В море погасли огни

      - В бараках живут заключенные. Они тут порт строят, - объяснил мне Климов.
      У него всюду были знакомые. Работавшие в карьере мужчины и женщины то и дело окликали Климова:
      - Здорово, борода!
      - Здравствуй, дядя Саша! Ишь как вырядился! А тебе морская форма идет прямо пират. Воюешь, что ли?
      - Воюю. И вам бы советовал. Довольно клопов кормить и в песочек играть, - в тон друзьям отвечал капитан - лейтенант. - Проситесь на флот, отпустят.
      - Просились уже. Да наше начальство чего - то волынит. Похлопотал бы ты за нас, дядя Саша, по старой памяти.
      - Ладно, попробую.
      Когда мы отошли от карьера, я спросил у Климова:
      - Откуда они вас знают?
      Он повернул ко мне свою щекастую, загорелую докрасна бородатую физиономию и, сощурив хитроватые глаза так, что остались одни щелочки, ответил:
      - Не хотелось мне рассказывать. Писатели - народ опасный. Да уж ладно, знайте. Я сам вон в том дворце жил и баланду хлебал. Правда, полного срока не отсидел: за ударную работу раньше отпустили. Но на свою подводную лодку не попал, пришлось тараканьей бочкой командовать. Парадный ход шесть узлов.
      По пути я узнал, что Климов прежде был капельмейстером флотского духового оркестра. Эта должность ему показалась унизительной, он решил командовать кораблем. Нелегко было бросить оркестр и пойти в училище. Но бородач добился своего: через несколько лет стал командиром "малютки". И вот тут ему не повезло.
      В один из вечеров его подводная лодка, выходя на рейд, столкнулась с катером линкора. От резкого толчка Климов вылетел за борт, а его "малютка", набрав в открытый рубочный люк воды, затонула.
      Место оказалось неглубокое. Из воды торчала верхушка рубки. Климов подплыл к ней, вновь занял свое место на мостике и принялся сигналить, чтобы скорей пришла помощь.
      К счастью, спасательное судно оказалось близко. Первым хотели снять с мостика командира, но он стал отбиваться:
      - Не сойду, пока не поднимете лодку... Не дамся!
      "Малютку" довольно быстро подняли на поверхность, все же несколько подводников погибли. Климову за аварию дали три года тюрьмы.
      На телеграфе мы с капитан - лейтенантом поспешили . известить свои семьи о том, что остались живы и здоровы, точно жены знали, какой опасности мы подвергались недавно. ДЕСАНТ
      4 июля. Там, где река Луга впадает в море, образовался пресноводный залив, похожий на тихую заводь, заросшую ряской и лилиями. На отмелях в илистое дно вбиты толстые колья, меж которых в воде установлены рыбацкие сети. На колья то и дело садятся чайки. Поглядывая, нет ли вблизи опасности, прожорливые птицы нагло обворовывают сети. Их никто не отгоняет.
      Вдоль правого, более глубокого берега реки стоят на небольшом расстоянии друг от друга подводные лодки - "щуки" и "малютки", пришедшие раньше нас в Лужскую губу.
      Корабли покрыты зеленоватыми маскировочными сетями. Сами же подводники обосновались на берегу. Чтобы не спать в тесных отсеках железных коробок, они поставили в кустарниках палатки и готовят пищу в котлах, подвешенных над костром.
      Многие краснофлотцы тут же на мостках стирают белье, купаются в реке. Другие, словно дачники, загорают на песчаных обрывах. Выстиранные тельняшки, наволочки и простыни сохнут на ветках кустов либо просто на траве.
      - Классическая маскировка!
      - Это наш командир придумал, - не без гордости сказал боцман "щуки", всерьез приняв мою похвалу. - Никто не подумает, что здесь укрываются корабли подводного флота. Скорей похоже на лагерь изыскателей или полевых рабочих.
      - Лучше бы не суетиться у кораблей, так было бы надежней.
      Сказав это, все же я сам не выдержал: разделся до трусов и спустился к воде. Ведь на этой реке прошло все мое детство. Правда, не здесь, у моря, а около города Луги, где река были с такими же песчаными обрывами и тихими заводями, окруженными кустарниками.
      Я с наслаждением выкупался, выстирал майку и повесил ее на куст сушиться.
      Подводники по морскому обычаю пригласили меня отобедать. Мы ели из металлических мисок тут же у костра. Суп и каша, заправленная мясными консервами, хотя и попахивали дымом, все же казались на свежем воздухе необычайно вкусными.
      К импровизированному камбузу прибежали из поселка воинственные мальчишки, вооруженные деревянными пистолетами и саблями. Коки наполнили им миски супом, выдали ложки, началось пиршество.
      Когда - то вот такими же босоногими мальчишками мы ватагой подходили к полевым красноармейским кухням в надежде получить остатки супа из воблы или чечевичной каши. За это готовы были выскребать котлы, мыть манерки и ложки. Сейчас ребята не голодны, но уплетают обед подводников с восхищением и азартом.
      От зеленой лужайки, над которой искрясь струился нагретый солнцем воздух, веяло покоем мирных дней. Не хотелось верить в то, что где - то люди в этот час истекают кровью, стонут от боли, задыхаются в пороховом чаду, умирают. Только пришедший с плавбазы замполит Дивизиона "щук" вернул нас к суровой действительности.
      - По всему фронту наши войска ведут тяжелые бои, - сказал он.
      - И опять отступаем? - спросил я.
      - Прямо не сказано, но флажки на карте пришлось передвинуть, так как названы новые места, где идут бои.
      Сразу настроение упало. Я натянул на себя еще влажную майку, оделся и пошел на "Полярную звезду".
      У редактора многотиражной газеты старшего политрука Баланухина рот полон металлических зубов, а редкие рыжеватые волосы всегда торчали задиристым петушиным хохолком. Редакторская работа его тяготила, так как он не имел вкуса к слову и плохо понимал, какой должна быть печатная газета. Мое появление на базе обрадовало Баланухина. Он принес мне весь собранный материал, чтобы я "чуточку подправил".
      Никакой правке статьи и заметки не поддавались, их надо было переписывать. Я провозился с ними до вечера.
      На залив тем временем надвинулись грозовые фиолетовые тучи. В каюте духота сделалась невозможной. Иллюминатора на корабле в вечернее время не откроешь: соблюдалось строгое затемнение. Пришлось оставить работу и выбраться подышать воздухом наверх.
      Когда я проходил мимо кают - компании, то увидел, что Баланухин сидит около вентилятора и преспокойно играет в шахматы. Я тотчас же вернулся в каюту, собрал все отредактированные и неотредактированные заметки и отнес беззаботному редактору. Тот, даже не взглянув на них, сказал:
      - Ладно, оставьте здесь.
      С верхней палубы я увидел далекий пожар на берегу - дымчато-красная шапка повисла над лесом. Запаха дыма я не ощущал, но воздух крутом был каким - то застойным.
      Наконец сверкнула молния, прогремел гром и хлынул обильный ливень, похожий на водопад.
      На палубу повыскакивали из машинного отделения, из кочегарки и трюмов полуголые матросы и принялись как дикари плясать под серебристым потоком.
      Мне тоже захотелось смыть с себя липкий пот. Не раздумывая долго, я разулся, сбросил с себя китель, брюки и, оставив одежду в тамбуре, выбежал босиком под хлесткие прохладные струи...
      Приняв небесный душ, я освеженным и благодушным вернулся в кают компанию. Но здесь меня встретил недовольный Баланухин.
      - Почему вы не все отредактировали? - строго спросил он.
      - Захотелось в шахматы сыграть, - ответил я.
      - Вы, наверное, забываете, что сейчас война, - начал было выговаривать редактор, но я остановил его.
      - Война для всех. Если вы редактор, так будьте любезны редактировать, а не прохлаждаться в кают - компании.
      - А вы не указывайте старшим. Вас мне в помощь прикомандировали.
      - Я ни к кому не прикомандирован и старшим вас не считаю.
      Чтобы выяснить наши отношения, мы пошли к начальнику политотдела. Тот внимательно выслушал нас и вынес решение:
      - С завтрашнего дня вы, товарищ писатель, будете подписывать газету, а Баланухину мы найдем другое занятие. Может, на первое время вам понадобится его помощь?
      - Нет, - ответил я, - обойдусь.
      6 июля. Необдуманно отказавшись от помощи Баланухина, я совершил ошибку. Старший политрук выклянчивал заметки даже у таких людей, которые с курсантских времен не брались за перо, а я этого не умел. Приходилось беседовать, брать интервью и делать из них статьи и заметки.
      В общем, я стал не только редактором, но и рассыльным, секретарем редакции, корректором, хроникером и автором почти всех статей.
      Наша "Полярка" должна поить, кормить, снабжать электроэнергией, снарядами и торпедами весь выводок "щук", и "малюток". Делалось это ночью, чтобы авиация противника не приметила притопленных стальных "деток" прильнувших к борту "матки".
      Ночи светлые, только на час или два наступают зеленовато - голубоватые сумерки. Обслуживающим специалистам приходилось торопиться, чтобы первые лучи солнца не застали подводных лодок около "Полярной звезды".
      Сегодня принимали, боезапас две "щуки". Они уходят в Балтийское море, в тыл противника. Я заглянул в трюм, откуда на талях вытаскивали длинные стальные торпеды, и, увидев, что этими зловеще поблескивающими гигантскими сигарами заполнены стеллажи, ощутил неприятную дрожь в ногах. Рефлекс невольного страха сработал у меня с запозданием.
      Утром над нами показался едва приметный серебристый самолет. Наблюдатели его обнаружили по белесой струйке пара в блекло - голубом небе. Фашистский разведчик, похожий на продолговатую раму, блестел на солнце, а наблюдателям показалось, что он сигналит желтыми ракетами.
      Огонь по "раме" открыли лишь береговые зенитчики, а шесть пушек "Полярной звезды" отмолчались. Противник не должен догадываться, какой корабль стоит у стенки недостроенного порта.
      Приметив разрывы зенитных снарядов, немецкий разведчик круто взмыл вверх и еще раз прошелся над Усть-Лугой, видимо фотографируя ее.
      "Наверное, такие же самолеты летают над Ленинградом подумалось мне. - А может, уже сбрасывают бомбы. Что - то давно не было из дому вестей".
      8 июля. Последние известия по радио не радуют: противник продолжает продвигаться по нашей земле. Не придется ли и нам воевать на суше?
      На "Полярной звезде" уже создан десантный отряд. Я тоже хожу обучаться штыковому бою, стрельбе из пулемета и бросать гранаты.
      Из Усть-Луги началась эвакуация детей. Их увозят на грузовых машинах.
      М - 90 вернулась с позиции. У нее было всего две торпеды, и ни одной не удалось выпустить по кораблям противника. Ночи белые, даже на зарядку аккумуляторов не всплывешь.
      Однажды М - 90 приметила вражеский самолет. Пока летчик разворачивался для атаки, она ушла под воду. Самолет принялся бросать бомбы на фарватер. Ему на помощь примчались катера - охотники. От взрывов некуда было укрыться. Хорошо, что командиру "малютки" пришла смелая мысль свернуть с фарватера и лечь на грунт в таком месте, где глубина была небольшой, опасной для плавания.
      Катерники не догадались искать подводную лодку на мелководье. Растратив глубинные бомбы на фарватере, они некоторое время дрейфовали, прислушивались к шумам под водой, а затем, видимо решив, что летчику померещилось, ушли.
      Я побывал на "щуке", которая уходит в дальний поход. Сигарообразное стальное тело ее разделено на отсеки: торпедные, электромоторный, дизельный, аккумуляторный. Все отсеки в походе наглухо задраиваются. Не будь переговорных труб, люди одного отсека не знали бы, что делается в другом. Приказания, поступающие из центрального поста, объединяют их и помогают действовать слаженно.
      Не только на "малютках", но и на "щуках" тесно. На всю команду не хватает узких коек, хотя они расположены в два этажа одна над другой. Матросы - торпедисты в походе спят, лежа на запасных торпедах.
      Когда "щука" погружалась на дно залива, я ощутил, как на перевале в горах, перемену давления.
      10 июля. Жарища невозможная! Как люди воюют на суше! Мы здесь у моря изнываем. Сидишь в каюте - майка мокрая, чувствуешь, как по груди струится пот. От частого умывания солоноватой водой лоб саднит.
      Наш комбриг наголо побрился, ходит по кораблю в одних трусах. Подражая ему, сбрили волосы и "флажки". Так мы называем флагманских специалистов.
      Наш десантный отряд первую половину дня обучался ползать, бросать боевые гранаты и колоть штыком. Я так перепачкался в глине, что с трудом отчистил китель.
      Во второй половине дня над заливом скопились тучи. Вечер был темней обычного. Мы проводили двух "щук", ушедших к берегам противника, и на корабле наступила тишина.
      Я стал готовить материал для очередного номера газеты. Но в каюте сидеть не мог: от духоты становилось дурно, выбрался подышать свежим воздухом на верхнюю палубу, а там чуть ли не по ногам промчалось семейство визгливых крыс. Я невольно отскочил к фальшборту.
      - Не к добру крысы носятся, - сказал бродивший по кораблю механик Ерышканов. - Сегодня в парикмахерской крыса с зеркала свалилась. Такой визг подняла, что намыленный штурман, а за ним и парикмахер в панике в коридор выскочили. Если крысы бесятся, обязательно что-нибудь на корабле произойдет.
      Этот низкорослый и серолицый механик не только суеверен, но и недоверчив. Его больше всех беспокоит живучесть корабля. Ерышканов ни минуты не может посидеть на месте, он излазал все закоулки трюмов и, делая ежедневные обходы, не дает покоя трюмным старшинам. Хорошо, что есть такие беспокойные люди на корабле!
      13 июля. Жара продолжает донимать нас. На реку уже не ходим, а прыгаем в воду прямо с трапа.
      На заливе полный штиль. Вода теплая, сколько ни плавай - не охлаждает. Подобной жары давно не было в наших краях. Ночью, когда иллюминаторы наглухо задраены, в каютах можно задохнуться. Мы вытаскиваем матрацы на верхнюю палубу и спим в одних трусах под открытым небом.
      Гитлеровцы уже приблизились к Пскову. В Эстонии они захватили Тарту. Если немецкие моточасти будут двигаться таким же темпом, то дня через два их нужно ждать в Усть-Луге.
      Но мы никуда не собираемся уходить. Получен приказ, запрещающий самовольные отходы и эвакуации. За трусость - расстрел.
      Вечером с мостика "Полярной звезды" я видел, как над Котлами кружились "юнкерсы". До нас доносились глухие удары, точно огромная ладонь хлопала по земле.
      - Бомбят, гады, - объяснил дальномерщик. - Как вороны кружат, уже третья стая.
      Из Ленинграда я наконец получил телеграмму, объясняющую, почему нет писем из дома. Оказывается, Союз писателей эвакуировал детей и жен в Гаврилово. На карте я с трудом разыскал этот город в Ярославской области.
      История повторяется. В первую мировую войну вместе с матерью, братишками и сестренкой мы почти два года скитались по стране в товарных теплушках. Мне тогда было пять лет, и сыну моему пятый пошел. Каковы будут скитания эвакуированных нового поколения?
      15 июля. В Лужскую губу, после двадцатидневного пребывания на позициях, пришли три подводные лодки. Мы их встретили торжественно: на "Полярной звезде" был сыгран большой сбор, духовой оркестр грянул марш.
      Подводные лодки сильно обшарпаны. Краска на бортах обтерлась, всюду ржавые пятна. Швартовые тросы стали огненно - рыжего цвета.
      У подводников, почти три недели не видевших солнца, бледные, обросшие бородами лица. Одежда мятая, словно жеваная.
      На позиции они прокляли белые ночи. Всплывать удавалось лишь на два часа в сутки. Не успевали полностью заряжать аккумуляторы.
      Во время перехода в Лужскую губу замучили частые воздушные тревоги, то и дело приходилось погружаться.
      Готовясь к торжественному обеду, прибывшие подводники побывали в бане, побрились и принялись наглаживать парадные форменки. И в этот час радист штаба получил тревожную весть: где - то у Гдова линию фронта прорвала танковая группа гитлеровцев, переодетых в красноармейскую форму. Фашисты появились и на приморском шоссе.
      Торжественный обед, конечно, был отменен. Прибывшие подводники получили приказ уйти в Кронштадт.
      На "Полярной звезде" стали собирать десант для высадки на берег.
      Я был назначен замполитом в третий взвод.
      - В нем собрана вся корабельная интеллигенция, - не без ехидства пояснил оперативник, формировавший десант. - Бойцы прямо для вас подобраны.
      Оказывается, в третий взвод вошли все музыканты духового оркестра, писари политотдела, почтарь, киномеханик и наборщик типографии. В общем, на берег сплавлялись те, без кого, по мнению штабников, спокойно можно обходиться на базе.
      Мне хотелось уйти с десантом, но возмутило отношение к печатной газете.
      - Наборщика надо оставить на корабле, - сказал я.
      - Приказа менять не будем, - высокомерно ответил оперативник.
      Я пошел в политотдел. Бобкова на месте не оказалось, он отбыл в политуправление. А его заместитель не решился спорить со штабниками.
      Третьим взводом командовал худощавый старший лейтенант Муранов специалист по связи. Он представления не имел, что надо делать бойцам на суше, но готов был сразиться с любым противником.
      Нас переодели в синие рабочие комбинезоны, выдали винтовки, ручные пулеметы и по три гранаты на человека.
      На шлюпках, которые буксировали катера, десант высадился на лесистый берег.
      Захватив походную рацию, резиновые мешки с пресной водой, сухари, консервы и патроны, мы пешком двинулись через захламленный лес к приморскому шоссе и там заняли оборону согласно плану.
      Окопов мы не рыли. К чему они? Да и лопат не было. Пулеметчики замаскировались ветвями, а остальные бойцы прятались за деревьями, поглядывая на дорогу.
      Если бы появились танки, мы бы ничего не смогли сделать с ними. Но тогда думалось, что наш десант - грозная сила.
      Старший лейтенант ушел в соседний взвод договариваться о сигнализации, а я взялся проверять посты и секреты.
      Трое музыкантов ухитрились раздобыть в поход спирту; расположившись в зарослях папоротника, как на пикнике, они выпили и закусили НЗ. Затем, заложив в гранаты запалы и опоясавшись пулеметными лентами,
      они возомнили себя "братишками" времен гражданской войны: ходили косолапя, никого не желали слушать и требовали, чтобы их немедля послали в разведку. У этих "братишек" заряженные гранаты были так подвешены на ремнях, что стукались одна о другую и могли взорваться в любую минуту.
      Мне пришлось силой разоружить музыкантов, арестовать и здесь же в лесу уложить спать под наблюдением двух часовых, охранявших походную рацию и наши боезапасы.
      Другие бойцы донимали меня вопросами: что делать, если появятся танки? А я и сам не знал.
      На всякий случай все же посоветовал бойцам связать гранаты по три штуки вместе. Ничем другим они бы не смогли остановить танки.
      Не будь комаров, лесная жизнь могла бы стать сносной. Но комариные полчища не давали покоя. Их назойливые пискливые голоса, укусы, от которых нестерпимо зудела кожа, доводили десантников до отчаяния. Небольшой ночной дождь не избавил нас от кровопийц. Они проникали в любую щелку, ухищрялись кусать сквозь комбинезон. Бойцы в кровь расчесывали шеи, лица, исхлестывали себя колючими ветками.
      Проверяя посты и следя за дорогой, я до утра сновал по лесу. К рассвету так измотался, что ноги сами подкосились. Опустившись под огромной елью на колени, я ткнулся лбом в мох. В таком положении проспал. наверное, минут пятнадцать. Когда я очнулся, то был мокрым от дождя и руки покрылись волдырями. Умывание холодной водой мне не помогло. Лишь одеколон , немного ослабил зуд.
      Утром, взглянув на потемневшие от бессонной ночи и опухшие от волдырей лица бойцов, старший лейтенант Муранов приказал построить из ветвей несколько шалашей, в которых можно было бы по очереди отдыхать.
      Но и в шалашах от комаров не было покоя. Их пришлось выкуривать дымом.
      Мне удалось поспать несколько часов на открытой полянке у дороги. В местах, продуваемых ветерком, комары не водились.
      16 июля. Раздобыв несколько лопат, мы начали рыть щели для укрытий. На наше счастье, вражеские танки на приморском шоссе не появлялись. Старший лейтенант стал подумывать, нельзя ли заминировать дорогу. Но чем?
      Ночью на участке соседнего взвода послышалась частая пальба. По тревоге мы подняли свой взвод и заняли места у дороги.
      Не прошло и трех минут, как послышался визг тормозов. Почти передо мной остановилась легковая машина. Мы окружили ее и, открыв дверцы, вытащили насмерть перепуганного начфина, его охранника и шофера. Двое из них были ранены в ноги, так как бойцы стреляли по шинам.
      Недоразумение произошло по вине начфина. Он вез "денежное довольствие" - довольно крупную сумму. Увидев на дороге странно замаскированных людей в комбинезонах, начфин принял их за бандитов и приказал шоферу гнать машину на предельной скорости. Тут и началась пальба.
      Отправив пострадавших в санчасть, мы не отдыхали до утра, потому что принялись строить шлагбаум.
      Вот как приобретается опыт войны. Неужели всюду так?
      18 июля. Сегодня, когда мы рыли окопы в лесу, появился рассерженный Бобков. Полковой комиссар, оказывается, привез из Кронштадта приказ Военного совета о моем назначении редактором многотиражной газеты. Не застав меня на месте, он решил, что в погоне за романтикой десантной жизни я бросил газету на произвол судьбы.
      - Товарищ старший политрук, немедля возвращайтесь на базу и займитесь своим прямым делом, - увидев меня, приказал Бобков. - И больше прошу без моего разрешения не покидать базу.
      Не понимая, почему полковой комиссар говорит со мной таким официальным тоном, я все же решил обратиться к нему с просьбой:
      - Разрешите захватить с собой и наборщика? Я без него не справлюсь.
      - А он что здесь делает? С вами напросился?
      - Никак нет.
      Я рассказал о своем протесте, высокомерном ответе штабников и нерешительности заместителя начпо. Это привело в ярость Бобкова.
      - Ну, погоди, я им устрою баню, - пообещал он. - Научу уважать советскую печать!
      27 июля. Вчера из лесу вернулись на корабль и наши десантники. Их сменила сухопутная часть, охраняющая приморское шоссе.
      Сегодня трюмы нашей "Полярки" пополнились новыми торпедами, притащенными на барже из Таллинна.
      Обычная пороховая бочка - ничто по сравнению с этой бывшей царской яхтой. Если какому - либо шальному летчику взбредет с малой высоты сбросить бомбу, то он и сам будет уничтожен мощной взрывной волной.
      Разведка противника навряд ли догадывается, какой корабль стоит рядом с землечерпалкой и водолазными ботами, иначе нас бы давно разбомбили. Бомбардировщики гитлеровцев не раз уже пролетали над заливом и сбрасывали, свой груз где - то в Котлах.
      Когда мы уйдем отсюда? Нельзя же столько времени мозолить глаза воздушной разведке гитлеровцев. Наверное, чуткие цейсовские объективы уже засекли всплывавшие подводные лодки. Настанет день, когда немцы разберутся в снимках и прикажут бомбардировщикам очистить Лужскую губу.
      Ночи стали прохладными, а мы по привычке выносим на верхнюю палубу постели и укладываемся рядами. Неожиданно ночью из Таллинна прибыл командир бригады. Подняв всех на ноги, он принялся распекать распустившихся "дачников" и одному из штабников влепил двое суток ареста.
      Теперь по кораблю строгий приказ: всем спать по своим каютам и кубрикам. ПОД ТОЛЩЕЙ ВОДЫ
      30 июля. Сегодня в кают - компании появились два незнакомых мне подводника - в новых топорщившихся кителях без нашивок. Один из них был белобрыс и бледен, другой, наголо остриженный, казалось, только что вернулся с курорта: круглое лицо его пылало от красновато - шоколадного загара. Они сели за стол против меня и за обедом как - то странно вели себя: принюхивались то к хлебу, то к ложке, то к борщу. Наконец круглолицый спросил:
      - Товарищ старший политрук, скажите: борщ ничем не пахнет?
      - Нет, вполне доброкачественный.
      - А нам все время чудится соляр. На всю жизнь, видно, наглотались.
      Выяснилось, что передо мной сидят недавно спасшиеся с торпедированной гитлеровцами "малютки" старший лейтенант Дьяков и механик его подводной лодки Виктор Шиляев. Как только закончился обед, я, конечно, потащил обоих в свою каюту и там, зная, что во время войны не смогу напечатать их рассказ в газете, все же записал его со всеми подробностями.
      Случилось это так.
      Командир подводной лодки М - 94 старший лейтенант Дьяков получил приказание занять позицию у Абоских шхер в Балтийском море.
      20 июля в полночь, следуя за подводной лодкой М - 98, которой командовал капитан - лейтенант Беззубников, Дьяков повел свою "малютку" через пролив Соэла-Вяйн в море.
      Впереди "малютки" шли катера "рыбинцы", тащившие за собой тралы. Катера с тралами не могли дать хода больше трех узлов. Под дизелями таким ходом не пойдешь, подводным лодкам пришлось перейти на электродвигатели.
      Ночь была теплая. Слабый ветер доносил с островов запахи сосны и перестоявшихся некошеных трав. Казалось, что никакая опасность не грозит кораблям, так как хорошо были видны посты береговой обороны островов.
      На рассвете, пройдя сложный фарватер, "рыбинцы" подняли тралы и, распрощавшись с подводниками, ушли в Триги.
      М - 94 и М - 98 некоторое время шли на небольшом расстоянии друг от друга. Дьяков приказал запустить дизель, чтобы привести в порядок разрядившиеся аккумуляторные батареи.
      За нордовой вехой с шарами командиры помахали друг другу руками, и каждый стал действовать самостоятельно. Отсюда их пути расходились.
      Дьяков решил идти в надводном положении к остовой вехе. Шел средним ходом, так как дизель еще не прогрелся. Впереди было много отмелей. Чтобы обойти их, старший лейтенант выбрал короткий путь - фарватер у берега, на котором недавно была атакована торпедой подводная лодка С - 9. Торпеда в "эску" не попала. Взорвалась на каменистой отмели.
      "Не будет же немецкая субмарина болтаться столько времени на опасном месте, - думал Дьяков, продолжая вести корабль в надводном положении. - За отмелями погружусь на перископную глубину и к вечеру доберусь до позиций".
      Кроме него, на мостике было еще три человека: штурман корабля - старший лейтенант Шпаковский, сигнальщик - старшина второй статьи Компаниец и поднявшийся снизу покурить старшина группы мотористов Лаптев.
      Грохот взрыва под кормой нарушил тишину утра. Дьякова отбросило под козырек и грохочущим потоком, падающим с высоты, прижало к стенке. Ухватившись руками за край козырька, старший лейтенант оттолкнулся ногами и выскочил из - под водопада...
      Вокруг пузырилась и кипела вода. Бурно вырывался из глубины соляр, "малютка" кормой опускалась на дно. "Подорвалась на мине", - подумал Дьяков.
      Метрах в двадцати от себя он увидел Лаптева и штурмана. Шпаковский, наверное, был ранен, потому что кружил на месте, опустив лицо в воду. Старший лейтенант хотел поспешить на помощь, но его вдруг обдало волной и ослепило соляром.
      Куда теперь плыть, Дьяков не знал. Сначала надо было освободиться от намокшей одежды, тянувшей вниз.
      То окунаясь, то всплывая, чтобы глотнуть воздуха, он стащил с себя китель, фуфайку и ботинки. К нему подплыл старшина Лаптев и спросил:
      - Вам помочь?
      - Не надо, спешите к штурману.
      - Шпаковского уже не видно, он утонул, - сказал Лаптев.
      Над водой виднелся нос затонувшей "малютки", они вместе направились к нему и в это время услышали голос:
      - Товарищи, помогите... не могу больше - тянет на дно!
      Это кричал сигнальщик Компанией. Дьяков и Лаптев подплыли к нему и подхватили один левой, другой правой рукой.
      Компаниец, оказывается, успел снять только бушлат. Одежда и сапоги тянули его вниз.
      Помогая друг другу, они втроем вскарабкались на нос подводной лодки и принялись стучать кулаками по стальному корпусу: не отзовутся ли оставшиеся внутри товарищи? Но никто им не отвечал.
      "Наверное, погибли, - подумал Дьяков. - Как же нам теперь добраться до острова?"
      Вдали виднелась М - 98. Подводники сорвали с себя мокрые тельняшки. Сигнальщик, взяв их в обе руки, просигналил Беззубникову, чтобы тот выслал шлюпку.
      После взрыва подводная лодка М - 98, видимо из предосторожности, приняла балласт, потому что была при - топлена - виднелась только рубка и тонкая кромка палубы. Сигналы на ней поняли и стали надувать резиновую шлюпку.
      И в это время Дьяков увидел невдалеке глазок перископа третьей подводной лодки.
      "Вот кто нас торпедировал", - понял он.
      Гитлеровская субмарина двигалась под водой в сторону М - 98. Товарищей надо было предупредить.
      Компаниец вновь замахал тельняшками, как сигнальными флажками, и просемафорил: "На вас идет в атаку подводная лодка".
      На М - 98 поняли его. Спустив на воду шлюпку с матросом, они начали маневрировать, меняя скорости.
      Выпущенная гитлеровцами торпеда не попала в цель: проскочив мимо М 98, она с раскатистым грохотом взорвалась па отмели, подняв вверх столб воды, дыма и грязи.
      Матрос с М - 98 вскоре подплыл на резиновой шлюпке к пострадавшим и снял их с носа затонувшего корабля. Затем, прижимаясь к берегу, пошел навстречу баркасу, вышедшему с поста береговой обороны острова Эзель.
      У больших валунов, выглядывавших из воды, подводники покинули резиновую шлюпку и перебрались в надежный деревянный баркас. А матрос с М - 98, выполнив приказ, отправился на свой корабль.
      В момент взрыва крышка верхнего рубочного люка М - 94 захлопнулась сама, но не плотно: сквозь щели прорывалась вода и хлестала в центральный отсек.
      Старший рулевой Холоденко, стоявший на вахте, кинулся по трапу наверх. Он мог бы спастись через рубку, но, вспомнив об оставшихся товарищах, плотно задраил верхний люк и крикнул сменщику Шипунову:
      - Прикрой вентиляцию!
      Из соседнего отсека неожиданно хлынул соляр. Они вместе бросились к переборке, задраили вход и закрыли глазок.
      Ни вода, ни соляр больше не поступали.
      В носовой части корабля от сильного сотрясения лопнули электрические лампочки, стало темно. Людей, находившихся здесь, оглушило; палуба стала крениться. Все, что не было закреплено, скатилось к кормовым переборкам.
      Первым очнулся командир отделения гидроакустиков Малышенко. Ему показалось, что в отсеке не хватает воздуха. Цепляясь за выступы, он подобрался к регулятору и, не мешкая, дал в отсек противодавление. Воздуха стало поступать больше, чем нужно.