ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В ГРОЗОВУЮ НОЧЬ

Утром большую сборную группу заключенных отправили на расчистку зарослей, подступавших к ограждениям лагеря.

В передних рядах колонны Реаль заметил бороду Диаса. «Хорошо, что будем вместе, – подумал он. – Энрико поможет бросить в ручей шифровки».

В карманах его пиджака были спрятаны три небольшие пустышки кокосовых орехов. Их добыл ему у индийцев в шестом бараке Паблито. Он сам залепил отверстия, через которые был выпит сок, и на скорлупе вырезал значки шифра.

Миновав мастерские, где уголовники выделывали шляпы из волокон пальмовых листьев, кокосовые пуговицы, циновки, ткани и грубую материю для униформы каторжников, колонна заключенных подошла ко второму выходу лагеря.

Здесь надзиратель пересчитал всех, вытащил пистолет-ракетницу и выстрелил в сторону Бородавки. Зеленая молния взвилась в небо.

Через несколько минут на маяке каменного утеса вспыхнул и погас прожектор. Это обозначало, что сигнал замечен. Затем медленно поднялись вверх одно за другим три звена колючего ограждения. Образовался длинный и узкий проход.

Прожектор на Бородавке мигнул три раза: «путь безопасен».

Первыми прошли за электропояс два автоматчика, за ними цепочкой двинулись заключенные.

Реаль принялся считать шаги. Ограда на изоляторах здесь достигала десяти метров и высотой была в полтора человеческих роста. В нескольких шагах от нее начинались густые заросли.

Надзиратель Тумбейрос, разделив заключенных на небольшие группы, приказал начисто уничтожить буйную поросль, подступавшую к ограждениям.

Каторжники делали вид, что они с рвением выполняют его приказание, а на самом деле старались вырубать лишь зеленые побеги, оставляя корни почти нетронутыми, чтобы через две-три недели здесь вновь появилась молодая поросль.

День был жарким. Стражников, державших на коротких поводках овчарок, разморило на солнце. Один за другим они устраивались в тени деревьев и наблюдали из своих укрытий. Если кто из каторжников удалялся дальше канавы, прорытой для осушки болота, то его настигала выпущенная овчарка.

Реаль взмок в пиджаке, но не снимал его. Дождавшись, когда Диас потащит в общую кучу срубленные ветки, он схватил в охапку хворост и направился туда же. Сойдясь, они мигнули друг другу, и Реаль шепотом спросил:

– В каком состоянии ручей? Если что-нибудь бросить, уплывет в море?

– Навряд ли, – вода в канаве застоявшаяся. Но сегодня парит, – видимо, будет ливень. Тогда все поплывет. Кстати, если вечером начнется гроза, мы собираемся в панданусовой роще. Скажи слово от имени Центрального Комитета.

– Хорошо, – согласился Реаль. – Только условие: никто не должен знать, под каким именем я здесь скрываюсь. На собрание приду замаскированным. Не возражаешь?

– Правильно, до времени тебе незачем открываться. А почему ты интересуешься ручьем?

– Сегодня надо послать первую весточку Долорес. Если сумеешь, брось эту пустышку в канаву.

Реаль незаметно передал Диасу один из кокосовых орехов. Тот спрятал его за пазуху и ушел.

Работа по расчистке полосы болот у электропояса была не легкой. От тяжелых испарений и запаха трав кружилась и болела голова. Босые ноги то и дело попадали в муравьиные проходы и кучи. Крупные муравьи, величиной с финик, кусались до крови, а мелкие так жалили, что тело охватывал нестерпимый зуд. Часто встречались змеи, выползшие на солнцепек. Ядовитых гадов каторжники тут же убивали мотыгами и палками.

Реаль, орудуя мачете, шаг за шагом приближался к канаве. Пот заливал ему глаза, от жары пересохло горло. Пожевав сочной мякоти молодого бамбука, он сделал вид, что наткнулся на змею. Реаль яростно стал хлестать палкой по земле у насыпи канавы, а сам незаметно выбросил из карманов оставшиеся кокосовые пустышки в тинистую застоявшуюся воду. Чтобы орехи не плавали на поверхности, он палкой затолкал их под мясистые листья каких-то болотных цветов и, как бы с сожалением, громко сказал:

– Эх, ушла в воду!

Через некоторое время они вновь сошлись с Диасом около наваленных горой молодых деревьев и ветвей.

– Я не могу понять, – что ты нацарапал на скорлупе?

– Это наш шифр. Его поймет только одна Долорес. Мы с ней заранее условились.

– Что такое «Э – 1»? – поинтересовался Диас.

– «Э» – твое имя. Мы договорились, если единица – значит, жив; двойка – ты не обнаружен; «3» – побег возможен; «4» – ничего пока не придумано. В общем, четные цифры для нас не хороши. Дальше я сообщаю, что побег возможен в сезон дождей, если к нам в эту пору подойдет корабль.

– Что же ты ни слова о своих делах с Долорес? Неужели вы до сих пор не объяснились?

– Нет, – вздохнул Реаль.

– А я принимал тебя за решительного парня. Думал, поженитесь без меня.

– Моя жизнь проходит в скитаниях и тюрьмах. Зачем же Долорес делать несчастной?

– А так, ты думаешь, она счастлива?

Хосе помолчал, Диас был прав. Он зря не поговорил с ней откровеннее, но сейчас не время сожалеть об этом.

Ночную мглу озаряли далекие молнии. Ветер раскачивал пальмы. С просторов океана на остров надвигалась гроза.

Луч прожектора, скользивший по кругу, время от времени выхватывал из тьмы кусты, прибрежные скалы, рифы, вихрящиеся волны океана.

В рощу панданусов собирались коммунисты – руководители тайных пятерок. Еще до отбоя каждому из них связные передали, куда надо явиться. Обходя освещаемые маяком места, заключенные по одиночке пробирались к кустам чапараля. Там их опознавали связные и передавали Паоло и Паблито. Те вели в глубь рощи и велели усаживаться меж причудливо изогнутых воздушных корней панданусов. Сюда не могли пробиться лучи прожектора.

Многие из заключенных, предвидя ливень, оставили одежду в бараках и пришли на совещание в одних трусах. Поэтому все они при вспышках молнии с любопытством поглядывали на человека в черной маске, закутанного в грубую мешковину.

Ночь была душной и томящей. Порывы ветра, проносившегося по верхушкам деревьев, не приносили облегчения.

Наконец в листве зашумели первые капли дождя. Энрико Диас поднялся и сказал:

– Компанейрос! За всю историю каторги на Панданго не было еще такого многолюдного совещания коммунистов, как сегодняшнее. Это признак нашей силы. Надеюсь, что имена выступающих никто не назовет ни при каких обстоятельствах. Строгая конспирация – путь к свободе. Первому даю слово представителю Центрального Комитета партии, прибывшему к нам на Панданго со специальным заданием.

– Эге, значит, нас не забыли! Помнят еще? – послышались голоса.

– Помнят и ждут! – поднимаясь, подхватил последние слова человек в маске.

Сверкнула молния. Все увидели, что представитель Центрального Комитета высок и плечист: «Как он пробрался к нам? Отчаянный человек!» – мелькнуло в мыслях у многих.

Пророкотал гром; хлынувший дождь не заглушил голоса оратора. До всех явственно доносились его горячие слова:

– Лучшие сыны народа брошены в тюрьмы, томятся в лагерях. Но нас не запугают, не согнут. Мечту не закуешь в кандалы! Наши ряды растут, пополняются. Пришла молодежь, ее надо воспитывать. Каждый опытный человек дорог. Ваше место не на Панданго, а там, на материке. Мы не вечные каторжники, мы борцы за свободу. Поэтому никакая сила не удержит нас. Правда, система морской каторги продумана основательно. Первое впечатление остается такое, что побег невозможен. Но это может обескуражить лишь людей дряблых, безвольных. Кто осуществляет здешнюю систему насилия? Чинч, Томазо и прочий фашистский сброд, объединенный страхом перед расплатой. Главные подлецы прячутся на Уолл-стрите и под рясой Зеленого папы. Здесь же мелкие, спившиеся исполнители. Неужели мы, коммунисты, не одолеем их?..

– Одолеем, если с умом взяться, – поддержал его Мануэль.

– Побег с Панданго возможен. Это мы выяснили, – продолжал говорить Реаль. – Подпольный центр разрабатывает подробный план действий. Но пять голов хорошо, а сто – лучше. Прошу всех вас поломать голову и обсудить на пятерках, как лучше организовать побег. Предложения передавайте связным. С завтрашнего дня считайте себя мобилизованными. Беспрекословно выполняйте приказания центра, даже если они будут казаться иногда нелепыми. Деталей мы не раскрываем по известным причинам: не хотим провала.

– А вы хоть немного оружия привезли?

– Нет.

– Как же без оружия? Ведь пули, выпущенные идиотами, тоже убивают.

– Одно могу сказать: мы не полезем в лоб на автоматы. Наша сила в точном расчете, разумных действиях, дисциплине и сплоченности. Ждем ваших советов.

Поднялся Энрико Диас.

– Больше вопросов не будет? Нет? Прошу по одному разойтись. О совещании никому ни слова, даже очень близким людям.

Прямо над рощей панданусов сверкнула молния, прогрохотал гром и хлынул тропический, все затопляющий ливень.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

РАЗВЕДЧИК С-117

Рядом с конторой, в которой работали учетчиками и регистраторами бывшие клерки, попавшие на каторгу, находился лагерный кабинет Чинча и веранда для отдыха. Веранда выходила в небольшой цветущий сад, огороженный от взоров заключенных двойной стеной колючих кустарников.

Солнце уже склонялось к горизонту, когда майор Чинч, слегка прихрамывая, прошелся вдоль живой непроницаемой ограды и остановился. Было тихо. Издали доносился невнятный рокот прибоя. Чинч взглянул на часы, откашлялся и громко произнес:

– Без четверти семь!

Из колючего кустарника донесся негромкий, но четкий голос:

– Эс сто семнадцатый докладывает!

– Вы точны, как обычно, – отметил майор, доставая записную книжку. – Говорите, поблизости никого нет.

– Каторжник восемь тысяч шестнадцатый проболтался о перевозке нелегальщины в трюме «Сириуса». У них была создана специальная сеть по транспортировке запрещенной литературы. Все это происходило около года назад. Установить личность соучастника нетрудно: какой-то рыжий кочегар с «Сириуса». Записали, сеньор майор?

– Он у нас из рыжего серым станет, – ответил Чинч. – Вот уж истинно: язык – враг простофили. Потопил ведь дружка! Эти болтуны для нас просто клад.

– К номеру две тысячи девяносто девять необходимо подослать сотрудника из третьего барака, – продолжал шпион. – Задумывается, грустит, депрессия в разгаре. Он, кажется, коммунист. В подобном состоянии наверняка проболтается. Следует поторопиться, пока не повесился. Учтите: нужен тонкий подход.

– Дошел, значит. Вот что делает моя система! – не без гордости сказал майор, записывая донесение.

Разведчику это, видимо, не понравилось, и он напомнил Чинчу:

– А не ошиблись ли вы, сеньор майор? Мне кажется, что действующую систему ввел полковник Луис. Прошу записать: заключенный пять тысяч сто семь оскорбительно отозвался о вас. Считаю полезным выпороть перед строем.

– А что он сказал? – полюбопытствовал Чинч.

– Этот нахал назвал вас хромающей жабой. Надеюсь, он раскается. Перехожу к главному. На острове как будто готовится побег. Я случайно нащупал нить; она ведет к первому бараку. Но там ко мне относятся недоверчиво. Нужно…

– А вы не учите меня. Я сам знаю, что нужно делать, – перебил шпиона разозлившийся майор. – Какой там еще побег? Вы столько служите на острове и не знаете, что на эту дешевку даже новички не попадутся. Каторжники смертным боем лупят тех, кто заводит речь о бегстве. И правильно делают! Нужны новые приемы в работе, а это слишком старо и примитивно…

– Сеньор майор, а если в их разговорах есть что-то серьезное? – настаивал шпион.

Чинч презрительно отмахнулся:

– Ерунда! В первом бараке работает отличный разведчик С-122, он сообщил бы… Ведь это не ваш сектор наблюдения. Уж не напоролись ли вы на своего? Занимайтесь только намеченным бараком, а то путаница происходит, а мне разбирайся потом. Что еще у вас? – спросил Чинч, поглядывая на часы.

– На сегодня все, – ответил голос из куста. – Попросил бы напомнить полковнику: срок моей стажировки кончается. Меня необходимо скорее убрать… хотя бы на Бородавку.

– Трусите? – произнес Чинч. Он неодобрительно покачал головой и закурил сигарету с золотым ободком. – Еще не прибыла замена… Ох, уж эта современная молодежь! Поживите рискованной жизнью, отполируйте нервы, зато вернетесь к новеньким погонам. А как приятно получить повышение в чине!

– Еще бы! – отозвался голос из куста: – Мой новый мундир уже ожидает меня. На нем будут нашиты погоны такие, как у вас.

«Хоть в шпионы переходи, – огорчился Чинч. – Любой молокосос майором становится… и в генералы пролезет, а тут кисни на острове. Вот ловкач, мундир заранее заказал. Эх, Санта Мария, не везет же старым кадровикам!»

– Сеньор майор, одолжите будущему коллеге парочку сигарет. – Вновь послышался голос шпиона. – Полковник Луис говорит, что вы непревзойденный знаток виргинских табаков. Вообще он всегда очень мило о вас отзывается.

Услышав это, Чинч с готовностью полез в карман; майор рад был поделиться сигаретами с приятным собеседником. Ловким жестом открыв портсигар, он просунул его в кусты.

– Прошу, берите про запас! Да, мы с полковником старые боевые кони! Вместе наступали в России. Вспомнишь прошлое и загрустишь.

Отпуская разведчика, майор любезно добавил:

– А насчет так называемого «побега» – не рискуйте. На эту удочку они нас не поймают.

Чинч закурил сигарету и уселся в шезлонг.

Вскоре на дорожке появился медик с пластырем на носу, возвращавшийся после обхода бараков.

– Трое отправились к праотцам, – доложил Вилламба. – Наказанный вами утром – тоже не жилец, подохнет ночью. А так, ничего особенного. Ну, пятеро больных…

– Чем? – осведомился майор.

– Чем? Хм! Знаете, это меня самого заинтересовало. Но кто их поймет! Может, лихорадка, а может, еще что?.. Болезней ведь много, всех не запомнишь. Да и не к чему это здесь. Больной и так протянет ноги.

– Так-то оно так, – согласился Чинч. – А вдруг чума или желтая лихорадка?

– Ну, в чуме-то я разберусь, – хвастливо уверил медик.

– Итак, на острове, значит, тишина и спокойствие? Приятно слышать! Прошу заглянуть вечерком, у меня для вас отыщется бутылочка малаги. Мой фронтовой друг, полковник Луис, не забывает… прислал еще ящик.

– Малага, солнечная малага! Сколько воспоминаний связано с этим превосходным городом. Там была пылкая любовь, намечалось даже счастье. Вы представляете себе виллу из белого камня и мрамора? И понимаете, все пришлось бросить. Проклятые красные обвинили меня в отравлении женщины. Но ничего! По окончании контракта я обвенчаюсь с некой совершенно умопомрачительной дамой. У нее тоже вилла! Влюбилась с первого взгляда. Это вдова майора Гаудильо, скончавшегося от белой горячки. Но прежде я был красив, а теперь мой нос на полсантиметра короче. Как она примет меня?

– Примет, перенесет старушенция! – успокоил Чинч. – Я ее давно знаю. Кроме того, учтите, ваше увечье – почетное, вроде фронтовой раны.

На дорожке показался капрал. За ним следовали автоматчики и двое заключенных с носилками. Капрал приказал опустить ношу на землю и отрапортовал:

– Сеньор майор, разрешите доложить… заключенный повесился на дереве… только что сняли. Господин доктор, прошу взглянуть: он мертвый или живой?

Медик нехотя покосился на носилки и строго произнес:

– Вы глупы, Варош. Раз повесился, – значит, покойник. И нечего носить таких ко мне. Передвиньте носилки к свету, а то уже ни дьявола не видно!

Заключенные молча переставили носилки в другое место. Лунный свет упал на труп человека в полосатой одежде. Медик дотронулся до его холодного лба и определил:

– Готов, конечно; чего тут смотреть. Несите акулам на закуску.

Ветер качнул ветви деревьев. Лунные блики заколыхались на присыпанной песком дорожке. Майор, чтобы прервать наступившую тишину, громко откашлялся и спросил:

– А вы обыскали его, Варош? Записки нет?

– Простите, сеньор майор… Сейчас проверю.

Капрал нагнулся и стал обыскивать карманы повесившегося.

– Ложка… обрывок тряпки, – бормотал он. – Интересно, в кармане две сигареты. Где он их добыл?

– Что? Сигареты? – испуганно спросил Чинч и протянул руку. – Дайте-ка их сюда!

Сигареты были виргинскими с золотыми ободками, те, что майор отдал шпиону! Начальник лагеря провел ладонью по лбу и почувствовал неприятный озноб.

Медик вновь вгляделся в труп и, пораженный неожиданным открытием, сказал:

– Он не сам повесился, его задушили. Вот следы насилия.

Чинч посмотрел на носилки. Лунный свет мерцающими пятнами колебался на посиневшем лице шпика.

– Он словно что-то хочет сказать, – произнес автоматчик и, пятясь, отступил от носилок.

– Оказывается, спокойствие обманчиво, – шепнул медик майору. – Они вовсе не на коленях.

Чинч, приказав доставить тело на пристань, заковылял к выходу. Медик поспешил за ним.

На ходу майор дрожавшими пальцами теребил рыжеватые бакенбарды и, как бы недоумевая, бормотал:

– Выходит, заказать новый мундир – еще не значит надеть его. Удивительно не повезло. А ведь как хотел получить повышение!

Начальник лагеря почувствовал себя в безопасности лишь за электропоясом, когда увидел у пристани катер, вооруженный крупнокалиберными пулеметами. Но он все еще не мог успокоиться: «Что же творится на нашем острове? Этак они и меня скоро повесят. Какие-то совершенно непонятные и загадочные истории».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ТАИНСТВЕННЫЕ ЗНАКИ

На Панданго началась незаметная, тайная деятельность подпольного центра. Самые активные коммунисты были распределены: одни попали в штаб, другие – в контрразведку, третьи – в группу подготовки. Группа подготовки состояла из специалистов; на них возлагалось решение всех технических задач побега. Одновременно и совершенно секретно формировался штурмовой отряд. О нем знали лишь посвященные.

Каждый участник получал задание через связных или руководителей пятерок. Некоторые из них не знали, кто им помогает и какую роль придется играть в дальнейшем. Особенно смущены были люди, попавшие в штурмовой отряд. «Неужели наши собираются одолеть тюремщиков голыми руками?» – недоумевали они. Об оружии им ничего не говорили, и, что думает по этому поводу руководство, тоже никто не знал.

Один из участников получил задание подсчитать охранников первого поста, так как никто из заключенных не знал, сколько же всего стражников караулит их.

Другой участник, обладавший хорошим зрением, выполнял почти такую же задачу: он вечерами сидел невдалеке от пролива, подсчитывал стражников и скрытно наблюдал за всем происходящим на Бородавке. Через неделю наблюдатель сделал обстоятельный доклад о распорядке жизни в комендатуре и подтвердил верность сведений полученных штабом.

Инженеры из группы подготовки, по заданиям бывшего строителя мостов Хорхе, занимались расчетами каких-то деталей для непонятного им сооружения. Каждый делал свое дело молча, никто не пускался в догадки и обсуждения. Этого требовала дисциплина.

Правда, был случай, когда один из строптивых участников обратился к Диасу с жалобой на Мануэля. Оказывается, тот посоветовал ему навязаться к старшему надзирателю с изготовлением переносного ложа. Заключенный был против угодничества перед тюремщиками, но, побеседовав с Диасом, он перестал сомневаться в разумности поручений.

В эти дни Кончеро решился в присутствии товарищей сдать первый экзамен Реалю. Экзаменатор предложил буквами изобразить первое его желание. Ученик, наморщив лоб, задумался, затем ухмыльнулся и не спеша, чтоб не нарушить торжественности момента, вывел название сладкого картофеля – «батат».

Все затаили улыбки, а Реаль, стараясь быть серьезным, поинтересовался:

– А чего-нибудь большего ты не желаешь?

Кончеро, видимо опасаясь провалиться, с таким усердием принялся лепить одну к другой буквы, что у него бисеринками выступил пот на лбу и переносице. Он без ошибки написал целую фразу: «Котел батата». И тем самым, по мнению Реаля, доказал неплохое усвоение письменного изложения своих мыслей и желаний.

Но тут Жан заинтересовался:

– Зачем же, Кончеро, тебе так много батата?

Силач, смутясь, потупился и, краснея, объяснил:

– Я бы тогда сумел всех вас как следует накормить досыта.

И этот ответ так понравился экзаменаторам, что Кончеро тут же был зачислен в отличники и был принят шестым в дружную «пятерку».

После отбоя в лагере начиналась иная, не похожая на прежнюю жизнь. Возле рощи панданусов появлялись крадущиеся фигуры. Одни пробирались настороженно, вглядываясь во тьму, другие шли походкой людей, уже изучивших ночной маршрут. Все они обязательно встречались с Кончеро. Силач обладал удивительной особенностью: он видел своими небольшими глазами в темноте не хуже кошки. Настороженная внимательность и бесстрашие помогли ему стать непревзойденным стражем.