Птица с черными крыльями и женским лицом

Четверг, 29 февраля

16 нас. 03 мин. (до взрыва 00 часов 57 минут)

…349584381697523919452863514121684391694527148389548618506738519234562537Б145286753К51264751280929564Р21452789…

И так без конца…

Соболь уставился на экран монитора — девятый файл, бесконечный ряд цифр, иногда перемежающийся беспорядочными буквами. Никакой зависимости между буквами установить не удалось. Цифры, если бы не существовало кое-где мешающих буквенных вкраплений, еще можно было разбить на группы. Они в принципе так и поступили — старый, еще Второй мировой войны, способ передачи шифрованных сообщений. Получили какие-то куски допотопных донесений из хрестоматийных шифровальных учебников, любой приличный криптограф проходил все это в первом классе. Всем известные азы — просто шутка профессионалов. Проблема заключалась в другом — все эти взятые из школьных учебников шифрованные донесения не несли никакой смысловой нагрузки. Это была галиматья какая-то, причем в отдельных местах цифры были кошмарно перепутаны, иногда вместо нужных цифр стояли буквы — просто недопустимая, невозможная небрежность, конечно, при условии, что этот девятый файл действительно содержит какую-то важную информацию.

Соболь нахмурил брови. «Дед уперся, дай ему этот девятый файл, а здесь какая-то неимоверная галиматья, которой придана видимость некоторого смысла. Мы зря тратим время, наше ускользающее время, которого остается все меньше. Разгадка есть, но она где-то совсем в другом месте».

Соболь снял телефонную трубку, набрал номер шифровальщиков и поинтересовался, нашлась ли какая-нибудь закономерность между буквами. Получив отрицательный ответ, он проговорил:

— Что и требовалось доказать. Нас водят за нос. Это какая-то бессмысленная и бесконечная галиматья. Нас просто водят за нос.

Но все же лейтенант Соболев снова запустил программу — стали появляться новые цифры и редкие буквы… «Бесконечность плюс бесконечность — все равно будет бесконечность, а хрен на рыло плюс хрен на рыло — все равно будет… Нет, секундочку, будет два хрена на рыло. Два».

— Рано радуешься, Василиса Прекрасная, — прохрипел лейтенант Соболев голосом из мультфильма, — Иван Царевич СПИД поймал!…

"Нас водят за нос. Хорошо, можно попробовать с этим всевозможные математические действия, если что-нибудь изменится, тогда… Но по-моему, мы заглатываем крючок некой видимости якобы имеющегося смысла, мы будем расшифровывать абсолютную дребедень, чего от нас и хотят ребята, а тем временем поезд ушел, денежки тю-тю, гуд-бай, Америка, до свидания, мама!

Может, нехорошо так говорить, когда от этого зависят жизни трехсот человек, но тратить время на полную галиматью не лучше".

Соболь вдруг понял, что ему не дает покоя. Он поднялся, вставил в зубы, не зажигая, сигарету «ЛМ» и направился в шифровальную группу, комнату, находящуюся по соседству. Он распахнул дверь и прямо с порога обратился ко всем присутствующим:

— Слушайте, военные! — Сигарета у него при этом торчала в зубах, глаза горели, рубашка до середины груди была расстегнута, никто и никогда не видел Соболева в таком состоянии. — В этих восьми файлах, над которыми вы корпите, находится нужное число. Всего четыре цифры! Хватит протирать штаны. Найдите между ними зависимость и вытряхните мне, мать вашу, это число!

Повисла абсолютная тишина. На него смотрело несколько пар удивленных глаз. Он еще некоторое время постоял на пороге, покачиваясь на каблуках, потом хлопнул дверью и направился к себе.

— Спятил! — проговорил кто-то, и все рассмеялись.

"Смейтесь, смейтесь, — улыбнулся Соболь, шагая по коридору. — Главное — вытряхните мне оставшиеся восемь файлов, и тогда я смогу спокойно заниматься девятым. Этим дурацким девятым птичьим файлом. Нас, конечно, водят за нос, но иногда есть любопытные способы вождения за нос. Да, очень любопытные. И я знаю такие. Например, иногда можно делать вид, что водишь за нос, чтобы ты все бросил, переключился на другое. Правда? Есть же такой способ?! Я, конечно, ничего не утверждаю, но такой способ есть. И вот когда ты все бросишь, может оказаться, что напрасно и дела обстоят совсем по-другому. Ты тот еще сукин сын, шутник херов. Одного тебе не удалось скрыть: своей ироничной надменности и некоторого пренебрежительного отношения к окружающим… Ты шибко умный? Нет, возможно, что с окружающими ты мил и приветлив, но ты шибко умный, поэтому в компьютерной программе этого скрыть не удалось. Сразу все вылезло! И это будет моим крючком, умник. На него я и постараюсь тебя выудить. Абсолютная безличка, я не знаю, кто ты и что ты, да мне на это глубоко наплевать. Насрать! Я работаю с продуктом твоего мозга. Самодовольного и самовлюбленного. Возможно, ты очень милый человек, только вот здесь все вылезло, так что — насрать, приятель…

Поэтому смейтесь, смейтесь, ребята. Спятил? О'кей, спятил. Хорошо! Только вы — профи суперкласса, ребята, и отдолбите мне эти восемь файлов, пожалуйста… Потом сочтемся, спятил не спятил — все потом. Восемь файлов! Чтобы я мог заниматься девятым".

Пресс-конференция должна была вот-вот состояться. Заминированный лайнер, на борту — академик Геворкян, как уже передали все информационные агентства, «светило мировой величины» плюс еще триста пассажиров, за их жизни от российских властей требуют выдачи полевого командира, одного из главных «непримиримых» — Зелимхана Бажаева. Можно осуждать террор, можно говорить о «наглых и беспрецедентных» террористических вылазках, но гуманные соображения требуют спасения жизни заложников. Самолет заминирован на пять часов вечера и сажать лайнер нельзя. Как российские власти борются с террором, показали и Буденновск, и Первомайское, — вот общий тон комментариев к главной новости дня. Одерживать победы на полях сражения — дело армии, нейтрализовать или отлавливать лиц, промышляющих террором и ставящих себя тем самым вне закона, — дело спецслужб, но все соображения целесообразности перечеркиваются одним — спасением жизни заложников. Триста человеческих жизней в заминированном лайнере. Опять кто-то из ответственных лиц обронил что-то о нации конокрадов и бандитов, с которыми нельзя вести никаких переговоров. Руководство чеченских сепаратистов официально отмежевалось от этой акции, но всю ответственность взял на себя никому не известный Фронт освобождения Ичкерии, и все это на фоне идущих с боевиками переговоров, на фоне попытки мирного урегулирования конфликта… Какой может быть мир, какие переговоры с людьми, избравшими террор в качестве средства для достижения своих целей? Новость дня, самая горячая новость последнего дня зимы, и так или иначе все должно разрешиться к пяти часам вечера.

А потом поползли слухи о какой-то сверхсенсационной информации, которую вот-вот обнародуют, и диапазон мнений был самый широкий: от «самолет уже взорван» до «мне только что сообщил источник из Шереметьево — самолет благополучно совершил посадку, бомба обезврежена». Слухи все множились, и через какое-то время пространство пресс-центра стало наполняться атмосферой тотализатора: самая горячая новость — и время бешено ускользает, триста заложников в небе над нами — и вот-вот должна быть обнародована какая-то информация. Какая-то информация, содержащая в себе сверхсенсацию.

— Товарищ генерал, чеченцы на связи.

— Звонок опять не фиксируется?

— Как всегда.

«Ну что ж, — подумал Дед, — теперь это уже не важно. Вот и вы, „заячьи уши“… Теперь кто-то из нас сделает первый шаг, и он же будет последним…»

Дед взял трубку:

— Я вас слушаю.

— Нет, это я вас слушаю. Надеюсь, вы следите за часами?

— В этом можете не сомневаться.

— И вы по-прежнему утверждаете, что все находится под вашим личным контролем… Дед?

— Так точно.

— Вы что, принуждаете нас взорвать самолет?

— Я делаю все возможное, чтобы этого не произошло.

— Вы не выполняете наших требований, поэтому мы будем вынуждены довести акцию до конца. Вся ответственность ложится целиком на вас. И мы передадим запись этого разговора средствам массовой информации.

— Теперь это уже ваше право.

— Надеюсь, вы осознаете, что оно получено не от вас?

— Осознаю. Только ответьте мне на один вопрос.

— Мы больше не хотим никаких игр. Предупреждаю еще раз: этот разговор записывается и одновременно нас слушают в одном известном информационном агентстве — мы связались и с вами, и с ними. Заявляем конкретно: вся ответственность ложится целиком на вас, мы пойдем до конца…

— Это я уже понял. Я понял все, что вы мне хотите сообщить. А теперь я все же прошу вас ответить мне на один вопрос: согласны ли вы обменять жизнь Зелимхана на жизни заложников?

— Так… Вы опять за свои игры?!

— Постойте, немножко терпения. Вы утверждаете, что нас сейчас слушают, поэтому этот разговор можно назвать публичным? Я правильно понял?

— Абсолютно правильно. Если хотите, я попрошу сейчас вмешаться в разговор кого-нибудь из журналистов..

— В этом нет необходимости. Совершенно не важно, сейчас или позже кто-нибудь из нас передаст средствам массовой информации свои козыри…

— Козыри? О чем вы говорите?!

— Пока только прошу ответить на мой вопрос: согласны ли вы обменять жизнь Зелимхана на жизнь трехсот заложников?

— Именно этим мы и занимаемся.

— Тогда вам придется все остановить. Причем немедленно.

— Вы что, нам угрожаете? Террор на государственном уровне? Если вы что-нибудь сделаете с Зелимханом…

— Нет, не я. Если б вы меня дослушали, то поняли, что не я. А вы…

— «Вы»? Слушай, слушайте… Дед, мы тратим время впустую!

— Вы. Вашими собственными руками. Если немедленно не остановите бомбу.

— Что имеется в виду?

— Зелимхан Бажаев в данную минуту находится на заминированном вами самолете.

— … — Вы меня поняли?!

— Что… это за дерьмо?

— Поэтому вы должны остановить бомбу, если вам действительно дорога его жизнь…

— Бред… Что это за чушь вы несете?

— …и вы не хотите, чтобы весь мир, в том числе и Чечня, узнали, что национальный герой погиб от рук какого-то Фронта освобождения Ичкерии.

— Бред… До чего вы дошли — дешевый блеф…

— Повторяю: Зелимхан Бажаев находится в заминированном вами аэробусе.

— Я вам не верю. Вы блефуете…

— Верю не верю — это ваше дело. Но я, пользуясь предоставленной вами публичностью, совершенно официально заявляю: Зелимхан Бажаев с его личного согласия и капитан Воронов, думаю, вам это имя о чем-то говорит, десантированы на борт заминированного вами аэробуса и уже больше десяти минут находятся там. Мы не спешили с обнародованием этой информации до вашего звонка. А теперь слушай меня внимательно, сынок: давай мне быстро код отключения бомбы. Продолжение вашей акции бессмысленно.

— Я вам не верю. Нам нужны доказательства…

— Они у меня есть. И я готов их предоставить в любую минуту. Видеозапись десантирования из военного вертолета с указанием всех бортовых номеров, времени и прочее плюс заявление самого Зелимхана Бажаева, сделанное на борту аэробуса «Ил-86», выполняющего рейс СУ-703 Москва — Мадрид. Думаю, этого достаточно?! Почему вы замолчали?

— Этого не может быть…

— Но это так. Поэтому прошу вас принимать решения быстро! Почему вы замолчали?

— Это какая-то чушь… Этого не может быть.

— Копия пленки уже ушла к военным, и, возможно, в этот момент она находится в руках генерала армии Панкратова… Плюс мы созвали пресс-конференцию, как вы того и желали, и готовы продемонстрировать пленку там всем желающим.

— Зачем вы мне все это говорите?

— Только для того, чтобы показать, сколь широко мы готовы представить наши доказательства.

— Мне нужно время для консультаций.

— Его у нас нет.

— Есть. Пока еще есть… Я вам не верю.

— И запомните: какой бы ни была истинная цель вашей акции, в новых условиях она теряет смысл.

— Зачем вы мне это говорите?

— Время. Его осталось очень мало. Пленку я готов показать где угодно и кому угодно. Мне нужны коды!

— Мы вам сейчас перезвоним.

— Я в этом не сомневаюсь. Время. У нас его почти не осталось.

— Товарищ генерал, снова вас…

— Опять они?

— Никак нет. Генерал армии Панкратов.

— Давай.

Дед взял трубку и, закуривая очередную Соболевскую сигарету «ЛМ», тихо проговорил:

— Уши, уши, «заячьи уши»…

Потом его голос зазвучал спокойно и приветливо — по другую сторону телефонной линии находился старый боевой товарищ:

— Анатолий Иванович? Толя? Привет тебе, дорогой…

— Паша, срочно приезжай ко мне.

— Я не могу, у меня сейчас этот самолет.

— Я только что просмотрел твою пленку, Паша.

— Да? Ну и как тебе?

— Давай срочно приезжай. Случилось еще кое-что…

— Не могу. Жду звонка — мне должны сообщить коды отключения бомбы… Надеюсь, что сообщат.

— Если ты хочешь посадить этот самолет, срочно приезжай. Не телефонный разговор, Паша.

— Ладно, прикажу перекоммутировать все звонки на мобильную связь.

— Дело твое. Только давай срочно.

КОДА ОТКЛЮЧЕНИЯ БОМБЫ ВСЕ ЕЩЕ НЕТ.

Бомба находилась на первом этаже аэробуса, в грузовом отсеке рядом с кухней. Небольшая коробочка с электронным табло, где светились часы, минуты и секунды… Впрочем, часов уже не было, оставалось 59 минут и бешено убывающие секунды — время, их ускользающее время, отсчет в обратном порядке. Под электронными часами — квадратик, десять кнопочек от "1" до "0", ключи управления бомбой. В правом углу — тускло горящая красная лампочка — бомба включена. Если лампочка погаснет, электронные цифры перестанут убывать, часовой механизм остановится. Вокруг корпуса — обмотка антенны, видимо, там еще встроен слабый передатчик. Если, конечно, то, что они видят перед собой, — действительно бомба… Ворон помнил предупреждение: к бомбе не прикасаться плюс пользоваться ключами можно лишь один раз — в случае набора не правильной комбинации бомба может сработать.

— По-моему, это не бомба. — Зелимхан смотрел на тускло светящийся убывающими цифрами блок.

— Да, — улыбнулся Ворон, — это пожиратель времени. Но я все же назвал бы это бомбой.

— Этот блочок скорее всего пульт управления, но сама бомба где-то в другом месте. Слишком он маленький: приемник-передатчик, часовой механизм, взрыватель, взрывчатка, даже если пластиковая, еще что-то… Все это здесь не уместится.

— Я согласен, — невесело кивнул командир экипажа, — но мы проверили весь самолет, как вы понимаете, у нас на это было почти четыре часа, — нигде нет.

— Снаружи?.. А? — Стилет снова присел над блоком — цифры продолжали бежать. — Снаружи самолета? А это — радиосвязь…

— Думаю, что так оно и есть.

— Бомба срабатывает на изменение высоты, следовательно, на «давление». Возможно, мембранное устройство, замыкающее взрыватель, альтиметр или что-то в этом духе, но находиться это должно только снаружи.

— Совершенно верно, — вздохнул командир экипажа, — только хочу вас расстроить — мы проверили все, к чему в принципе возможен доступ.

— А к чему невозможен?

— Послушайте, капитан, то, что вы здесь, — это уже на грани возможного. Я понимаю вас — мы все когда-то смотрели фильм «Экипаж», но, увы, — это только кино. Чудес не бывает. К чему доступ невозможен — к тому невозможен. И скорее всего бомба находится именно там.

— Это делал профессионал, — проговорил Зелимхан. — Все сходится — этот блочок лишь пульт управления, снаружи система «давления», срабатывающая на изменение высоты, и заряд, а здесь пульт, «мозги», все это контролирующие. Я же говорил тебе, что нашим не сделать такой бомбы. Слишком сложно и ненужно.

Стилет посмотрел на него и не стал ничего говорить, затем повернулся к командиру экипажа:

— Они сами указали, где находится этот блок?

— Да, с самого начала.

— Похоже, все так и есть. Они бы не стали рисковать — в принципе любую бомбу можно обезвредить. Значит, она где-то снаружи самолета.

Одновременно Стилету в голову пришла еще одна мысль, которой он не стал делиться ни с командиром экипажа, ни с Зелимханом. Вслух он произнес:

— К каким узлам самолета на земле доступ свободен или, скажем так, открыт, а в воздухе невозможен?

— Мы думали об этом. — Командир экипажа устало улыбнулся. — Звучит, как детская загадка. Бомбу можно спрятать в створках шасси. Скорее всего в створках передней ноги, переднего шасси. В воздухе туда доступ исключен, что делает наши шансы избавиться от бомбы равными нулю.

— Умная, стерва. — Стилет смотрел на электронные часы. Оставалось 58 минут 43 секунды. Как они и говорили.

— Да, ее можно остановить, только зная числовой код. Все было рассчитано на то, что вы выполните их требования.

— Что мы и делали, пока все не пошло наперекосяк, — сказал Стилет и мысленно добавил: «Только они нам не рассказали о своих истинных намерениях».

— Как я понимаю, теперь, когда вы оба здесь, нам остается только ждать. Я вернусь в кабину, сейчас вам дадут горячего кофе или чаю, согрейтесь, и прошу быстро подняться к нам.

— Еще один вопрос, командир, — произнес Стилет. — Какую вы информацию получили с земли?

— Только о бомбе, об этом пульте, о том, что требования террористов выполняются и будет четырехзначный код. Потом пришла информация о вас. Это была какая-то фантастика, если б у меня не было астролюка, я б на это никогда не пошел. Ценю ваше мужество, и еще раз спасибо за помощь. Но вот теперь вы здесь, а кода все еще нет.

— Да, мы здесь. — Стилет поднялся на ноги и огляделся по сторонам. «Пленка ушла, а Дед умеет действовать быстро. Очень быстро. Еще у нас есть дискета». — Так что остается только ждать. Код будет.

— Надеюсь, что так, — произнес командир экипажа. Потом он поднялся наверх.

Стилет снова присел на корточки — Зелимхан посмотрел на него, а затем проговорил:

— И все же мы уже в этом самолете. Мы им здорово перемешали карты.

Стилет улыбнулся:

— Когда тебя начало сносить и я ухватился за твои ноги, думал, сейчас оба вылетим из астролюка… У тебя сильные руки.

— Да, мы с отцом каждую весну ремонтировали мост над Аргуном, в ущелье, там и накачался. Этот мост ставил еще мой прадед, узкое ущелье такое, и мост на канатах, железных тросах… Бруклинский мост видел, короче? Вот такой, только в миниатюре. Это аул Нихалой, выше Шатоя по ущелью. Может, был там?

Стилет отрицательно покачал головой.

— Только отец стал уже старый, а больше никого там не осталось, — тихо произнес Зелимхан и добавил:

— Ничего, Аллах даст, я еще этот мост подштопаю.

— Ты строитель? — спросил Стилет. — По образованию?

— По образованию я солдат, — так же тихо и без всякого вызова произнес Зелимхан. — Научился за четыре года… А по первому — да, строительное отделение окончил.

Им принесли по большой кружке горячего кофе. Игнат видел, что на щеках Зелимхана наконец появился румянец — он быстро оклемался после «приветствия» майора Бондаренко и обжигающе ледяного ветра, оставшегося по ту сторону самолета.

— Видимо, ты прав, — тихо проговорил Стилет, — это действительно не ваши. Может быть, не только ваши.

Зелимхан оторвался от кофе, его глаза оживились:

— Я тебе сказал об этом с самого начала — это провокация.

— Но это и не наши, — добавил Стилет.

— А кто?

— И там и там есть те, кто хочет продолжения этой войны, — произнес Стилет.

Зелимхан продолжал молча пить кофе — любые споры сейчас бесполезны, сейчас, когда на таймере бомбы оставалось 56 минут. Потом он все же проговорил:

— Я тебе скажу одну вещь. — Он пристально посмотрел на Ворона, и Игнат еще раз про себя удивился — кавказец с синими глазами. — Я тебе уже говорил, я вовсе не хочу сказать тебе приятное — это правда: ты — честный человек…

— Спасибо, — кивнул Ворон.

— Я не для этого. Слушай, короче, я скажу тебе одну вещь. — Голос Зелимхана зазвучал гораздо более эмоционально. — Ты говоришь, что и там, и там есть те, кто хочет войны?..

Стилет кивнул:

— Да, именно так обстоят дела.

— Это правильные слова. — Зелимхан смотрел на него очень внимательно. — Ты… я… На войне есть солдаты, которые честно сражаются, есть невинные, которые погибают, и есть те, кто пьет кровь… кровососущие твари, которые на войне жиреют. Вот, что я хотел тебе сказать. И похоже, на этой войне побеждают твари.

Стилет молча смотрел на Зелимхана. Он испытывал противоречивые чувства. Он вспоминал своих погибших товарищей, бившихся до последнего патрона; вспоминал наших солдат, совсем пацанов, сгоревших в танках; вспоминал отрезанные головы и половые члены; вспоминал бесконечные вереницы гробов, «груз двести», возвращающийся в Россию, но также вспоминал мертвых чеченских детей, окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, над тем, что от него осталось; вспоминал сожженные авиационными и артиллерийскими ударами селения, БТРы, давящие гражданские автомобили, и снова окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, — картина, которую он никогда не забудет. Они уже не знали, забыли, почему они воюют, они воюют лишь потому, что воюют, и на такой войне побеждают только твари. Но Стилет молчал — перед ним был враг, оказавшийся с ним в заминированном самолете: что он спасал — свою жизнь, свою честь или жизни заложников? Перед ним был враг, которого он без зазрения совести ликвидировал бы при попытке к бегству; враг, крепко державший Ворона своими сильными руками, когда их чуть не снесло, когда при десантировании Игната из-за разыгравшихся вихревых потоков почти по колено вынесло из астролюка. Перед ним был враг, которого мог бы пожелать себе каждый, враг, так похожий на брата.

И Стилет молчал — на этой войне побеждают твари?

Стилет молчал — что ему было говорить? Только то, что сейчас они вместе попробуют вспороть жирное брюхо этой твари, хоть одной из них, и остановят бомбу, до взрыва которой осталось 54 минуты и 19 секунд.

Игнат лишь думал об их разговоре с Дедом, об их разговоре на свежем воздухе, когда они только прослушали пленку, когда все это только начиналось. Никаких эмоций, лишь только холодный рассудок.

— Ты прослушал пленку, Ворон? — спросил тогда Дед.

— Да, Павел Александрович.

— Внимательно?

— Думаю, что да…

— И что?

— Много странного. Все эти этапы, дискеты.

Дед вдруг взял и просвистел старую забытую мелодию до-ре-ми-до-ре-до — музыкальное ругательство.

— Что это вы, Павел Александрович?

— Да так, вспомнил вашу, походную… Как это вы напевали, помнишь?

— Вре-мя-вы-пить-ча-ю, — улыбнулся Стилет. — Только давно это было. «Команда-18»…

Дед продолжал смотреть Игнату в глаза:

— Бомба заведена на пять часов… Помнишь вашу привычку?

— Да, мы не англичане, но чайку в пять выпьем.

— А кто это придумал?

— Да я уже и не помню. Только… при чем здесь бомба?

— Значит, ты прослушал пленку?

— Так точно. А что? Что вы имеете в виду?

— Да так. Может, просто показалось. Ладно, Игнат, поезжай в Лефортово за пленником, я на связи, и удачи тебе.

Показалось… Что тогда могло показаться Деду? То, что «заячьи уши» находятся где-то под носом? Наша шутка-прибаутка, забытое музыкальное ругательство — именно оно не давало ему покоя?.. Что на этой пленке мог услышать Дед? Что ему показалось? И что он сейчас от него скрывает?

— Капитан…

Игнат поднял голову — перед ним стоял этот телевизионный режиссер, Михаил Коржава. В руках у него была пластиковая фляжка виски.

— Не хотите глоток, для сугрева?

— Нет, спасибо.

— Ладно, а я пригублю. Вы, Зелимхан? — Чип протянул ему фляжку, тот отрицательно покачал головой.

— Ну хорошо. Виски здорово согревает, особенно когда каждый глоток может оказаться последним.