск. Затем он руководил научно-исследовательским отделом при министерстве обороны. Одновременно учился на физико-математическом факультете в иерусалимском Еврейском университете.

В 1983-85 годах Ятом был военным секретарем министра обороны, после чего получил под свое командование танковую бригаду. Два года спустя его назначили начальником отдела планирования и присвоили звание генерала.

В декабре 1990 года министр обороны Моше Аренс назначил Ятома на пост командующего Центральным военным округом. Это была его последняя должность армии.

Три года спустя Ятом стал военным советником ныне покойного премьер-министра Ицхака Рабина. Однако в январе 1994 года погиб Нехемия Тамари, сменивший его на посту командующего, и Рабин попросил Ятома вернуться на прежнюю должность.

Вскоре после этого произошли кровавые события в Хевроне — массовое убийство арабов Барухом Гольштейном. Была создана специальная комиссия Меира Шамгара по расследованию случившегося. С ее деятельностью связан, пожалуй, самый тяжелый период во всей карьере Ятома. Но он вышел полностью чистым из этой весьма неприятной истории, вернулся в канцелярию премьер-министра и занял свою прежнюю должность — военного советника Ицхака Рабина.

В 1996 году Ятом занял кресло руководителя «Моссада». С первых шагов он уделял особое внимание исламистским группировкам, а также Организации Освобождения Палестины (ООП), контролировавшей к тому времени сектор Газа и часть Западного берега реки Иордан.

Ятом придавал огромное значение техническому совершенствованию внешней разведки. Он лично контролировал вопросы, связанные с введением новых систем высоких технологий. Одно из главных его достижений на посту шефа секретной службы — возвращение «Моссада» на Африканский континент.

В прошлом израильская разведка играла огромную роль в закулисной политике данного региона. Однако со временем позиции были утрачены. Именно благодаря Ятому израильтяне вновь стали весьма влиятельной силой в африканских «разборках». При нем «Моссад» значительно укрепил свои связи со спецслужбами ЮАР. Именно при содействии этого ведомства правительство Нельсона Манделы ликвидировало несколько белых экстремистских организаций.

Надо сказать, что на начальном этапе отношения между Ятомом и тогдашним премьер— министром Биньямином Нетаниягу были весьма близкими и доверительными. Во многом это объяснялось их старым знакомством. В период армейской службы Ятом некоторое время был начальником Нетаниягу в «Саерет Маткаль». Однако постепенно отношения между ними изменились. Глава правительства со временем стал все больше вмешиваться в оперативные вопросы деятельности «Моссада». Именно это, в конце концов, и привело к одной из самых драматических историй в судьбе Ятома.

В начале сентября 1997 года экстремистская палестинская организация ХАМАС провела несколько крупных террористических актов в Израиле и за рубежом. Нетаниягу решил продемонстрировать своим избирателям, что «борьба с террором» — не пустой предвыборный лозунг. Несмотря на возражения Ятома, глава правительства настоял на проведении специальной операции в Амане. Цель — ликвидировать одного из лидеров ХАМАСа Халеда Машаля, проживавшего в Иордании.

Выступая против этого замысла, Ятом утверждал, что подобные действия могут резко осложнить отношения между еврейским государством и иорданским королевством. Однако политическое руководство Израиля, как это уже случалось, не посчиталось с мнением руководителя спецслужбы. Операция закончилась громким провалом.

Разразившийся скандал ударил не только по отношениям между двумя странами, но и по имиджу самого «Моссада». Премьер-министр фактически переложил всю ответственность за неудачу на своего бывшего командира.

К этому прибавилось следствие по делу Иегуды Гиля, начавшееся в октябре того же 1997 года. Этот ветеран «Моссада» долгое время предоставлял своему начальству «секретную» информацию, якобы полученную от завербованного им сирийского генерала. В действительности эти «секретные сведения» он просто высасывал из пальца. Ситуация усугублялась еще и тем, что средства, выделяемые на «сирийского генерала», Гиль присваивал себе. Нетаниягу вновь возложил ответственность на Ятома.

Вскоре шефа «Моссада» постигла еще одна крупная неудача, которая стала последней в его короткой карьере на посту шефа секретной службы.

21-го февраля 1998 года швейцарская полиция арестовала одного из сотрудников «Моссада» Ицхака Бен-Таля, разрабатывавшего ливанца Абдаллу аль-Зейна. Последний занимался в Европе сбором средств для проиранской экстремистской организации «Хезболлах». В результате Ятом был вынужден 24-го февраля 1998 года подать в отставку.

После ухода из «Моссада» он нашел применение своему опыту в сфере безопасности. Вместе с бывшим сослуживцем, начальником отдела «Цомет» (иностранная агентура) Ави Даганом, он создал фирму под названием «SCG» (Рама-Ган). Особых успехов они достигли в странах третьего мира. Здесь бывшему шефу «Моссада» очень пригодились его старые связи в Африке и Латинской Америке.

В середине 1999 года Ятом стал главой военно-политического кабинета при канцелярии премьер-министра. На новом посту он играет весьма существенную роль в переговорном процессе. Так, например, он тайно посетил Оман, Катар и Объединенные Арабские Эмираты. В ходе прошедших бесед представители этих стран заверили его: если будет достигнута договоренность с палестинцами, то будут установлены полномасштабные дипломатические отношения с Израилем.

Перед этим он побывал в Европе и провел переговоры с несколькими высокопоставленными сотрудниками местных дипломатических ведомств, а также с представителями США. В ходе состоявшихся бесед рассматривались вопросы возобновления израильско-сирийского диалога.

В апреле 1998-го года премьер-министр Биньямин Нетаниягу назначил руководителем «Моссада» Эфраима Галеви — посла Израиля в Европейском Сообществе. На этой должности он проработал неполных два года. А до того всю жизнь был «моссадовцем», пройдя путь от простого клерка до заместителя главы этой секретной службы.

Эфраим Галеви родился в 1934 году в Англии в религиозной семье, которая была довольно известной в местной еврейской общине. Многие представители семьи являлись видными деятелями как международного сионистского движения, так и внутрибританской политики.

Наиболее знаменитым из них был Исайя Берлин — один из крупнейших еврейских историков и философов ХХ столетия. В период Второй мировой войны он выполнял личные поручения Уинстона Черчиля в Вашингтоне, а также выступал в качестве посредника между спецслужбами США, Великобритании и американскими еврейскими организациями.

Галеви учился в «иешиве»[14] и мечтал стать машинистом тепловоза. В юные годы, последовав примеру многих своих родственников, принял активное участие в деятельности лондонского филиала сионистского движения «Бней-Акива».

Репатриировавшись в Израиль в 1948 году, он поступил на юридический факультет Еврейского университета в Иерусалиме. В годы учебы был активистом студенческой религиозной организации «Явне» и генеральным секретарем Союза студентов.

После университета, который Галеви закончил с отличием, он был принят на службу в Армию обороны Израиля, где вскоре попал в Главное управление просвещения (ГУП). В 1957-1961 годах являлся редактором печатного издания ГУПа, посвященного актуальным вопросам армейской службы, а также общеполитической и военной ситуации в регионе.

Способности, проявленные Галеви на этом посту, — свободное владение английским, умение ясно и лаконично формулировать обрабатываемую информацию, а также организаторский талант были замечены тогдашним заместителем начальника «Моссада» Давидом Кимхи. В 1961 году он обратился к Галеви с предложением поменять место службы на более интересное и перспективное.

Придя после окончания курсов общей подготовки в «Моссад», протеже Кимхи был зачислен сначала в оперативный отдел, но вскоре переведен в подразделение «Тевель» («Вселенная»), отвечавшее за связи с аналогичными организациями за рубежом. В том числе и в тех странах, с которыми Израиль не поддерживал дипломатических отношений.

В 1967 году Галеви вошел в закрытый форум руководителей основных управлений «Моссада», а три года спустя был назначен представителем «Тевеля» в Вашингтоне. Там, кстати, он познакомился с тогдашним послом Израиля в США Ицхаком Рабином. До гибели последнего между ними существовали тесные дружеские отношения.

За время работы в США Галеви удалось установить тесные отношения не только с коллегами в американских спецлужбах, но и со многими высокопоставленными чиновниками в администрации президента Никсона, в частности, с советником хозяина Белого дома Дональдом Рамсфельдом. Однако он не ограничивался связями лишь с американской стороной. Он поддерживал отношения со многими предпринимателями и дипломатами с Ближнего и Среднего Востока, находившимися в то время в Америке. Именно на тот период приходятся его первые контакты с представителями Иордании, руководство которой как раз в начале 70-х годов вело беспощадную борьбу с палестинскими террористическими организациями.

После возвращения в Израиль Галеви было поручено курировать деятельность «Моссада» по организации репатриации евреев из тех стран, в которых этому препятствовали местные власти. Выполняя свои новые обязанности, он установил контакты со спецлужбами ряда государств Восточной Европы и Восточной Африки.

В 1987 году Галеви впервые принял участие в тайных переговорах с королем Иордании Хусейном. С тех пор он неизменно остается одной из главных фигур, определяющих закулисные израильско-иорданские отношения.

В период конца 80-х — первой половины 90-х годов Галеви установил личные связи со многими членами королевской семьи, а также руководителями спецслужб Хашимитского королевства, в частности, с главой Службы общей разведки Иордании Самихом аль— Батихи и его преемником Саадом Хиром. Именно благодаря своим особым отношениям с Амманом Галеви сыграл решающую роль в тайных переговорах между Израилем и Иорданией, завершившихся подписанием в 1994 году мирного договора. Его личными связями объясняется и тот факт, что, несмотря на любые коллизии региональной политики, Хашимитское королевство было и остается единственной арабской страной, в которой открыто действует официальное представительство «Моссада».

В 1990 году Галеви был назначен заместителем главы этого ведомства и руководителем его командного штаба. На этом посту он пробыл до 1995 года, имея отношение практически ко всем тайным контактам Израиля с Сирией, Египтом, странами Персидского залива, а по некоторым сведениям, даже с Ираком.

С 1996 по начало 1998 года Галеви представлял еврейское государство в штаб-квартире Европейского союза в Брюсселе.

Он возглавил «Моссад» в апреле 1998 года, когда внешняя разведка находилась в деморализованном состоянии из-за ряда ошибок и провалов, постигших ее при Дани Ятоме.

Назначив Галеви руководителем «Моссада», премьер-министр Нетаниягу поручил ему весьма сложную и крайне важную задачу — остановить разложение секретной службы и вернуть ей былую оперативность и мощь. В самом «Моссаде» это назначение восприняли с заметным воодушевлением и оптимизмом. Многие ветераны рассматривали нового шефа как «своего человека», хорошо знакомого с внутренними проблемами вверенного ему учреждения. Все надеялись, что Галеви сумеет прекратить склоки и поднимет моральный уровень подчиненных.

Заняв новую должность, он сразу же столкнулся с первым серьезным испытанием. От него потребовалось немедленно предпринять меры для освобождения своего сотрудника Ицхака Бен-Таля из швейцарской тюрьмы. Тот был арестован в Берне в феврале 1998 года после провала операции «Моссада». После немалых усилий неудачливого разведчика выпустили на свободу под залог в два миллиона долларов, взяв с него обязательство, предстать через два месяца перед швейцарским судом.

Галеви успешно сдал экзамен. Однако вскоре его постигло и первое не менее горькое поражение. 7-го ноября 1998 года два сотрудника «Моссада» — Уди Аргов и Игаль Дамри были арестованы при выполнении оперативного задания в греческой части Кипра.

После того как все попытки освободить двух сотрудников, предпринятые по официальным каналам, оказались безрезультатными, Галеви решил пойти другим путем. Поскольку в прошлом он руководил управлением по связям с иностранными спецслужбами, то сохранил весьма близкие отношения со многими офицерами из ЦРУ, МИ-6, БНД и других западных спецслужб. Именно к одному из них он обратился с просьбой помочь вызволить своих подчиненных из киприотской тюрьмы.

Результат последовал незамедлительно. Через несколько недель Аргов и Дамри вернулись в Израиль.

Но Галеви ждал еще один удар. Помимо многочисленных «зарубежных» проблем над ним все время довлела уже давно тянувшаяся история Иегуды Гиля — одного из офицеров «Моссада», который длительный период предоставлял начальству информацию от якобы завербованного им еще в 1974 году сирийского генерала. В действительности, лишь часть разведданных, «добытых» Гилем, поступала из Дамаска. Остальные материалы он просто фабриковал. Тем не менее, Галеви посчитал, что «Моссад» не должен отворачиваться от своих сотрудников в трудную минуту. Поэтому следует отнестись к Гилю со снисхождением.

Несмотря на многочисленные проблемы, перешедшие к новому руководителю «Моссада» от его предшественника, а также связанные с обострением ближневосточного конфликта, Галеви сумел существенно улучшить атмосферу в структуре своего ведомства. В результате оно избавилось от многих устаревших стереотипов и малоэффективных методов работы.

При этом Галеви отдавал предпочтение тайной дипломатии, нежели спецоперациям карательного характера, почерпнутым из арсенала «Моссада» 50-70-х годов. Кстати, по мнению некоторых представителей ближайшего окружения премьер-министра Ариэля Шарона, именно с этим связано его решение найти замену Галеви. По их словам, «в условиях продолжающегося конфликта с палестинцами, растущего противостояния Израиля с арабским миром и угрозы исламского фундаментализма премьер предпочитает видеть на его месте более жесткого и решительно руководителя».

Хотя новому начальнику «Моссада» ежедневно приходилось сталкиваться с многочисленными проблемами, он все же сумел провести несколько преобразований в подведомственной ему организации. Среди прочего в первую очередь выделяются два новшества.

Одно связано с преобразованием Управления исследований в Управление разведывательной деятельности. Теперь в его компетенцию входит не только анализ разведданных, но также и координация мероприятий по сбору секретной информации.

Второе преобразование, которое Галеви планировал провести, могло стать, как отмечает израильский эксперт Михаил Фальков, настоящей революцией в истории «Моссада». По его сведениям, Галеви был уверен в том, что на рубеже третьего тысячелетия отношения «Моссада» с внешним миром должны соответствовать требованиям и духу времени. Он считал, что его ведомству чрезвычайно важно быть гораздо более открытым по отношению к обществу. Но при этом «Моссад» ни в коем случае не должен отказываться от традиционной секретности.

Увы, эту задумку ему не удалось претворить в жизнь… Он ушел в отставку…

Ну, а какой он в жизни — Эфраим Галеви?

Знающие его люди отмечают, что он — любезный, скромный, улыбчивый человек. Приблизительно так может выглядеть провизор из аптеки или секретарь рабочего совета, какой-нибудь провинциальной фабрики.

За последние несколько десятков лет он сумел очаровать немало чрезвычайно влиятельных людей на земном шаре. Руководителей государств, видных политиков, в том числе и из арабского мира, не скрывавших своей враждебности к Израилю.

И в Израиле жертвой его колдовского обаяния стал не один глава правительства. Галеви обладает уникальным чувством юмора и потрясающим красноречием, а сарказм у него сочетается с глубоким знанием истории.

Он — человек требовательный и достаточно жесткий с подчиненными. Но где бы он ни работал, подчиненные его любили. И было за что…

Галеви рос и воспитывался в Великобритании. Но вопреки принципам и традициям этой страны, он, став большим боссом, не стремился держать подчиненных на дистанции. Так, когда он руководил «Моссадом», ему предложили отдельный столик в столовой этого учреждения. Он отказался, предпочтя стоять в очереди у раздачи вместе со всеми сотрудниками. Кстати сказать, еда в моссадовской столовой, как выяснил обозреватель газеты «Маарив» Бен Каспит, великолепная, разведчики любят хорошо покушать, и самые вкусные блюда тому, кто стоит в конце очереди, могут и не достаться.

Экс-директор «Моссада» знает толк в еде и винах. Дома у него прекрасная библиотека. На полках, среди многого другого, есть Талмуд, Гемара, Мишна и все, что связано с Торой, — сказывается, видимо, религиозная юность хозяина. При этом он светски эрудирован, обладает широким кругозором.

Галеви прекрасно ориентируется во всех особенностях стран Персидского залива, Северной Африки. Вообще в любом регионе, включая те, где давно не ступала нога израильтянина. Как разведчик, он отлично информирован, но никогда не «засвечивает» свои источники. Все это делает его весьма влиятельной персоной на арене, где действуют спецслужбы.

До ухода из «Моссада» Галеви был хорошо защищен и неприкосновенен. Теперь, став главой Совета национальной безопасности, он ступил на открытое поле. Он под прицелом со всех направлений. Не удивительно, что он не любит критику, читает все, что о нем пишут в газетах, и не стесняется остро реагировать.

Галеви живет в Тель-Авиве, его жена учительница (сегодня она на пенсии). У них двое детей и три внука. По возможности, он старается соблюдать святость субботы. Он — сионист, патриот и неисправимый оптимист.

История «Моссада» знает руководителей гораздо более ярких и талантливых, чем Галеви.

Но его навсегда запомнят как человека, который прошел в этом ведомстве длинный путь от рядового сотрудника до высшего руководителя. Правда, за четыре года его пребывания на посту главы «Моссада», эта организация не осуществила сколько-нибудь ярких и дерзких операций. Но зато при нем данная спецслужба не знала сокрушительных провалов, как это случилось при его предшественнике. Как бы то ни было, но Галеви войдет в историю «Моссада» как истинный мастер тайной дипломатии, превративший разведку в один из главных инструментов закулисной внешней политики Израиля.

Генерал-майор запаса Меир Даган (Губерман) стал 10-м по счету директором «Моссада». Это произошло в начале сентября 2002 года. Премьер-министр Ариэль Шарон позвонил ему по телефону и объявил: «Меир, принимай должность главы „Моссада“. Поздравляю!»

Решение премьера вызвало весьма серьезные разногласия в израильских политических кругах. По словам местной газеты «Маарив», левые в большинстве своем осудили это назначение и назвали его политическим, несмотря на то, что Даган, по общему мнению, является одним из крупнейших в Израиле специалистов по борьбе с террором. В правых кругах приветствовали решение Шарона, подчеркнув при этом, что новый руководитель «очень способный и очень подходит для этой должности».

Генеральный секретарь партии «Авода» (левй лагерь) Офер Пинес заявил, что этот шаг главы правительства — нарушение правил игры и опасный прецедент, поскольку Даган причастен к политической жизни (он руководил предвыборным штабом Шарона в последнюю кампанию и считается его личным другом на протяжении тридцати лет). Пинес считает, что назначение на этот пост политического деятеля, каким бы талантливым он ни был, наносит вред статусу «Моссада» как независимого учреждения.

По его мнению, премьер мог бы выбрать другого кандидата, руководствуясь чисто профессиональными и государственными критериями.

Представители правой партии «Ликуд» в ответ заявили: «Левые всегда недовольны. Если бы это было их назначение, то оно бы считалось государственным. Поскольку это назначение правого лагеря, то оно всегда политическое».

Сам Даган, принимая назначение, сказал: «Я счастлив и надеюсь, что окажусь в состоянии оправдать надежды тех людей, которые мне доверяют». Он признал в интервью газете «Маарив», что «солжет, если скажет, что его не взволновало это назначение».

Несложно предположить, что даже малейшая неудача или незначительный провал израильских разведчиков при новом начальнике будут расценены в Израиле как катастрофа национального масштаба. А для премьер-министра это может повлечь за собой самые неприятные последствия.

Меир родился в 1947 году в товарном вагоне поезда, который вез семью Губерманов из Сибири в Польшу. Через пять лет они перебрались в Израиль и после временного лагеря для новых репатриантов поселились в Бат-Яме.

Окончив школу, Меир пошел в армию (именно там он изменил фамилию), в десантные войска. Прослужив 32 года, уволился в запас в чине генерал-майора.

Как же складывалась его военная карьера?

Однажды в 70-е годы майора Дагана вызвал к себе тогдашний командующий Южным военным округом генерал Ариэль Шарон и приказал очистить территорию сектора Газа от террористов. Из самых храбрых, умных и ловких десантников Меир создал специальное подразделение «Римон» («Гранат»), и через некоторое время там стало гораздо спокойнее.

В Газе Даган наступил на мину и с тех пор опирается на палочку (за время службы он был дважды ранен).

В войну Судного дня, которая началась 6-го октября 1973 года, Даган командовал одним из подразделений в дивизии Шарона. Он возглавил сложную разведоперацию, в результате которой войска нынешнего премьера, ударив в стык двух египетских армий, форсировали Суэцкий канал и остановились в 100 километрах от Каира. Об этой операции Даган предпочитает не говорить.

Во время Ливанской войны (1982 год) командир танкового подразделения Даган первым ворвался на своей машине в западную часть Бейрута. Кстати сказать, большую часть своей военной карьеры он носил черный берет танкиста.

С 1988 года до окончания войны в Персидском заливе Даган возглавлял оперативный отдел генерального штаба. Тогдашний начальник генштаба Эхуд Барак назначил его в начале 90-х своим советником по проблемам террора. Интересная деталь: получив это назначение, Даган взял «мерседес» зеленого цвета (любимый цвет мусульман), два «тренинга», купленных на базаре в арабском городе Рамалла, и вместе с Бараком в этом «камуфляже» несколько часов колесили по арабским городам и селам. Изучали, если можно так сказать, проблему изнутри.

Когда поднялась первая волна массового арабского террора, Даган создал особые отряды «Дувдеван» («Вишня») и «Шимшон» («Самсон»). Бойцы этих подразделений под видом местных жителей действовали и очень успешно действуют до сих пор в арабских городах и деревнях Иудеи, Самарии и сектора Газа.

Уволившись в запас, Даган по примеру большинства израильских «дембелей» вместе со своим другом генералом Йоси бен-Хананом надел рюкзак и отправился побродить по свету. Убийство премьер-министра Ицхака Рабина в ноябре 1995 года прервало это путешествие. Через некоторое время он стал руководителем штаба по борьбе с террором при канцелярии премьер-министра Биньямина Нетаниягу.

В мае 1996 года тогдашний глава правительства Шимон Перес назначил Дагана на пост заместителя начальника антитеррористического отдела при канцелярии премьер— министра. С приходом к власти в июне того же года Биньямина Нетаниягу, он возглавил этот отдел.

В начале правления Эхуда Барака, когда тот пытался добиться мира с Сирией путем передачи Голанских высот, Даган одним из первых выступил против этого плана. Позднее в одном из интервью он заявил: «Стремление Барака купить мир путем сдачи Голан было стратегической ошибкой, которая могла бы стать роковой. То же самое могу сказать, что заключать сегодня мир с палестинцами — такой же гибельный просчет». Он выступает против раздела Иерусалима и твердо придерживается концепции отвечать ударом на удар.

Уйдя от Барака, Даган возглавил национальный совет в защиту Голанских высот, а затем участвовал в предвыборной кампании Ариэля Шарона. В начале 2000 года он публично отказался от руководящих должностей как в структуре «Моссада», так и Службе общей безопасности. Тем не менее, новый пост он получил в острой борьбе с другими конкурентами. В частности, с заместителем директора «Моссада» генералом Амирамом Левиным, считающимся левым, и Шломо Яннаем из генерального штаба, являющимся центристом.

Меир Даган, по мнению многих знающих его людей, — это своеобразная копия Ариэля Шарона. Он считается одним из ярких генералов израильской армии, смелым офицером, а главное, человеком, для которого идеология — источник силы в борьбе с палестинцами. Он даже удостоился в армии неофициального звания — «специалист № 1 по борьбе с терроризмом». Каждый раз, когда возникала проблема в связи с палестинским терроризмом, разыскивали Дагана и поручали ему найти решение.

У него репутация блестящего знатока арабского мира, восточной ментальности (многие в армии принимали его за выходца из арабской семьи), и человека, который большую часть рабочего времени проводит в поле, а не в кабинете. Он исполнителен, бесстрашен, обладает способностью ставить цель и достигать ее.

Даган женат, у него трое детей — две дочери и сын. В последние годы живет в тихом городке Рош-Пина вблизи Голанских высот.

…Если вы случайно встретите Дагана на улице, то не обратите на него никакого внимания. Под шестьдесят, невысокого роста, полноват, брюшко, опирается на палочку, очки. Типичный израильский бухгалтер, чиновник мэрии, владелец аптеки или хозяин магазина женской одежды. А между тем, этот человек —новый директор «Моссада».

В «Моссаде» работает немало женщин. Причем, они служили на оперативных должностях уже на начальном этапе существования этой секретной службы. Как правило, они играли роль жен или невест (смотря по тому, как строилась легенда) агентов или резидентов, работавших за рубежом.

С течением времени женщины в «Моссаде» стали выполнять все более сложные и многообразные функции. По словам бывшего начальника «Моссада» Дани Ятома, женщины в израильской разведке ныне занимают должности, которые еще полтора-два десятка лет назад считались исключительно прерогативой мужчин.

По свидетельству знающих людей, представительницы прекрасного пола составляют сегодня не менее 20 процентов всего личного состава оперативных работников «Моссада». Например, согласно публикациям в израильских СМИ, в подразделении «Радуга», специализирующемся на тайном проникновении в квартиры и офисы с целью фотографирования секретных документов и установки аппаратуры подслушивания, служат немало дам. Точно также, как в подразделении «Ярмарка», занимающемся обеспечением безопасности офицеров разведки в момент встреч с источниками информации.

Женщины работают и в группах, осуществляющих слежку за теми или иными объектами.

И в звеньях, которым поручают захват и похищение интересующих «Моссад» лиц, а иногда и ликвидацию.

Но на самый верх иерархии удавалось пробиться лишь единицам…

Самой высокопоставленной женщиной в «Моссаде» была и остается Ализа Маген. Она занимала пост заместителя директора «Моссада». То есть, была человеком номер два в одной из самых могущественных разведок мира.

— Для меня все в «Моссаде» началось случайно, — рассказывает она. — Собственно, меня взяли туда простой служащей, делопроизводителем. До этого я успела отслужить в армии. Через несколько месяцев после того, как я поступила на работу, там срочно для выполнения некой миссии потребовался человек, свободно говорящий по-немецки. А немецким я как раз владела практически как родным языком. Мне тут же оформили заграничный паспорт, и я поехала. Это был прорыв. Я стала оперативным работником, не пройдя даже базисной спецподготовки.

В ходе той первой миссии ей предстояло водить машину за рубежом. А она не умела водить и не имела прав. Ее спешно, за несколько интенсивных уроков вроде бы научили, но каждый раз, когда она садилась за руль, ее охватывал страх. Впрочем, то, что ее, неподготовленную, не имевшую водительских прав в Израиле, взяли для выполнения задания за рубеж, было импровизацией.

После первой операции начальник «Моссада» Исер Харэль обратил внимание на Ализу Маген. Ее стали подключать к разным делам.

— У женщины в разведке есть какие-нибудь преимущества перед мужчинами?

— Я, к примеру, верю, что интуиция у женщин развита сильнее, чем у мужчин, — считает Ализа Маген. — А разведка — это работа, где без интуиции ну никак. Кроме того, есть места, где женщина может спокойно пройти и, не вызвав подозрений, увидеть все что надо. А появись там мужчина, да еще один, без дамы, он неизбежно вызовет подозрения.

— Но в разведке женщин часто используют и как приманку, верно? Так было, например, в истории с Мордехаем Вануну. Ту женщину звали Синди.

— Что есть, то есть, не стану отрицать. Но, вопреки расхожим представлениям, такие случаи не столь уж часты. Кстати, при приеме женщин на работу в «Моссад» наша служба гарантирует им, что не станет использовать их в ходе той или иной миссии в сексуальном плане. То есть, от женщины не потребуют, чтобы она, вербуя некий источник информации, обязательно переспала с этим мужчиной. К слову, ведь Синди тоже не вступала в сексуальные отношения с Вануну. Она лишь завлекла его.

На протяжении долгих лет курс подготовки офицеров по сбору информации и резидентов внутри «Моссада» был закрыт для женщин. И лишь десять лет назад, когда начальником внешней разведки был Шабтай Шавит, а начальником управления кадров Ализа Маген, этот курс открыли для женщин.

— Это правда, что женщин не брали в подразделение «Перекресток» потому, что оно работает с арабами, а араб никогда не станет иметь дело с женщиной, даже если женщина просто должна передать ему пакет?

— Правда. «Перекресток» работает с арабами, а араб не считает женщину равноценным партнером во всем, человеком, которому можно доверять. Но есть масса должностей, где сотрудник не имеет непосредственных контактов с информаторами-арабами. Например, в подразделениях, занятых поиском разведывательной информации в открытых источниках (газеты, радио, ТВ). Там женская аккуратность, интуиция, тщательность просто необходимы.

Вот еще одно объяснение тому, что, несмотря на общее, довольно солидное, количество женщин в «Моссаде», лишь единицы пробились на вершину пирамиды. Объяснение тривиальное. Отслужив несколько лет и получив должность, скажем, офицера по сбору информации (эта категория — основа службы, ибо офицеры работают с местными источниками информации, вербуют информаторов и т. п.), эти женщины покидают «Моссад» просто потому, что хотят создать семью, рожать детей.

Кстати, на собеседовании, которое проходят кандидаты на работу в «Моссаде», молодых женщин предупреждают: если все проверки завершатся успешно, то перед тем, как вы начнете профессиональную подготовку в разведке, мы попросим вас дать устное обязательство в течение ближайших лет, извините, не беременеть. Очень многие дамы отказываются дать такое обязательство. И на работу в «Моссад», само собой, уже не попадают.

Еще одной наиболее известной и успешной сотрудницей (но только внутри «Моссада») была Иоланда Хармер, в девичестве Габай, этакая израильская Мата Хари. В «Моссаде» она работала под именем Хар-Мор. Впрочем, она начала работать на израильскую разведку еще до создания этой секретной службы и даже до провозглашения Государства Израиль.

В критические дни Войны за независимость в 1948 году она находилась в Египте. Ее мать еврейка турецкого происхождения, но в Каире никто не подозревал, что в ней течет еврейская кровь.

Будущий министр иностранных дел Израиля Моше Черток уговорил Иоланду помогать будущему еврейскому государству. Он познакомился с ней на каком-то приеме и сразу увидел в ней человека с сильным характером, настойчивого и упорного. Долго уговаривать ее не пришлось. Возможно, она не совсем понимала степень риска, на который идет, возможно, считала себя неуязвимой.

В Египте она называла себя журналистской, действительно иногда отправляя статьи в парижские журналы. Она тоже была блондинкой, но, в отличие от Синди, маленького роста и хрупкого телосложения. Была трижды замужем. От последнего мужа южно— африканского бизнесмена, погибшего в авиакатастрофе, у нее остался ребенок.

У Иоланды было огромное количество любовников — весьма богатые и влиятельные в Каире люди, а также дипломаты, работавшие в Египте. Среди ее поклонников и приятелей были будущий премьер-министр Ливана и шведский посол, главный советник генерального секретаря Лиги арабских стран сын великого муфтия Махмуд Малуф, который рассказывал ей обо всем, что знал, и сотрудники американского посольства, которые иногда снабжали ее копиями донесений в Вашингтон.

Главной проблемой Иоланды была связь с Тель-Авивом. Радиопередатчиком ее не снабдили и поэтому все сообщения она посылала с письмами в США, а оттуда их уже передавали в Тель-Авив.

Ее деятельность в Каире закончилась довольно грустно. Сам генеральный секретарь Лиги арабских стран Аззам-паша заподозрил в ней израильскую шпионку и ее арестовали. Но высокопоставленные покровители спасли ее, вытащили из тюрьмы, и она уехала в Париж.

Потом ее хотели включить в состав израильского посольства в США, но в последний момент решили оставить без официальной должности, чтобы в будущем снова послать на работу в Египет. В израильском МИДе думали, что отношения с арабскими соседями в будущем будут улучшаться и понадобятся специалисты по Египту.

Они не ошиблись. Но это случилось намного позднее. Иоланда не дождалась возвращения в Египет. В 50-х годах она работала в Испании, тоже как тайный израильский агент.

Умерла в 1959 году.

Деятельность Иоланды Хамер в принципе противоречила существовавшей в те времена в «Моссаде» доктрине. «Женщина не может заниматься сбором информации в арабском мире», — утверждал один из ведущих руководителей «Моссада». По логике вещей, действительно. В силу особого отношения к женщинам в арабском мире использование их в качестве агентов-шпионов почти исключено. Ни один араб с этим не согласится и, увидев женщину-разведчика, может даже покончить жизнь самоубийством.

На практике это было не всегда так. Судя по всему, упомянутый выше сын муфтия Махмуд Малуф, понимал, зачем его приятельница Иоланда проявляла необычный для женщины интерес к делам дипломатическим и военным. Но он отнюдь не пытался свести счеты с жизнью, а наоборот, как бы в обмен на секретную информацию, попросил у Иоланды денег на проведение избирательной кампании по выборам его депутатам парламента.

Работала в «Моссад» Малка Браверман, которая дослужилась до должности начальника административного управления разведки. Доктор Яэль Познер также занимала одну из руководящих должностей. Она давно на пенсии, а «Моссад» не соглашается предать гласности данные, связанные с ее работой.

Нельзя не упомянуть Сильвию Рафаэль и ее подругу Марианну Гладникову. Они были арестованы в Норвегии, в Лиллехаммере в 1973 году, после того как там был убит официант Ахмед Бушики. Агенты «Моссада» по ошибке приняли его за Хасана Саляме по кличке «Красный принц», спланировавшего операцию по захвату и уничтожению палестинскими террористами израильских спортсменов на Олимпиаде 1972 года в Мюнхене.

Хасан Саляме был все же ликвидирован в Бейруте. Агентом «Моссада», нажавшим на кнопку пульта дистанционного подрыва начиненного взрывчаткой автомобиля (машина «Красного принца» проезжала в том момент мимо), тоже была женщина по имени Эрика Чамберс.

И, наконец, Шерил Бен-Тов (в девичестве Ханин) — уже упоминавшаяся Синди, которая в 1986 году сыграла свою роль по захвату Мордехая Вануну. По данным израильских СМИ, она родилась в США в семье миллионера еврейского происхождения. После окончания школы в начале 80-х репатриировалсь в Израиль, отслужила в армии и вышла замуж за израильтянина Офера Бен-Това. Потом была завербована «Моссадом», где прошла двухгодичный курс подготовки.

В 1986 году, после того как Вануну раскрыл британской газете «Санди таймс» секретную информацию об израильской ядерной программе, тогдашний премьер-министр Шимон Перес потребовал от «Моссада» любой ценой доставить предателя из Англии в Израиль. Изучив психологический портрет Вануну, которого описывали как скромного одинокого человека, ищущего интеллигентную подругу, в «Моссаде» приняли решение использовать в операции Шерил.

Она прибыла в Лондон в составе целой группы агентов и «подставилась» Вануну как бы случайно на площади Лестер, представившись богатой американкой, путешествующей по Европе. Она сказала Мордехаю, что из Лондона летит в Рим. Тот согласился поехать с ней. В аэропорту в Италии их встретила женщина, представившаяся подругой сестры «Синди» и отвезла на квартиру. Там Вануну уже ждали агенты «Моссада», которые тайно доставили его в Израиль.

В 1997 году «Санди таймс» впервые опубликовала настоящее имя «Синди» и сообщила, что после похищения Вануну она вернулась в США вместе с мужем, живет и работает во Флориде, торгует недвижимостью.

И все-таки женщины в «Моссаде» работают, как правило, на административных должностях и в технических подразделениях и с большим нежеланием занимаются оперативной работой. Это обстоятельство, конечно, сказывается на карьере женщин в «Моссаде», так как главным фактором продвижения по службе остается опыт оперативной работы.

В начале октября 2003 года в Израиле на 79-м году жизни скончался Якуба (Яаков) Коэн — один из самых блестящих израильских разведчиков. Специалисты сравнивают его с однофамильцем, разведчиком-нелегалом Эли Коэном, казненным в 1965 году в Сирии.

Он долгие годы работал за пределами Израиля, меняя имена, документы, легенды, адреса. Десятки раз находился на волосок от гибели, успешно избегал сложных ловушек. Он выжил во всех передрягах и остаток отмеренных ему дней прожил тихо и мирно в киббуце Элоним, что в Езреэльской долине.

О том, чем занимался Коэн, в чем состояла его миссия, знают единицы. Несколько человек в курсе того, что он в разное время работал во всех враждебных Израилю арабских странах, перенес несколько пластических операций, изменивших его лицо до неузнаваемости.

К великому сожалению, информация о выполненных им заданиях все еще засекречена.

Это нормально: о разведчике становится известно только тогда, когда он потерпел провал.

Якуба не знал провалов…

Он родился в 1924 году в иерусалимском квартале Нахлат-Цион в семье убежденных сионистов, прибывших в Эрец-Исраэль (Земля Израиля) из Ирана. Его отец был преподавателем ТАНАХа и иврита, страстным сторонником создания еврейского государства на всей территории Эрец-Исраэль и не менее страстным ненавистником арабов.

В доме Коэнов говорили только на иврите и детям постоянно рассказывали об арабских зверствах 1921 и 1929 годов, чтобы они знали, что от арабов ничего хорошего ждать не приходится. И потому с ранних лет Якуба усвоил истину о том, что арабы — враги.

Тем не менее, товарищами его детских лет были арабские ребятишки из соседнего квартала Шейх-Бадер, на территории которого сегодня расположен кнессет, комплекс правительственных зданий, Верховный суд. Еще он любил играть с мальчишками из соседней арабской деревни, часто пропадал в ней целыми днями. Общаясь с ними, он выучил язык, ознакомился с основами ислама, у них же перенял арабские традиции и культуру. Он разговаривал на арабском лучше своих сверстников-арабов, еще не зная, что это и определит его дальнейшую судьбу.

В 1936 году шейх из этой деревни пришел к своим еврейским соседям, чтобы предупредить их, что группа озверевших, совершенно ополоумевших арабских юнцов собирается ночью напасть на еврейский квартал и устроить в нем резню. И евреи начали вооружаться всем, что попадалось под руку. 12-летний Якуба достал для себя полуметровый кусок железной трубы и стал ждать на улице появления погромщиков. В конце концов, он сам не заметил, как заснул, а проснулся от истерических криков на арабском. Спросонок он решил, что вот оно, началось, бросился вперед и через несколько шагов рухнул, потеряв сознание.

Наутро выяснилось, что Якуба является единственно раненным в квартале. Никакого погрома не было, а крики, которые он услышал, доносились из арабского дома, где бурно ссорились супруги. Он же в темноте наткнулся на столб и в кровь разбил себе лоб…

В 16 лет Якуба, как и многие еврейские юноши и девушки в те годы, становится бойцом так называемого отряда «мистарвим», действовавших в арабском обличье в ПАЛЬМАХе, базировавшегося в киббуце Элоним. Кстати, он был одним из создателей этого подразделения, которое в еврейских силах самообороны носило название «Рассвет». В задачу личного состава этого подразделения входило под видом простых арабов проникать в арабские села, бродить по рынкам и кофейням, ловя слухи и разговоры, добывая ценную информацию о планах террористов.

В свободное время члены этого отряда совершенствовались в арабском языке, изучали арабские традиции, Коран и религиозные обряды мусульман под руководством своего командира, который в юности притворился, что хочет принять ислам. Он несколько лет проучился в медресе и стал едва ли не любимым учеником самого муфтия Иерусалима. Руководитель подразделения лучше, чем кто-либо другой знал, что любая ошибка, малейшее невежество его бойцов в религиозных вопросах может стать причиной их провала, а значит — и мучительной смерти.

Якуба досконально изучил Коран и исламские религиозные каноны.

В 1946 году он отправился в обличье палестинца в столицу Иордании Амман, чтобы наблюдать за церемонией коронации короля Абдаллы. Он был первым, кто сообщил руководству еврейского «ишува»[15] в Эрец-Исраэль о душевной болезни иорданского наследника престола.

В 1947 году по прямому заданию командира ПАЛЬМАХа Ицхака Садэ он устраивается грузчиком в Яффский порт, где в те годы работали, в основном, арабы. Якуба сумел органично вписаться в их среду, жил вместе с ними в грязном и душном бараке, вкалывал наравне с ними, делил с ними скудную еду, молился и зачарованно слушал муэдзина. При этом он добывал сведения об активистах арабских террористических организаций, о том, где находятся их тайники с оружием, как именно они собираются ответить на признание миром еврейского государства.

Спустя три месяца, грязный и оборванный он предстал перед Ицхаком Садэ и сказал, что просит освободить его от этого задания. Причем, не потому, что он три месяца не мылся, и его волосы постоянно шевелятся от вшей, а потому, что ему тяжело терпеть ненавистные взгляды, которые бросают на него евреи. Садэ обнял его и произнес:

«Хорошо. Ты и так славно поработал…»

Сведения, добытые Якубой, оказались поистине бесценными и пригодились в 1948 году, когда яффские арабы попытались в ответ на решение ООН поднять кровавый мятеж в городе. Сам он к тому времени был уже в Хайфе, а оттуда его перебросили на «крайний север».

Никто лучше, чем Якуба, не мог незаметно проходить через сирийскую границу под видом простого крестьянина и доставлять оттуда сведения обо всем, что делается на территории противника. Эти сведения и были теми самыми «оперативными данными», на которых основывается Армия обороны Израиля в своих действиях, поражая врагов своей удивительной проницательностью.

Затем Якуба перемещается в Шхем и другие населенные пункты, находившиеся тогда под контролем Иордании, оттуда — в Египет. Он умудряется попасть накануне Войны на истощение в египетскую армию, получить в ней чин сержанта и регулярно передавать в Израиль данные обо всех передвижениях египтян. В конце концов, те начинают подозревать Коэна в шпионаже, в его комнате устраивается обыск, но когда египетская контрразведка окончательно прозревает, он умудряется уйти буквально из-под носа ее сотрудников.

Из страны на Ниле он вскоре перебрался в Сирию, позже работал в Ираке и Иордании. Информация, которую он поставлял Израилю, особенно в первые годы его существования, была поистине неоценимой с точки зрения обеспечения безопасности.

Больше всего Коэн проработал в Сирии, где провел много лет под маской мелкого коммерсанта. Разведывательные технологии тех лет были не такими, как ныне. Трудно было добыть нужную информацию, но еще труднее — передать ее в центр.

Выполнение этой миссии было сопряжено с колоссальным риском, но Якуба справлялся. Его коллега по «Моссаду» рассказывает, как однажды Коэна, который направлялся из Ливана в Сирию, задержали сирийские пограничники, которым он показался подозрительным. По счастливой случайности его узнал водитель такси — араб, с которым Якуба работал в яффском порту и который в 1948 году бежал в Ливан. Таксист объяснил офицерам, что они ошибаются, заподозрив столь ревностного служителя Аллаха. Якуба отпустили с миром.

Этот инцидент — лишь один из многих. Провидение не раз выручало Коэна, но и оно бы не помогло, не будь у него железной выдержки, трезвого ума, умения мгновенно ориентироваться в обстановке и быстро принимать решения. В беседах с детьми Коэн любил вспоминать о тех ощущениях, которые он испытывал, находясь за сотни, а то и тысячи километров от родной земли, живя среди арабов как самый что ни на есть типичный араб.

— Ты чувствуешь себя волком-одиночкой, который не может ни на что полагаться, кроме своей интуиции, — говорил он. — Но нет ничего острее и надежнее, чем интуиция волка— одиночки, постоянно преследуемого охотниками.

Но вот о самих странах, где ему приходилось бывать, и операциях, в которых доводилось участвовать, он даже самым близким людям рассказывал немного. Да и только то, что было официально разрешено к рассекречиванию.

Семья Якубы Коэна точно также осведомлена о его деятельности, как и большинство израильтян. Он никогда никому не рассказывал, где был и что перенес. Когда-нибудь его внуки узнают всю правду об этом поистине великом разведчике.

— Пройдет, наверное, не менее полувека, прежде чем можно будет приоткрыть завесу тайны над тем, что сделал Коэн для государства Израиль, — сказал бывший руководитель «Моссада» и близкий друг разведчика Меир Амит.

Коллеги Якубы убеждены, что израильский народ находится в неоплатном долгу перед ним. Его знали и ценили не только друзья, но и враги. К охоте за Якубой Коэном арабские спецслужбы, в конце концов, вынуждены были подключить специалистов из «Штази». Но волк-одиночка вновь и вновь уходил из расставленных на него капканов, умело «ложился на дно», чтобы через несколько месяцев снова вынырнуть с другими документами, в другой арабской стране и вновь передавать в Израиль сведения, помогавшие евреям всегда, как минимум, на один ход опережать своих противников.

Вернувшись в Израиль, Коэн обосновался с семьей в том самом киббуце Элоним, где когда-то начиналась его карьера разведчика. И вскоре благодаря своей неуемной энергии и недюжинному уму, был избран секретарем этого киббуца.

В конце октября 2003 года Якуба собирался участвовать в конкурсе рассказчиков. Рассказчиком он, кстати, был великолепным и, естественно, ему было что рассказать. Увы! Смерть, с которой он всю жизнь играл в рулетку, настигла его пусть и на склоне лет, но совершенно неожиданно, расставив свою последнюю страшную ловушку, против которой оказалась бессильна интуиция волка— одиночки.

…В отличие от Эли Коэна, он никогда не достигал высот власти в арабском государстве. Он был обычным маленьким человеком — рабочим и торговцем. Однако это не мешало ему проникать туда, куда проникнуть невозможно.

Операция «Кража» стала первой операцией профессиональной разведки только что провозглашенного государства Израиль. Тогда еще не было ныне всем известного «Моссада». Тогда существовала секретная организация, ставшая впоследствии ядром израильских спецслужб, которая называлась «Моссад ле-алия бет».

Она была создана в 1937 году, а возглавлял ее Шауль Авигур, которого в Израиле считают «отцом израильской разведки». Организация занималась нелегальной репатриацией евреев из Европы в еще остававшуюся под британским мандатом Палестину, а после окончания Второй мировой войны — тайными закупками оружия для «Хаганы». Именно с этими закупками и была связана нашумевшая операция «Кража», в которой важнейшую роль сыграла «Моссад ле-алия бет».

…29-го ноября 1947 года. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию № 181 о разделе Палестины на два государства — арабское и еврейское. Из всех арабов, оказавшихся в ночь на 30-е ноября свидетелями еврейского торжества, никто не наблюдал его в таких необычных обстоятельствах, как молодой капитан сирийской армии, пробиравшийся в гражданском костюме сквозь толпы ликующего народа на улицах Тель— Авива.

Когда город озарился первыми лучами солнца, капитан Абдул Азиз Керин стоял у окна своего номера в маленькой гостинице и с волнением смотрел вниз, на улицу, где счастливые юноши и девушки плясали хору. Капитану Керину было отчего волноваться — через несколько часов ему предстояло вылететь из аэропорта Лод в Прагу. Там он собирался закупить 10 тысяч винтовок и тысячу пулеметов — первую партию оружия, с помощью которого арабы надеялись развеять мечты танцоров, веселившихся под окнами отеля, где остановился молодой капитан.

Самолет компании «Свиссэйр» оторвался от взлетной дорожки, пронесся над темно— зелеными волнами апельсиновых плантаций и взял курс на Средиземное море. Капитан Керин взглянул вниз на прямоугольники городских кварталов Тель-Авива, где еще несколько часов назад он наблюдал, как евреи пляшут и веселятся. Капитан отстегнул привязной ремень и закурил. Через семь часов он будет в Париже, а там пересядет на другой самолет, который доставит его до места назначения — в Прагу.

Сирия, недавно добившаяся независимости, получила возможность, которой, кроме нее да еще Ливана, не обладала ни одна арабская страна. Она имела право открыто закупать вооружение на международных рынках. Поэтому сирийское Министерство обороны осаждали многочисленные агенты оружейных фирм, посредники и контрабандисты, наперебой предлагавшие свои услуги.

Однако сирийский министр обороны Ахмед Шерабати по здравом размышлении рассудил, что не стоит связываться с этой не внушавшей доверия публикой. Вместо этого он решил сделать большой заказ одному из самых солидных предприятий по производству оружия — Збройовскому заводу в чехословацком городе Брно.

И вот сейчас капитан Керин летел в Чехословакию, чтобы подтвердить сирийский заказ и организовать доставку оружия в Дамаск. В масштабах Второй мировой войны те 10 тысяч винтовок, за которыми он ехал, показались бы мелочью. Но в масштабах, которыми мыслили евреи Палестины, — а именно против них предназначались эти винтовки, — такая партия оружия была огромной. Во всех арсеналах «Хаганы» не набралось бы и половины этого количества.

В том же самолете, на несколько рядов позади сирийского офицера, сидел другой пассажир — коренастый, плотный человек, в костюме, который был ему явно тесен. Пассажир уткнулся в номер еврейской ежедневной газы «Давар». Весь его багаж состоял из этой газеты да еще зубной щетки и двух книг: Библии и «Фауста» Гете.

Согласно палестинскому паспорту этого пассажира звали Джордж Александр Иберал и он был коммерческим директором еврейской строительной фирмы «Солель Боне». Однако только одна запись у него в паспорте соответствовала действительности — его возраст, 31 год, и, разумеется, фотография, с которой смотрело круглое хмурое лицо с большими спокойными и решительными глазами.

На самом деле его звали Эхуд Авриэль. Он вовсе не был коммерческим директором «Солель Боне» да и вообще не был никаким директором. Однако в Европу он летел по коммерческому делу. Притом по тому же самому, что и капитан Керин. Он тоже собирался купить в Европе 10 тысяч винтовок.

Несколько часов назад в киббуц, где жил Авриэль, въехал потрепанный «Форд», и водитель сказал ему:

— Поехали. Нас ждут в Иерусалиме.

Авриэль не удивился. За те десять лет, которые этот тихий интеллигент из Австрии посвятил сионистскому делу, он много раз блестяще справлялся с самыми, казалось бы, невыполнимыми заданиями. Сначала в Вене, потом в Стамбуле, Афинах и, наконец, в Париже, где он руководил одной из самых необычайных операций — нелегальной иммиграцией европейских евреев в Палестину.

В разгар Второй мировой войны он даже сумел внедрить несколько своих людей в администрацию гитлеровских лагерей смерти. Более ста тысяч евреев из разных стран Европы были лично обязаны жизнью Авриэлю и его организации «Моссад ле-алия бет». И вот теперь, через два месяца после возвращения домой, его снова отрывали от семьи и от киббуца.

— Вот что, мой молодой друг, — сказал ему будущий первый премьер-министр еврейского государства Давид Бен-Гурион, когда Авриэль вошел в кабинет «Старика». — Война разразится очень скоро. Арабы готовятся вовсю. Рано или поздно в Палестину вторгнутся пять арабских армий.

И Бен-Гурион поручил Авриэлю отправиться в Европу и использовать свой опыт руководства нелегальной иммиграцией для закупки оружия.

— Мы меняем тактику, — продолжал «Старик». — Сейчас у меня нет времени на то, чтобы засунуть полдюжины винтовок в мотор трактора и ждать, пока этот трактор морем доставят в Хайфу. Теперь мы должны действовать быстро и решительно. В твоем распоряжении миллион долларов. Эти деньги положены на твой текущий счет в «Юнион де Банк Сюисс» в Женеве. Вот список того, что нам нужно.

Бен-Гурион вытащил из кармана тщательно сложенный лист бумаги, на котором было всего лишь шесть строк, напечатанных на машинке. Авриэль прочел список: 10 тысяч винтовок, миллион патронов, тысяча ручных пулеметов, тысяча пятьсот станковых пулеметов.

Когда Авриэль оторвал глаза от списка, Бен-Гурион взял с письменного стола еще один лист бумаги. Это было письмо.

— В Париже живет еврей-бизнесмен по имени Клингер, — сказал «Старик». — Он обещает помочь нам достать это. Тебе нужно немедленно лететь во Францию.

Затем, встав, Бен-Гурион вышел из-за стола и положил на плечо Авриэлю свою тяжелую руку:

— Эхуд, ты должен добыть эти десять тысяч винтовок.

В одном из номеров парижского отеля «Калифорния» на улице Берри было сизо от клубов сигарного дыма. На краю кровати сидел Авриэль, в отчаянии сжав руками свой лысый череп. Оказалось, что парижский еврей-бизнесмен, который должен был распахнуть перед ним двери европейских арсеналов, знает о торговле оружием не больше, чем он, Авриэль, о торговле розами. В отчаянной попытке найти «агенту» какую-нибудь стоящую замену Ариэль провел весь день в переговорах, казалось, со всеми европейскими самозванцами, выдававшими себя за торговцев оружием.

Сейчас, на исходе дня, перед Авриэлем сидел его последний собеседник — румынский еврей, владелец небольшой импортно-экспортной конторы, Роберт Адам Абрамович. Несколько смущенно он объяснил Авриэлю, что в 1943 году на борту небольшой парусной лодки нелегально пробрался в Палестину, но не остался там: Земля Обетованная оказалась для него слишком тесной и слишком спартанской.

— Я люблю хорошо пожить, — признался он. — Я люблю лошадей, люблю женщин. Поэтому, когда война кончилась, я переехал во Францию. Не будь я столь требователен и останься в Палестине, Бен-Гурион наверняка послал бы закупать оружие меня, а не вас.

До войны он служил румынским представителем одной из крупнейших в Европе фирм по производству оружия, и руководители фирмы до сих пор оставались его близкими друзьями.

— Они продадут нам все, что нужно, — заверил он ошеломленного Авриэля.

Он вытащил из портфеля два объемистых каталога. Авриэль в изумлении листал страницы, на которых красовались фотографии столь разнообразных средств истребления, что даже богатая фантазия Бен-Гуриона не могла бы такого вообразить.

Однако Абрамович предупредил, что нужно преодолеть одно затруднение. Фирма, о которой шла речь, не имела права заключать торговые сделки с частными лицами. Она могла иметь дело только с официальным представителем суверенного государства. Поскольку еврейскому государству формально предстояло появиться на свет через несколько месяцев, Авриэлю необходимо было запастись верительными грамотами какой-нибудь другой страны.

Он с минуту подумал, а потом послал своего помощника в контору за углом, на улицу Понтье, 53, откуда он не так давно руководил подпольными операциями Еврейского агентства по осуществлению нелегальной иммиграции в Палестину. Там, в нижнем ящике его старого письменного стола, лежала папка с бумагами. Эти бумаги могли помочь найти выход из положения.

На обложке папки было написано название страны, которая если и имела когда-нибудь сношения с евреями, то разве только в библейскую эпоху во времена царя Соломона и царицы Савской. Год тому назад Авриэль за тысячу долларов приобрел у бывшего русского князя, ныне служившего у эфиопского императора Хайле Селассие, сотню самых, что ни на есть, подлинных (за подписью и печатью) бланков дипломатического представительства Эфиопии в Париже. Тогда он печатал на этих бланках фальшивые визы для еврейских иммигрантов, направлявшихся через территорию Франции к портам, в которых они тайно грузились на суда, отплывавшие в Палестину.

Помощник принес папку. Там оставалось восемь бланков. Абрамович взглянул на них и понимающе улыбнулся. Это были как раз такие бумаги, какие требовались.

Абрамович вынул из кармана два конверта. Один оставил себе, другой протянул Авриэлю. Румынский эпикуреец все предусмотрел. В конвертах были билеты на самолет в столицу той страны, где находилось правление его оружейной фирмы.

В тот момент, когда Авриэль радовался неожиданной удаче, за тысячу километров от Парижа капитан сирийской армии тоже радовался успеху своей европейской миссии. Пока Авриэль беседовал с Абрамовичем, Керин, сидя в красивом современном здании правления чехословацкой оружейной фирмы на проспекте Бельхридо, 20, в Праге, договаривался о покупке оружия. Уже сегодня, меньше чем через сутки после своего прибытия в столицу Чехословакии, капитан мог поздравить себя с тем, что он приобрел для своей страны 10 тысяч маузеров модели «Э-18», сто автоматов «МГ-34» и приступил к организации их доставки в Дамаск.

Молодой сириец радовался бы куда меньше, если бы знал, какой следующий клиент войдет в красивое современное здание оружейной фирмы, где он провел сегодня весь день. Ибо в тот момент, когда капитан садился обедать, этот другой клиент укладывал в чемоданчик свою зубную щетку, свою Библию и своего «Фауста», собираясь выехать в Прагу, где у него на следующий день была назначена встреча с директором Збройовского завода.

С появлением Авриэля в Праге началась новая фаза в борьбе, которая для палестинского «ишува» была не менее важной, чем борьба за воду для полива. До 1936 года оружие для защиты еврейских поселений покупалось в основном у тех же арабов, от чьих нападений евреям приходилось обороняться. После 1936 года оружие начало поступать из Европы. Его прятали в тракторах, дорожных катках, паровых котлах и сельскохозяйственных машинах, доставлявшихся морем в Хайфу.

После Второй мировой войны тель-авивскому химику и инженеру-механику Хаиму Славину удалось закупить в США почти новые станки по производству оружия, предназначавшиеся к ликвидации. Закупленные станки он разобрал на мельчайшие детали, развинтив их до последнего шурупа и последней гайки. Все это он разложил и квалифицировал по одному ему известному принципу и переправил в Палестину под видом текстильного оборудования. Догадаться об истинном предназначении этого «железного хлама» мог бы только инженерный гений, но среди таможенников такого не оказалось.

С отрадной регулярностью коридорный доставлял обитателю номера 121 пражского отеля «Алькорн» небольшие листки бумаги. Это были квитанции Живностенского банка, подтверждавшие получение переводов из нью-йоркского банка «Чейз Манхеттен», пересылавшего деньги через один из швейцарских банков на текущий счет Эхуда Авриэля. Сюда из Америки лился непрерывный поток долларового урожая, собранного Голдой Меир во время ее американской поездки.

Авриэль за какие-нибудь полтора месяца закупил 25 тысяч винтовок, 5 тысяч автоматов, 300 пулеметов и 50 миллионов патронов. Однако человек, который в поисках оружия прилетел в Европу с зубной щеткой и томиком «Фауста», теперь мыслил уже не в масштабах нескольких тысяч винтовок. Сейчас следовало подумать о закупке танков, самолетов и пушек.

Прилетев ненадолго из Европы в Тель-Авив, чтобы познакомить Бен-Гуриона с возможностями приобретения оружия в Чехословакии, Авриэль узнал, что финансовое положение «Хаганы» изменилось к лучшему.

— Вам больше не надо беспокоиться о деньгах, — сказал Бен-Гурион. — Только скажите, сколько вам потребуется.

В закупках оружия наступил новый этап. Отныне задача заключалась в том, чтобы, где только возможно, добывать тяжелое вооружение.

Авриэлю потребовалось три месяца, чтобы найти судовладельца, который согласился бы доставить в Палестину большую часть закупленного оружия. Наконец, в одном югославском порту он обнаружил небольшое судно под названием «Нора». Чтобы переправить чешские винтовки через британскую таможню, Авриэль скрыл их под таким товаром, который отбивал всякую охоту копаться в нем, — поверх оружия судно загрузили шестьюстами тоннами итальянского лука.

Однако ветхое суденышко, зафрахтованное Авриэлем, сослужило ему еще одну службу. Когда он однажды пришел в контору югославского пароходного агентства, нашедшего для него «Нору», один из служащих шепнул ему:

— Поздравляю! Вы, я вижу, нашли еще одно судно. Мы уже дали указание погрузить на «Лино» следующую партию вашего товара.

Кустистые брови Авриэля лишь на мгновение приподнялись. Никакой другой партии товара он через Югославию не отправлял. Однако он сразу же сообразил, кто побывал здесь.

Наверное, никто иной, как капитан Керин. Никакой британский патруль не станет мешать судну сирийского капитана достигнуть порта назначения. Значит, эту задачу должен взять на себя кто-то другой. Теперь, помимо заботы о том, как прорвать чужую блокаду, Авриэлю предстояло ломать голову еще над тем, как бы установить свою собственную.

Он проинформировал Шауля Авигура, а тот — Бен-Гуриона. Решение последовало мгновенно: сделать все, чтобы сирийская армия не получила оружия, закупленного в Чехословакии.

…Трое суток пилот «Хаганы» Фредди Фредкенс рыскал на своем «кукурузнике» над Средиземным морем с грузом самодельных бомб на борту, разыскивая судно «Лино». На четвертые сутки он обнаружил пропавший корабль там же, где и вся Италия, — на страницах итальянской прессы.

Оказалось, что шторм загнал «Лино» в порт Мальфетта, расположенный севернее Бари.

Одна из сотрудниц Авигура — Ада Серени сообщила корреспонденту местной газеты, что в порту стоит судно, которое загрузили оружием… итальянские коммунисты.

Был период предвыборной кампании, соперничали христианские демократы и коммунисты. На следующий день газеты вышли с аршинными заголовками, кричащими о прибытии в итальянский порт таинственного груза оружия. Правительство немедленно отдало приказ арестовать команду судна, а само судно отбуксировать в порт Бари и поставить — до окончательного расследования — под вооруженную команду.

Это предоставило отличную возможность потопить судно. Задача была возложена на Моню Мардора, одного из самых отважных агентов в Европе. Он немедленно помчался в Бари на грузовике, замаскированном под грузовик американской армии. В запасном бензобаке машины была спрятана взрывчатка.

Подобраться к «Лино» по суше не было никакой возможности. Оставалось подплыть к нему с моря. Первая попытка не удалась. Бдительные итальянские охранники обнаружили лодку Мардора. Вторая попытка была предпринята 9-го апреля 1948 года.

В одиннадцать часов вечера надувной плот с двумя водолазами и подрывником отошел от берега в глухом уголке гавани. Порт проник в военный порт и подошел к борту «Лино». Водолазы прыгнули в воду и приладили к корпусу судна мощную самодельную мину, которая должна была взорваться через несколько часов.

В 5-00 в порту Бари раздался чудовищный взрыв, проделавший в борту «Лино» огромную пробоину. Шесть тысяч винтовок и восемь миллионов патронов, закупленных капитаном Керином в Праге, погрузились на дно.

Видимо, сирийцы очень дорожили оружием, закупленным в Чехословакии. Во всяком случае, через две недели после описанных событий из Сирии в Италию был спешно командирован полковник Фуад Мардам. Он предъявил итальянским властям доказательства того, что груз оружия на «Лино» предназначался для Сирии. Ему удалось поднять из воды большинство ящиков с винтовками. Но восемь миллионов патронов погибли безвозвратно.

Эта катастрофа только подстегнула арабов. Они принялись лихорадочно скупать оружие. Торговцы наперебой предлагали свой товар. Некий чех продал шесть тысяч винтовок и пять миллионов патронов в обмен на оливковое масло. Какой-то испанец обязался поставить двадцать тысяч маузеров и двадцать миллионов патронов. Итальянцы предложили четыреста минометов и сто восемьдесят тысяч мин. Какой-то швейцарский гражданин — противотанковые ружья. Один пронырливый гамбургский делец предложил личную яхту Гитлера и целый флот потрепанных подводных лодок.

Хотя евреи не имели права закупать оружие открыто, как арабские страны, но и люди Бен— Гуриона тоже могли похвастаться немалыми достижениями. В римских отелях и ангарах Панамы ожидали указаний сто пилотов, готовых ринуться в бой, — идеалистов, сионистов, наемников, авантюристов, евреев и не евреев, выходцев из США, Европы, Южной Африки, из азиатских стран.

Посланцы Бен-Гуриона закупали во всех странах света бронированные автомобили и артиллерию, легкое стрелковое оружие и боеприпасы. Однако все это могло иметь ценность, только будучи доставленным в Палестину. А англичане, несмотря на близкое окончание срока мандата, надзирали за палестинским побережьем также зорко, как и прежде…

Арабы возлагали большие надежды на успешное завершение миссии полковника Мардама в итальянском порту Бари. После долгих трудов он привел в порядок часть винтовок, поднятых со дна. Вычищенные и смазанные, они лежали на складе, но Мардаму не удавалось найти судно для отправки груза на Ближний Восток.

Наконец, ему посчастливилось связаться с судовым агентством «Менара» в Риме, которое за миллион лир зафрахтовало судно для сирийского полковника — 250-тонный корвет «Аргиро». Мардам погрузил свои винтовки на это судно и протелеграфировал в Дамаск, что груз отправлен.

Груз действительно был отправлен… Но не в Александрию… Агентство «Менара», куда обратился Мардам, действительно занималось фрахтом судов. Но оно, кроме того, сотрудничало с «Моссад ле-алия бет».

В результате, когда корвет «Аргиро» вышел в море, на его борту находились два новых члена команды, принятых перед самым отплытием взамен якобы заболевших. Это были агенты Авигура. В море корабль догнали быстроходные катера, команда была захвачена, а груз доставлен в Хайфу. Операция «Кража» была успешно завершена. Причем агенты «Моссад ле-алия бет» нигде не оставили никаких следов.

В Сирии полковника Мардама приговорили к расстрелу — за сотрудничество с врагом. Вот тут израильтяне проявили то, что можно определить как своеобразное щегольство. Через французское посольство они передали сирийцам послание, в котором содержались все (!) подробности операции «Кража», которые доказывали невиновность сирийского офицера.

Но тот уже был расстрелян…

В один из осенних дней 1957 года начальник израильской разведки Исер Харэль засиделся допоздна в своем кабинете. Он изучал одно из тех досье, материалы для которого начал собирать сразу после второй мировой войны. Это было досье Адольфа Эйхмана, одного из главных нацистских преступников, который, наряду с руководителями фашистской Германии, несет ответственность за уничтожение 6 миллионов евреев в Европе. Назначенный в 1934 году экспертом по вопросам сионизма в Главное имперское управление безопасности, он сыграл ключевую роль в осуществлении так называемого плана «окончательного решения еврейского вопроса».

Эйхману удалось избежать скамьи подсудимых и скрыться в Южной Америке. О его местонахождении не было известно до осени 1957 года, когда Харел получил от прокурора земли Гессен (Германия) Фрица Бауэра, еврея по национальности, чудом спасшимся в мясорубке Холокоста, информацию о том, что бывший начальник Четвертого подразделения 6-го отдела РСХА — главного отдела безопасности нацистского режима, проживает в Аргентине.

Сведения о месте жительства Эйхмана Бауэр получил от немецкого еврея Лотара Хермана, проживавшего в Буэнос-Айресе. Его дочь встречалась с молодым человеком по имени Николас, который оказался одним из сыновей Эйхмана. С ее помощью был установлен адрес, по которому проживала семья Эйхмана — Буэнос-Айрес, район Оливос, улица Чакабуко, 4261.

Изучив досье, Харэль пришел к выводу, что Эйхман должен предстать перед судом. К утру он тщательно продумал все детали операции по захвату нацистского преступника и, убедившись в ее успехе, пошел с докладом к премьер-министру Давиду Бен-Гуриону. Они никогда не обсуждали деловые вопросы по телефону.

Войдя в кабинет премьера, Харэль сообщил, что располагает данными о местонахождении Эйхмана.

— Прошу разрешения привести его в Израиль.

— Действуй! — ответил Бен-Гурион.

В начале 1958 года «Моссад» отправил двух агентов выяснить, что представлял собой дом на улице Чакабуко. Чтобы не вспугнуть Эйхмана, израильтяне наблюдали издали. Однако они пришли к выводу, что он вряд ли может жить здесь.

Дальнейшее расследование показало, что никакой Эйхман в доме не живет, так как все электросчетчики были записаны на имена Дагосто и Клемент. Тем не менее, сотрудники «Моссада» поняли, что существовала очевидная связь между улицей Чакабуко, Адольфом Эйхманом и Рикардо Клементом. Но какая?

Некоторое время спустя Фриц Бауэр прислал новую информацию: после войны Эйхман некоторое время скрывался в одном австрийском монастыре, принадлежащем хорватским монахам. Он носил там имя Клемент, на это же имя и получил все документы по приезде в Аргентину.

За домом Эйхмана было установлено наблюдение. Но вскоре он, вероятно, почувствовав за собой слежку, скрылся.

После этого в марте 1958 года в Аргентину прибыл один из самых опытных сотрудников «Моссада» Эфраим Элром, который возглавил группу по поиску Эйхмана. Агентов, занимавшихся розыском, снабдили информацией, содержащей мельчайшие детали, по которой можно было его опознать.

В декабре 1959 года поиски завершились успехом. Оказалось, что он действительно скрывался под именем Рикардо Клемента, разорившегося владельца прачечной. Вскоре был установлен и новый адрес, по которому он проживал вместе с женой и четырьмя сыновьями, — Буэнос-Айрес, квартал Сан Фернандо, улица Гарибальди.

Вскоре сотрудники «Моссада» установили, что дом был куплен некоей Вероникой Катариной Либл де Фихман. То ли по ошибке, то ли преднамеренно буква «E» в фамилии Eichmann стала «F» (Fichmann). Однако первая часть фамилии (девичья, по испанской традиции) совпадала с фамилией супруги бывшего эсэсовца.

Оставалось установить, был ли тот человек, который жил с Вероникой Либл и которого агентам «Моссада», наконец, удалось заметить, когда тот развешивал белье перед домом, Адольфом Эйхманом или ее новым мужем, носящим фамилию Клемент?

Только месяц спустя после начала операции одному из агентов (это был Германн Арндт, выступавший в качестве местного жителя) удалось сфотографировать скрытой камерой Рикардо Клемента. Анализ фотографий показали, что этот лысоватый человек в очках действительно Эйхман. Но окончательно это стало ясно 21-го марта 1960 года, когда в доме Клемента справляли какой-то праздник. Проштудировав досье бывшего гестаповца, сотрудники «Моссада» установили, что в этот день супруги Эйхманы должны были праздновать свою серебряную свадьбу. Первый этап опознания был завершен.

Для подготовки операции по похищению Эйхмана в Буэнос-Айрес прибыл сам Харэль.

Перед этим он лично отобрал оперативников для участия в операции. Всего их было более 30 человек: 12 составляли группу захвата, а остальные — группу поддержки.

Для того, чтобы избежать возможных осложнений при въезде и выезде из Аргентины, в одной европейской стране было создано небольшое туристическое бюро. А в Буэнос— Айресе было снято более десятка конспиративных квартир и арендованы автомобили для бригады наружного наблюдения. Все члены оперативной группы получили фальшивые паспорта, которые изготовил один из лучших специалистов «Моссада» по подделке документов.

Непосредственная подготовка к операции началась в апреле 1960 года. Сотрудники оперативной группы прибывали в Аргентину по одному из разных стран и в разное время. Проведение операции было приурочено к официальному визиту в Буэнос-Айрес израильской делегации на празднование 150-й годовщины независимости Аргентины. Делегация, возглавляемая представителем Израиля в ООН Аббой Эбаном, должна была прилететь в аргентинскую столицу 19-го мая на самолете израильской авиакомпании

«Эль-Аль» и на следующий день вернуться в Тель-Авив.

Именно на этом самолете планировалось вывезти Эйхмана. В случае, если бы это оказалось невозможным, был разработан запасной вариант. Согласно ему, Эйхмана намечалось переправить в Израиль на специальном корабле.

11-го мая все приготовления были закончены. Захватить Эйхмана было поручено Рафи Эйтану, Аврааму Шалому и Петеру (Цви) Малкину.

В 19-34 на улице Гарибальди припарковались две машины. Из одной вышли двое мужчин, подняли капот и стали делать вид, что пытаются устранить поломку. Третий член группы прятался на заднем сиденье. Вторая машина остановилась неподалеку и водитель «безуспешно» пытался завести мотор.

В 19-40 к остановке подошел автобус, на котором Эйхман обычно возвращался домой. Но в этот раз он не приехал. В следующем автобусе его тоже не оказалось. Члены группы захвата начали нервничать, так как, оставаясь на месте, они могли вызвать подозрение у местных жителей.

Наконец, подъехал еще один автобус. Из него вышел единственный пассажир. К счастью для израильтян, это был Эйхман.

Как только он подошел к условленному месту, его ослепили фары автомобиля. В следующее мгновение два человека схватили его и, прежде чем он успел издать хотя бы один звук, затолкали на заднее сиденье машины. Эйхмана связали, засунули кляп в рот и натянули на голову мешок.

— Одно движение — и ты труп, — предупредили его агенты «Моссада».

Машина рванулась с места.

Цви Аарони, один из членов группы захвата, обернулся к заднему сиденью и сказал по— немецки:

— Если вы будете сохранять спокойствие, с вами ничего не случится. В противном случае вас прикончат.

Пленник молчал.

— Вы меня понимаете? — бросил ему Аарони.

Молчание в ответ.

— На каком языке вы говорите?

Ответа по-прежнему не было. Аарони повторил вопросы на испанском. Результат тот же.

Но потом, пока машина ехала и ехала, один раз сделав остановку лишь для того, чтобы поменять номерной знак, пленник прошептал на безукоризненном немецком:

— Я уже давно покорился судьбе…

Через час Эйхмана доставили на конспиративную квартиру, расположенную на окраине Буэнос-Айреса. Пленник был раздет и подвергнут тщательному врачебному осмотру. У него обмерили череп и объем груди. Проверили шрамы, обозначенные в его медицинской карте, осмотрели зубы. Все сходилось.

На этой квартире он содержался более недели. Все это время его непрерывно допрашивали, пункт за пунктом проверяя досье на него.

К удивлению израильтян, Эйхман без всякого принуждения подробно отвечал на все вопросы. Так, когда сотрудники «Моссада» захотели проверить его номер, который, как у каждого члена СС, был вытатуирован на теле, то обнаружили на этом месте лишь небольшой шрам. Он пояснил, что избавился от татуировки в американском пересылочном лагере и сказал:

— Мои номера в СС — 45326 и 63752. А номер моей членской карточки в НСДАП был 889895.

Тогда Аарони спросил его:

— Ваши имя и фамилия?

— Рикардо Клемент.

— А до того?

— Отто Хенингер.

Имя было незнакомо израильтянам.

— Дата вашего рождения?

— 19 марта 1906 года.

Та же, что и у человека, которого они искали.

Аарони вернулся к прежней теме:

— Какое имя было дано вам при рождении?

— Адольф Эйхман.

Итак, это был именно он. Секретные службы Израиля наконец-то не сомневались в том, что тот, кого старались выловить в течение долгих лет и кого только что схватили, был именно оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман, главный организатор «машины смерти», которая отправила на гибель миллионы евреев.

Он добровольно подписал бумагу с согласием предстать перед израильским судом. «Это заявление, — написал Эйхман в конце документа, — сделано мною безо всякого к тому принуждения. Я хочу обрести внутренний покой. Меня поставили в известность, что я имею право на юридическую помощь». Однако при этом он заявил, что если ему сохранят жизнь, то он раскроет все секреты Гитлера.

На конспиративной квартире Эйхман находился под круглосуточным наблюдением. Позднее Харэль признавался, что самым трудным было сдерживать эмоции своих сотрудников, у многих из которых родственники были уничтожены в лагерях смерти. Так, женщина-оперативник, готовившая для Эйхмана еду, рассказала потом, что с трудом удержалась от желания подсыпать ему в пищу яд.

Через четыре дня после похищения Харэль приступил к подготовке второй части операции — вывоза Эйхмана из Аргентины. Для руководства всеми действиями он развернул так называемый «блуждающий штаб». Он выработал очень эффективный и гибкий метод непрерывного общения с членами группы. Каждый агент получил список кафе, которое Харэль посещал в определенной последовательности, создавая, таким образом, сеть мобильных пунктов управления.

Обычно он проводил в кафе не более получаса. Следующие полчаса он находился в пути к другому кафе и т. д. Такси он пользовался только в тех случаях, когда ему предстояло более длительное свидание. Подобное расписание было утомительно. Зато такая система позволяла посещать каждое кафе только один раз. Зная это расписание, агенты всегда могли встретиться со своим руководителем.

В день поимки Эйхмана и непосредственно после нее Харэль ускорил темп, сократив вдвое время пребывания в кафе. Таким образом, он добился почти непрерывного общения с группой.

Самым сложным этапом операции было прохождение Эйхманом таможенного и паспортного контроля. Чтобы избежать возможных осложнений, сотрудник опергруппы Рафаэль Арнон, якобы попавший в автомобильную аварию, был помещен в больницу, где симулировал медленное выздоровление. Утром 20-го мая он почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы вернуться в Израиль и выписался из больницы, получив документы, разрешающие ему лететь на самолете. В эти бумаги и была вклеена фотография Эйхмана.

В тот же день Харэль, жертвуя безопасностью ради оперативности, развернул свой штаб прямо в кафетерии аэропорта «Эзейра». Рядом с ним постоянно находился сотрудник «Моссада», который заполнял и выдавал членам опергруппы фальшивые документы для выезда из Аргентины.

Самого Эйхмана в день вылета привели в порядок, и одели в форму служащего авиакомпании «Эль-Аль». Перед тем как отправиться в аэропорт, ему сделали инъекцию транквилизатора, после которой он плохо воспринимал, что происходит вокруг, но мог идти, поддерживаемый с двух сторон.

После этого опергруппа на трех машинах подъехала к служебному входу здания аэропорта. При этом часть израильтян, изображавших подвыпивших гуляк, распевала песни, а другая делала вид, что дремлет. Один из охранников аэропорта, глядя на них, сказал, что в таком состоянии они вряд ли смогут управлять самолетом. В ответ его заверили, что это члены запасного экипажа, и что они всю дорогу будут отсыпаться.

Пройдя проверку, машины с израильтянами беспрепятственно подъехали к самолету и поддерживаемого с двух сторон Эйхмана подняли на борт. А через несколько минут авиалайнер поднялся в воздух.

Экипаж самолета узнал о том, кто находится на борту, только после взлета. Тогда же Эйхмана обследовал врач, который установил, что укол транквилизатора не повредил ему, и что он может без осложнений перенести 22-часовой полет. Чтобы обеспечить безопасность, по указанию Харэля, дозаправку самолета произвели в Дакаре. Она прошла без каких-либо осложнений, и в 7-00 22-го мая самолет приземлился в Израиле.

Харэль сразу отправился к Бен-Гуриону.

— Я привез вам маленький подарок, — сообщил он премьер-министру.

Уже находясь в тюрьме, Эйхман дал следующую оценку действиям сотрудников «Моссада»:

— Мой захват был удачной охотой и осуществлен безукоризненно с профессиональной точки зрения. Моим похитителям приходилось сдерживать себя, чтобы не допустить расправы надо мной. Я позволяю себе судить об этом, так как я кое-что смыслю в полицейских делах.

Суд над Эйхманом начался 11-го апреля 1962 года. Во время судебного процесса он утверждал, что всего лишь выполнял приказы. Но его признали виновным в совершении преступлений против человечества и приговорили к смертной казни.

31-го мая 1962 года ровно в полночь Эйхман был повешен в тюрьме Рамле…

Он просил часть его праха захоронить в доме на улице Гарибальди. Но через несколько часов после смерти его прах был рассеян над морем, за границей территориальных вод Израиля, чтобы от бывшего «наци» не осталось и следа…

Среди сотрудников «Моссада» операция «Пеницилин» считается не менее значительной, нежели более известные и эффектные, как, например, поимка нацистского преступника Адольфа Эйхмана или освобождение заложников в Уганде. Итогом той операции стало похищение в Ираке в августе 1966 года самого лучшего по тем временам советского истребителя МиГ-21, состоявшего также на вооружении Египта и Сирии.

До недавнего времени широкая публика, как в Израиле, так и за его пределами, не знала всех подробностей угона самолета. Спецслужбы, как известно, не любят делиться своими секретами. Поэтому не удивительно, что реальные факты обрастали самыми невероятными подробностями. Например, откуда-то появилась багдадская красавица, являвшаяся агентом «Моссада». Пилот иракского МиГа влюбился в нее, у него раскрылись глаза на жестокости режима, и они улетели в Израиль. Словом, даже не голливудская, а индийско-турецкая клубничка на фоне «стальной птицы».

И вот ряд израильских газет поведали, по их словам, правду об операции «Пеницилин».

По причине, увы, печальной. В одной из стран Западной Европы в возрасте 58 лет скончался главный герой этой истории — иракский летчик Мунир Редфа, угнавший истребитель в Израиль…

…Апрель 1965 года. Командующий израильскими ВВС генерал Эзер Вейцман вызвал к себе шефа «Моссада» Меира Амита.

— Меирке! — сказал он без всяких предисловий. — Мне нужен живой МиГ-21.

— А я был бы не прочь выиграть первый приз в лотерею…

Но генерал не шутил.

— Это новейший самолет. От него может быть много бед…

Здесь необходимо напомнить, что в 1961 году Москва в обстановке максимальной секретности начала поставлять МиГ-21 арабским странам. К моменту прихода в марте 1963 года Амита в «Моссад» истребители этого типа входили в состав воздушных сил Египта, Сирии и Ирака. Западным странам ничего о них известно не было.

Для израильских ВВС было жизненно важно знать о МиГе все — скорость, вооружение, маневренность, оборудование, управление. Только при этих условиях израильские летчики могли научиться противостоять ему.

Москва отдавала себе отчет в том, что, разместив МиГ-21 за пределами СССР, она рискует. Поэтому летчиков для них отбирали очень придирчиво: только самых лучших и преданных.

Тем не менее, Израиль уже предпринимал неоднократные попытки обзавестись новейшей машиной, составлявшей главную ударную силу Египта, Сирии и Ирака. Первая была предпринята в 63-64 годах в Египте. Агенты «Моссада» вышли тогда на капитана египетских ВВС Махмуда Аббаса Хильми, который был холостяком и жил с матерью в Каире. Он был недоволен собственными властями за то, что ему приказали бомбить мирное население в Йемене. Египет помогал тамошнему режиму подавить повстанческое движение. Причем, для эффективности действий там применялись бомбы с нервно— паралитическим газом.

Египетскому летчику был предложен 1 миллион долларов и политическое убежище за похищение истребителя. В 1964 году он угнал в Израиль самолет. Но это оказался не МиГ-21, а старый Як, не представлявший никакой оперативной и разведывательной ценности. И хотя денег он не получил, ему предоставили политическое убежище и средства к существованию.

Хильми пытался «аклиматизироваться» в Израиле. Но это у него не получилось. Тогда «Моссад» помог ему изменить внешность при помощи пластической операции и под вымышленным именем поселиться в Аргентине.

Увы, летчик не умел (или не хотел) соблюдать конспирацию. Не успев прибыть в Аргентину, он послал матери в Каир открытку. Она немедленно попала в руки египетских контрразведчиков. В Буэнос-Айрес отправили группу агентов. Соблазнительная египтянка заманила бывшего капитана в свою квартиру, где он был оглушен и затем перевезен в египетское посольство. Оттуда его переправили в Каир, где и казнили.

Вторая попытка (также неудачная) имела место в 1965 году. И тоже в Египте. Но тут летчики-оппозиционеры вообще не захотели иметь дело с израильтянами.

Казалось, что у «Моссада» не было никаких перспектив. Тем более, что просьба Вейцмана прозвучала не в самый лучший период для израильской разведки. Шла черная полоса: аресты агентов Вольфгана Луца в Каире и Эли Коэна в Дамаске. Но…

Некоторое время спустя после разговора Амита с Вейцманом в здание израильского посольства в Париже вошел неизвестный человек. Он попросил разрешения встретиться с военным атташе. Того в этот момент не было на месте, поэтому посетителя принял второй секретарь.

Незнакомец объяснил, что один из его друзей в Ираке просил передать: если израильтяне хотят получить советский МиГ, им следует позвонить в Багдад и попросить к телефону Джозефа. Он все устроит…

Израильский дипломат, естественно, очень удивился и даже развеселился. Однако попросил дополнительную информацию. Но посетитель на это ответил, что ничего больше сообщить не может, пожал дипломату руку и покинул посольство, так и не назвав своего имени. В распоряжении израильтян оставались имя «Джозеф» и номер телефона в Багдаде.

Молодой дипломат написал отчет об этой встрече и передал его резиденту «Моссада».

Некоторое время спустя телеграмма легла на стол Меира Амита.

В отличие от своих заместителей он отнесся к информации весьма серьезно. «Каким бы невероятным эпизод в Париже ни казался, пренебрегать им нельзя, — решил Амит. — Надо звонить в Багдад». Самым опасным в этом деле шефу «Моссада» представлялась возможность попытки противника таким примитивным способом заманить израильтян в западню. Поэтому никто из действовавших в Ираке агентов звонить по телефону не мог. Более того, агенту в Багдаде даже нельзя было поручить проверить номер. Иракцы могли это предусмотреть.

План, составленный начальником оперативного отдела Михаэлем Шароном, исходил из предпосылки, что это — западня. Следовательно, в Багдад должен отправиться человек совершенно посторонний, но разумный и достаточно опытный, чтобы на месте установить контакт и выслушать предложение. Об израильской разведке такой агент не должен знать ничего, что могло бы ее скомпрометировать, если его, скажем, начнут пытать. Тот, кто получит это задание, считал Шарон, должен быть предупрежден, что идет на верную смерть.

Амит нашел подходящего для этого задания кандидата. Тренированный парашютист, выпускник Иерусалимского университета, свободно говоривший по-арабски и по— английски. Звали его — Иосиф Мансор. В области разведывательной деятельности, однако, сколько-нибудь серьезного опыта у него не было. Тем не менее, лучшего кандидата и представить было трудно.

Его пригласили к Амиту и Шарону. Они рассказали ему о предстоящем задании, не скрыв опасностей, которым он будет подвергаться в Багдаде. Амит подчеркнул, что никто не стал бы предлагать задание, которое кажется таким нелепым, если бы его цель не была столь важна. Шарон изложил смысл сказанного Амитом в более грубой и откровенной форме:

— В данный момент, — сказал он, — этот МиГ важнее, чем ваша жизнь.

Мансору было предложено подумать. Но думать он не стал и тут же согласился выехать в Ирак.

Четыре месяца спустя Мансор под видом англичанина, специалиста по рентгеновскому оборудованию (его наскоро подучили в Израиле) прилетел в Багдад. В течение недели он посещал госпитали и официальных лиц в министерстве здравоохранения, предлагая свое оборудование. Все это время он готовил себя к тому единственному телефонному звонку, ради которого приехал. Наконец, он понял, что откладывать больше невозможно…

Чтобы как-то обезопасить себя, он пригласил двух сотрудников министерства пообедать с ним в одном из лучших ресторанов. Во время обеда он извинился и вышел, сказав, что ему надо позвонить по телефону.

Он набрал номер. Трубку сняли, и он попросил Джозефа. Мысленно Мансор настроился на то, что ответит сразу Джозеф. Поэтому вопрос «Кто говорит?» смутил его. Запинаясь, он ответил: «Друг из другого города». И тут же сообразил, что выразился неудачно. В течение минуты он судорожно сжимал трубку в потной ладони. Наконец, Джозеф подошел к телефону.

С Шароном они условились, что он скажет следующее: «Я был рад познакомиться с вашим другом. Может быть, мы встретимся и обсудим наши дела?» Но едва он услышал голос собеседника, тут же обо всем забыл и произнес: «Вы и есть Джозеф?» Тот в отличие от Мансора, совершенно спокойный, спас положение: «А вы — тот джентльмен, который встречался с моим другом?» Мансор пробормотал что-то утвердительное.

Они условились о встрече в одном из центральных багдадских кафе в 12-00 на следующий день.

Чтобы успокоиться после разговора, Мансору пришлось зайти в туалет. Он понимал, что нарушил все без исключения инструкции, данные ему в Тель-Авиве. Это он, Мансор, а не Джозеф, должен был предложить место и время встречи. Он даже подумал, не позвонить ли еще раз, чтобы исправить сделанные им оплошности. Но сообразил, что это будет совсем уж нелепо.

На следующий день, сидя под тентом в кафе в центре Багдада, он осознал, что нарушил еще одну, и, причем, самую важную инструкцию. Джозеф не только указал ему место встречи, но спросил, как Мансор будет одет. Ему самому надо было поинтересоваться, как выглядит Джозеф.

Он чуть не свалился со стула, когда точно в 12-00 напротив него опустился человек, который тут же с улыбкой отрекомендовался как Джозеф. Ему было лет шестьдесят. Лицо смуглое, в глубоких морщинах. Белоснежные волосы великолепно обрамляли лицо. Но костюм на нем был, казалось, с чужого плеча.

Они заказали черный кофе. И для Джозефа какие-то пирожные. При этом Джозеф рассматривал Мансора очень внимательно.

— Спасибо, что пришли, — сказал Джозеф.

— Мы очень заинтересованы в товаре, о котором упоминал ваш друг, — ответил Мансор.

— Это будет очень дорого вам стоить, — заметил старик и добавил: — Потребуется много времени. Но я думаю, что это возможно…

Мансор решил подойти к этому вопросу с другой стороны.

— Мои друзья не могут себе представить, как вы можете рассчитывать на успех, — признался он. — Уже многие пытались это сделать. Но безуспешно…

В ответ Джозеф улыбнулся и предложил встретиться на следующий день. В более спокойной обстановке, в уединенном месте, на скамье в парке.

Сидя на другой день на этой скамье, Мансор выслушал рассказ Джозефа.

Он родился в бедной семье иракских евреев. В десятилетнем возрасте его отдали в услужение в семью богатых иракцев-христиан. Он никогда не учился в школе. Едва умел читать и писать. Но с годами занял в семье, на которую работал, особое положение. Хотя он оставался слугой, постепенно сложилось так, что все члены семьи всегда обращались к нему за советом и помощью. Никто и ничего от него не скрывал. Ни одна семейная встреча не обходилась без него. Его слово на этих встречах было решающим. Он стал для них духовным отцом. Нынешний глава семьи вырос у него на руках. Джозеф благословил его на брак и потом растил его детей.

Однако два года назад произошло событие, которое изменило всю его жизнь. Между ним и главой семьи возникла ссора. Разгорячившись, хозяин дома сказал, что он, Джозеф, малограмотный человек и вне его семьи — ничто. Через несколько часов, опомнившись, он извинился. По арабскому обычаю, в знак примирения, они обнялись.

Джозеф, однако, понял, что его хозяин прав. Он действительно существовал только потому, что имел отношение к этой семье. Обдумав положение, он решил, что так быть не должно. Вот тут-то он и вспомнил о своем еврейском происхождении, о котором практически забыл. У него не было знакомых среди евреев. Более того, к Израилю он испытывал типичные для иракцев чувства. Джозеф начал искать своих соплеменников.

Он нашел местного раввина, который познакомил его с Библией и основами еврейской религии. Джозеф вошел в состав небольшой группы, члены которой собирались раз в неделю, чтобы обсудить вопросы, связанные с иудаизмом, поговорить об Израиле. Все они, по наблюдениям Джозефа, чувствовали себя связанными с еврейским государством прочными духовными узами, хотя эмигрировать туда не собирались.

Постепенно Джозеф стал разделять их чувства. Его преданность семье не ослабела, но и обретенное чувство любви к Израилю было глубоким. Вскоре он понял, каким образом сможет оказаться полезным и семье, и Земле Обетованной.

Иракское правительство стало преследовать христиан — религиозное меньшинство в стране. На очередном собрании членов семьи ее глава сообщил, что многие из его друзей арестованы по обвинению в выдуманных преступлениях. Их семью могла ожидать такая же участь.

— Если бы мы имели возможность уехать… — сказал он.

Его старший сын Мунир Редфа никаких трудностей не знал. Он воспитывался среди арабов, учился в арабских школах и был иракцем в большей степени, чем сами иракцы. По профессии он был летчиком и занимал должность заместителя командира эскадрильи. Одним из первых он был отобран для обучения в ВВС США. Затем его послали в СССР учиться летать на новейших самолетах. Он был на прекрасном счету, и ему доверили управление МиГ-21.

Его рассказы об этом чуде-истребителе и рассуждения о том, что израильтяне охотно заплатили бы миллионы за возможность рассмотреть его, заставили Джозефа задуматься над этой ситуацией. Ему казалось, что он сможет убедить Мунира доставить самолет в Израиль. Разумеется, в обмен на согласие израильтян вывезти семью в безопасное место и обеспечить средствами, которые позволили бы им жить также безбедно, как они привыкли жить в Багдаде.

Надо признать, что Джозеф отличался способностью находить простые решения для самых сложных проблем. Когда один из его друзей отправился в Европу, он попросил того зайти в израильское посольство и передать его предложение. После этого он стал ждать. В полной уверенности, что израильтяне откликнуться.

Мансор спросил его, сколько денег потребуется для семьи. Джозеф все это уже обдумал — 500 тысяч фунтов стерлингов. Для себя он не просил ничего…

Через неделю Мансор уже докладывал Меиру Амиту о результатах поездки в Багдад. За время общения с Джозефом он проникся к нему доверием. Однако, ему трудно было убедить в этом заместителей шефа «Моссада». Самого Амита убеждать не пришлось.

Два месяца спустя Мансор снова отправился в Ирак, чтобы выяснить, как Джозеф предполагает осуществить эту операцию. Тот решил предложить главе семьи отправить на лечение в Швейцарию дядю, который пользовался у властей полным доверием и мог легко получить разрешение на выезд. Дело «Моссада» позаботиться о том, чтобы в Швейцарии его ждал солидный аванс. Тогда он сможет послать в Багдад телеграмму, предупреждающую о том, что израильтянам можно доверять.

На вопрос, какую сумму дядя будет считать достаточной, Джозеф назвал 250 тысяч. Мансора потрясла эта огромная сумма. Но Джозеф спокойно объяснил, что летчик примет предложение только в том случае, если будет уверен, что семья вполне обеспечена.

— Дело в том, — пояснил Джозеф, — что, несмотря на дискриминацию политического характера, уровень жизни семьи в Ираке намного выше, чем могут представить себе в Израиле. Поэтому, скорее всего, они рискнут остаться в Ираке, чем быть стесненными в средствах за пределами страны.

В «Моссаде» эти рассуждения были встречены скептически. Коллеги Амита стали уговаривать его забыть об этой идее. Но он не согласился, ибо рассуждал так. Израиль рискует потерять полмиллиона фунтов. Это с одной стороны. А с другой, он все же может заполучить МиГ-21. Игра стоила свеч…

Кабинет министров утвердил операцию «Пеницилин» без помех. Шеф «Моссада» поставил в известность начальника генерального штаба Ицхака Рабина, который горячо его поддержал. Для военных эта операция значила больше, чем все операции разведки, проведенные ранее.

Разработку операции поручили Михаэлю Шарону. Он начал с того, что удалил из Ирака почти всю агентурную сеть, которая создавалась годами. Он не хотел рисковать. После этого он создал пять оперативных групп.

Первая состояла из Иосифа Мансора и радиста. Они должны были жить в Багдаде и организовать там бизнес. В задачу Мансора входило поддерживать контакты с Джозефом.

Вторая группа, состоявшая из четырех человек, должна была также обосноваться в Багдаде с целью оказания помощи Мансору. Но он об этих людях ничего не знал. Он имел возможность общаться с ними через тайники, в которых оставлял письма и получал указания. В случае неудачи эта группа должна была вывезти Мансора и радиста из страны или взять на себя их функции, если ситуация сложится так, что Мансор потеряет над ней контроль.

Группа номер три, включавшая трех человек, направлялась в Багдад на два-три месяца для наблюдения за членами семьи Мунира Редфы.

Четвертая группа состояла из шести агентов военной разведки и была направлена в Курдистан. Предполагалось, что именно курды будут содействовать вывозу семьи за пределы Ирака.

Пятая группа обосновалась в Иране. Она должна была также принять участие в эвакуации семьи.

В Вашингтон и в Турцию тоже были направлены агенты с дипломатическими поручениями. Нужно было обеспечить, если это понадобиться, возможность посадки и заправки самолета.

«Моссаду» было известно, что советские военные специалисты, опасаясь угона, на время тренировок заполняли баки только наполовину.

Джозеф между тем выжидал благоприятного момента для переговоров с семьей своего хозяина. Кроме того, он хотел уточнить, сколько членов семьи Израиль готов вывезти. Ибо выяснилось, что речь идет не о муже, жене и детях, как предполагали израильтяне, а о целом клане — дедушках, бабушках, тетях, дядях, племянницах и племянниках, а также о двух старых слугах.

В Израиле согласились, хотя понимали, что вывоз клана — дело не шуточное. Но Джозеф опять нашел простое решение проблемы. Он посоветовал организовать отъезд так, чтобы большинство членов семьи не знали, куда они едут.

Переговоры он начал с главы семейства, которого убедил в реальности своего предложения. Затем подошла очередь Мунира Редфы. Сначала тот пришел в ужас. Но постепенно осознал, что только таким образом сможет обеспечить себе и своей семье благополучное будущее.

Чтобы подкрепить решимость Редфы, ему предложили посетить… Израиль. Сначала он отправился в Париж (для начальства — в отпуск) в сопровождении агента «Моссада» — красивой женщины, имевшей американский паспорт. В Париже его снабдили фальшивыми документами и самолетом израильской компании «Эл-Ал» доставили на Землю Обетованную.

24-го января 1966 года Редфа в сопровождении «моссадовцев» прибыл на израильскую авиабазу Хацор. Там он встретился с командующим ВВС Мордехаем Ходом, сменившим на этом посту Эзера Вейцмана, и шефом «Моссада» Меиром Амитом. Последний убедил иракского летчика в том, что его бегство и вывоз семьи подготовлены надлежащим образом. В ходе этой встречи Редфа был поражен обширностью информации, имевшейся у израильских спецслужб, относительно ВВС Ирака и работавших в них советских инструкторах.

В тот же день Редфа вместе с командиром авиабазы полковником Шломо Барекетом облетели на тренировочном самолете центр страны, включая бывшие тогда под властью Иордании Иудею и Самарию. Израильский полковник наметил для иракского летчика оптимальную трассу перелета с востока.

Вечером Редфе показали Тель-Авив и Яфо. Во время ужина были согласованы все детали связи и шифровальные коды. Правда, была одна загвоздка. На базе, где служил Редфа, располагались только самолеты МиГ-17, уже хорошо известные «Моссаду». Новые же МиГ-21 находились на центральной базе под Багдадом. Редфа заявил, что сумеет добиться перевода.

На следующий день его тайно доставили в Европу на борту самолета «Эл-Ал». Из аэропорта он вышел переодетым и загримированным, с чужими документами. Эта поездка укрепила его уверенность в том, что на израильтян можно положиться.

17-го февраля 1966 года из Ирака пришла открытка в адрес европейской резидентуры «Моссада». Английский текст гласил:

Спустя два месяца была получена еще одна открытка:

Последняя открытка от 17-го июля гласила:

Теперь Михаэль Шарон и его агенты взялись за нелегкую задачу по вывозу за рубеж семьи иракского летчика. Для проведения этой операции (кодовое название — «Совок») были выделены большие силы и крупные средства. Риск был слишком велик, и поэтому нельзя было допустить ни малейшей возможности провала.

Как и предполагалось, дядя Мунира без труда получил разрешение на выезд в Швейцарию на лечение. Там он получил деньги, которые «Моссад» перевел на секретный счет в один из банков, и отправил Джозефу открытку, сообщив условным кодом, что израильтяне свои обязательства выполнили.

После этого врач (друг семьи) выдал медицинскую справку, в которой было указано, что сыну Мунира Редфы срочно необходимо лечение в Лондоне, куда он и выехал в сопровождении матери. Через два дня агенты «Моссада» при содействии курдских повстанцев вывезли остальных членов семьи в Иран, с которым в то время у Израиля были прекрасные отношения. Из Тегерана их доставили в Тель-Авив и сообщили об этом иракскому летчику.

Оставался последний, заключительный этап операции…

В «Моссаде» понимали, что в случае успеха скрывать побег иракского летчика на новейшем истребителе долго не удастся. Сведения же о причастности к побегу израильских спецслужб, во-первых, вызвали бы у Ирака желание отомстить. К осуществлению такой мести немедленно присоединилось бы немалое число желающих — Египет, Сирия и прочие «заклятые» соседи еврейского государства. А что такое арабский террор в Израиле знали слишком хорошо.

Но даже не угроза мести со стороны арабов вызывала тревогу израильтян. Куда больше они опасались резкого ухудшения отношений с Советским Союзом (напомню, что события развивались до «шестидневной войны» 1967 года, когда между Израилем и СССР существовали полномасштабные дипломатические отношения). Тем более, что, несмотря на откровенно проарабскую позицию Москвы, израильское руководство всячески стремилось к сближению с СССР. В Тель-Авиве отдавали себе отчет в том, какой гнев в Кремле вызовет известие о похищении новейшей модели советского истребителя.

Словом, было необходимо принять все меры к тому, чтобы побег капитана иракских ВВС ни в коем случае не связывался с «Моссадом». Оптимальной представлялась следующая версия: Мунир Редфа бежал из Ирака по личным причинам. Самолет им специально не выбирался. На каком летчик совершал тренировочные полеты, тот и использовал. Иными словами, целью было бегство, а не похищение истребителя. Израиль выбран пилотом лишь по причине удобного расположения.

За реализацию «дымовой завесы» взялся Шломо Коэн. В 50-е годы он был резидентом «Моссада» в Каире, а в момент описываемых событий заведующим архивами израильских спецслужб. К тому же, он был художником-графиком.

5-го августа 1966 года в одно из почтовых отделений Тель-Авива пришло письмо из Ирака. В нем иракский летчик Мунир Редфа сообщал о своем намерении покинуть страну по личным мотивам и укрыться в Израиле. Далее он «писал», что отправляет это письмо на израильский адрес, случайно обнаруженный в еженедельнике «Таймс».

Любой эксперт, если бы такой был приглашен, подтвердил бы, что письмо написано рукой капитана Редфы на бумаге иракского производства. В действительности, писал все это Шломо Коэн, а бумага была закуплена по каналам «Моссада».

Поскольку операция проводилась в глубокой тайне и круг посвященных был чрезвычайно узким, существовала еще одна опасность. Появление в воздушном пространстве Израиля чужого истребителя могло вызвать тревогу в войсках ПВО, которые могли сбить нарушителя. Следовательно, во избежание такой ситуации, от самой границы иракский МиГ должен был сопровождаться израильским самолетом. Для этого был выбран один из лучших летчиков майор Ран Пеккер-Ронен, впоследствии бригадный генерал авиации.

И вот наступило воскресенье 14-го августа 1966 года. Капитан Мунир Редфа, служивший уже под Багдадом, готовился к обычному тренировочному полету. Как правило, эти полеты проводились в пустынных восточных областях Ирака. Никаких подозрений ни у командования, ни у обслуживающего персонала базы Редфа не вызывал. Напротив — его рапорт о переводе, это явное желание освоить новую технику рассматривались как образец патриотической лояльности.

Заняв место в кабине МиГ-21, капитан дал знак техникам. Через несколько минут он набрал высоту, и лег на заданный курс. Для перелета в Израиль нужно было его изменить. Редфа приготовился сделать это, но…

Внезапно кабина самолета заполнилась едким дымом. Похоже, где-то замкнуло электропроводку. Редфа решил не рисковать, и вернулся на базу.

Напряжение в «Моссаде» достигло предела. Ведь никакой связи с летчиком не было. Оставалось только ждать. «Мираж» майора Пеккер-Ронена находился в готовности. Руководство разведки провело бессонную ночь. Семья Редфы также находилась в полном неведении о том, как развиваются события.

Следующий тренировочный полет состоялся 15-го августа. На этот раз все обошлось без происшествий. Поднявшись в воздух в 7-30 утра, капитан взял курс на восток, затем резко изменил его, и на низкой высоте пересек границу с Иорданией. Ни иракские, ни иорданские службы ПВО не обнаружили нарушителя.

Над северным районом Мертвого моря его уже ждал самолет Рана Пеккер-Ронена.

«Мираж» проводил МиГ-21 до базы в Хацоре. Его колеса коснулись взлетно-посадочной полосы в 7-55. Весь полет продолжался 25 минут.

В тот же день, как только о дерзком побеге стало известно в Ираке, были арестованы несколько офицеров — командиров капитана Редфы. После недолгого разбирательства их всех расстреляли.

Сам же Мунир Редфа был принят в Израиле как герой. Его доставили на вертолете в тель— авивский аэропорт Сде-Дов, где находились премьер-министр Леви Эшколь, начальник генерального штаба Ицхак Рабин, командующий ВВС Мордехай Ход и шеф «Моссада» Меир Амит. Иракского летчика сразу представили журналистам на срочно собранной пресс-конференции. Здесь же было продемонстрировано письмо, якобы написанное пилотом.

В скором времени специалисты из израильских и американских ВВС сумели раскрыть «тайны» МиГ-21. Это обстоятельство весьма помогло израильским летчикам в ходе «шестидневной войны» в июне 1967 года, когда им приходилось сражаться против египетских, сирийских и иракских МиГов.

Мунир Редфа стал пилотом частной нефтеперерабатывающей кампании на нефтепромыслах в Синае. Он получал приличную зарплату и солидное пожизненное пособие. Короче, был вполне счастлив и доволен жизнью.

Увы, его удовлетворенность не разделялась близкими. В отличие от самого Редфы, ни его жена, ни дети так и не смогли адаптироваться в Израиле. Они чувствовали себя чужими, забрасывали «Моссад» бесчисленными жалобами и требованиями. В 1969 году Редфа, поддавшись давлению семьи, обратился к руководству секретной службы с просьбой о переезде в другую страну.

Вскоре семье Редфы было предоставлено тихое и спокойное убежище. В стране также немало обязанной иракскому летчику. Там он и прожил до конца своей жизни…

Некоторые зарубежные авторы утверждают, что Мунира Редфу к бегству склонила красивая еврейка американского происхождения, работавшая на «Моссад». В действительности иракского летчика склонил к бегству Джозеф Максу — слуга, работавший в их доме…

5-го сентября 1972 года во время 20-й Олимпиады в Мюнхене боевики организации «Черный сентябрь» осуществили в 4 часа 25 минут утра вооруженное нападение на корпус в олимпийской деревне, располагавшейся на Коннолиштрассе, 31, где проживала команда Израиля. Итог — 11 убитых спортсменов и тренеров.

Сразу же после мюнхенской трагедии премьер-министр Голда Меир публично пообещала развернуть войну с целью мщения. В ней, по ее словам, Израиль «будет бороться с упорством и умением на обширной, опасной и, имеющей жизненно важное значение, линии фронта».

Похороны погибших спортсменов вылились в событие общенационального значения. Голда Меир на них не присутствовала. Официальная версия гласила, что «премьер— министр находится в трауре по поводу смерти старшей сестры».

На следующий день после похорон она пригласила в свою иерусалимскую резиденцию шефа «Моссада» генерала Цви Замира и личного советника по вопросам терроризма Аарона Ярива. Кстати сказать, он родился в Москве, а затем вместе с родителями перебрался в Израиль.

— Евреи одиноки в этом мире, — заметила Меир. — Так было всегда… Поэтому защищать себя они должны сами.

Премьер-министр сделала небольшую паузу и, пристально взглянув в глаза генералам, продолжила:

— Хочу, чтобы вы знали. Я приняла решение о начале возмездия. Это мое решение и всю ответственность я беру на себя… Готовьте своих парней!

— С этого момента, — сказал Замир, — Израиль переходит в наступление в этой ожесточенной, мучительной и кровавой войне.

— Что будем делать, если ситуация изменится к худшему? — вдруг засомневалась глава правительства.

— Она уже изменилась к худшему, — ответил Ярив. — Израиль не может допустить того, что случилось в Мюнхене.

Действия «Черного сентября» повлекли за собой кардинальные изменения в статусе «Моссада». Его бюджет был без промедления увеличен вдвое. Вскоре в отделе спецопераций была создана группа, которой поручили организацию убийств в странах Европы и Ближнего Востока. Были тщательно проанализированы досье террористов и их лидеров. Уничтожению подлежали только те, кто этого заслужил.

Первым в списке на уничтожение значился Али Хасан Саляме — начальник оперативного отдела организации «Черный сентябрь», больше известный как Абу-Хасан и проходивший в оперативных документах «Моссада» под именем «Красный принц».

…6-го июня 1967 года началась третья арабо-израильская война. С первых минут боевых действий превосходство Армии обороны Израиля было явным. Несколько часов спустя после начала войны в небольшое здание, расположенное на тихой улице иорданской столицы, в котором размещался призывной пункт организации ФАТХ, вошел молодой человек.

— Я только что прибыл из Кувейта, — сообщил он. — Я хочу сражаться.

Дежурный офицер поднял глаза на незнакомца. Перед ним стоял удивительной красоты молодой человек с длинными густыми волосами, спадавшими до плеч. У него был широкий лоб, черные, как угли, глаза, прямой нос и пухлые губы. Худощавый, среднего роста, он был одет во все черное: модная шелковая рубашка и не менее модные брюки. На шее — тяжелая золотая цепочка.

— Имя? — спросил офицер.

— Саляме, — ответил он и уточнил: — Али Хасан Саляме.

Это имя ничего не говорило дежурному, но он внес его в список.

Но когда некоторое время спустя лидер ФАТХа Ясир Арафат увидел в списках имя Али Хасана Саляме, его охватило волнение. Он хорошо знал Саляме-старшего. И не только знал: они вместе сражались против израильтян во время первой арабо-израильской войны в 1948 году. Больше того, они были дальними родственниками.

Али Хасан Саляме родился в Рамле — городке между Тель-Авивом и Иерусалимом. Он принадлежал к палестинской аристократии. Его отец — шейх Саляме, был активным борцом арабского сопротивления задолго до создания государства Израиль. Он участвовал в рейдах на еврейские поселения в Палестине и в 1948 году в разгар первой арабо-израильской войны погиб от взрыва фугасной бомбы.

Али Хасану было тогда шесть лет. Некоторое время спустя родилась сестра, которой дали имя — Джихад, что в переводе с арабского означает «священная война». Его мать, твердого характера женщина, родственники и друзья семьи с раннего детства рассказывали ему об отце-герое, о борьбе, которую он вел, о трагической судьбе палестинцев, многие из которых по вине израильтян превратились в беженцев. Мать хотела, чтобы сын продолжил дело отца.

Позднее Али Хасан признается:

— Влияние отца стало для меня личной проблемой. Я рос в семье, которая считала вооруженную борьбу против израильтян наследством, которое должно передаваться из поколения в поколение. Мое воспитание было политизированным. Я жил делом Палестины. Моя мать хотела, чтобы я стал вторым Хасаном Саляме.

Но Саляме-младший считал этот довод неубедительным. У него не было ни малейшего желания кому-то мстить, и поэтому он упорно сопротивлялся просьбам своей матери включиться в борьбу.

— Я хотел быть самим собой, — объяснил он позднее. — А мне все время напоминали, что я сын Хасана Саляме, что я должен быть на высоте и т. д. Это создавало мне большие проблемы.

С детства Саляме-младший разрывался между жизненными ценностями, которые ему прививали в семье, и ежедневной действительностью Бейрута, где они тогда жили. Дома ему напоминали о его аристократическом происхождении, а в школе, среди сверстников, палестинец считался синонимом ссыльного, отверженного беженца, отбросом общества.

Семья жила в достатке. Все, что можно было купить за деньги, покупалось. Али Хасан жил в хорошем доме, находившемся в престижном районе ливанской столицы Ашрафие, учился в привилегированном колледже «Макассед». Когда ему исполнилось 14 лет, мать отправила его учиться в колледж Бир-Зейт, расположенный на западном берегу реки Иордан, тогда еще не оккупированном израильтянами.

В 1958 году из-за начавшейся гражданской войны в Ливане семья перебралась в Каир, где Али Хасан закончил среднюю школу. Затем он отправился в Германию, чтобы продолжать образование. Там он учился на инженера в различных университетах.

Уже тогда он потянулся к красивой жизни. Тратил значительные суммы на одежду, предпочитая черный цвет. Любил изысканные блюда и вина, спортивные машины и красивых женщин. Почти каждый день ходил в спортивный зал заниматься «боди— билдингом». И через некоторое время заметно увеличил свою мускулатуру. Он также увлекся каратэ, что впоследствии придало ему уверенность в себе.

В 1963 году Али Хасан вернулся в Каир. Чтобы порадовать мать, он женился на девушке, которую та ему выбрала. Это была скромная девушка из семьи муфтия аль-Хусейни. Но, даже женившись, он продолжал вести жизнь «плей-боя», проводя большую часть времени в ночных клубах Каира.

Первого сына он назвал в честь отца — Хасаном.

Под нажимом матери вступил в Организацию освобождения Палестины. Ему поручили канцелярскую работу в бюро ООП в Кувейте. Однако «шестидневная война» круто изменила его жизнь…

В Аммане Али Хасан познакомился с одним из соратников Ясира Арафата Салахом Халефом, больше известным как Абу-Аяд, который возглавлял военную разведку ФАТХа.

Первым заданием, которое Абу-Аяд поручил Саляме, — поиск в рядах организации израильской агентуры. Али Хасан начал изучать личные дела бойцов ФАТХа. В течение года ему удалось разоблачить около 20 израильских агентов.

…23-го июля 1968 года трое палестинцев захватили пассажирский самолет израильской авиакомпании «Эл—Ал», выполнявший рейс по маршруту Рим — Тель-Авив. Это был первый захват самолета, открывший новую страницу в израильско-палестинском противостоянии. Операцию разработал Али Хасан Саляме, а осуществили бойцы организации Народный фронт освобождения Палестины, которую возглавлял Жорж Хабаш.

Затем, в ноябре 1971 года, он провел операцию, в результате которой был убит иорданский премьер-министр Васфи Тель. Вскоре он спланировал и осуществил новую операцию: покушение на посла Иордании в Лондоне Зеида Ар-Рифаи. Однако тот был только ранен, а покушавшийся сумел скрыться. Некоторое время спустя последовали новые операции против представительств Иордании и ее представителей в разных странах мира.

Надо сказать, что в Израиле к операциям «Черного сентября» отнеслись почти равнодушно. Прежде всего потому, что они были направлены против Иордании. Кроме того, Израиль в это время был занят проблемой терроризма в оккупированном секторе Газа. Лишь после того, как боевики «Черного сентября» захватили в начале мае 1972 года пассажирский лайнер авиакомпании «Сабена» и приземлились в израильском аэропорту Лод, в Тель-Авиве сообразили, что имеют дело с весьма серьезной организацией.

Захваченные террористки Тереза Хальса и Рима Таннус в ходе допроса упомянули имя Али Хасана Саляме. Только после этого руководители военной разведки, «Моссада» и ШАБАКа дали указание своим подчиненным собрать всю информацию об организации «Черный сентябрь», Али Хасане Саляме и других лидерах. Но израильские секретные службы, считавшие себя лучшими в мире, сели в лужу. Тогда они не добыли никакой информации о «Черном сентябре».

…30-го мая 1972 года трое молодых японцев, прибывших в израильский аэропорт Лод из Рима, вдруг начали бросать ручные гранаты и стрелять из автоматов в толпу пассажиров, заполнивших зал для приезжих. 24 человека были убиты. Среди них 16 католиков— пилигримов из Пуэрто-Рико и семеро израильтян. Еще 78 человек получили ранения. Как выяснилось, террористы принадлежали к организации, известной под названием «Японская Красная Армия». О том, что между ними и палестинцами существовала связь, «Моссаду» было известно давно.

Сразу же после трагедии в аэропорту Лод Замир с одобрения правительства начал проведение ответных операций возмездия. Через два дня от взрыва бомбы погиб 36— летний ливанский поэт и писатель Гасан Канафани. К несчастью, совершенно случайно с ним в машине оказалась его 17-летняя племянница. 25-го июня 1972 года 29 — летний Бассам Абу Шариф, офицер связи Народного фронта освобождения Палестины, распечатал присланный ему на дом конверт. Последовал взрыв. Шариф полностью потерял зрение на один глаз.

Итак, еще задолго до трагедии в Мюнхене, Израиль продемонстрировал свою решимость мстить. И все же смерть Гасана Канафани и попытка убийства Бассама Шарифа были восприняты как единичные акции, а не свидетельство, указывающее на новое направление в политике Израиля по отношению к террористам.

Все изменилось после кровавой драмы на 20-й Олимпиаде.

Справедливости ради следует отметить, что изменение позиции руководителям «Моссада» далось нелегко. Нет, ни Замира, ни Ярива не волновала этическая сторона вопроса. С их точки зрения люди, задумавшие и осуществившие убийство в Мюнхене, сами лишили себя права на жизнь. Они опасались лишь осложнений, связанных с последствиями таких операций.

Через неделю после похорон израильских спортсменов некто Мохаммед Раббах позвонил в израильское посольство в Брюсселе. Он попросил к телефону дипломата (в действительности кадрового офицера «Моссада») Задока Офира.

— Необходимо срочно увидеться, — сказал звонивший. — У меня есть для вас информация о террористических организациях и, прежде всего, о «Черном сентябре».

Раббах был ему известен.

20-го мая 1971 года в посольство Израиля в Бельгии пришло письмо, написанное по-арабски. Оно пришло из тюрьмы Арнхем, и было подписано Мохаммедом Раббахом, заключенным № 3382 из камеры 81. «Я в вашем распоряжении, — говорилось в письме. — Готов служить вашим интересам. Мне сказали, что если я найду деньги, то смогу покинуть страну в течение 48 часов».

«Моссад» провел расследование и установил, что Раббах мелкий преступник, который был постоянным «клиентом» бельгийских и голландских тюрем. Но израильтяне решили не отвечать на письмо. Было странно, что араб сам предлагает услуги. Тем более, что все письма заключенных прочитываются.

Но Раббах не успокоился. Он отправил множество писем в израильские посольства в разных странах. Он сообщил, что является членом организации ФАТХ, имеет псевдоним «Сакер Абу-Лейл». Он также сообщил, что был офицером марокканской армии, но покинул Марокко, поскольку находился в оппозиции королевскому режиму.

Итак, Офир и Раббах встретились вечером в кафе «Принц».

— Я все принес, — сказал марокканец.

Он опустил руку в боковой карман и вынул… пистолет. Прозвучали четыре выстрела.

Раббах скрылся.

Каким-то чудом Офир выжил. Но теперь у израильских спецслужб исчезли всякие сомнения: «Черный сентябрь» начал новую войну против государства Израиль, «Моссада» и его представителей.

Вскоре «Моссад» составил список, в который вошли 13 человек — «мозговой трест» палестинской террористической организации. Иными словами — это был смертный приговор. Во главе операции по ликвидации Саляме «Моссад» поставил опытного сотрудника Майка Харари, который подписывал оперативные документы коротко:

«Майк».

Вопрос о ликвидации Саляме для израильских спецслужб стал наиболее важным. Во— первых, он шел в списке смертников под номером один. Во-вторых, в «Моссаде» считали, что именно он был ответственен за убийство спортсменов в Мюнхене. Правда, уверенности в том, что эту идею выдвинул Саляме у руководителей «Моссада» быть не могло. Но у них было достаточно данных, свидетельствующих о том, что именно он разрабатывал план мюнхенской операции и координировал действия ее участников. Больше того, само понятие «террорист» ассоциировалось в то время в Израиле с именем Саляме.

План возмездия был лишь одним из элементов в политике контртеррора Аарона Ярива и Цви Замира. Они отдавали себе отчет в том, что теперь им противостоит прекрасно подготовленный и профессионально обученный противник, ликвидировать которого будет нелегко.

Да и сам Саляме был достаточно умным и ловким человеком. Он никогда не жил подолгу на одном месте. Для этого в его распоряжении был целый набор дипломатических паспортов. В частной жизни он придерживался одного стиля, не слишком его разнообразя, хотя и жил в полном достатке. Он был осторожен и старался не обращать на себя внимание. Хорошо обученные телохранители всегда находились неподалеку.

Больше того, Саляме хотел не только избежать встречи с агентами «Моссада», но одновременно выставить Израиль в черном свете. Для начала он нашел нескольких добровольцев, которые согласились дать себя завербовать израильской разведке. В их задачу входило сообщить несколько дат и мест, где Саляме якобы планировал остановиться. Это были, конечно, ложные маршруты. Но один из таких маршрутов привел агентов «Моссада» в небольшой норвежский городок Лиллехаммер, расположенный неподалеку от Осло.

…В начале июля 1973 года «Моссад» получил информацию, из которой следовало, что Саляме должен прибыть в Норвегию для организации сети ячеек «Черного сентября». Его связным назначен Кемаль Бинамен — палестинец, живший в Женеве.

«Моссад» спешно создал «ударный отряд», в который было включено 14 человек. Двое занимались непосредственно Саляме, двое обеспечивали прикрытие, еще двое отвечали за всю подготовку. Кроме того, в группе был офицер связи, шесть оперативных сотрудников и руководитель. Им был уже упоминавшийся «Майк».

Он выдавал себя за француза Эдуарда Ласкиера. Оперативников возглавлял агент «Моссада» Абрахам Гемер — в прошлом первый секретарь израильского посольства в Париже. Теперь он был по паспорту Лесли Орбаумом — учителем из Лидса, небольшого городка в Англии. Что касается оперативников, то они представляли собой довольно пестрое сборище.

В Лиллехаммере эти агенты под командованием Гемера взяли под наблюдение Кемаля Бинамена с момента его приезда в Норвегию. В состав наблюдательной группы входила очень привлекательная еврейка из южно-африканской республики — Сильвия Рафаэль. В Париже она занималась фотографией и была известна под именем Патриции Роксбург. Она была единственным, кроме командира, агентом «Моссада» в группе.

В «ударный отряд» входили также Дан Арбель (израильтянин датского происхождения) и Марианна Гладникова — родом из Швеции. Их пригласили как людей, владеющих языком и знакомых с обычаями страны и местностью. Оба знали, что приехали в Норвегию для того, чтобы следить за Бинаменом и узнать, с кем он встретится.

Обеспечение группы оборудованием, прокат машин, организация побега были возложены на 36-летнего Цви Штейнберга. Родом он был из Бразилии и впервые приехал за границу с заданием. 27-летний Михаил Дорф, который за два года до того, как его завербовал «Моссад», работал на телефонной станции, был назначен офицером связи.

О человеке, непосредственно выполнившем задание (тот, кто нажимал на курок), мало что известно. В Норвегию он приехал по паспорту на имя Джонатана Инглеби, англичанина из Манчестера. Свидетели впоследствии утверждали, что стрелявший был высокого роста блондином, очень похожим на скандинава.

Бинамен прибыл в Осло без опоздания. Оставил вещи в отеле и поездом уехал в Лиллехаммер.

Для израильских агентов с оперативной точки зрения условия в Лиллехаммере были неблагоприятны. Небольшой сонный городок на озере Мьеса, всего с двадцатью тысячами жителей, где все друг друга знают. Группа приезжих в таком городе, если они хоть чем— нибудь отличаются от местных жителей, сразу привлекают к себе внимание.

19-го июля «ударный отряд» почти в полном составе находился в Лиллехаммере. За Бинаменом велось непрерывное наблюдение. Он остановился на небольшой туристической базе Скотта. Вечером никуда не выходил, а сидел в холле у телевизора и смотрел фильм о норвежских рыбаках. Тут же находились и двое израильских агентов.

На следующее утро он пошел прогуляться. Зашел в кафе «Каролина», расположенное на небольшой площади около городской ратуши и полицейского участка. С ним были двое — араб и европеец. Марианна Гладникова занялась изучением араба. У нее была маленькая фотография Саляме. Сжимая ее в руке и не отрывая глаз от человека, который сидел неподалеку, она уже не сомневалась — это был Саляме.

Бинамен покинул Лиллехаммер дневным поездом и прибыл в Осло, где его поджидали Сильвия Рафаэль, Абрахам Гемер и Дан Арбель. «Майк» поначалу сомневался, что Бинамен станет встречаться с Саляме в Лиллехаммере, поэтому и задержал группу в Осло. Между тем Бинамен отправился в центр города в отель «Стефен». По всем признакам, он собирался на следующий день возвращаться в Женеву. Так оно и случилось. Гемер и Арбель, «проводив» его, направились в Лиллехаммер.

К этому времени «Майк» уже получил полный отчет из Лиллехаммера о встрече Бинамена с арабом. «Майку» должно было показаться странным, что человек, которого они считали Али Хасаном Саляме, уехал из кафе на велосипеде. Было известно, что Саляме любит комфорт. Но, с другой стороны, легко было допустить, что он сознательно изменил свои привычки, чтобы его поездки по Европе и странам Ближнего Востока были более безопасны.

На следующий день 21-го июля 1973 года агенты «Моссада» прибыли в Лиллехаммер и остановились в отеле «Виктория» в полной уверенности, что напали на след человека, за которым израильские спецслужбы охотятся в течение длительного времени.

В 11 часов 15 минут мнимый Саляме направился в городской плавательный бассейн. Марианна последовала за ним. Там он повстречался с французом. Из их разговора, который велся на французском, Марианна ничего не смогла уловить. Из бассейна он вышел в сопровождении беременной женщины. Араб и его спутница сели в автобус, который шел в предместье города. Оба вышли у дома № 21/а по улице Ругдевейн. Теперь и «Майк» имел полную возможность разглядеть «объект» и утвердиться в несправедливости своих сомнений. Это был тот самый человек, за которым они охотились. Недаром к нему приезжал Бинамен из Женевы.

В 14 часов «ударный отряд», состоявший из трех мужчин, подъехал на темно-зеленом «мерседесе» к отелю «Опланд турист». У всех троих были фальшивые документы. Паспортное бюро в Лондоне, например, никогда не оформляло паспорт на имя Джонатана Инглеби. В немецком паспорте Рольфа Бера № 408948 цифр было на одну меньше, чем надо. Паспорт Джерарда-Эмиля Лафона № 996262 тоже оказался поддельным.

В 20 — 00 человек, которого израильские агенты принимали за Саляме, в сопровождении той же беременной женщины вошел в кинотеатр, где демонстрировался фильм с Ричардом Бартоном в главной роли. В 22 — 30 они вышли из кино, а в 22 — 40 сошли с автобуса и направились к дому. Оба не обратили внимания на машину, которая медленно к ним приближалась.

Из машины выскочили двое мужчин (один из них был Джонатан Инглеби) и начали стрелять. Араб успел крикнуть: «Нет!» И тут же был смертельно ранен. Шатаясь, он попытался бежать, но, схватившись руками за живот, упал на тротуар. Женщина, отчаянно крича, бросилась к нему.

В 22 — 50 полиции стало известно о случившемся. Несколькими минутами позже полицейские уже были на месте.

Агенты «Моссада» понимали, что времени в их распоряжении немного. Они бросили машину, пересели в зеленый «мерседес» и белый «пежо», и помчались по направлению к дороге, ведущей в Осло. Там можно было затеряться и почувствовать себя в безопасности.

Убитым оказался марокканец Ахмед Бухики, работавший официантом в Лиллехаммере. Он и его беременная жена были жителями этого города. Связи Бухики с «Черным сентябрем» были нерегулярны. Возможно, Бинамен приезжал к нему затем, чтобы побудить его к более активному сотрудничеству. Дал ли Бухики уговорить себя, могло быть известно только Бинамену, но уж никак не агентам «Моссада». Какие бы компрометирующие его намеки ни появлялись в израильской прессе, остается бесспорным одно — был убит ни в чем не повинный человек, который, на свою беду, был необыкновенно похож на «Красного принца».

Норвежская полиция при всей своей медлительности вскоре обнаружила «пежо» № А-97943 на дороге, ведущей из Лиллехаммера. Как выяснилось, машина была взята напрокат в «Рент-э-кар» Патрицией Роксбург в Осло.

24 часа спустя Марианну Гладникову и Дана Арбеля в аэропорту Осло опознал бдительный клерк. Он позвонил в полицию, и некоторое время спустя их арестовали. Марианна, находясь в паническом состоянии, на вопрос об адресе в Осло, указала конспиративную квартиру, в которой все они должны были скрываться после возвращения из Лиллехаммера. Там полиция обнаружила Патрицию Роксбург и Абрахама Гемера. К этому времени полиция уже имела некоторое представление о том, кто убил Бухики. Марианна своими показаниями подтвердила догадки норвежской полиции.

— Меня спросили, хочу ли я помочь государству Израиль? — призналась она на допросе. — Я считала это для себя обязательным, поскольку не проходила военную службу.

Самым небрежным оказался Дан Арбель. На задней обложке его паспорта был записан телефонный номер 14-15-80. Проверка показала, что телефон принадлежал служащему израильской авиакомпании «Эл-Ал». Полицейские позвонили в квартиру. Открывшую им женщину они отстранили и прошли в гостиную.

Там находились трое мужчин. Им было предложено встать лицом к стене и поднять руки.

Во время обыска был найден пистолет. Владелец квартиры пытался протестовать. Он назвался Игалом Зигелем, старшим офицером службы безопасности в израильском посольстве. Зигель заявил, что пользуется дипломатическим иммунитетом. Полиция оставила его заявление без внимания и арестовала двоих — Цви Штейнберга и Михаила Дорфа. Они отказались давать показания. Но их выдали найденные у них вещи. У Штейнберга нашли два ключа. К каждому была прикреплена голубого цвета бирка с именем. Ключи были от квартир в Париже, где полиция нашла и другие ключи, тоже меченые.

В результате все конспиративные квартиры «Моссада» во французской столице были обнаружены. Помимо этого полиции стали известны факты, свидетельствовавшие о причастности некоторых агентов к убийствам палестинских лидеров в прошлом. Среди вещей, принадлежавших Дорфу, нашли телеграмму из резидентуры «Моссада» в Амстердаме, которая содержала подробную инструкцию к операции в Европе.

«Мерседес» обнаружили в Дании. Выяснилось, что из Осло в Копенгаген его переправили на пароме. Остальные члены «ударного отряда», воспользовавшись поддельными паспортами, сумели уехать из Норвегии.

Пятеро агентов «Моссада» предстали перед судом как соучастники в убийстве Ахмеда Бухики. 1-го февраля 1974 года Сильвия Рафаэль была приговорена к тюремному заключению на пять с половиной лет. Марианна Гладникова — к двум с половиной и Дан Арбель — к пяти. Цви Штейнберг, который, казалось, играл в операции более заметную роль, получил один год тюрьмы за шпионаж. Михаил Дорф был оправдан.

А Саляме действительно был в Лиллехаммере. По невероятному стечению обстоятельств «ударный отряд», прибывший туда во время, ошибся в выборе мишени.

После событий в Лиллехаммере Саляме стал менее осторожен. Он поверил в собственную неуязвимость. Спасал его врожденный инстинкт самосохранения. Его враги были не в состоянии предугадать, где и когда он появится.

Вскоре наступил момент, когда Саляме счел себя неуязвимым настолько, что вышел из укрытия и решил сыграть роль посредника между ООП и США. Он занимался организацией выезда из Бейрута американцев и европейцев, застрявших в ливанской столице в начале гражданской войны.

Во время этой войны, начавшейся в Ливане 15-го апреля 1975 года, Саляме жил в Бейруте.

Когда-то он назвал себя «призраком, которого преследует Израиль». И вдруг этот «призрак» материализовался, стал личностью вполне конкретной, человеком, действия которого можно предвидеть.

Ему было уже под сорок, и бродячая жизнь, судя по всему, становилась ему в тягость. К тому же, возможно, у него возникла надежда, что израильтяне после стольких неудач отступятся, и он сможет вести нормальную жизнь.

Но «Моссад» не забыл о нем…

…28-го июня 1978 года Али Хасан Саляме женился на красивой ливанке Джорджине Ризк, которая в 1971 году завоевала в Майами-Бич на конкурсе красоты титул «Мисс Вселенная». Через семь месяцев выяснится, что этим браком он подписал себе смертный приговор…

Джорджина — брюнетка с зелеными глазами и длинными ресницами — училась в Бейруте в женском католическом колледже, была примерной ученицей. Она любила кино, занималась спортом, увлекалась танцами и рок-музыкой. Когда ей исполнилось 15 лет она бросила колледж, освоила профессию манекенщицы и стала работать в представительстве австрийской туристической фирмы. Некоторое время провела в Кувейте, Германии, Ливии и Бельгии.

В 1969 году в возрасте 16 лет Джорджина стала «Мисс Ливан». Два года спустя приняла участие в конкурсе красоты в Майами-Бич и одержала победу. Вернувшись в Ливан, она начала сниматься в кино, петь на радио и телевидении. Открыла собственный магазин модной одежды.

Саляме купил для нее квартиру в Бейруте на улице Верден и стал все чаще бывать там. С первой женой и двумя сыновьями он сохранил тесные контакты. Его жизнь стала более упорядоченной, что дало возможность «Моссаду» покончить с ним.

После женитьбе на Джорджине Саляме стал часто говорить о смерти.

— Рано или поздно я умру. Я буду убит. Впрочем, смерть в любой форме — это профессия палестинцев.

Говоря о смерти, он подчеркивал, что его дети продолжат борьбу, как он в свое время продолжил дело отца.

В «Моссаде» знали, что Саляме редко покидает Бейрут, что он всегда в окружении многочисленных телохранителей. Один из ветеранов разведки вспомнил, что Саляме увлекается каратэ и предложил организовать засаду в спортивном клубе, или, наконец, в бассейне, сауне. Но выяснить, в каком бассейне Саляме плавает, в какой бане парится агентам «Моссада» не удалось.

…В конце 1978 года Эрика Мэри Чамберс — женщина средних лет, у которой был британский паспорт, сняла квартиру на восьмом этаже в доме на углу улиц Верден и Мадам Кюри. Как раз напротив дома Джорджины Ризк. Она перезнакомилась со всеми соседями и просила называть ее Пенелопой. Большую часть времени она проводила у окна, занимаясь живописью. Ее городские пейзажи были безыскусны, но точны.

17-го января 1979 года некий Питер Скрайвер, человек с паспортом № 260896, выданным в Лондоне 15-го января 1975 года, прибыл в бейрутский международный аэропорт. Он сообщил о себе как о техническом консультанте и соответствовал во всех отношениях идеальной модели британского бизнесмена. Скрайвер поселился в отеле «Медитеранэ» и взял напрокат «фольксваген».

Еще через день в Бейруте появился канадец с паспортом № ДС 104277, выданном на имя Рональда Кольберга. Он отправился в отель «Рояль Гарден» и взял напрокат машину марки «Симка-Крайслер» серого цвета.

22-го января 1979 года в столице Сирии Дамаске должна была открыться ежегодная конференция Палестинского национального совета. Арафат просил Саляме приехать на открытие. В тот же день был день рождения младшей сестры Джихад, и Саляме обещал заехать поздравить ее, перед тем как отправиться в Сирию.

Джорджина была на пятом месяце беременности. За утренним кофе Саляме сказал ей:

— Я хочу девочку.

— А я — мальчика. Хочу, чтобы он был похож на тебя. Хочу второго Али.

— А я хочу, чтобы девочка была такая же красивая, как ты…

Поцеловав жену, Саляме покинул квартиру и в сопровождении четырех телохранителей направился к машине. Водитель Джамиль открыл дверь «шевроле» и Саляме устроился на заднем сиденье между двумя телохранителями. Двое других сели в «Лэнд-Ровер», стоявший сзади. Обе машины поехали в сторону дома, где жили мать и сестра Саляме, чтобы оттуда отправиться в Дамаск.

Эрика Чамберс, она же Пенелопа, закрыла свое окно и, стоя за портьерой, внимательно смотрела на дорогу и на «фольксваген» припаркованный внизу. Вскоре она увидела «шевроле», который медленно въехал на улицу Верден. Машин почти не было. До «фольксвагена» осталось десять метров… Восемь… Шесть… Четыре… Два… Глядя на улицу, Пенелопа нажала на кнопку дистанционного управления. Мгновение спустя раздался оглушительный взрыв, в небо взметнулся столб огня.

Мать Али в своей квартире услышала взрыв. Повернувшись к дочери, она сказала:

— Позвони брату.

Джихад набрала телефон Али. Никто не снял трубку. Мать Саляме тотчас бросилась на улицу. Десять минут спустя она уже была перед домом своего сына. Бойцы ФАТХ стояли у подъезда. Они плакали. Мать Саляме поняла все…

В суматохе никто не заметил, как Эрика Чамберс вышла из своего подъезда, села в машину «датсун» и уехала в неизвестном направлении. Пятнадцать минут спустя она уже была на шоссе, ведущим в Джунию.

А в это время в американском госпитале хирурги боролись за жизнь Саляме. Спасти его не удалось. Он умер на операционном столе, не приходя в сознание. Почти в том же возрасте (около 38 лет), что и его отец.

Когда Арафат произносил речь на открытии конференции, ему передали телеграмму. Сначала он не поверил и потребовал подтверждения. Когда ему вручили вторую телеграмму, он заплакал. Стоя на трибуне.

Ночью того же дня в районе порта Джуния от берега отплыла резиновая лодка. В ней находились Колберг и Чамберс. На следующее утро полиция обнаружила на берегу две брошенные машины — «датсун» и «Симка-крайслер».

На следующий день шеф «Моссада» отправил премьер-министру достаточно выразительную телеграмму:

В похоронах Али Хасана Саляме участвовало около 50 тысяч палестинцев. Первая жена и два сына шли за его гробом. Джорджине не разрешили подойти к телу мужа.

Нет никакого сомнения, что именно Эрика Мэри Чамберс (Пенелопа), которая ни у кого не вызывала никаких подозрений, подложила под бампер «Шевроле», принадлежавшего Саляме, крохотный радиопередатчик, способный давать коротковолновые сигналы. Для этого ей понадобилось не более двух-трех секунд. Может быть, она это сделала в тот момент, когда наклонилась, чтобы завязать шнурок на своем ботинке?

Скрайвер, судя по всему, начинил «фольксваген» взрывчаткой, оставил ключи Кольбергу, который припарковал машину в непосредственной близости от дома Саляме.

…Утром 15-го мая 1979 года, в день, когда Израиль отмечал 31 годовщину своего провозглашения, Джорджина родила сына. У него были черные, как у отца, волосы и зеленые, как у матери, глаза. Весил он 4 килограмма.

В своей госпитальной палате, окруженная бойцами ФАТХа, она сказала:

— Сегодня я вновь королева… Али вернулся…

Помолчав, она добавила:

— Али был сыном Арафата. Оба они были сыновьями революции. Сыновья Али — Хасан, Усама и наш — они тоже сыновья революции. Они продолжат дело отца. И сделают меня счастливой.

Она решила назвать сына Али — Али Хасан Саляме.

Старшие поклялись отомстить за отца…

Впервые о налете израильской авиации на иракский ядерный центр я услышал 7-го июня 1981 года по каирскому радио. Тогда я работал собственным корреспондентом газеты «Труд» в Египте.

Три года спустя я вновь услышал об этой операции. Произошло это уже в Ливане, где я находился в качестве собственного корреспондента «Литературной Газеты». А рассказали мне о ней два ливанских журналиста, имевшие тесные контакты с израильтянами. Больше того, некоторое время спустя мои коллеги, выполняя обещание, передали мне толстое досье, содержавшее подробную информацию о ходе подготовки и проведении операции «Вавилон».

Премьер-министр Израиля Менахем Бегин находился в своей иерусалимской квартире по улице Бальфура. Он ждал звонка начальника генерального штаба. Разговор по телефону был кратким.

— Операция «Вавилон» началась, — доложил Рафаэль Эйтан. — Ребята в дороге.

Я верю в них, Рафуль, — ответил Бегин.

О результатах сообщу, — закончил начальник генштаба. Стрелки часов показывали 16 часов и три минуты.

Настоящее имя этого коренастого подвижного мужчины лет пятидесяти, в массивных очках с затемненными стеклами, неизвестно до сих пор. Зато известно, что он — высокопоставленный чиновник израильской спецслужбы «Моссад», носивший кличку — «Куница». Еще известно его кредо — всегда ищи простое решение.

Именно он сыграл решающую роль в операции «Вавилон». Это он — задолго до подписания в Багдаде 18-го ноября 1975 года соглашения между Францией и Ираком о сотрудничестве в использовании «ядерной энергетики в мирных целях» — был первым, кто затеял шум вокруг ядерного реактора. В секретном докладе, направленном в единственном экземпляре летом 1975 года премьер-министру Ицхаку Рабину и министру обороны Шимону Пересу, «Куница» писал: «Саддам Хусейн не остановится ни перед чем, чтобы осуществить свою мечту: сделать Ирак первой арабской страной, обладающей атомной бомбой, которой он затем будет угрожать Израилю».

Доклад взволновал Рабина и Переса. Они согласились доверить автору продолжать это дело и, более того, дали указание другим секретным службам оказать ему содействие.

«Куница» сразу же создал небольшую группу специалистов, в которую вошли преданные ему агенты.

Обосновавшись с лета 1975 года в Париже, они активно собирали информацию для своего патрона о предстоящем визите во Францию Саддама Хусейна. Во время визита, начавшегося 5-го сентября 1975 года, иракский гость посетил французский ядерный центр. Накануне отъезда Хусейна премьер— министр Жак Ширак заявил:

Тех небольших знаний в области ядерных исследований, которые имел в то время «Куница», было для него вполне достаточно. Тем не менее, прежде чем приступить к делу, он решил, как следует освоить ядерную тематику, чтобы лучше понимать поступавшую к нему информацию.

В 1975 году профессор ядерной физики Ювал Нееман занимал должность научного консультанта министра обороны Шимона Переса. «Куница» и Нееман были давние приятели и понимали друг друга с полуслова.

— Я подозреваю, — усмехнулся Нееман, увидев «Куницу» в дверях своего кабинета, — что ты пришел ко мне по багдадскому вопросу.

«Куница» открыл портфель и вытащил папку.

— Прочти и объясни, о чем идет речь.

Нееман раскрыл папку и начал читать страницу за страницей. Наконец, произнес:

За свою долгую работу в «Моссаде» «Кунице» не раз приходилось посещать бары — от шикарных в Париже до шумных и грязных в портах Фамагусты. На сей раз он уже третий вечер подряд сидел в знаменитом баре «Хемингуэй», расположенном в центре итальянской столицы, и ждал сигнала от Ниры.

Будучи еще студенткой медицинского факультета в Париже в 60-х годах, она работала на него, выполняя задания деликатного свойства. «Куница» вспомнил о ней, когда формировал свою группу для работы в Италии. Требовалось лишь сменить имя. Она стала «Габриэллой».

…Уже несколько дней иракский офицер высокого ранга находился в Риме. Он жил под вымышленным именем в «Гранд-Отеле» на улице Виа-Венетто. Его настоящее имя и должность, которую он занимал в правительственной комиссии Ирака по проекту «Таммуз»[16], заставили «Куницу» бросить все дела и отправиться в итальянскую столицу.

Он остановился в том же отеле, что и иракский офицер. Вскоре ему удалось установить, что того постоянно сопровождает молодой иракец, значившийся в отеле под именем «Саид». Он носил атташе-кейс офицера, открывал перед ним двери и одновременно выполнял функции телохранителя.

«Куница» тоже был не один. С ним прибыл бывший десантник израильской армии по имени Сами. В течение нескольких дней он следил за иракцами и установил их распорядок дня. К обеду и ужину они возвращались в отель. «Саид» нес в правой руке атташе-кейс из рыжей кожи. Ночью офицер покидал свой номер, а «Саид» оставался. Офицер возвращался только к утру.

— Теперь твоя очередь, — сказал «Куница» Нире. — Используй свои возможности и очаруй этого «Саида». Я на тебя рассчитываю.

На следующий день Нира-Габриэлла пила кофе в ресторане, где завтракали иракцы. Время от времени она поглядывала на «Саида» и посылала ему улыбки. Офицер читал газету.

На третье утро официант пригласил офицера к телефону.

— Вас вызывает Багдад, — чуть наклонившись, сказал он.

«Саид», который уже отвечал многозначительными взглядами на улыбки красавицы— незнакомки, тотчас воспользовался отсутствием шефа, быстро встал и подошел к ней. Очевидно, он принял Ниру-Габриэллу за девицу из гостиницы.

— Позвоните в девять вечера, — шепнул он, назвав номер своей комнаты.

Ни «Саид», ни Нира не знали, что звонок из Багдада организовал… «Куница».

Она позвонила «Саиду», но иракский Дон-Жуан, как оказалось, в чине капитана, признался, что не может покинуть номер, пока отсутствует его начальник. Он также объяснил, что не может пригласить Габриэллу и к себе. «Куница» сразу понял, что «Саид» должен охранять атташе-кейс, в котором, судя по всему, лежали важные документы.

И вот он сидит третий вечер в баре «Хэмингуэй», пьет «Кампари» и ждет сигнала от Ниры.

…В 22-00 бармен подозвал «Куницу» к телефону. На проводе был Сами.

— Нира с нашим другом. Приезжай.

— Начинай, не дожидаясь меня.

Габриэлла и «Саид» находились в это время в дискотеке рядом с «Гранд-Отелем». Когда «Куница» вошел в номер «Саида», он сразу же увидел Сами, который держал в руках документы.

— На мой взгляд, это настоящее сокровище.

— Работай! — приказал «Куница». — У нас мало времени.

Сами достал фотоаппаратуру и начал фотографировать. В полночь раздался пронзительный телефонный звонок, заставивший их буквально подпрыгнуть.

— Мы уже в баре отеля, — взволнованно сообщила Нира. — Он рвется в номер. Я не могу его удержать…

— Еще десять минут, — взмолился «Куница».

Сами сфотографировал последние документы, затем сложил все в атташе-кейс и, закрывая его на ходу, бросился к лифту. Когда он спустился вниз, «Саид» и Габриэлла выходили из бара. В руках иракца был… атташе-кейс из рыжей кожи. Точная копия того, который только что вскрывал Сами в номере, а теперь держал в своей правой руке. Когда Габриэлла подставила Саиду пухлые губы для поцелуя, он опустил атташе-кейс на мраморный пол и порывисто обнял «итальянку». Сами быстро и незаметно подменил элегантный чемоданчик. Так же ловко, как он сделал это несколько часов назад, когда Габриэлла и Саид, забыв все на свете, страстно целовались перед лифтом, направляясь в дискотеку.

Когда «Куница» показал Нееману документы, добытые в Риме, тот сказал:

— Я пришел поговорить об Ираке, — входя в кабинет министра обороны Эзера Вейцмана, сказал «Куница». — Ты ознакомился с моими докладными записками?

— Нет, я занят другими делами, — с раздражением ответил Вейцман. — Я устал от ваших шпионских историй.

— Тем не менее, Ирак продолжает осуществлять свою ядерную программу, — напомнил «Куница», усаживаясь в кресло. — Через год реактор будет готов. Мы должны вмешаться и вывести его из строя.

— Ты и твоя банда можете продолжать свою работу, — с непонятной брезгливостью произнес Вейцман. — Я не твой шеф. Но армия — это другое дело. Пока я сижу в этом кресле, я не допущу, чтобы армия участвовала в вашей авантюре.

— Я понял, Эзер, — спокойно ответил «Куница». — Но и ты должен понять: если мы не вмешаемся, у Ирака будет атомная бомба.

— Пойми! — возразил Вейцман. — Скоро все арабские страны будут иметь атомную бомбу.

Значит, по-твоему, мы должны наносить воздушные удары?

— Что касается Багдада, то здесь мы имеем дело с фанатиком, — парировал «Куница». — Саддам не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить Израиль.

— Нет, я никогда не отдам приказ бомбить иракский ядерный центр, — упорствовал Вейцман.

«Куница» понял, что с Вейцманом и его командой осуществить налет на иракский ядерный центр не удастся. Оставалось только ждать, когда тот покинет пост министра обороны.

28-го мая 1980 года Вейцман ушел в отставку. Министром обороны (по совместительству) стал премьер-министр Бегин.

План разработки налета израильской авиации на иракский ядерный центр был поручен командующему ВВС генерал-майору Давиду Иври. Ирак находился более чем за тысячу километров от Израиля. Чтобы сбросить бомбы, летчикам предстояло пролететь над несколькими арабскими странами, которые имели ракетные установки.

После того, как план рейда был одобрен штабом ВВС, а затем и начальником генерального штаба, он был представлен премьер-министру. Летчики, не дожидаясь окончательного решения Бегина, начали тренировки на модели ядерного центра, специально построенной в пустыне Негев.

Шеф «Моссада» генерал Хофи не сомневался в том, что Ирак создаст атомную бомбу. Он к тому времени уже располагал достоверной информацией. Однако, был категорически против рейда, ибо считал, что иракский центр вступит в строй не раньше сентября и поэтому не следует торопиться с проведением операции.

«Куница», министр сельского хозяйства Ариэль Шарон, которого (за активную поддержку операции) прозвали «министр рейда», а также другие сторонники налета были весьма удивлены позицией Хофи. Глава «Моссада» продолжал настаивать на дипломатических акциях, не переставал повторять, что рейд на иракский ядерный центр вызовет ответные меры со стороны Багдада и его арабских братьев.

Бегин оказался перед дилеммой: чью сторону занять?

Премьер-министр все еще колебался в принятии решения об уничтожении ядерного центра. Именно в этот момент посол США Самюэль Льюис по поручению госдепартамента передал Бегину письмо. В нем подчеркивалось, что иракский ядерный центр является «военным объектом».

— Но это крайне опасно! — воскликнул премьер-министр.

Он не знал, что это письмо было подготовлено «Моссадом» совместно с ЦРУ, чтобы подтолкнуть израильского премьера к принятию решения.

«Куница» уже знал, что кабинет министров склонялся в пользу проведения рейда. Но ему хотелось, чтобы дата операции была определена как можно быстрее. Поэтому в начале апреля он встретился с премьер-министром.

Бегин принял его в своей иерусалимской резиденции. Поднявшись навстречу, он пожал ему руку. Потом они сели в старые кресла, что стояли в углу кабинета. Здесь хозяин резиденции обычно разговаривал с друзьями.

— Чем обязан твоему визиту?

— Шеф «Моссада» категорически против операции «Вавилон», — приступил «Куница» к делу.

— Но мы уже в принципе приняли решение, — заметил Бегин.

— Великолепно! — воскликнул «Куница» и, облегченно вздохнув, добавил: — Я только опасаюсь реакции США.

Бегин рассмеялся:

— Разумеется, сначала они нас осудят… Но потом поздравят…

— Мне просто хотелось знать твое мнение на этот счет, — пояснил «Куница». — Я не перестаю думать о том, что будет после рейда.

— Не волнуйся! С божьей помощью мы взорвем этот проклятый центр. А там посмотрим…

В конце апреля министр сельского хозяйства Шарон попросил свою секретаршу Сару пригласить «Куницу». Встреча состоялась в министерстве, расположенном в Кирие — административном квартале Тель-Авива.

Пропустив «Куницу» в кабинет, Шарон предупредил секретаршу, чтобы она соединяла его только с премьер-министром и женой Лией.

— Сегодня вечером я увижу премьер-министра, — сообщил он «Кунице».

— Я хотел бы обсудить вопрос о ядерном центре…

— Именно для этого я тебя и пригласил, — перебил Шарон и прямо спросил: — А если ты ошибаешься относительно степени опасности ядерного центра?

— Я могу ошибаться, — согласился «Куница». — Но я не смешиваю информацию и оценку. Мои агенты утверждают, что атомный реактор будет пущен этим летом. Иракцы уже установили вокруг него пояс противовоздушной обороны. Каждый прошедший день может дорого обойтись нашим летчикам. Попробуй объяснить это Бегину.

В пятницу 8-го мая премьер-министр надолго заперся в своем кабинете. Он вдруг засомневался в правильности выбора даты начала операции, намеченной на 10-е мая.

После долгих раздумий он решил перенести рейд на 24-е мая. Однако, на следующий день Бегин перенес дату, назначив проведение рейда на 31-е мая. Еще через день он вновь изменил сроки налета. В конце концов, он принял решение осуществить рейд 7-го июня…

Из дневника летчика Гидеона:

Последний инструктаж с пилотами начальник генерального штаба Рафаэль Эйтан и командующий ВВС Давид Иври провели рано утром за чашкой кофе.

— Вам поручена задача огромного национального значения, — сказал Иври. — Не каждому летчику выпадает такая честь.

На этом же инструктаже выступил и начальник генерального штаба. Все сразу почувствовали, насколько он озабочен опасностями, которые могут предостерегать пилотов.

— Я верю в каждого из вас, — сказал он. — Но будьте осторожны и внимательны. Вы знаете не хуже меня, что ожидает того, кто попадет в руки иракцев. Впрочем, если вам даже не удастся разбомбить цель, мы и тогда не будем в претензии. Сам факт, что вы пытались это сделать, послужит серьезным предупреждением Ираку.

Летчики поняли, что Эйтан простит им все, даже провал операции, лишь бы они благополучно вернулись на базу.

В это время офицер-интендант принес пайки: финики — этот традиционный ассортимент иракской кухни.

— Привыкайте к иракской пище, на случай если попадете в плен, — сказал Иври, улыбкой лишая свои слова их жестокого смысла.

Кто-то из летчиков поддержал шутку.

Эйтан не прореагировал. Он был печален: несколько недель назад во время тренировки погиб его сын-летчик Йорам. Он тоже должен был участвовать в операции «Вавилон».

Командующий ВВС стоял под палящим солнцем на краю основной взлетной полосы. Он наблюдал, как самолеты медленно выползали из подземных ангаров. Первым на взлетную полосу подкатил самолет командира операции полковника Рана. За ним — молодой пилот Гидеон.

Вдруг Иври увидел, что Ран подрулил к обочине. Полковник вылез из кабины и быстрым шагом направился в ангар. Через некоторое время, показавшееся Иври вечностью, Ран вывел новый самолет.

Иври прыгнул в «джип» и устремился к самолету командира операции.

— Что произошло? — спросил он.

— Какие-то перебои в моторе, — спокойно ответил Ран.

Пилоты заняли свои места. Взревели двигатели. В 16 часов и одну минуту командующий ВВС дал сигнал на взлет.

Король Иордании Хусейн увидел эти самолеты через минуту после их взлета с базы Эцион. Он был летчиком и поэтому без труда определил тип самолетов. Он также понял, что шесть «Ф-15» и восемь «Ф-16» полетели на выполнение боевого задания.

Иорданский монарх, не колеблясь ни секунды, позвонил в ближайшую воинскую часть и вызвал к себе командира. Хусейн приказал ему поднять по тревоге высшее командование ВВС, чтобы привести в состояние боевой готовности авиацию на всей территории Иордании. Затем он приказал полковнику срочно связаться по телефону с королем Саудовской Аравии.

Первый приказ был выполнен немедленно. Второй остался невыполненным. Трубку поднял шеф королевской канцелярии и сообщил, что король Саудовской Аравии в настоящее время «обедает с иностранной делегацией и просил не беспокоить».

Две эскадрильи самолетов шли боевым строем. Первая носила кодовое название «Изумруд», вторая — «Дар». Самолеты не были камуфлированы и сохранили традиционную раскраску израильских ВВС. Их рации молчали. Но летчики знали, что система связи и радары на базе Эцион оповестят их в случае опасности. Впереди несколько часов полета. Все рассчитано до долей секунды. Курс выверен по лучшим в мире электронно-вычислительным приборам.

В это время в воздухе находились приобретенные Саудовской Аравией американские самолеты АВАКС, оснащенные системой раннего предупреждения и контроля. Но и они ничего не обнаружили. Вероятно потому, что их радары были направлены на ирано— иракский фронт.

В 16 часов 30 минут машины «вольво» с занавешенными окнами съезжались в квартал Тальбие. Гостей встречали сотрудники службы безопасности и провожали к двухэтажному особняку, где находилась квартира Бегина.

Министры рассаживались на стульях, расставленных полумесяцем напротив дивана в центре гостиной. Здесь обычно проходили заседания правительства, когда оно собиралось на квартире премьер-министра.

Бегин находился в библиотеке, служившей ему кабинетом. Некоторое время назад он закончил разговор с начальником генерального штаба.

Из дневника Гидеона:

Одетый по-домашнему, премьер-министр вошел в гостиную, где его ждали члены кабинета. Пробило пять часов. Через 31 минуту первый истребитель-бомбардировщик должен сбросить две бомбы на купол иракского реактора.

— Друзья! — начал премьер-министр. — В эти минуты наши боевые самолеты приближаются к Багдаду. Первые из них очень скоро окажутся над ядерным центром.

Полковник Ран — ведущий звена «Изумруд» и командир операции — увидел наметанным глазом возможную опасность и предупредил:

— Внимание! Справа высокие столбы и антенны.

Ведущий звена «Дар» полковник Малахи посмотрел в указанном направлении и увидел то, о чем предупредил Ран.

Пилот второго самолета звена «Дар» Мальром передал по радио:

— Вижу стены вокруг реактора.

Но это были не стены, а земляные насыпи, не уступавшие по высоте реактору. Сооруженные на случай иранской атаки, они составляли часть оборонительных укреплений вокруг реактора. На них были размещены ракеты класса «земля-воздух».

Сообщение премьер-министра вызвало некоторое замешательство. Бегин пояснил, что, согласно разведданным, иракский реактор должен был вступить в строй в июле или сентябре. Тогда вообще пришлось бы отказаться от операции, поскольку разрушение действующего реактора могло бы вызвать радиоактивный распад.

— Я знал, — подчеркнул премьер-министр, — что если приказ нашим летчикам не будет отдан сегодня, то в руках безумца Саддама, претендующего на роль вождя арабского мира, окажутся две или три атомные бомбы.

У реки Евфрат самолеты набрали высоту. Чтобы не мешать «Ф-16» атаковать цель, «Ф-15» поднялись еще выше. Внезапно ведущий эскадрильи «Изумруд» услышал разрывы и понял, что по самолетам ведется зенитный огонь. Он сообщил об этом остальным. Ему ответил майор Адив:

— Мы видим цель. Порядок!

Прямо под самолетом возвышался купол реактора. Он не был покрыт защитной краской и сиял в лучах заходящего солнца. Ракетные батареи молчали.

Премьер-министр сделал паузу и взглянул на присутствовавших. Все слушали с напряженным вниманием.

— Ясно, что ядерное оружие в руках Саддама представляло бы реальную угрозу существованию Израиля, — взволнованно продолжал Бегин. — Наша святая обязанность заключалась в том, чтобы своевременно принять меры по предотвращению угрозы уничтожения всего, что было создано огромным трудом.

Он замолчал, сел на диван и уже спокойно сказал:

— Операция наших ВВС должна продолжаться две минуты. Если пилоты выполнят поставленную перед ними задачу, то Ираку потребуется четыре года для того, чтобы восстановить реактор и привести его в нынешнее состояние.

Рев двигателей перешел в вой. Самолеты спикировали на цель и, достигнув нужной высоты, освободили бомбодержатели. Первая бомба, как и планировалось, обрушилась на купол ядерного центра в 17 часов 31 минуту.

Из дневника Гидеона:

Самолеты пикировали на цель один за другим с интервалом в несколько секунд. Не прошло и двух минут, как все они отбомбились, и затерялись в бескрайней голубизне неба. Только после этого, словно очнувшись от шока, иракские ракетные батареи открыли беспорядочный огонь, и вели его пять минут, обстреливая тот небесный квадрат, где уже никого не было.

Полковник Ран приказал каждому пилоту доложить о выполнении задания, сообщить свой код и порядковый номер в эскадрилье. Он с нетерпением ждал слова «Чарли» в конце каждого рапорта, что на языке израильских летчиков означало: «У меня все в порядке».

Прошло немного времени, и Ран доложил командующему ВВС:

— Задание выполнено! «Изумруд» и «Дар» возвращаются. У всех — «Чарли».

Сразу же после рапорта полковника Рана командующий ВВС связался с начальником генерального штаба.

— Задание выполнено! — не скрывая восторга, почти крикнул Иври. — Реактор уничтожен.

В семь часов вечера Бегина позвали к телефону. Начальник генерального штаба доложил:

— Господин премьер-министр! Операция выполнена!

— Поздравляю тебя, Рафуль! — взволнованно ответил Бегин и добавил: — И всех твоих парней. Таких, как вы, больше нет.

Он вернулся в гостиную с бутылкой вина, которую хранил для особо торжественных случаев. Министры подняли бокалы за народ Израиля, за его армию и за военно— воздушные силы.

После их ухода Бегин вызвал пресс-секретаря Ури Пората и продиктовал ему текст правительственного заявления. Он предупредил, что оно должно быть обнародовано только после того, как арабы сообщат об уничтожении иракского ядерного центра и обвинят Израиль.

Из дневника Гидеона:

Израильская граница стремительно приближалась. Командующий ВВС Иври связался с летчиками и поздравил их с выполненной задачей. Он не забыл добавить:

— Будьте внимательны при посадке.

Иври опасался, что кто-то из пилотов, ослабив контроль над собой после сильного напряжения, может совершить при посадке ошибку.

Утром Бегину сообщили, что Иордания передала информацию об израильском рейде. Этого премьер-министр и ждал. Он тотчас позвонил пресс— секретарю Порату и дал указание обнародовать по радио правительственное заявление.

В 15-00 он, как обычно, включил приемник, но был весьма удивлен, не услышав сообщения. Он еще не знал, что директор израильского радио отказался передать эту новость, заявив Порату: «Я не верю. Это плод воображения».

Тогда премьер-министр решил вызвать пресс-секретаря. Но в это время зазвонил телефон.

На проводе был племянник Бегина — директор израильского радио Эммануил Гальперин.

— Это правда? — спросил он.

— Да. Можете передавать сообщение.

В 15-30 радио Израиля передало: «В воскресенье 7-го июня 1981 года израильская авиация атаковала ядерный центр под Багдадом. Наша авиация полностью выполнила возложенную на нее миссию. Ядерный центр уничтожен. Все самолеты вернулись на базу».

— Настало время уступить место более молодому, — сказал «Куница» Бегину, объявив ему, что решил уйти в отставку. — Почти тридцать лет я занимаюсь этой работой. Достаточно…

Бегин устало вздохнул, положил руку на плечо «Кунице» и признался:

— С той должности, которую занимаю я, уходят в двух случаях. Или после провала, или на коне. Я предпочитаю последнее.

Подчиненные, прощаясь с «Куницей», преподнесли ему символический подарок — школьный глобус. При нажатии кнопки он раскрывался на два полушария. В одном была фотография ядерного центра до рейда, в другом — после операции «Вавилон».

Находясь в ноябре 1990 года в Багдаде, я встретился с одним высокопоставленным иракским чиновником, имевшим отношение к ядерному центру. Он уверял меня, что в июне 1981 года израильтяне бомбили… ложную цель. Настоящий реактор находился в другом месте…

Спецслужбы Израиля раскрыли подробности самого громкого шпионского скандала 80-х годов. Он связан с ведущим израильским ученым, заместителем директора секретного Биологического института Маркусом Клинбергом. Он двадцать с лишним лет работал на советскую разведку, передавая в Москву информацию о химической и биологической программах еврейского государства. О его провале стало известно в 1991 году, когда он уже 8 лет томился в израильской тюрьме.

Маркус-Авраам Клинберг родился в Варшаве в 1918 году в ультрарелигиозной семье. Как и все еврейские мальчики, он получил начальное образование в «иешиве»[17]. Однако впоследствии оставил веру своих отцов и дедов, поступил в обычную школу, которую с блеском закончил.

В 1935 году он стал студентом медицинского факультета Варшавского университета. В 1939-м был вынужден прервать учебу — началась Вторая мировая война. Клинберг, как и десятки тысяч евреев, бежит на Восток, спасаясь от нацистов на территории СССР. Его мать не могла бросить своих престарелых родителей, осталась и погибла вместе со всей семьей.

Оказавшись в СССР, Клинберг пытается закончить медицинское образование в Минске, но в 1941 году начинается война и он уходит добровольцем в Красную армию. Какое-то время он находился на передовой, но вскоре был тяжело ранен. Наверное, при желании он мог бы получить «белый билет». Но он потребовал, чтобы его вернули в строй, и напомнил о своем незаконченном медицинском образовании.

Некоторое время капитан Клинберг служит в медицинских частях. Затем его переводят в Москву, где он возобновляет учебу в мединституте и одновременно продолжает работать в военной медицине. На талантливого врача обращают внимание, его все чаще посылают в освобожденные от немцев города и села, где, то и дело, вспыхивают различные эпидемии. Вскоре за ним прочно закрепилась репутация блестящего эпидемиолога.

По словам его близких, участие в войне и пребывание в Советском Союзе не сделали из Клинберга коммуниста. Однако, как и у многих людей его поколения, промывание мозгов при сталинском режиме оказалось достаточно эффективным, чтобы наложить свою печать на формирование его личности. Уже тогда завязались его контакты с армейской службой безопасности и армейской разведкой (ГРУ).

В 1945 году после окончания войны Клинберг едет в родную Варшаву, чтобы узнать, что произошло с его семьей. Но он мог бы и не ехать: все его близкие были сожжены в Треблинке.

Зато в столице Польши он познакомился с Вандой, сумевшей чудом убежать из гетто и укрыться в одном из монастырей. Как и у Клинберга, Катастрофа отобрала у нее всю семью. Как и Клинберг, она в свое время училась на медицинском факультете.

Вскоре Маркус и Ванда отпраздновали свадьбу. Затем, решив, что им нечего делать в Польше, перебрались в Швецию. Там, в 1947 году, родилась их дочь Сильвия. Там же их застала весть о возрождении еврейского государства…

Несмотря на протесты жены, мечтавшей поселиться в США, Клинберг принимает решение перебраться в Израиль. По словам его дочери, «отец никогда не был сионистом, но ощущал свою принадлежность к еврейству и хотел помочь молодому государству в войне за освобождение».

В 1948 году Клинберг вместе с женой иммигрирует в Израиль. Его опыт и военное прошлое произвело впечатление на тогдашнее армейское командование и особенно ее медицинского корпуса. Тем более, что среди руководителей было немало эмигрантов из Польши, прошедших, как и Клинберг, через войну в Европе. В 1952 году он демобилизовался из армии в чине подполковника.

Клинберги поселяются в Яффо — в доме, специально предназначенном для врачей, в котором царит совершенно особая атмосфера профессионального братства. Впрочем, атмосфера всеобщего братства вообще была необычайно характерна для Израиля 50-х годов.

Так как Клинберг прекрасно зарекомендовал себя с профессиональной точки зрения, его знакомят с профессором Давидом Эрнстом Бергманом. Он как раз приступил к созданию Института в Нес-Ционе.

Будучи близким другом первого премьер-министра Израиля Бен-Гуриона, Бергман сумел убедить его, что в будущей глобальной войне преимущество окажется на той стороне, которая будет располагать всеми видами оружия массового поражения и средствами защиты от него. Глава правительства поддержал идею превращения химико— биологического центра, созданного еще первым президентом еврейского государства Хаимом Вейманом, в мощный научно-исследовательский институт.

По замыслу, в нем, наряду с открытыми исследованиями, будут вестись разработки, которые помогут Израилю обрести свое ядерное, химическое и биологическое оружие. И если еще до 1956 года институт находился под попечительством Тель-авивского университета и его бюджет публиковался в открытой прессе, то вскоре он перешел в непосредственное ведение Бен-Гуриона и суммы его бюджета стали тайной.

Известно лишь, что в институте шла напряженная работа в области вирусологии, токсикологии и эпидемиологии. Главой эпидемиологического отделения был Маркус Клинберг. Постепенно институт превратился в небольшой научный городок, где разрабатывались десятки собственных проектов, и выполнялись специальные заказы Пентагона.

Очень скоро Клинберг выдвинулся и был назначен заместителем директора института с широкими полномочиями (в частности, руководил исследованиями, связанными с эпидемиологией). Эти исследования приобрели особую важность в 60-е годы, в период гражданской войны в Йемене. Именно тогда египтяне впервые после Первой мировой войны применили в военных действиях боевые отравляющие вещества.

Некоторые полагали, что Египет находится на пороге оснащения армии оружием массового уничтожения, в том числе биологическим. «Институту биологии» было поручено найти пути противодействия и нейтрализации этих планов.

Клинберг также возглавлял исследования по контракту с американской армией, касающейся борьбы с определенными инфекционными заболеваниями. Очень скоро он завоевал репутацию ученого с мировым именем. Благо, что в Израиле в то время была широкая возможность применения его знаний в области эпидемиологии, поскольку массовая репатриация из Африки, Азии, а также Европы требовала серьезного противодействия таким болезням, как туберкулез, малярия, тиф и другие.

Клинберг был введен в состав одной из комиссий Всемирной организации здравоохранения в Женеве. Читал также лекции в Тель-Авивском университете как ведущий специалист по профилактической медицине. На пике своей карьеры Клинберг, имеющий 23-летний опыт работы в институте, занимал посты начальника Управления эпидемиологии, административного директора и заместителя генерального директора института.

О том, что советская разведка в курсе всех новых разработок Института в Нес-Ционе, ШАБАК начал подозревать еще в 60-е годы. В 70-е это стало ясно окончательно, и израильские спецслужбы решили во что бы то ни стало вычислить агента.

Тогда один из коллег Клинберга указал на него как на потенциального шпиона. Более того, выразил уверенность, что утечка информации идет через него и только через него.

Клинберг был вызван в ШАБАК, прошел проверку на детекторе лжи, которую выдержал с редкостным хладнокровием — проверка показала, что подозрения против него беспочвенны. Спустя несколько лет он снова был вызван на такую проверку. Однако он с видом оскорбленной невинности обвел всех, в том числе и детектор.

Во время одной из поездок в Женеву за Клинбергом установили слежку. Безрезультатно.

Перед ним извинились.

Но в 1982 году, когда утечка информации стала нетерпимой, ШАБАК вновь решил заняться Клинбергом, подключив к этому делу сотрудников внешней разведки «Моссад».

За ним установили круглосуточное наблюдение и выяснили, что он выехал на очередную научную конференцию в Швейцарию раньше, чем следовало. По всей видимости, для того, чтобы встретиться там с советским резидентом. Наблюдение за рубежом подтвердило это предположение. Тем не менее, спецслужбы не торопились с его арестом.

Теперь ШАБАК снял специальную квартиру, из которой круглосуточно следил за Клинбергом и прослушивал все его разговоры. Наконец, когда необходимые доказательства его вины были получены, прокуратура дала ордер на арест. Но только на 48 часов. Все попытки тогдашнего министра обороны Ариэля Шарона продлить этот срок закончились безрезультатно. И значит, нужно было придумать некий ход, чтобы «расколоть» предателя.

В начале 1983 года начальник советского отдела «Моссада» пришел к Клинбергу по очень важному, как он сказал, делу.

— Доктор Клинберг, — продолжил он, — вы, конечно, помните экологическую катастрофу в Милане, когда произошла утечка отравляющих веществ. Нечто подобное случилось в Малайзии. У нас нет с этой страной дипломатических отношений, но в некоторых областях мы сотрудничаем. У вас есть возможность на месте понаблюдать за последствиями аналогичной катастрофы. Вы готовы туда поехать?

— Конечно! — откликнулся Клинберг.

А спустя день информация о несуществующей катастрофе в Малайзии была передана в Москву. Теперь никаких сомнений не оставалось: Клинберг — советский агент…

17-го января он простился с женой, взял чемодан и вышел во двор своего дома на тель-авивской улице Ласков, где его ждала машина.

— Нам нужно еще раз заехать для последнего инструктажа, — сказал сидевший за рулем сотрудник ШАБАКа, и ничего не подозревавший Клинберг благодушно кивнул.

Но на квартире, куда они приехали, его ждал отнюдь не инструктаж.

— Предатель! Дерьмо! Подлец! — закричал полковник Хаим Бен-Ами, швыряя чемодан Клинберга на пол. — Подонок! — продолжал он, вываливая и швыряя в сторону лежавшие в чемодане вещи.

— Мы опаздываем на самолет! — тихо заметил Клинберг.

— Твой самолет пойдет только в одну сторону, — продолжал психологическое давление Бен— Ами. — Я жду от тебя признания. Доказательства у нас есть…

— Мы опаздываем на самолет! — продолжал твердить Клинберг и потом прервал возгласы полковника одним замечанием: — Меня уже дважды проверяли на верность, и оба раза потом извинялись…

— Ну что ж, извинимся и в третий раз, если ошиблись, — уже спокойнее сказал Бен-Ами. — Хотя, думаю, что извиняться нам все-таки не придется…

Пришлось через суд дважды продлевать сроки задержания. «Хороший» следователь сменял «плохого». Допросы длились по 18 часов в сутки. Применялись все известные психологические методы давления. Однако его не лишали сна и не применяли к нему физического воздействия.

Клинберг все отрицал… Но на десятые сутки, когда уже почти истек назначенный судьей второй срок, — сломался…

Поняв, что с наскока его не расколешь, Бен-Ами прибег к старой, как мир, игре в доброго и злого следователя. Он сам играл «злого».

— Ты предатель! — кричал он Клинбергу на допросе. — Причем, не просто предатель, а дважды предатель. Ты предал свою страну и память своих покойных родителей…

«Добрый» следователь по имени Йоси, естественно, всячески сочувствовал Клинбергу и говорил, что в его ситуации так поступил бы каждый, а теперь надо просто покаяться…

В конце концов, Клинберг признал, что был завербован еще во время войны, но в то время задействован не был. Были попытки войти в контакт с ним и со стороны польской разведки, но он на это не пошел.

Что же, в конце концов, побудило Маркуса Клинберга передавать секретную информацию СССР?

По версии Клинберга, которую впоследствии он сам и опроверг, в 1957 году руководство института потребовало документально подтвердить его медицинское образование, чтобы продвинуть по служебной лестнице и увеличить оклад. Вначале он утверждал, что все документы пропали во время войны. Но начальство настаивало…

В этой ситуации ему не оставалось ничего другого, как обратиться в советское посольство в Тель-Авиве с просьбой запросить его документы в Москве и Минске. Для сотрудников посольства визит Клинберга был подарком: они давно уже получили задание добыть информацию о деятельности института в Нес-Ционе и все оттягивали его выполнение. А тут к ним собственной персоной пожаловал один из самых видных сотрудников этого института! Вот только как его завербовать?

Ответ на этот вопрос подсказали пришедшие из Москвы документы. Оказывается, Клинберг так и не закончил последний курс медицинского института. Следовательно, не имел права на звание врача…

— Ну что, Марк Абрамович, — сказал ему во время следующего визита один из сотрудников посольства. — Либо мы будем дружить, и тогда вы получите все необходимые документы, либо… Оставим все так, как есть, и тогда вы — никто, врач-недоучка, самозванец! А ведь вам прочат должность профессора…

И Клинберг согласился «дружить». Почему? Только ли боязнь разоблачения в глазах коллег и крах карьеры подтолкнули его к согласию на подобное сотрудничество? Те, кто знал его, утверждают, что это совсем не так. Да, он любил свою работу, но не стал бы цепляться за карьеру. Даже если бы ему грозило разоблачение, всеми годами своей предыдущей работы он доказал, что является прекрасным высокопрофессиональным врачом и ученым…

Все, видимо, было гораздо сложнее. Клинберг, с одной стороны, не мог не чувствовать благодарности к Советскому Союзу за то, что эта страна спасла его жизнь, дала возможность продолжить образование и, в принципе, способствовала его карьере. С другой стороны, часто выезжая на научные конференции, он сблизился с тем кругом американских ученых, которые считали, что у США не должно быть монополии ни на один вид оружия массового поражения, что СССР играет важную роль в стабилизации политической ситуации в мире и т. д. То есть, стояли на откровенно просоветских позициях.

И, видимо, именно эти соображения и взяли, в конце концов, верх в Клинбереге. Во всяком случае, за свою работу в качестве шпиона он не получил ни копейки. А работу проделал поистине огромную…

После того, как он согласился на «сотрудничество», его обучили переснимать секретные документы при помощи микрокамеры на микропленку, прятать в тайниках, выходить на связь, пользоваться тайнописью и т. д. Кроме того, он обладал феноменальной памятью и мог зазубривать наизусть целые страницы. И в течение многих лет он передавал в СССР сверхсекретную информацию обо всем, что происходило в стенах его института. А там, между прочим, работало к тому времени более 300 ученых.

До 1967 года, пока сохранялись дипломатические отношения между Израилем и Советским Союзом, Клинберг передавал сведения работникам посольства, с которыми встречался в общественных местах. После разрыва отношений — во время частых поездок в Европу, главным образом в Швейцарию. Он встречался с советскими специалистами по химическому и биологическому оружию, которые объясняли, что именно интересует советскую сторону.

В общей сложности Клингберг встречался со своими «партнерами» около 20 раз. Перед каждой поездкой в Европу он посылал сигнальное письмо на некий адрес, сообщая им свой маршрут. По прибытии на место, звонил — всегда с общественного телефона — советскому резиденту, и они договаривались о точном времени и месте встречи. Это могли быть рестораны, кафе или другие общественные места.

Согласно иностранным источникам, которые никогда не подтверждались, но и не опровергались официально, в Израиле проводились работы по созданию химического и биологического оружия и его размещению в авиабомбах и ракетных боеголовках. Проводились работы по защите населения страны от химического и биологического нападения.

СССР, а значит, и арабские страны были в курсе того, каким химическим и биологическим оружием обладает Израиль, и от каких видов аналогичного оружия он разработал эффективную защиту. Это означало, что в течение десятилетий Институт в Нес-Ционе работал зря.

Предательство Клинберга и выдача сверхсекретных материалов врагу поставили под угрозу безопасность еврейского государства, уничтожили плоды многолетних исследований большого коллектива ученых, инженеров и техников. Материальный ущерб, нанесенный им обороноспособности страны, был оценен в миллионы и миллионы долларов. Вот почему Клинберга назвали самым опасным шпионом за всю историю Израиля.

В 1983 году Маркус Клинберг был приговорен к пожизненному тюремному заключению.

Потом пожизненное заключение было заменено на 20 лет тюрьмы.

Арест и суд над ним держались в секрете. А его жена, по указанию спецслужб, говорила всем, что он находится на лечении в Европе в лечебнице для душевнобольных.

Клинберга содержали в одиночке. Кроме самых близких родственников никто не имел права его посещать, и вскоре он впал в глубокую депрессию.

Однажды его жена Ванда во время свидания незаметно вложила в руку мужа горсть таблеток «комадина» (средство для разжижения крови), и он тут же проглотил их. Откачивать Клинберга пришлось в больнице. Ванда была арестована за попытку убийства и решила покончить собой, перерезав вены. Ее спасли. В 1990 году она скончалась в Париже, где навещала свою дочь.

Между тем, дочь Сильвия не оставляла попыток освободить отца путем заключения сделки по обмену шпионами. В 1988 году ей удалось через своего французского адвоката выйти на восточногерманского адвоката Фогеля, который был связан с нужными инстанциями. Он и его израильский коллега адвокат Зихрони попытались предложить сторонам тройной обмен. Израиль освобождает Клинберга и передает Советскому Союзу. Взамен Москва освобождает одного или двух западных шпионов, и передают их США. Вашингтон освобождает Джонатана Полларда и передает его Израилю.

Однако затем Зихрони объявил, что Израиль требует освобождения штурмана Рони Арада и еще двух израильских солдат, попавших в плен в Ливане. Москва должна была оказать давление на экстремистскую организацию «Хезболлах», в руках которой находился тогда Арад.

Фогель даже встретился с Клинбергом в тюрьме, чтобы выяснить его физическое состояние. Его родственники получили извещение о предстоящем обмене, но в последний момент «Хезболлах» передумала. Может быть, потому, что Рони Арада и 2-х израильских солдат уже не было в живых.

Однако Сильвия рук не опускала. Семья наняла нового адвоката — Авигдора Фельдмана.

Ему удалось добиться улучшения условий заключения, а в израильской печати появились первые сообщения об аресте внезапно исчезнувшего профессора. Но все апелляции с просьбой освободить Клинберга по состоянию здоровья наталкивались на отказ в связи с позицией уполномоченного по вопросам безопасности секретных учреждений.

Но, в конце концов, по гуманитарным соображениям и учитывая позицию бывшего начальника ШАБАКа Яакова Пэри, который даже пожал руку Клинбергу, суд в 1998 году освободил его. Правда, со множеством строгих ограничений.

Клинберг покинул Израиль и обосновался в Париже. Там проживают его дочь и внучка. В одном из интервью он заявил: «Я не считаю себя шпионом. Я лишь передал кое-какую информацию…»

Израильский техник Мордехай Вануну, предоставивший в октябре 1986 года английской газете «Санди таймс» секретные сведения о ядерном арсенале Израиля, был тайно похищен в Лондоне и доставлен в закрытую тюрьму «Шикма» к югу от Тель-Авива. Тогда же израильское правительство опубликовало лаконичное заявление: «Мордехай Вануну находится в тюрьме на законном основании. Решение о его аресте принято судебной инстанцией в присутствии избранного им адвоката. В соответствии с юридическими нормами никаких подробностей по этому делу в дальнейшем публиковаться не будет».

Тем не менее, подробности вскоре появились…

Мордехай (Мотти) Вануну родился в Марокко в 1954 году в еврейской семье, где было семеро детей. В начале 1960-х годов семья выехала в Израиль и поселилась в трущобном районе города Беэр-Шева.

Он служил в армии в инженерных частях. Демобилизовался в звании капрала. Какое-то время обучался на физическом факультете Тель-авивского университета, но был отчислен за неуспеваемость.

В 1975 году он прочел в газете объявление о наборе «учеников техника» в КАМАГ, как на иврите сокращенно называется Центр ядерных исследований в Димоне. В ноябре 1976-го он был принят туда на работу и направлен на ускоренные курсы физики, химии, математики и английского языка. Через два месяца вместе с 39 слушателями из 45 он успешно сдал экзамены и 7-го августа 1977-го Вануну впервые официально заступил на смену.

В ноябре 1985 года его уволили по сокращению штатов. Вскоре он продал свою квартиру и автомашину и отправился в длительное путешествие. Сначала — в Катманду, затем — в Австралию.

В Сиднее Вануну познакомился с журналистом-стрингером Оскаром Герреро. Он рассказал ему о том, что вывез из Израиля две фотопленки, которые тайно отснял в Димоне во время ночных смен. Новый друг стал горячо убеждать Вануну продать эту информацию и обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь.

5-го октября 1986 года в английской газете «Санди таймс» появилось сенсационное сообщение о том, что в израильской пустыне Негев за «текстильной фабрикой» в Димоне в действительности скрывается совершенно секретный завод по производству атомных бомб, уходящий в глубь земли на шесть этажей. Автором этой статьи, проиллюстрированной фотографиями, подтверждающими ее правдивость, был Мордехай Вануну. По его сведениям, Израиль располагал ядерными боеголовками в количестве от 100 до 200 единиц.

Тогдашний израильский премьер Шимон Перес потребовал от спецслужб любой ценой доставить Вануну из Англии в Израиль. «Человек, разгласивший главный секрет государства должен быть непременно найден, предан суду, и понести заслуженную кару», — подчеркнул глава правительства.

После интенсивных поисков агенты «Моссада» обнаружили Вануну в одном из лондонских отелей, где он проживал под чужим именем. Он почти не покидал отеля, а если и выбирался на волю, то только в сопровождении большой группы репортеров, готовых оказать ему физическую защиту и уберечь от похищения. В конечном счете, израильтяне разработали тонкую комбинацию, в результате которой Вануну был схвачен и вывезен в Израиль.

Руководители «Моссада» всегда считали, что красивая и умная женщина — это профессия, которая должна служить на благо Израиля. Разработчики операции учли то обстоятельство, что Вануну уже несколько месяцев находился на вынужденном «сексуальном карантине». Поэтому он, презрев все предостережения охранявших его репортеров и утратив чувство бдительности, должен был «запасть» на подставленную ему агентессу-обольстительницу.

В роли обольстительницы выступала неотразимо красивая, коварная и вероломная, известная в «Моссаде» агентесса под псевдонимом «Юдифь». В отель, где проживал Вануну, она поселилась под именем Синди Ханин, которая в действительности была Шерил Бентов.

Она родилась в США в семье миллионера еврейского происхождения Стенли Ханина. После окончании школы в начале 80-х годов Шерил приехала в Израиль, в киббуц, чтобы изучать иврит. Она решила остаться, отслужила в армии и вышла замуж за Израильтянина Офера Бентова. Вскоре ее завербовал «Моссад»…

Операция по захвату Вануну стала первым серьезным заданием «Юдифь». В ее задачу входило познакомиться с ним, соблазнить и побудить поехать из Лондона в Рим.

Когда однажды они «случайно» столкнулись у лифта, ей было достаточно лишь бросить взгляд на Вануну, чтобы тот поинтересовался, в каком номере проживает мисс и не откажется ли она поужинать вместе с ним? При этих словах в огромных голубых глазах Синди полыхнул огонь страсти и чувственности.

Их физическая близость началась задолго до ужина, в номере Синди, куда в итоге перебрался Вануну и где провел пять незабываемых дней и ночей.

За очередным ужином Синди предложила Мордехаю отдохнуть в Риме, якобы в квартире сестры. Он согласился. В итальянском аэропорту их встретила женщина, представившаяся подругой сестры Синди, и отвезла на квартиру. Там Вануну уже ждали агенты «Моссада»…

На многочисленные вопросы израильских журналистов, был ли Вануну похищен на британской территории Израиль дал ответ в официальном сообщении. В нем говорилось:

Как бы то ни было, факт остается фактом — вскоре Вануну предстал перед израильским судом, который признал его виновным в шпионаже и государственной измене, и приговорил к длительному сроку заключения.

И вот 21-го апреля 2004 года, после 18 лет лет заключения, 12 из которых Мордехай Вануну провел в одиночной камере, за ним захлопнулись двери тюрьмы «Шикма». Сейчас ему — 50 лет.

Перед выходом из тюрьмы он заявил: «Я страдал здесь только из-за того, что принял христианство. Если бы я остался иудеем, то ко мне относились бы совсем по-другому. Израильским спецслужбам не удалось сломить меня. Я — символ свободы и того, что никто не может сломить волю человека. Я обращаюсь к президенту США Джорджу Бушу, к премьер-министру Великобритании Тони Блэру, к президенту России Владимиру Путину и к канцлеру Германии Герхарду Шредеру сделать все возможное, чтобы меня выпустили из Израиля. Я хочу жить в США. У меня не осталось никаких секретов. Все, что я знал, я уже рассказал». Однако представители израильских спецслужб считают, что Вануну по-прежнему представляет опасность, ибо обладает еще многими секретами. В его камере было конфисковано большое количество документов, содержащих подробное описание производственных процессов на атомном реакторе в Димоне.

Речь идет о дневниках, которые вел Вануну и в которых он до малейших деталей воспроизвел всю информацию о комплексе в Димоне, строении атомного реактора и всех процессов. Эти дневники и другие документы находились в 87 коробках, которые Вануну попросил вынести из его камеры по случаю освобождения.

В связи с этим министерство обороны Израиля опубликовало перечень возложенных на него ограничений, включая запрет на выезд из страны в течение года после освобождения. Все остальные ограничения будут действовать лишь пол года.

Что же представляют собой эти ограничения?

Вануну будет обязан сообщать о всех своих перемещениях, если, например, захочет провести ночь за пределами своей квартиры. Кстати, она находится в шикарном комплексе «Андромеда» в старом Яффо. Ежемесячная арендная плата за апартаменты, в которых он будет проживать, превышает 4,5 тысячи долларов.

Он не имеет права приближаться к воздушным и морским портам, а так же к территориям Палестинской автономии. С учетом прогресса в сфере коммуникаций Вануну запрещено участвовать в Интернет-чатах, и, очевидно, вообще пользоваться Интернетом без специального разрешения. Для общения с иностранцами и посещения представителей зарубежных государств он так же обязан получить специальное разрешение у израильских спецслужб. В этой связи ему было предложено заранее представить список иностранных граждан.

Продлят ли действие ограничений после истечения года, зависит, по словам руководства МВД, от поведения Ваануну в течение первого года после освобождения.

Что любопытно: ограничения, наложенные на «атомного шпиона», вытекают из Закона о чрезвычайном военном положении времен британского мандата…

Многие израильтяне считают Вануну предателем. Однако есть у него и сторонники. В день освобождения у здания тюрьмы собрались около 200 активистов международного антиядерного движения, которые встретили его как героя.

Шабтай Калманович, плотный, всегда хорошо одетый еврей с сильным взглядом голубых глаз, пережил несколько катаклизмов в своей непростой и наполненной страстями жизни.

Например, он приехал больше четверти века назад в Израиль. Потом стал миллионером. Хорошо жил. Потом его осудили на 9 лет тюремного заключение за… шпионаж в пользу СССР. Потом освободили по состоянию здоровья. Потом он отправился в Россию заниматься бизнесом. Там еще раз стал миллионером. И вот пришло сообщение, что он женился (во второй раз) на 25-летней девушке по имени Анастасия.

— Она еврейка, моя Настя, — сообщил Калманович. — Если бы она не была таковой, то мои родители не разрешили бы мне этого брака. Настя — близкая подруга моей дочери Лиат.

В Израиле о Шабтае заговорили 10-го января 1988 года. Именно в тот день в телевизионной программе новостей было передано сообщение о его аресте.

По словам ведущего, израильский бизнесмен Шабтай Калманович «был задержан сотрудниками службы безопасности в декабре прошлого года по подозрению в сотрудничестве с КГБ сразу же после того, как вернулся из СССР, который он посетил в составе правительственной делегации африканской республики Сьерра-Леоне». Диктор также объявил, что «указом окружного суда Тель-Авива средствам информации запрещено освещать какие-либо подробности следствия и предстоящего судебного процесса».

Израильские СМИ проигнорировали указ. Некоторое время спустя газеты запестрили заголовками: «Алия в Израиль — благодатная почва для советского шпионажа» («Хадашот»), «В Израиле арестовано и осуждено множество советских шпионов» («Маарив»), «Репатриация советских евреев — средство для засылки к нам советских шпионов. Вот почему Советы никогда полностью не перекрывали алию» («Джерузалем Пост»).

В многочисленных публикациях тех дней о Калмановиче, занимавших целые полосы, приводились различные высказывания, знавших его людей. И надо сказать, что перед читателями возникал образ весьма не заурядного человека.

«Обаятельный человек, умевший работать с репатриантами и много сделавший для их абсорбции» (Матильда Газ, возглавлявшая отдел абсорбции новых репатриантов в Партии Труда — «Авода»).

«Калманович всегда производил на меня отталкивающее впечатление. Скользкая личность» (Узи Наркис, бывший начальник отдела репатриации и абсорбции Сохнута).

«После того, как я понял этого человека и узнал, что он одновременно сотрудничает с несколькими партиями, я обходил его стороной» (Игал Гурвиц, бывший министр).

«Блестящая личность. Человек большого ума и кипучей энергии. Он был моим советником в кнессете, и многое сделал на благо евреев. Не верю слухам о его сотрудничестве с КГБ» (Флатто-Шарон, бывший депутат кнессета).

«Самозванство этого человека, хвастливое „представительство“ им южноафриканского государства причинили огромный политический ущерб нашей стране, особенно в отношениях с ЮАР» (Давид Кимхи, один из руководителей министерства иностранных дел).

Итак, Шабтай Калманович… Кто он и что делал до сих пор? Впрочем, легче задать вопрос: что он не делал?

Шабтай Генрихович Калманович родился 18-го декабря 1947 года в городе Каунас (Литва) в семье сионистов, которые много лет были «отказниками» и боролись за выезд в Израиль. В 1965 году, закончив среднюю школу, он поступил в Каунасский политехнический институт. В 1971-м получил диплом инженера по автоматизации химического производства.

Если верить израильскому еженедельнику «Секрет», на последнем курсе института молодой Калманович оказался втянутым в довольно неприятную историю, угрожавшую ему следствием, судом и тюремным заключением. Но вместо этого недавний выпускник был призван в советскую армию. Но самое удивительное произошло после его демобилизации — семейству Калманович было разрешено покинуть пределы СССР.

Много позже во время допроса в Израиле Шабтай признался: в армии его вызвали в особый отдел и без обиняков предложили ему сделку — КГБ выпускает всю его семью из страны, а он станет агентом этой секретной службы. Согласно другой версии, изложенной тем же «Секретом», еще на последнем курсе института, когда его обвиняли в совершении тяжкого преступления, юношу поставили перед суровым выбором: или суд за изнасилование, или негласная работа «стукачом». Трудно сказать, какой из вариантов ближе к истине, но, судя по всему, Шабтай принял правила игры.

Калмановичи прибыли в Израиль в декабре 1971 года и поселились в Крьят-Яме. Как всякий репатриант, учился в «ульпане», где, кстати, показал немалые способности в изучении языка. Затем получил стипендию и был принят на специальные курсы иврита в Иерусалиме.

После этого Калманович избрал нетипичный для репатрианта путь: не стал искать работу по специальности, а начал подвизаться в партиях как активист по поощрению алии и абсорбции (вживание, обустройство) репатриантов из Советского Союза. Многопартийная система в Израиле была ему непонятна: он начал почти одновременно работать в двух партиях. Когда в одной об этом узнали, ему сказали, что так не делают, и уволили его. Он остался работать в Партии Труда («Авода») в Центре информации под руководством Иегуды Эйлана. А Центр входил в состав канцелярии главы правительства…

Эйлан представил Шабтая премьер-министру Голде Меир, а та — Матильде Гез, руководившей отделом алии[18] в Центральном комитете партии. Ему поручили проводить агитацию среди новых репатриантов.

Подобный взлет «парня из Каунаса» насторожил руководство Службы безопасности, тем более, что некоторые данные о его советской жизни настораживали. Но на предостережение контрразведчиков не обратили внимание. Круг знакомств Шабтая продолжал расширяться. Среди них были и идеолог «Аводы» Бени Магаршак, и действующие министры в правительстве Голды Меир — Исраэль Галили и Игал Алон.

Тогда же Калманович попытался поступить в «Натив» («Бюро по связям»), целью которого было налаживание контактов с евреями СССР и Восточной Европы, и провоцирование эмиграции в Израиль. Фактически «Натив» входил в состав разведывательных органов еврейского государства, а его старшие сотрудники участвовали в заседаниях комитета секретных служб.

Но контрразведка воспротивилась, и ему вежливо отказали. Начали осложняться дела и в «любимой партии». К началу 1975 года назрел окончательный разрыв между ним и Матильдой Гез. Он был уволен со своей партийной должности и решил целиком посвятить себя бизнесу.

Его бывшая коллега Тина Крихели, работавшая с ним в одном отделе, свидетельствует, что Калманович «не проявлял никаких странностей в поведении, кроме особого отношения к репатриантам — деятелям искусства».

— Он начал заниматься организацией выступлений для них, чтобы облегчить их устройство, — вспоминает она. — Но ему сказали, что партия — не контора импрессарио. Он же утверждал, что это на пользу партии и на пользу репатриантов. Во время войны Судного дня он даже выезжал с артистами каждый день на фронт для выступления перед солдатами.

Когда эта его деятельность приняла, по мнению руководства Партии Труда, слишком широкие масштабы, ему деликатно предложили уволиться и заняться этой деятельностью частным образом. И действительно, работа импрессарио была той областью, где Каламанович прошел первую «проверку огнем» как частный предприниматель.

Он занимался ангажементом зарубежных артистов, организацией выставок и культурных мероприятий, пробовал себя напрямую в коммерческой деятельности. И тут в судьбе Шабтая возник человек, сыгравший в ней не последнюю роль и сумевший обучить многому все еще сравнительно молодого «искателя приключений». Звали этого «учителя» Шмуэль Флатто-Шарон. Человек которого часто награждали эпитетами «блистательный», «великолепный», «потрясающий»…

Флатто-Шарон (он же — Шаевич) родился в польском городе Лодзи. В 1937 году его семья перебралась в Париж.

Начав с продажи дешевого металлолома в одну из африканских стран, только что получивших независимость, Флатто-Шарон быстро разбогател, вошел в окружение французского министра строительства, ловко скупая и продавая земельные участки. Но затем разразился большой скандал, и министр оказался под следствием. А Флатто-Шарон решил спрятаться в Израиле, спешно репатриировавшись в 1972 году. Вскоре ему под руку и подвернулся Шабтай Калманович, продолжавший упорно искать свое место под израильским солнцем.

Флатто-Шарон нашел в его лице отличного ученика. А Шабтаю было чему поучиться у своего новоявленного босса. Особенно деловой хватке, искусству совершать сделки, многим «африканским секретам», позволявшим беспрепятственно проникать в казалось бы самые заповедные места «черного континента» и возвращаться оттуда со сказочной прибылью.

Когда босс решил попробовать себя на политическом поприще, Калманович возглавил предвыборный штаб и вскоре стал у израильско-французского миллионера не мелким служащим, а другом и доверенным лицом. Это уже была не партийная деятельность, а скорее — синтез политиканства с бизнесом. Как известно, избирательная кампания Флатто— Шарона велась, мягко говоря, не совсем чисто, и «одинокий депутат» даже отбыл наказание за подкуп избирателей…

До этого момента у Калмановича еще не видно заметных достижений. Но каждый этап закладывал часть фундамента для будущего взлета. Он оказался непревзойденным мастером завоевывать сердца. Как сказала уже упоминавшаяся Матильда Гез, «перед ним открывались все двери».

Работая в партиях, он завязал связи в политическом мире, и эти связи затем очень пригодились. Как импрессарио, он учился плавать в мире бизнеса. У Флатто-Шарона он углубил это умение и завязал новые связи. Больше того, он оказался не только хорошим учеником, но даже «переплюнул» своего учителя и наставника. Кстати сказать, в стиле обоих много сходства. Пути бизнеса Флато-Шарона весьма запутаны и «неисповедимы», как, впрочем, и Калмановича, бизнес которого был тесно переплетен с политикой.

В Израиле над Флатто-Шароном нередко посмеивались, когда он заявлял о своем вкладе в государственные дела. Власти не раз опровергали его рассказы о причастности к освобождению «известных узников Сиона в обмен на шпионов из восточного блока». Калманович же, действуя как эмиссар Флатто-Шарона, действительно добился освобождения израильтянина Мирона Маркуса из тюрьмы в Мозамбике в рамках сложной международной сделки, к которой был причастен также посредник из ГДР — адвокат Вольфганг Фогель.

Напомню, что Маркус, летевший в сентябре 1976 года на частном самолете над Африкой, из-за неполадок в моторе и плохой погоды совершил вынужденную посадку на территории Мозамбика. Местные власти арестовали его по подозрению в шпионаже.

В апреле 1978 года на захолустной пограничной заставе между Мозамбиком и Свазилендом восемь полицейских подвели Маркуса к ожидавшему там молодому человеку. Тот обратился к Маркусу на иврите:

— Являетесь ли вы Мироном Маркусом из Хайфы?

— Да, это я.

Нетрудно догадаться, что вопрос задал никто иной, как Шабтай Калманович. Он расписался на документе в «получении» Маркуса, и тем самым сделка была закончена.

Освобождение Маркуса было началом африканского этапа карьеры Калмановича. Этапа, который принес ему миллионы и в котором фантастику трудно отделить от действительности.

В конце 70-х он был назначен полномочным торговым представителем южно— африканского бантустана (формально — независимой республики) Бопутатсваны в Израиле. Это произошло после того, как ему удалось (до сих пор не ясно каким образом) завязать исключительно тесные личные связи с президентом этого марионеточного государства Лукасом Мангофой.

Согласно одной из версий, знакомство состоялось при посредничестве американского конгрессмена Бенджамена Гильмана, с которым Калманович встретился в рамках его активной деятельности в помощь «отказникам» в СССР. Как раз в то время был создан ряд марионеточных «государств для черных», якобы получивших независимость от ЮАР. Делегация Бопутатсваны выехала в Вашингтон просить признания и помощи. США не собирались оказывать прямую поддержку этому государству, не признанному Западом, но и отказывать в помощи не хотели. Стали искать людей, которые, не будучи американскими гражданами, могли бы служить связующими звеньями. Гельман рекомендовал для этой роли Калмановича.

Так это было или нет, одно не подлежит сомнению: Калманович быстро завоевал в Бопутатсване такое положение, что его стали называть «белым президентом» и даже «африканским Распутиным».

В 1980 — 1981 годах он развернул там колоссальные проекты строительства. Причем, без всяких конкурсов, что в том государстве считается совершенно нормальным. Он строил стадионы, торговые центры, знаменитую гостиницу «Сан-Сити» с единственным на материке казино. В самой Южно-Африканской республике игорный бизнес был тогда запрещен, и многие приезжали в Бопутатсвану (всего 75 километров от Йоханнесбурга). Но, пожалуй, главное — он давал президенту советы по использованию богатств этой страны.

Как это обычно бывает в Африке, чем беднее страна, тем богаче ее правители и их приближенные. Во всяком случае, Бопутатсвана, несомненно, была источником той сказочной роскоши, которой окружил свою семью Калманович в последующие годы, и тех миллионов, которые стали движущей силой его мировой империи бизнеса. Он купил замок в Каннах (Франция), большой дом в Тель-Авиве, собственный самолет…

Калманович произвел сенсацию в Израиле, когда прибыл с верительными грамотами от президента Лукаса Мангофы и с претензией стать послом или, по меньшей мере, уполномоченным дипломатическим представителем Бопутатсваны. Дипломатический статус он, однако, не получил, поскольку Израиль не признавал это государство самостоятельным. Впрочем, это не помешало ему построить в Тель-Авиве великолепное здание, прозванное «стеклянным дворцом» и ставшее неофициальным представительством Бопутатсваны и личной резиденцией удачливого бизнесмена. Не один израильтянин, в частности не один офицер в отставке, завязал деловые связи с Африкой при посредничестве Калмановича в его «стеклянном дворце».

В бедной и маленькой Бопутатсване Калмановичу с его размахом вскоре стало тесно. Поэтому он перенес центр тяжести своей деятельности в соседнее государство — Сьерра Леоне. До его «вторжения» эта страна фактически была в руках группы богатых ливанских бизнесменов, которую возглавлял Джамиль Саид Мохаммед. Человек, тесно связанный с ООП и с шиитами Ливана, приятель лидера организации «Амаль» Набби Берри (сегодня председатель ливанского парламента).

Как рассказал в одном из интервью сам Калманович, все началось (с ним это бывало не раз) со знакомства с женой главнокомандующего армией Сьерра-Леоне Джозефа Момо. Он познакомился с ней в самолете и пригласил ее посетить Израиль. Это был год, когда в Сьерра-Леоне должны были состояться выборы.

Калманович фактически совершил в этой стране «произраильский переворот». Он убедил генерала Момо выдвинуть свою кандидатуру в президенты и руководил его избирательной кампанией.

Генерал победил. Кто же присутствовал на церемонии принесения им присяги?

Разумеется Шабтай Калманович.

Став президентом, генерал Момо отнял у Джамиля Саида Мохаммеда лицензию на право добывать алмазы в Сьерра-Леоне и лишил влияния ливанских бизнесменов, собиравшихся превратить страну в оплот ООП.

Кому досталась лицензия? Калмановичу, который основал в этой стране самую большую компанию и назвал ее именем своей дочери — «Лиат».

Как предполагают, позднее Джамиль отомстил Калмановичу, посеяв в деловом мире сомнения в его порядочности.

Тем не менее, в Сьерра-Леоне его влияние было еще больше, чем в Бопутатсване. Наряду с разветвленным бизнесом он занимался и дипломатией, входил в состав делегаций, выезжавших за рубеж с различными миссиями. Он ездил в Советский Союз в составе свиты президента и, среди прочего, участвовал в переговорах о предоставлении СССР прав рыболовства у западного побережья Африки.

С началом перестройки перед Шабтаем открыла свои двери и «старая добрая Родина». Калманович проводил международные обменные сделки со странами Африки, главным образом, по заказу советского Внешторга, получая отменные комиссионные. Его партнером по бизнесу стал известный певец Иосиф Кобзон.

Шабтай приобрел здание на тель-авивской улице Яркон, где оборудовал свой офис, отделанный куда богаче иных посольских приемных самых влиятельных стран. В Африке он приобрел виллу с джакузи, сауной и бассейном, завез мебель из Италии.

С апреля 1986 года израильские спецслужбы начали регулярно приглашать его для «дружеских бесед». Подобная игра в «собеседования» могла бы длиться нескончаемо долго и закончиться ничем, если бы не вмешались американцы.

В мае 1987 года Калманович был арестован в Лондоне вместе со своим партнеров Владимиром Давидсоном, бывшим репатриантом-израильтянином, перебравшимся в США. Банк «Нейшнл» из Северной Каролины подал против них иск за подделку подписей под чеками и кражу чеков с попыткой их сбыта брокерской компании «Мерил-Линч» в Монако. Истцы добились международного розыска, после чего и последовал лондонский арест. Школа сомнительных операций Флатто-Шарона в конце концов подвела преуспевающего бизнесмена.

Калманович просидел почти полгода под домашним арестом в Англии, после чего был выпущен под залог в полмиллиона фунтов стерлингов. Исходя из принципа «лучшая защита — нападение», Шабтай добивается въезда в США и проходит там проверку на детекторе лжи, чтобы доказать свою невиновность в предполагаемых аферах.

А тем временем Пентагон и Госдепартамент обращаются в министерство обороны Израиля. Согласно их данным, Калманович и его партнеры поставляют секретную технологию для СССР. Американцы давят и требуют «разобраться» с Калмановичем, а иначе…

Сигнал из Вашингтона был принят и понят. Тогдашний министр обороны Ицхак Рабин, удивленный сообщением из США, потребовал разъяснений от руководства спецслужб. Но ситуация сложилась весьма деликатная. Ведь в «ближний круг» Калмановича входили множество высокопоставленных особ, да и сами секретные службы, очевидно, не брезговали пользоваться его услугами. По крайней мере, так считал один из бывших руководителей «Моссада» Исер Харэль, полагавший, что Калманович беззаботно бы процветал в Израиле до наших дней, не попытайся он прикоснуться к американским военным секретам.

Был составлен план операции «Содом и Гоморра» для разоблачения и ареста Калмановича. В Берлине и Москве за передвижениями бизнесмена наблюдали сотрудники «Моссада», а по прибытии в Израиль его, несмотря на возражения ряда «ответственных товарищей» (уж слишком американцы нажимали) арестовали.

Суд приговорил его к 9 годам с известной оговоркой: если Шабтай станет образцовым заключенным, то сможет выйти на свободу, отсидев две трети положенного срока. Первые четырнадцать месяцев он провел в одиночной камере. В 1991-м серьезно заболел, и ему сделали операцию по шунтированию сосудистых узлов. В первой половине 1993-го его помиловали и освободили.

После освобождения он улетел в Москву, «собрав» воедино принадлежавшие ему капиталы в разных странах мира. Он активно занялся бизнесом, снова женился, сохранил израильское гражданство и иногда навещает Израиль.

В Москве у него шикарный офис, расположенный на Кутузовском проспекте, отменно отреставрированном турецкими подрядчиками. Независимые источники утверждают, что его личное состояние оценивается в 20 миллионов долларов.

Какого же рода информацию Калманович мог передавать КГБ, если он на самом деле был агентом?

По мнению израильских экспертов, это могла быть информация, во-первых, об армии, где он служил в артиллерийских частях (оснащение, подготовка, передвижение, коды, мораль солдат). Во-вторых, он мог сообщать о тайных связях Израиля с африканскими странами после официального разрыва дипломатических отношений в 1973 году, о закулисных торговых связях с ними, торговле бриллиантами и золотом, приобретении сырья, необходимого для оборонной промышленности Израиля. В-третьих, он мог информировать о деятельности израильского правительства и «Сохнута» в борьбе за выезд советских евреев, о связях Израиля с правительствами других стран по этому же вопросу и, наконец, о тайных связях Израиля и советского еврейства.

А вот, что заявил тогда по поводу ареста Калмановича бывший руководитель «Моссада» Меир Амит:

— На протяжении ряда лет Советский Союз сумел заслать к нам нескольких шпионов. Они приехали к нам под видом новых репатриантов. Однако их число мизерно по сравнению с общим числом репатриирующихся в Израиль евреев.

— Восемь лет вы руководили разведкой. Был ли за это время случай раскрытия советского шпиона? — последовал вопрос журналиста.

— При мне этого не было…

Шабтай Калманович любит повторять:

— Я очень верю в дружбу. Верю в свою судьбу, и живу по принципу: нельзя обижать людей…

Летом 1955 года из Египта депортировали двух немецких специалистов, занимавшихся разработками новых видов оружия. Эта история вызвала пристальный интерес в «Моссаде». Глава этого ведомства Исер Харэль был одним из немногих, кто знал, что оба инженера являлись израильскими агентами.

Он долго ломал голову над вопросом: на чем же «Моссад» прокололся, как египтяне узнали, кем в действительности были эти немецкие разработчики? Только через год глава разведки пришел к выводу, что провалу его людей и их последующей депортации из Каира способствовала успешная операция важного советского агента, внедренного в систему служб безопасности.

По сведениям израильского еженедельник «Глобус», это был Зеэв Авни, один из наиболее опасных и ловких агентов Москвы, работавших в Израиле. У Харэля не было основательных подозрений против него, официально числившегося в министерстве иностранных дел, а фактически являвшегося сотрудником «Моссада». Но не даром Харэль славился своей интуицией, которая так часто выручала эту секретную службу. Не обманула она «маленького Исера» и на этот раз.

Он пригласил Авни для встречи с глазу на глаз, где напрямую сказал ему:

— Мне известно, что ты — советский шпион!

Смолчи тогда Авни, начни отрицать эти обвинения, то «сэкономил» бы себе семь лет «заключения»… Но он сразу же сознался и поведал, что КГБ завербовал его для проведения секретных операций против Израиля. На предложение сотрудничать со следствием он тотчас дал согласие.

Зеэв Авни (он же — Вульф Гольдштейн) родился в 1925 году в Риге. Его отец в молодости увлекался революционными идеями, был активистом студенческого социалистического движения Латвии. В 20-е годы семья переехала в Берлин, а с приходом Гитлера к власти — в Цюрих.

Вульф был высок, силен, на еврея не был похож. Взгляды отца оказали на него заметное влияние, и в 15-летнем возрасте он увлекся марксистскими идеями, запоем читал книги об Октябрьской революции.

В 1942 году в Швейцарии он встретился с Карелом Вибралом, который представился как чешский эмигрант, придерживающийся коммунистических убеждений. В действительности он был офицером Главного разведывательного управления (ГРУ) Красной Армии, действовал под подпольной кличкой «Пауль». Он взялся обучать Вульфа русскому языку и постепенно завербовал его, дав ему подпольную кличку «Томи».

После провозглашения независимости Государства Израиль Карел порекомендовал Вульфу репатриироваться и ждать от него дальнейших распоряжений. Вопреки всяким законам конспирации он установил контакт с советским посольством в Израиле и сразу представился как «Томи», сообщив, что его куратор — Карел Вибрал. Тогда атташе по культуре, в действительности советский агент, попросил Вульфа вернуться в киббуц, где тот жил, и ждать указаний.

Авни очень хотелось продемонстрировать свою лояльность к СССР, он не понимал, почему так долго бездействует, почему не воспользуются его услугами. В киббуце его знали как пламенного коммуниста, глубоко скорбевшего о смерти Сталина.

Только в середине 50-х годов с ним вышли на связь и велели проникнуть в систему министерства иностранных дел. Тут помогло знание языков, и Авни приняли на работу в дипломатическую миссию в Швейцарии. Именно тогда Вульф Гольдштейн изменил имя, став Зеэвом Авни.

После недолгого пребывания в Швейцарии он вернулся в Израиль и стал рядовым чиновником МИДа. Его куратором был Юрий Любимов, работавший под прикрытием первого секретаря советского посольства. Авни стал передавать важную разведывательную информацию…

В ничего не подозревавшем израильском МИДе им были довольны и вскоре назначили атташе по торговле в Югославии. Советские кураторы потребовали продолжения работы на них и в Белграде.

К величайшему удивлению Авни, в 1952 году он получил приглашение в «Моссад», где его попросили помочь в проведении одной из операций в Европе. Ему поручили наладить связь с двумя немецкими инженерами, которые собирались начать работать на одном из военных предприятий в Египте. Поскольку он в совершенстве владел немецким языком, то считался подходящей фигурой. Авни смекнул, что открывается уникальная возможность, и когда ему удалось завербовать немцев, попросил, чтобы его перевели из МИДа в «Моссад».

Вскоре состоялась встреча с Харэлем, где он предложил себя в качестве связного с немецкими инженерами, уже начавшими работать в Египте. Авни сказал главе «Моссада», что дипломатическая работа ему наскучила, он, дескать, уверен, что подходит для службы в разведке. Поделился с Харэлем своим желанием вернуться в Израиль по семейным обстоятельствам — из-за развода с женой и проблем с дочерью.

Харэль поинтересовался, сколько же лет дочке, на что Авни ответил, что ей восемь. Однако шефа «Моссада» насторожило столь горячее желание Авни работать в его ведомстве. Но фактов против него не было — только интуиция…

Она-то и подсказывала, что КГБ подослал к нему своего агента побольше выяснить о «Моссаде» и его руководителе. Харэль сохранял осторожность: он вежливо отказал и решил не назначать Авни куратором немецких инженеров, а предложил оставаться в МИДе.

Через несколько дней Авни должен был вернуться в Белград, но тут Харэль снова его вызвал. Он не подозревал, что в соседней комнате находятся глава ШАБАКа Амос Манор и другие следователи, которые слушают эту беседу. Впоследствии Авни рассказал об этой встрече в своей книге.

Встреча получилась драматичной. Харэль кратко приветствовал его и… сразу же обвинил в работе на советскую разведку. Авни объяснял впоследствии, что был напуган и сбит с толку, опасался, что если не признается во всем, его приговорят к расстрелу.

Итак, через минуту, показавшуюся ему вечностью, он во всем сознался, но подчеркнул: да, я работаю на советскую разведку, но не стану выдавать своих товарищей. Харэль объяснил, что если Авни будет сотрудничать со следствием, ему сохранят свободу. Шеф «Моссада» даже подумывал сделать Авни двойным агентом.

Но когда следователи ШАБАКа продолжили допрос, оказалось, что он упорствует, не желает рассказывать о своей работе и советской разведке, утверждает, что он стал жертвой советского шантажа и ни в чем не провинился, не нанес ущерба безопасности Израиля. Следователям контрразведки не удалось его сломить, и следствие передали Иуде Прагу, следователю тель-авивской полиции, который считался специалистом по разоблачению шпионов.

Праг сразу понял, что перед ним интеллигентный человек, уверовавший, однако, в коммунистическую идеологию. Он решился на психологический трюк: раскрыл перед Авни доклад Хрущева с обвинениями в адрес Сталина в преступлениях против советского народа. Но Авни твердил, что быть этого не может, что текст —фальшивка, не может быть, чтобы столь высокопоставленный лидер коммунистического мира обвинял самого Сталина в преступлениях!

«Моссад» передал дело в суд. Процесс проходил при закрытых дверях. Авни приговорили к 14 годам тюрьмы. Суд принял доводы обвинения в предательстве и шпионаже в пользу СССР. В тюрьме Авни стал раскаиваться в своей измене и признался в том, что передал в Советский Союз информацию о тех двух агентах, что и стало причиной их депортации из Египта.

Зеева Авни освободили через 8 лет за примерное поведение. Он поселился в «мошаве»[19] Ришпон около Герцлии, разводил верховых лошадей, открыл частную клинику. Люди, катавшиеся на его лошадях или лечившиеся у этого интеллигентного господина, и не подозревали, что это бывший советский агент, нанесший большой ущерб безопасности Израиля.

…29-летний Джин Леон Томас начал работать на «Моссад», сам того не подозревая.

Вербовка была проведена «под чужим флагом».

Как это произошло?

Томас (он же — Товмасян) родился в Египте в армянской семье. Симпатичный и образованный молодой человек, в совершенстве владевший арабским, французским, английским и немецким языками, вырос в Каире. В 1956 году переехал в Ливан, а затем в Западную Германию. Он поселился в Кёльне, где в течение двух лет работал в различных коммерческих структурах. Он мечтал об успехе, но не знал, как его добиться.

Осенью 1958 года Томас познакомился с бизнесменом, молодым ливанцем по имени Эмиль. Вскоре они подружились, много времени проводили вместе. Новый друг был хорошо обеспечен и всегда оплачивал их счета в ресторанах и барах.

Они говорили о женщинах, бизнесе и, наконец, о политике. Томас не скрывал своей ненависти к президенту Египта Гамалю Абдель Насеру. Взаимное доверие возрастало и, наконец, однажды настал момент, когда Эмиль предложил ему крупную сумму денег и попросил вернуться в Египет, чтобы помочь в свержении египетского диктатора. При этом Томасу было сказано, что он будет работать на одну из стран НАТО. Израиль вообще не упоминался…

Томас, который был настроен прозападно, без долгих колебаний согласился.

На конспиративной квартире в Кёльне специалисты обучили его основам шпионского ремесла. Микросъемке и обработке фотопленки, маскировке негативов в тюбиках зубной пасты, корешках книг или коробках от ботинок, тайнописи, зашифровке сообщений, устройству и использованию тайников. В том же году он возвратился в Каир.

Первый визит Томас нанес своему другу детства Мухаммеду Ахмеду Хасану, который служил на военной базе египетской армии. Хасан любил деньги и вскоре согласился поставлять секретные документы, к которым имел доступ. Томас фотографировал их и переправлял в Европу. Через некоторое время его кураторы сообщили, что направляемая им информация представляет интерес.

С помощью друга Хасана Томасу удалось создать агентурную сеть, опираясь на единомышленников из числа национальных меньшинств. Он завербовал двух армян и одну еврейскую танцовщицу в ночном клубе.

Некоторое время спустя Томасу предложили провести несколько дней в Германии. Там ему вручили премию за оказанные услуги и объяснили, что он переходит в распоряжение другого офицера НАТО.

Во время этой поездки он познакомился с молодой красивой немкой по имени Кэт Бендорф. Через две недели после знакомства они поженились и вернулись в Египет. Молодая пара сразу же активно занялась экспортом сувениров и предметов египетского искусства в европейские страны. В действительности, они прятали в них фотопленки, которые отправляли своим кураторам.

Томас привлек к работе и своего отца — Леона Томаса. Ахмед Хасан вскоре приобрел репутацию ценного агента. Иногда он приглашал Томаса и его жену прогуляться вдоль Суэцкого канала, где размещались военные объекты. По возвращении они вместе составляли донесения. Кэт хотела помогать своему мужу в его работе и летом 1959 года, находясь с ним в Германии, научилась работать на радиопередатчике.

Вскоре наступил момент, когда во время очередной встречи с руководством Томасу сообщили, что на самом деле он работает на израильскую разведку. Это не слишком его удивило: по характеру заданий он уже понял, что все, что он должен разведывать, может интересовать в первую очередь и главным образом Израиль. Кроме того, опыта жизни и общения с представителями самых разных наций и стран ему хватило, чтобы почувствовать, что те, кто доселе представлялся как «хозяева», скорее всего, в Европе тоже «гости».

То, что он узнал правду, нисколько его не обеспокоило. Он по-прежнему ненавидел Насера и возвратился в Каир едва ли не с ещё большим энтузиазмом. Это, в свою очередь, не удивило руководство «Моссада». Они знали, что имеют дело с умным человеком, и Томас уже сам догадывался, что в действительности работает на Израиль.

Разведгруппа получала на содержание неплохие, по меркам региона, деньги. Они направлялись ей через бельгийский банк под видом помощи от родственников из Германии. Оперативная техника насчитывала пять фотоаппаратов, от миниатюрных до фоторужья, чемодан с двойным дном, электробритву с тайником для хранения документов, зажигалку с тайником для хранения микропленок и рацию, которая была замаскирована в ванной комнате. Все это хранилось в квартире Томаса и Кэт в Гарден-сити, откуда они связывалась с Тель-Авивом, передавая информацию и получая задания.

Между тем, Томас завербовал молодого армянина по имени Карапет Танильян. Он был профессиональный фотограф, поэтому помогал ему фотографировать документы и проявлять пленки.

Томас же сосредоточил свои усилия на сборе информации о военной промышленности Египта. Для этого он познакомился с отцом одного из своих агентов. Его звали Жорж Дамалкян. Он был двоюродным братом Хикмата Маскуфа, который работал слесарем на военном заводе.

Все поначалу складывалось успешно, настолько успешно, что вызвало излишнюю самоуверенность у четы Томасов. Они в какой-то момент почувствовали себя эдакими суперменами, которым подвластны дела и судьбы других. На вот этом «головокружении от успехов», как, к сожалению, часто происходит в агентурной разведке, все и рухнуло.

В мае 1960 года пара получила задание завербовать офицера египетской армии, желательно летчика. Это задание было предварительным, следовало ожидать детальных инструкций. Но они не стали ждать ни ориентировки на конкретных лиц, ни даже четких методических разработок по вербовке. Исходя из своих представлений, они осуществили плохо подготовленный вербовочный подход к молодому египетскому офицеру— христианину коптского происхождения Адиву Ханна Карлесу.

Томас некоторое время изучал офицера и, в конце концов, предложил ему поставлять информацию военного характера. Карлес согласился. А на следующий день отправился в Управление общей разведки, где ему поручили продолжать контакт. Ему также вручили магнитофон, чтобы записывать беседы с Томасом. Одновременно контрразведчики установили за ним и его помощниками наружное наблюдение. Но оно велось не профессионально, и Томас вскоре это заметил.

Он также определил, что изменился и характер донесений, которые он стал получать от информаторов. Умный и наблюдательный человек, он почувствовал, что земля стала гореть под ногами и начал готовить сеть к консервации. Был проработан и путь отхода: им были заготовлены для себя и жены паспорта на чужие имена и проработаны маршруты эвакуации. К сожалению, отход несколько затянулся. Кэт вместе с еврейской танцовщицей удалось бежать, 6-го января 1961 года Томас был арестован. Вскоре были арестованы и его агенты.

Следствие длилось больше года, а затем состоялся суд. Томас заявил, что он шпионил для Израиля «из авантюристических побуждений, ради денег и из чувства ненависти к Насеру». Похоже, что все это было действительно так. На обвинение в предательстве он ответил: «Я не предатель. Я никогда не считал себя египтянином. Армяне в Египте составляют меньшинство, подвергающееся дискриминации».

Военный трибунал приговорил его, Мухаммеда Ахмеда Хасана и Карапета Танильяна к смертной казни. Отец Томаса был осужден на пожизненное заключение. Кэт была приговорена к смертной казни. Заочно…

Томаса и его агенты были повешены 20-го декабря 1962 года.

Так называлась операция, которая до сих пор оценивается как наиболее спорная из всех, проводившихся «Моссадом» в начале 60-х годов. Она была связана с интенсивной подготовкой президентом Египта Гамалем Абдель Насером очередной войны против Израиля. Войны, которая должна была положить конец существованию «сионистского образования» на Ближнем Востоке.

Значительное место в программе подготовки к войне занимала разработка новейших видов оружия. Естественно, в Израиле внимательно следили за происходящем в стане врагов. А происходили там события весьма опасные…

…В то обычное сентябрьское утро 1962 года инженер Вольфганг Лентц, специалист по ракетным двигателям, работавший в египетском исследовательском центре, получил бандероль из Германии. Вообще-то он не ждал никаких известий оттуда. Тем не менее, решив, что, возможно, коллеги переслали что-то из специальной литературы, заказанной им, он после недолгого раздумья вскрыл пакет.

Прогремел взрыв. От инженера и его кабинета (дело происходило на рабочем месте) остались обгорелые останки. Спустя очень короткое время раздался еще один взрыв — аналогичный пакет вскрыл коллега Лентца, тоже специалист из Германии, приглашенный президентом Египта для разработки новых видов оружия.

Египетская контрразведка, проводившая расследование, обнаружила, что незадолго до этого оба инженера получили по обычной почте анонимные письма, в которых им рекомендовалось прервать работу в Каире и вернуться домой. Вскоре стало известно, что буквально на днях такие же бандероли, начиненные взрывчаткой, получили и в самой Германии представители нескольких фирм, выполнявших военные заказы для египтян.

Были жертвы среди персонала фирм. Для всех стало очевидным, что эти взрывы — дело рук израильтян.

Примерно за полгода до описанных выше событий израильская разведка получила информацию о том, что Египет начал активно и успешно разрабатывать собственную ракетную программу. Причем, все говорило о том, что арабы явно опережали в этом Израиль. Хотя первое испытание израильской ракеты «Шевет» было проведено несколько раньше, теперь Египет осуществил подряд целых четыре успешных пуска ракет «Аз— Зафир» и «Аль-Кахир» с дальностью 250 и 450 километров.

Руководство «Моссада» начало лихорадочно собирать сведения о египетских ракетах. Вскоре выяснилось, что над разработками ракет типа «земля-земля» в Каире трудятся несколько десятков ученых и инженеров из ФРГ. Мало того, австрийский физик Йоклик, симпатизировавший Израилю, сообщил сведения о том, что кроме собственно ракет с помощью тех же ученых Египет активно разрабатывает химические и бактериологические боеголовки к ним. Он же передал «Моссаду» информацию о том, что в Египте при поддержке все тех же немецких специалистов приступили к разработке дешевого ядерного оружия — кобальтовой бомбы.

Следует отметить, что все это происходило за пять лет до «шестидневной войны». Арабская авиация казалась тогда многократно превышающей по мощи ВВС Израиля. Получение арабами оружия массового поражения фактически означало одно: гибель Израиля, новую Катастрофу. Воображение захватывали кошмарные картины ядерного удара по Тель-Авиву и другим израильским городам.

Необходимо было действовать. Тогдашний глава «Моссада» Исер Харэль прибег к крайним мерам. Операция получила кодовое название «Дамоклов меч».

Харэль считал, что следует показать «этим господам» (он имел ввиду немецких специалистов), что поездка в Каир для них означает поездку на фронт. Одновременно он посоветовал премьер-министру Давиду Бен-Гуриону надавить на канцлера ФРГ Конрада Аденауэра, с тем чтобы тот запретил своим гражданам сотрудничать с египтянами. Разумеется, этот совет был неприемлем. Власти ФРГ не могли, да и не хотели принимать какие-то меры против собственных граждан, тем более, что их деятельность безопасности самой Германии никак не угрожала.

Тогда Харэль принялся действовать еще более решительно. По его указанию главный информатор израильтян по данной программе уже упомянутый Йоклик и агент «Моссада» в Швейцарии Бен-Галь попытались шантажировать дочь ведущего каирской программы немецкого профессора Герке. Но произошел серьезный прокол. Вместо того, чтобы поддаться шантажу, дочь обо всем рассказала отцу, а тот немедленно обратился в полицию.

Йоклик и Бен-Галь были арестованы. Операция «Дамоклов меч» оказалась под угрозой. Международный скандал мог свети на нет все усилия «Моссада» по свертыванию египетской ракетной программы.

Под давлением общественного мнения Харэль был вынужден подать в отставку. Но незадолго до того, он сделал смелый ход: собрал израильских журналистов на пресс— конференцию и здесь, не раскрывая имен, предал гласности информацию о египетских разработках и о роли в них немецких специалистов. Вслед за этим Голда Меир публично обвинила немецкий народ и немецкое государство в содействии попыткам уничтожить Израиль.

События продолжали развиваться… Но теперь уже общественность Запада следила за судебным процессом над арестованными агентами «Моссада», проходившим в Швейцарии. Правда, после сказанного Голдой Меир и пресс-конференции Харэля, симпатии западной прессы были целиком на стороне Израиля. Встревоженные шумихой, да и просто всерьез опасавшиеся за свою безопасность, немецкие ученые разорвали контракты с Каиром и вернулись домой.

Суд Швейцарии принял неожиданно мягкое решение. Он учел, что арестованные действовали в целях защиты собственной страны от смертельной опасности, а вовсе не для подрыва безопасности чужой.

Как уже говорилось выше, операция «Дамоклов меч» вызвала серьезные сомнения у многих, поскольку речь шла об убийстве нескольких граждан ФРГ. Кроме чисто этических соображений — можно ли действовать подобными методами даже ради высокой цели, высказывались сомнения и в степени угрозы Израилю. Некоторые специалисты утверждали, что о ядерном и химическом оружии речи не было. Только о ракетных разработках. Которые, разумеется, тоже опасны, но все-таки не являлись вопросом жизни и смерти для еврейского государства.

Вопрос так и остается открытым… Мог или не мог Египет, в случае, если бы «Моссад» не действовал так, как действовал, создать к середине 60-х собственную атомную бомбу? Что же до оправдания действий израильской разведки, то тут я предоставляю судить читателям.

18-го января 1965 года в 8-30 утра в квартиру местного предпринимателя Камаля Амина Табета ворвались три сотрудника сирийской контрразведки. Как раз в тот момент, когда он, лежа в постели, принимал радиосообщение из Тель-Авива.

При обыске нашли радиопередатчик, фотопленки с фотографиями особо секретных объектов. В одном из ящиков стола обнаружили куски мыла, которые на самом деле оказались взрывчаткой.

Один из контрразведчиков сказал:

— Игра закончена! Кто ты на самом деле?

Человеком, скрывавшимся под именем Камаль Амин Табет, бы израильский разведчик-нелегал — Эли Коэн.

Он родился в 1924 году в Сирии. Вскоре родители вывезли Эли, его сестру и братьев в Египет и поселились в Александрии.

Учась в средней школе, он много занимался Торой, и поначалу хотел стать раввином. Он был бы рад продолжить свои занятия в иешиве, но еврейских религиозных школ в Египте не было и ему пришлось отказаться от этой идеи. Поэтому по окончании школы он поступил на электрический факультет университета имени короля Фарука I, из которого был исключен в 1949 году за сионистскую деятельность.

Семья Коэнов была очень дружной и очень еврейской. В доме соблюдали кашрут и субботу. Эли и его братья пели в хоре центральной синагоги Александрии.

Во время Синайской кампании, начавшейся в октябре 1956 года, Коэн был задержан по делу шпионской сети Марзука и Азара. Его допрашивали 4 часа, но затем отпустили на свободу. В январе 1957 года он был выслан из Египта.

Приехав в том же году в Израиль, он пытался получить работу в «Моссаде». Однако ему было отказано, поскольку его иврит представлялся чиновникам, ответственным за подбор кадров, «чересчур архаичным». Кроме того, чиновники опасались, что его узнают как проходившего в Египте по делу о шпионской сети. И, наконец, во время психологических тестов было определено, что он не в состоянии почувствовать приближающуюся опасность, что он — человек, способный рисковать больше, чем это необходимо для дела.

Тогда Коэн устроился на должность инспектора сети универмагов «Ха-машбир ха— меркази». Прочно утвердившись на новой работе, он женился на Наде, также из семьи выходцев из Египта. Они купили квартиру в Бат-Яме и уже было надеялись на спокойную жизнь, но тут «Моссад» вдруг проявил к нему интерес.

Однако Коэн поначалу воспротивился. Он сказал вербовщикам, что женат, прилично зарабатывает и в данный момент не готов работать в разведке. Да и иврит его остался все таким же «архаичным». Однако «Моссад» продолжал оказывать на него давление, и, наконец, в 1960 году убедил его работать на разведку.

Он прошел интенсивный краткосрочный курс подготовки агента для работы во враждебной стране. Инструкторы были восхищены его способностью молниеносно вжиться в новый образ.

В начале 1961 года Коэн под видом сирийского предпринимателя Камаля Амина Табета прибыл в Аргентину. Там в то время была многочисленная сирийская община, и он легко обосновался как бизнесмен, получивший большое наследство в Сирии. Он быстро завязал деловые и дружеские связи с местными бизнесменами-сирийцами и очень скоро стал одним из постоянных гостей на дипломатических приемах.

В Буэнос Айресе Коэн подружился с самыми влиятельными из местных сирийцев — Амином Эль-Хафезом, офицером-танкистом, одним из давних членов партии БААС, находившимся тогда в изгнании. Вскоре после военного переворота в Сирии он вернулся в страну и занял ведущее место в партийном руководстве.

После того, как Коэн окончательно вошел в доверие у сирийских дипломатов и предпринимателей, он получил из Тель-Авива указание прибыть через Египет в Ливан, а оттуда проникнуть в Сирию для выполнения основного задания. Пользуясь дружескими связями, налаженными за границей, он с легкостью пересек границу без какой-либо проверки багажа. А в нем, помимо рекомендательных писем, был спрятан миниатюрный радиопередатчик.

Прибыв в Дамаск, Коэн, прежде всего, снял квартиру поблизости от двух важнейших центров средоточия необходимой ему информации: генерального штаба и дворца для гостей президента. С этой точки зрения расположение квартиры, где он поселился, было идеальным: из ее окон он мог видеть военных специалистов разных стран, посещавших Сирию, и сообщать в центр о динамике ее внешнеполитических связей. Наблюдение за генштабом давало ему возможность догадываться о происходящем там по числу прибывающих туда людей, количеству освещенных ночью окон и многим другим признакам.

Указания из «Моссада» Коэн получал в закодированном виде, слушая по радио арабские песни, транслировавшиеся Израилем «по заявкам радиослушателей». Сам он передавал информацию в центр с помощью портативного радиопередатчика.

Обосновавшись на новом месте, Коэн приступил к активным действиям. Он отправился на местную радиостанцию, где предъявил многочисленные рекомендации от сирийских дипломатов и бизнесменов, с которыми он познакомился в Аргентине. Ему поручили вести радиопередачи, адресованные сирийским гражданам, живущим за границей, в которых он призывал их вернуться на родину и содействовать ее процветанию и развитию.

Постепенно он установил связи с высшими правительственными чиновниками и представителями армейской элиты. Молодой миллионер из Аргентины стал известен как горячий патриот Сирии и личный друг августейших персон высшего общества. Он был щедр на дорогие подарки, давал деньги взаймы, устраивал у себя дома приемы для видных общественных деятелей и бывал в гостях у них. Любимец женщин, он, однако, явно не спешил связывать себя супружескими узами, превыше всего ценя свободу и дружбу.

Со своим лучшим другом, лейтенантом Маази, племянником начальника генерального штаба сирийской армии, Коэн посещал многие военные и военно-воздушные базы, осмотрел укрепления на Голанских высотах и проехал вдоль сирийско-израильской границы. Лейтенанту Маази нравилось посвящать своего гражданского друга в курс дела, отвечая на его непрофессиональные вопросы.

Коэн настолько вошел в доверие, что ему разрешали фотографировать военные объекты на Голанах. Во время этих посещений ему удалось увидеть чертежи сирийских военных укреплений и карты расположения артиллерийских установок на высотах. Сирийские офицеры с гордостью рассказывали ему об огромных подземных складах с артиллерийскими боеприпасами и другим оборудованием, о расположении минных полей.

Все, что Коэн видел, он на завтра же сообщал своему руководству в Израиль. И так на протяжении трех лет. Именно эту информацию Армия обороны Израиля использовала во время «шестидневной войны», начавшейся 5-го июня 1967 года.

В июле 1963-го, после очередного военного переворота, президентом страны стал майор Эль-Хафез. Приглашение на банкет по этому случаю получил и Коэн-Табет. Президент даже настоял, чтобы их сфотографировали вместе.

— Моя жена велела поблагодарить тебя за шубу, которую ты подарил ей, — шепнул он, стоя перед фотокамерой.

Коэн с удовлетворением принял эту благодарность, отметив про себя, что деньги «Моссада» были потрачены не зря.

Его связь с президентом укрепилась благодаря тому, что у Эль-Хафеза образовалась опухоль в горле. Коэн порекомендовал ему хирурга, еврея из Франции, при условии, что тому не будет причинено никакого вреда. Эль-Хафез пообещал это, и Коэн выписал к нему врача. Операция прошла успешно, и с тех пор его знакомство с президентом переросло в прочную дружбу.

Коэн пользовался абсолютным доверием Эль-Хафеза, и тот не раз советовался с ним по различным вопросам. Среди прочего и о том, что касалось закупок вооружения для сирийской армии. Полученные сведения, конечно же, сразу становились достоянием израильской разведки.

В подобных случаях Коэн внимательно выслушивал его и отвечал нечто вроде этого:

— Сейчас я несколько устал, дайте мне время подумать над этим вопросом, и завтра утром, когда я буду чувствовать себя более свежим, я постараюсь дать вам хороший совет.

Той же ночью он посылал в Израиль шифрованное сообщение, в котором подробно описывал суть вопроса. Этот материал передавался военным специалистам, они готовили свои рекомендации, и Коэн на следующее утро излагал их президенту.

Тот всегда приходил в восторг и восклицал:

— Ты просто гений! Как только это мне самому не пришло в голову!

Со временем Эль-Хафез стал совершенно свободно обсуждать с ним темы высшей степени секретности, касавшиеся безопасности страны, а затем с гордостью передавал своим приближенным мнение своего нового советника. Те, в свою очередь, пришли к выводу, что к окружению президента присоединился выдающийся эксперт в военной и политической сферах. Слава о нем разнеслась среди всех высших лиц в государстве, и Коэн пользовался у них практически неограниченным доверием.

Дружеское расположение первого лица страны проложило ему тропинку в высшие эшелоны власти. Уже через месяц он оказывается рядом с теми, кого прочат в будущие руководители страны. В Дамаске начинают циркулировать слухи, что ему предложат пост министра пропаганды. Однако сирийский президент, отношения с которым становятся все более близкими, предлагает ему подумать и подготовиться к посту министра обороны и тут же назначает его заместителем министра этого ведомства.

Теперь Коэн проводит на Голанских высотах много времени по долгу службы. Его детально знакомят со сложным военным комплексом, построенным советскими специалистами. Он изучает ракетные установки и противотанковое оружие. Его доклады Тель-Авиву становятся все детальнее и объемнее. Он — гордость «Моссада», разведчик номер один страны. И в то же время — один из первых номеров сирийского государства, близкий друг его главы, завтрашний министр обороны…

Сообщения для Тель-Авива становились все чаще и длиннее. Так требовало руководство, так желал и Коэн, торопясь как можно быстрее передать информацию, лавиной обрушивавшуюся на него буквально каждый день. Большая часть этой информации передавалась по радио, создавая помехи для расположенных рядом передатчиков, причем, передатчиков официальных.

Один из них находился в соседнем доме, где размещалось индийское посольство. Когда эти помехи существенно участились, его сотрудники обратились к сирийским властям. Это стало известно и Коэну, но он решил не прекращать передачи, отвечая на запросы Тель-Авива и считая, что заместителя министра обороны никто проверять не станет. Да и техника, находившаяся в распоряжении сирийцев, по его сведениям, не позволяла обнаружить местоположение тайного передатчика.

Тем не менее, его стали часто посещать тяжелые предчувствия. С ними он и приехал в Израиль на празднование «брит-милы» (обряд обрезания») своего сына. Приехал, как оказалось, в последний раз…

После многих бесплодных усилий сирийской контрразведке удалось запеленговать передатчик Коэна. Когда ее агенты ворвались к нему в дом, он как раз вел передачу.

Провал не был для него неожиданностью. На этот случай у него была таблетка цианистого калия… Но, как стало известно впоследствии, в самый последний момент перед задержанием Коэн принял решение не глотать ее: будь что будет, он умрет как еврей.

Следователям Коэн поначалу заявил, что его имя Камаль Амин Табет и что он мусульманин. Однако через короткое время сказал им:

— Я — израильтянин, майор Эли Коэн. Вот мой армейский номер. Я служу в разведке и требую, чтобы меня судили в соответствии с Женевской конвенцией.

Началось расследование, в ходе которого люди, до тех пор считавшиеся его друзьями, пытались убедить Коэна не распространяться о своих связях с влиятельной сирийской верхушкой. Сам президент передал ему, что если тот сохранит это в тайне, он обещает справедливый суд и скорое освобождение в порядке обмена военнопленными.

Однако было уже поздно. В мировой и арабской прессе появились сообщения о том авторитете, которым израильский разведчик пользовался в правительственных и военных кругах. Сирия стала всеобщим посмешищем. «Еще немного — и они сделали бы его своим президентом!» — писали враждебные сирийскому режиму газеты. Ненависть к Коэну и желание рассчитаться с ним перевешивали все доводы в пользу того, чтобы замять скандал.

Очень скоро следователи перешли к пыткам. Они пропускали через его тело электрический ток, вырывали ему ногти и гасили о него сигареты. Но он не сломался. Стражники прозвали его «храбрецом».

Суд начался в январе 1965 года. Одновременно с открытым судебным процессом велись тайные переговоры между Сирией и израильским правительством по поводу его освобождения. На каком-то этапе Сирия даже согласилась освободить Коэна в обмен на большую сумму денег и партию автомобилей. Сирийцы предупредили, что хотя на телевизионном экране казнь будет выглядеть настоящей, это не более чем инсценировка.

На шею Коэна наденут специальную защитную повязку, введут ему в вену какое-то лекарство, которое будет действовать в течение двух часов. Потом его снимут, приведут в себя, сделают пластическую операцию и переправят его в Израиль, где он под новым именем будет работать в министерстве иностранных дел.

Увы…

Президент Сирии подписал распоряжение о казни. В ту же ночь 18-го мая 1965 года в 1-30 представители сирийской службы безопасности подняли с постели главного раввина сирийской еврейской общины 75-летнего Нисима Коэна. Позже он рассказывал, что состояние Эли было ужасным, следы побоев и пыток на всем теле.

Когда он увидел раввина, то заплакал. Заплакал и раввин. Эли передал ему письмо для жены Нади. После чтения молитвы «Цидук ха-дин» его повесили.

Это произошло в 3-30 ночи. Тело провисело на одной из центральных площадей Дамаска шесть часов. Затем его похоронили на еврейском кладбище.

Через пять лет сотрудники израильской разведки пытались выкрасть тело Коэна, чтобы перезахоронить его в Израиле. Операция закончилась неудачей. А его останки сирийцы перенесли на кладбище одного из военных лагерей, расположенных в Дамаске, и поместили в бункере на глубине 30 метров. С тех пор израильское правительство и семья Коэна во главе с братом Морисом ведут непрекращающуюся борьбу за возвращение останков героя в Израиль.

Если вы пройдете по Иерусалиму, да, пожалуй, и любому другому городу Израиля, вы обязательно увидите улицу, названную в честь Эли Коэна. Каждый встречный расскажет вам героическую историю этого человека, ставшего легендой…

22-го февраля 1965 года египетская контрразведка арестовала Вольфганга Лотца — агента «Моссада», которого называли «Глаз Тель-Авива в Каире». Под видом богатого немецкого туриста в январе 1961-го он был направлен в Египет.

Там Лотц открыл школу верховой езды, которая пользовалась большим успехом. Офицерам египетского генерального штаба нравилось проводить здесь свободное время. Они с доверием относились к немцу, не скрывавшему своих правых, антисемитских взглядов и к тому же подававшему гостям шампанское. Офицеры откровенничали с Лотцем, а тот передавал все их разговоры в «Моссад».

Так, он собрал полный список немецких ученых, проживавших в Каире, а также адреса их семей в Австрии и Германии. Кроме того, в микропленке была сверхсекретная информация о проекте № 333, в соответствие с которым создавалась система электронного контроля за полетами египетских ракет.

Вольфганг Лотц родился в 1921 году в Германии, в городе Мангейме. Его мать Елена была еврейкой, по профессии — актриса. Отец Ганс — христианин, руководил театром в Гамбурге.

В 1931 году родители Лотца развелись, и Елена уехала с сыном в Палестину, где работала в театре «Габима». Там Вольфганг взял себе имя Зеэв Гур-Арье. Обучаясь в сельскохозяйственной школе Бен-Шемен, он стал отличным наездником и так полюбил лошадей, что сам получил прозвище «Сус» («Лошадь»). Он свободно владел ивритом, немецким, английским и арабским языками.

В 1937 году Лоц был принят в «Хагану» и ему была поручена охрана единственного автобуса, связывающего школу Бен Шемен с районом, населенном евреями, а также конное патрулирование территории у школы. С началом второй мировой войны он вступил в британскую армию и воевал в тылу Африканского корпуса Роммеля. В конце войны в звании сержанта работал в Каире военным переводчиком.

В 1948-1949 годах Лотц в звании лейтенанта принимал участие в Войне за Независимость.

В 1956-м, став майором, командовал ротой, которая захватила египетские позиции на Суэце. Сразу после этой войны «Моссад» установил с Лотцем контакт. Кандидат произвел на руководство положительное впечатление, прежде всего, тем, что совсем не походил на еврея. Этот высокий голубоглазый блондин, не прошедший обряд обрезания, много пил и был воплощением бывшего немецкого офицера. Общительный по натуре, с хорошими актерскими данными, храбрый и готовый на риск, он представлялся очень перспективным.

Вербовщики не ошиблись: Лотц действительно оказался прекрасным агентом.

После очень напряженной подготовки он был направлен в Германию для закрепления легенды. Он должен был стать немецким бизнесменом, который во время войны служил в гитлеровской армии в Северной Африке, а потом 11 лет занимался разведением скаковых лошадей в Австралии.

Лотц в течение года жил сначала в Западном Берлине, потом в Мюнхене, часто менял адреса. В декабре 1960 года он прибыл в Геную, а оттуда на корабле в начале 1961-го приехал в Египет.

«Туристу-коннозаводчику» были выделены весьма значительные (по израильским меркам) денежные средства. Это позволило ему войти в привилегированные круги, в частности, попасть в элитный Кавалерийский клуб на острове Гезира. Там он чуть ли не в первый день познакомился и «подружился» с шефом египетской полиции Гаухарбом. Вскоре Лотц занялся на египетской земле любимым делом — разведением и выездкой лошадей.

С полицейским № 1 он ежедневно совершал конные прогулки. Контакты среди военных и богатых египтян успешно развивались. Израильская разведка считала, что египетская контрразведка вряд ли будет глубоко проверять немецкую легенду своего агента. Определенный риск, конечно, существовал, но Лотц позже вспоминал, что он был одним из немногих агентов разведки, кто работал под своим именем и по подлинным документам.

Лотц, общительный и компанейский, стал часто устраивать у себя приемы для старших египетских офицеров и других «нужных» людей из египетского общества. Он курил с ними гашиш и любил поговорить на военные темы.

Через полгода Лотц ненадолго выехал в Европу — «уладить свои дела в Германии». Возвратился он с крупной суммой денег, миниатюрным радиопередатчиком, скрытом в каблуке жокейского сапога, подробными инструкциями и красавицей-блондинкой Вальтрауд, без которой он не собирался возвращаться. Лотц встретил эту «восхитительную голубоглазую блондинку с фигурой, какие больше всего всегда нравились» в июне 1961 года в ночном экспрессе, шедшем из Парижа. Вальтрауд была беженкой из ГДР, жила в США и ехала в ФРГ навестить родителей. Через две недели Вольфганг и Вальтрауд поженились.

Лотц не информировал разведку о знакомстве с Вальтрауд, а поставил руководство перед фактом — просто взял её с собой в Каир. Более того, он раскрылся перед своей новой женой как израильский шпион. Ей это понравилось, она согласилась помогать и действительно хорошо помогала. Они даже выработали между собой специальный код:

«Мы всегда называли Израиль Швейцарией, а „Моссад“ — „дядей Отто“».

Не правда ли, история со столь поздней горячей любовью и беззаветной преданностью друг другу и смертельно опасному делу кажется несколько неестественной? Но, во всяком случае, Лотцы работали хорошо.

На своем ранчо, расположенном неподалеку от египетской ракетной базы, они вели наблюдение за бывшими нацистами и немецкими учеными, помогавшими Египту в создании современного оружия. Лотц также принимал участие в ставшей печально известной кампании против немецких ученых в Египте. Именно он сообщил их адреса «Моссаду» и направил немцам несколько анонимных писем с угрозами и требованием прекратить работу по ракетной программе. Лотц также хранил у себя взрывчатые вещества, которые, судя по всему, предназначались для использования против немецких ракетчиков.

Следует признать, что опасения руководителей Израиля и особенно тогдашнего шефа «Моссад» Исера Харэля относительно деятельности немецких ученых в Египте были совсем небезосновательны. Во второй половине пятидесятых президент Египта Гамаль Абдель Насер и египетская верхушка поняли, что делать ставку только на импорт оружия неправильно, в том числе, и из экономических соображений. К тому времени и относится решение египтян привлечь немецких ученых и инженеров для разработки и налаживания производства собственного оружия, прежде всего ракетного.

«Война» против немецких ученых реально обернулась самым серьезным ударом по «Моссаду» и лично по Харэлю. Похоже, он искренне верил, что помощь специалистов из ФРГ в создании ракетного оружия для Египта была частью нового плана немцев по уничтожению евреев. Он ответил операцией «Дамоклов меч». Израильские агенты стали направлять немецким ученым письма со взрывными устройствами.

…Однажды супруги Лотц были задержаны за то, что якобы сбились с пути и случайно заехали на военную базу. Лотц добился, чтобы командование базы связалось с его друзьями в египетской полиции и военной разведке (он «подружился» с генералом Фуадом Османом и полковником Мохсеном Саидом из военной разведки). Это произвело очень сильное впечатление на командира, который устроил Лотцу экскурсию по ракетной базе.

— Когда-нибудь у нас тоже будет арабский рейх, — высокопарно заявил египетский офицер. — Но пока надо быть осторожными. У израильтян отличная разведка. И они ничего не должны знать до момента окончательного удара. Пойдемте, я покажу вам базу.

Лотц однажды предупредил провал агента израильской разведки, который действовал недостаточно профессионально. На одной из вечеринок в Каире он познакомился с некой Кэролайн Болтер. Будучи женой немецкого археолога, она не столько интересовалась профессиональными делами мужа, сколько любила говорить с немецкими учеными из сферы точных наук. Когда осторожно, а когда и старательно расспрашивала их о египетской ракетной программе.

Лотц заметил, что после крепкой выпивки она перешла с немецкого на идиш, которого вроде бы совсем не должна знать. Потом кто-то застал ее, когда она фотографировала карты в доме немецкого ученого. Лотц направил в Тель-Авив срочное сообщение, что агент Кэролайн Болтер находится на грани провала и ее нужно отозвать. Болтер немедленно исчезла.

Помимо контактов с египтянами, Лотц завел обширные знакомства в немецкой колонии. Особенно теплые отношения сложились с супругами Францем и Надей Киесов. Частым гостем был Герхард Баух, о котором генерал Фуад Осман специально предупредил Лотца:

— Вольфганг, этот Баух постоянно увивается вокруг тебя и ловит каждое слово. Будь осторожен. Он работает на БНД и, возможно, на ЦРУ. Возможно, тебя тоже попытаются завербовать.

Среди немецких «друзей» было множество бывших нацистов, в том числе, Иоганн фон Леерс, близкий помощник Геббельса и доктор Эйзеле, известный медицинскими экспериментами над узниками концлагерей. Контакты с ними укрепили «репутацию» Лотца как антисемита и нациста. Репутация была настолько крепкой, что один из перспективных агентов «Моссада» в Египте, вызванный в Тель-Авив для переподготовки, предложил руководству:

— Почему бы мне не открыть конюшню, как фашистская свинья Лотц? Его школа просто кишит офицерами, которые катаются на лошадях этого нациста. Давайте устроим такую же школу для меня. И я вышибу этого типа из Каира.

В 1963 году на одной из встреч в Париже руководители «Моссада», взволнованные слухами о приготовлениях Египта, заявили буквально следующее:

— Мы понимаем, что для получения информации от египтян и наци вам необходимо было огромное количество алкоголя и деликатесов. Мы шли вам навстречу и не скупились на затраты. Но от вас нужна срочная информация, в частности, о немецких ракетах.

Замечание было учтено. В дальнейшем поступавшая от Лотца информация была еще более ценной, а порой просто незаменимой. В 1964 году он с помощью хорошего друга полковника Омара Эль-Хадари открыл новую конюшню прямо на территории крупнейшей военной базы в Абассии. Еще один ипподром был устроен в дельте Нила, неподалеку от стратегического полигона, где испытывали ракеты «земля-земля». Радиопередатчик в доме Лотцев работал регулярно…

И похоже, что радиопередатчик Лотца, замаскированный в напольных весах, был запеленгован точно так же, как у Эли Коэна в Дамаске.

Вскоре египетская контрразведка провела превентивные задержания большой группы (свыше 30 человек) западных немцев, подозреваемых в работе на БНД и ЦРУ. В их числе были и «настоящие шпионы», и случайные люди. В списке числились и супруги Лотц — основания для подозрения их в шпионаже уже существовали, а в последнее время и усилились в связи с пеленгацией рации.

22-го февраля 1965 года агенты «Мухабарат» (египетская контрразведка) ворвались в квартиру Лотцев. Вольфганг не знал о превентивных арестах и посчитал, что просто провален как израильский шпион. Не только его жизнь, но и жизнь Вальтрауд и ее родителей, которые, как на грех, приехали погостить в Египет, оказалась в опасности. Тогда Лотц избрал не единственно верную, но все же достаточно удачную линию поведения. Он признался в шпионаже, но упрямо твердил, что он был немцем, который помогал Израилю ради денег.

Проверки «немецкой легенды» и «арийской сущности» (с осмотром деликатных частей тела) не дали четких опровержений показаний Лотца. Египтяне пришли к выводу, что имеют дело с завербованными гражданами ФРГ. В результате родителей Вальтрауд просто выслали из страны, а супругов судили открытым судом.

«Моссаду» удалось направить в Египет немецкого адвоката для защиты Лотца и его жены.

Адвокат публично заявил, что видел Лотца в компании немецких офицеров.

— Поскольку я никогда не служил в немецкой армии, — вспоминал позже Лотц, — я сразу понял, кто послал этого адвоката.

Вольфганг Лотц был приговорен к пожизненному заключению, его жена — к трем годам лишения свободы и штрафу. Из египтян пострадал генерал Гаухарб, которого разжаловали и бросили в тюрьму. Через три года Лотцев и еще восьмерых израильских агентов обменяли на военнопленных (на девятерых египетских генералов и пятьсот старших офицеров), взятых в ходе «шестидневной войны».

Последующая судьба Лотца сложилась не слишком удачно. Через несколько лет заболела и умерла Вальтрауд. Школа верховой езды, которую он открыл в Тель-Авиве, прогорела. Работа в ФРГ оказалась неинтересной и бесперспективной. Он вернулся в Израиль и жил с семьей на скромную пенсию.

…Случилось это в ноябре 1967 года в Мюнхене. Герои той неудавшейся операции уже не служат в «Моссаде». Однако их имена и фамилии все еще сохраняются в тайне.

За провалом кроется захватывающая гонка по следу нацистского преступника, шефа гестапо, группенфюрера СС Генриха Мюллера. Преследование вела группа, в которую входили основатели разведки «Моссад» Цви Малхин и Рафи Эйтан. Последний за семь лет до описываемых событий сумел обнаружить помощника Мюллера Адольфа Эйхмана, ответственного за осуществление программы тотального истребления европейских евреев.

Судьба Мюллера могла бы быть аналогичной, если бы не провал, приведший к аресту агентов израильской разведки.

Что же произошло?

За несколько дней до начала операции в Мюнхен прибыл Цви Малхин, чтобы проверить все ли готово и дать последние указания. С ним приехала его секретарша и еще один агент.

Поздно вечером в четверг 2-го ноября 1967 года двое агентов «Моссада», значившихся по паспортам как Даниэль Гордон и Барух Шор, проникли с помощью отмычки в квартиру бывшей жены группенфюрера Софи Мюллер (в этот момент она находилась в больнице) в пригороде Мюнхена на улице Манцингер, 4. Они фотографировали папки, документы и письма, искали снимки, образцы почерка и другие материалы, которые могли бы помочь выйти на след нацистского преступника. Последний раз его видели 29-го апреля 1945 года в берлинском бункере Гитлера, незадолго до того, как фюрер покончил жизнь самоубийством, а в город вошли советские войска. Тогда Мюллеру удалось замести следы…

В то время, как Гордон и Шор фотографировали документы в квартире фрау Мюллер, ее соседка, заподозрившая неладное, вызвала полицию. Немецкие полицейские арестовали израильтян, когда те выходили из квартиры. Началась погоня за третьим человеком, сидевшим неподалеку в черном «мерседесе» и поджидавшим товарищей. Но агента захватить не удалось.

Гордона и Шора доставили в полицейский участок, где их допросили, а затем перевезли в тюрьму. Представитель министерства юстиции ФРГ охарактеризовал действия мнимых взломщиков как «дилетантские». Их обвинили в преступном заговоре, связи с незаконной организацией, в нарушении общественного порядка и в несоблюдении паспортного режима. Агенты «Моссада» отказались сотрудничать со следствием и выдали себя за бывших узников концлагерей, одержимых жаждой мести.

Надо сказать, что немецкие следователи поначалу не распознали в арестованных агентов «Моссад», хотя фотоаппараты и радиопередатчики не оставляли места для сомнений относительно их намерений. Агенты заявили, что действовали «совершенного самостоятельно», потому что потеряли во время Катастрофы всех своих близких. Вскоре они поняли, что немецким властям известно, кто они такие, поскольку определенные круги в Израиле стали ходатайствовать об их освобождении.

Софи Мюллер, вышедшая через три дня из больницы, сообщила, что из квартиры ничего не пропало. Вскоре, не желая быть в центре внимания, она перебралась жить к дочери и зятю — Элизабет и Карлу Зинбак в один из пригородов Мюнхена.

Аресту агентов предшествовал еще один провал. Если бы того провала не было, возможно, Мюллера удалось бы схватить, не проникая в квартиру его бывшей жены.

Однажды вечером в октябре 1967 года семейство Мюллер праздновало день рождения одного из своих членов. В честь этого события в доме Софи Мюллер собралось несколько родственников. А в это время агенты «Моссада» вели наблюдение за домом. Среди наблюдавших был и Цви Малхин, который недавно рассказал о провале.

— Перед тем как выехать в Германию, — вспоминает он, — я попросил снимки всех без исключения родственников Мюллера. Я получил их все, кроме фотографии группенфюрера. Когда я прибыл в Германию, Н. ввел меня в курс дела. Позже выяснилось, что его доклад был неполным.

— Была ли у вас информация о том, что Генрих Мюллер находится в Мюнхене? поинтересовались журналисты.

— Нет. Но мы знали, что намечается семейный праздник. Мы хотели установить слежку за его женой и сыном, чтобы они вывели нас на самого Мюллера. Я провел инструктаж людей, и мы отправились к дому, где праздновался день рождения. Громкое пение родственников Мюллера было слышно издалека.

В этом небольшом четырехэтажном здании было всего четыре квартиры. Софи Мюллер проживала на втором этаже с левой стороны.

— Неожиданно я увидел пожилого человека, выходящего из этого здания, — вспоминает Малхин. — Я не смог опознать его и сказал своей секретарше, которая сопровождала меня в этой операции в качестве агента: «Могу спорить на что угодно, что это военный». Его выдавала походка.

На следующий день Малхин пришел к Н. и описал ему этого незнакомца.

— Господи! Это он! — воскликнул Н.

Вернувшись в Израиль, Малхин сразу же отправился к человеку в «Моссад», который подключил его к операции.

— Покажи мне, как выглядит Мюллер, — попросил он.

— Когда я увидел фотографию, — признается Малхин, — меня как громом поразило. Я опознал Мюллера с достоверностью в тысячу процентов.

Тридцать лет минуло с тех пор, а ветераны «Моссад» все еще с жаром ведут споры по поводу нацистских историй, вошедших в летопись этой организации. Рафи Эйтан, который в 1961 году утверждал, что видел в Южной Америке нацистского преступника Йозефа Менгеле, «ангела смерти из Освенцима», и сегодня не уверен, что Малхин столкнулся тогда с Мюллером.

— У Малхина всегда было богатое воображение, — говорит Эйтан. — Он единственный, кто утверждает, что видел Мюллера после 1945 года. Возможно, его свидетельство верно, а возможно, и нет. Были и другие службы, следившие за бывшей женой Мюллера и за домом. Но они ничего не обнаружили. Когда следили за женой Менгеле, были признаки того, что он жив. А тут никаких признаков не было. Когда-нибудь в будущем явится миру какой-нибудь немец и поведает правду о Мюллере.

Малхин:

— Как бы это сказать помягче… Рафи Эйтан не совсем точен. Он не был на месте и ничего не знает. С нами работал другой человек. Я подключился к этому делу по просьбе одного сотрудника «Моссада», который получил разрешение на проведение операции против Мюллера. А если Рафи видел Менгеле, я готов проглотить свою шляпу.

Тем не менее, Эйтан убежден, что в 1967 году Мюллер действительно был жив, и ссылается на «информацию», приведшую именно тогда к той самой операции.

«Информацию», на основании которой было выдвинуто предположение, что в доме Софи Мюллер можно найти что-то такое, что укажет сотрудникам «Моссад» место, где скрывается Мюллер.

Операция, как уже говорилось, закончилась в ночь на 3-е ноября 1967 года арестом израильских агентов. После публикации сообщения об аресте соседи фрау Мюллер рассказали журналистам, что несколько раз видели двух незнакомцев в возрасте около сорока лет, слоняющихся под окнами квартиры бывшей жены группенфюрера. По их словам, после полуночи эти подозрительные личности, держа в руках фотоаппараты, вломились в квартиру. А одна из соседок, услышав странные шумы, доносившиеся из квартиры фрау Мюллер, вызвала полицию.

— Я проделал всю необходимую работу, — вспоминает В., руководивший операцией. — Мы обсудили способ проникновения в квартиру. Затем я сказал Гордону: «Я хочу поехать с детьми в путешествие на пароходе. Имеют же они право побыть с отцом хотя бы недельку! Бери бразды правления в свои руки». Через два дня их арестовали.

— Почему никто не предупредил агентов о приближении полицейских? — спросили журналисты.

Малхин:

— Никто предупредить не мог. Соседи из квартиры напротив увидели их и позвонили в полицию. С улицы невозможно было увидеть ничего необычного. Когда подъехала полиция, они были внутри. У них не было времени покинуть здание. Главная их ошибка заключалась в том, что они позвонили в дверь, чтобы убедиться, что в квартире никого нет. Этот звонок услышали соседи.

Судя по всему, соседка посмотрела в глазок и увидела двух незнакомых мужчин. Она знала, что в квартире напротив никого нет, поскольку Софи Мюллер в больнице. Она увидела, как незнакомцы открыли дверь и вошли. Тогда она позвонила в полицию.

— Произошла досадная ошибка… — сокрушается Малхин.

Кстати сказать, сотрудники «Моссад» не знали (а должны были знать!), что в ту ночь баварская полиция находилась в повышенной готовности. Планировались облавы на мюнхенские преступные группировки. Именно поэтому полицейские так быстро появились у дома.

В документах израильской разведки «Моссад» он проходил под псевдонимом «Свояк» из-за родственных связей с президентом Египта Гамалем Абдель Насером. Он подкупил сотрудников этой секретной службы тем, что сам предложил свои услуги, сообщал ценную информацию и доказал свою надежность.

В 1969 году он вошел в израильское посольство в Лондоне и заявил, что готов сотрудничать с «Моссадом». Такой способ «самовербовки» выглядел несколько странно, поэтому представитель этого ведомства отправил его восвояси. Однако молодой египтянин настаивал и, покидая здание посольства, оставил свои данные, пообещав, что вернется через несколько дней.

Сотрудники «Моссада», работавшие в столице Великобритании под посольским прикрытием, провели тщательную проверку и установили, что 20-летний египтянин не только высокопоставленный государственный служащий, но еще и дальний родственник президента Насера. Тот так его любил, что зачислил в свою свиту и даже назначил посланником по особым поручениям. Поэтому естественно, что в «Моссаде» с удовольствием приняли предложение египтянина, и со временем он стал одним из самых ценных агентов этой организации.

Если у руководства «Моссада» и возникли какие-то опасения, что смерть Насера в 1970 году может воспрепятствовать карьере «Свояка», то опасения эти вскоре развеялись. Новый президент Египта Анвар Садат, власть которого поначалу была неустойчивой, изо всех сил стремился окружить себя опытными и влиятельными людьми. Родственник Насера был именно таким человеком. В правление Садата молодой египтянин даже стал министром без портфеля, а со временем — одним из самых близких к президенту лиц.

В Израиле лишь немногие знали о том, кем на самом деле был «Свояк». За свои услуги он получал огромные деньги — по 100 тысяч фунтов стерлингов за каждую встречу с куратором из «Моссада». Его донесения — слово в слово, не отредактированные и не снабженные комментариями — читали самые высокопоставленные люди Израиля: премьер-министр, министр обороны, начальник «Моссада» и начальник военной разведки.

Его сведения анализировались, проверялись, и сравнивались с теми, которые поступали из других источников. И всегда оказывались достоверными и четкими.

Среди важных документов, переданных «Свояком», была запись беседы Насера с Брежневым в 1970 году в Москве, когда египетский лидер просил передать Египту ракеты «Скад» и бомбардировщики дальнего радиуса действия. Позже, в 1972 году, в Израиль было передано содержание секретной телеграммы, посланной Садатом Брежневу по тому же вопросу.

Передачей документов «Свояк» не ограничился. Он объяснил своему куратору из «Моссада», что ракеты и бомбардировщики — непременное условие участия Египта в войне. Если египтяне их не получат, атака на Израиль станет бессмысленной.

Именно на основании этой информации и вырабатывалась израильская стратегия после 1967 года (иногда ее называли «концепцией»). Израильтяне начали пристально следить за тем, что происходит на египетских военных аэродромах, чтобы понять, не прибыло ли туда вооружение, столь необходимое Египту. В Израиле исходили из предположения, что после того, как оно будет получено и освоено, Египет начнет военные действия.

А вот чего израильтяне не поняли, так это того, что на самом деле «Свояк» был… человеком, работавшим на Садата. Да, документы, передаваемые им «Моссаду», были настоящими и отражали традиционную египетскую политику, согласно которой без ракет и бомбардировщиков об атаке на Израиль не могло быть и речи. Вот только сам Садат давно уже отказался от этой политики, поняв, что не получит советского оружия и что единственное, что ему оставалось делать, — это атаковать Израиль в рамках так называемой «ограниченной» войны.

Очевидно, что агенту «Моссада» об этом было прекрасно известно, поскольку он был правой рукой и доверенным лицом египетского президента. Однако он не сообщил израильтянам об изменении политической линии. Для Израиля это обернулось катастрофическими последствиями, поскольку здесь продолжали верить в «концепцию».

Более того, постепенно «Свояк» стал поставлять Израилю и ложную информацию. В 1972 году он предупредил Израиль о готовящейся войне, но его предупреждения не сбылись. Он снова предупредил о готовящейся войне весной 1973 года, на этот раз назвав точную дату, — сказал своим шефам, что Египет начнет атаку 15-го мая.

Основываясь на этой информации, руководство израильского генерального штаба разработало программу под кодовым названием «Бело-голубое», цель которой заключалась в ускорении подготовки к войне. Начальник военной разведки утверждал, что вероятность войны крайне низка и что Египет первым ее не начнет. Однако начальник генштаба Давид Элазар и министр обороны верили предупреждениям «Свояка», несмотря на то, что они противоречили ранее поставленной им же информации, согласно которой Египет не начнет военных действий, пока не получит «Скады» и бомбардировщики.

19-го апреля 1973 года началась реализация программы «Бело-голубое», армия была приведена в повышенную боевую готовность, была проведена мобилизация резервистов. Эта боевая готовность, которая была отменена лишь 12-го августа, за семь недель до начала войны, обошлась Израилю в 45 миллионов долларов, что по тем временам было огромной суммой.

Теперь известно, что в апреле-мае 1973 года Садат не собирался атаковать Израиль. На самом деле окончательное решение о дате начала войны было принято лишь 22-23 августа во время секретной встречи между египетскими и сирийскими генералами, состоявшейся в Александрии.

Единственный вывод, который можно сделать из всего этого, заключается в том, что «Свояк» сознательно дезинформировал «Моссад».

Повышенная боевая готовность, объявленная в апреле 1973 года, обернулась для Израиля безрадостными последствиями. Когда выяснилось, что тревога была ложной, критика оказалась столь жесткой, что вплоть до конца сентября 1973 года, когда необходимость срочной мобилизации резервистов стала уже очевидной, в военно-политических кругах Израиля все никак не решались объявить о повторной мобилизации, опасаясь, что и на этот раз сведения о готовящейся войне окажутся ложными.

Как же получилось, что «Свояку» удалось обмануть «Моссад»?

Одна из причин такого провала носила чисто технический характер. В разведслужбах принято как можно чаще менять тех, кто работает с агентами. Это делается для того, чтобы между агентом и его куратором не сложились слишком близкие отношения, которые могут снизить бдительность сотрудника и помешать ему объективно анализировать сведения, поставляемые его подопечным. Однако «Свояк» настаивал на том, что ему удобнее работать с одним и тем же человеком, и в «Моссаде» его требование выполнили. И, похоже, что этот сотрудник слишком сблизился с египтянином, поддавшись его обаянию, а потому не понял, что имеет дело с агентом-двойником.

Другое объяснение связано с совершенно иными обстоятельствами.

21-го февраля 1973 года в воздушное пространство Синая вторгся самолет «Боинг-727», принадлежавший ливийской авиакомпании. В Израиле переполошились, полагая, что пилот сознательно изменил курс и собирается направить самолет на ядерный реактор в Димоне. Самолеты израильских ВВС сбили его. Погибли 108 пассажиров и членов экипажа. Среди них — бывший министр иностранных дел Ливии.

Ливийский лидер полковник Муаммар Каддафи страшно вознегодовал, обвинив египетские власти в том, что их службы воздушного контроля не проявили должной бдительности. Он потребовал от Египта оказать ему поддержку в его мести.

2-го апреля 1973 года Садат прилетел в столицу Ливии Триполи, чтобы убедить Каддафи в том, что операция против Израиля помешает войне, которую Египет и так готовит против «сионистского врага». Но полковник стоял на своем. «Израиль должен понять, что Ливия не будет для него легкой добычей», — заявил он своему гостю, добавив при этом, что намерен взорвать самолет израильской авиакомпании «Эл-Ал». «Око за око, зуб за зуб», — сказал он тогда.

Садат пошел навстречу требованиям ливийского лидера и назначил одного из своих приближенных (им оказался «Свояк») связным между Египтом и Ливией. «Свояк» приступил к разработке операции, местом которой был выбран Рим. Согласно плану, пятеро палестинских террористов должны были подойти к взлетной полосе, с которой взлетал пассажирский самолет компании «Эл-Ал», и выстрелить по нему ракетой.

План был одобрен Садатом и Каддафи. «Свояк» переправил ракету из Египта в Италию.

Он лично передал ее ливийскому агенту, который, в свою очередь, должен был передать ее палестинским террористам. А дальше все спуталось самым странным образом.

В ночь на 5-е сентября 1973 года офицеры итальянской разведки в сопровождении полицейских ворвались в номер отеля, расположенного неподалеку от международного аэропорта в Риме. В номере находился молодой человек арабской наружности. Итальянцы повалили его на пол, и быстро все обшарив, обнаружили ракету. Спустя несколько часов в другом отеле, расположенном в центре Рима, были арестованы остальные члены палестинской группировки. Месть Каддафи не удалась.

Итальянцы обладали четкой информацией, которую им предоставил «Моссад». А кто дал эту информацию «Моссаду»? Не иначе как «Свояк».

Таким образом, он добился сразу трех целей. Во-первых, предотвратил теракт против мирных граждан в ответственный период, когда Садат готовил войну против Израиля. Во— вторых, оказал Каддафи помощь, но при этом за его спиной помешал его планам. Зато дружеские отношения между ливийским и египетским лидерами были сохранены. В— третьих (что, пожалуй, было самым главным), он спас жизнь сотням израильских пассажиров, тем самым укрепив свою репутацию в «Моссаде». Это было очень важно в свете событий следующего месяца, когда наступил решающий этап в дезинформации Израиля в преддверии войны.

25-го сентября в здании «Моссада» в Тель-Авиве состоялась секретная встреча между королем Иордании Хусейном и премьер-министром Израиля Голдой Меир. Вот что было сказано монархом главе правительства (протокол беседы велся на английском языке).

Хусейн: «Из секретного источника в Сирии, который в прошлом уже передавал информацию относительно планов и намерений этой страны, нам стало известно о том, что все военные подразделения, которые должны принять участие в нападении на Израиль, вот уже два дня как приведены в состояние боевой готовности. В план внесено лишь одно малозначительное изменение: третья дивизия должна противостоять возможной попытке Израиля напасть на Сирию со стороны иорданской территории. В состояние повышенной боевой готовности приведены сирийские ВВС и другие войска. Все готово к нападению. Несмотря на то, что это напоминает обычные учения, согласно полученной информации, на позиции, обозначенные как исходные, уже переброшены войска. Имеет ли это какое-то значение или не имеет, не может сказать никто. Я лично сомневаюсь, но ни в чем нельзя быть уверенным. Нужно считаться лишь с фактами».

Голда Меир: «Возможно ли, чтобы сирийцы начали военные действия, не согласовав их с египтянами?»

Необычная встреча… Хусейн, королевство которого официально находилось в состоянии войны с Израилем, полетел к врагу, чтобы предупредить его о нападении со стороны «арабских братьев». Встреча была тайно заснята и записана сотрудниками «Моссада», и записи были переданы министру обороны Моше Даяну и начальнику генерального штаба Давиду Элазару. Однако, судя по всему, ни они, ни высокопоставленные военные и сотрудники этой спецслужбы, которые видели эти записи, не сочли должным как следует разобраться в словах Хусейна.

Возможно, все дело было в их слабом знании английского языка. Голда, знавшая английский в совершенстве, не поняла, что король предупреждал ее о том, что в ближайшие дни на Израиль будет совершено нападение египетско-сирийских войск. В результате ни один человек в Израиле не отнесся серьезно к предупреждению Хусейна, которое поступило за десять дней до начала войны, и мобилизация резервистов не была проведена. А возможно, причиной того, что израильтяне не отнеслись к предупреждению иорданского правителя с должной серьезностью, стали сведения «Свояка» о том, что никакой опасности войны нет.

28-го сентября «Свояк» сопровождал Садата в поездке в Саудовскую Аравию и был единственным свидетелем его разговора с королем Фейсалом с глазу на глаз. Египетский президент объявил королю, что в ближайшее время намерен атаковать Израиль. Некоторое время спустя «Свояк» связался с «Моссадом» и сообщил, что Садат решил войну отложить.

Это была откровенная ложь, но в «Моссаде» предпочли поверить ей, а не королю Хусейну. За несколько недель до этого «Свояк» подтвердил свою надежность, предоставив информацию, которая позволила «Моссаду» предотвратить теракт против самолета «Эл-Ал» в Риме.

В ночь перед Судным днем (с 5-го на 6-е октября 1973 года) в Лондоне состоялась встреча между «Свояком» и начальником «Моссада». На этой встрече настоял египтянин, сообщивший, что война начнется 6-го октября в 18-00. Очевидно, он знал, что такое предупреждение будет слишком запоздалым для израильтян, которым нужно провести мобилизацию резервистов и направить их в южные и северные районы страны. Но и в этот раз «Свояк» обманул «Моссад», сказав, что атака начнется в шесть часов вечера. Она началась в 14-00 — на целых четыре часа раньше.

Предупреждение «Свояка» было передано в Израиль в Судный день 6-го октября в четыре часа утра по израильскому времени. По ложным сведениям, до начала войны оставалось 14 часов. На самом деле оставалось десять.

К несчастью, пять из них ушли на бесполезный спор между Элазаром, требовавшим полной мобилизации резервистов, и Даяном, утверждавшим, что достаточно будет частичной мобилизации ВВС и всего двух танковых дивизий — одной на севере и одной на юге. Даян ошибочно полагал, что этого хватит, чтобы отразить атаку на двух фронтах. И лишь в 10-00 вмешалась премьер-министр Меир и приказала провести полную мобилизацию.

Но было поздно…

В США уже много лет сидит в тюрьме Джонатан Поллард, служивший аналитиком в американской морской разведке. В середине 1985 года он был арестован по подозрению в шпионаже в пользу… Израиля. Суд был скор и суров: пожизненное тюремное заключение.

Кто же он — узник тюрьмы Винтер, штат Северная Каролина?

Вот какие сведения о нем приводит Иосиф Дайчман в своей книге «Моссад». История лучшей в мире разведки».

Джон Джей Поллард родился 7-го августа 1954 года в еврейской семье, проживавшей в Галвестоуне, штат Техас. Но большую часть своего детства провел в городе Саус Бенд в штате Индиана.

В престижном Стэнфордском университете, одном из лучших американских учебных заведений, где он обучался, преподаватели отмечали его чрезмерно богатое воображение. Например, он рассказывал, что якобы убил араба в тот непродолжительный период, когда был в Палестине и служил в охране киббуца. У соучеников даже сложилось мнение, что учеба Полларда в университете оплачивалась «Моссадом». Израильская сторона это не подтверждает и не опровергает.

В 1976 году, получив степень бакалавра, Поллард поступил во Флетчеровскую школу права и дипломатии Университета Тафта. Осенью 1979-го ВМС США приняли его на работу в разведку в качестве аналитика. Он работал в Вашингтоне в Оперативном центре наблюдения и разведки, Вспомогательном центре разведки ВМС и Военно-морской службе расследований. Затем попал в новый Антитеррористический оперативный центр ВМС в Сьютленде, штат Мэриленд, созданный в июне 1984 года как реакция на взрыв исламскими террористами-самоубийцами американской казармы морских пехотинцев в Бейруте. Тогда, напомню, погибли 241 человек.

Серьезная работа по обобщению всех имеющихся фактов, наводок и слухов в сложнейшей сфере борьбы с международным терроризмом требует постоянного доступа к широкому кругу источников и сообщений. Вряд ли есть какая-то другая сфера в области обороны, столь же комплексная и междисциплинарная. Поллард получил выход на большинство банков данных в рамках федеральной разведывательной системы. «Курьерский пропуск» позволял ему посещать особо режимные объекты и брать с собой документы для анализа.

В 1983-84 годах Поллард, через руки которого проходило большое количество информации, получаемой с кораблей и спутников, вдруг обнаружил, что информация, предназначенная для передачи израильской разведке, по непонятным причинам задерживается некоторыми деятелями в руководстве национальной системы безопасности США. Израиль легально должен был получать жизненно важную информацию оборонного значения в соответствие с Меморандумом о взаимопонимании между двумя странами, подписанном в 1983 году. Информация, которая постоянно не передавалась Израилю, касалась работ в области ядерного, химического и бактериологического оружия в Сирии, Ираке, Ливии и Иране, которое разрабатывалось с целью уничтожения еврейского государства.

Убедившись в систематических фактах блокирования информации, предназначенной для передачи Израилю, Поллард обратился за разъяснениями к своему начальству. Ответ был краток и категоричен:

— Думай о своих собственных обязанностях.

Правда, затем последовало краткое объяснение:

— Евреи начинают очень нервничать, когда разговор идет об отравляющих газах, им не нужна информация об этом…

Однако Поллард понял, что истинной причиной заслонов на пути передачи информации Израилю было желание несколько ограничить возможность последнего действовать независимо в вопросах защиты собственных интересов. Он был болезненно обеспокоен тем, что жизни многих израильтян подвергаются риску в результате этого необъявленного разведывательного эмбарго. Он сделал все от него зависящее, чтобы прекратить эту политику и возобновить легальную передачу информации Израилю.

Когда усилия Полларда не увенчались успехом, он лично начал передавать информацию непосредственно Израилю. Он решил это делать только исходя из идеологических интересов. Но ни в коем случае — из меркантильных.

…В мае 1984 года бизнесмен из Нью-Йорка Стивен Штерн познакомил Полларда с полковником израильских ВВС Авиамом Селлой. В первом же разговоре Поллард заявил полковнику, что у него есть доказательства того, что США не делятся с Израилем необходимой разведывательной информацией, и ему это не нравится.

Очень скоро об этом знали в Тель-Авиве. Ветеран «Моссада» Рафи Эйтан был заинтригован и одновременно обеспокоен. Это могла быть «подстава» американцев, имеющая целью заманить израильтян в ловушку. Вместе с тем, он понимал, что агент может быть очень ценным. Несмотря на существование официальных соглашений, израильская разведка всегда исходила из того, что американцы не делились с ней всем, что у них было. Можно заполнить эти пробелы.

Сопротивляться искушению получить информацию, которую мог дать Поллард, было просто невозможно. Эйтан решил действовать.

«Моссад», связанный секретным соглашением 1951 года с ЦРУ, избегал прямо шпионить против американцев. Обе разведки поддерживали между собой повседневные контакты, в том числе по компьютерным каналам связи. Дважды в год проходили официальные рабочие встречи, исследовались возможности проведения совместных операций.

Эйтан поручил Селле дать понять Полларду, что Израиль готов к сотрудничеству и летом 1984 года офицер, который в это время заканчивал курс обучения в Нью-Йорке, несколько раз летал в Вашингтон для встреч с Поллардом и получения документов. Селле помогали сотрудники «Моссада», которые работали под дипломатическим прикрытием.

Первые полученные документы касались военных проектов арабов. Их срочно отправили в Тель-Авив дипломатической почтой, и они превзошли все ожидания Эйтана. Там были интригующие детали — не полная информация, но важные фрагменты, заполняющие пробелы в той картине, которую имел Израиль: о создании в Сирии химического оружия и возрождении иракской ядерной программы. Там же была информация о некоторых новейших системах оружия, полученных арабскими соседями Израиля. Были также получены списки и описания вооружений, имеющихся в Египте, Иордании и Саудовской Аравии.

В октябре 1984 года Поллард получил ещё более высокий уровень допуска к секретам. Ему стал доступен практически любой документ американского разведсообщества. Он даже мог получать снимки со спутников-шпионов. Директор ЦРУ Уильям Кейси лишь в отдельных случаях делился этими сокровищами с израильтянами в рамках стратегического сотрудничества. Опасаясь утечки сведений о методах и технических возможностях американской космической разведки, американцы обычно отклоняли израильские запросы о предоставлении спутниковых фотографий или же рассматривали эти запросы так долго, что вопрос утрачивал актуальность.

США также отложили на неопределенное время рассмотрение просьбы Израиля о предоставлении наземной приемной станции, позволяющей принимать и расшифровывать сигналы с американских спутников. В конце концов Израиль пошел на большие затраты, осуществив в 90-х годах собственный космический прорыв, — запуск спутников, в том числе и разведывательных.

В это же время разведывательные сообщества обеих стран проявили взаимную подозрительность. ФБР было особенно обеспокоено масштабами израильской деятельности в США, полагая, что большая часть этой активности была так или иначе связана со шпионажем.

В 1985 году ФБР обнаружило незаконную деятельность Полларда. Его израильские партнеры — те, кто получал от него информацию, — предложили ему укрыться в израильском посольстве в Вашингтоне. 21-го ноября он попытался проникнуть в дипломатическое представительство Израиля, но был схвачен агентами ФБР прямо на пороге посольства.

Открытого суда над Поллардом не было. По просьбе правительств США и Израиля он подписал специальное соглашение, которое избавило оба правительства от длинного, трудного и дорогого судебного процесса. Согласно этому соглашению, Поллард должен был получить не более четырех лет тюремного заключения, а Израиль — возвратить все переданные Поллардом документы при условии, что прокуратура не будет пользоваться ими как доказательством его вины.

Этим соглашением и полным сотрудничеством со следствием он фактически сам подписал себе приговор. 4-го марта 1987 года он признал себя виновным и был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Причем, с рекомендацией никогда не быть помилованным.

В ноябре 1995 года Поллард получил израильское гражданство. Через год на официальной церемонии, проходившей в тюрьме, ему был вручен израильский паспорт.

Все его апелляции по-прежнему отклоняются…

За два года до разоблачения американцами Джонатана Полларда Израиль попал в аналогичную «шпионскую историю». В Голландии был арестован наблюдатель ООН Айсбранд Смит, завербованный «Моссадом». Однако дело это, в отличие от поллардовского, удалось замять.

…На почтовом ящике под номером 65 в жилом доме, расположенном в одном из фешенебельных предместий Северного Тель-Авива, значится фамилия Шамир-Смит. Хозяин этого почтового ящика, этого дома и этой фамилии, мужчина 72 лет, подтянутый и элегантный, — пенсионер и бизнесмен. Его аскетическая внешность обманчива: все факты, связанные с биографией Шамира-Смита, на протяжении многих лет были строго засекречены военной цензурой Израиля. И только книга, вышедшая в начале 1998 года в Нидерландах приоткрывает завесу тайны, которой эта биография была окутана.

Асбранд Смит, в прошлом майор нидерландской разведки, эмигрировал в Израиль и сменил имя на Авнер Шамир. Вернее было бы сказать, Смиту пришлось эмигрировать после того, как власти Нидерландов раскрыли его связь с «Моссадом», в пользу которого он шпионил несколько лет.

Айсбранд Смит, христианин, бывший гражданин Нидерландов, 1931 года рождения. После Второй мировой войны он пошел добровольцем в военный флот, отслужил несколько лет, демобилизовался в чине офицера саперного подразделения. Затем поступил в страховую компанию, перебрался в Швецию и в 1956 году женился.

Через несколько лет Смит возвратился на родину и вновь пошел служить во флот. В начале 60-х энергичного офицера перевели в королевские военно-воздушные силы и направили на курсы разведки. В 1968 году лейтенант Айсбранд Смит вошел в нидерландский контингент группы наблюдателей ООН, которая контролировала соблюдение соглашения о прекращении огня, заключенного Израилем и его арабскими соседями после «шестидневной войны».

Возвратившись в Голландию, Смит продолжал службу в ВВС, и успешно продвигался по служебной лестнице. В 1976 году, уже в чине майора, он вновь был направлен на Ближний Восток, на этот раз в составе контингента ООН на Голанских высотах.

Именно тогда иерусалимский зубной врач, к услугам которого обращался Смит, познакомил его с Далией Юманер. Роман оказался не только бурным, но и продолжительным: завершив службу в составе контингента ООН на Голанах, Айсбранд Смит возвратился в Нидерланды, немедленно развелся с женой, и они с Далией создали свою семью.

И вновь Смит в королевских ВВС Нидерландов. Но вскоре его перевели в аналитический отдел внешней разведки. В декабре 83-го Смита неожиданно арестовали сотрудники Службы национальной безопасности (нидерландская контрразведка). Через месяц также неожиданно освободили, и он уехал в Израиль, где его ждала Далия.

Сначала супруги Смит-Шамир поселились в Кфар-Сабе. Затем перебрались в предместье Тель-Авива.

Впервые скудная информация о шпионской деятельности Айсбранда Смита появилась восемь лет назад в амстердамской газете «Телеграф». И вот теперь издана книга под названием «Вилла Мархайзе». Именно там, в густых лесах под Гаагой, находилась штаб— квартира нидерландской внешней разведки с момента ее создания в 1846 году и до расформирования — в 1992. Решение упразднить это ведомство (вернее, объединить его со службой внутренней безопасности) было продиктовано вскрытыми фактами коррупции среди руководства и скандалом, связанным с прослушиванием телефонных разговоров политических деятелей.

«Вилла Мархайзе» — это, по сути, летопись деятельности внешней разведки, несколько страниц которой посвящены «делу Смита-Шамира». Авторам не известно, как и когда агентам «Моссада» удалось завербовать его и уговорить работать на эту организацию.

Существует несколько версий.

По одной из них, вербовка была проведена еще в начале 60-х. Причем, к этой операции имел отношение бывший израильский премьер Ицхак Шамир, возглавлявший в то время небольшую группу в европейской резидентуре «Моссада», базировавшейся в Париже. Шамир, пишут авторы, частенько наведывался в Нидерланды. В частности, для того, чтобы завербовать Смита.

Эта версия вполне логично объясняет интерес Шамира к «делу Смита». В бытность премьер-министром он предпринял активные шаги для освобождения агента «Моссада» — премьер даже обращался по этому поводу к своему нидерландскому коллеге. Правда, эта версия достаточно хрупка, поскольку трудно предположить, что «Моссад» стал бы вербовать никому не известного морского офицера, к тому же никак не связанного с ближневосточным регионом.

По другой версии, вербовка Смита состоялась в 1968 году, когда он работал в группе наблюдателей ООН. Впрочем, авторы не исключают возможности того, что Смит согласился сотрудничать с «Моссадом» только в 1976-м, во время его вторичного пребывания на Ближнем Востоке.

Авторы также предполагают, что Смита завербовала Далия Юманер, а арестован он был и вовсе случайно: чтобы избежать опасности, он пользовался телефонным аппаратом своего коллеги по службе, не зная, что тот как раз находится под наблюдением. Домашний и служебный телефоны Смита тоже стали прослушивать. Это было в 1982 году.

Если верить авторам, после ареста Смит признался, что работал на Израиль, но категорически отрицал факты оплаты своей деятельности. По их мнению, расследование его дела было достаточно поверхностным. Он никогда не отличался особой лояльностью к Израилю и тем более сионизму. На допросах он выдвинул примерно те же доводы, что и Поллард двумя годами позже.

Он заявил, что информация, передаваемая им Израилю, не касалась Нидерландов. Следовательно, он не нанес ущерба интересам безопасности своей страны. Более того, эта информация так или иначе была передана израильтянам нидерландской разведкой в рамках ее сотрудничества с «Моссадом».

Расследование было завершено достаточно быстро. Смиту предъявили обвинительное заключение, состоялся закрытый судебный процесс (его дело было строго засекречено).

Но спустя две недели его неожиданно освободили…

Авторы предполагают, что власти Нидерландов предложили Смиту альтернативу — покинуть страну или дождаться приговора суда. Тот выбрал меньшее из зол: присоединился к жене, которая возвратилась в Израиль незадолго до его ареста.

В книге нет объяснения столь странному факту, что шпион, изменивший своей стране, своей армии и своему работодателю (службе внешней разведки), получил возможность самостоятельно решить собственную дальнейшую судьбу. Не говорят авторы и о том, какой характер, какое содержание носила информация, переданная им связным «Моссада».

Впрочем, в книге отмечается, что в начале сотрудничества с «Моссадом» Смит передавал данные о расположении сирийских войск на Голанских высотах и в окрестностях Дамаска, а позже, уже из Амстердама, — информацию, касающуюся стран-членов НАТО. Однажды он даже передал попавшие в его руки крайне важные для Израиля сведения, которыми поделилась с Нидерландами одна из стран. Речь шла об участии ряда европейских компаний, в первую очередь, итальянских, в попытках Ирака создать собственный ядерный потенциал. Данные указывали на то, что программа реализуется на базе реактора, расположенного в окрестностях Багдада, и западные наблюдатели утверждают, что именно эта информация была использована при планировании и проведении воздушного налета на иракский ядерный центр.

В книге «Вилла Мархайзе» говорится и о том, что в руки Смита попали документы, касавшиеся приобретения арабскими армиями различных видов вооружений и деятельности террористических организаций. Бумаги были на арабском языке, и Смит использовал этот факт, чтобы убедить свое руководство передать документы на перевод специалистам из независимой фирмы. Этой фирмой случайно оказалась «Хазит», работавшая под эгидой «Моссада».

Журналисты газеты «Ха-Арец» еще в 1995 году сумели «вычислить» Смита-Шамира (он тогда жил в Кфар-Сабе), но все обращения к нему и к членам его семьи натолкнулись на вежливый, но решительный отказ. Заговор молчания, окружающий «дело Смита», не нарушается и сегодня. Ицхак Шамир, который, как уже было сказано, возглавлял правительство в период разоблачения шпиона, посетовал на то, что журналисты интересуются темой, ставшей почти «археологической».

— Я не помню, что тогда произошло, и не сожалею о том, что у меня короткая память, — отрезал экс-премьер.

Яаков Нехуштан, посол Израиля в Гааге в то время, когда была раскрыта деятельность Смита, признался, что нидерландская служба внешней разведки поддерживала тесные рабочие связи с «Моссадом». Но на вопрос о «деле Смита» отвечать отказался под тем предлогом, что не уполномочен раскрывать государственную тайну.

Еще два человека, чьи имена упоминаются в связи с «делом Смита», — бывшие сотрудники «Моссада» Нахик Навот и Рафи Эйтан. Именно они, если верить авторам книги, завербовали и «вели» Смита. Навот заявил, что ничего не слышал об этом «деле», а имя «Смит-Шамир ему ни о чем не говорит. Эйтан это имя слышал, но не помнит, в связи с чем.

А Айсбранд Смит, он же — Авнер Шамир, живет себе в Северном тель-Авиве, частенько ездит на родину (благо виз не надо) и получает две государственные пенсии — нидерландскую и израильскую. Он по-прежнему решительно отказывается отвечать на любые вопросы, так или иначе связанные с той давней историей…

…В полдень 25-го сентября 1997 года правительственный эскорт подъехал к воротом главного штаба «Моссада». По давно установившейся традиции в канун Рош ха-Шана[20] глава правительства встречается с сотрудниками разведки, чтобы поздравить их с наступающим праздником и поблагодарить за самоотверженную службу на благо родины.

Начальник «Моссада» Дани Ятом подошел к выходившему из машины премьер-министру Биньямину Нетаниягу и сказал, что обязан переговорить с ним с глазу на глаз до начала торжественной церемонии.

— Мне только что сообщили о провале наших агентов в Иордании, — сказал он. — Двое наших ребят схвачены…

Позднее Нетаниягу скажет, что в тот момент был поражен этим сообщением, так как во время планирования операции никому и в голову не могло прийти, что агентов «Моссада могут так запросто схватить в центре иорданской столицы Аммане средь бела дня.

Торжественная церемония в штабе «Моссада» все-таки состоялась. Глава правительства выступил с короткой поздравительной речью, но думал он в те минуты совсем о другом.

А в это время Дани Ятом с одним из своих помощников уже летел на вертолете в Амман…

Что же произошло в Иордании?

19-го августа 1997 года в иорданскую столицу прибыли семь агентов «Моссада» из специального подразделения «Мецада». Они имели задание ликвидировать главу политического отдела палестинской экстремистской организации ХАМАС 42-летнего Халеда Машаля.

«Моссад» располагал сведениями, что он был ответственным за подготовку террористических актов, совершенных боевиками ХАМАСа в Израиле, жертвами которых стали сотни мирных жителей. Как евреев, так, кстати говоря, и арабов. По мнению специалистов, устранение Машаля нанесло бы ощутимый удар по организационной структуре ХАМАСа и привело бы к сокращению ее террористической деятельности.

Агенты «Моссада» прибыли в Иорданию под видом канадских туристов и поселились в одном из самых дорогих отелей Аммана — «Интерконтинентале». Утром арендовали легковую машину марки «Хонда» и несколько мобильных телефонов. Все это стоило около 2,5 тысячи долларов, которые были уплачены наличными.

Затем в течение месяца агенты следили за Машалем. Они выяснили маршруты его поездок по городу, места, в которых он бывал наиболее часто, расписание рабочего дня, привычки, пристрастия, круг близких знакомых. Когда сбор информации завершился, им оставалось только получить приказ из Израиля о проведении заключительного этапа операции. Приказ поступил в конце сентября…

Местом покушения был выбран вход в канцелярию Машаля, расположенную в районе многоквартирных домов, небольших предприятий и различных контор.

25-го сентября в 11 часов утра объект ликвидации подъехал к дому, в котором находилась его канцелярия. Вышел из машины и сразу же, как позднее сообщил журналистам, обратил внимание «на двух мужчин европейского типа, которые резко выделялись среди прохожих». Машалю было непонятно, что могут делать туристы в таком районе. Впрочем, его это не очень интересовало, и он спокойно направился к входу в здание.

Именно в этот момент «туристы» напали на него…

— Меня вдруг бросило в дрожь, — признался на пресс-конференции Машаль. — Каким-то непонятным прибором они дважды коснулись моего затылка за левым ухом. Я почувствовал удар электрического тока, в ухе громко зазвенело. Голова сразу же закружилась, и я потерял сознание.

По признанию израильских экспертов (разумеется, пожелавших остаться неизвестными), это была хитроумная попытка покушения, проведенная при помощи прибора, которым Машалю впрыснули яд. Как позднее рассказал хамасовец, он сразу понял, что его «пытаются убить тихим способом, без помощи огнестрельного оружия». Поэтому перед тем как рухнуть на тротуар он все же успел крикнуть своему телохранителю Мухаммеду Сейфу:

— Меня взорвали! Меня взорвали!

Телохранитель сориентировался мгновенно. И, похоже, что при подготовке операции в «Моссаде» его реакцию не приняли в расчет. Вместо того, чтобы оказать первую помощь своему подопечному или хотя бы проверить его состояние, Сейф (в переводе с арабского — «меч», «сабля») выскочил на проезжую часть, остановил такси и бросился вдогонку за покушавшимися, которые мчались по направлению к центру города.

Спустя несколько минут бешенной гонки двое неизвестных, резко затормозив, выскочили из машины и побежали к другому автомобилю, стоявшему с работающим двигателем и открытой задней дверью. Хорошо тренированному Сейфу удалось догнать преследуемых. Он закричал во весь голос, прыгнул на них, да так удачно, что зацепил обоих.

К несчастью для покушавшихся, неподалеку оказались иорданские полицейские, которые тут же вмешались. Другие агенты «Моссада», поджидавшие своих напарников в машине, увидев полицейских, захлопнули дверь и умчались. По утверждению иорданских служб безопасности, машина скрылась во дворе израильского посольства, которое тут же было блокировано.

Двоих задержанных доставили в полицейский участок. Их поведение сразу же вызвало подозрение, что они вовсе не являются канадскими туристами Барри Бидсомом и Шоном Кендаллем, как следовало из их паспортов. Псевдотуристы категорически отказались от любезного предложения полиции пригласить в участок представителя канадского посольства. Более того, они отказались позвонить домой и сообщить об инциденте семьям. Когда же выяснилось, что паспорта фальшивые, у иорданцев не осталось ни малейшего сомнения, что они имеют дело с агентами «Моссад».

Пока шло следствие, Машаль находился в больнице принадлежащей исламскому движению. Вскоре иорданский монарх приказал перевести его в госпиталь «Король Хусейн» и пригласил для консультации крупного специалиста из американской клиники «Майо». Состояние жертвы покушения быстро ухудшалось, но противоядие, присланное из Израиля, спасло ему жизнь.

Между тем, разгорелся грандиозный скандал. Король Иордании пришел в ярость. Оттава выразила возмущение по поводу использования канадских паспортов в столь неприглядном деле.

Получив 25-го сентября известие о фиаско в Аммане, израильский премьер поставил в известность о случившемся министра обороны Ицхака Мордехая, министра национальной инфраструктуры Ариэля Шарона и секретаря правительства Дани Навэ. Нетаниягу также отдал приказ резиденту «Моссада» в Вашингтоне вылететь в Нью-Йорк и рассказать о провале министру иностранных дел Даивду Леви, возглавлявшему делегацию на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Он также позвонил представителю в Европейском сообществе Эфраиму Галеви и попросил его срочно вылететь в Израиль. Галеви, занимавший в прошлом пост заместителя директора «Моссада» был известен тем, что на протяжении последних двадцати лет поддерживал самые тесные контакты с королем Хусейном и его окружением.

26-го сентября Нетаниягу встретился с Галеви в Иерусалиме. Тогда же возникла идея о выдаче Иордании духовного лидера ХАМАСа шейха Ахмеда Ясина, отбывавшего с 1989 года пожизненное заключение в израильской тюрьме.

— Нужно было предложить монарху что-нибудь исключительное, чтобы он пошел на мировую, — говорил Галеви. — Иначе Хусейн не перестанет подозревать нас в том, что мы способствуем свержению его режима.

Главу правительства убедили эти слова, и он разрешил Галеви отправиться в Амман с предложением об освобождении шейха.

Король Хусейн принял своего израильского друга во дворце и без стеснения высказал ему все, что он думает об этой истории и о Нетаниягу. Король не верил в то, что присланное из Израиля противоядие действительно спасет жизнь Машаля. В заключение беседы Хусейн в ультимативной форме потребовал от израильтян выдачи секрета производства смертоносного яда, то есть, — его химической формы. В случае невыполнения этого ультиматума монарх пригрозил разрывом дипломатических отношений.

Для усиления давления на Израиль он направил в Вашингтон своего брата, наследного принца Хасана. Тот, если верить иорданским газетам, привез президенту США Биллу Клинтону видеокассету с признанием «канадцев» в том, что они являются агентами «Моссада».

27-го сентября в канцелярию Нетаниягу стали прибывать самые высокопоставленные лица государства. Министры Мордехай и Шарон, начальник генерального штаба Липкин— Шахак, руководители спецслужб и другие. Главная цель совещания — сделать все возможное для того, чтобы информация о провале в Аммане не просочилась в прессу.

В 21-00 того же дня у премьер-министра состоялось одно из трудных и драматичных обсуждений за всю историю израильских правительств. Первым взял слово Эфраим Галеви.

— Король Хусейн требует химическую формулу яда, — сообщил он.

И тут присутствующие заговорили все разом. Какой урон будет нанесен Израилю, если этот секрет будет выдан Иордании? Что скажут в мире, когда узнают, что еврейское государство занимается разработкой химического оружия?

Нужно было дать ответы на все эти вопросы. В конце концов, пришли к мнению, что урон не так уж значителен по сравнению с теми последствиями, которые может повлечь за собой ухудшение отношений с королем Хусейном. И потому следует передать королю требуемую формулу.

Снова на Галеви была возложена задача отправиться в Амман вместе со специалистом, который должен был ответить Хусейну на все вопросы, связанные с действием яда. Еще одна цель, поставленная перед Галеви, — обсудить с королем условия освобождения шейха Ясина.

На следующее утро автомобиль, в котором находились Галеви и четверо агентов «Моссада», нашедших убежище в израильском посольстве в Аммане, в сопровождении колонны машин направился в сторону государственной границы Израиля. Король Хусейн благосклонно согласился обменять израильских агентов на формулу яда.

Следующей задачей правительства стало освобождение двух агентов «Моссада», находившихся в иорданской тюрьме. Было решено, что для пользы дела желательна встреча руководителей Израиля с королем. Хусейн, однако, категорически отказался беседовать с Нетаниягу, и потому вместо монарха израильскую делегацию должен был встречать наследный принц Хасан. Было решено также, что Израиль сделает официальное предложение об обмене шейха Ясина на двух агентов.

Около 23-00 на вертолетную площадку кнессета прибыли Биньямин Нетаниягу, Ицхак Мордехай и Ариэль Шарон, Эфраим Галеви, советник министра обороны генерал Яаков Амидрор и полковник Шимон Шапира. Обычно полет из Иерусалима до Аммана занимает 12 минут. Но на этот раз произошло нечто невероятное.

Почти 20 минут вертолет израильских ВВС с главой правительства и его свитой на борту, пытался найти площадку для приземления в столице Иордании, лавируя между домов. Наконец, иорданцы подняли в воздух свой вертолет, который указал израильским летчикам место посадки. С получасовым опозданием правительственная делегация прибыла в дом военного советника короля Хусейна генерала Али Шукейри, где наследный принц Хасан уже попивал кофе.

Со слов очевидцев и из официальных протоколов встречи можно понять, что она была малоприятной для израильтян. Принц Хасан обвинил израильское правительство в попытке свержения власти хашимитской династии.

— Что мы вам сделали? — вопрошал он. — Ведь всего за несколько дней до покушения на Машаля мой брат, король Хусейн, пригласил на прием израильских офицеров, обедал вместе с ними. А вы устроили ему такое…

Принц недоумевал:

— Что за идиотизм! Четверо агентов «Моссада» средь бела дня скрываются в израильском посольстве…

Хасан был уверен, что операция по уничтожению Машаля имела непосредственное отношение к обсуждавшемуся в Израиле плану ввода войск на территорию автономии в Иудее и Самарии. Это должно было спровоцировать сотни тысяч палестинских беженцев на активные действия против короля Хусейна.

Нетаниягу пытался убедить наследного принца в том, что у Израиля нет и никогда не было никаких дурных намерений в отношении хашимитского королевства. Единственная цель покушения на Машаля — уничтожение всех тех, кто причастен к последним актам террора. Тем не менее, глава правительства обещал Хасану, что ничего подобного больше не повторится. Встреча закончилась на рассвете предложением Израиля об освобождении Ясина в обмен на двух агентов «Моссада».

В понедельник в Амман вылетели Дани Навэ, Эфраим Галеви и представитель «Моссада». Там они встретились с генералом Шукейри, чтобы через него выяснить у шейха Ясина, согласен ли он на то, чтобы его переправили в Иорданию. Ясин дал положительный ответ.

Тогда было решено, что на следующий день король Хусейн в своем публичном выступлении потребует от Израиля освобождения шейха, и Нетаниягу «удовлетворит просьбу монарха». Однако в отношении израильских агентов никаких обещаний от Иордании в тот момент получено не было. Поэтому Израиль также не гарантировал Ясину возвращения в сектор Газа.

На следующий день, во вторник, история о провале агентов «Моссада» в Аммане стала достоянием журналистов. Но их пока сдерживала военная цензура. В 22-00 Хусейн публично потребовал от Израиля освобождения шейха Ясина.

Нетаниягу сдержал слово: позвонив министру внутренней безопасности Авигдору Кахалани, он сообщил о своем решении освободить шейха и переправить его в Иорданию. Глава правительства не рассказал Кахалани всей подоплеки этого дела. Да это было и ненужно, так как министр уже давно предлагал освободить тяжело больного Ясина, считая, что его пребывание в тюрьме наносит вред интересам Израиля.

Нетаниягу надеялся, что король согласится на освобождение израильских агентов. Однако иорданцы не спешили с выполнением обещаний, стремясь извлечь максимальную выгоду из сделки с Израилем.

Тогда премьер решил послать в Амман своего юридического советника Эльякима Рубинштейна, который, как и Галеви, пользовался особым расположением короля. Но на этот раз израильская миссия провалилась: иорданский монарх не согласился освободить агентов «Моссада».

Положение стало почти безнадежным. Через представителя «Моссада» в Аммане иорданцы передали Израилю список 50 членов ХАМАСа, отбывающих заключение в израильских тюрьмах, предложив обменять их на агентов. Среди заключенных были убийцы израильтян и палестинцев, сотрудничавших с властями Израиля. Ответ Израиля последовал незамедлительно — об освобождении этих людей не может быть речи.

В два часа дня Нетаниягу созвал совещание у себя в новом доме на улице Бальфура в Иерусалиме. Времени было в обрез. Шарон предложил направить его для беседы с королем Хусейном. Премьер согласился. Шарон, долгие годы бывший одним из главных врагов хашимитской династии, превратился в человека, которому монарх и наследный принц Хасан доверяют больше, чем другим членам израильского правительства.

В это время в Аммане находились Дани Навэ и советник Нетаниягу полковник Шимон Шапира. Они должны были объяснить генералу Шукейри, что обмен агентов «Моссада» на хамасников-убийц исключен. Тогдат Шукйри вновь поднял вопрос о возвращении шейха Ясина в сектор Газа. Это было последней козырной картой Израиля, представители которого согласились обдумать этот вариант. Но только в том случае, если это ускорит возвращение агентов домой.

Наступила суббота. Все понимали, что терпение журналистов на исходе. Назавтра все газеты вышли бы со статьями, убийственными для главы правительства. В три часа дня Нетаниягу созвал очередное совещание у себя дома в Иерусалиме, на котором он сообщил о переговорах Навэ в Аммане и планируемой поездке Шарона к королю.

Вечером машина Шарона пересекла границу Израиля на мосту Алленби. По другую сторону границы он и его помощник пересели в вертолет иорданских ВВС, который доставил их в королевский дворец. В ходе беседы с Хусейном Шарон снова и снова убеждал монарха, что Израиль ничего против него не замышляет. Наоборот, еврейское государство очень заинтересовано в укреплении дружеских отношений с хашимитским королевством.

В конце концов, Шарон сказал:

— Ваше величество! Вы меня знаете. Я всегда говорю, что думаю… Мы сделали все, что вы просили. Спасли жизнь Машаля, хотя как убийца, он заслуживает смерти. Поделились с вами государственной тайной страны. Сейчас вы требуете выдачи пятидесяти убийц. Неужели вы хотите стать пособником ХАМАСа? Пока вы не отдадите нам наших ребят, мы не разрешим Ясину вернуться в Газу. Поймите, чем больше споров будет у нас в Израиле, тем скорее ситуация может выйти из-под контроля. Или вы и вправду хотите, чтобы мы согласились на переговоры с ХАМАСом? Это же не будет способствовать переговорному процессу с палестинцами.

Шарон напомнил также королю об усилиях, предпринятых Израилем после войны в Персидском заливе для того, чтобы обелить в глазах США Иорданию, поддержавшую Саддама Хусейна.

— Вы ошибаетесь, думая, что этот провал «Моссада» свалит правительство Нетаниягу, — сказал он. — Я готов ждать вашего решения всю ночь, но обязан вернуться в Израиль не один, а вместе с нашими агентами…

Король Хусейн принял доводы Шарона.

— Хорошо, я согласен, — ответил он. — Но сначала вы вернете шейха Ясина в Газу, а через два дня мы отпустим ваших агентов.

Шарон не уступал:

— Ясин и агенты — одновременно.

Тогда иорданцы предложили новый список палестинцев, отбывающих наказание в израильских тюрьмах. Шарон внимательно изучил его и убедился, что в нем нет имен тех, чьи руки запятнаны кровью.

В два часа ночи он вернулся в Израиль и по телефону сообщил Нетаниягу о достигнутой договоренности. Глава правительства дал добро: шейху Ясину был разрешен въезд в Газу.

6-го октября 1997 года из Аммана вылетели два вертолета. Один с шейхом Ясином на борту в сторону сектора Газа, второй с агентами «Моссада» в Израиль…

19-го февраля 1998 года последовал новый провал агентов «Моссада» в Швейцарии, приведший к отставке его руководителя Дани Ятома.

Что же произошло?

Вот что рассказала на пресс-конференции в Берне представительница швейцарской федеральной прокуратуры.

17-го февраля в Швейцарию рейсом авиакомпании «Эл-Ал» из Тель-Авива прибыли пять сотрудников «Моссада». Ночью 19-го февраля они были задержаны местной полицией в подвале дома в одном из пригородов Берна, где проживают иностранные дипломаты.

Двое агентов находились снаружи, а трое прослушивали и записывали телефонные разговоры, которые велись из квартиры, принадлежавшей иранскому представителю. По другой версии в этой квартире проживал швейцарец, тесно связанный с проиранской группировкой «Хезболлах». Одна из жительниц, которой в ту ночь не спалось, заметила около дома подозрительных лиц и вызвала полицию.

Из пятерых задержанных четверых после допроса отпустили. По всей вероятности, они тогда же покинули страну. Подслушивающая аппаратура была отправлена в исследовательский отдел полиции в Цюрихе.

Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу прокомментировал ситуацию кратко:

— Израильский гражданин задержан в Швейцарии. Мы занимаемся этим вопросом по дипломатическим каналам. Мы сделаем все, чтобы решить эту проблему.

Разумеется, Нетаниягу умолчал о том, что задержанный израильтянин обвиняется в сборе политических, экономических и военных разведданных.

Однако арестованные агенты «Моссада», как сообщила позднее лондонская газета «Таймс», имели более серьезное задание, чем прослушивание телефонных разговоров. Прежде всего, они должны были ликвидировать в Берне двух бизнесменов, которые подозревались в том, что собирались оказать «Хезболлах» помощь в приобретении химического и бактериологического оружия и доставке его на Ближний Восток.

Газета пояснила, что эти сведения ее корреспондент получил от сотрудника резидентуры «Моссада» в Брюсселе, который пошел на это признание из-за разногласий со своим шефом. «Таймс» сообщила также, что один из арестованных агентов участвовал в неудавшемся покушении на Халеда Машаля.

Одним из тех, кого предстояло ликвидировать, был 32-летний Абдулла Зейн, выходец из Южного Ливана, уже несколько лет проживавший в Швейцарии. Агенты намеревались применить тот же яд, который был использован в операции по устранению Машаля.

Офицер брюссельской резидентуры сообщил, что «швейцарскую операцию» утвердил глава «Моссада» Дани Ятом. После провала в Иордании он стремился спасти свою репутацию и… кресло.

Как заявила швейцарская сторона, скандала можно было избежать, если бы израильская пресса не начала трубить о том, что «Моссад» сел в лужу в Швейцарии. По словам представительницы прокуратуры, ее страна «была готова проявить деликатность и не оглашать подробности этого инцидента».

В то же время в самой Швейцарии скандал вокруг пяти агентов израильской спецслужбы вызвал немало эмоций. Причем это далеко не единственный пример, свидетельствующий о привлекательности Швейцарии для иностранных разведок. Нейтральная страна не раз становилась в прошлом ареной войн на «невидимом фронте» и, судя по всему, станет еще не раз. Секретные операции, как и в случае с «Моссадом», чаще направлены не против конфедерации как таковой, они касаются интересов либо двух иностранных государств, либо одного государства и его, осевших в Швейцарии, граждан, настроенных оппозиционно.

Похоже, что Швейцарии «на роду написано» быть в сердцевине таких баталий. Проявляя традиционное великодушие и терпимость к политическим изгнанникам со всего мира, стабильная, демократичная Альпийская республика невольно становится объектом пристального внимания со стороны режимов, с критикой которых продолжают выступать нашедшие приют на швейцарской земле беженцы.

Курды, алжирцы, иранцы, палестинцы — эти люди, обосновавшиеся в Швейцарии, причиняют постоянную «головную боль» властям покинутых ими государств. За оппозиционерами нужен «глаз да глаз», и без разведки здесь никак не обойтись. При этом иностранные спецслужбы понимают, что нарушают законы Швейцарии, однако чего не сделаешь ради «высокой идеи национальной безопасности».

Израильтянин Хези Кармель, в прошлом высокопоставленный сотрудник «Моссад», а ныне журналист и писатель, не склонен драматизировать бернский инцидент с израильскими агентами.

— Я не сказал бы, что Швейцария — важное место для деятельности «Моссад», — заявил он. — Весь мир — место деятельности «Моссад». Проблема Израиля — это не Швейцария, не Франция и не Италия, а противники еврейского государства. И там, где находятся эти противники, Израиль должен искать информацию. Обычно сбор этой информации осуществляется через международное сотрудничество, особенно если речь идет о борьбе с терроризмом. Однако время от времени случается, что приходится проводить индивидуальные операции…

Были ли в Швейцарии подобные инциденты с израильской разведкой в прошлом? В федеральной прокуратуре вспоминают только случай 20 — летней давности: в 1963 году в Берне были арестованы два израильских агента. Они намеревались запугать семью немецкого ученого, приглашенного на работу в Египет.

Однако, какие бы шпионские скандалы ни потрясали Швейцарию, подлинный расцвет деятельности иностранных разведок остался, увы, в прошлом. Это легендарные операции «рыцарей плаща и кинжала» в годы Второй мировой войны.

Бывший офицер «Моссада» 65-летний Иегуда Гиль 18-го декабря 2000 года был досрочно освобожден из тюрьмы «Маасиягу», расположенной в городе Рамле. Как сообщала израильская газета «Ха-Арец», он сознательно искажал разведывательные донесения руководству, был арестован, подвергнут и в ноябре 1997 года был осужден на пять лет лишения свободы по обвинению в измене, шпионаже и в краже.

Около 20 лет Гиль был ответственным за работу нескольких агентов-осведомителей арабов, которые снабжали его важной информацией военно-политического характера, включая сирийского генерала, которого он завербовал в 1974 году. Получаемые им разведанные передавались руководством «Мосада» в военную разведку и отчасти в ШАБАК, а также спецслужбам дружественных государств.

В 1984 году Гиль официально ушел на пенсию. Однако он продолжил работать с «Моссадом», поскольку руководство разведки не хотело терять связь с его информатором— генералом. Долгое время к его работе и информации относились с большим уважением и доверием. Но в 1991 году офицеры, которые оценивали и анализировали его донесения, начали подозревать, что Гиль — лгун.

Как позже было установлено следствием, с 1991 года и вплоть до его ареста лишь часть «добытых» им разведанных поступала из Дамаска, а остальные материалы он сфабриковал. Более того, деньги, предназначенные сирийскому генералу, Гиль во многих случаях присваивал себе. В ходе следствия у него была найдена сумма в 39 тысяч долларов, полученных им на служебные нужды.

Ущерб, нанесенный Гилем, не уступал хорошо продуманной вражеской диверсии. Так, например, он сообщил о намерениях Сирии атаковать Израиль на Голанских высотах, что, в свою очередь, чуть не привело к военному конфликту в сентябре 1996 года. Тогда же передислокация крупных соединений Армии обороны Израиля на северную границу и приведение их в полную боевую готовность обошлись государственному бюджету в миллионы долларов. Кстати, в середине 90-х годов сведения Гиля о подготовке Дамаска к войне вызвали острые противоречия между Шабтаем Шавитом (глава «Моссада» в 1989-96 годах) и Ури Саги (начальник военной разведки в 1991— 95 годах).

После суда над Гилем «Моссад» сообщил, что урок этой истории выучен и сделаны соответствующие выводы. Однако хорошо информированные источники из этой организации подвергают сомнению эти утверждения и считают, что в «Моссаде» по— прежнему отсутствуют действенные меры проверки полученной информации.

Хотя газета «Ха-Арец» указывала, что Гиль был осужден за шпионаж, но не говорилось, в пользу какого государства. Но теперь уже все ясно. Произошел парадоксальный случай в шпионаже: нет выигравшей страны, но есть потерпевшая. Нет, в общем-то, и шпионажа, потому что отсутствует факт передачи сведений другой стране.

В комментариях прессы уже после суда над Гилем отмечалось, что он из-за каких-то своих личных ощущений и побуждений сообщал руководству неверную информацию об отношении Сирии к заключению мирного договора с Израилем. Это, в конечном счете, отодвинуло возможность реализации подобного договора от времени правления Ицхака Рабина на пока еще неизвестный срок. Конечный результат: не в пользу какой-либо страны, но во вред своей — Израилю.

Несмотря на вред, нанесенный Гилем государству, новый глава «Мосада» Эфраим Галеви, вступивший в должность в апреле 1998 года, обратился в судебные инстанции с просьбой смягчить приговор. В этом документе перечислялись заслуги осужденного, и уделялось особое внимание его вкладу в дело обеспечения безопасности Израиля.

Однако Высший суд справедливости отклонил поданную адвокатом Гиля апелляцию. И вот в 2000 году специальная государственная комиссия приняла решение о его досрочном освобождении за «примерное поведение».

Сегодняшний «Моссад» весьма далек от «Моссада» тех давних лет. После ряда серьезных просчетов и провалов его более чем заслуженная слава и блеск значительно померкли.

Вот лишь краткий перечень неудач, обрушившихся на эту спецслужбу в последние годы.

Операция с целью ликвидации палестинского террориста летом 1973 года. Израильские агенты действовали в норвежском курортном городке очень бестолково. Они не только убили не того человека, но и сами оказались в руках полиции.

Сбитый по ошибке ливийский самолет. Причина — неточная информация о нахождении на борту палестинского лидера Ясира Арафата.

Втягивание государства Израиль в ливанское болото. Произошло это из-за того, что была получена ошибочная информация о надежности христиан Ливана как союзников.

Странное решение попытаться остановить в 1990 году издание в Канаде и США книги Виктора Островского о «Моссаде». Миллионы людей увидели, как израильская разведка, сотрудником которой был автор, старалась предотвратить публикацию книги, и когда она вышла в свет, кинулись ее покупать.

Потеря фальшивых английских паспортов в телефонной будке и неудачная вербовка палестинского агента в Англии. Два провала, приведших к длительному периоду охлаждения отношений с Великобританией.

Арест четырех агентов «Моссада» в Никосии в 1991 году в тот момент, когда они пытались подключиться к телефонной линии иранского посольства. Позорность ситуации заключалась еще и в том, что арестовал израильтян всего один пожилой полицейский, который благодаря этому случаю наконец-то получил повышение после 20 лет службы.

Там же, на Кипре, в ноябре 1998 года были пойманы с поличным еще два агента «Моссада» — Игал Дамари и Ури Аргов. В ходе следствия было установлено, что израильские агенты действовали в интересах Турции. Они пытались выяснить, где власти греческой части острова собираются разместить российские ракеты, которые вызвали тревогу в Анкаре.

Серьезный провал «Моссад» потерпели в том же году в соседнем Ливане. Тогда были раскрыты и арестованы 17 местных граждан, завербованных в 1995 году.

Материалы со шпионской информацией они направляли в Афины на арендуемый абонентский ящик. Денежные вознаграждения агентуре были весьма приличными.

По сообщениям ливанских СМИ, раскрытие израильской агентурной сети произошло в результате «явки с повинной» одного из ее участников — офицера разведки армии Южного Ливана, контролируемой Израилем. Его имя — Раджа Вард. Впрочем, некоторые эксперты склонны считать, что на самом деле этот офицер был агентом-двойником ливанских спецслужб.

Анализируя причины провалов «Моссада», как, впрочем, и других израильских секретных служб, многие эксперты сходятся во мнении, что правительство и разведсообщество Израиля «не извлекли полезных уроков из провалов своих спецслужб еще в 1973 году». Тогда выявилась неспособность их аналитиков давать правильную оценку добываемой информации. Так, несмотря на регулярно поступавшие сведения об усилении военных приготовлений в Египте и Сирии, руководство «Моссада», а также военной разведки, было убеждено, что военное нападение на Израиль невозможно.

Кроме того, в «Моссаде» продолжали работать сотрудники, утверждавшие, что для обеспечения безопасности Израиля следует делать все, что считают необходимым спецслужбы. Как правило, они находили поддержку «ястребов» в правительственных кругах, получая санкции на проведение острых операций без учета сложившейся в мире обстановки и условий разведывательной деятельности в отдельных странах.

По мнению экспертов, помимо некомпетентности исполнителей этих операций, были допущены серьезные просчеты в их планировании. Конкретнее — игнорировалась возможность провала и соответственно негативные политические последствия для национальных интересов Израиля.

Но самое главное — кураторов из «Моссада», как правило, мало беспокоила безопасность и судьба завербованной агентуры…

Вот почему «Моссад», как считают израильские эксперты, нуждается в восстановлении своего имиджа. Ведь ему, по их словам, принадлежит — должна принадлежать! — одна из ведущих ролей в обеспечении безопасности еврейского государства, закладке прочных основ его существования сегодня, завтра и всегда.

Июльской ночью 1985 года израильский ракетный катер доставил к североафриканскому побережью группу боевых пловцов. Шестерка аквалангистов погрузилась на мини— субмарину, которая взяла курс на порт Триполи. Целью бойцов были корабли палестинских террористов Абу-Нидаля, стоявшие на рейде. Когда субмарина тайно проникла в воды охраняемого порта, аквалангисты попарно покинули ее борт и, преодолев несколько километров вплавь, заминировали вражеские корабли. На рассвете прозвучали четыре мощных взрыва. Израильских боевых пловцов, успешно выполнивших боевое задание, подобрал в открытом море катер.

Так завершилась одна из многих боевых операций морских «коммандос» — бойцов легендарной 13-й флотилии ВМФ Израиля.

История израильского морского спецназа берет свое начало с ноября 1940 года. Тогда в «Хагане» (подпольные военизированные отряды самообороны во времена действия английского мандата) был создан англичанами специальный диверсионный отдел. Его сотрудники были добровольцами, которых предполагалось использовать для проведения разведки, саботажа и диверсий в случае форсирования нацистами Суэцкого канала и захвата Ближнего Востока. Добровольцы проходили подготовку как десантники и диверсанты-подводники.

К своей первой операции еврейские «коммандос» приступили ночью 18-го мая 1941 года.

23 человека под командованием майора Энтони Палмера из английского подразделения «Отдел спецопераций» погрузились в Хайфе на подводную лодку «Си Лайон» («Морской Лев»). Целью рейда был нефтеочистительный завод в городе Триполи, где власть принадлежала ливанской администрации французского правительства в Виши. Однако судно погибло вместе с людьми при невыясненных обстоятельствах.

Несмотря на неудачу первой акции, еврейская боевая организация ПАЛМАХ в сотрудничестве с англичанами создала морской саботажно-диверсионный отдел «Ха— Хулива Ха-Ямит». Здесь прецедентом явилось то обстоятельство, что первыми кандидатами в «коммандос» стали не добровольцы, а солдаты, направленные по приказу.

В то время все специальное снаряжение ограничивалось рыбацкими моторными лодками и индивидуальными средствами для плавания. Несмотря на это, после окончания второй мировой войны отдел провел несколько диверсионных операций против блокирующих Палестину английских войск (блокада была направлена против нелегальной еврейской иммиграции).

В 1945 году в рамках морского подразделения «Хаганы» — «Пал-Яма», была сформирована морская диверсионная команда, принявшая участие в Войне за независимость.

В 1948 году после провозглашения Государства Израиль и объединения всех полувоенных организаций в единую силу — ЦАХАЛ морские диверсанты вошли в состав ВМФ, где было создано два подразделения — боевых пловцов-ныряльщиков (командир Иосеф Дрор) и саботажно-диверсионный (командир Иохам Бен-Нун). Первую боевую операцию морские «коммандос» провели за границами своей страны — в итальянском порту Бари. Ими был атакован корабль «Лино», доставлявший из Европы в сирийские порты чешское оружие и боеприпасы.

Вначале израильтяне собирались только затопить судно. Для этого в Италию отправилась специальная группа под командованием Дрора. «Коммандос» без труда проникли в порт и прикрепили собственноручно изготовленные мины к подводной части корпуса судна, которое затонуло после взрыва. Но дело все еще не закончилось.

Когда оказалось, что груз из затопленного корабля перегружается на другой транспорт, возник план его похищения. Детали новой операции не были опубликованы. Известно только, что, несмотря на очень неспокойное море, «коммандос» захватили судно в открытом море и увели его в Израиль.

Здесь следует отметить, что в те времена израильтян вдохновляли достижения итальянцев во время Второй мировой войны. Они даже назвали свои подразделения «10-й флотилией» по образцу итальянского названия «10-я флотилия королевского флота». Некоторые из итальянских ветеранов, в частности, Фиоренто Каприоти тайно обучали подразделения спецназа израильского флота. Можно заметить и большое сходство в оснащении. Заминированные лодки, строившиеся для саботажно-диверсионного отдела, были почти полной копией итальянских взрывающихся катеров МТМ.

Первая операция диверсионных групп также напоминает итальянские. Она была приурочена к израильскому наступлению в пустыне Негев в 1948 году. Используя заминированные лодки, «морским коммандос» удалось затопить флагман египетского флота эсминец «Эмир Фарук».

После окончания первой арабо-израильской войны комиссия по вопросам обороны провела ряд совещаний о будущем 10-й флотилии. Некоторые сотрудники министерства обороны хотели создать отдел «коммандос» под руководством бывших офицеров ПАЛМАХа. Другие, в том числе офицеры флота Дрор и Бен-Нун, предлагали сохранить 10-ю флотилию, насчитывавшую 500 человек, в ее первоначальной форме.

Они рассматривали ее как особое секретное подразделение, непосредственно подчиняющееся министру обороны и выполняющее задания в сотрудничестве с разведкой. Последняя концепция победила.

В 1949 году из подразделений морских «коммандос» было сформировано соединение в составе ВМФ, получившее название «13-я флотилия». До 1959 года ее существование было строго засекречено, только позднее сведения о ней стали просачиваться в открытую печать. Тогда же бойцы флотилии получили отличительный нагрудный знак — щит и меч на фоне крыльев летучей мыши.

В последующие годы 13-я флотилия, как и весь израильский флот, действовала в условиях тяжелого дефицита средств, львиную часть которых получали сухопутные войска и авиация. Несмотря на это, командование флотилии продолжало различные исследования, направленные на увеличение боеспособности специальных сил. В частности, проверили пригодность байдарок в условиях Средиземного моря и проводили совместные учения с экипажами вертолетов. В 60-е годы основные средства были затрачены на переделку двух подводных лодок «Танан» и «Рахав» (в прошлом английские «Спринтер» и «Сангвин», приобретенные Израилем в 1958 и 1960 годах) для доставки подводных пловцов.

«Шестидневная война», начавшаяся 5-го июня 1967 года, стала триумфом израильской армии и авиации. А морским «коммандос» принесла несколько тяжелых поражений.

«13-я флотилия» приступила к действиям уже в первый день войны. В 19-00 подводная лодка «Танан» высадила на подходах к морской базе в Александрии 6 диверсантов. Они собирались атаковать суда, стоявшие в порту. Однако оказалось, что на входе и в бассейне порта патрулировали египетские катера, экипажи которых время от времени сбрасывали в воду гранаты. В таких условиях атака из-под воды была невозможна.

«Коммандос» начали отходить. Из-за сильного течения и потери ориентации пловцы на три часа опоздали на встречу с подводной лодкой, которая ушла без них. Командир группы принял решение искать укрытие на берегу. Там израильтяне собирались переждать день, а затем ночью перебраться на одно из торговых судов. Этот план не удался.

«Коммандос» обнаружили мобилизованные египетские рыбаки, несшие патрульную службу вблизи базы. Уходя от облавы, пловцы пытались добраться до английского грузового судна, но египтяне оказались проворнее. Пойманные рыбаками израильтяне были переданы военным жандармам.

Провалом закончился и рейд спецназа израильского флота на Порт-Саид. Полужесткие надувные лодки с «коммандос» на борту сумели скрытно пробраться в район порта, но оказалось, что там нет таких кораблей, ради которых стоит рисковать. Так же безуспешно завершились и рейды в сирийские порты Тартус и Латакия.

Подорванный авторитет «13-й флотилии» удалось восстановить позже, во время так называемой «войны на истощение» («войны тысячи дней»). Она продолжалась в виде малоинтенсивных стычек после окончания «шестидневной войны» до подписания 7-го августа 1970 года соглашения о прекращении огня.

В ночь на 21 июня 1969 года «коммандос» на десантных катерах атаковали радиолокационную станцию на Красном море в районе Рас-аль-Адабиа. Охрана объекта, по данным разведки, состояла из 50 солдат, вооруженных двумя зенитными орудиями.

Скрытно заняв исходные позиции, израильтяне напали на противника.

Бой продолжался двенадцать минут, в результате которого были уничтожены несколько десятков солдат противника, взорвана радиолокационная станция. После этого израильский десант без потерь вернулся на свою базу. Эта операция имела кодовое название «Мания-5».

Следующую акцию морские «коммандос» провели вместе с элитным подразделением генерального штаба — «Сайерет Маткаль». На этот раз израильская атака была нацелена на так называемый «Зеленый остров» — египетский форт непосредственно на берегу моря, на стометровом отрезке суши к югу от Суэца.

Гарнизон «Зеленого острова» составляли египетские «коммандос» и артиллерийское подразделение. Израильтяне планировали скрытно достигнуть острова, ликвидировать охрану, патрули и дежурные орудийные расчеты. Это позволило бы высадить десант специальных армейских сил и при поддержке огнем с катеров закончить операцию, которую наметили на 20-е июля.

Уже в самом начале реальность начала расходиться с планами. Подводные пловцы столкнулись с неизвестным для них сильным течением. Все солдаты штурмовой группы (50 человек) выдержали этот изматывающий ночной марафон, но страшное напряжение оставило их без сил. Приблизившись к острову, израильтяне попали под хаотичный огонь египтян, которые обнаружили опасность. В воду посыпались ручные гранаты. Однако атакующие выбрались на берег, ответили огнем и связали силы египтян.

30-минутный бой, проведенный солдатами «13-й флотилии», обеспечил достаточно безопасную высадку бойцов «Сайерет Маткаль». Разведчики уничтожили египетскую базу, заложив 80 кг взрывчатки. Трое израильтян погибли.

Несмотря на выполнение задачи, операция подверглась острой критике военных специалистов. Было признано не целесообразным бросать на ликвидацию третьеразрядного объекта два элитных подразделения и силы поддержки.

Днями славы «13-й флотилии» (и всего израильского флота) стала война «Иом Кипур» («Судного дня»). В ночь с 16 на 17 октября 1973 года боевые пловцы, доставленные подводной лодкой, проникли на египетскую морскую базу в Порт-Саиде. С помощью магнитных мин они затопили ракетный катер и, по крайней мере, два торпедных. Действия «коммандос» были скоординированы с ударом по базе израильских ракетных катеров.

В ночь на 22-е октября израильтяне снова провели рейд на Порт-Саид. На этот раз их главным оружием стали не мины, а американские противотанковые гранатометы «Ло». Они обеспечивали штурмовым группам поражение целей с большого расстояния, что позволяло обойтись без самой опасной части операции — проникновения к цели и прикрепления мин.

Добравшись до базы, израильтяне обстреляли с расстояния 110 метров ракетные катера египтян. При этом они целились не в корпуса судов, а в ангары с управляемыми ракетами П-15. Предполагалось, что удастся взорвать, либо вывести из строя мощные боевые ракеты. В результате атаки был затоплен ракетный катер.

Во время войны «Судного дня» подразделения «13-й флотилии» действовали и на Красном море. Так, в ночь на 15-е октября боевые пловцы напали на базу арабских сил специального назначения и нефтяные сооружения в Синае. Цель операции — лишить египетский спецназ транспортных средств — была достигнута. На якорной стоянке Рас— Зафаранах израильтяне уничтожили 4 боевых катера и 14 вспомогательных судов. Второй раз израильтяне атаковали эту стоянку в ночь на 18-е октября и уничтожили склад горючего.

Израильский морской спецназ накопил уникальный опыт морской диверсионной войны и по праву считается одним из сильнейших в мире. Большое внимание командование «13-й флотилии» уделяет подготовке боевых пловцов, оснащению подразделений самым совершенным вооружением и плавсредствами.

В 1979 году командующим «13-й флотилией» стал Ами Аялон, впоследствии возглавивший израильскую контрразведку ШАБАК. При нем была принята программа отбора и подготовки бойцов морского спецназа.

В отличие от других стран, в Израиле отбор будущих боевых пловцов начинается еще со школьной скамьи. В морской спецназ идут только добровольцы, морально и физически готовые к тяжелым испытаниям и нагрузкам. На первом этапе отбора, называемом «Гибуш» (в переводе с иврита — «сплочение»), каждый кандидат проверяется на способность действовать в одиночку в условиях опасности и психологического стресса, ведь боевому пловцу в морских глубинах придется рассчитывать только на себя.

Прошедшие «Гибуш» приступают к курсу морской диверсионной подготовки, который длится двадцать месяцев и состоит из трех основных этапов: подготовительного, этапа морской подготовки и продвинутого курса.

По сведениям эксперта Александра Шульмана, на подготовительном этапе будущий морской «коммандос» проходит курс пехотного спецназа, который включает обучение тактике малых пехотных подразделений, снайперскую, парашютно-десантную, саперную и разведывательную подготовку. Большое внимание уделяется физической и морально— волевой закалке бойцов, способности выжить и победить при самых неблагоприятных обстоятельствах.

На этапе морской подготовки бойцы осваивают основные приемы и действия боевого пловца-подводника: прыжки в воду с большой высоты, ориентирование под водой, способность преодолевать большие расстояния вплавь с многокилограммовым грузом вооружения и снаряжения, владение холодным и стрелковым оружием под водой. Все подводные задания выполняются в паре с бойцом или инструктором, причем для воспитания полного взаимопонимания под водой их соединяют тросом, служащим средством связи на глубине.

Заключает курс подготовки бойца морского спецназа этап продвинутого обучения. На этом этапе морские «коммандос» осваивают способы скрытого нахождения под водой в течение длительного времени, тренируются в десантировании в море с парашютом, с надводного корабля и с подводной лодки, осваивают приемы диверсионных действий против кораблей и портовых сооружений, отрабатывают тактику морского десанта в составе подразделений и штурмовых групп. Конечной целью учебы является подготовка универсального бойца, в совершенстве владеющего всеми способами боя как в одиночку, так и в составе группы, способного выполнить любую боевую задачу при самых неблагоприятных условиях.

Бойцы морского спецназа, успешно прошедшие курс подготовки, в дальнейшем служат в составе одной из частей 13-й флотилии. Это бригада морских десантников, бригада подводного спецназа, также известная под именем «бригады морских котиков», и бригада морских диверсантов. Их ждут морские десанты и засады на вражеском побережье, подводная война, в которой им предстоит использовать уникальные вооружения и корабли, отчаянные по смелости и приемам боевые операции в любой точке Мирового океана.

Морские «коммандос» «13-й флотилии» выполняли и выполняют широкий круг боевых задач, требующих личного мужества, отличной физической подготовки и высокого профессионализма. Действия израильских морских подразделений основываются на двух принципах: «Нет неприступных объектов» и «Любая система уязвима для бойцов, способных мыслить нетривиально и находить решения, неожиданные для врага».

Среди израильских сил специального назначения парашютные подразделения выделяются своим наибольшим боевым опытом. За годы постоянной борьбы Израиля с арабскими странами солдаты этих сил участвовали в тысячах сражений, рейдов, стычек и специальных операций. На основании имеющихся сообщений трудно сказать, какие именно войска выполняли подобные задания, а израильтяне не слишком старались рассказывать об элите своей армии. Ошибиться здесь нетрудно, поскольку разделение обязанностей между подразделениями весьма условно, особенно при борьбе с террористами. Более того, взаимосвязана сама история возникновения специальных и парашютных войск страны.

В 1949 году майор Шмуэль Палги начал формировать первую парашютную воинскую часть. Он не был в этом деле случайным человеком. Он входил в группу из 32 специально подготовленных солдат-евреев, которых англичане в годы Второй мировой войны сбрасывали на парашютах в странах Центральной Европы.

Его арестовало гестапо и подвергло пыткам, но, благодаря своим профессиональным навыкам диверсанта, Палги сумел бежать с поезда, который вез его в концлагерь, и ушел от погони. В свое подразделение в Израиле он отбирал себе подобных, то есть имевших значительный боевой опыт.

Новое соединение получило привилегированный статус и потому могло зачислять в свои ряды самых лучших из других подразделений. Однако наибольшее число кандидатов составляли еврейские иммигранты, стекавшиеся в Израиль со всей Европы.

К «цанханим» (парашютистам) попали бывшие солдаты воздушно-десантных сил различных стран. Многие во время войны прошли подготовку в Англии, воевали в Чехословакии, были ветеранами ПАЛМАХа, еврейских соединений, воевавших на стороне антифашистской коалиции на Ближнем Востоке. Среди них оказались такие люди, как Карл Кахана, австрийский еврей, ветеран английского спецназа и Марсель Тумас, бывший французский легионер. Из 70 парашютистов, принятых в 1953 году, только один родился в Израиле, а остальные говорили на 40 языках.

«Цанханим» готовили скорее для специальных парашютных операций, нежели для классического воздушного десанта. Тщательный отбор добровольцев, их предыдущий военный опыт, жесткая подготовка вскоре сформировали новое, необычайно эффективное соединение.

Тем временем постоянные столкновения на израильско-арабских границах дали начало новому направлению в развитии сил специального назначения. В 1951 году возникло «Соединение-30», солдаты которого специализировались на диверсионно— разведывательных действиях, включая антипартизанские. Подразделение существовало только один год, и хотя никогда не насчитывало более двух взводов, его солдаты — мастера маскировки и глубокой разведки (среди них находились и бедуины) — внесли значительный вклад в разгром арабских партизан и разработку соответствующей тактики.

Продолжателем миссии «Ссоединения-30» стало тайное «Подразделение-101», организованное в августе 1953 года и считающееся прототипом современных израильских войск специального назначения. Командиром был Ариэль Шарон. Как и создателям «Цанханим», ему предоставили право самому набирать людей.

В январе 1954 года из общих организационных соображений и желания скрыть работу «Подразделения-101» его объединили с соединением «Цанханим» в 890-й парашютный батальон, который был готов также к традиционным операциям парашютистов наряду с диверсионными. Одновременно в формированиях НАХАЛ (группы так называемых сражающихся молодых пионеров) возник батальон парашютистов № 88. Оба подразделения тесно сотрудничали друг с другом.

В августе 1955 года на полугусеничных бронетранспортерах М-З они атаковали базу египетской полиции в Хан-Юнисе. В операции Анали Цайт преодолели озеро Кинерет, напав на сирийские укрепления.

В 1956 году в результате объединения 890-го батальона парашютистов, 88-го батальона НАХАЛ и нового 77-го парашютного батальона резервистов возникло воздушно— десантное «Соединение-202» в форме бригады. В первый раз это новое подразделение было использовано как парашютный десант при поддержке с воздуха танков в операции «Шомрон» против иорданских постов.

Через 19 дней, 29-го октября 1956 года, 890-й батальон начал Синайскую кампанию, выпрыгнув с «Дакот» (их было 16) в 70 километрах от Суэцкого канала. Парашютисты сражаются на перевале Митла, а 3-го ноября 88-й батальон выполняет десант на аэродроме Атур. «Соединение-202» теряет 38 человек убитыми и 120 ранеными.

В 1965-67 годах парашютисты осуществляют ряд рейдов на лагеря партизан в Иордании и Ливане. «Шестидневная война» 1967 года — это, прежде всего, действия парашютистов, принадлежавших к регулярным частям и бригадам резерва. В последующие годы израильские парашютисты действовали в стиле «коммандос» — выполняли малыми группами вертолетные атаки на отдельные цели в соседних государствах.

Акции, типичные для «коммандос» (и позднее им приписывавшиеся), выполняли и «обычные» парашютисты. Между прочим, эффектное похищение радарной установки П-12 в декабре 1969 года осуществили солдаты парашютного батальона НАХАЛ.

В очередном конфликте — войне «Судного дня» — парашютистов ожидали совершенно иные задачи. Большинство из них воевало в качестве обычных мотомеханизированных частей во взаимодействии с танками в ходе одного из самых крупных современных танковых сражений 14-го октября 1973 года.

Использование элиты армии в качестве пехоты в войне «Судного дня» не означало, однако, что парашютисты перестали быть разносторонними формированиями специального назначения. Доказательством этого служит их выдающаяся роль в антитеррористической операции по освобождению израильских заложников в Энтеббе (Уганда) в 1976 году. Через шесть лет «Цанханим», «Сайерет Маткаль» и 50-й батальон НАХАЛ составили ядро ударных сил в операции «Мир Галилее», сражаясь с палестинскими и сирийскими силами в Ливане.

История израильских парашютистов — это участие во всех войнах, которые вело государство, и в ряде специальных операций в мирное время. Во всех конфликтах, в которых участвовала бригада «Цанханим», ее бойцы, как правило, находились в авангарде.

Своеобразную переломную роль в принципах организации и действий нынешних сил специального назначения ЦАХАЛа сыграло первое из них — так называемое «Подразделение-101», созданное в августе 1953 года. Не случайно его недолгую историю долгие годы окружала почти легендарная слава, а командир этого подразделения Ариэль Шарон, стал объектом почти культового мифа, существующего в определенных общественных кругах страны по сей день. Известный израильский военный историк Ури Мильштейн в одной из своих книг воссоздал реальную историю знаменитого подразделения.

В начале был взрыв. …Мустафа Самуэли считался неуловимым. Этот уроженец арабской деревни Неби-Самуэль, что в шести километрах к северо-западу от Иерусалима, получил боевое крещение в апреле 1948 года во время Войны за Независимость, отражая атаку израильских частей на свою деревню. В том кровавом бою четвертый батальон ПАЛМАХа потерпел тяжелое поражение. В том же бою пал и родной брат Мустафы. С тех пор он поклялся мстить…

За несколько лет, прошедших после окончания войны, он стал одним из самых страшных (и бесстрашных!) арабских террористов. Ни поймать его, ни выследить не удавалось никак. И тогда, в начале 1953 года, командир Иерусалимского военного округа полковник Шахам решил провести операцию возмездия — взорвать дом Мустафы в Неби-Самуэль.

У Шахама уже был некоторый опыт ночных операций. Он не раз посылал своих людей в ночные засады. Его «людьми» была небольшая группа ветеранов «Хаганы» да несколько студентов Еврейского университета в Иерусалиме, привлеченных возможностью сочетать армейскую службу с учебой на стипендию от армии. Это — Шломо Лахат по прозвищу «Чич», будущий мэр Тель-Авива. Аарон Авнун, пришедший из бригады Кармели». И самый энергичный и пылкий из всех — Ариэль (Арик) Шарон, еще недавно начальник разведки северного округа, а теперь — студент первого курса исторического факультета. Именно к нему и обратился Шахам, задумав операцию возмездия.

Как вспоминал он позднее, Шарон нисколько не удивился предложению. Он задал только один вопрос:

— А как же с экзаменами?

— Выбирай одно из двух. Либо ты будешь всю жизнь изучать то, что сделали другие, либо другие будут изучать то, что сделал ты.

— Я уже выбрал, — ответил он.

Задача была сформулирована предельно просто: пробраться в Неби-Самуэль, взорвать один из крайних домов, который, по предположению, принадлежал Мустафе Самуэли, и, по возможности, благополучно вернуться назад. Сегодня такое задание может показаться рядовым. Но в те времена, когда никто и представить себе не мог, что еврейские солдаты способны тайком проникнуть в арабскую деревню, провести там ночную операцию и безнаказанно вернуться назад, оно представлялось фантастически дерзким.

Операция началась в полночь. Кругом царила мертвая тишина. В полном молчании, стараясь не производить лишнего шума, подрывники стали закладывать взрывчатку под дверь дома. Потом, проверив, что все в порядке, зажгли фитиль.

Здесь их постигла первая неудача. Запал не сработал, и заряд вместо того, чтобы взорваться, лишь загорелся. Железная дверь, облизываемая языками пламени, стояла невредимой. О намеченном разрушении дома нечего было и говорить.

С этого момента началась лихорадочная импровизация. Входившие в группу бойцы Баум и «Гулливер» решили, что попытаются проникнуть в дом через окно. Саадия, на свой страх и риск, стал готовить второй заряд под дверью. Окно оказалось защищенным прочными железными ставнями. Понадобилась гигантская сила «Гулливера», чтобы сломать прочные засовы. Баум швырнул в его темное нутро несколько гранат. Тем временем Саадия тщетно пытался подорвать второй заряд. Но и на этот раз ему не повезло. Вторая за ночь неудача!

Между тем деревня, разбуженная взрывами гранат, явно проснулась. Плюнули залпами замаскированные в насыпях огневые точки, откуда-то из глубины села потянулись к окраине автоматные очереди. Шарон, наблюдавший издали за действиями своих подрывников, начинал нервничать.

— Взорвите соседний дом, если с этим ничего не получается! — крикнул он Бауму.

На этот раз заложили для верности сразу два заряда. Взрыв был оглушительный, но и этот дом, тем не менее, устоял. Еще одна неудача…

Огонь из деревни усиливался с каждой минутой. Рисковать новой попыткой было невозможно. Шарон подал условленный знак, приказывая отступать. Волоча за собой неиспользованный запас взрывчатки, «Гулливер», Саадия и Баум бросились догонять группу.

Уже светало, когда они вернулись в Иерусалим…

Рассказы о ночном походе уже обрастали самыми фантастическими подробностями, на глазах становясь армейской легендой. Евреи в тылу арабов — это было что-то неслыханное! Евреи в роли «коммандос» — невероятно!

Шарон и его люди не знали, что Шахам рассматривал их операцию в более широком контексте. Бывшим солдатам, сержантам и лейтенантам из наспех сколоченной группы было неведомо, что в высших армейских кругах, к которым принадлежал вот уже много месяцев шла ожесточенная борьба «за» и «против» создания специальных подразделений и что их «операция» возымела для сторонников таких подразделений значение решающего довода «за».

Шарон вернулся в университет, не подозревая, какую бурю политических страстей вызвала его скромная ночная вылазка. В тот же день в лагерь Шахама прибыл специальный посланец и помощник премьер-министра Давида Бен-Гуриона Нехемия Аргов. Он потребовал от Шахама подробного рассказа об операции. Тот закончил отчет своей, уже приевшейся многим фразой: нужно создать особые подразделения для операций в тылу противника. На сей раз, в отличие от всех прежних разговоров, Аргов попросил его развернуть эту фразу в подробный план.

На следующий день план Шахама вместе с отчетом об операции Шарона легли на стол Бен-Гуриона. То ли позорные поражения неподготовленных израильских частей в предыдущих операциях, то ли тайные политические соображения, но что-то явно изменило взгляды премьер-министра. На сей раз он принял предложение командующего Иерусалимским округом.

Ни Шахам, ни Аргов, ни сам Бен-Гурион не предвидели той маленькой «революции», которую произведет их решение в израильской армии. Для них создание еще одного, пусть и специального, подразделения было всего лишь тактическим шагом, призванным, прежде всего, решить сиюминутные задачи — обеспечить безопасность Иерусалима и предотвратить террористические вылазки арабов.

В действительности последствия этого шага оказались куда значительнее. В конечном итоге они привели израильские вооруженные силы к их нынешнему принципу организации — специфическому сочетанию массовой резервной армии с высоко профессиональными, регулярными, «элитарными» частями. Именно это сделало впоследствии возможным те операции, которыми прославился ЦАХАЛ…

Тогда, в середине 1953 года, все это было еще в далеком будущем. «Революция» свершилась просто и незаметно. Бен-Гурион подписал приказ о создании «Подразделения-101».

Приказ гласил: «С августа 1953 года создается воинское подразделение под номером 101. Его назначение: ведение боевых операций возмездия вне пределов государства Израиль. Численность подразделения на первой стадии — 50 человек. Вооружение — нестандартное».

Командиром подразделения был назначен Ариэль Шарон. Он видел в своем подразделении не просто еще одну армейскую часть. Ему, скорее, рисовался в воображении этакий вольный отряд единомышленников робингудовского толка, объединенных готовностью к смелым, рискованным делам, в которых успех оправдывает нетривиальные методы.

В первую четверку, призванных в «Подразделение-101», входил Шломо Баум, ставший заместителем Шарона, Михаэль Аксио, которому была поручена физическая подготовка бойцов, Шмуэль Нисин и Меир Барбут, назначенные командирами отделений. Все они были ветеранами Войны за Независимость.

К Шарону стягивались все те, кому постыла скучная, однообразная, без риска и опасностей регулярная служба, в ком гуляли молодая удаль и страсть к яркой, пусть и рискованной, жизни. К нему тянулись в первую очередь люди беспокойного, нетерпеливого, бурного душевного склада, склонные к смелому риску и лихим, граничащим с опасностью поступкам.

Именно эти люди составляли самый «цвет» еврейской молодежи нового типа, сложившегося в особых условиях Палестины. Они ощущали себя «гордыми евреями», ни в чем не уступающими, а то и превосходящими европейцев и арабов. Не говоря уже о забитых, робких соплеменниках из стран рассеяния.

Эти люди выросли в ощущении хозяев необычной, наполненной древней геройской славой страны, где каждый камень напоминал о подвигах Маккавеев, Давида, Самсона и других легендарных еврейских богатырей. Они с юности участвовали в далеких походах, учились самостоятельности, предприимчивости и преодолению трудностей. В их сердцах закипали досада и нетерпение, когда они видели, что «их» армия не дает им развернуться и проявить свои способности.

«Подразделение-101» объединило всех этих ищущих нового людей…

Подготовка подразделения проходила весьма специфично. Деревня, где был оборудован лагерь, использовалась для изучения устройства типичных арабских деревень, где бойцам предстояло проводить операции. Дни за днями бойцы проводили в тренировках в ползании по колючкам, подъеме на стены, швырянии гранат и стрельбе по подброшенным бутылкам.

Когда таких натренированных набралось восемь человек, Шарон решил, что для первой «пробы сил» этого достаточно. Он решил, что нужно предпринять учебный разведывательный поход…

В группу были назначены Хар-Цион, Барбут, Нисин и Шломо Баум. «Арик, — вспоминает Баум, — поставил перед нами самую общую задачу: пробраться к арабской деревне и „выяснить обстановку“. Деталями он не интересовался — главным для него был сам факт разведки „на той стороне“. Но мне он сказал: „Если наткнетесь там на какого-нибудь часового и обстоятельства позволят — прихлопни его. Пусть ребята почувствуют, что война — это не занятие для вегетарианцев“…

Наступила ночь похода. Его цель — разведывательный поход в Абу-Лахия. На этот раз шли сравнительно легко — привалов уже не требовалось. На подходе к деревне взошла полная луна и высветила фигуры двух арабских часовых, стоявших на околице. Баум едва успел подумать: «Может, мне удастся „снять“ одного…», как раздался оклик по-арабски:

«Мин гада?!» («Кто идет?!») Почти не размышляя, он крикнул: «Огонь!» Трое остальных дали короткие автоматные очереди по деревне и тут же бросились назад. Вдогонку им засвистели пули, заработали арабские пулеметы. Но группа была уже далеко…

На этом «разведка» завершилась. Впрочем, на обратном пути был еще резкий спор: Нисин и Барбут обвинили Баума в чересчур поспешных действиях. Хар-Цион тоже упрекнул командира, напомнив, что целью похода был сбор разведывательных данных, а не хаотическая стрельба по арабам. Баум ответил:

— Если бы арабский часовой открыл огонь первым, вся четверка сейчас продолжала бы свой спор в лучшем из миров…

К концу августа численность «Подразделения-101» достигла 23 человек. Перед Шароном была поставлена первая настоящая боевая задача: проникнуть в лагерь палестинских беженцев Эль-Бурейдж в секторе Газа, который служил опорным пунктом палестинских террористов. Две группы, под командованием Шарона и Баума, должны были уничтожить звенья террористов, третьей, под началом Мерхава, было поручено взорвать дом Мустафы Хафеза, главы египетской разведки во всем секторе.

Субботней ночью 30-го августа группы Шарона и Баума (в каждой по пять человек, не считая командира) достигли окраин Эль-Бурейджа. Баум со своими людьми пересек шоссе, продвигаясь к восточной части лагеря, ведущее в Газу. Шарон, шедший со своей группой прямо на лагерь, наткнулся на заброшенную надстройку над колодцем и решил проверить, нет ли там часовых. «В надстройке оказались двое арабов, — рассказывает Барбут. — Арик приказал прикончить их ножами. Никто не решался. Тогда он набросился на одного из арабов и начал бить его прикладом автомата. Приклад разлетелся на куски, а оба араба, охваченные паническим страхом, бросились наутек, оглашая окрестности дикими воплями. Наше отделение перебежками ворвалось в пределы лагеря…»

В Эль-Бурейдже насчитывалось свыше 6 тысяч беженцев. Среди них были хорошо вооруженные террористы. Кроме того, можно было ожидать прибытия на помощь египетских частей. В задачу группы Баума как раз и входило не допустить такого развития событий.

В жаркую августовскую ночь многие жители лагеря спали прямо на улицах, и крики двух арабов, преследуемых группой Шарона, мгновенно их разбудили. В лагере воцарилась паника. Началась шумная, беспорядочная стрельба, никто не знал, откуда грозит опасность.

Тем временем Шарон обнаружил место, откуда арабы вели наиболее интенсивный огонь, и бросился туда. Увы, его автомат с разбитым прикладом был уже ни на что не годен, а автомат Хар-Циона, как назло, дал осечку. Тогда, действуя в прежнем, испытанном духе, Шарон сокрушительным ударом по черепу свалил одного из арабов. Остальные в панике бросились врассыпную. В этот момент группа понесла первые потери: шальная пуля ранила одного из бойцов…

Между тем, люди Баума, продвигавшиеся вдоль шоссе, услышали звуки выстрелов из лагеря и поняли, что нужно срочно поворачивать на помощь Шарону. Торопливо связавшись с командиром по рации, Баум узнал, что тот со своими бойцами захватил укрепленную огневую точку, но окружен десятками арабов и не может прикрыть отступление своих людей. На этом связь оборвалась…

Баум и его отделение в считанные минуты одолели проволочные заграждения, окружавшие лагерь с их стороны, и ворвались на одну из улиц, ведущих к центру. Здесь происходило нечто невообразимое. Сотни мужчин, женщин и детей бежали в разные стороны, все кричали, кто-то стрелял в воздух, отовсюду слышно было: «Яхуд, яхуд! Этбах эль яхуд!» («Евреи, евреи! Смерть евреям!»).

Находчивый Баум тут же завопил по-арабски «Яхуд, яхуд», его люди подхватили этот крик и с разгона втесались в толпу бегущих. Их нехитрый прием позволил им беспрепятственно добраться почти до самого центра лагеря, но тут чудовищная людская «пробка» зажала их в одном из переулков.

Еврейские «коммандос» стояли в самой гуще почти неподвижной, испуганной и разъяренной арабской толпы, над которой висел непрерывный вопль: «Смерть евреям!» А издали, словно в ответ на этот призыв, стучали короткие, размеренные автоматные очереди. Это отбивались от арабов люди из отделения Шарона.

Выбраться из «пробки» представлялось совершенно невозможным. И тогда Баум приказал своим людям проложить путь силой. Когда прямо из гущи толпы раздались выстрелы в воздух, арабы в ужасе шарахнулись в разные стороны и проход сразу открылся.

Через несколько секунд обе группы соединились. Короткое рукопожатие, приказ Шарона на отход, и группы начинают отступление. Замысел отхода был дерзким и опасным. Выход из лагеря простреливался египетскими постами, в самом лагере бушевала арабская толпа. Еще некоторое промедление, и прорываться было бы, пожалуй, поздно.

Дерзость Шарона удалась и на этот раз. Достигнув пролома в юго-западной части стены, опоясывавшей лагерь, оба отделения благополучно выбрались из ловушки, дав на прощанье длинные автоматные очереди по крайним домам Эль-Бурейджа.

В ту же ночь группа Мерхава вышла к двухэтажному зданию, где размещался штаб Мустафы Хафеза. Здание окружала высокая стена, ворота были закрыты. Успешно взорвав ворота, группа ворвалась во двор. Со сторожевого поста по ним открыли беспорядочный огонь. Мерхав и Нисин вбежали в дом, но обнаружили здесь только женщин и детей, в страхе искавших спасения от выстрелов.

Убедившись, что никакого Хафеза тут нет и в помине, Мерхав и Нисин бросились вон.

Швырнув бутылки с зажигательной смесью в сторону сторожевой вышки, они выбежали за ворота. На рассвете группа благополучно перешла границу и вернулась к своим.

Через несколько дней израильская газета «Ха-Арец» сообщила данные о результате операции: двадцать пять убитых и двадцать два раненых беженца. Действительные цифры, как удалось установить позднее, были еще выше: 50 убитых и 50 раненых. Еще одним, побочным результатом операции была массовая демонстрация протеста, устроенная жителями Газы, которые потребовали от египтян усилить патрулирование границы, вооружить жителей лагерей и «отомстить евреям».

Косвенным результатом операции было покровительство, которое неожиданно простер на Шарона начальник оперативного отдела генштаба Моше Даян. Как истинный прагматик, он умел отодвинуть в сторону свои принципы, когда речь шла о практической выгоде, и теперь тоже сумел разглядеть эту выгоду в новой, восходящей на армейском небосклоне звезде — командире «Подразделения-101».

Шарон с его жаждой боя, неукротимой напористостью, несомненным талантом руководителя и столь же несомненным талантом исполнителя был многообещающей находкой для Даяна. Его подразделение могло заполнить тот вакуум в системе обороны и безопасности страны, который возник из-за отсутствия специально предназначенных для этого армейских частей и роспуска отрядов национальных меньшинств. После операции в Эль-Бурейдже ему можно было поручать самые «черные» работы, даже не входившие в рамки первоначально запланированных для его подразделения. И можно было не сомневаться, что кто-кто, а Шарон эти поручения выполнит.

Шел сентябрь 1953 года. Один за другим накатывались на страну тяжелые знойные хамсины. В пустыне Негев стояла удушающая жара. И вот именно туда, в самое пекло, предстояло теперь направиться бойцам подразделения Шарона.

Созданное в августе, «Подразделение-101» за считанные недели показало себя боевой частью, способной решать сложные задачи в тылу противника, наносить неожиданные и дерзкие удары по опорным пунктам террористов, осуществлять операции возмездия. Такая тактика, заметим, была в то время единственным способом, позволяющим сорвать планы арабских стран покончить с молодым еврейским государством с помощью изнурительной террористической войны. И подразделение Шарона было, пожалуй, единственным в то время в израильской армии, способным эту тактику реализовать.

Поэтому Даян, не считаясь с «нерешительным» высшим начальством, он своей волей решил расширить сферу действий Шарона и его подразделения. В сентябре 1953 года, вскоре после атаки на лагерь беженцев Эль-Бурейдж, он поручил ему новое дело — вытеснить из Негева враждебные бедуинские племена.

Ситуация там была неустойчивой и сложной. После создания государства Израиль бедуины, испокон веков кочевавшие здесь со своими стадами, разделились на две группы. Основная их часть признала новое государство и солидаризировалась с ним, другие заняли резко враждебную позицию. На негевских дорогах то и дело взрывались мины, горели шатры дружественных Израилю бедуинских племен. Постепенно эти действия стали угрожать и безопасности самого Израиля: бедуины атаковали израильские машины, передавали сведения о перемещении израильских частей египетской разведке.

Навести порядок выпало на долю Шарона и его бойцов. Вся операция заняла считанные дни. Она была осуществлена в том духе, который уже становился типичным для «Подразделения-101»: бросок во вражеский тыл, внезапный дерзкий налет, решительные жесткие действия.

Люди Шарона прошли по руслу пересохшего вади Авиад. Выйдя в район, где располагались становища враждебных племен, они с ходу атаковали бедуинов прямо на их стоянке.

Неожиданный налет поверг бедуинов в паническое бегство. Подобрав брошенное ими оружие, уничтожив их имущество и шатры и, проткнув ножами бочки, в которых бедуины хранили воду, группа Шарона устремилась в преследование. Теряя людей, не находя укрытия, преследуемые по всем дорогам, бедуинские племена, в конце концов, ушли в направлении Синая.

Когда через несколько дней Даян прибыл в Гиват-Рахель, Шарон уже мог доложить ему, что поставленная командованием задача выполнена: враждебные Израилю бедуинские племена общей численностью в четыре тысячи человек, вытеснены за границу.

«Подразделение-101» записало в свой актив еще один боевой успех.

Патрули «Подразделения-101» почти каждую ночь пересекали границу и уходили вглубь вражеской территории. Большинство таких рейдов проходило без столкновений с арабами. Более того, во многих случаях бойцы намеренно стремились избежать таких столкновений. Но порой избежать их попросту не удавалось. Вспыхивала перестрелка, арабы несли потери, а люди Шарона тотчас отходили, оставляя противника в неведении: то ли это было очередное «сведение счетов» между враждующими арабскими группами, то ли действительно израильская акция.

Но даже эти столкновения ни разу не превращались в настоящие бои, хотя подразделение к таким боям было уже готово: физическая подготовка бойцов была на высоком уровне, а профессиональные навыки и уверенность в себе — еще выше. В армии уже ходили легенды о «команде самоубийц», которые не боятся уходить ночью через границу и вступать в перестрелку с арабами на их территории. Но у начальства были сомнения: готово ли подразделение к настоящему бою? Способно ли оно провести операцию широкого размаха?

Возможность ответить на эти вопросы представилась Шарону в середине октября…

За день до этого, в ночь на 13-е октября, Израиль был потрясен зверской террористической акцией в поселке Яхуд. Неизвестные швырнули гранату в дом семьи Каниас. Взрывом были убиты двое маленьких детей, другие члены семьи получили ранения.

Израильское командование решило провести операцию возмездия. Ее объектом была избрана арабская деревня Кибия, в семи километрах к востоку от Бен-Шемена, на иорданской стороне. У израильского командования не было точных доказательств, что террористы проникли в Яхуд именно из Кибии, зато ему было доподлинно известно, что эта деревня является одной из главных террористических баз.

Шарон вызвался командовать всей операцией при условии, что его подразделению будет придана рота парашютистов. Это предложение было принято, и на помощь ему была выделена парашютная рота под командованием Аарона Давиди.

В конце 1953 года в Кибии насчитывалось около двух тысяч жителей. Это было большое, по арабским понятиям, село, состоявшее, примерно, из трехсот домов. С запада его прикрывал иорданский укрепленный пункт с гарнизоном из 30 человек, надежно защищенный колючей проволокой.

По плану операции 20 бойцов под началом Шломо Баума должны были атаковать с востока старую часть села, другие 20 — парашютисты под командованием Давиди — должны были захватить новую часть и уничтожить иорданский пост. Три отделения группы Шарона выделялись на перекрытие дорог, ведущих из Кибии, а группе парашютистов численностью в 40 бойцов была поручена основная часть операции — собственно возмездие. То есть, подрыв арабских домов. Значительные резервные силы должны были находиться в боевой готовности по израильскую сторону границы, чтобы помочь отряду, если в бой ввяжутся основные силы Арабского Легиона.

14-го октября 1953 года 143 бойца из «Подразделения-101» и парашютисты прибыли на базу в городке Бен-Шемен. Вечером грузовики доставили их на исходные рубежи.

Группа Шломо Баума вышла на исходный пункт атаки — перекресток дорог перед селом — и ворвалась в восточную часть Кибии под беспорядочным, но сильным огнем с иорданского укрепленного поста. Группа Давиди повела атаку на этот пост. Спустя некоторое время в селе началось повальное бегство: сотни жителей бежали в сторону соседней деревни Будрус. Через несколько минут Кибия опустела — на ее безлюдных улицах беспрепятственно хозяйничали теперь израильтяне. Подрывники приступили к своей работе.

Приказ был — поднять в воздух дома самых богатых и зажиточных сельчан. В течение следующих двух часов подрывники разрушили сорок пять таких домов, после чего вся группа беспрепятственно покинула село, и к рассвету вернулась на базу. Шарон доложил, что задание выполнено, потери противника — от 8 до 12 человек убитыми, отряд вернулся без потерь.

Арифметика Шарона была опровергнута уже на следующее утро, когда иорданское радио сообщило, что во время подрыва домов в селе Кибия погибло 69 мужчин, женщин и детей. Все они, как оказалось, скрывались на чердаках и в погребах домов, намеченных к уничтожению. Эти люди не подавали голоса, надеясь переждать израильский налет, и потому не были обнаружены перед закладкой взрывчатки.

Таким образом, случившееся можно было расценить как трагическую случайность. Но можно было — и как сознательное уничтожение гражданского населения. Западный мир предпочел вторую оценку.

Премьер-министр Бен-Гурион вызвал к себе Шарона и подробно расспросил об операции. Как рассказывает командир «Подразделения-101», на прощанье глава правительства сказал:

— Не так уж важно, что скажут о нас другие. Важно, что о нас будут думать арабы. А с этой точки зрения операция увенчалась успехом.

Два последних месяца существования «Подразделения-101» прошли под знаком почти непрерывных вылазок в тылы врага. Большинство из них были «тихими», но Шарон нередко использовал эти «выходы на местность» и для проведения операций с применением силы.

Одну из них он возглавил сам. Это было выступление под Латрун, где Даян приказал обстрелять с дальней дистанции арабские машины, проходящие по шоссе. Приказ четко гласил не применять взрывчатку и не минировать дорогу, чтобы в случае чего можно было свалить обстрел на самих арабов. Тем не менее, когда отряд остановил арабский автобус, Шарон, не удержавшись, метнул в него издали пакет взрывчатки. Позже он объяснял, что ему «сердце не позволяло оставить арабам целехонький двигатель».

Серьезнее была задумана вылазка в арабскую деревню Идна, что под Хевроном. Именно туда вели следы террористов, которые незадолго до того, в середине декабря 1953 года, зверски убили двух израильских солдат.

К тому времени в высших кругах Израиля произошли значительные перемены. Бен— Гурион окончательно ушел со своего поста. Главой правительства стал умеренный Моше Шарет, известный своей склонностью к компромиссам. Зато Мордехая Маклефа на посту начальника генштаба сменил куда более энергичный и решительный Моше Даян, неизменный покровитель «Подразделения-101» и его командира.

Именно к Даяну Шарон и обратился с предложением совершить вылазку на шоссе Иерусалим-Хеврон и предпринять там диверсии против арабского военного транспорта. Поначалу в генштабе Шарону отказали, ссылаясь на чрезмерные трудности такой затеи. Чтобы достичь шоссе, следовало пройти свыше 10 километров под дождем и снегом, к тому же по густо заселенной арабами местности. Но Шарон упрямо доказывал, что его парни способны справиться и с такой задачей. В конце концов, разрешение на операцию было получено.

Она прошла не вполне удачно. Хотя до шоссе бойцы добрались благополучно, и арабские деревни миновали без потерь, даже не будучи обнаруженными, на самом шоссе им не повезло. Первой арабской машиной, которая остановилась перед наспех сделанным препятствием, был гражданский «Крайслер». Тем не менее, по ней был открыт огонь из всех стволов. А когда сидевший за рулем иорданский офицер свалился от удачного выстрела, его вытащили из машины и пулей в голову добили на обочине.

Тем временем второе отделение, под началом Баума, остановило какой-то гигантский грузовик. Но, приняв его за бронированную машину, отступило в темноту, не решившись связываться.

Оба отделения благополучно вернулись на базу. Но здесь их ожидало неприятное известие: убитый иорданский офицер оказался ливанским врачом из Арабского Легиона, и уже на следующее утро представители иорданской армии высказали убеждение, что убийцами были израильтяне. На отстрелянных гильзах у шоссе были обнаружены надписи на иврите.

«Подразделение-101» снова стало причиной политического скандала: арабские страны подали в ООН жалобу на Израиль. Даян, внимательно наблюдавший за его развитием, решил, что вылазки «парней Шарона» престижу армии не угрожают. Вскоре Шарон уже мог сказать своим людям:

— Генштаб дал нам полную свободу действий в районе Хеврона.

Эта свобода была использована для разработки очередной операции возмездия. На сей раз группа Меира Хар-Циона должна была проникнуть в самый Хеврон и совершить диверсию прямо в городе. Цель, как и всегда, состояла в том, чтобы навести на арабов панику и страх, показав им, что израильтяне могут настичь их даже в собственных домах.

Путь в Хеврон составлял уже не десять, а все двадцать километров. Идти приходилось по заснеженным полям, оскальзываясь на размокшей глинистой почве. Тем не менее, к полуночи четверка бойцов, преодолевая свинцовую усталость, вышла в район Халхуля.

До Хеврона оставалось еще несколько километров. Казалось, исчерпаны последние силы. Кто-то предложил провести операцию здесь, в Халхуле. Но Хар-Цион был непреклонен: только в Хеврон! И они двинулись дальше, теперь уже прямо по шоссе.

На самой окраине Хеврона на них набросилась стая арабских собак. Их лай разбудил арабов, с грохотом стали распахиваться ставни в домах, из окон высунулись стволы арабских ружей. Хар-Цион понял, что его первоначальный план — прорваться к большой мечети и уничтожить находившихся там стражников — в этой обстановке уже неосуществим. Надо ограничиться запасным вариантом — уничтожением какого-нибудь арабского дома.

По его приказу группа бросилась к одной из ближайших построек. Пока остальные бойцы обстреливали окна, один заложил два заряда взрывчатки и сорвал взрывом мощную дверь. Ворвавшись в дом, бойцы выпустили прямо в темноту несколько очередей из автомата, и бросились обратно. Впрочем, самому Хар-Циону пришлось вернуться: оказалось, что один из бойцов упал без сознания рядом с убитым арабом.

Вытащив товарища из взорванного дома, группа начала отступление из Хеврона. Но тут наперерез ей двинулось отделение иорданских солдат. И снова решительность Хар-Циона спасла операцию от провала. Мгновенно вскинув автомат, он дал очередь по иорданцам.

Их командир упал замертво, солдаты тут же бросились наутек. Выхватив из рук убитого иорданского офицера дорогой «Парабеллум», Хар-Цион махнул товарищам рукой, указывая путь к отступлению.

Операция в Хевроне оказалась одной из последних в короткой истории «Подразделения-101». На следующую ночь еще одна группа бойцов Шарона под началом Шломо Баума совершила вылазку в сторону Гуш-Эциона, где располагался штаб Арабского Легиона. Группа имела задачей подойти к лагерю легиона и «снять» часовых, но выполнить эту задачу ей не удалось.

Так же безуспешно закончилась предпринятая в самом конце декабря вылазка Меира Хар— Циона с двумя бойцами в сторону Хеврона. Единственным ее результатом была встреча с двумя арабскими крестьянами, которых бойцы припугнули и заставили спасаться бегством. По возвращении они с грубоватым юмором доложили Шарону, что «побеседовали» с этими арабами об исламской культуре и сумели доказать им преимущества иудаизма.

Пожалуй, главным итогом всех этих последних операций подразделения была демонстрация возможностей, а не результатов: в каждой следующей преодолевались все большие расстояния, находились выходы из более рискованных ситуаций. И арабы все чаще чувствовали, что израильтяне беспрепятственно гуляют по их тылам, незаметно проникая, куда они хотят, и могут в любой удобный момент нанести жестокий удар.

Но разве не именно это мыслилось главным при создании «Подразделения-101»? Никто не ожидал от крохотной горстки бойцов, что они изменят всю военно-политическую ситуацию Израиля в противостоянии арабам. Никто не надеялся, что они будут выигрывать крупные сражения. Речь шла «всего-навсего» о том, чтобы переломить психологическую ситуацию — как в израильской армии, так и на арабской стороне. И эту задачу «Подразделение-101» выполнило в самый короткий срок.

В январе 1954 года «Подразделение-101» было слито с 890-м батальоном израильских парашютных частей.

— Так чем же оно знаменито, это подразделение? — размышлял много лет спустя Аарон Давиди. — Почему ему придают такое значение? Ведь в конце концов эта боевая единица была на самом деле не более чем наспех сколоченной «шайкой головорезов», просуществовала всего каких-нибудь пять месяцев и за все это время принимала участие в одной-единственной настоящей боевой операции — в Кибии.

Может быть, ответ на вопрос Давиди заключался в словах Даяна, которыми он объяснял бойцам «Подразделения-101» цель их слияния с парашютистами:

— Братцы, вы, возможно, избранные из народа Израиля, но вы еще не весь народ. Вас всего от силы шестьдесят, а мне нужно шестьсот, шесть тысяч таких, как вы. Чтобы все увидели, что она такое — Армия Обороны Израиля.

Если бы Шарон, Баум, Хар-Цион и другие люди «Подразделения-101» были просто образцовыми, дисциплинированными и послушно-исполнительными служаками, они не смогли бы сыграть той роли, которую сыграли в преобразовании израильской армии. Что не означает, конечно, что все в истории подразделения было безупречным и достойным подражания.

Быть может, именно краткость существования сослужила «Подразделению-101» добрую службу. Оно не успело обрасти рутиной, а его дерзкие удачи, сконцентрировавшиеся в небольшом промежутке времени, стали казаться со стороны особенно яркими, романтичными и достойными подражания.

Современное государство Израиль насчитывает историю, переваливающую за полвека. Борясь с арабскими террористами, оно вынуждено было формировать различные спецподразделения, и их было за это время немало. Однако немногие из них смогли добиться результатов, которых достиг отряд «Сайерет Шакед». Можно сказать, что он создал и отработал тактику действий, которая и ныне применяется спецподразделениями Израиля в борьбе с террористами.

«Шакед» в переводе на русский — «миндаль». Однако многие интерпретируют это название, как аббревиатуру от слов: «Шомрей кав даром», что в переводе означает — «Хранители южных рубежей».

«Шакед» — элитное спецподразделение Южного военного округа. Созданный из национальных меньшинств, таких как бедуины, друзы и черкесы, отряд очень скоро стал основным инструментом Израиля по борьбе с терроризмом на всем юго-востоке страны.

За свою историю отряду пришлось принимать участие во всех крупных компаниях и войнах Израиля, его усилиями практически был искоренен террор в секторе Газа.

Отряд был создан в мае 1955 года, когда Ариэль Шарон, являющийся одним из основателей спецназа Израиля, вызвал к себе нескольких офицеров и поставил задачу создать небольшой, мобильный отряд для пресечения диверсионных и агентурно— разведывательных действий со стороны Египта.

Первоначально в состав отряда вошли несколько бедуинов и друзов в качестве следопытов, а также десантники. Всего 25 человек. Уже спустя всего два дня, отряд достиг первого успеха, отловив пару агентов египетской разведки.

Первоначально все солдаты одевались только в гражданскую одежду. На вооружении были автоматы и винтовки Второй мировой. Вскоре после формирования на вооружение поступило несколько джипов. Однако главным образом патрулирование велось в пешем порядке группами по 3-6 человек.

Как только нарушители были выявлены, и численность их была не велика, солдаты тут же уничтожали его. Если же противник имел численное превосходство, то группа связывалась с основными силами для уничтожения противника. При этом она могла вступить в бой для того, чтобы сковать действия нарушителей.

Самой главной проблемой в тот период была проблема дисциплины. Например, когда в 1955 году был назначен новый командир отряда, бедуины просто отказались ему подчиняться. Они требовали назначить на эту должность Амоса Яркони, бедуина по происхождению, но взявшего себе еврейское имя и фамилию.

Его вклад в становление отряда был очень значимым. Кроме того, он был, наверное, единственным командиром отряда, который продолжал воевать с искалеченной рукой.

Как бы то ни было, к 1961 году силами отряда была перекрыта почти вся граница от сектора Газа до пустыни Негев. Этого удалось достигнуть во многом благодаря бедуинам, которые читали следы на песке и камнях, как по книге. Используя опыт SAS, в тот же период на джипы были установлены пулеметы и электронные системы обнаружения.

Кстати, отряд однажды совместно действовал с элитой вооруженных сил Великобритании и не только с ними. В 1956 году против Египта проводилась совместная операция подразделениями Великобритании, Франции и Израиля. Третьего ноября следопыты «Шакеда» вывели бойцов SAS в тыл пехотному соединению египтян, которое англичане в последствии методично уничтожали. Сами бойцы «Шакеда» в ту компанию уничтожили группу боевиков из пятнадцати человек, которая высадилась на участке побережья у одного из южных городов Израиля.

В 1958 году бойцы «Шакеда»внедрили новую тактику действий. Они начали патрулировать местность на самолетах «Пайпер» и, обнаружив группы террористов, уничтожали их огнем крупнокалиберных пулеметов прямо с воздуха. Немного позже начали использовать и вертолеты, которые в последующем станут одним из основных средств выполнения боевых и разведывательных задач силами отряда «Шакед».

В 1966 году подразделение возглавил Фуад Бен-Элизер. Тот самый, который занимал пост министра обороны Израиля. Он в корне изменил тактику действий, а также методику подготовки бойцов отряда, повысил требования к воинской дисциплине. Это ему принадлежат слова: «Только умеющие постоять за Родину — достойны ее».

Если раньше ставка делалась главным образом на следопытов, то теперь на занятиях усиленно отрабатывалась топография, рукопашный бой, минно-подрывное дело. При этом от следопытов никто не отказывался. Осваивалась тактика действий в пустыне, захвата укрепленных пунктов, а также глубокого проникновения в тыл противника на вертолетах. Повысилась эффективность и огневая мощь отряда. Так отряд стал выполнять функции, свойственные армейскому спецназу.

Восточная внешность большинства бойцов позволяла им растворяться в тылу противника после выполнения боевой задачи, маскируясь под пастухов. Спецназовцы беспрепятственно выходили в назначенные пункты эвакуации, не подставляя под огонь вертолеты, которых и так не хватало.

Примером эффективности таких действий может служить операция «Раам» («Гром»), которая была проведена в 1966 году. Высадившись с вертолетов в сорока километрах от египетской авиабазы, бойцы «Шакеда» небольшими группами скрытно вышли к объекту, бесшумно сняли часовых и взорвали самолеты на стоянках. Выполнив задачу, они растворилась в пустыне, маскируясь под пастухов и бедуинов. Также небольшими группами они вышли в пункт эвакуации вблизи израильской границы. И это не единственная успешная операция, в те годы их были десятки.

Чтобы оценить эти действия «Шакеда» нужно сказать, что египетские «коммандос» тоже довольно часто проникали на территорию Израиля, однако им ни разу не удалось совершить диверсию на военной базе или промышленном объекте.

Во время войны 1967 года солдаты «Шакеда» действовали как разведчики или проводники в интересах танковых и пехотных подразделений.

«Необъявленная война» — такой термин использовал Президент Египта Гамаль Абдель Насер для определения борьбы, которую вел Израиль с террористами с 1967 по 1970 год. Эти действия предполагали постоянные атаки на израильских граждан и солдат в целях изматывания армии и населения. В этих условиях «Шакед» не сидел без дела, совершая диверсии и специальные операции на территории Египта. Нередко его группы проникали на территорию противника, высаживаясь с моря.

Действовали группы отряда и в Иордании. Причем, не только на вертолетах, но и на джипах. Тактика была следующей. Три четыре машины, с установленными на них пулеметами или гранатометами типа «базука» совершали рейды в глубь территории противника, где уничтожали выявленные группы террористов, линии связи. Если сил для уничтожения крупного объекта не хватало, наводили на цель авиацию. По сути, спецназ коалиции в 1991 году повторил эту тактику в ходе операции «Буря в пустыне».

Также в тыл на несколько суток мог высаживаться и большой отряд, численностью от сорока до пятидесяти человек. Там он делился на группы по четыре-пять человек, каждой из которых назначался район действий. Это позволяло контролировать довольно большую площадь, выявлять на ней группы боевиков и уничтожать, если хватало сил. Если же требовалась помощь, то силы отряда могли вновь консолидироваться для выполнения этой задачи. Немного позже такую же тактику применял спецназ ВМФ Израиля, действуя в Ливане совместно с американцами.

К 1970 году «Шакед» стал полноценным отрядом специального назначения, имевшим в своем составе четыре оперативных отряда по пятьдесят восемь человек в каждом. Благодаря подготовке и опыту, бойцы могли действовать, как малыми группами, так и в составе крупных войсковых соединений, как это было во время Войны Судного дня в 1973 году.

Но до Судного дня был еще сектор Газа…

Как и сейчас, так и тогда, сектор Газа был центром палестинского террора. Многочисленные местные боевики и примкнувшие к ним террористы, изгнанные из Иордании, создали взрывоопасную смесь.

Не дожидаясь взрыва, Ариэль Шарон приказал очистить сектор Газа от террористов. С этой целью в район направляется рота «В» отряда «Шакед», усиленная бойцами подразделения «Рамон», которые уже имели опыт действий в городских условиях.

Сначала бойцов ждали неудачи. Сказывалось отсутствие опыта работы в городе. Одно дело работать как армейский спецназ, совсем другое действовать в узких улочках или брать штурмом дома, где засели террористы. Одно время пытались действовать под видом арабов («мистааравим»), однако без должного опыта это равносильно провалу.

Спустя некоторое время Меир Даган (ныне глава «Моссада») создал внутри роты подразделение «Зикит» — «Хамелеон». В него вошло несколько бойцов, владевших арабским и имевших соответствующую внешность, а также перевербованные арабы или бедуины, отбывавшие срок за мелкие правонарушения.

Это было довольно рискованно, но открывало новые возможности. Очень скоро это новшество принесло первые плоды. В один из дней был задержан представитель организации ФАТХ, перевозивший оружие в одну из самых непримиримых деревень, расположенных в секторе Газа, Бейт-Лахию.

Было принято решение о проведении операции по уничтожению группы, для которой доставлялось оружие. Эмиссара, доставлявшего оружие, в лицо никто не знал, это использовали, направив в деревню своих людей. В эту группу из пяти человек, которой командовал Даган также входил бедуинский уголовник и перевербованный палестинец.

Для убедительности инсценировали преследование группы армейскими подразделениями.

«Скрываясь» от военных, они укрылись в деревне Бейт-Лахия, где поведали жителям свою легенду, представившись представителями ФАТХа. Через несколько дней пребывания в деревне, бойцам удалось вычислить трех заказчиков оружия, почти всю сеть боевиков и склады с оружием. Заказчиков они застрелили, а деревню уничтожили основные силы отряда. Таких операций на счету «Хамелеонов» было немало.

Не сидели сложа руки и другие подразделения отряда. Поделившись на группы из трех— четырех человек, они уходили в дозоры, или выставляли засады на путях возможного движения боевиков.

Спустя некоторое время, с появившимся опытом, была отработана новая тактика, так называемого «выдавливания». Эта тактика используется и по сей день. Суть приема заключается в окружении объекта или района, и последующей зачистке его, дом за домом, переулок за переулком. При этом, в каждом зачищенном доме оставалось по два-три бойца. Это не позволяет боевикам, укрывшись в каком-то схроне, и переждав опасность, возвращаться в проверенные дома.

Применялась и тактика «Ловли на живца». Использовалась она для выманивания боевиков из надежных схронов, которые обнаружить довольно сложно. Один-два бойца специально «засвечивались» перед проблемным домом и, демонстрируя беспечность, провоцировали боевиков на открытие огня. Как только это происходило, остальные подгруппы врывались в дом и уничтожали боевиков.

Конечно, эта тактика была очень опасной и требовала четкого взаимодействия и взаимопонимания в группе, надежной связи между бойцами. Однако результаты говорили сами за себя. Сменяя друг друга, три роты «Шакеда» постепенно уничтожили более 120 боевиков, да еще пятьдесят в окрестных дюнах. При этом сами потеряли только одного.

В батальон поступило новое оружие — пистолеты с глушителями. Кроме того, отряд оснастили новой электроникой, а также штурмовыми лестницами и выдали бронежилеты.

Но солдаты их использовали неохотно, поскольку он тяжел и сковывает движение в узких улочках. Несколько взводов постоянно проходили подготовку по освобождению заложников. Это был пик отряда.

За полтора года Газа была очищена от террористов. При этом их не было вплоть до первой «интифады» (1987-1991 годы). Отряд своими делами доказал, что терроризм победить можно.

В 1973 году началась тяжелейшая война Судного дня, в которой бойцы отряда действовали как разведчики пехотных и танковых соединений и как штурмовики одновременно. Вследствие такого применения отряд понес большие потери.

В 1974 году начались разговоры о расформировании отряда. Многие офицеры и солдаты тогда покинули батальон. Это не могло не сказаться на уровне подготовки отряда. Спустя некоторое время «Шакед» превратился в обычный пехотный батальон, который, правда, успел в 1982 году принять участие в войне с Ливаном, а в 1983 году вошел в состав бригады «Гивати».

Однако нужно заметить, что каким бы печальным не был конец этого отряда, за время своего существования он стал одним из самых результативных подразделений за всю историю борьбы с терроризмом, которую ведет государство Израиль. А специальные операции, проведенные отрядом, и сейчас можно и нужно изучать, как пособие для молодых спецназовцев.

Начиная с 1948 года в Израиле регулярно создавались новые спецподразделения. Некоторые из них затем исчезали, несмотря на боевые успехи. «Эгоз» также не избежал этой участи. Подразделение расформировывалось и создавалось вновь, каждый раз заново доказывая свое право на существование.

В переводе с иврита название этого подразделения означает «орешек». Подразумевается при этом, само собой, «крепкий орешек».

«Эгоз» был создан в 1956 году. Тогда подразделение насчитывало 23 парашютиста, включая трех бедуинских следопытов. Вскоре группа расширилась до батальона и действовала весьма активно — около 300 засад против террористов в год.

Через некоторое время подразделение расформировали…

В 1963 году принимается решение вновь создать подразделение, на этот раз для борьбы с террористами на севере. Поручено это было полковнику Шайке Эрезу. Вместе с ним в «Эгоз» были направлены несколько офицеров бригады «Голани». Особой поддержки подразделение не получало, поэтому такими же были и результаты.

Перелом наступил в конце 1965 года. «Эгоз» получил новые виды оружия, транспорт, большую свободу действий. Изменилась и тактика отряда. Вместо бесполезного патрулирования границы, бойцы стали проводить операции на территории Ливана.

Во время «шестидневной войны» в июне 1967 года «Эгоз» использовали в качестве штурмового отряда. Насколько это было верным — долгая и отдельная тема, как и использование Израилем своего спецназа вообще.

После 1967 года «Эгоз» использовали для операций на границах с Иорданией, Сирией и Ливаном. Чаще всего «коммандос» проводили рейды на базы арабских террористов в этих странах и специализировались на быстрых, скрытых операциях форсирования рек и боях в тяжелых климатических условиях.

В 1971 году «Эгоз» осуществил налет на опорный пункт террористов в районе ливанского города Набатия. Было уничтожено 13 боевиков. Через несколько месяцев в засаде, устроенной группой из 16 бойцов в районе того же населенного пунккта, гибнет 8 боевиков, ещё 5 были взяты в плен.

К самым известным операциям можно отнести «Калахат-4» — месть за убитых в Мюнхене израильских спортсменов.

Накануне войны Судного дня 1973 года «Эгоз», совместно с бойцами «Саерет Маткаль» провел несколько операций на территории Сирии. А во время самой войны подразделение использовалось в качестве штурмового отряда. По окончании войны «Эгоз» просуществовал ещё несколько месяцев, а потом был расформирован.

В октябре 1995 года в израильской прессе вновь появились сообщения о существовании подразделения под таким названием. Это произошло после того, когда вертолет ЦАХАЛа, прилетевший в Южный Ливан, чтобы забрать раненных, оказался окруженным отрядом террористов. Вот тогда-то на поле боя неожиданно и появились солдаты израильского спецназа. Почти в мгновение ока они уничтожили всех террористов, продемонстрировав при этом потрясающую выучку.

Но лишь в декабре 1996 года, уступая нажиму прессы, ряду военных корреспондентов разрешили побывать на учениях «Эгоза». Перед журналистами предстало ровное поле, усеянное камнями, изредка покрытыми травой, и множество мишеней, призванных специализировать потенциального противника.

Неожиданно на поле в буквальном смысле слова из-под земли выросли солдаты «Эгоза».

В течение нескольких минут они поразили все мишени, и перед очевидцами снова простерлось бескрайнее поле. Так что трудно было поверить, что на нем по-прежнему находятся израильские солдаты.

Вплоть до мая 2000 года «Эгоз» провел немало операций, в результате которых было уничтожено несколько десятков боевиков.

Однако война — не только победы, но и потери. С 1995 года по май 2000-го «Эгоз» потерял убитыми 5 бойцов.

За годы боевых действий «Эгоз» прекрасно проявил себя, показав, чего можно добиться при правильном подходе к делу. Его бойцы не хуже боевиков умели маскироваться, ориентироваться и вести боевые действия в сложных условиях. За эти годы они уничтожили боевиков больше, чем любое другое подразделение.

Подобные результаты были достигнуты не только благодаря серьезной подготовке. Лучше всех высказался Амирам Левин:

— Почему «Эгоз» воевал лучше других? Помимо боевой подготовки, очень много внимания уделялось и психологии бойцов. Они должны были поверить, что они — лучшие. Если другие подразделения выходили на операции с одной мыслю — вернуться без потерь, то «Эгоз» выходил на операции с мыслью уничтожить как можно больше боевиков.

Бойцы были «голодными» и с каждой новой операцией, с приобретенным опытом, этот «голод» только усиливался.

После выхода войск из Ливана в мае 2000 года «Эгоз» находился некоторое время на ливанской границе. Естественно, начались разговоры о расформировании отряда. Однако, не было бы счастья, да несчастье помогло…

В сентябре 2000 года началась «интифада» и с расформированием решили подождать…

«Сайерет Мате Клали» (сокращенно «Сайерет Маткаль»), или «Соединение-269», или «Разведчики генерального штаба» — сверхсекретная воинская часть, находящаяся в непосредственном подчинении начальника генерального штаба ЦАХАЛа. Создана в 1957 году для проведения диверсионно-разведывательных мероприятий, боевой поддержки спецслужб, контртеррористических мероприятий и акций возмездия, проводимых как на территории Израиля, так и за его пределами.

Подразделение принимало участие в более чем тысячи акций. Считается лучшим по борьбе с террористами в мире. Его численность неизвестна. Зато известно, что солдаты отличаются крайней молодостью (от 18 до 21 года).

В свое время в «Сайерет Маткаль» служили бывшие премьер-министры Израиля — Биньямин Нетаниягу и Эхуд Барак.

Но я хочу рассказать об Аврааме Арнане, который по праву считается отцом израильского спецназа…

Авраам Арнан родился в 1930 году в Иерусалиме. В 17-летнем возрасты вступил в ряды ПАЛМАХа, участвовал в тяжелых боях за дорогу на Иерусалим. Командиром бригады в то время был подполковник Ицхак Рабин. По окончании Войны за независимость перешел на службу в разведотдел генерального штаба ЦАХАЛа, где занимался работой, непосредственно связанной с внедрением агентуры.

Уже тогда Арнан вынашивал план создания специального подразделения, которое сочетало бы в себе и функции по сбору разведывательных данных, и диверсионные методы «коммандос». Он не скрывал, что позаимствовал эту идею у британского офицера Дэвида Стирлинга, командовавшего в годы Второй мировой войны подразделениями специального назначения.

Его солдаты переодевались в немецкую форму, использовали знаки различия вермахта и осуществляли дерзкие диверсионные операции в глубоком тылу врага. Арнан был потрясен эффективностью британских «коммандос», действовавших против крупных соединений фашистов в Ливийской пустыне.

Арнан был глубоко убежден, что ЦАХАЛу жизненно необходимо срочно сформировать подразделение спецназа — «коммандос», которое должно сконцентрироваться главным образом на осуществлении секретных операций и тактической разведке. Однако в самом ЦАХАЛе он не нашел поддержки.

Начальник генерального штаба Хаим Ласков, сменивший на этом посту Моше Даяна, считал главной задачей армии форсированную подготовку всех родов войск к крупномасштабным операциям в будущих войнах. Тогда Арнан так и не сумел убедить начальника генштаба согласиться на создание израильских «коммандос».

Сегодня, спустя больше сорока лет после описываемых событий, недальновидность генерал-лейтенанта Ласкова совершенно очевидна. Он был убежден, что в период относительного затишья на границах Израиля «жаль вкладывать немалые усилия и средства на подразделение, солдаты которого по ночам будут действовать в глубине вражеских территорий».

Но Арнан от своей идеи не отступил. Продолжая разрабатывать концепцию спецназа, он упорно доказывал стратегическую важность такого подразделения.

В своей последней попытке доказать необходимость «командос» Арнан задумал весьма хитрый тактический ход. Он поручил одному из своих офицеров Эли Гилю, прекрасно владевшему арабским, секретную миссию. Переодетый в араба Гиль (под именем «Дауда»), имея при себе важные документы, тайно проник в расположение северных границ, где и был задержан израильской пограничной полицией. Схватив «арабского шпиона», пограничники в течение двух недель вели расследование, систематически вызывая «шпиона» на допросы и даже применяя к нему физическое воздействие.

«Дауд», тем не менее, не сломался и продолжал разыгрывать арабского шпиона. В эту операцию, кроме самого Гиля, были посвящены всего два человека: Авраам Арнан и Хаим Ласков.

Доказав на примере с «Даудом» реальные возможности перевоплощения агентов спецназа, Арнан усилил давление на Ласкова и в конце концов вынудил его дать согласие на создание спецподразделения. Правда, Ласков сделал это с большой неохотой.

Таким образом, израильский спецназ возник в начале 1958 года как небольшая группа без специального финансирования. В этом первом варианте всех спецназовцев можно было легко усадить в микроавтобус, а офицеров — в обычный армейский джип.

Хаим Герцог, назначенный в начале 1959 года на должность начальника разведотдела генштаба ЦАХАЛа, тоже был не в восторге от нового подразделения. А потому не торопился оказывать спецназу помощь. Одним словом, у только что возникшего спецназа были все шансы бесследно раствориться в сете проблем, связанных с укреплением обороноспособности Израиля.

Но вмешался подполковник Давид Элазар — в те годы командир призывного отдела танковых войск. Он всячески помогал Арнану, снабжал его маленькое подразделение обмундированием, горючим…

Понимая, что ему необходим качественный подбор кадров, Арнан в середине 1958 года принял решение усилить спецназ солдатами-резервистами из подразделения № 101. Эти люди, прошедшие прекрасную военную выучку, к тому времени уже оставили армию и занимались сугубо гражданскими делами.

Среди резервистов одним из первых призванных в спецназ был Ицхак Джибли. Арнан заинтересовался им после того, как подробно изучил поведение Джибли в иорданском плену, куда тот попал в 1954 году. После демобилизации Джибли работал водителем автобуса кооператива «Эгед» на маршруте Тель-Авив — Холон.

Как-то раз неизвестный позвонил на диспетчерский путь «Эгеда» и попросил передать Ицхаку Джибли, что его срочно разыскивает человек по имени Авраам Арнан. Позднее Джибли расскажет, как замерло его сердце, едва он услышал это имя.

— Я служил вместе с Арнаном в части 101, — вспоминал он. — Когда мы встретились, Авраам сказал: «Ты и наши парни очень нужны мне сегодня. Я создаю новое подразделение, примерно такое же, как наше сто первое. Кого можешь привести — приводи…

Близкие Арнану люди знали: создание подразделения «коммандос» было единственной мечтой, которой Авраам буквально жил в те годы. Этот незаурядный человек и профессиональный военный зримо представлял себе мощный, мобильный израильский спецназ с прекрасно обученными солдатами и офицерами, способными проводить рискованные ночные вылазки и диверсионные рейды под носом у врага, в соседних арабских странах.

Когда еще только появлялись на свет будущие кинорежиссеры и актеры, создавшие десятилетия спустя, покорившие воображение миллионов людей кинообразы штурмовых групп спецназовцев, Арнан уже реально создавал подразделение, бойцы которого могли проходить сквозь любые препятствия, действовать на территории вражеских объектов, выполнять особые секретные задания. Он запомнился всем, кто его знал, как личность особенная…

В нем уживались два совершенно разных человека. Один — солдат, боевой офицер, умеющий хранить военную тайну, службист, привыкший к тяготам и лишениям. Другой — романтик, поэтическая, возвышенная натура, что, собственно, и являлось стилем молодых пальмаховцев. Вот почему израильский спецназ, созданный разумом, опытом и волей Арнана, даже сегодня больше напоминает партизан ПАЛМАХа, нежели традиционный отряд «коммандос».

Спецназовцы не принимали участия в военных действиях. Их готовили для иных целей.

Они воевали всегда. Просто их фронта никто не видел, и видеть не мог…

Путь, которым израильский спецназ шел к самоутверждению, был очень нелегким. Был момент, когда даже неунывающий Авраам Арнан стал терять надежду увидеть когда— нибудь свое детище полноценным боевым подразделением, которое руководство ЦАХАЛа рассматривало бы как необходимый инструмент разведки и диверсионных ударов. Кроме того, свою негативную роль сыграли несколько проваленных операций спецназа, личный состав которого еще явно не был готов к проведению диверсионно— разведывательных акций на столь высоком уровне. Арнан ясно понимал, что пока не будет выработан четкий принцип подбора и формирования спецназовских кадров, эффективность нового подразделения будет оставаться низкой и в итоге его просто прикроют.

И Арнан вплотную занялся кадрами…

Больше того, в подразделении жили личными установками Арнана, считавшего, что солдат спецназа обязан уметь вести наблюдение за местностью, прекрасно ориентироваться, быть неутомимым и изобретательным во всем, что касается вживания в чужую, непривычную среду. Многие бывшие спецназовцы до сих пор помнят ночные вылазки в уцелевшие после Войны за независимость арабские деревни. Именно там, где любой незнакомый человек сразу же бросался в глаза, израильские «коммандос» должны были отрабатывать искусство маскировки, способность сливаться с местным населением, не вызывая лишних вопросов.

Заместители Арнана получили от него значительную свободу действий в выборе методов подготовки своих подчиненных и пользовались этим в полной мере. Он часто закрывал глаза на ночные набеги спецназовцев в киббуцы (коллективные земледельческие хозяйства Израиля). Несмотря на весь юмор ситуации, он поощрял тех солдат, которые умудрялись не только пробраться незамеченными в курятники, но унести из киббуца «трофеи» в виде кур, гусей или даже ягнят, которые затем потрошились и поджаривались на кострах в расположении группы. Здесь же, у костра, Арнан проводил тщательный анализ «операции»…

В 1961 году Авраам Арнан, вконец разочарованный недоверием генерального штаба, ушел с поста командира спецназа и поступил на курсы штабных командиров, не надеясь вернуться к «коммандос». Завершив в конце того же года учебу на курсах, он вновь возглавил спецназ.

В январе 1962 года в ЦАХАЛе произошло событие, сыгравшее в судьбе спецназа важную роль. Руководителем военной разведки (АМАН) был назначен генерал-майор Меир Амит, сменивший на этой должности Хаима Герцога. В отличие от своего предшественника, Амит воспринимал предложения и оперативные идеи Арнана более позитивно и потому с самого начала предложил спецназовцам ограниченный по времени кредит доверия. Прекрасно понимая, что сама суть разведывательной работы невозможна без элемента риска, Амит дал Арнану то, чего он много лет безуспешно добивался от Герцога — материальную базу, снабжение, транспорт.

Прошли годы, подразделение спецназа уже давно стало неотъемлемой частью израильской армии. Однако по сей день ветераны-коммандос не забыли ту помощь, которую, вопреки мнению влиятельных генералов, оказал Меир Амит.

После столь разительной перемены в отношении своего детища, Арнана было трудно узнать. Он как бы заново родился. И это сразу же отразилось на состоянии боевого духа молодого подразделения.

Почувствовав, что отношение начальства изменилось к лучшему, а разговоры о роспуске спецназа прекратились, бойцы воспрянули духом. Их уверенность в том, что ЦАХАЛу и в самом деле необходимы «коммандос» крепла с каждым днем.

После того, как успешно завершилась пятая по счету операция спецназа, Амит собрал офицеров подразделения во главе с Арнаном и сказал:

— Теперь я уже могу признать, что подразделение полностью сформировалось и утвердилось в армии. Настолько, что я даже готов принять и неудачу. И все же постарайтесь сделать так, чтобы этих неудач не было…

Тем временем в ЦАХАЛе стали распространяться слухи об особо секретном подразделении, способном проникнуть в любую точку и выполнить фантастически трудные задания. Спецназ становился легендой…

В конце 1963 года Арнан, несмотря на протесты, был переведен в генштаб на пост начальника службы планирования секретных операций, где прослужил несколько лет. В 1970 году врачи обнаружили у него раковую опухоль и предупредили, что жить ему осталось не больше шести месяцев. Но этот мужественный человек не оставил службу, продолжал бороться с тяжелой болезнью за жизнь, которая даровала ему еще 10 лет.

Авраам Арнан похоронен на военном кладбище в Иерусалиме. Командир и создатель спецназа лежит рядом с одним из его бойцов — Йони Нетаниягу, погибшим в ходе операции Энтебе…

Арнана сменил Дов Тамари. С его приходом традиции спецназа, заложенные предшественником, стали постепенно меняться. Новый командир — человек жесткий и высоко дисциплинированный — отказывался принимать нестандартность вверенного ему подразделения.

Как и любой кадровый офицер ЦАХАЛа, он видел залог успеха, прежде всего, в жесткой оперативной дисциплине и субординации. Он постарался искоренить в подразделении киббуцный, демократический дух ПАЛМАХа, при котором на первое место ставились принципы «разумного равноправия» и сложилась своеобразная армейская семья, заменив все это чисто ЦАХАЛовской дисциплиной.

С другой стороны, Тамари было намного легче, чем Арнану. Ему уже не нужно было бороться за авторитет своего подразделения и убеждать высшее руководство армии в необходимости спецназа. Все это сделал Авраам Арнан. Спецназ имел высочайшую репутацию в армии. Одно только название этого подразделения — «Сайерет Маткаль» — уже служило своеобразной визитной карточкой мужества и боевой доблести…

В понедельник, 8-го мая 1972 года, палестинские террористы захватили пассажирский самолет «Боинг-707» бельгийской авиакомпании «Сабена». Он совершал полет по маршруту Брюссель-Тель-Авив. На его борту находились 99 пассажиров, 67 из которых были израильтянами.

Драма в воздухе разыгралась в 17-30. Когда самолет летел над Югославией, в пилотскую кабину ворвался худощавый низкого роста мужчина в парике. Он приставил пистолет к голове капитана Реджинальда Леви, сына еврея и христианки, служившего в молодости пилотом ВВС Великобритании.

— Самолет захвачен, — по слогам произнес террорист, не отводя от головы Леви ствола пистолета. — С этого момента я — командир экипажа. А вы, капитан, будете делать все, что я прикажу. Если попытаетесь оказать сопротивление, живыми из самолета не выйдите…

Капитан подчинился и сообщил в пункт управления полетами в Белград о происшедшем.

Через минуту в израильском аэропорту Лод была объявлена полная боевая готовность.

Тем временем в генеральном штабе ЦАХАЛа был приведен в действие план «Изотоп» — резервная контртеррористическая программа оперативных действий специально для случаев захвата пассажирских самолетов. Эта программа была создана недавно и еще ни разу не испытывалась на практике. Однако другого выхода не оставалось.

В аэропорт прибывали армейские подразделения, усиленные спецотряды полиции, а также пожарные машины и кареты «скорой помощи». Группы «Сайерет Маткаль» также выехали в аэропорт…

С того самого момента, когда в июле 1968 года был угнан в Алжир пассажирский самолет израильской авиакомпании «Эль-Ал» и фактически началась эра воздушного терроризма, спецназ Израиля упорно готовился к тому, что случаи захвата повторятся. И этот день настал…

А между тем драма в воздухе грозила в любую минуту перерасти в трагедию. Человека державшего на прицеле командира экипажа, звали Али Таха Абу-Снена. Это был один из руководителей организации «Черный сентябрь» — самый опытный террорист, специализировавшийся на захвате самолетов. Именно под его руководством в 1968 году был захвачен самолет «Эль-Ал». Он же в феврале 1972 года возглавлял захват лайнера немецкой авиакомпании «Люфтганза».

Вместе с ним в захвате самолета «Сабены» участвовали Абдель Азиз Аль-Атраш, выходец из маленькой деревушки неподалеку от Хеврона. И две арабские христианки — уроженка Бейт-Лехема (Вифлеем) Риса Иса Танус и Тереза Астаар Хальса из галилейской деревни Рами.

Как только Абу-Снена прорвался в кабину и подал своим сообщникам условный сигнал. Трое террористов, сидевшие среди пассажиров, тут же вскочили со своих мест и, согласно разработанному плану, заняли ключевые позиции в салонах авиалайнера, откуда все пассажиры находились в поле зрения угонщиков.

Капитан Леви, полагавший, что ему прикажут развернуть самолет в сторону Триполи, был по-настоящему озадачен, когда услышал короткий приказ Абу-Снены:

— Мы летим в Тель-Авив!

А в это время в аэропорт Лод были стянуты все необходимые для контртеррористической операции силы, и собралось все военное руководство. Министр обороны Моше Даян, начальник генерального штаба Давид (Дадо) Элазар, его заместитель генерал Исраэль Таль, командующий Центральным военным округом Рехавам Зеэви, генерал Ариэль Шарон, командующий ВВС генерал Моти Ход, начальник службы разведки Аарон Ярив.

Для руководства был организован временный КП, где тут же началось оперативное совещание. Генерал Ход предложил поднять в воздух эскадрилью и нанести «точечный» удар по «Боингу» с таким расчетом, чтобы он мог совершить посадку. Даян тут же возразил, что террористы могут в ответ взорвать самолет. Сошлись во мнении, что единственная возможность спасти пассажиров — дать авиалайнеру приземлиться и уже потом провести наземную операцию.

Решение было принято, и Даян вызвал на КП командира спецназа Эхуда Барака.

К моменту его приезда в аэропорт самолет уже совершил посадку и стоял с работающими двигателями в самом конце взлетной полосы, словно выжидая чего-то. Из профилактических соображений было решено не дать «Боингу» возможности вновь взлететь. Для этого Барак с двумя техниками авиакомпании «Эл-Ал» и двумя бойцами «Сайерет Маткаль» направился к самолету, чтобы отключить гидравлику управления шасси.

Барак, заметив, как один из террористов с автоматом, стоя в проеме распахнутой двери «Боинга», внимательно наблюдал за появлением израильтян, подошел к самолету с хвоста. Сделав вид, что не обращает никакого внимания на вооруженного бандита, он вместе с техниками деловито проследовал под фюзеляж гигантского самолета, где они вывели из строя гидравлику шасси.

Работа заняла без малого час. Когда Барак вернулся на КП, ему сообщили явно запоздалый вывод инженеров авиакомпании: даже с нарушенной гидравликой самолет все равно способен взлететь. Пришлось снова возвращаться к «Боингу».

На этот раз Барак с техником спустили шины и вылили из системы все масло. И только потом он доложил Даяну и Дадо, что теперь можно проводить операцию. Однако предложил провести акцию позднее, когда стемнеет. А пока спецназ будет готовиться, необходимо время и усыпить бдительность террористов, вынудив их вступить в переговоры.

По ходу действия разгорелась небольшая конкурентная «драчка» между подразделением «Сайерет Маткаль» и ротой «коммандос» из состава группы обеспечения безопасности «Эл-Ал», подчиненной Общей службе безопасности (ШАБАК). Представители последней заявили, что их люди более приспособлены к контртеррористическим операциям по освобождению самолетов.

Барак возражал. Однако, спустя минуту сделал компромиссное предложение: шабаковцы, являющиеся резервистами спецназа, могут присоединиться на время операции к его подразделению.

В то же время у Барака была проблема, решить которую не хватало времени: основные силы спецназа находились на севере и приходилось комплектовать группу захвата прямо на месте. Последним обстоятельством и объяснялась его просьба отодвинуть время проведения операции на вечер.

Барак созвонился с базой и приказал как можно быстрее направить в аэропорт тех спецназовцев, на которых он мог максимально рассчитывать. Когда все собрались, Барак успел провести с «коммандос» несколько тренировок на стоявшем в ангаре «Боинге-707» — точной копии авиалайнера «Сабены».

К этому моменту в аэропорт приехал Ицик Гонен — резервист спецназа, также служивший офицером безопасности в «Эл-Ал». Сразу же за ним появился Марко Ашкенази, еще один офицер безопасности израильской авиакомпании.

Время оставшееся до начала операции, тянулось мучительно медленно. Даян и Дадо опасались, что террористы, поняв, что лайнер выведен из строя, могут убить несколько заложников. Дадо спрашивал Барака, есть ли возможность начать операцию по освобождению раньше намеченного срока? Тот успокоил начальника генштаба, сообщив, что по всему периметру аэропорта уже расставлены снайперы, которые в случае попытки террористов учинить показательную расправу над кем-нибудь из пассажиров, откроют огонь на поражение через иллюминаторы.

Учебные упражнения спецназовцев отрабатывались до самой последней минуты. Барак проинструктировал своего заместителя Дани Ятома, а тот, в свою очередь, отрабатывать вместе со спецназовцами варианты проникновения в авиалайнер через кабину пилотов и двери.

Барак и Ятом долго не могли окончательно решить, какой способ проникновения в салон самолета может оказаться наиболее эффективным. И остановили свой выбор на «воровской лестнице» — системе проникновения, при которой два человека поднимают на крыло самолета третьего. При такой схеме спецназовцы в считанные секунды могли подняться на борт. Но начинать операцию, не зная, где именно находятся террористы, было очень рискованно. В перестрелке могли погибнуть многие пассажиры…

Тем временем между израильтянами и террористами велись интенсивные переговоры. Первое условие угонщиков последовало сразу же после приземления «Боинга». Абу— Снена потребовал, чтобы Израиль освободил из тюрьмы 317 палестинских террористов, и угрожал в случае невыполнения этого требования взорвать самолет со всеми пассажирами.

Время шло, до рассвета оставалось не больше часа. Даян, раздумывавший, начинать ли операцию пока еще темно, или все-таки отложить ее до восхода солнца, приказал отвезти его в расположение спецназовцев Барака, залегших в ста метрах от хвоста «Боинга». Две шеренги «коммандос», среди которых был племянник министра обороны Узи Даян, терпеливо ждали приказа начинать.

Барак считал, что нужно атаковать до наступления рассвета. Даян сомневался и, в конце концов, сказал:

— Подождем…

— Но почему? — взорвался Барак. — Днем это будет сделать намного сложнее.

— Ничего, дадим им немного созреть…

Абу-Снена, чувствуя, что израильтяне тянут время, выставил встречное условие: все заключенные должны быть в аэропорту в течение двух часов. Если их не будет в указанное время, он взорвет самолет.

Лихорадочный поиск проникновения в самолет продолжался. В процессе обсуждения возникла идея переодеть спецназовцев в комбинезоны обслуживающего персонала «Эль— Ал», что вполне могло дать им возможность, не вызывая дополнительных подозрений у террористов, пройти под фюзеляж «Боинга» якобы для устранения технических неполадок. И уже оттуда, используя багажные люки, проникнуть в самолет.

Бараку эта идея понравилась.

Он попросил срочно подготовить спецодежду для «коммандос» — белые комбинезоны техперсонала авиакомпании, ящики с инструментом, лестницы и мини-тракторы, необходимые техникам на работе. Вся подготовка заняла менее часа.

Исходя из формы операции, Барак принял новое решение. Поскольку скрыть автоматы под комбинезонами было невозможно, группе захвата было приказано пользоваться только пистолетами. Тут же Барак провел дополнительную корректировку, отобрав для участия в операции наиболее тренированных в стрельбе из пистолета «коммандос». Они и составили головную группу прорыва. В итоге в группу вошли шесть офицеров, четыре резервиста спецназа, работавшие в службе безопасности «Эл-Ал», и шесть бойцов.

Уже светало, когда в расположении «коммандос» появились Биньямин Нетаниягу и Омер Эран. Они потребовали включить их в группу захвата. Барак колебался, но когда стало ясно, что операция переносится на дневное время, согласился.

Спустя какое-то время в аэропорт прибыли старший брат Нетаниягу — Йони, и также попросил подключить его к операции. Барак покачал головой:

— Нет.

— Почему?

— Пойми, нас и так здесь слишком много. Ты хоть подумал, какую ответственность я беру на себя перед твоими родителями, включая двух родных братьев в рискованную операцию?

Йони был упрям и продолжал настаивать на включение его в штурмовую группу. И тогда Барак коротко напомнил:

— Йони, это приказ!

В какой-то момент в штабе подготовки операции появились представители «Красного Креста», выполнявшие посредническую миссию между израильтянами и террористами. С ними был командир «Боинга» Реджинальд Леви — бледный и полностью вымотанный. Абу-Снена демонстративно отпустил его, заставив передать израильтянам пакет взрывчатки и продемонстрировать тем самым серьезность своих намерений.

В эмоциональном запале Абу-Снена, безусловно, допустил ошибку. Дал возможность спецназовцам получить важную информацию о террористах. Леви рассказал, что группа состоит из четырех человек, что все переговоры Абу-Снена ведет непосредственно из кабины пилотов. Двое — мужчина и женщина — находятся в носовой части самолета, а еще одна террористка — неподалеку от выхода.

— Вот теперь можно начинать, — вполголоса произнес Даян и кивнул Бараку.

К тому моменту Барак окончательно сформировал состав группы захвата. Она состояла из 17 человек, разделенные на небольшие группы, которые должны были начать операцию одновременно.

Последний перед началом операции приказ Барака звучал так:

— Будем продвигаться к «Боингу» на мини-тракторах «Эл-Ал». Оружие спрятать под комбинезоном так, чтобы оно абсолютно не было заметно. Помните, что за нами внимательно наблюдают террористы. Каждый из вас должен держать ящик с инструментами. Лестницы можно будет вытаскивать из тракторов только в тот момент, когда мы выйдем из поля зрения бандитов и окажемся под фюзеляжем. Приступать к операции только по моей команде…

Во главе группы захвата двигались представители «Красного Креста», даже не догадывавшиеся, кем на самом деле были «техники», направлявшиеся вместе с ними к самолету, чтобы устранить на «Боинге» технические неполадки… Все, что произошло спустя несколько минут, со стороны напоминало съемки художественного фильма — настолько продуманной и правдоподобной была «режиссура».

В тот самый момент, когда мини-тракторы с «техниками» направились в сторону самолета, другой «Боинг», принадлежавший авиакомпании TWA, включил двигатели, явно собираясь выруливать на взлетную полосу, и поравнялся с самолетом, захваченным террористами. В тот же момент из-за самолета показались грузовики с брезентовым покрытием, в которых везли «заключенных палестинцев» (их роль исполняли внешне напоминающие арабов бедуины-следопыты, одетые в робы заключенных). Грузовики — об этом была достигнута договоренность с террористами — стали приближаться к захваченному «Боингу», чтобы «произвести обмен»…

— Я хорошо знал, какая ответственность легла тогда на мои плечи, — вспоминал в беседе со мной Эхуд Барак. — Все шансы на успех в этой операции заключались в максимальном притуплении бдительности террористов. Если бы они разгадали наш тактический замысел или — хуже того! — сумели бы вычислить в техниках аэропорта вооруженных «командос», все могло бы закончиться катастрофой. Также невероятно важными представлялись неожиданность наших действий и скорость, что мы в жестком цейтноте успели отработать на похожем «Боинге». Впрочем, опытные спецназовцы знают: успех на тренировке — вовсе не гарантия удачи в операции…

Представители «Красного Креста», отвечавшие за весь ход выполнения договоренностей между израильтянами и террористами, выстроились у «Боинга» и стали поджидать, когда грузовики с «заключенными» подъедут прямо к самолету, чтобы начать процедуру обмена. Террористы в самолете не могли скрыть ликования — их требования были выполнены.

Тракторы с «техниками» приближались тем временем к «Боингу», чтобы подготовить гигантский самолет к взлету. Так до конца ничего не понявшие представители «Красного Креста» дали знать Абу-Снене, который находился в кабине пилотов, что им известно о группе техников и что последние также выполняют одно из его требований — привести самолет в состояние полной технической исправности.

Правда, когда «техники» подъехали непосредственно к «Боингу», представители «Красного Креста» получили от Абу-Снены приказ остановить их и проверить. По требованию руководителя террористов «техники» должны были расстегнуть комбинезоны и продемонстрировать, что под ними нет оружия. В критический момент операции Барак подумал, что решение отказаться от автоматов было верным, и передал бойцам приказ: «Я иду на проверку первым. Если они что-то заподозрят и откроют огонь, тут же начинайте операцию…»

Облаченный в белый рабочий комбинезон барак, прихватив с собой ящик с инструментами, первым спрыгнул с трактора и направился в сторону пилотской кабины, где с пистолетом в руке стоял Абу-Снена. Барак неторопливо расстегнул молнию на комбинезоне и продемонстрировал террористу, что оружия у него нет.

Следующим к кабине подошел Мордехай Рехамим, за ним — Омер Эран и Узи Даян.

По мере того, как продолжалась процедура личного досмотра, террористы постепенно успокаивались. Именно к этому и стремился Барак.

Пройдя проверку, «техники» разбрелись вокруг самолета. Тем временем Дани Ятом деловито приставил лестницу к носу самолета и оглянулся. Все ждали условного сигнала — короткого свиста Барака.

И в этот момент один из резервистов — бледный и покрытый холодным потом — неожиданно подошел к нему, признался сдавленным шепотом, что у него начались жуткие рези в желудке, и попросил разрешение отлучиться. Барак на мгновение растерялся. Отпустить одного бойца означало нарушить закольцованную схему, ведь каждому в ходе предстоящей операции отводилась конкретная строго определенная роль. С другой стороны, ждать возвращения солдата было бессмысленно — терялись драгоценные минуты.

Несколько настоящих техников, знавших, что произойдет в ближайшие минуты, быстро подключили генератор «Боинга» и поспешили вслед за солдатом исчезнуть с места события.

Буквально кипевший от гнева Барак посмотрел на часы и негромко свистнул. К сожалению, услышали его далеко не все спецназовцы, и еще несколько драгоценных секунд было потеряно.

Первым в салон «Боинга» ворвался Мордехай Рехамим. В его руках был пистолет «Беретта» 22-го калибра. Аль-Атраш — единственный из террористов, не потерявший присутствия духа, выстрелил в направлении Рехамима, но промахнулся. Омер Эран, проникший в самолет вторым, вскинул пистолет, чтобы «снять» Аль-Атраша. Однако пожилая пассажирка, которая явно не могла скрыть эмоций при виде неожиданного спасителя, схватила его за комбинезон с явным желанием заключить спецназовца в материнские объятия.

— Я был вынужден ударить эту женщину, иначе мне так и не удалось бы освободиться, — не без смущения признавался потом Эран.

Аль-Атраш успел определить движение Рехамима и собирался выстрелить, но был ранен пулей Эрана, к счастью, получившему к тому моменту полную свободу действий. А Рехамим с пистолетом в руке продолжал пробираться к кабине пилотов, то и дело оглядываясь в поисках взрывчатки. В ту же секунду в самолет ворвались Марко Ашкенази и Биньямин Нетаниягу.

Первый не дал Терезе Хальсе даже вскинуть оружие, перехватив ее руку. Второй хотел обойти Марко, чтобы проследовать вперед. Ашкенази рукояткой пистолета нанес удар по голове террористке, но явно не рассчитал силу, и в результате пистолет выстрелил. Пуля пронзила женщину, ударила в переборку и рикошетом зацепила правую руку Нетаниягу.

И тут же вторая террористка открыла огонь из автомата по Марко и Биньямину. Спецназовцы успели уклониться от града пуль, но смертельное ранение получила одна из пассажирок — Мэри Гольцберг. Спустя десять дней она скончалась в больнице…

Тем временем, в самолет через запасной вход, расположенный слева от кабины пилотов, проник Дани Ятом, а вслед за ним Йони Корен, попавший в салон через запасной люк, находившийся под пилотской кабиной. Сразу же увидев террориста, направившего оружие на Рехамима, который двигался к кабине из глубины салона, он точным выстрелом сразил палестинца.

Узи Даян ворвался в самолет со стороны заднего запасного входа, строго напротив он увидел чье-то смуглое лицо с черными усами и вскинул пистолет.

— Я — пассажир! — по-английски истерично крикнул мужчина. — Я — еврей!

Впоследствии Даян признавался, что этот пассажир родился в рубашке. В таких ситуациях времени на опознавание не оставалось…

А в самолете началась настоящая паника. Крики, выстрелы, метания по салону вооруженных пистолетами людей в белых комбинезонах и выкрики на арабском — все это сделало ситуацию полностью неуправляемой. Пассажиры в истерике, мешая бойцам спецназа, рванулись к выходам.

Барак, к тому моменту также проникший в самолет, пытался определить, где прячется вторая террористка. Больше всего его волновало нахождение на борту взрывного устройства. Один из пассажиров схватил за руку Даяна и показал на сидевшую перед ним женщину, накрытую одеялом. Это была Рима Танус.

Она держала в руках ручную гранату с сорванной чекой и по-английски шептала:

Не стреляй! Не стреляй!..

Очень осторожно, боясь спровоцировать террористку на инстинктивное движение, Даян одной рукой приставил к голове Танус пистолет, а второй аккуратно высвободил гранату из ее рук и зажал, чтобы она не взорвалась. Также осторожно он передал гранату одному из спецназовцев, который тут же покинул самолет.

Рехамим продолжал пробираться к кабине пилотов. Его целью был Абу-Снена. Открыв на звуки выстрелов пилотскую кабину, главарь террористической группы увидел спецназовца и несколько раз выстрелил. Укрывшись за высокой спинкой пассажирского кресла, Рехамим ответил двумя пулями. Абу-Снена, понимая, что в кабине пилотов у него не остается никаких шансов на спасение, сместился к переборке, отделявший первый салон от пилотской кабины. Прорваться через салон к выходам, где в панике толпились люди, мешал спецназовец в белом комбинезоне.

Рехамим быстро сменил обойму и, выпуская пулю за пулей по переборке, за которой спрятался Абу-Снена, резким рывком преодолел несколько метров. Прижатый выстрелами израильтянина к двери туалета, Абу-Снена, очевидно, плохо соображая, укрылся в узкой кабине туалета и закрыл за собой дверь. Рехамим прошил тонкий пластик несколькими пулями, после чего ударом ноги выбил дверь. Террорист был мертв…

Вернувшись в салон, он увидел в кресле раненную террористку Хальсу. Ее черные глаза лихорадочно блестели. Разорвав на женщине блузку, спецназовец обнаружил на ее груди взрывное устройство, прикрепленное к батареям и готовое к взрыву. Подошедший сзади Барак схватил террористку в охапку и спустил с крыла самолета, где ее подхватили саперы и куда-то увезли.

— Вся операция длилась чуть меньше 90 секунд! — не скрывая гордости, сказал мне Барак.

Пассажиры были спешно выведены из самолета, а их места заняла группа саперов, которым предстояло тщательно обыскать салон в поисках взрывчатки. Тут же стало известно, что освобождение заложников обошлось, что называется, малой кровью: несколько пассажиров и два спецназовца получили незначительные ранения. И только безнадежное положение Мэри Гольцберг омрачало радость победы…

Барак приказал Ятому собрать бойцов подразделения и срочно возвращаться домой. По дороге на базу кто-то из «коммандос» включил радио. Раздался взволнованный голос диктора с первыми отчетами о том, как «ангелы в белом» ворвались в захваченный террористами самолет и освободили заложников.

Никто из спецназовцев даже не отреагировал. Операции, длившейся всего полторы минуты, «ангелы в белом» отдали все силы…

В начале июня 1972 года начальник отдела планирования операций генерального штаба ЦАХАЛа Мано Шакед вызвал к себе командира «Сайерет Маткаль» Эхуда Барака.

— Голда Меир решила разобраться с Сирией, — без предисловий начал Шакед. — Думаю, пора сделать что-то конкретное, чтобы вынудить сирийцев освободить наших летчиков…

Он предложил Бараку рассмотреть два варианта операции: либо на территории Сирии, либо на территории Египта.

После того как операция «Изотоп» дала прекрасные результаты, Барак уже не сомневался, что подобного рода акциями должны заниматься только спецназовцы. Понимали это и в руководстве генштаба. Правда, далеко не все. Так, Барак был уверен, что против участия «коммандос» в предстоящей операции выступит бригадный генерал Рафаэль Эйтан, который предложит своих десантников. Однако победный «шлейф» операции по освобождению заложников уже тянулся за «Сайерет Маткаль». И руководство генштаба поручило похищение сирийских офицеров подопечным Барака…

С момента завершения операции «Изотоп» прошел ровно месяц, когда военная разведка получила оперативную информацию о том, что группа высокопоставленных сирийских офицеров планирует посетить Ливан. Шакед вызвал к себе Барака, дополнил полученные сведения своими подробностями и поставил задачу: перехватить машины с сирийскими офицерами, направляющимися в Ливан.

Утром 8-го июня Бараку сообщили, что через полчаса на базе «коммандос» приземлится вертолет с начальником генштаба Давидом (Дадо) Элазаром и командующим Северным военном округом Мотой Гуром. Он понял, что этот визит прямо связан с предстоящей операцией.

Вызвав к себе Барака, Элазар, как обычно, говорил сжато и по существу:

— Завтра, после полудня, машины с сирийскими офицерами будут совершать объезд приграничной зоны Ливана в секторе Вади Шуба. Лучшей возможности наверняка не будет. Ты успеешь подготовить подразделение?

Барак отлично знал район Вади Шуба. Высокие, поросшие лесом склоны гор, плохо просматриваемая местность — все это давало неплохие шансы для успешного проведения операции. Но лишь в том случае, если бы речь шла об уничтожении машины с пассажирами. Спецназовцам же предстояло взять офицеров живыми…

Подумав несколько секунд, Барак ответил:

— Я думаю, успеем. Время еще есть. Проведем несколько тренировок на местности, как следует изучим фотографии района… Через три часа я смогу точно сказать, каковы шансы на успех. Чтобы успеть к месту вовремя, нам необходимо покинуть базу не позднее 15-00…

Все необходимые дополнительные сведения, собранные военной разведкой, Барак получил от Моты Гура. Он же должен был оказать максимальную помощь «коммандос». Однако, в отличие от Элазара, командующий Северным военным округом был скептиком, а потому считал, что лучше не рисковать и дождаться более благоприятного момента.

В ответ Барак предложил Гуру посмотреть «генеральную репетицию» захвата, которую предполагалось начать через два часа. Командующий отказался…

Барак, естественно, не мог тогда знать причин скептицизма Гура. А заключались они в том, что сроки проведения операции спецназа совпадали с крупными учениями на севере страны.

Между начальником генштаба и командующим Северным военным округом состоялся довольно жесткий разговор. Гур старался убедить Элазара перенести операцию на более поздний срок, поскольку учения не позволят округу максимально помочь участника предстоящей акции.

— Как ты не понимаешь?! — воскликнул Гур. — Если операция сорвется, вся северная граница может в любую минуту превратиться в линию фронта!

Однако Элазар был непреклонен. Он приказал Гуру объявить в Северном округе общую боевую готовность, подтянуть к границам с Южным Ливаном танки и артиллерию. В свою очередь Барак срочно отправил на север Йони Нетаниягу с отрядом, который в случае непредвиденных обстоятельств должен был прийти на помощь основной группе спецназа, задействованной в операции на территории Ливана.

Ночью группа «коммандос» во главе с Бараком покинула одну из баз ЦАХАЛа и тайно проникла на территорию Ливана. Углубившись на два километра, Барак прервал связь со всеми командными пунктами, кроме прямой линии с базой Хар-Дов, где находился командир бригады сектора Ури Саги. Он, в свою очередь, держал в курсе дела Моту Гура, внимательно следившего за каждым шагом «коммандос» на ливанской территории.

Через полчаса после начала операции Гур передал запрос Бараку:

— Тебе известно о КПП ливанской армии, который находится в 350 метрах от предполагаемого места захвата машин?

— Да, я знаю об этом КПП.

— Там есть солдаты?

— Вполне вероятно, что есть. При планировании операции мы это учитывали. Если возникнут какие-то проблемы, солдатами КПП займется наша дозорная группа…

В течение минуты в эфире стояла тишина, а потом прозвучал голос Саги:

— Мота не разрешает продолжать операцию. Отряду приказано возвращаться на базу…

— Но мы изучили фотографии КПП и готовы к встрече! — воскликнул Барак. — Там всего 6-8 солдат. Мы сумеем с ними справиться!

Ответа не последовало…

Барак решил, что Гур обдумывает его ответ, и дал команду продвигаться дальше к Вади Шуба. Примерно через пятнадцать минут последовал повторный приказ:

— Возвращаться!

Встретив два часа спустя на КПП в Хар-Дов вконец расстроенного Барака, Саги, знавший на своем веку немало отмененных в последнюю секунду операций, как мог, пытался успокоить его.

Наутро между Гуром и Бараком состоялся весьма нелицеприятный разговор. Командир спецназрвцев пытался выяснить, почему тот приказал отменить операцию. Гур, в свою очередь, заявил, что как командующий Северным военным округом, несущий в полной мере ответственность за все здесь происходящее, он имел право остановить операцию, что и сделал.

Элазар пытался уговорить Барака:

— Ну что ты так расстраиваешься? Через несколько дней эти же офицеры вновь будут в том же районе. И тогда ты их уж точно не упустишь…

И спецназ вновь начал подготовку. Предстоящая операция похищения сирийских офицеров получила кодовое название «Аргаз — 2» («Ящик — 2»). Как и предполагал Элазар, через несколько дней поступили сведения, что сирийские офицеры собираются провести инспекцию на границе Южного Ливана…

Поздно ночью отряд Барака вновь был на территории Ливана. Вспомогательная группа на трех «лендроверах», которой командовал Муки Бецер, ждала в условленном месте, по пути следования ливанских патрулей. В случае необходимости его бойцы были готовы нейтрализовать подразделения, которые могли быть брошены на перехват отряда Барака. Чтобы не вызвать подозрений, Муки припарковал «джипы» неподалеку от позиций миротворческого контингента ООН, поскольку у одного из «лендроверов» якобы заглох мотор.

Биньямин Нетаниягу командовал заградительным подразделением, которое расположилось на спуске в 800 метрах от ливано-израильской границы. Амит Бен-Хорин отвечал за действия роты «Эгоз» и выполнял роль связного между группами спецназовцев и КП начальника генштаба Элазара и генерала Гура.

Отряд Барака сконцентрировался на изгибе шоссе, неподалеку от крутого подъема. Он рассчитывал, что машины с сирийскими офицерами непременно замедлят ход на крутом подъеме, поэтому осуществить захват здесь будет намного проще.

Все силы, привлеченные к операции, терпеливо ожидали приближения колонны. Какой-то ливанский пастух, приблизившийся со своим стадом овец к одной из групп, был немедленно связан и предупрежден: откроет рот — пожалеет об этом.

Спустя какое-то время Нетаниягу по связи доложил, что слышит звуки приближающихся машин. Однако вместо ожидаемых машин с сирийскими офицерами из-за поворота появился бронетранспортер, за которым следовало несколько патрульных машин ливанской армии.

Бронетранспортер остановился неподалеку от группы Нетаниягу и направил орудие в сторону израильской границы. Двое солдат выпрыгнули из бронемашины буквально в десяти метрах от тщательно замаскированных спецназовцев. К счастью, они ничего не заподозрили и, расположившись у бронетранспортера, стали пить кофе и играть в нарды.

По всему было видно: они явно никуда не торопились.

Видя, что операция находится под угрозой срыва, Нетаниягу принял решение атаковать ливанский патруль. Однако через полчаса ливанцы неожиданно прекратили игру и сели в БТР. Прошло еще несколько минут, и ливанская колонна двинулась в сторону израильской границы.

А еще через минуту из-за поворота появился черный лимузин, сопровождаемый двумя легковыми машинами и «лендровером». Параллельно поступила информация о бронетранспортере, остановившемся в двух километрах от места засады.

Барак приказал группе приготовиться к атаке и связался с Нетаниягу:

— Готовы?

— Да.

Начать операцию без команды начальника генштаба Барак не мог. Однако на КП были всерьез обеспокоены ливанским бронетранспортером, находившимся недалеко от места операции. Элазара и Гура тревожило, что орудие БТР было обращено в сторону Израиля.

Муки Бецер, ожидавший приказа углубиться на ливанскую территорию, слышал по связи голос Барака:

— Они приближаются… «Лендровер»… Еще два «джипа»… Черный лимузин… Еще одна машина…

— Не трогайте их! — приказал Гур.

— Почему?! — воскликнул Барак. — Все идет хорошо. Мы сможем захватить машины и отрезать бронетранспортер…

В этот момент Элазар взял микрофон у Гура:

— Операцию не проводить!

— Я настаиваю на продолжении операции! — возразил Барак.

Бецер отчетливо различал гневные ноты в голосе Барака.

— Машины в двадцати метрах! Я могу начать действовать! Риска нет никакого!

— Нет! — сказал Элазар.

Через час группа вернулась на базу…

То, что услышал в свой адрес Элазар и Гур от Барака, явно выходило за рамки субординации. На разборе несостоявшейся операции, в котором участвовали командиры групп, он говорил последним. Извинившись перед своими товарищами, он попросил оставить его наедине с начальником генштаба и командующим Северным военным округом. Элазар пожал плечами и предложил Бараку говорить при всех.

— Я даже думать не мог, что всего один ливанский бронетранспортер заставит вас отказаться от проведения операции, — медленно, стараясь контролировать каждое слово, каждую интонацию, произнес Барак. — Мы были готовы к тому, что машина с сирийскими офицерами будет прикрыта дополнительными силами. БТР, следовавший в восьмистах метрах от лимузина, не мог оказать ни малейшего влияния на ход операции. Группа Нетаниягу полностью контролировала ситуацию и в любую минуту могла отрезать бронетранспортер… Но вы, тем не менее, приказали отменить операцию. Думаю, это была последняя возможность освободить наших ребят в дамаске. И я уверен: если бы вы находились с нами там, в Ливане, вы бы не отдали этого приказа…

Элазар и Гур, не перебивая, слушали Барака.

— Но самое страшное заключается даже не в отмене операции, — продолжал он. — Ты, Дадо, и ты, Мота, дали повод не доверять вам, усомниться в вашем профессионализме! Вы, наши командиры, создали ситуацию, исходя из которой, в следующий раз мы просто не станем передавать на КП объективную информацию! Мы будем думать, что вы, не понимая происходящего, можете отдать приказ, подобный сегодняшнему…

Элазар по-прежнему не прерывал Барака. Гур внимательно следил за реакцией начальника генштаба. Ситуация, при которой подполковник отчитывает как рядовых солдат двух генералов, была уникальной для израильской армии.

— Возможно, мы ошиблись, — тихо сказал Элазар. — Но я уверен, что у нас еще будет возможность исправить эту ошибку…

На обратном пути Барак — то ли в шутку, то ли всерьез — сказал Муки Бецеру:

— Жаль, что связь работала хорошо. Иначе мы бы провели операцию…

В самом подразделении спецназа атмосфера была гнетущей. Две отмененные операции самым пагубным образом отразились на настроении «коммандос».

Вечером Биньямин Нетаниягу прямо сказал Бараку, что жалеет о своем решении продлить службу на несколько дней, которое он принял исключительно из-за операции по похищению сирийских офицеров.

— С меня довольно! — заявил он. — Я еду учиться в Бостон!

— Как приедешь на место, отправь открытку, — мрачно произнес Барак.

Однако прошло несколько дней, и в распоряжении военной разведки поступила новая информация, после чего спецназ начал форсированную подготовку к операции «Аргаз — 3».

Проанализировав две безуспешные попытки, Барак решил отказаться от роли командира группы и передать спецназ на время операции под начало Йони Нетаниягу. Так он как бы убивал двух зайцев. С одной стороны, он считал, что его местонахождение на КП сыграет положительную роль, и операция не будет отменена в третий раз. С другой, он возвращал «долг» Йони, который не принимал участие в операции «Изотоп». Его заместителем был назначен Узи Даян.

В три часа утра группа Нетаниягу пересекла израильско-ливанскую границу. На случай вмешательства в ход операции ливанских танков она была усилена двумя бронетранспортерами. Муки Бецер командовал группой прикрытия.

Где-то около полудня от Нетаниягу поступило сообщение, что колонна приближается. В бинокле отчетливо просматривался белый «лендровер» с вооруженными ливанскими солдатами, за которыми следовали «импала» и «остин». Барак тут же передал бронетранспортерам команду приготовиться к пересечению гостиницы, а Нетаниягу начать операцию.

Бронетранспортер стремительно пересек шоссе, рванулся к колонне машин и замер в нескольких метрах от белого «лендровера». Все произошло настолько быстро, что патруль, охранявший машины с сирийскими офицерами, не сразу понял, что, собственно, происходит. А с израильского БТР последовал плотный автоматный огонь. Пятеро ливанских солдат были убиты на месте, один сирийский офицер получил ранение.

На фоне перестрелки оказался почти незамеченным рывок Узи Даяна, устремившегося к белой «импале». Рванув на себя дверцу автомобиля, он по-английски приказал сирийцам поднять руки. Один из офицеров потянулся к оружию, но Даян тут же выпустил в воздух предупредительную очередь.

— Не нужно крови! — закричал на английском один из офицеров, поднимая руки.

Его примеру последовали еще три офицера. Двое же пытались бежать. Одного настиг и связал Нетаниягу. Как выяснилось впоследствии, схваченным оказался наиболее высокопоставленный сирийский офицер. Другому, несмотря на преследование, удалось скрыться. Возглавлявший колонну белый «лендровер» и еще одна ливанская машина сумели вырваться из кольца израильтян и укрылись в ближайшей деревне. Спецназовцы ринулись в погоню, однако обнаружить беглецов не смогли.

Даян сел за руль «импалы», где находились пять связанных по рукам и ногам сирийских офицеров, и повел ее на израильскую территорию. Когда машина пересекла границу, ее встречали начальник генштаба, командующий Северным военным округом и командир «Сайерет Маткаль».

— Надеюсь, — сказал Элазар Бараку, — сегодняшняя операция исправила ту ошибку, которую мы допустили в двух предыдущих. Сейчас Сирии не остается ничего другого, как освободить наших летчиков. Ведь у нас в руках пять их высокопоставленных офицеров. Один из них — генерал, двое полковники из военной разведки и ВВС…

После успешно проведенной операции вопрос об обмене пленными решался уже политиками и дипломатами. На специальном заседании правительства было принято решение сохранить в тайне характер и результаты операции, дабы не наносить удар по престижу Сирии. Это могло помешать освобождению израильских военнопленных.

В ту же ночь через американцев в Дамаск была передана секретная информация: «У нас в руках 5 ваших офицеров. Мы готовы не предавать огласке сообщение об операции наших „коммандос“, если вы дадите согласие на обмен пленными. Мы готовы освободить ваших офицеров уже завтра утром, но при условии, что вы также выпустите наших летчиков».

На рассвете пришел ответ из Дамаска: «Готовы к немедленному обмену пленными».

Премьер-министр Голда Меир, которая была удивлена столь стремительной реакцией сирийцев, решила изменить условия переговоров. Она добавила еще один пункт: сирийские офицеры будут обменены не только на израильских летчиков, томящихся в Сирии, но и на их коллег, захваченных египтянами в период «войны на истощение». Глава правительства рассчитывала, что близкие отношения между сирийским и египетским президентами будут гарантией «тройной» сделки.

Египет наотрез отказался участвовать в такого рода обмене даже в ответ на освобождение десятков египетских пленных. В итоге правительство Израиля вынуждено было отказаться от тройного обмена и сосредоточиться на сирийском направлении, где пять офицеров должны были быть обменены на трех пилотов израильских ВВС.

Однако теперь стала медлить Сирия. В Дамаске понимали, что пленные сирийские офицеры были основательно допрошены израильскими спецслужбами, и уже не торопились заключать сделку. Переговоры приняли затяжной характер.

Только спустя восемь месяцев после проведения операции «Аргаз-3» израильские пленные летчики вернулись домой…

То секретное совещание, состоявшееся в начале февраля 1973 года, проводил Эхуд Барак — командир «Сайерет маткаль». Он внимательно оглядел приглашенных и неожиданно улыбнулся, словно только что вспомнил о чем-то приятном и в то же время неожиданном.

Потом, не говоря ни слова, извлек из портфеля коричневый конверт, вытащил из него три черно-белые фотографии и прикрепил их к своей груди. Он, казалось, получал удовольствие, наблюдая за озадаченными лицами своих подчиненных. Потом ткнул пальцем в одну из фотографий и негромко произнес:

— Кто не знаком с этим господином лично, прошу познакомиться: Мухаммад Абу-Юсеф Наджар, лидер и идейный вдохновитель «Черного сентября». А это, — Барак указал на другую фотографию, — Камаль Аднан, ответственный за проведение всех специальных операций ФАТХа и по совместительству — куратор всех террористических актов на территории Израиля. Ну и третий герой этой «картинной галереи» — Камаль Насер, пресс— секретарь Ясира Арафата.

Спецназовцы, затаив дыхание, слушали своего начальника. Он тем временем разложил на столе крупномасштабную карту Бейрута и, используя в качестве мини-указки обычную шариковую ручку, продолжал:

— Два Камаля — Аднан и Насер — живут в этом доме, соответственно на втором и четвертом этаже. Неподалеку от них расположена квартира Абу-Юсефа…

Руководители спецназовских подразделений были опытными профессионалами и сразу же поняли истинную цель оперативного совещания: готовилась акция возмездия в Бейруте. Барак оторвался от карты и поднял глаза на своих офицеров:

— Таким образом, у нас есть вся необходимая информация, добытая «Моссадом», точное описание района… А теперь скажите мне: мы можем до них добраться?

Каждый из офицеров стал предлагать свои идеи и рекомендации, связанные с предстоящей операцией. Барак внимательно выслушивал всех, делая одному ему понятные пометки на листке блокнота. Когда перешли к обсуждению вариантов доставки к месту операции диверсионной группы, и один из офицеров предложил идею высадиться с вертолетов, Барак резко возразил:

— Нет, вертолеты не подходят!

— Почему?

— Слишком много шума, — коротко пояснил Барак. — И этот шум может сыграть против нас.

Я предлагаю действовать тихо…

— Морем? — спросил кто-то.

— Да, — кивнул Барак. — Морем. Как обычные туристы. Эту операцию мы будем проводить совместно с внешней разведкой. Ребята из «Моссада» прибудут туда чуть раньше, чтобы обеспечить нас машинами…

По ходу совещания он сообщил офицерам, что по его просьбе специально для операции в Бейруте готовится облегченная модель автомата «узи» с глушителем.

Активная подготовка к этой операции началась сразу же после того, как в Израиль поступила информация о том, что лидеры палестинских террористов, среди которых были и убийцы израильских спортсменов в Мюнхене, проживают на северо-западе Берйута, в престижном районе Рамлат аль-Бейда. «Моссад», выполнявший основную аналитическую и разведывательную подготовку к операции, пришел в итоге к неутешительному выводу, что риск акции возмездия слишком велик, а шансы на успех соответственно минимальны. Именно тогда генерал Кути Адам, откомандированный на период подготовки операции в распоряжение «Моссада», порекомендовал тогдашнему шефу израильской внешней разведки Цви Замиру использовать подразделение спецназа.

— Не исключено, — заметил Адам в беседе с Замиром, — что у ребят Эхуда больше шансов, чем у твоей агентуры…

Барак был вызван на встречу с руководителем «Моссада». Вместе с ним на встрече присутствовал также Амнон Биран, спецназовский эксперт по планированию секретных операций. Замир ознакомил «коммандос» с полученной информацией и нахмурил седые брови. Картина и в самом деле вырисовывалась безрадостная. Дома, в которых жили лидеры террористов, находились под неусыпной охраной вооруженных людей из «Черного сентября» и с наступлением сумерек освещались специальными прожекторами. Пробраться в этот район незамеченными не представлялось возможным даже теоритически.

Внимательно выслушав Замира, Барак помолчал несколько минут, после чего сказал:

— Здесь есть над чем подумать… В любом случае, чтобы успешно провести такую операцию, я должен получить дополнительную информацию об охранниках, внутреннем расположении домов. Необходимы также данные о точном количестве полицейских и армейских нарядов, контролирующих этот район. И самое главное — мне необходимо знать, в какое именно время суток террористы бывают дома.

Замир молча кивнул и распрощался со спецназовцами. А через три недели агенты «Моссада» добыли информацию, которую просил Барак. И только после этого он коротко доложил Кути Адаму: «Если ваши планы относительно „Черного сентября“ не изменились, то, полагаю, операцию в Бейруте провести можно…»

Когда эта информация легла на стол тогдашнего министра обороны Моше Даяна, он, сразу же после совещания с начальником генштаба, решил расширить рамки диверсионного рейда спецназовцев, превратив его на втором этапе в широкомасштабную атаку на бейрутские базы палестинских террористов. Даян не сомневался, что глава правительства Голда Меир санкционирует любую акцию, нацеленную на ликвидацию террористов, повинных в кровавом мюнхенском расстреле. Он, естественно, знал, что за несколько месяцев до описываемых событий премьер-министр отдала личное распоряжение шефу «Моссада» любыми средствами отыскать убийц из «Черного сентября» и ликвидировать их всех до единого.

В своих расчетах Даян, как всегда, не ошибся. Стоило только Голде услышать, что одной из целей операции в Бейруте является уничтожение первого заместителя Ясира Арафата — Абу Юсефа, лично спланировавшего нападение на израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене, как она сразу дала согласие.

Как и «Моссад», министр обороны полностью поддерживал кандидатуру руководителя операции — командира «Сайерет маткал» Эхуда Барака.

— Я думаю, его парням она вполне по силам, — сказал Даян начальнику генштаба Давиду Элазару.

Прошел месяц, однако Барак, знавший, что тайный рейд спецназовцев в Бейрут утвержден, так и не получил никаких распоряжений. Его это и удивляло, и настораживало. Он просто не мог знать, что в течение всего месяца Даян и Элазар просчитывали возможности расширения спецназовского рейда и превращения его в крупномасштабный удар по другим «целям». В первую очередь, имелась в виду ликвидация руководителей организации Народный фронт освобождения Палестины, штаб которой находился неподалеку от лагеря палестинских беженцев Сабра на юге Бейрута, в районе Вади Шуба.

Эту часть операции Даян возложил на командира батальона НАХАЛа подполковника Амнона Липкина-Шахака.

Время шло, и операция все больше и больше усложнялась. Поскольку новых распоряжений командиру спецназа больше не поступало, Барак решил вместе с женой отдохнуть в Эйлате. Однако не прошло и двух дней, как на его имя пришло распоряжение срочно явиться в тель-авивскую канцелярию начальника генштаба.

Там Барака ждал Давид Элазар, его заместитель генерал Йона Эфрат по прозвищу «Талик», а также Шакед (армейское прозвище — «Мано»). Последний, едва поздоровавшись, начал излагать свой план проведения операции по физическому устранению лидеров «Черного сентября». По замыслу «Мано», главную задачу должны были выполнить спецназовцы Барака, которых, в свою очередь, будут прикрывать с моря и суши полтора десятка небольших мобильных групп израильских десантников.

— Что скажешь о плане? — спросил Элазар, с самого начала не сводивший глаз с Барака.

— А не много ли народу там будет?

— Что ты имеешь в виду?

— Думаю задание можно выполнить иным путем, — пояснил Барак. — Главное — внезапность и нечто такое, что могло бы ошеломить террористов. Операция должна длиться считанные минуты. А в самой группе должно быть не больше пятнадцати парней.

— Когда ты сможешь представить свой план? — спросил Элазар.

— Если отпустите меня прямо сейчас, то завтра.

— Только учти! — начальник генштаба поднял указательный палец. — Тебе дается право самому выбрать время начала операции и момент атаки.

Наутро план операции лежал на столе Элазара. А еще через час он, приехав к министру обороны вместе с Бараком и Шакедом, представил Даяну план операции и полную развединформацию о концентрации террористических групп и крупных подразделений регулярной ливанской армии и пограничников в районе ее проведения.

— И в этих условиях ты считаешь проведение операции реальным? — спросил министр.

— Мы сделаем все возможное, — коротко ответил Барак.

На этом же совещании запланированная операция получила кодовое название «Весна молодости», которое тут же было внесено в компьютер отдела тайных операций при генштабе ЦАХАЛа.

Бараку название понравилось.

Министр обороны разрешил начальнику генштаба в течение одной ночи нанести атакующие удары по всем целям террористов в Бейруте. Главная цель — штаб организации Народный фронт освобождения Палестины, расположенный в самом центре ливанской столицы. По замыслу генштаба, массированный удар должен был отвлечь ливанские силы безопасности и армию, что позволило бы «коммандос» без особых помех накрыть свою цель.

— Согласие главы правительства получено? — спросил Барак.

— Пока нет, — коротко ответил Даян.

— А она даст разрешение?

— Голда разрешит, — кивнул министр обороны. — Она уже давно ждет такой операции.

Короче, с ней проблем не будет…

Лишь один момент предстоящей акции вызвал спор: каким образом спецназовцы, не привлекая излишнего внимания, доберутся от берега моря к цели. И тогда один из лучших офицеров спецназа Муки Бецер предложил разбить группу «коммандос» на влюбленные парочки. Мужчины высокого роста должны были исполнять роль «ухажеров», а более низкие — женщин.

— У Эхуда лицо юноши, — не без юмора комментировал Бецер. — Именно поэтому он прекрасно подойдет на роль девушки — брюнетки с рыжим отливом…

После совещания у Даяна подразделение Барака приступило к завершающему этапу подготовки. Нужно было раздобыть парики соответствующего цвета. Участники операции по одному являлись в магазин женской одежды на тель-авивской улице Алленби, где покупали «подарки любимым девушкам» — в основном синие жакеты неимоверно больших размеров. Покупка «одежды для великанш» также была идеей Бецера: таким образом, под жакет можно было спрятать побольше ручных гранат и запасных обойм для автоматов.

После долгих колебаний было также решено использовать в операции оригинальные «узи», а не их облегченный мини-вариант, который все еще находился в стадии доработки, и в решающий момент мог подвести «коммандос». Кроме того, каждый из членов группы Барака имел при себе небольшой чемоданчик (про себя спецназовцы называли его «Джймс Бонд»), в котором свободно умещались автоматы для более дальней стрельбы, а также несколько взрывных устройств весом по 250 граммов каждое.

Уже после операции в лондонской газете «Санди таймс» было опубликовано журналистское расследование, согласно которому 1-го апреля 1973 года в отеле «Сандс», расположенном на побережье Бейрута, поселились два иностранных туриста. Один из них предъявил документы на имя бельгийского бизнесмена Жильбера Римбода, прибывшего в ливанскую столицу из Франкфурта-на-Майне рейсовым самолетом авиакомпании «Люфтганза». Второй иностранец по имени Дитер Альтнуцер прилетел в Бейрут тем же рейсом и предъявил на таможенном контроле в аэропорту паспорт гражданина ФРГ.

А спустя еще пять дней в этом же отеле остановились еще три туриста: Эндрю Виджвэй, элегантный аристократ, Шарль Босар и Джордж Эльдар. Все трое прибыли в Бейрут рейсом авиакомпании «Бритиш эрвейз» из Лондона.

Тем же вечером в бейрутском отеле «Атлантик», расположенном в непосредственной близости от домов лидеров «Черного сентября», появился новый постоялец — англичанин по имени Эндрю Мейси. Служащие отеля запомнили непосредственную манеру общения англичанина и его бесконечные расспросы о злачных местах Бейрута, где иностранец может как следует развлечься. Сообщив также, что является страстным любителем плавания, Мейси поинтересовался у администратора температурой воды на средиземноморском побережье и высотой волн.

Согласно журналистскому расследованию, Эндрю Мейси и был руководителем оперативной группы «Моссада», прибывшей в Бейрут за несколько дней до начала операции «Весна молодости». Но никому так и не удалось увидеть эту шестерку вместе…

Утром 10-го апреля начальник генштаба Давид Элазар провожал группу Барака в ангаре подразделения морских десантников, неподалеку от Хайфы. Для последнего инструктажа участники операции собрались у причала, где их уже поджидали торпедные катера. Элазар внимательно осмотрел каждого из «коммандос», сказал несколько слов о чрезвычайно важности предстоящего задания для страны, о необходимости быть предельно осторожными, после чего сделал паузу и негромко произнес:

— Убейте этих подонков, и возвращайтесь домой с миром!

Командовал операцией бригадный генерал Шакед. По его приказу девять катеров вышли из хайфской акватории и взяли курс на запад. К вечеру торпедные катера примкнули к соединению боевых кораблей израильского ВМФ, а глубокой ночью взяли курс на Бейрут…

На подходе к цели отряд разделился. Торпедные катера «Херев», «Эйлат» и «Машгев», на борту которых находились основные силы спецназа, повернули в сторону бейрутского Побережья голубей, а группы морских «коммандос» остались на месте и начали готовиться к высадке на резиновых лодках.

Примерно около полуночи семь легковых автомобилей, арендованные агентами «Моссада», были припаркованы в разбросанных друг от друга точках Побережья голубей. Тщательно замаскированный моссадовец подал с берега условный знак: машины на месте. Перед этим люди этой секретной службы еще раз проверили обстановку на улице Верден, где жили лидеры Народного фронта. И хотя на первый взгляд ничего не вызывало подозрений, моссадовцы интуитивно чувствовали: что-то изменилось. Припарковав машины на набережной, они обратили внимание на интенсивные передвижения пограничных подразделений ливанской армии.

Группа спецназовцев, бесшумно плывшая к берегу на резиновых лодках, состояла из десяти человек. Каждый из них имел конкретное задание. Три взятых напрокат машины ждали группу Барака, еще четыре — группу Липкина-Шахака. Водителями были агенты «Моссада».

Выйдя незамеченным на берег, Барак огляделся, не заметил вокруг ничего подозрительного и быстро сел рядом с водителем в первую машину марки «Бьюик скайларк». За ним последовали еще четыре спецназовца. Медленно, чтобы не вызвать подозрений, «бьюик» тронулся в путь. За ним на некотором расстоянии двигались две другие машины с израильскими «коммандос».

Тем временем, сидевший за рулем «бьюика» командир группы «Моссада» вполголоса говорил Бараку:

— Только что был на месте, неподалеку от цели. Что-то меня волнует…

— Что?

— Уж очень много полицейских машин.

— Обычно их меньше?

— Намного. Знаешь полицейский участок, который в 200 метрах от цели?

— Да.

— Сегодня там с утра маячит какой-то тип в форме. Прямо у входа на улицу. Поэтому остановимся не как предполагали, а в метрах ста от него. Сам понимаешь, это уже изменение в плане. Так что, решать тебе…

Барак молча кусал губы. По инструкции он был обязан срочно связаться со штабом операции и сообщить об изменениях в обстановке.

— Продолжаем двигаться! — сказал Барак.

Машины въехали в респектабельный бейрутский район Суан. Спецназовцы были откровенно поражены огромным количеством сверкающих дорогих машин, толпами нарядно одетых людей на улицах, царящей вокруг атмосферой праздности и беззаботности, что сразу же подняло настроение «коммандос».

— А вот и они! — негромко произнес мосадовец и показал Бараку на полицейскую машину впереди, примерно в трехстах метрах.

Полицейских было несколько. Вооруженные карабинами, они внимательно проверяли проезжающие машины.

— По ходу есть боковая улица? — спросил Барак.

— Нет, — ответил моссадовец.

Стоя на светофоре, они получили несколько секунд, чтобы принять решение. Либо разворачиваться, либо ехать по направлению к полицейскому патрулю…

Свет переключился на желтый. Моссадовец выразительно посмотрел на Барака.

— Едем! — не поворачиваясь, коротко бросил командир спецназа. — Все будет в порядке…

Полицейский с карабином, увидев в американской машине размалеванных смеющихся девиц в компании с молодыми людьми, равнодушно отвернулся…

Выехав на улицу Верден, «бьюик» притормозил у одного из домов. Первым из машины вышел Муки Бецер и, как истинный джентльмен, распахнул переднюю дверь, чтобы помочь своей «даме». Барак, кокетливо поправив на голове черный с рыжеватым отливом парик, принял протянутую руку, легко выпрыгнул из «Бьюика» и лукаво улыбнулся своему «кавалеру».

— Пойдем дорогая! — по-английски произнес Бецер и обнял Барака за плечи. — Этот город так напоминает мне Париж!

Двинувшись вперед по улице Верден, спецназовцы продолжали разыгрывать в меру загулявших иностранных туристов, когда увидели двигавшихся навстречу двух вооруженных полицейских.

— Идем, как шли, не сворачивая, — шепнул Бецер Бараку. — Они должны уступить нам дорогу.

Полицейские действительно расступились, пропуская иностранцев. Один из них, слегка задев Бецера плечом, даже извинился.

Через несколько минут они подошли к стеклянной двери дома, в котором жил «клиент» Бецера. Ярко освещенный вестибюль был пуст, охраны не было, а дверь — не заперта изнутри. Оставив Барака у входа, Бецер токнул дверь, непринужденно пересек холл и стал подниматься по лестнице. Спустя несколько секунд остальные члены группы последовали за ним. В месте с Бараком у входа в дом оставался только Амирам Левин в парике платиновой блондинки, изображавший подружку брюнетки.

В этот момент из красного «Дофина», припаркованного у противоположного тротуара, вышел молодой парень в коричневом кожаном плаще и стал переходить улицу. Краем глаза Барак увидел, что он достает пистолет, и понял: это и есть телохранитель, по какой-то причине покинувший свой пост в вестибюле. Барак дал знак Левину приготовиться. Когда телохранитель приблизился, две «женщины», деловито расстегнув жакеты, вытащили оружие и открыли по нему прицельный огонь.

Получив в грудь две пули, охранник, истекая кровью, рванулся к своей машине. Вслед ему раздалось еще несколько выстрелов. Каким-то образом палестинцу удалось пересечь улицу и залечь за каменным парапетом. Шальная пуля «коммандос» привела к замыканию сирены на одном из припаркованных автомобилей. И в ту же секунду улица и все прилегающие кварталы огласились истошным воем противоугонной системы. Часы показывали 1-29.

Звук сирены сразу же лишил операцию эффекта неожиданности. Барак понял, что с этой секунды следует действовать молниеносно и предельно осторожно. Оставив Левина у входа, он ринулся в вестибюль, чтобы присоединиться к ребятам, и занял позицию на лестничной площадке между двумя квартирами террористов. Тем временем Муки Бецер, перепрыгивая через три ступеньки, летел наверх. За ним следовали Лони, Йони Нетаниягу и Цвика Л. Крадучись, они подошли к двери Абу-Юсефа и подали Бараку условный знак — три сигнала по прибору связи.

Последовавшие несколько секунд показались Бецеру вечностью, пока он, наконец, не услышал пять ответных сигналов — знак командира, что можно начинать операцию. Подложив под дверь миниатюрное устройство, Бецер махнул товарищам, чтобы они отошли, и нажал на кнопку дистанционного пульта…

По информации, которой располагали спецназовцы, Абу-Юсеф должен был находиться в гостиной, расположенной в левом крыле квартиры. Но сила взрыва, судя по всему, привела палестинца в шоковое состояние. В одной пижаме он выскочил на шум и, увидев в проеме двери несколько человек, сразу же понял, кто его «гости».

Не давая палестинцу опомниться, Йони Нетаниягу выстрелил в Абу-Юсефа с близкого расстояния. Палестинец дернулся и инстинктивно попытался дотянуться до стоявшего за спиной письменного стола, в ящике которого лежал пистолет. В этот момент в гостиную ворвалась жена Абу-Юсефа. Сразу же поняв, что происходит, он, по волчьи оскалив зубы, кинулась на Йони, и тут же получила пулю в плечо. Истекающий кровью Абу-Юсеф что-то крикнул и упал на ковер.

Протяжный звук автосирены и выстрелы были услышаны в участке ливанской жандармерии, расположенном в 200 метрах от места событий. Дежурный офицер, знавший, что в доме неподалеку живут лидеры ФАТХа, тут же отправил туда шестерых полицейских на «Лендровере».

Увидев приближающийся джип, стоявшие у входа в дом на прикрытии Амирам Левин, Дов Бар и спустившийся к этому времени Барак, открыли по машине огонь. Через секунду к спецназовцам присоединился и доктор Шмуэль Кац, также участвовавший в операции.

«Лендровер» свернул с мостовой и врезался в стоявшую у обочине машину. Ливанские полицейские настолько растерялись, что не сразу открыли огонь.

В этот момент к операции подключились еще две группы спецназовцев. Группа Нахмани устремилась на второй этаж к квартире Камаля Аднана. Выломав дверь и ворвавшись в квартиру, Нахман увидел Аднана с пистолетом. Выпустив несколько пуль, палестинец кинулся к окну, но тут же рухнул после точного выстрела Нахмани.

В это же самое время Камаль Насер сидел за письменным столом в своей квартире на четвертом этаже этого же дома и работал над текстом речи, с которой собирался выступить через два дня на совете ФАТХа. Цвика, самый молодой в отряде Барака, сразу узнал палестинца и дважды выстрелил в упор.

На улице ситуация накалялась. На звуки перестрелки прибыл еще один патрульный джип с ливанскими полицейскими и тут же был встречен шквальным огнем спецназовцев.

В этот момент вниз спустились остальные участники операции. И тут же — строго по плану — у подъезда притормозили взятые напрокат автомобили, за рулем которых сидели агенты «Моссада». Спецназовцы впрыгнули в машины и почти сразу же увидели, как к дому приближается третий по счету «Лендровер», набитый полицейскими.

Барак приказал группе не задерживаться и ехать в порт. На месте осталась только одна машина. Вместе с Муки Бецером, Йони Нетаниягу и еще одним членом группы Барак выскочил из машины и открыл огонь по приближавшемуся джипу. «Лендровер» замедлил ход и остановился. В ту же секунду Бецер швырнул в сторону джипа гранату, после чего, не теряя ни секунды, спецназовцы сели в машину и устремились вперед к набережной Бейрута.

Добравшись до места сбора группы, Барак доложил командованию о том, что задание выполнено без потерь. Шакед, принявший рапорт Барака, облегченно вздохнул и дал команду начинать второй этап бейрутской операции.

В 1-34 ночи, спустя четыре минуты после ликвидации лидеров ФАТХа, группа морских пехотинцев во главе с Амноном Липкиным-Шахаком вплотную подошла к жилому дому, в котором располагался штаб организации Народный фронт освобождения Палестины. В передовом отряде, помимо самого командира, были еще три бойца. Вооруженные пистолетами с глушителями морские десантники, одетые в джинсы и цветные тенниски, получив команду Шакеда, направились к дому, но тут произошло непредвиденное: шедшие впереди Авида и Хагай внезапно натолкнулись на двух палестинцев из охраны штаба.

Мгновенно сориентировавшись, охранники практически в упор открыли огонь из автоматов. Авида был убит на месте, Хагай получил тяжелое ранение и вскоре скончался. Звуки выстрелов подняли на ноги многочисленную охрану штаба. По израильтянам был открыт шквальный огонь из автоматического оружия.

Понимая, что план операции, рассчитанный на внезапную атаку, срывается, Липкин— Шахак перешел на резервный вариант. К опорным столбам, на которых располагалось здание, был прикреплен мощный заряд взрывчатки. Прошло еще несколько секунд, и Бейрут буквально содрогнулся от взрыва колоссальной силы. Командный пункт террористов, а вместе с ним и несколько десятков боевиков, находившихся в здании штаба, были уничтожены.

Сразу же после завершения задания морские десантники стремительно отошли к побережью. Там их ждали спецназовцы Барака…

Воскресный день 27-го июня 1976 года выдался необычайно жарким для начала лета. И пассажиры рейса 139 авиакомпании «Эйр-Франс», вылетавшего из тель-авивского аэропорта Бен-Гурион в Париж через Афины, уже предвкушали, как через несколько часов будут блаженствовать в прохладной тени знаменитых парижских каштанов…

Точно по расписанию, в 8-59, аэробус поднялся в воздух, а в 11-30 произвел промежуточную посадку в афинском аэропорту, где самолет покинули 38 пассажиров. К оставшимся 58, летевшим до Парижа, должны были присоединиться еще несколько десятков человек, купивших билеты в греческой столице. Среди них было четверо пассажиров, прибывших в Афины рейсовым самолетом авиакомпании «Сингапур эрлайнз» из Бахрейна: молодая пара, имевшая при себе паспорта граждан ФРГ, а также двое мужчин с кувейтскими паспортами. Впоследствии выяснилось, что документы четверки были фальшивыми…

В Афинах в этот день безопасность практически не обеспечивал никто: происходила забастовка наземного персонала. Стоит ли удивляться тому, что четверо иностранцев совершенно беспрепятственно прошли таможенный контроль в афинском аэропорту. Скучающая служащая мельком взглянула на предъявленные билеты и, одарив пассажиров дежурной улыбкой, пожелала всем четверым приятного полета. У нее даже мысли возникнуть не могло, что в пластиковых пакетах с эмблемой афинского «Дюти-фри» лежали автоматы, пистолеты, ручные гранаты и несколько упаковок с пластиковой взрывчаткой.

Двое немецких террористов, изображавших влюбленную парочку, устроились в первом ряду бизнес-класса, а «кувейтцы» заняли свои места в салоне для туристов.

Террористы действовали четко и слаженно, по заранее разработанному плану. В 12-35, выхватив из пакетов оружие, немцы ворвались в кабину пилотов, два других террориста, наставив автоматы на пассажиров, взяли под контроль салон.

Руководителем группы был немец по имени Вильфред База. Приставив пистолет к затылку командира авиалайнера, он приказал сообщить пассажирам по внешней связи на английском языке, что самолет захвачен террористами из сектора Газа, которые принадлежат к группировке «Че Гевара». Подруга Базы держала в этот момент под прицелом второго пилота.

Тем временем палестинцы, не выпуская из рук автоматы, стали собирать у пассажиров паспорта. Они с ужасом наблюдали за всем происходящим, пытаясь понять, чего добиваются террористы, какова цель захвата.

Между тем, палестинцы согнали женщин и детей в первый салон аэробуса — впоследствии, во внутренних переговорах, бандиты называли эту группу пассажиров «Освобожденной Хайфой». Затем всем пассажирам-мужчинам было приказано собраться в хвостовом отсеке самолета.

Когда палестинцы сообщили Вильфреду по внутренней связи, что «сортировка» пассажиров закончена, немец развернул перед командиром аэробуса карту и ткнул пальцем в конечный пункт следования — аэропорт Энтеббе в Уганде.

Спустя полтора часа после захвата лайнер совершил посадку в ливийском аэропорту Бенгази. Здесь к террористам присоединились три их товарища. Из самолета было выпущено несколько пассажиров.

По прибытии в Уганду пассажиры были размещены в здании аэропорта. Утром в Энтеббе прибыл угандийский президент Иди Амин Дада, не скрывавший своих симпатий к террористам.

В генеральном штабе ЦАХАЛа уже знали о пиратском захвате аэробуса. В течение получаса здесь собралась группа высокопоставленных офицеров во главе с полковником Эхудом Бараком, занимавшим в тот момент пост начальника оперативного отдела военной разведки. Командующий войсками резерва Кути Адам, временно замещавший на посту начальника генштаба Моту Гура, приказал Бараку взять под свой личный контроль ситуацию с угнанным самолетом.

Адам сидел над картой аэропорта Энтеббе, когда в кабинете раздался звонок — вернувшийся с заседания правительства начальник генштаба звал его к себе. Войдя в кабинет, он увидел сгорбленную спину Гура, стоявшего перед гигантским глобусом.

— Ну, Кути, что можно сделать в Энтеббе? Предложения есть?

— Никаких конкретных предложений пока нет…

— Глава правительства Ицхак Рабин спросил меня только об одном: есть ли возможность спасти заложников с помощью десантной операции… — Гур внимательно посмотрел на генерала. — И я ответил, что, с моей точки зрения, такая возможность есть. Следовательно, нам надо ее проверить…

— Скажи, Мота, — угрюмо спросил Адам, — когда ты разглядывал глобус, ты обратил внимание, где именно находится эта чертова Уганда?

— Не сразу, — ответил Гур. — Но, что самое скверное, я не увидел на глобусе пути к освобождению наших людей…

Гур подошел к селектору и вызвал Барака, кабинет которого находился этажом выше.

Через минуту тот уже был у начальника генштаба.

— До завтрашнего утра я хочу знать, что можно сделать, — коротко приказал Гур. — Вызови всех, кого сочтешь нужным, и сделай все, что следует. К утру мне не нужны вопросы, я хочу иметь только ответы…

Барак срочно вызвал в свой кабинет Муки Бецера, Амирама Левина и Габи Зоара. Это была группа планирования операций. Тут же позвонил главнокомандующий израильскими ВВС генерал Бени Пелед, который сообщил, что ВВС полностью в его распоряжении.

— У нас есть пилоты, которые уже летали в Энтеббе, — добавил Пелед. — И знают тамошнее поле и аэропорт, как свои пять пальцев…

Тем временем в штаб планирования операции стекались все новые и новые сведения. Бецер, работавший в свое время в Уганде, считал, что боевая мощь подразделений Иди Амина не представляет собой сколько-нибудь серьезной проблемы и сделать в Энтеббе можно намного больше, чем это кажется на первый взгляд.

Между тем, по каналам «Моссада» поступила информация о том, что сам аэропорт Энтеббе, а также все подступы к нему контролирует местный батальон службы безопасности. Одним словом, уже к рассвету в штабе планирования созрело четыре-пять вариантов операции по спасению заложников. Среди них, в частности, была идея парашютного и морского десанта в районе озера Виктория, расположенного неподалеку от аэропорта. Десантники, используя старый аэропортовский терминал, должны были зайти в тыл охраны и стремительным штурмом освободить заложников. Было еще несколько вариантов…

Однако к утру участники совещания пришли к единому выводу: необходимо высадиться в Энтеббе внезапно, свалиться на террористов и местные подразделения как снег на голову, чтобы предотвратить убийство заложников. В основе этого плана лежала нестандартная идея Бецера: осуществить в Энтеббе посадку рейсового самолета какой-нибудь зарубежной авиакомпании, незаметно выгрузить из трюма самолета черный «мерседес» — точную копию личного автомобиля президента Уганды, проехать на этой машине к зданию аэропорта и, используя элемент внезапности, перестрелять террористов и освободить захваченных пассажиров.

Для выполнения этой операции участники совещания рекомендовали в качестве основного исполнителя подразделение «Сайерет Маткаль»…

В семь утра все варианты были представлены на рассмотрение начальника генштаба. Выслушав мнения, Гур приказал разрабатывать два варианта: десант спецназовцев и замаскированная под рейсовую посадка самолета с двумя-тремя машинами на борту.

Барак поручил командиру «командос» заняться подготовкой парашютного десанта, а Бецеру — самолетом, в который надо уместить две-три машины с оружием.

Сразу же после совещания у начальника генштаба все собрались в кабинете министра обороны Шимона Переса. Он меньше всего интересовался деталями предстоящей операции по освобождению заложников. Здесь он полностью доверял профессионалам. Однако Перес считал, что, помимо военной акции, необходимо провести «косвенную» дипломатическую операцию. То есть, попытаться войти в контакт с Иди Амином и достигнуть с ним определенного соглашения. С точки зрения министра обороны, следовало так построить эти переговоры, чтобы угандийский лидер не мешал проведению операции по освобождению заложников (о помощи президента Уганды израильским «коммандос» не могло быть и речи).

К исходу вторых суток после угона самолета в штаб подготовки операции поступила первая конкретная информация об угонщиках, источником которой были пассажиры, отпущенные террористами в ливийском аэропорту Бенгази. Израильская военная разведка располагала фактами о принадлежности двух немцев к леворадикальной организации «Бадер-Майнгоф», известной своими тесными связями с палестинскими террористическими организациями.

На третий день была получена тревожная информация: террористы отпустили всех пассажиров аэробуса, кроме израильтян. И буквально спустя час на радиосвязь вышел Вильфред База, передавший в эфир ультиматум. В нем содержалось требование к Израилю и Германии освободить из тюрем несколько десятков палестинских и немецких террористов. Правительство Франции должно заплатить за возврат аэробуса пять миллионов долларов.

— Скверные новости! — прокомментировал это сообщение Мота Гур.

Впрочем, в штабе по подготовке операции «Энтеббе» даже в скверных новостях вылавливали крупицы полезной информации. Барак и члены штаба планирования считали поступившие известия не такими уж и плохими. Во-первых, число заложников в помещении аэропорта сокращалось с двухсот до ста. Во-вторых, израильтяне прекрасно понимали, что не позднее чем через двенадцать часов они смогут получить от освобожденных заложников ценную информацию о внутренней планировке старого терминала аэропорта, о числе солдат сил безопасности, о дислокации террористов…

В Париж, куда были доставлены из Уганды освобожденные пассажиры аэробуса, для встречи с ними срочно вылетели генерал запаса Рехавам Зеэви (он представлял канцелярию главы правительства) и Амирам Левин (член группы Барака, непосредственно занимавшийся планированием операции по освобождению израильских пассажиров).

Домой, в Тель-Авив, Левин привез информацию, в корне изменившую план подготовки десанта. Выяснилось, что уже в Энтеббе к группе База присоединилось несколько террористов, что местная служба безопасности активно сотрудничает с бандитами и даже участвует в охране пассажиров, что зал ожидания и старый аэропортовский терминал находятся под контролем террористов, в то время, как новое здание аэропорта не контролируется ни местной службой безопасности, ни террористами.

После того, как информация, привезенная Левином из Парижа, была тщательно проанализирована, стало ясно, что участникам операции будут противостоять не только получившие подкрепление террористы, но и, вполне возможно, стянутые в район аэропорта части угандийской армии. А это резко меняло сам подход к операции — теперь, в свете новых обстоятельств, небольшой мобильный отряд израильских «коммандос» нуждался в серьезном подкреплении…

Когда стало ясно, что силами одного спецназа ограничиться не удастся и потребуется участие дополнительных подразделений, генерал Адам вызвал к себе Дана Шомрона, командира элитного подразделения пехотных и парашютных войск, и приказал ему доработать план операции с учетом подключения его подразделений. Кроме того, начальник генштаба назначил Шомрона руководителем операции, чему последний был очень рад. Его заместителем был назначен Барак.

Спустя сутки Шомрон представил план начальнику генштаба и министру обороны…

В доработанном виде план предусматривал следующее «разделение обязанностей». Подразделение спецназа будет задействовано в освобождении заложников, которые содержались в старом терминале аэропорта Энтеббе, а подразделение Шомрона возьмет на себя контроль за новым терминалом, а также ликвидацию возможного противодействия сил угандийской армии в районе аэропорта.

В тот момент подразделением спецназа командовал Йони Нетаниягу. Однако в первые сутки после захвата самолета он находился на боевых учениях в Синайской пустыне, и «коммандос» на совещаниях представлял его заместитель Муки Бецер. 30-го июня он вернулся с учений и сразу же подключился к подготовки акции по освобождению заложников.

Тем временем Шомрон определил подразделения, которые должны были вместе с «коммандос» принять участие в операции. В их число вошли десантники под командованием Матана Вильнаи, а также элитное подразделение «Голани» во главе с полковником Ури Саги-Айзенбергом.

— Утро пятницы 2-го июля началось с левой ноги, — вспоминал в беседе со мной Эхуд Барак. — Мой шеф, генерал Шломо Газит, вернувшийся из-за границы, попытался наложить «вето» на мое участие в такой операции. Он опасался, что я могу попасть в плен…

Мой собеседник пытался убедить своего начальника в том, что ему приходилось бывать в более сложных и опасных операциях, что речь идет о сотне человеческих жизней, что в Энтеббе нужны люди с большим опытом.

Но Газит так и не уступил…

Тогда Барак пошел к начальнику генштаба.

— Сейчас к тебе придет Шломо Газит, — сообщил он Гуру, — и попытается убедить тебя снять меня с операции.

— Пусть только попробует! — буркнул Гур. — Минуту назад я доложил премьер-министру, что Шомрон будет командовать операцией, а ты будешь его заместителем и, кроме того, возглавишь группу захвата терминала. Рабин остался доволен…

— Дела… — пробормотал Барак и сел. — Ты должен знать: Йони Нетаниягу воспримет это как личное оскорбление.

— Хорошо, возьми Йони на время операции своим заместителем.

— Я поговорю с ним, — кивнул Барак.

— Лучше пусть это сделает Шомрон. В конце концов, он командует операцией…

Нетаниягу назначили командовать группой захвата…

В пятницу после полудня Барак и Нетаниягу прибыли на базу «коммандос» и составили список участников предстоящей операции. Затем с отобранными солдатами провел инструктаж генерал Шомрон. В этот момент Барака позвали к телефону. Звонил Кути Адам:

— Немедленно явиться в штаб, в Тель-Авив!

— Шомрон сейчас проводит инструктаж, — попробовал возразить Барак. — Я не могу оставить часть…

— Оставь все и немедленно приезжай!

Единственное, о чем думал Барак по дороге в Тель-Авив, что в Энтеббе произошло самое ужасное и операция по спасению заложников уже не нужна. Но все обстояло иначе…

— Ты выбываешь из операции! — не терпящим возражений тоном произнес Адам. — Через два часа ты должен вылететь спецрейсом в Найроби, чтобы обеспечить там заправку нашего самолета горючим на обратный путь. На всякий случай нужно подготовить госпиталь, договориться с кенийцами, естественно, так, чтобы они ни о чем не догадались, и наладить связь между командирами самолетов и Израилем. Если операция в Энтеббе по какой-то причине сорвется, мы будем вынуждены действовать из Найроби.

Барак оторопел:

— Ты что, с ума сошел? — забыв о субординации, воскликнул он. — Неужели в Кению больше некого послать?

— Ты же понимаешь, что в Кении должен быть хоть один наш человек, знающий все детали предстоящей операции.

— Кути, ты делаешь ошибку! В Энтеббе нуждаются во мне!

— Я знаю, Эхуд, и очень сожалею, но это — приказ…

Во второй половине дня с взлетного поля аэропорта Бен-Гурион взмыл транспортный самолет «Боинг-707», в котором находились врачи, фельдшеры, передвижной госпиталь. Перед вылетом Барак договорился Гади Зоаром, сотрудником военной разведки и членом группы планирования операции, что сразу по прибытии в Кению он наладит с Центром устойчивую связь. Тут же условились о секретных кодах. Обозначением главы правительства Ицхака Рабина стал код «Тесть Авраамчика» (Авраам Бен-Арци, или Аврамеле, как его называли в семье, был зятем Рабина). Сама операция в Энтеббе называлась «Бар-мицва».

— Я летел в Кению с тяжелым сердцем, — говорил мне Эхуд Барак. — Впервые в жизни меня оставляли за пределами секретной операции, которую я сам подготовил и центром которой фактически был. Я летел и не переставая думал: «Ну как же такое могло случиться? Я лечу не в том самолете, в котором будут находиться мои бойцы?!..»

Между тем, в ночь на субботу прошла последняя репетиция перед операцией. Каждое подразделение отрабатывало свое задание, по возможности независимо от других.

Начальник генштаба генерал Гур хотел лично убедиться в том, что «Геркулесы С-130», известные в израильских ВВС под названием «Гиппо» (сокращенное от «гиппопотам») могут доставить в нужное место технику и войска и вернуться назад, совершив путь длиной в 4.000 километров, без посторонней навигационной помощи. Он сомневался, удастся ли самолетам пройти незамеченными весь путь до Энтеббе.

В эту ночь Гур пережил одно из самых сильных ощущений за всю свою долгую жизнь военного. В течение трех часов он сидел в огромной кабине четырехмоторного «Гиппо», в то время как самолет подвергался всесторонним испытаниям. «Геркулес» с начальником генштаба на борту летал над пустыней и над горами. Ему были продемонстрированы все причуды и качества машины. При этом демонстрация происходила в ночной темноте…

Несколько раз Гуру продемонстрировали вертикальное приземление, которое было скорее похоже на падение лифта. Расстояние, которое требовалось для приземления, не превышало 213 метров, что позволяло посадить «Геркулес» на внешней кромке аэродрома в Энтеббе неслышно для террористов.

Тем временем, в субботу утром в Найроби пришли фотопленки с изображением аэропорта в Уганде. Просмотрев отпечатанные фотографии, Барак понял, что у него есть ответ на вопрос, несколько суток не дававший уснуть премьер-министру Ицхаку Рабину: на пути между двумя терминалами аэропорта Энтеббе нет никаких препятствий. Барак тут же связался с начальником генерального штаба.

— Вещи, которые просил тесть Авраамчика, по дороге к тебе. Нет никаких препятствий.

Можно делать «бар-мицву»…

Суббота, 3-го июля, казалась обычным летним днем. Пляжи полны, дороги забиты транспортом. Немногочисленные участники операции — «коммандос», отобранные из бригады «Голани», парашютисты 35-й десантной бригады, участники антитеррористических отрядов, девушки-военнослужащие ВВС, обязанностью которых является уход в воздухе за раненными, — незаметными струйками стекались из киббуцов, Тель-Авива и Иерусалима к секретным местам сбора.

Заседание кабинета министров началось в 14-00. Глава правительства Ицхак Рабин казался очень встревоженным. Он сказал — или признался, — что если операция провалится и начнутся народные демонстрации, он как премьер-министр принимает на себя ответственность за все. С тяжелым сердцем он объявил, что одобрил план операции.

Обсуждение продолжалось. Рабин сказал, что не хочет вводить регламента для выступлений, чтобы не вынуждать никого к поспешным решениям. Это тоже определило атмосферу чреватого последствиями дня. Каждому министру хотелось поговорить на этом «историческом заседании», а время шло, и решение все еще не было принято.

Однако этот демократический принцип обсуждения, в конце концов, тоже сослужил свою службу. Время, в течение которого секретность операции могла быть случайно нарушена, было сведено к абсолютному минимуму.

Самолеты стартовали за 15 минут до того, как кабинет дал свое согласие. В воздух поднялись шесть самолетов: четыре «Геркулеса С-130» с «коммандос» и два «Боинга-707», один — штаб и центр связи, другой — летающий госпиталь.

«Гиппо» подлетали к Энтеббе, и вспышки молний ярко освещали их, как будто для того, чтобы показать всю их беззащитность.

Командир флагмана «Давид» был вне себя от радости. Командующий ВВС Бенни Пелед, находившийся в одном из «Боингов», назначил его командиром первого корабля, который приземлится в Энтеббе. «Давид» прислушался к приглушенному реву всех четырех двигателей своего «Геркулеса». Его экипаж сосредоточился на навигационном плане, разработанном так, чтобы позволить тяжело нагруженным машинам долететь до Энтеббе, приземлиться, переждать сумятицу возможного сражения, снова взлететь и исчезнуть.

На последнем отрезке пути до Энтеббе плохие атмосферные условия вызвали необходимость изменений в плане полета. Каждый «Геркулес» летел в ночи самостоятельно, не поддерживая с другими связи по радио, постепенно снижаясь в направлении Рифт Велли и полагаясь только на помощь своих электронных помощников в поисках пути к озеру Виктория.

Заправившись в Найроби, «Боинг-707» с Бенни Пеледом на борту кружил над озером Виктория. Он мог следить за «Геркулесами» с помощью радаров и наблюдать за ходом операции через радиофоны, по секретному каналу передававшими сведения в Тель-Авив. Тишина внизу говорила ему, что пока все идет хорошо, самолеты продолжают лететь. Густой туман закрыл озеро, но над Энтеббе было ясно.

В старом здании аэропорта заложники дотягивали свой шестой день. Похитители расположились в креслах на ярко освещенной бетонированной площадке. В этот час здание охраняли немец и немка.

Многие заложники мучались от поноса. Воды в туалетах больше не было. Унитазы были полны. Угандийские солдаты принесли воду и наполнили цистерны на крыше, однако вода не проходила сквозь засоренные трубы.

Летя в ночи на радиомаяк аэропорта Энтеббе, «Гиппо» достигли, наконец, цели своего путешествия. Еще одна корректировка из-за погодных условий — и пилоты увидели внизу берег, освещенный выходившей из-за горизонта луной.

В первом «Геркулесе» Нетаниягу и его команда забрались в перекрашенный «мерседес», который должен был первым выехать из самолета. Их лица, руки и пистолеты угандийского образца, снабженные глушителями, были черными. «Мерседес» тоже был черным.

Транспортные самолеты разделились на пары. Одна должна была приземлиться на новой, главной посадочной полосе, другая — на старой, которая отделялась от нового аэродрома невысокой насыпью.

Внезапно впереди появились огни посадочной полосы. «Давид» согнал навалившуюся усталость и проверил приборы. Они сообщали ему, что он продолжает лететь по прямой.

По неизвестной причине Энтеббе был ярко освещен. Первый «Геркулес» уже плыл над самой кромкой озера Виктория.

Экипаж и солдаты пристегнулись ремнями к своим местам из-за чудовищной качки, возникающей при быстром приземлении. Тем, кто находился внутри «Геркулеса», казалось, что самолет рухнет вниз под протестующий рев турбин. Снаружи наблюдатель увидел бы огромную машину, которая почти беззвучно скользнула на посадочную полосу, слегка поскрипывая колесами.

В грузовом трюме десантники стояли наготове. Их все же немного укачало при посадке.

Позади первого самолета, заключив, что у флагмана все благополучно, буквально «вися» на его хвосте летел второй. Но второй самолет был готов взлететь немедленно, если посадочная полоса окажется заблокированной или флагман будет остановлен.

«Давид» продолжал идти на скорости, рассчитанной еще во время репетиции так, чтобы она позволила ему без лишнего шума остановиться в нескольких ярдах от здания с заложниками. Он легко остановил «Гиппо» перед огромными окнами старого здания, так близко, что казалось, высунувшись, он мог коснуться их рукой.

Замершие в трюме десантники вздрогнули, когда трап со скрипом откинулся и в самолет хлынул сырой воздух и бледный неожиданный свет. Удар трапа о бетон показался чудовищно громким.

Генерал Дан Шомрон сбежал по трапу с такой скоростью, что сопровождавший его офицер связи потом сказал:

— Он двигался так быстро, что я потерял его из виду. Я не мог поверить, что это тот самый человек, который всю неделю не вылезает из-за стола.

Солдаты рассыпались в поисках террористов. «Мерседес» съехал по трапу и ринулся в направлении угандийских солдат, охранявших контрольно-диспетчерский пункт. Дверцы автомобиля были распахнуты, угандийцы отдали ему честь. Из черных пистолетов, оснащенных глушителями, появились короткие вспышки, и охрана была уничтожена. Хитрость сработала. Нетаниягу и его товарищи вытерли краску с лиц и сбросили черные угандийские блузы, чтобы их товарищи не совершили в темноте той же фатальной ошибки, что и угандийская охрана.

Следующий «Геркулес» приземлился почти рядом с новым зданием аэропорта, когда кто-то в диспетчерском пункте с перепугу выключил освещение. Внезапно весь аэропорт погрузился в темноту.

— Это случилось очень кстати, — сказал командир последнего «Геркулеса». — Я летел прямо в перестрелку, которая вдруг возникла по всему полю. Я был рад, когда погас свет. Мое задание было сидеть на земле и ждать, пока все не улетят, а затем подобрать последнюю группу. В течение 90 минут я был подсадной уткой. Это были самые длинные минуты в моей жизни, потому что как только мой «Геркулес» остановился, на аэродроме начался форменный ад.

Бенни Пелед не требовал никаких донесений от пилотов «Геркулеса». Было договорено, что пока не случится чего-нибудь непредвиденного, воздушный штаб будет сам делать выводы из тех звуков, которые слышались в микрофонах.

Генерал Шомрон устроил свой КП рядом со зданием, где были заложники. Теперь управление операцией было сосредоточено в его руках. Тут-то его, наконец, и нашел офицер связи.

«Илан», один из людей Нетаниягу, бежал вперед: его целью была немка, отождествленная как Габриэль Крош-Тидеманн, которую сам он называл «эта нацистская сука». Ее соотечественник, Вильфрид Бёзе, стоял снаружи около окна спиной к гигантскому «Гиппо», который буквально дышал ему в затылок, не подозревая о людях, обутых в башмаки на каучуковых подошвах, которые бесшумно бежали к нему.

И вдруг по лицу немца расползлось выражение недоумения. Он откачнулся назад и поднял свой автомат. Затрещала длинная очередь. Немец повернулся и упал ничком. Заместитель Нетаниягу перепрыгнул через немца, спеша к следующей цели, а бегущий за ним солдат остановился, чтобы повернуть тело лицом вверх.

«Илан» затаил дыхание. Прямо перед ним у самого входа с пистолетом в одной руке и гранатой в другой стояла немка. Какую-то долю секунды он видел ее застывшее, отупевшее лицо. Он направил на нее автомат и нажал на спусковой крючок, разрядив всю обойму. Он переступил через ее тело, распростертое поперек выхода, и ворвался в здание.

Десантники из третьего «Геркулеса» добежали до старого здания в тот момент, когда солдаты Нетаниягу ворвались в холл. Они кричали на иврите:

— Ложитесь! Вниз! На пол!

Два террориста начали стрелять. Один из автомата, другой — из револьвера. Десантники обнаружили источник огня и обрушили в том направлении целый град пуль.

Зал наполнился дымом. Кое-кто из заложников забрался под матрасы. Новые десантники ворвались через окна в здание с криками «Тишкеву!» («Ложитесь!»)

Перестрелка в зале продолжалась 1 минуту и 45 секунд.

Нетаниягу со своими солдатами прочесывал второй этаж, преследуя оставшихся террористов. В одном из туалетов они обнаружили двух террористов с пистолетами. Как сообщили позже, они были убиты. Другой отряд, действовавший в северной части здания, искал седьмого террориста.

Доктора и санитары, привычные к боевым условиям, быстро вынесли из огня раненных — пятерых гражданских и четырех солдат — и доставили их на операционные столы во второй «Геркулес». Битва на аэродроме вступила во вторую фазу. С расположенной поблизости наблюдательной башни по израильтянам открыли огонь. Солдаты Нетаниягу тут же открыли ответный огонь по башне.

Кто-то закричал:

— Йонни ранен! Санитара!

Крик взбудоражил солдат. Нетаниягу был ранен в спину. Истекая кровью, он лежал вниз лицом возле главного входа. Он попытался встать, затем тяжело рухнул снова и потерял сознание. Его заместитель сообщил о случившемся Шомрону и продолжал действовать в соответствие с разработанным планом.

Тело Нетаниягу принесли в самолет, предназначенный для освобожденных заложников. Его товарищи думали, что он ранен. Они ворвались со своими носилками в поток взволнованных людей. Некоторые были перепуганы и отчаянно стремились как можно быстрее отказаться в большом «Геркулесе», в безопасности.

Первый «Геркулес» с освобожденными заложниками на борту вылетел из Энтебе через 53 минуты после приземления — на две минуты раньше, чем предусматривалось. Второй «Геркулес» уже развернулся, чтобы принять заложников, которых солдаты с громкоговорителями направляли в его открытый трюм.

«Геркулес», приземлившийся первым, должен был взлететь последним. Старший пилот, сидевший в кабине, погасил огни и стал обдумывать ситуацию. Генерал Шомрон поднялся на трап «Геркулеса». Из горящего диспетчерского пункта все еще доносилась стрельба. Трап медленно поднялся. Моторы начали набирать скорость…

— Если мы смогли сделать это в Африке, мы сможем сделать это повсюду, — скажет

Шомрон позднее.

Пока же он сидел и смотрел на солдат. Они опять разделись до пояса, растянулись на полу и заснули как ни в чем не бывало…

Для увековечения памяти погибшего командира «Сайерет Маткаль» подполковника Йонни Нетаниягу руководство Израиля приняло решение назвать операцию «Йонатан». Она и по сей день остается уникальной. Подобный рейд пытались провести американцы, освобождая заложников в Тегеране. Но задуманная операция провалилась…

Летом в Сиди-Бу-Саиде день и ночь царит атмосфера праздника. В этом городке близ столицы Туниса многочисленные группы иностранных туристов заполняют узкие улочки, снуют вдоль белых стен домиков и утопающих в зелени вилл, проходят мимо массивных богато украшенных дверей то черного, то голубого цвета.

Но в другие времена года городок кажется вымершим. Особенно ночью. Ни души, ни звука. Едва-едва, и то если прислушаться, можно уловить шум прибоя. Там, внизу холма, на котором стоит Сиди-Бу-Саид, пенятся волны, разбиваясь о причудливо изрезанный морем берег. Так выглядел городок и 16-го апреля 1988 года.

…Шел второй час ночи. Ни единого огонька, нет и лунного света. Под покровом темноты два микроавтобуса «фольксваген» бесшумно скользят вдоль стен и останавливаются чуть ниже одной виллы, которая мало чем отличается от других. Над входной дверью арка, украшенная резным деревом. Из автобуса выходят восемь мужчин. Все они в форменной одежде специального тунисского подразделения по борьбе с терроризмом.

Охранник у входа в дом спокойно дремал. Но вдруг он очнулся. Что-то заставило его насторожиться и подняться со стула. Он хотел что-то крикнуть, но тут же рухнул наземь, сраженный очередью из автомата, оснащенного глушителем. Дальнейшие события развивались с невероятной быстротой.

…В конце февраля-начале марта 1988 года «Моссад» располагал точной информацией о передвижениях Абу-Джихада (он же — Халиль аль-Вазир, второй человек в Организации освобождения Палестины, руководитель ее военного крыла) в Тунисе и за его пределами и о его планах на будущее. Начальник генерального штаба Армия обороны Израиля генерал-лейтенант Дан Шомрон дал принципиальное согласие на дальнейший сбор информации. Его заместитель генерал-майор Эхуд Барак координировал подготовку операции, в которой должны были принять участие «Моссад», военная разведка, авиация, военно-морской флот и спецназ генштаба.

Сбором наземной информации в Тунисе занимались агенты «Моссада», которые сфотографировали дом намеченной жертвы во всех ракурсах. Поэтому каждый спецназовец первого звена, на которое была возложена непосредственная задача ликвидации Абу-Джихада (в переводе с арабского — отец Джихада), знал наизусть план виллы, благодаря трехмерной модели, изготовленной для этой операции.

У агентов «Моссада» была прочная база в Тунисе. С тех пор, как туда перебазировалось из Бейрута командование ООП, сбор информации в этом районе был интенсифицирован. Моссадовцы, выдававшие себя за туристов и европейских бизнесменов, часто бывали в том районе. В столице открывались филиалы европейских компаний, фактически являвшиеся отделениями «Моссада».

Много сил было вложено в вербовку агентов в самом Тунисе. Часть из них была завербована за пределами страны, некоторые — в ее пределах. Когда основным мотивом вербовки был финансовый, агентам прямо говорилось, что они работают на Израиль. Других — в основном, высших тунисских чиновников, — вводили в заблуждение: якобы их вербует разведка одного из европейских государств.

Такого же рода попытки совершались в отношении членов ООП и других палестинских террористических групп. В этом случае вербовщики выдавали себя за активистов конкурирующих палестинских экстремистских организаций.

Таким образом, к середине 80-х годов Израиль располагал в Тунисе надежной разведывательной сетью. Она включала агентов, способных въезжать в Тунис и выезжать из него под разными личинами и с разными паспортами. В самом Тунисе имелись убежища, где хранилось оружие. «Моссад» постоянно прослушивал телефон Абу— Джихада. Кроме того, морское спецподразделение курсировало вдоль тунисских берегов и картографировало берег в поисках наилучших мест для высадки.

Глава военной разведки Амнон Липкин-Шахак был настроен решительно. Ранним утром, когда он вошел в свой кабинет, явился на доклад руководитель североафриканского отдела и молча положил на стол папку с расшифровками вчерашних телефонных разговоров Абу-Джихада.

— В десять, — сказал генерал, — я буду у Шомрона. Мне нужны две вещи. Первая: дело Абу— Джихада в полном объеме, со всеми выводами и рекомендациями. И вторая: созвонитесь с Ами, он тоже будет на встрече, попросите, чтобы он привез разработки по плану операции «Берег».

В кабинете начальника генерального штаба Дана Шомрона собралось шестеро. Кроме самого генерала присутствовал Липкин-Шахак, директор «Моссада» Ами Аялон, заместитель Шомрона Эхуд Барак, начальник спецподразделения генштаба Моше Аялон по прозвищу «Буги» и заместитель директора ШАБАКа Альфред Кастино.

— Дальнейшее промедление смысла не имеет, — сказал Липкин-Шахак. — Информационное поле достигло насыщения, мы сейчас отслеживаем детали, которые никак не влияют на общую картину. Между тем время работает не на нас. Темное время суток сокращается, ограничивая наши возможности.

— Операция очень дорогая, — вмешался Барак. — Стоимость ее возрастает с каждым днем.

Еще месяц промедления, и наш бюджет будет исчерпан.

— Операция должна быть проведена не позднее 16-го апреля, — подчеркнул Липкин-Шахак.

— 17-го Абу-Джихад встречается с Ясиром Арафатом. Могут быть приняты решения, которые лучше предотвратить.

— Итак, — резюмировал Шомрон, время операции — ночь на 16-е апреля. Интервал остается тот же: от полуночи до трех часов.

— Согласовано, — подвел итог Липкин-Шахак. — Прошу к карте, проанализируем динамику.

Карта, лежавшая на столе, была гордостью не только «Моссада» и военной разведки, но и всех служб, в той или иной степени причастных к операции. Два года назад это была просто крупномасштабная карта тунисского побережья в двадцати километрах от столицы, южнее Рас-Картаго. Конечно, и тогда это было уникальное издание, поскольку копия была получена не откуда-нибудь, а из генштаба армии Туниса. И все же это была лишь заготовка, из которой предстояло создать шедевр. Именно этот шедевр и лежал сейчас на столе генерала Шомрона.

Два года назад обозначенная квадратиком на карте вилла Абу-Джихада в Сиди-Бу-Саиде была, как говорят в таких случаях кибернетики, «черным ящиком». Сначала — на это ушло три месяца — полностью обновили информацию о подъездных путях, садовом участке, о каждом камне и каждом дереве, росшем во дворе. Расположение дверей и окон. Когда и как падает свет луны при разных фазах.

На этом первом этапе подключили американцев, не сообщая, впрочем, истинных целей запроса, посланного от имени генштаба. Заказали крупномасштабную спутниковую съемку всего поселка, но Шомрон был уверен, что для ЦРУ все это был, конечно, секрет Полишинеля. Розельс, заведовавший тогда аэрокосмической разведкой, несомненно, имел своих информаторов, в том числе и в израильском генштабе. Доказать, что израильтян интересует именно вилла Абу-Джихада, он не мог, да и не собирался. Причин для отказа в предоставлении информации он не нашел, и именно тогда на карте поселка появились первые изменения. Забор со стороны моря оказался вовсе не таким, каким был изображен на карте. Была ли эта дезинформация намеренной или просто недостаточно тщательной работой тунисских военных картографов?

Это выяснилось месяц спустя, когда впервые агентам «Моссада» удалось проникнуть на территорию виллы. Правы были тунисцы, но и спутниковые фотокамеры не ошиблись. Попросту оказалось, что забор был по указанию Абу-Джихада передвинут на пять метров

к морю. Палестинец отхватил целый «дунам» от чужой территории и полагал, что это сойдет ему с рук. Территория принадлежала Фатхи Шарафу, достаточно важному сотруднику тунисского МИДа.

Что ж, начали с малого: довели до сведения Шарафа о неблаговидном поступке соседа, хотелось проверить, каков Абу-Джихад в таком склочном деле. Проверили. Палестинец повел себя, как и ожидалось: утверждал, что «все так и было», уступать отказался наотрез, дело дошло до Арафата, которому пришлось выяснять отношения с канцелярией премьер— министра Зина эль-Абдина Бен-Али. Скандал замяли, а забор так и не передвинули.

— Начнем с охраны, — сказал Липкин-Шахак. — При Абу-Джихаде постоянно находятся три личных телохранителя, причем два из них дежурят снаружи, возле дома, когда хозяин находится внутри. Один обычно сидит в машине перед главным подъездом, второй прохаживается вокруг дома. Здесь нет густой растительности, и охраннику, сидящему в машине, прекрасно видна вся дорога почти от начала поселка. Проехать до участка и остаться незамеченным очень трудно.

— Если верна диспозиция, то просто невозможно, — заметил Барак. — Все просматривается, как на ладони.

— Да, — согласился Липкин-Шахак, — начиная от въезда в поселок. Оперативный план предусматривает, что группа проезжает на машинах от берега до въезда в поселок. Машины останавливаются здесь. Потом пятеро «коммандос» огибают поселок со стороны моря и выходят к вилле Абу-Джихада с ее тыльной стороны. Это наиболее опытные диверсанты, их задача — убрать внешнюю охрану.

— Пятеро — не мало ли? — засомневался Кастино.

— Оптимально. Меньше — стремительно возрастает риск провала. Больше — стремительно возрастает риск обнаружения… После того, как устраняют телохранителей, отряд, ожидавший вне поселка, на высокой скорости пересекает открытое пространство, и немедленно начинается штурм дома.

— Эти пятеро хорошо себя проявили, — сказал Шомрон.

Для участия в операции по ликвидации Абу-Джихада были отобраны лучшие солдаты и офицеры спецназа генштаба. Возник вопрос, кто будет командовать операцией на месте. В принципе это должен быть один из старших офицеров. В 1987-1989 годах спецподразделение генштаба возглавлял генерал-майор Моше Яалон. Из-за сложности и деликатности операции он настоял на том, чтобы лично возглавить ее.

Планированием морской переброски занимался военно-морской флот. Маршрут плавания проходил возле греческих островов, южнее Крита. Высадка на берег должна была осуществляться с помощью резиновых лодок.

…Барак стремительно вошел в аудиторию вместе с Аялоном. Спецназовцы вскочили, но «Буги» сделал жест, приглашая всех сесть и расслабиться. Полное внимание сознания при полном расслаблении мышц. Барак был в полевой форме без знаков отличия, «Буги» — в гражданском костюме.

— Ребята, — сказал Барак, — я знаю, что вы в полном порядке. Единственное, чего вы пока не знаете, это — кто первым будет стрелять в Абу-Джихада. Это будет майор Шломо Бенизри из второго спецподразделения. В ваших тренировках он не участвовал, и на операции будет держаться позади, на виллу пойдет со второй пятеркой. В нужное время и нужном месте он выйдет вперед и произведет выстрел. После этого каждый может, я не говорю должен, это дело добровольное, выстрелить и сам. Отходя, Бенизри произведет контрольный выстрел в голову. Вопросы есть?

Подождав несколько секунд, сказал:

— Ну, ребята, успеха. По машинам.

В среду 13-го апреля 1988 года отряд особого назначения на четырех плавсредствах и в сопровождении подводной лодки пустился в путь с базы военно-морского флота в Хайфе.

На кораблях были расположены оперативный штаб и спасательные службы. На одном из них разместилась операционная — на тот случай, если придется оказывать помощь раненным. Доставить на борт их должны были вертолеты, расположенные на другом корабле. На резервную службу для этой цели были призваны хирурги-профессионалы, участвовавшие также в репетиции на модели.

На кораблях были размещены резиновые лодки «Зодиак», которые должны были высадить бойцов на берег. Непосредственно командовал операцией заместитель начальника генштаба Эхуд Барак. Он возглавлял оперативный штаб, расположенный на одном из кораблей.

В четверг 14-го апреля 1988 года израильская разведка перехватила сообщение из французских источников, предназначенное для ООП, где говорилось, что израильтяне что-то замышляют. Несмотря на серьезные опасения, решено было продолжать операцию.

В это же время поздно вечером Абу-Джихад сказал своей жене Интисар, которую все звали Умм-Джихад (мать Джихада):

— Послушай, Умми, я вернусь поздно. Но мне ты будешь нужна. Положи Нидаля в его комнате, хорошо?

— Хорошо, — кивнула она, и голос ее дрогнул.

В последние годы муж не часто говорил ей «ты мне нужна». Она и не помнила, когда он говорил ей это в последний раз. Абу-Джихад жил своим делом, о доме и семье не забывал, нет, но помнил так, будто выполнял обязанность, данную ему Аллахом. Любил, но по— своему. На людях всегда показывал свою привязанность, а наедине (так редко в последнее время!) лишь Нидаля ласкал и лишь ему говорил слова, которые она, Умм-Джихад, жаждала услышать в свой адрес.

Абу-Джихад положил в боковой карман костюма пистолет, пригладил перед зеркалом усы. Обернулся к жене.

— Умми, — сказал он неожиданно, — если меня не станет, имей в виду, Нидаль должен запомнить меня, как Назим помнит своего деда.

Назим был одним из телохранителей Абу-Джихада, и дед его Фарук, убитый евреями еще в конце сороковых, в первой войне, был для молодого человека примером. Фотографию не старого еще мужчины в «куфие» он носил в боковом кармане и каждый раз, когда нужно было давать слово, Назим доставал фотографию и прикладывался к ней губами.

— О чем ты? — нахмурилась Умм-Джихад. — Что происходит в последнее время?

— Я сказал, — отрезал Абу-Джихад. — Ничего не происходит, ничего.

Не нужно было говорить ей это, — подумал он. — Ничего она не понимает, хотя и знает многое.

— Вернусь поздно, — повторил он, выходя из комнаты.

Жена проводила его беспокойным взглядом.

В ночь операции израильский десант на тунисском берегу ожидали три автомобиля — два «Фольксвагена» и один «Пежо». Автомобили были взяты напрокат за двое суток до того в трех разных агентствах. За прокат машин было уплачено наличными. Их взяли напрокат трое агентов «Моссада», выдававшие себя за ливанцев. Они говорили на прекрасном французском языке.

Когда корабли подошли к тунисскому берегу, было получено сообщение, что не только Абу-Джихад будет ночевать дома в эту ночь, но и большинство лидеров ООП. Информация была передана в оперативный штаб, где находился Барак, в зашифрованном виде. Было внесено предложение расширить операцию.

В это время дом Абу-Джихада находился под наблюдением. Агенты «Моссада» следили за телохранителями, за движением в престижном районе, и стремились определить признаки нарушения рутинного порядка вещей, который им хорошо был известен. Они оставались на своих местах вплоть до завершения операции.

15-го апреля с наступлением темноты корабли встретились в точке, находившейся вне тунисских территориальных вод и вне досягаемости тунисских радаров. После того, как с подводной лодки, наблюдавшей заберегом через перископ, сообщили, что на берегу никого не осталось, на воду были спущены две моторные лодки, в каждой из которой находились по два человека. Они добрались до берега, где соединились с поджидавшими их агентами «Моссада».

На корабли было передано шифрованное сообщение, что берег находится под контролем. Тогда в воду было спущено 5 резиновых лодок «Зодиак», на которые вошло 20 бойцов из спецподразделения генштаба.

Бойцы высадились на берегу неподалеку от бывшего финикийского Карфагена. Оттуда недалеко ехать до квартала Сиди— Бу-Саид. На берегу царила тишина, нарушаемая лишь шумом волн.

Агенты «Моссада» непрерывно передавали информацию с наблюдательного пункта — кто въехал, а кто выехал. Выяснилось, что Абу-Джихад задерживается в городе, где у него проходит встреча с Фаруком Каддуми, возглавлявшим политический отдел ООП. На встрече обсуждалось решение вашингтонской администрации закрыть представительство ООП.

Тем временем семья Абу-Джихада готовилась ко сну. Трое старших его детей учились за границей. Дома оставались жена Интисар, 16-летняя Хана, спавшая у себя в комнате, и двухлетний Нидаль, ночевавший в комнате родителей.

После полуночи, когда завершилась встреча с Каддуми, Абу-Джихад направился домой. Вот его машина подъехала к дому. Остановилась. Телохранители занимают свои места. Один — в машине, другой — на подходе к дому, третий — в доме. Телохранитель, сидящий в машине, дремлет. Когда Абу-Джихад вошел в дом, погас свет на первом этаже и зажегся свет в спальне. Квартал вилл погрузился в сон.

По сигналу бойцы группы захвата сели в автомобили, которыми управляли агенты «Моссада». Дорога от берега к дому Абу-Джихада проходит по живописным местам вдоль развали древнего Карфагена. Дом Абу-Джихада стоял на холме над морем километрах в пяти от места высадки командос.

Прошло немногим более часа с момента высадки, и израильтяне въехали в квартал вилл Сиди-Бу-Саид. Здесь проживало еще несколько лидеров ООП, а также многочисленные иностранные дипломаты. На одной улице с Абу-Джихадом, прямо через дорогу, жил руководитель разведки ООП Абу эль-Холи. В соседней вилле обитал Абу-Мазен — ответственный за диалог с израильскими левыми.

Машины остановились возле дома. Десантники вышли и разделились на четыре звена. Первое и второе звено были вооружены автоматами «мини-узи» с глушителями и пистолетами «Берета» — тоже с глушителями. Третье и четвертое звено вооружены винтовками.

Около двух часов ночи был дан приказ начинать операцию. Двое бойцов, один из которых был замаскирован под женщину, подходят к машине, где спит телохранитель Абу— Джихада. Один из них стреляет в него из винтовки с глушителем.

Первое и второе звенья занимают места у входной двери. Третье и четвертое окружают здание. Входная дверь виллы сделана из бронированного дерева. Ее взламывают с помощью особого устройства.

Второе звено спускается в подвал. Там убивают еще одного телохранителя. Садовника убивают в саду виллы.

Бойцы первого звена один за другим вбегают по лестнице, ведущей в спальню Абу— Джихада. Молодой израильский офицер, которому поручено убить «самого», взбегает по ступенькам.

В своей спальне Абу-Джихад слышит голоса, доносящиеся снизу. «Я проснулась от шума, — вспоминает Умм-Джихад. — Муж вскочил и выхватил револьвер. „Что такое? Что случилось?“ — спросила я, услышав крики и шум взламываемой двери. Мне тут же стало ясно, что происходит. Абу-Джихад не успел ответить. Он подошел к двери спальни. Я — за ним. Все произошло в считанные секунды. Я увидела людей в масках. Абу-Джихад затолкал меня в спальню. Один из израильтян приблизился к нему и выстрелил с близкого расстояния».

Тело убитого было изрешечено пулями, но почему-то несколько секунд он продолжал стоять на месте. Когда позднее люди ООП осмотрели труп, они нашли на нем следы от 70 пуль.

16-го апреля во второй половине дня премьер-министр Ицхак Шамир вошел в свой кабинет и сразу направился к телефону. Ему сообщили, что связь готова и можно говорить. Шамир поднял трубку.

— Эхуд?

— Да, господин премьер-министр, — ответил Барак.

— Давай без церемоний. Поздравляю, отличная работа!

— Спасибо, — сдержанно ответил он.

— Поздравь всех, кто участвовал в операции. Раненых нет?

Он знал, что нет, но хотел услышать еще раз.

— Нет, все здоровы. Завтра будем в Хайфе.

— Еще раз — поздравляю.

Министр обороны Ицхак Мордехай на вопросы журналистов отвечать отказался. В министерстве работали в обычном режиме, ничего экстраординарного не произошло, о чем говорить с прессой?

Ариэль Шарон своей радости не скрывал.

— Одним убийцей меньше, — сказал он репортерам. — К сожалению, только одним. Не знаю, кто его убил, но это была хорошая работа.

— Израиль участвовал в этой операции? — спросил кто-то из репортеров.

— Израиль? — удивился Шарон и, подумав, добавил: — Не имею такой информации. Вряд ли.

Липкин-Шахак, слушавший интервью Шарона по радио, обернулся к Моше Аялону.

— «Бульдозер»[21] — сказал он, — не умеет скрывать своих чувств. Он сказал «вряд ли» с такой гордостью, что даже я расслышал, как его прямо-таки распирает от желания рассказать всем, какие замечательные ребята в нашем спецназе.

— Меня тоже распирает, — усмехнулся Аялон. — Приходится держать давление.

— Барак уже отоспался? — спросил Липкин-Шахак.

— В три часа прибудет с докладом.

В это время он встречался с солдатами спецназа. Отоспался он на корабле: десять часов сна после двух суток бодрствования показалось ему вполне достаточно.

— Ребята, — сказал генерал, — это была хорошая работа. Настолько хорошая, что вы должны о ней забыть. Ничего не было, ясно?

Женщины в израильской армии — обычное явление. А женщины в спецназе?

Первую женщину-военнослужащую принял в «Сайерет Маткаль» его основатель и командир Авраам Арнан. Это была Далия Шпильнер.

Она рассказывает, что вообще-то должна была служить в пресс-службе ЦАХАЛа, но на отборочных экзаменах ее увидел Арнан и взял к себе. На базе спецназа она была единственной женщиной.

— Я никогда не оставалась ночевать на базе, — вспоминает Далия Шпильнер, — и каждый вечер возвращалась домой. Однажды Арнан приказал мне идти на кухню мыть посуду. Я ответила: «Ни за что». Он обвинил меня в неподчинении приказу и отдал под трибунал.

На суде я сказала, что я — единственная девушка в этом подразделении и никому не позволю посягать на мое достоинство. Суд меня оправдал. Я вернулась на базу победительницей и никогда не мыла посуду на армейской кухне.

Парни из спецподразделения, естественно, пытались заигрывать с Далией. Однажды в кабинете, где она работала, один солдат в шутку обнял ее за талию и поднял высоко в воздух. Когда он опустил ее на пол, она дала ему такую звонкую пощечину, каких он наверняка никогда больше в жизни не получал.

Одной из первых представительниц прекрасного пола, служивших в «Сайерет Маткаль» была в 1969 году симпатичная рыжеволосая девушка по имени Далия Рабин. Ее отец, Ицхак Рабин, за год до этого завершил свою службу в должности начальника генерального штаба и занял пост посла Израиля в США.

Далия Рабин-Философ вспоминает, что, по предложению тогдашнего командира спецназа Узи Яири, на базе ей устроили шутливую «церемонию бракосочетания» со спецподразделением. Все было, как на настоящей свадьбе. Одним из четырех солдат был юный красавец по имени Биньямин Нетаниягу, ставший впоследствии премьер— министром Израиля.

В тот момент Далия Рабин была единственной женщиной в «Сайерет Маткаль». Через несколько месяцев к ней присоединилась Рахель Яркони. В 1971 году начала службу Михаль Решеф, дочь начальника оперативного управления генштаба генерала Иегуды Решефа, который в том же году демобилизовался из ЦАХАЛа.

Через две недели после того, как Михаль демобилизовалась в запас, началась война

«Судного дня». Она тут же села в автомобиль и примчалась на базу спецподразделения уже в качестве резервистки.

Михаль вспоминает, что в момент окончания ее срочной службы в «Сайерет Маткаль» служили пять девушек. В общем, никаких ограничений для них на службе не существовало. Было, правда, одно правило: в котором бы часу ни закончили девушки выполнение своих обязанностей, они непременно отправлялись ночевать по домам. Оставаться на ночь на базе им категорически воспрещалось.

В 1985 году в «Сайерет Маткаль» пришла служить Натали Даган (ныне Вильдер), дочь одного из командиров этой части Дани Дагана. Она рассказывает, что вместе с ней в спецподразделении было еще семь девушек.

Как относились к сослуживицам бравые спецназовцы?

В первые годы после появления там девушек, им демонстрировалось неприкрытое пренебрежение. Позже такого отношения уже не было, но и преувеличенного восхищения тоже.

Служили в «Сайерет Маткаль» и дочери бывшего премьер-министра Эхуда Барака —

Михаль и Анат. Это уже традиция, которая, как видим, не нарушается.

В октябре 1994 года, когда 13-летняя Анат участвовала в программе популярного телеведущего Дана Шилона, она рассказала, что ее отец, начальник генерального штаба, не смог присутствовать на ее дне рождения, так как именно в это время проходила операция по спасению похищенного террористами израильского солдата Нахшона Ваксмана.

Дядя Анат и Михаль — Дорон Коэн, родной брат Навы Барак, супруги премьера, служил в «Сайерет Маткаль» под командованием своего будущего шурина. Коэн во время службы в армии познакомился с Гилой Элазар, дочерью тогдашнего начальника генштаба Давида Элазара. Они поженились. Их дочь, Мааян Коэн тоже служила в спецназе.

В конце 60-х — 70-х, когда все, что касалось «Сайерет Маткаль», содержалось в строгом секрете, в эту часть принимали на службу лишь одну-двух девушек из каждого призыва. И то по очень солидной протекции…

В начале 80-х на засекреченной базе «Сайерет Маткаль» в центре Израиля уже регулярно служили семь-восемь девушек. Сегодня это число увеличилось втрое. Нынешние призывницы, пожелавшие служить в спецназе, проходят особый отбор.

Абдалла Кавасме — террорист, один из лидеров экстремистской организации ХАМАС, на котором лежит ответственность за ряд терактов в Израиле, унесших жизни 52 человек. Он никогда не задумывался о том, что служба по доставке подгузников может представлять угрозу для его жизни.

Поэтому когда однажды этот «террористический гений» ХАМАСа вышел из мечети в Хевроне и увидел сотрудников службы доставки, он и представить себе не мог, что они — секретные израильские агенты, члены специального подразделения полиции, израильской ударной бригады «Яамам».

По рассказам свидетелей, до того, как Кавасме вышел из мечети, мужчины праздно слонялись вокруг фургона, забитого подгузниками. Однако стоило ему появиться, как эти люди вытащили невесть откуда пистолеты и приказали ему остановиться.

Кавасме не подчинился и попытался бежать. Одна из пуль угодила ему в ногу, но это его не остановило, и поэтому агенты продолжали стрелять. Убедившись, что Кавасме мертв, агенты растворились в толпе прежде, чем свидетели инцидента поняли, что на самом деле произошло.

По сведениям журналиста Дана Барона (JTA), на счету «Яамам» более 600 контртеррористических операций. Причем, во время операций не было зафиксировано ни одной случайной жертвы. Также «Яамам» ни разу не допустил так называемых инцидентов «дружественного огня», когда по ошибке атаке подвергаются силы союзников.

— «Яамам» — это профессиональное подразделение, которое может гарантировать «чистые» убийства и захваты, — такую рекомендацию дали «Яамам» в канцелярии премьер-министра Ариэля Шарона. — Минимизация сопутствующего ущерба — это всегда важная задача, но особенно она важна в тех случаях, когда ситуация сопряжена со щекотливыми дипломатическими вопросами.

У агентов этого подразделения есть не только боевые, но и мирные задачи. Они штурмуют норы наркодельцов и взбираются на небоскребы, чтобы спасти самоубийц.

Между тем, в составе «Яамам» числится всего 120 человек. В этом подразделении есть собственная разведка, технический отдел. В нем служат несколько друзов, говорящих по— арабски: это позволяет перехватывать и быстро расшифровывать вражеские сообщения.

На службе в «Яамам» состоят и собаки, натренированные на выявление взрывчатки.

— Когда команда приступает к делу, она сначала выясняет все, что можно сделать в сложившейся ситуации, — рассказывает основатель «Яамам» Ассаф Хеффец, ставший впоследствии начальником израильской полиции. — После этого начинают работать подготовка и боевые навыки. Ключ к успеху «Яамам» — это отличная выучка.

Как и в случае с другими спецслужбами, подразделение «Яамам» появилось на свет после кровавой трагедии, которая наглядно продемонстрировала необходимость модернизировать контртеррористический арсенал Израиля. В мае 1974 года палестинские боевики, базирующиеся в Ливане, ворвались в школу в городе Маалот на севере Израиля и захватили детей в заложники. Они требовали освободить своих товарищей, находящихся в израильских тюрьмах.

Израильское правительство во главе с Голдой Меир, следуя давней политике отказа от ведения переговоров с террористами, вызвало на место трагедии военных. Террористы были ликвидированы. Но какой ценой! Погибли 23 ребенка. Причем, многие из них — от израильских пуль.

Командующему силами специального назначения Хеффецу было поручено создать гражданское подразделение быстрого реагирования. Оно должно специализироваться на ситуациях с захватом заложников.

Так, в 1975 году, на свет появился «Яамам»…

Поначалу ему не хватало ни средств, ни личного состава. Формально «Яамам» был приписан к пограничной полиции, куда приходили служить «синие воротнички», дети рабочего класса. Хеффецу пришлось отчаянно бороться за то, чтобы ему разрешили составить офицерский костяк своего детища из старых армейских друзей.

Он установил тесные связи с зарубежными коллегами — с британским SAS, немецким — GSG-9 и ключевыми американскими организациями. Наладился обмен опытом и информацией.

Одним из решающих испытаний, повлиявших на становление авторитета «Яамам», стала операция в марте 1988 года, когда три террориста захватили автобус, в котором ехали сотрудники израильского ядерного завода в «Димоне». Члены подразделения «Яамам» прибыли на место захвата первыми и приняли командование операцией по освобождению заложников на себя.

Вся операция длилась чуть больше минуты, но за это короткое время три группы оперативников нанесли три мощных удара по террористам с трех сторон. Террористы были убиты, из заложников погибли три человека.

Еще один поворотный момент в истории «Яамам» произошел спустя шесть лет, когда террористы ХАМАСа во главе с Мухаммедом Дейфом захватили в плен израильского солдата Нахшона Ваксмана. Его освобождение было поручено другому подразделению спецназа — «Саерет Маткаль», которое провалило операцию, что привело к гибели ее командира и захваченного Ваксмана.

При проигрывании ситуации на макетах после провала этой операции Хеффецу из «Яамам» удалось с вероятностью 80% освободить Нахшона Ваксмана.

— Для меня было важно доказать раз и навсегда, что мы — спасательная команда, которая стоит выше всяких сравнений, — говорит Хеффец.

Сравнения действительно не в пользу других: в Яамам работают исключительно профессионалы, которые постоянно тренируются и усовершенствуют свои навыки, в то время как в «Саерет Маткаль», к примеру, служат солдаты-срочники, опыт которых, разумеется, гораздо меньше.

Ежегодно запрос на службу в «Яамам» подают около 12 тысяч кандидатов. Из них до финала доходят не больше 10 человек. Львиная доля отсеивается во время шестимесячного курса обучения. Пройдя его, выпускники с гордостью могут облачиться в серое обмундирование подразделения и прикрепить на грудь особый отличительный значок.

Все кандидаты на вступление в «Яамам» должны отслужить три года в боевых частях и получить хорошие рекомендации.

«Яамам» — это отличный плацдарм для начала карьеры полицейского. Однако многие питомцы «Яамам» через несколько лет становятся «фрилансерами», открывают свои службы безопасности и соответствующие курсы. Те, кто любят приключения, оказываются в самых отдаленных точках земного шара, тренируют телохранителей и ударные бригады.

Избранные члены «Яамам» участвуют в так называемых «черных операциях» ШАБАКа и «Моссада» за рубежом. Здесь немалую роль играет знание агентом иностранных языков. Однако это не главное в операции. А главное — это профессиональное планирование, независимое мышление и полное бесстрашие, как утверждают ветераны.

— Когда дело доходит до нейтрализации врага, мы знаем, что нужны крайние меры, — отмечает один из них. — Если нужно захватить парня живым, требуются точные разведданные. Но если появляются хоть малейшие признаки того, что он собирается скрыться или представляет угрозу, мы ликвидируем его.

«Яамам» имеет разветвленную сеть агентов на палестинских территориях. Тайные израильские агенты надевают на себя чадру, притворяясь мусульманскими женщинами, облачаются в длинные тоги, изображая из себя престарелых шейхов, затемняют лица сажей и гримом. А за неделю до начала операции начинают питаться одним «хумусом» и «кебабами», чтобы их не выдал «западный» запах пота.

Выслеживая добычу, они приходят в палестинские деревни и лагеря беженцев. В их одежде спрятаны микрофоны, которые позволяют им быстро связаться с центром. Также они обязательно вооружены пистолетом или автоматом «Узи».

Практически сразу же после начала «интифады» потребность в услугах «Яамам» резко возросла. В конце 2000 года Израиль развернул политику точечных ликвидаций террористических лидеров. Но на Западном берегу Иордана проведение подобных операций традиционным способом — нанесением ракетных ударов с вертолетов, которые доказали свою эффективность в секторе Газа — осложнялось наличием там большого количества израильских поселений и израильского автотранспорта.

Порой удары «Яамам» завуалированы под «рабочие инциденты», и террористы даже не догадываются, что взрыв в лаборатории — это результат работы контртеррористического подразделения. Специалисты «Яамам» «портят» материалы для изготовления взрывных устройств, а затем через коллаборационистов среди палестинцев подбрасывают их ничего не подозревающим террористам. При сборе бомбы материалы от «Яамам» взрываются.

Эти «инциденты на рабочем месте» несут двойную пользу. С одной стороны, они избавляют Израиль от еще нескольких террористов, а с другой, они сеют неопределенность среди палестинцев. Теперь они сомневаются в том, можно ли доверять экспертам, у которых все взрывается в руках.

Каким будет далекое будущее Ближнего Востока, остается только гадать. Но пока терроризму в регионе конца не видно. Поэтому «Яамам» помогает сделать жизнь террористов чуть более сложной…

Специальное подразделение Генерального штаба ЦАХАЛа «Дувдеван» (в переводе с иврита — «вишня») основано в 1987 году, сразу с началом первой «интифады» (восстание палестинцев). Другие названия этого отряда — «Подразделение-217» и «Мистааравим», что означает на иврите — «стать арабом». Задачи, поставленные перед этим подразделением, были довольно узкие: поиск, арест, ликвидация террористов и освобождение заложников в местах компактного проживания палестинцев на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа.

В соответствие с названием и спецификой деятельности подразделения главная составляющая его успеха заключалась в убедительности маскировки бойцов, изображавших палестинцев. Автомобили, оружие, средства связи — все должно было приобрести «арабский акцент». Хотя зоны ответственности «Дувдевана» контролировались израильтянами, его бойцы соблюдали жесточайшую конспирацию, фактически находясь на нелегальном положении.

Попасть в «Дувдеван» непросто. Претендент должен пройти ряд тестов, определяющих его физическую, психологическую и интеллектуальную способность к действиям в экстремальных условиях. Прошедших испытания ожидает 15-месячный курс подготовки (общий срок службы — три года).

Первоначально новобранцы направляются на четыре месяца на военную базу «Миткам Адам». Там они постигают азы воинской службы.

Затем следуют 75 суток усиленной подготовки с упором на военную топографию, тактику действий в составе роты и вертолетного десанта. Еще один месяц они закрепляют полученные навыки под непосредственным руководством своих будущих командиров.

Далее четыре месяца посвящены вопросам маскировки, этнографии, изучению арабского языка. Конечно, это очень небольшой срок. Поэтому бойцы (за исключением знающих арабский язык) успевают выучить наиболее употребительные слова и фразы, позволяющие ответить на вопрос, вести краткий разговор, то есть, не раскрыться сразу и довести до конца быстротечную операцию.

Будущих «оборотней» тщательным образом обучают особенностям ношения арабской одежды, использованию париков, накладных бород и усов, грима, контактных линз, меняющих цвет глаз. Один из самых популярных в «Мистаарим» прием маскировки заключается в том, что боец одевается в женскую одежду. Во-первых, женщин, как правило, не особенно опасаются. Во-вторых, в исламском мире женщина — лицо неприкосновенное: даже обращаться к ней на улице не принято, не говоря уже о личном досмотре, тем более, если она одета в традиционную одежду замужней. В-третьих, под длинной широкой женской одеждой удобно прятать штурмовую винтовку, помповое ружье, пистолет или средства связи. Поскольку обычная тактическая единица «Дувдевана» — двое бойцов, то очень часто они изображают супружескую чету религиозных арабов в народной одежде.

Кстати сказать, первое время в «Дувдеван» набирались исключительно уроженцы Ближнего Востока, хорошо знакомые с жизнью арабов и похожие на них внешне. В последнее время в подразделении все больше евреев из Восточной и центральной Европы.

В процессе обучения большое внимание уделяется освоению приемам рукопашного боя. Для «Дувдевана» это имеет особое значение, поскольку мастерское владение приемами рукопашного боя часто делает излишним применение оружия. А в толпе, среди мирного населения, лучше обходиться без стрельбы. Многие бойцы владеют приемами карате и дзюдо, имеют черные пояса.

И, наконец, заключительный этап обучения: месяц бойцы детально изучают свою воинскую специальность, по которой им предстоит служить: снайпер, водитель, подрывник или связник.

Огневая подготовка, причем в очень большом объеме, присутствует на всех этапах обучения. Но если на первом этапе бойца обучают обращению с оружием, выполнению обычных для пехотинца задач в ходе боя, то в дальнейшем идет отработка куда более сложных упражнений. Это и «интуитивная» стрельба навскидку, и огонь на звук или тень.

Однако еще много пота надо пролить, чтобы стать настоящим спецназовцем. Их учат определять местонахождение домов по фотографиям, сделанным с вертолетов и самолетов. И, конечно же, проводятся учения по захвату домов. Бойцы врываются в дома через окна, двери и крыши. Сразу стоит оговориться, что «Дувдеван» не предназначен для освобождения заложников.

По завершении 15-месячного курса бойцы в зависимости от воинской специальности распределяются по группам (группа водителей, подрывников и так далее). Каждому бойцу присваивается звание младший сержант и вручается пистолет.

Кстати, об оружии. Оно подбирается соответственно специфике работы: должно быть компактно (чтобы можно было спрятать под одеждой или в тайниках автомобиля) и в то же время обладать большой огневой мощью. Поэтому на вооружении отряда состоят карабины «Кольт Коммандо» — укороченный вариант американской винтовки М-16, пистолеты-пулеметы «Узи» и МР-5, пистолеты «Беретта» и «Десерт Игл».

Машины, на которых разъезжают бойцы «Дувдевана», это те же модели, на которых в основном ездят палестинцы: старые обшарпанные «Форды», «Рено», «Фиаты». Точнее, их корпуса, которые скрывают форсированные двигатели с турбонаддувом, бронеэлементы, защищающие салон, бронированные стекла и укрепленные на случай тарана бамперы. В машинах оборудованы тайники для перевозки оружия, взрывчатки, средств связи.

При подготовке к операции тщательно отрабатываются все вопросы, изучается аэрофотосъемка объекта, сделанная за несколько часов до акции. Часто проводятся занятия на местности. В глубине тщательно охраняемой зоны находится участок, на котором можно быстро смоделировать любой населенный пункт. Фанерные макеты домов, оград и даже мечетей расставляются в нужном порядке.

«Дувдеван» не проводит операций, требующих длительного внедрения агентуры в среду палестинских экстремистов. Эта задача лежит на внешней разведке «Моссад» и Общей службы безопасности. Именно они обычно проводят всю подготовительную работу для заключительной силовой акции «Мистааравима», который приступает к делу, когда «клиент» обнаружен и определено его нахождение.

Непосредственно перед началом операции на место прибывают два-три разведчика «оборотней». Они проводят заключительную рекогносцировку, уточняя детали, определяя общую обстановку, наличие и режим работы охраны, пути выдвижения и отхода. Дальше бойцы действуют с досконально изученным и отработанным сценарием.

Конечно, бывают и проколы. Так, однажды сотрудники «Дувдевана» вступили в бой с бойцами другого подразделения спецназа Израиля, когда они независимо друг от друга действовали на одном объекте.

Во избежание утечки информации деятельность «оборотней» строго засекречена. Даже командиры других подразделений, действующих в зонах ответственности «Мистааравим», не только не посвящены в их планы, но даже не догадываются об их присутствии. Это, кстати, и приводит к подобным трагическим ошибкам.

Так, 27 апреля 27 августа 2000 года при задержании террориста Абу-Хануда трое «оборотней» попали под огонь армейских снайперов и были убиты. Как это произошло?

Приблизительно в 23-00 бойцы незаметно заняли позиции в домах, расположенных недалеко от дома, где находился разыскиваемый. Не предупредив группу снайперов, занявшую позиции на высотном здании, командир отдал приказ трем солдатам, переодетым в арабские одежды, занять позиции чуть ниже. Снайпера засекли людей в арабской одежде и с оружием. Даже мощные приборы ночного видения не помогли разглядеть своих.

Операция уже началась, и снайперы боялись, что эти три «террориста» смогут помешать ее ходу, открыв огонь. Не оповестив командира, они уложили всех троих тремя выстрелами в лоб. После этого добавили по контрольному.

После этих событий разразился грандиозный скандал вокруг «Дувдеван». Начальник генштаба тут же отдал приказ о прекращении спецподразделением какой бы то ни было деятельности. Полетели очень высокие погоны, но имен виновных так и не назвали.

Казалось, что бездействие так и будет продолжаться, но пришел черед второй «интифады». И о «Дувдеване» снова вспомнили… Сжав зубы, спецназовцы ловили бандитов ХАМАСа и «Исламского Джихада». Они должны были доказать, что смерть трех их товарищей — ни что иное, как случайность, а не низкий уровень профессионализма, в чем их обвинили.

Но трагические эпизоды являются скорее исключением в боевой жизни этого подразделения. Об этом, в частности, свидетельствуют цифры.

Так, в 1990 году на учете израильских спецслужб было около 800 активных участников террористических организаций, скрывавшихся в местах компактного проживания палестинцев. Стараниями «Дувдевана» к 1995 году их осталось не более четырех десятков. Большая часть из них убита при задержании, поскольку палестинские боевики обычно отстреливаются до последнего, предпочитая смерть израильскому плену.

С 1989 по 1995 год — в самый напряженный период «интифады» — не проходило ни дня, чтобы бойцы «Мистааравим» не проводили операции по обезвреживанию террористов. Разумеется, подобный ритм службы, необходимость постоянно выдавать себя за другого человека — все это не слишком благотворно влияет на здоровье личного состава. Увы, психотравмы, срывы — достаточно частое явление среди спецназовцев. Многие из уволившихся в запас «оборотней» не могли найти себя в мирной жизни. В лучшем случае они шли на службу в спецподразделения полиции или охранных структур, в худшем — садились на иглу или спивались.

Как бы то ни было, вклад «Дувдевана» в умиротворение оккупированных территорий и начало переговорного процесса (нарушенного в последние два года) очень велик. Помимо сокращения количества террористов, результатом его деятельности стало серьезное психологическое воздействие на оставшихся и потенциальных экстремистов, которые теперь не могли чувствовать себя в безопасности даже среди своих собратьев.

Другой результат — взаимное недоверие, разрушающее палестинскую солидарность. Этому в немалой степени способствовал прием, появившийся в арсенале отряда в середине 90-х годов, когда палестинская полиция начала масштабно действовать на оккупированных территориях. «Оборотни» стали наряжаться в ее форму.

С одной стороны, окружающие спокойно наблюдали за проведением операций: полиция задерживает преступника или израильского агента. С другой стороны, близкие и соратники задержанного были убеждены: полиция автономии работает на Израиль. Понятное дело, своим «убеждением» они делились со всеми. Полиции и властям автономии палестинцы перестали доверять, подозревая их в предательстве и тайном сговоре с Израилем.

Кроме операций по задержанию экстремистов, «Дувдеван» нередко привлекают для выполнения задач по освобождению заложников. Очень часто при этом «оборотням» приходится работать бок о бок с сотрудниками таких знаменитых подразделений, как «Сайерет маткаль» и «Яамам».

Удачный опыт «Дувдевана» был перенят почти всеми силовыми структурами Израиля. Пограничная охрана создала у себя аналогичное подразделение — «Яамам». Районом его действия стала зона вдоль границы с арабскими государствами. Здесь служат главным образом представители национального меньшинства — друзы, для которых арабский — родной язык. В полиции Израиля создана своя версия «Мистааравима» — «Гидеоним».

Приходится часто слышать, что контртеррористические мероприятия Израиля не дают результата: бомбы, как взрывались, так и взрываются. Но это абсолютно не верно, и главный результат налицо — существование самого Государства Израиль, для которого современные теракты, не являются смертельной угрозой. Думается, что и нынешняя «интифада» не продлится вечно…

Спецподразделение «Нахшон» действует в структуре Управления тюрем Израиля. В пенитенциарных учреждениях часто случаются беспорядки и бунты. Когда конфликт не удается урегулировать мирным путем, приходится принимать силовые меры. Вот эти силовые меры — прерогатива и специализация бойцов «Нахшона».

Три года второй «интифады» значительно обострили и без того непростую ситуацию в израильских тюрьмах. Стремительно возросло число заключенных-палестинцев. Большинство из них задержаны не за участие в вооруженных акциях против ЦАХАЛа и израильских граждан, а за незаконное пребывание на территории еврейского государства.

Но дела это не меняет: камеры переполнены, и атмосфера в них взрывоопасна.

В таких условиях значение подразделения «Нахшон» трудно переоценит. Главной его функцией является подавление беспорядков и бунтов в тюрьмах и в следственных изоляторах.

Кроме того, бойцы «Нахшона» ежедневно конвоируют заключенных из тюрем в суд и обратно, охраняют высокопоставленных сотрудников Управления тюрем, когда есть сведения о намерениях злоумышленников совершить покушение. Реже, но все-таки случается участвовать в этапировании в Израиль арестованных за рубежом израильтян, подозреваемых в совершении тех или иных преступлений.

Бойцы «Нахшона» отрабатывают на тренировках различные сценарии. Еще недавно казалось, что отработка действий подразделения при подавлении бунта в тюрьме — вариант маловероятный, скорее теоретический. В последнее время бунты или некое подобие их в израильских тюрьмах — не такая уж редкость. Так что навыки, полученные бойцами «Нахшона» на занятиях, оказались полезными.

Несколько лет назад вспыхнули беспорядки в тюрьме Шикма, расположенной в городе Ашкелон. Заместитель начальника тюрьмы вошел в одну из камер, чтобы побеседовать с ее обитателями, и вдруг заключенные набросились на него с кулаками.

— Именно после событий в тюрьме Шикма, — рассказывает начальник отдела безопасности Управления тюрем Эли Габизон, — было окончательно решено: в таких ситуациях основной ударной силой будет «Нахшон». Дело в том, что уже немало лет велись споры о том, какое из имеющихся в нашем распоряжении подразделений использовать для силового решения инцидентов такого рода. После беспорядков в тюрьме Шикма, повторяю, мы приняли стратегическое решение: нашим авангардом будет «Нахшон».

Силовой прорыв в тюремное крыло или в камеры — это последняя мера. К ней прибегают лишь тогда, когда не остается иного выхода. Вот что рассказывает командир «Нахшона» Авраам Лазарьян:

— Когда в тюрьме начинаются беспорядки, администрация учреждения, прежде всего, пытается решить дело миром, успокоить страсти, не прибегая к услугам спецподразделений. Офицеры управления тюрем беседуют с заключенными, объясняют, что тем есть, что терять. Бывает, наступает такой момент, когда становится ясно: заключенные не настроены и не намерены урегулировать конфликт мирным путем. Тогда на помощь администрации тюрьмы приходит спецподразделение.

Сначала спецназовцы пытаются воздействовать на заключенных определенными предупредительными средствами. В частности, в тюрьме Эшель были применены водометы. Чаще всего такие средства оказываются эффективными и заключенные успокаиваются.

Если водометы не помогают, прибегают к более внушительным средствам. В камеры вбрасываются гранаты со слезоточивым газом, а также шумовые и световые гранаты, после чего туда врываются спецназовцы.

Бойцы «Нахшона» проводят тренировки в военной тюрьме № 4 и в некоторых следственных изоляторах. Закрытая несколько лет назад тюрьма Дамон стала, по существу, главным учебным центром и полигоном «Нахшона». Для каждого конкретного сценария событий имеется специальный устав, предписывающий бойцам «Нахшона» тот или иной порядок и принципы действий.

К примеру, если заключенные всего крыла или отделения устроили беспорядки в коридоре, бойцы «Нахшона» врываются в коридор и применяют силовые меры. Если взбунтовались заключенные в камерах, бойцы спецподразделения поочередно врываются в каждую камеру и действуют там, причем, начинают обязательно с тех камер, где сидят зачинщики беспорядков.

Случается, что внутри камер дело доходит до рукопашной. Резиновая дубинка в руках бойца «Нахшона» против ножки стула в руках заключенного, электрошокер против куска провода, кулак против кулака.

По сведениям израильской газеты «Маарив», в подразделении «Нахшон» — 122 бойца. Все проходят углубленную подготовку по рукопашному бою, стрельбе из разных положений, по использованию спецсредств.

Около 30 бойцов составляют ударную группу «Нахшона», которая всегда идет на штурм первой. Ее бойцы подготовлены к работе в наиболее сложных ситуациях, например, когда взбунтовавшимся заключенным удается взять в заложники надзирателей.

Захват заложников — это, по существу, теракт. Так вот, элитная группа «Нахшона» действует до того момента, пока на место не прибудет одно из спецподразделений по борьбе с террором.

Само известие о прибытии в тюрьму, в которой возникли беспорядки, бойцов «Нахшона» действует как холодный душ, все успокаиваются. Как только заключенные видят спецназ, они понимают, что администрация тюрьмы настроена серьезно и намерена проявить жестокость.

У «Нахшона» солидное преимущество перед надзирателями и охранниками каждой тюрьмы. Ведь они и после подавления беспорядков вынуждены работать с теми же заключенными. Бойцы «Нахшона» освобождены от необходимости на следующее утро после силового разрешения конфликта снова встречаться с глазу на глаз с участниками беспорядков. Поэтому «Нахшон» действует так жестко, как это необходимо.

Каждый из бойцов подразделения всегда имеет в своем автомобиле все необходимое: щит, дубинку, шлем, противогазы, наручники, спецсредства. Не раз случалось, что некоторые бойцы, находившиеся на каких-либо торжествах у друзей или близких, по пейджеру вызывались на места беспорядков.

Сейчас во многих тюрьмах появились новые заключенные — продукты «интифады Аль— Акса». Они в большинстве своем очень молоды и не склонны прислушиваться к советам и указаниям заключенных-ветеранов. Именно молодые и бунтуют чаще других. Они еще не поняли, что ветераны не случайно имеют в своих камерах телевизоры, электроплиты, получают газеты. Все это — награда за хорошее поведение. Многие из сидящих в израильских тюрьмах палестинцев учатся в Открытом университете и получают пособия от администрации автономии. Всех этих привилегий они могут лишиться, если станут бунтовать…

Это подразделение — одно из элитных в составе пограничной охраны. Его бойцы специализируются на организации засад, тайных пунктов наблюдения в районах так называемой буферной зоны. Бойцы, сидя в этих норах, видят все на много километров вокруг (им помогают современные оптические и электронные приборы), в то же время сам наблюдательный пункт невозможно обнаружить даже с расстояния в три метра.

Командование пограничной охраной сумело без лишнего шума создать боевые подразделения МАТИЛЕН, задачей которых является предотвращение проникновения террористов на территорию Израиля и предупреждение террористических актов. МАТИЛЕН — это аббревиатура слов на иврите, в русском переводе звучащих так:

«Засады, наблюдение, перехват и мобильные боевые действия».

Как говорит начальник пограничной охраны Иерусалимского округа Бенци Сао, «как только буферная зона перейдет из сферы полувиртуальной реальности в сферу реальности физической, материальной, возникнет необходимость значительно усилить численно группы МАТИЛЕН».

Вот как родилось это подразделение. Идея принадлежит командиру пограничной охраны Южного округа. Несколько лет назад стало ясно, что соглашения в Осло не только не привели к прекращению террора, но и, напротив, этот террор активно подпитывается. Тогда в полиции и пограничной охране Южного округа стали думать, как предотвратить проникновение террористов на территорию региона и как сократить опасность для рядовых граждан. Кроме того, было необходимо найти пути более продуктивного противостояния и обычной преступности: кражам, грабежам, угонам автотранспорта, торговле наркотиками и т. д.

Эффект от действий нескольких имевшихся в наличии патрульных групп был небольшим, и причина этого была очевидна: эти патрули работали открыто, их все видели издалека и знали о них заранее. И вот родилась идея устроить засады из бойцов, прошедших специальную подготовку. Эту идею воплотили в жизнь.

Потом метод был внедрен и в Северном округе, где израильские сельскохозяйственные поселения особенно страдали от воров-арабов. Еще чуть позже встал вопрос об охране буферной зоны.

Говорит Бенци Сосо:

— Когда в том или ином населенном пункте, районе находятся подразделения пограничной охраны или армейские части, они самим фактом своего присутствия вынуждают потенциальных преступников воздержаться от совершения противозаконных действий. А вот как эти люди станут вести себя, когда армия и пограничная охрана покинут район? Вот почему появилась необходимость подготовить бойцов, которые сумеют устраивать тайные засады и посты наблюдения, а когда потребуются, смогут и перехватывать террористов, контрабандистов, торговцев наркотиками, четко выполнять задержания и аресты».

Так и появился на свет МАТИЛЕН. Каждая группа в составе подразделения насчитывает 10-15 человек. Все проходят специальную боевую подготовку, тренировки для развития навыков выживания в экстремальных условиях. Особое внимание при подготовке уделяется искусству маскировки. И бойцы достигают в этом искусстве подлинных высот.

Некоторое время назад в МАТИЛЕН начали использовать служебных собак. Они обучены не лаять, четко выполнять команды проводника. Эти умные животные помогают бойцам при несении дозора, а когда требуется, и в погоне за предполагаемыми преступниками.

Сейчас группы МАТИЛЕН действуют самостоятельно и автономно, каждая в интересах своего округа. До сих пор в штабе пограничной охраны не разработан единый для всех групп устав или инструкция по методике выполнения возложенных на МАТИЛЕН функций. Необходимость в таком документе еще вчера казалась очевидной, но сегодня появились сомнения в перспективе МАТИЛЕН.

Так, командование пограничной охраны решило сократить срок специальной подготовки бойцов этого подразделения. Еще недавно курс такой подготовки длился пять недель. Теперь бойцов будут тренировать и обучать лишь 11 дней.

Девушек в зеленой форме пограничников можно встретить практически на каждом блокпосте в Восточном Иерусалиме или его окрестностях. Это неудивительно. Ведь для прохождения военной службы в погранвойсках ЦАХАЛа — МАГАВ девушек призывают с 1995 года. А за пять лет до того впервые три девушки, прошедшие курс подготовки, были направлены в спецподразделение МАГАВа по борьбе с терроризмом под названием «Яамам». И вот спустя много лет история повторяется.

Правда, на сей раз о «Яамаме» речь не идет. Девушек планируют призвать в «местные» отряды спецназа при различных частях и подразделениях пограничной службы.

Пока количество девушек, направленных в спецназ, невелико. Их всего пять. Да и вообще принятая командованием пограничной службы мера носит скорее экспериментальный характер.

Девушки пройдут специальный курс подготовки. Он займет несколько месяцев. По окончании курса выпускниц направят в распоряжение спецотряда МАГАВа, который находится в Иерусалиме.

В чем же будут заключаться непосредственные обязанности девушек?

Сегодня для сбора разведданных о том или ином палестинце, объявленном в розыск, бойцам пограничникам нередко приходится прибегать к самому элементарному приему — слежке за объектом. Это занятие в условиях палестинских городов непростое. Зачастую спецназовцам приходится переодеваться в женское платье, дабы не вызвать подозрений у «ведомого объекта».

Нет сомнений, что женщина в этой роли будет выглядеть куда естественнее, а главное — способна принести больше пользы, не подвергая опасности ни свою жизнь, ни жизнь сослуживцев. Ну а операции по поимке террористов остаются прерогативой спецназовцев-мужчин.

Если эксперимент окажется результативным, командование МАГАВа намерено использовать ратный труд девушек не только в Иерусалиме. Не исключено, что они будут включены в составы отрядов специального назначения пограничной службы, действующие на севере Израиля, а также на границе с Египтом в районе «зеленой черты».

Между тем командование сухопутных войск завершает создание первого женского батальона в ЦАХАЛе. На сегодняшний день в этих войсках есть три женские роты и вскоре будет создана четвертая. Опираясь на данные исследования, проведенного недавно по заказу главного офицера медицинской службы, будет принято решение, в каких операциях можно будет задействовать эти роты.

По словам начальника отдела кадров сухопутных войск полковника Нисима Барды, в настоящее время женщины-военнослужащие специализируются по трем направлениям: артиллерия, артиллерийские ракетные батареи и защита от оружия массового поражения. Кроме того, есть «легкие» роты, в которых предъявляются не столь уж высокие требования к физической подготовке девушек. В то же время эти роты оказывают помощь в текущей деятельности бригадам «Голани» и «Гивати». В основном они действуют на «мирных» границах — с Египтом и Иорданией.

Снайперские подразделения ЦАХАЛа росли и развивались вместе со всей армией. Первые снайперы появились уже в дни Войны за независимость. Это были, как правило, бывшие бойцы Британской армии, отточившие свое мастерство в боях против нацистов.

Первым наставником израильских снайперов стал майор Алекс Элираз, человек в этой области весьма авторитетный. Он был стрелком с мировым именем, одним из немногих, кто хорошо понимал роль и значение снайпера в современной войне.

По сведениям израильского эксперта Александра Шульмана, до середины 90-х годов снайперские подразделения развивались в основном в частях армейского спецназа, предназначенных для ведения боевых действий в тылу врага и для проведения антитеррористических операций. В линейных боевых частях ЦАХАЛа снайперам уделялось относительно мало внимания.

Это объясняется тем, что израильская военная стратегия основывается на доктрине молниеносной войны, предполагающей быстрый разгром врага ударами мощных армейских группировок. «Снайпинг» же является инструментом в первую очередь позиционной войны.

Ситуация изменилась с началом террористических нападений палестинцев. Войска столкнулись с бандформированиями, возможности ликвидации которых ограничены по политическим причинам. Возникла задача уничтожения главарей и вооруженных бандитов, действующих в составе бандформирований. Кроме того, появилась потребность и в контрснайперских мероприятиях. Все это послужило причиной дальнейшего развития «снайпинга» в линейных боевых частях израильской армии.

В настоящее время в боевых частях действует слаженная система подготовки и боевого применения снайперов. В израильской армии принято разделять снайперов на две основные категории: «калаим» и «цалафим».

«Калаим» — это стрелки, вооруженные винтовками М16А2Е3 или CAR-15/М4 с оптическими прицелами. Они действуют непосредственно в боевых порядках своих пехотных взводов и находятся в подчинении у своих прямых командиров. Исходя из технических характеристик оружия, их задачей является уничтожение целей на дистанциях до 400 метров как днем, так и ночью.

На «цалафим», снайперов с более высоким уровнем подготовки и вооружения, возлагаются более сложные задачи. На их вооружении находятся снайперские винтовки «Ремингтон-M24», «Ремингтон-700» и «Беретта-82A1», позволяющие уничтожать цели на дистанциях до 1200 метров. Взводы «цалафим» входят в состав штурмовых подразделений (на иврите — «пальход») и подразделений огневой поддержки пехотных батальонов. При проведении боевых операций они переходят в непосредственное подчинение командира батальона, который направляет их на усиление своих подразделений.

Израильские армейские снайперы в бою применяют различные тактические приемы. Принято работать парами — один снайпер работает по целям на дальней дистанции, второй контролирует ситуацию на ближних подступах к снайперской позиции. Считается, что снайперское мастерство заключается не только в отличной стрелковой подготовке. Ее оттачивают на бесчисленных тренировочных стрельбах до уровня мышечной памяти.

Опыт боевых действий в Ливане и на территориях, где израильские войска широко использовали снайперские засады, показывает, что для выхода на боевую позицию снайперу приходится скрытно преодолевать десятки километров по горам и пустыне со всем своим снаряжением на плечах. Снайпер в ожидании цели должен находиться многие часы в абсолютной неподвижности, «притворившись кочкой», чтобы ни одним движением не обнаружить свое присутствие. И бывает, приказ на выстрел так и не приходит.

Так было в 1982 году во время боев в Бейруте. Израильские снайперы сутками держали в перекрестье прицела палестинского лидера Ясира Арафата. Однако приказ на ликвидацию так и не поступил…

Выходу снайпера на боевое задание предшествует подробный инструктаж. Он включает постановку боевой задачи, определение полосы огня, сигналы оповещения и управления, организацию взаимодействия и еще массу других подробностей. Непосредственно перед выходом командир обязательно проверяет снаряжение снайпера, забирает его документы и заставляет «попрыгать» — чтобы ничто не мешало скрытности действий бойца.

Основную массу израильских снайперов составляют воспитанники снайперских школ ЦАХАЛа. Но есть и репатрианты, привезшие с собой уникальный снайперский опыт армий тех стран, где они служили до приезда в Израиль. Среди них есть бывшие снайперы американской морской пехоты, снайперы, служившие в британской и французской армиях. Сейчас в составе снайперских подразделений появились и стрелки с российским опытом, участники афганской и чеченской войн.

В последнее время израильские военные специалисты рассматривают возможность более широкого привлечения женщин в качестве снайперов. Женщины-снайперы в израильской армии не являются новичками — многие из них служат в качестве инструкторов в снайперских школах. Отмечается, что по ряду психофизиологических факторов женщины не уступают снайперам-мужчинам, а то и превосходят их.

Так, повышенная острота зрения у женщин встречается в пять раз чаще, чем у мужчин; монотонную ювелирную работу, требующую повышенной концентрации внимания, лучше всех выполняют молодые женщины. В израильской армии считают, что при тщательном отборе по психофизическому соответствию специальности и психологической совместимости создание смешанных снайперских пар вполне реально.

Их показатели обещают быть очень высокими.

Подготовка снайперов осуществляется в специализированных снайперских школах израильской армии. Есть также снайперские школы в военных округах. Главный учебный центр подготовки снайперов находится в Миткан Адаме — на военной базе неподалеку от Тель-Авива. Там расположен один из лучших в мире комплекс стрельбищ и учебных классов, где прошли обучение многие поколения израильских снайперов.

Обучение идет в школах пехотных снайперов, специализирующихся на определенных типах стрелкового оружия. Значительную часть инструкторов-преподавателей в этих школах составляют девушки, проходящие срочную военную службу. Кроме того, имеется снайперский курс для уже опытных снайперов в школе антитеррористической войны, расположенной там же, в Миткан Адаме.

Продолжительность базового курса подготовки снайперов для пехотных подразделений

— четыре недели. Кроме того, есть двухнедельный курс для снайперов, уже имеющих боевой опыт. Учеба на курсах закладывает основы снайперского мастерства, но настоящими профессионалами израильские армейские снайперы становятся в реальных поединках на поле боя.

…Оскара хоронили через два дня после его трагической гибели. Янив произнес прощальные слова над свежей могилой друга:

— Он был всего лишь собакой. И, конечно, лучше, что погиб он, а не кто-то из солдат. Но мне трудно свыкнуться с мыслью, что его больше нет. Потому что это был не просто пес. Он был частью меня. Он не отходил от меня ни на шаг в самых тяжелых операциях. Мы укрывались одним одеялом, когда замерзали от холода в чистом поле.

Бельгийская овчарка Оскар погиб во время боевой операции в Хевроне. Он нес службу в особой части ЦАХАЛа (Армия обороны Израиля) — «Окец».

Недавно армейское командование включило «Окец» (другие названия этого подразделения — «7149», «Стинг», «Калбиа») в список спецподразделений — вместе со спецназом генерального штаба «Сайерет маткал», «Флотилией-13» ВМС и «Шельдагом» сухопутных войск. Его штаб расположен на авиабазе Сиркин, а основным оружием, используемым для выполнения поставленных задач, являются поисковые и боевые собаки.

С сентября 2000 года, когда началась вторая «интифада» (восстание палестинцев), подразделение «Окец» постоянно находилось на передовой. Самые тяжелые дни выпали в апреле 2002 года, когда началась операция «Защитная стена». Боевые действия в условиях густонаселенной местности, когда жизнь каждого солдата ежеминутно подвергается опасности, сделали «Окец» одним из наиболее действенных средств ЦАХАЛа в борьбе с палестинским террором.

— Многие солдаты и офицеры просто не знают, что своей жизнью обязаны нашим псам, — говорит командир части подполковник Арик. — Наша основная проблема в том, что мы не успеваем участвовать во всех операциях, о которых нас просят. Собаки для ведения боевых действий и оперативно-розыскной работы только в нашем подразделении. Оно — единственное в своем роде. А на территориях воюют десятки подразделений.

Стены кабинета подполковника увешаны почетными грамотами от командования ЦАХАЛа. Арику — 32 года, он женат, имеет двоих детей. С 1989 года служил на различных должностях в спецподразделении «Дувдеван». Перед назначением на пост командира «Океца» являлся заместителем начальника учебной базы израильской армии «Адам». Там он обучал солдат приемам борьбы с террористическими группами.

Подразделение «Окец» состоит из четырех рот: поисково-спасательной (поиск людей, оказавшихся в завалах), служебно-розыскной (преследование и задержание «разыскиваемых» на местности), разминирования (поиск и обнаружение взрывных устройств) и антитеррористической (задержание террористов, находящихся в укрытиях).

Собаки из последней роты применяются при проведении операций по освобождению заложников. Они первыми врываются в помещение и нападают на террориста.

Это специально обученные крупные собаки агрессивных пород: ротвейлеры, немецкие овчарки, доберманы. При проведении операции они помогают штурмовой группе быстро выделить террористов среди других людей, даже если они одеты в схожую с заложниками одежду и у них не видно какого-либо оружия. Умению распознавать экстремистов среди заложников уделяется особое внимание при дрессировке. Таких собак учат нападать не только на вооруженных, но и на людей, ведущих себя агрессивно (отдающих приказы, избивающих других и т.д.).

Один из вариантов использования собак при проведении операции по освобождению заложников может выглядеть следующим образом. Штурмовая группа находится у входа в здание, там же располагается кинолог с собакой. По команде вскрывается дверь, и он запускает собаку, а сам уходит в сторону, освобождая проход штурмовой группе. Животное, попав в помещение, определяет цель и нападает, причем оно выдрессировано так, что может выбирать объектом своей атаки самого агрессивного террориста. Вид свирепого зверя, неожиданно ворвавшегося в помещение, производит сильное впечатление и часто заставляет экстремистов сосредоточить свое внимание на нем, а не на штурмовой группе.

После того как устанавливается контроль над помещением, входит кинолог и успокаивает собаку. Если этого не сделать, то пес в азарте боя может загрызть террориста или переключиться на членов штурмовой группы (они ведь тоже вооружены). И такие случаи бывали.

Собак «Океца» готовят по пяти направлениям: поиск и обнаружение взрывчатых веществ, оружия, боевые псы, следопыты и спасатели. Существует пять соответствующих специализированных групп.

Широкой общественности знакомы больше всего четвероногие спасатели, участвующие в работах по ликвидации последствий природных катаклизмов. Они обходят завалы домов после землетрясений в поисках заживо погребенных. Некогда они вместе со своими проводниками, военнослужащими резерва, служили в частях войск тыла. Несколько лет назад спасателей перевели в «Окец».

Проводники растят таких собак дома, лишь раз в неделю они проходят сложнейшие тренировки на базе части.

Труднее всего воспитывать собак-следопытов. Основная задача таких псов — преследование террористов. Они должны уметь догнать боевика на расстоянии до шести километров, а догнав, вступить с ним в схватку и задержать до подхода проводника.

Собаки, обученные на распознавание взрывчатки, идут впереди колонн. Они также первыми заходят в дома, где могут быть спрятаны или заложенные взрывные устройства.

Но больше всего в «Океце» гордятся боевыми псами.

— Их готовят к мгновенной нейтрализации врага на любом ландшафте, будь то пещера, туннель, дом или открытая местность, объясняет Арик. — Если челюсти такого «бойца» сомкнутся на теле террориста, то освободиться он уже не сможет.

Однажды такой пес «работал» со штурмовой ротой «Гивати», которая вела поиск террориста в палестинской деревне. Собака забежала на второй этаж и там атаковала боевика. Когда солдаты приказали бандиту сдаваться, он выполз вместе с висевшим у него на плече псом. Использование боевого пса при такого рода операциях придает им фактор неожиданности. Кроме того, собака отвлекает внимание террористов от солдат.

Израильский опыт подготовки бойцов спецназа признан образцом для иностранных армий всего мира. Одним из примеров такого признания является широкое распространение боевого искусства израильских спецназовцев, известного под названием «крав мага», что в переводе с иврита означает «рукопашный бой».

Создателем «крав мага» является офицер израильского спецназа Имрих Лихтенфельд. За его спиной был большой боевой опыт — в годы Второй мировой войны он сражался в частях британских «коммандос», затем был инструктором рукопашного боя в ПАЛЬМАХе, а после создания ЦАХАЛа был главным инструктором армии по физической подготовке и рукопашному бою. На протяжении многих лет он создавал систему боевых приемов, которые проходили проверку в реальных рукопашных схватках израильского спецназа. Сегодня «крав мага» изучают полицейские и сотрудники ФБР в США, отряды по борьбе с терроризмом Англии и Франции, полиция, погранвойска и спецназ Финляндии и Швеции.

Имрих Лихтенфельд родился в 1910 году в Будапеште, который был в то время одним из центров Австро-Венгерской империи. Он вырос в Братиславе, столице Словакии, в доме, где спорт и гуманистическое образование пользовались одинаковым уважением. Эти элементы в его воспитании стали позднее определяющими факторами в формировании его выдающегося характера.

Его отец — Самуэль Лихтенфельд был, несомненно, уникальным человеком. В возрасте 13 лет он присоединился к бродячему цирку и в последующие двадцать лет занимался борьбой, поднятием тяжестей и разнообразными выступлениями, связанными с демонстрацией силы. Для него цирк был также и школой, в которой он познакомился с людьми, занимавшимися различными видами спорта, включая самые необычные из них. Эти люди научили молодого Самуэля тому, что умели сами, включая различные методы рукопашного боя и техники самозащиты.

После переезда в Братиславу Самуэль основал первый в городе клуб тяжелой атлетики — «Геркулес». Позже он поступил на службу в городской департамент полиции, где дослужился до поста шефа-детектива. За время службы заработал репутацию человека, который лично выследил и арестовал огромное количество убийц и грабителей.

Самуэль обучал своих подчиненных самозащите и способам обороны от агрессивного нападения, делая при этом упор на моральном поведении как с преступниками, так и честными гражданами. Его техники были высоко стильными, хотя и не столь эффективными, но они подходили тому времени и соответствовали ограничениям, которые регулировали действия полиции в тот период.

Будучи ребенком Имрих тренировался под руководством отца в разнообразных видах спорта и физической культуры, включая гимнастику, а также участвовал в регулярных тренировках, организованных для группы детективов. С одобрения отца он проявлял активность во многих видах спорта. Поначалу он преуспел в плавании, а более всего в гимнастике, борьбе и боксе.

В 1928 году Имрих впервые выиграл молодежный чемпионат Словакии по борьбе, а в 1929-м тот же турнир среди взрослых. В этом же году он выиграл национальный чемпионат по боксу и международный турнир по гимнастике. На протяжении последующего десятилетия он сосредоточился главным образом на борьбе, выступая в роли спортсмена и тренера.

Год за годом он выигрывал чемпионаты Словакии в своей весовой категории, являясь членом сборной команды страны. Вплоть до 1939 года он принял участие во множестве международных турниров, где выиграл много медалей и призов. Он считался одним из лучших борцов в Европе.

В середине 30-х годов ситуация в Братиславе начала меняться. Под влиянием аналогичных движений в центральной Европе появлялись фашистские и антисемитские группировки, нарушавшие общественный порядок и наносившие ущерб еврейской общине. Имрих, естественно, стал некоронованным лидером группы молодых евреев, большинство из которых были борцами, боксерами или тяжелоатлетами. Эта группа пыталась блокировать антисемитские банды от проникновения в еврейское гетто и произведения там погромов.

Так, в период между 1936 и 1940 годами он принял участие в бесчисленных столкновениях и уличных боях с антисемитскими головорезами, действуя как в составе группы, так и в одиночку. Он и его товарищи часто сталкивались с разъяренной толпой, насчитывающей сотни и тысячи жителей Братиславы и ее окрестностей, пытавшихся пробиться в еврейский квартал. Иногда же против Имриха и его друзей оказывался всего лишь один или двое крикунов, которых требовалось всего лишь поставить на место.

Все эти столкновения оказали на него огромное влияние и превратили из спортсмена в решительного и умелого уличного бойца. Именно эти события и положили начало созданной им впоследствии системой самозащитой «крав-мага».

В 1940 году, ставший занозой для антисемитски настроенных властей, Имрих покинул свой дом, семью и друзей и сел на последний корабль для иммигрантов, сумевших вырваться из когтей нацистов. Судно было старым речным пароходом, называвшимся «Пентчо», который был переделан для перевозки сотен беженцев из центральной Европы в Палестину.

Странствие Имриха к месту назначения на борту судна, сопровождавшиеся опасными эпизодами, длилось почти 2 года. С момента начала пути корабля по реке Дунай, вплоть до плавания в Эгейском море, ему пришлось неоднократно нырять в воду, чтобы спасти выпавших пассажиров и выловить мешки с продовольствием, запасы которого были чрезвычайно скудны. В результате он подхватил тяжелую форму ушной инфекции, едва не стоившей ему жизни.

Когда на судне взорвался котел, корабль сел на мель вблизи Греческого острова Камиланиси. Имрих и его четверо друзей взяли спасательную шлюпку и отправились в сторону острова Крит, чтобы привести помощь. Игнорируя инфекцию, терзавшую ухо, и уговоры друзей он отказался уступить весло и греб целый день. Но, несмотря на героические попытки, сильный ветер заставил маленькую шлюпку дрейфовать, и она так и не достигла Крита.

На утро пятого дня британский военный корабль подобрал пятерых спасшихся в лодке и доставил их в египетский город Александрию. Имрих, состояние которого заметно ухудшилось, был отправлен в городской еврейский госпиталь, где перенес несколько операций. Лишь спустя 50 лет он осознал, что тогда действительно был близок от смерти, и врачи в больнице не надеялись на его спасение. Он узнал об этом, когда один из его друзей, спасшихся с ним на шлюпке, Джозеф Герц посетил Израиль.

После выздоровления Имрих вступил в чешский легион, находившийся в период Второй мировой войны под командованием Британской армии. В этом корпусе он прослужил примерно полтора года, находясь в различных точках Ближнего Востока, среди которых были Ливия, Египет, Сирия и Ливан. В 1942 году он демобилизовался и получил разрешение на въезд в Палестину.

К этому времени несколько друзей и бывших учеников Имриха служили в отрядах сопротивления — военной организации «Хагана», предтече ЦАХАЛа. Они представили его генералу Ицхаку Садэ, который, увидев его таланты в рукопашном бое, немедленно принял в организацию.

В 1944 году Имрих начал тренировать израильских бойцов в хорошо известных ему дисциплинах: общей физической подготовке, плавании, использовании ножа и обороне от него. В этот период он тренировал несколько элитных подразделений «Хаганы» и ПАЛМАХа, включая их подразделения морской пехоты — ПАЛЬЯМ, а также группы офицеров полиции.

В 1948 году, совпавшим с рождением государства Израиль и образованием ЦАХАЛа, Имрих стал шеф-инструктором по физической подготовке и «крав-мага» в школе рукопашного боя. Он прослужил армии около 20-ти лет, в течение которых разработал и усовершенствовал свой уникальный метод самозащиты и рукопашного боя. Он лично тренировал всех асов израильских спецподразделений и обучил многие поколения инструкторов по «крав-мага», за что заслужил признание от высшего руководства армии.

Система Имриха — «крав-мага» должна была отвечать нескольким требованиям израильской армии. Она должна была быть легкой в изучении и применении, чтобы и солдат, и служащий в конторе, и боец спецподразделения смог добиться успеха в обучении за возможно самый короткий промежуток времени. Также было необходимо, чтобы навыки, приобретаемые солдатами, достигались при минимальных повторениях и практике. Еще более важным было то, что разработанные им техники должны были быть легко применимы в условиях максимального стресса.

После выхода в отставку Имрих начал адаптировать «крав мага» для нужд гражданского населения. Он создал методики подходящие для всех: мужчин и женщин, юношей и девушек. Теперь система «крав мага» могла быть использована любым человеком, которому требуется защитить свою жизнь и выжить при нападении, с наименьшими потерями, независимо от того, какими причинами было вызвано нападение: преступными, националистическими или другими.

Чтобы распространить свою систему он основал 2 тренировочных центра: один в Тель— Авиве, другой в его родном городе Нетании. Все это время Ирих, взявший фамилию Сдэ— Ор, продолжал быть консультантом и инструктором по «крав мага» для ЦАХАЛа, а также для израильских секретных служб.

В 1972 году в школе тренеров и инструкторов Института спорта и физической культуры имени Вингейта прошел первый курс для гражданских инструкторов по «крав мага». С этого момента система стала использоваться для различных гражданских нужд в Израиле и за рубежом.

Многие тысячи людей прошли обучение по легко усваивающимся и не содержащим абсурдной информации методикам самозащиты «крав мага». Помимо изучения сотрудниками израильских служб безопасности и израильской полиции, «крав мага» обучаются учителя колледжей, начальных школ и частных учебных заведений, а также в частных студиях, сельских поселениях, таких как «киббуцы» и «мошавы».

В 1978 году Имрих и несколько его посвященных учеников основали Израильскую Ассоциацию «крав мага» с целью распространения метода в Израиле и за рубежом и передачи ценности самозащиты. Имрих Сдэ-Ор был пожизненным президентом Ассоциации.

В начале 90-х годов он выразил желание учредить Международную Федерацию «крав— мага», целью которой стало бы распространение его особых знаний среди людей по всему миру. Создание Федерации стало осуществлением мечты всей его жизни.

Вплоть до своих последних дней, находясь в возрасте 87 лет, Ирих совершенствовал технику и концепции «крав мага». Он лично консультировал лучших специалистов по «кравмага» и проводил время, занимаясь с инструкторами из Израиля и приезжавшими из-за рубежа. Он стимулировал достижение занимающимися прогресса, пленяя их своими выдающимися душевными качествами, тонким чувством юмора и делясь с ними своими знаниями и советами.

Имрих Сдэ-Ор скончался в январе 1998 года. Он находился в полном сознании, что его учение живет и процветает…

В переводе это слово означает просто «подразделение», «единица». Подразумевается — «предназначенная для выполнения особых заданий».

«Ха-Йехида» подчиняется лично начальнику генерального штаба ЦАХАЛа со всеми вытекающими отсюда последствиями. В это специальное подразделение, которую в армии в шутку называют «ротой джеймс-бондов», отбираются лучшие из лучших. Причем, лишь те, кто до призыва заявил о своем желании служить в данном подразделении. После этого следуют 4-5-дневные вступительные экзамены, которые сопровождаются собеседованием с командиром подразделения и дополнительными медицинскими проверками.

Подготовка солдат, прежде чем они будут допущены к выполнению каких-либо заданий, продолжается 22 месяца. Тот, кто принимается в «Ха-Йехиду», подписывает, помимо прочего, обязательство отслужить полгода в качестве сверхсрочника.

Спецподразделение для борьбы с танками, созданное в 1993 году. Будучи одним из самых секретных в ЦАХАЛе, оно подчинено лично начальнику генштаба.

На вооружении «Морана» находится некое секретное оружие израильского производства, которое Израиль отказывается продавать кому бы то ни было, включая США. Как туманно намекнул в одном из интервью высокопоставленный офицер ЦАХАЛа, «Моран» является «главной надеждой нашей армии на победу в возможной новой глобальной арабо-израильской войне».

Несколько лет назад, опять-таки уступая любопытству армейских корреспондентов, им разрешили побывать на учениях резервистов данного подразделения. В ходе учений личный состав «Морана» в течение пяти минут уничтожил танковую бригаду условного противника, после чего был перебазирован на новое место…

Публиковать какие-либо репортажи об увиденном журналистам было запрещено.

В «Моран» попадают лучшие из призывников артиллерийских частей. В ходе вступительного экзамена от будущих солдат этого подразделения требуется не только огромная физическая выносливость, но и высокий уровень интеллекта.

Именно это подразделение участвовало в захвате судна «Карин-Эй», в связи с чем интерес к нему в обществе весьма велик. Журналистам удалось побольше узнать о его задачах и специфике подготовки бойцов.

От них требуется способность действовать с равным успехом на море и на суше. Не терять самообладания в любой ситуации. Проявлять уникальную способность к выживанию и одновременно — предпринимать максимум усилий для выполнения поставленной боевой задачи.

Достаточно сказать, что подготовка бойцов этого подразделения длится 22 месяца. Только после этого их допускают к выполнению боевых заданий. Для того чтобы попасть в эти части, следует заявить о своем желании служить в них еще до призыва. Правда, и это может не помочь, если профиль призывника ниже 82. Или даже при таком профиле у него есть хоть какие-то изъяны в здоровье или если он окончил меньше 12 классов.

Незадолго до призыва, изъявивших желание служить в «морских коммандос», собирают на четыре дня на базе этого подразделения в Атлите. Первый день заполнен демонстрациями фильмов о действиях «морских коммандос» и лекциями офицеров части.

На второй начинаются собственно экзамены, которые достигают своего апогея на четвертый день. В этот день призывники должны будут пробежать кросс длиной в 24 километра с полной выкладкой. Причем, часть маршрута они будут бежать по щиколотку в воде.

Затем следует сдача экзаменов на физическую выносливость и экзамен по психотесту.

Интеллект в этом подразделении имеет не меньшее значение, чем физические данные.

На протяжении всех этих дней командиры сознательно провоцируют кандидатов на нервный и психологический срыв, потому что в любой ситуации будущим «морским коммандос» необходимо сохранять железную выдержку и хладнокровие. Одновременно командиры тщательно следят затем, насколько способны призывники к проявлению собственной инициативы, к взаимопомощи, к взаимодействию в группе и т. д. Словом, важна каждая мелочь…

Сотни кандидатов участвуют в этом вступительном экзамене. Но лишь единицы получают право присоединиться к «морским коммандос», чтобы затем участвовать в операциях, о которых с восхищением будет говорить мир.

Но до участия в этих операциях, как уже было сказано, долгие месяцы изнурительного, подчас круглосуточного труда. Кстати, любопытно, что «морские коммандос» Израиля вооружены не традиционными для ЦАХАЛа автоматическими винтовками М-16, а автоматами Калашникова системы АКМС.

Подразделение, предназначенное для точечной ликвидации наземных и воздушных целей.

Оно вооружено ракетами с лазерным наведением. Успешно действовало в Ливане.

Все сведения о подразделении засекречены.

Призывники, изъявившие желание служить в данном подразделении, проходят личное собеседование с командиром части. Затем — дополнительную медицинскую проверку и вступительные экзамены накануне призыва, продолжающиеся 4-5 дней.

Командование Центральным военным округом с 1966 года располагало своим диверсионно-разведывательным подразделением — «Сайерет Харув». Его главная задача — предотвратить проникновение террористов на территорию округа. В 60-70-е годы «Харув» контролировал долину реки Иордан, ликвидируя с помощью засад террористические группы, и вел глубокую разведку на территории Иордании.

«Харув» участвовал в войне 1973 года, а затем вновь вернулся к прежней работе. Во время службы в секторе Газа «коммандос» занимались секретным пешим патрулированием, а при необходимости использовали автомашины и вертолеты, способные обнаружить противника с помощью современного электронного оборудования. Роль этого подразделения закончилась, когда в данном регионе воцарился мир.

Аналогичное подразделение было и в Южном военном округе. «Саерет Шакед» вел разведывательное патрулирование на джипах, пешком и даже на верблюдах. От бедуинов израильтяне научились секретам жизни и войны в пустыне — основной зоне их действий.

Во время вооруженных конфликтов «Шакед» совершал дальние вылазки в Синае, сражался с египетскими «коммандос», а в период «мира» проводил рейды и засады против террористов в Газе (1970-73 годы). В 1983 г. подразделение было расформировано.

«Коммандос» менее известного соединения «Сайерет Орев» 35-й парашютной бригады не специализировались на диверсионных акциях. Их роль можно описать как «разведывательно-противотанковую».

Оснащение составляют различные противотанковые средства на джипах и гранатометы типа «Ло». В 1982 году во время операции «Мир Галилеи» «Сайерет Орев» показали необыкновенную эффективность, уничтожив с помощью системы «Дракон» и трофейных гранатометов РПГ-7 большое число сирийских танков Т-62 и Т-72.

Из всех сил специального назначения наибольшую известность приобрело подразделение «Сайерет Голани», которое из-за своих опознавательных знаков называют еще «Летающими леопардами». Они начали жизнь в 1959 году, собрав лучших солдат элитной пехотной бригады «Голани». Это разведывательная группа, выполняющая диверсионно— штурмовые функции в авангарде бригады.

С 1974 года «Летающие леопарды» готовятся и для антитеррористических операций, хотя не столь целенаправленно, как «Сайерет Маткаль» или соответствующие подразделения полиции.

Как антитеррористическое соединение «Летающие леопарды» доказали свою эффективность 6-го апреля 1980 года, когда в киббуце «Миссгав Ам» они ликвидировали пятерых диверсантов. Вскоре в рамках ответной акции «коммандос» атаковали палестинскую базу и убили еще 13 террористов. На своем боевом пути наивысшего успеха солдаты достигли во время штурма старинного замка Бофор в Ливане, где засели лучшие террористы ООП (1982 г.).

Самое молодое подразделение специального назначения было создано в 1987 году — парашютный разведывательный батальон бригады «Гивати», выполняющий с 1982 года функции морской пехоты. Израильский аналог американских «коммандос» («Марин Рекон») получил вслед за знаменитым разведывательно-диверсионным батальоном 40-х годов название «Шеулей Шимшон» («Лисы Самсона»).

В израильских вооруженных силах действуют также два самостоятельных подразделения специального назначения, состоящие из мусульман. От начала существования израильской армии мусульмане (друзы и бедуины) всегда служили в ее рядах, особенно в пограничных частях.

Разведотряд друзов после войны 1967 года преобразовали в парашютное диверсионно— разведывательное соединение «Сайерет Ха-друзим». Его солдат сбрасывали чаще всего на сирийских территориях, населенными друзами.

В 1973 году друзы участвовали в захвате горы Хермон, а затем служили на северной границе. Во время ливанской войны 1982 года они составили форпост израильских сил в долине Бекаа. Хотя во время войны против палестинцев ливанские друзы смотрели на «коммандос» из «Сайерет Ха-друзим» как на предателей, а местные шейхи — как на врагов, ни один солдат из этого подразделения не отказался от участия в боях.

В последнее время аналогичную группу сформировали из бедуинов, которые тоже очень давно связаны с израильской армией, выступая в роли следопытов, проводников и инструкторов по выживанию в экстремальных условиях. «Сайерет Ха-бедуин» несут службу вдоль южной границы с Иорданией и Египтом и противодействуют проникновению боевиков террористической группировки ХАМАС и контрабанде оружия.

Разумеется, список элитных частей ЦАХАЛа этим не исчерпывается. В каждой элитной дивизии — «Голани», «Гивати» и т. п. — существует своя элита: разведчасти.

Да, у армейской элиты есть свои привилегии. Они, как правило, размещаются в более комфортных условиях, имеют более длительные отпуска после выполнения ответственных заданий, дополнительные льготы после демобилизации.

Но главная привилегия элитных частей заключается в том, что они всегда оказываются в наиболее опасных местах. Там, где, как принято говорить, риск — обычное дело. Вот почему с таким замиранием сердца провожают взрослые взгляды мальчиков, принятых в эти части.