Человек этот был Силкин.
      13
      Иванов сидел в кабинете Коршунова. Иванов был небрит, и лицо его было утомленное и глаза красные от бессонных ночей на пятой заставе, но Иванов был весел и возбужден. Выражалось это в том, что он поминутно улыбался и был более разговорчив, чем обычно.
      Глядя на Иванова, улыбался и Коршунов.
      - Значит, по тревоге он поднял заставу, - рассказывал Иванов, - и работал он отлично, Александр Александрович. Четко, быстро, уверенно. Словом, молодцом себя показал. Ну, значит, выступили двумя группами, как я вам докладывал. Темнота там в лесу кромешная. Он, Нестеров, как кошка видит, что ли. Он бросился в кусты с этим псом, с Шариком, значит, и только мы их и видели. Потом, значит, слышим выстрелы и лай, и мы туда, а Силкин уже готов. Я Нестерова спрашивал: как ты, мол, взял его? Он говорит: взял, как обычно. Пес, говорит, молодец. Он, Силкин, увидел, что деваться некуда, да и до границы два шага, - значит, беречься нечего. Ну, он дубину свою бросил и открыл огонь. Три выстрела дал по Нестерову, да промахнулся в темноте. Нестеров стрельнул в темноте, ничего не видя, целясь по звуку, тоже три раза и тоже промахнулся. Только хотел Нестеров стрелять четвертый раз, как слышит - Силкин заорал и не стреляет больше. Тут Нестеров зажег фонарь и видит: лежит Силкин на земле, а пес сидит на нем и грызет его руку. Маузер валяется возле. Нестеров маузер поднял и пса оттащил. Силкин вскочил на ноги. Пес вырвался - и на Силкина, снова сшиб его и лицо ему покусал. Вот и все.
      - Молодец Нестеров.
      - И я говорю - молодец. И пес. Шарик этот, молодец.
      - Сильно поранил Шарика Силкин?
      - Нет, пустяки. Оглушил немного да кусок кожи с головы содрал своей дубиной. Цветкову, бедняге, больше досталось, но и он ничего; я уезжал, так он совсем хорошо себя чувствовал.
      - Ну, хорошо. Теперь, Яша, суть дела. Как тебе удалось Силкина размотать?
      - Это-то уж было просто, Александр Александрович. Как я ему сказал, что братец привет просил передать, так он весь затрясся. Нервы не выдержали. Я сказал, что нам все известно и что мы взяли этого кулака Артюхина, что Артюхин нам все рассказал. Силкин совсем растерялся. Конец, говорит, всему конец. Ну, и так на него, очевидно, подействовало все это и пятидневное его блуждание по лесу, и бесплодные попытки перейти границу, и встреча с Цветковым, и, наконец, задержание и зубы Шарика, - так все это на него подействовало, что он сам все рассказал. Основное я передал вам по телефону. Подробностей же немного. Брат у Силкина действительно есть, и он бывший офицер, как и Силкин. Брат бежал за границу еще в двадцатом году, а Силкин остался и замаскировался. Документы ему брат устроил, но брат скоро отошел на задний план. Он только связал Силкина с разведкой, а сам брат, значит, играл в разведке роль небольшую. Тот же, о котором Артюхин говорил, тот не брат Силкина, а побольше. Скорее всего он начальник разведки или близко от начальника. Значит, Силкин связан был с ним крепко и проводил большую работу, а кулак, Артюхин этот, несколько раз переходил границу и являлся к Силкину. Мы, Александр Александрович, считали три нарушения на участке пятой заставы, а выходит, что было их побольше. И Артюхин этот вовсе не такая мелочь, как нам показалось.
      - Тебе показалось, - улыбнулся Коршунов.
      - Ошибся я, Александр Александрович. Оказывается, условие у них было, у Силкина и Артюхина: Артюхин должен был появиться у Силкина не позднее пятнадцатого числа. Он должен был предупредить Силкина о приходе кого-то другого, кого-то еще серьезнее, чем Артюхин. Сам Артюхин должен был остаться на нашей территории и скрыться, и ждать этого третьего, и помогать ему. Если же до пятнадцатого числа Артюхин не придет - значит, он попался. Тогда Силкин должен был уходить сам и предупредить о провале Артюхина и пронести за границу вот эти планы. Артюхина взяли двенадцатого, но он молчал. Он сказал о Силкине только шестнадцатого. Он думал, что Силкин уже ушел, и спасал свою шкуру. Я полагаю, Александр Александрович, это все правдоподобно, да и Силкин был так потрясен концом всего этого дела, что вряд ли он был способен вилять.
      - Пожалуй, Яша, теперь ты прав. В том, что первый, Артюхин, врал и не договаривал, я не сомневался, потому-то мне и нужен был Силкин во что бы то ни стало. Но все это, Яша, еще не конец. Есть еще кто-то, и теперь этот кто-то готовится перейти границу. Когда он перейдет и, главное, где? Мы ничего не знаем, не знает и Силкин, а если Артюхин знает, то вряд ли он скажет правду. Он матерый, этот Артюхин. Ясно одно: дело затеяно серьезное, и ждать можно самых неожиданных вещей. Теперь иди. Отдохни как следует.
      - Хорошо, Александр Александрович.
      - Да! Как новая дорога?
      - Дорога отличная и до пятой заставы она не дошла каких-нибудь пяти километров. Затирает их с лошадьми. Я посоветовал Нестерову, и он созвал собрание в Глухом Бору и рассказал о Силкине и о дороге, и колхозники постановили отрядить лошадей и людей на постройку дороги. Тем более, что в дороге они заинтересованы не меньше нас. Теперь, я полагаю, дорога будет закончена через несколько дней.
      - Это, Яша, пожалуй, самая приятная новость из всех твоих новостей и, может быть, самая важная. Дорога на пятую заставу уже девятое направление. Иди теперь.
      Иванов ушел, и Коршунов по телефону вызвал пятую заставу.
      - Товарищ Нестеров? Да, да. Алло. Нестеров? Здравствуйте, лейтенант. Полковник Коршунов. Здравствуйте. Я хочу выполнить свое обещание. Что? Обещание, говорю, хочу выполнить. О переводе на другой участок. Да, да. Комбриг не возражает, и я со своей стороны... Что? Да, да я считаю нужным удовлетворить вашу просьбу. Что? Плохо слышу. Что вы говорите?
      Нестеров долго говорил, и Коршунов слушал и улыбался.
      - Ну, как хотите, лейтенант. Как хотите. Во всяком случае, запомните, что я свое обещание выполнил. Что? Да, да. Отменю. Хорошо. Останетесь. Останетесь на пятой заставе. Хорошо. Теперь еще одно дело. За операцию по задержанию Силкина вам объявлена благодарность в приказе. Вам и Цветкову. Да, да. Передайте ему. Благодарю, лейтенант. Благодарю вас и Цветкова, благодарю, передайте ему. Всего хорошего.
      ПИСАРЬ
      Писарь Цветков был человек беспартийный и ничем не примечательный. Он был очень маленького роста, и рост его был значительно ниже норм, установленных для строевой службы, и поэтому Цветков был писарем и считался негодным ни на что, кроме канцелярской работы. Он был молчалив и замкнут, и о прошлом его не было известно ничего интересного.
      Отец Цветкова был сапожник. Когда-то, до революции, Цветков учился и даже окончил гимназию и поступил в медицинский институт, но его выгнали из института, потому что сочли замешанным в каких-то беспорядках. Его выгнали с первого курса, но он не участвовал ни в каком революционном выступлении, а просто во время беспорядков выгнали из института многих студентов, и сын сапожника Цветков попал в списки.
      Цветкова забрали в солдаты и сначала его из-за роста сделали полковым писарем, потом послали на позиции, и он несколько месяцев провел в окопах, и там он ничем не отличился.
      В Красную Армию Цветков пошел с первых дней ее организации, и опять был писарем. Когда Цветкова демобилизовали из Красной Армии, он вернулся в родной город и узнал, что родители его умерли. Он был совсем один и ничего не умел делать.
      Некоторое время он ходил без работы и не знал, за что взяться. Потом поступил в пограничную охрану, и его в качестве писаря отправили в седьмую комендатуру. Он много лет проработал на этом месте.
      Он слыл немного чудаком из-за его молчаливости, за ним не знали никаких способностей, и им никто не интересовался. Он жил замкнуто, и у него не было товарищей.
      Комендатура помещалась в маленьком городке. Цветков жил на окраине городка, лес начинался почти сразу от его дома. Цветков был хорошим охотником и хорошим стрелком. Он подолгу один бродил по лесу и всегда возился с собаками и сам натаскивал их.
      Свою жизнь Цветков считал неудачной, и канцелярская работа ему опротивела. Он тосковал и мучился, потому что почти всю жизнь был связан с военным делом и с военными людьми, ему нравилось военное дело, он мечтал найти себе настоящее применение в военном деле, а из-за роста он был только писарем. Он был терпеливым человеком, никогда никому не жаловался, и никто не знал о его мучениях.
      Но постепенно Цветков пришел к мысли о том, чтобы победить свой рост и, вопреки росту, создать себе настоящую военную специальность, настоящую боевую специальность.
      Он всегда любил собак и умел хорошо учить охотничьих собак и немного разбирался в рефлексологии. Он стал доставать книги по служебному собаководству и книги по рефлексологии и все свободное время занимался. Многое, чего он не находил в книгах, он знал на опыте. Он был хорошим наблюдателем, понимал и любил собак.
      Цветков получал небольшое жалованье, но у него были очень скромные потребности, он отказал себе во всех удовольствиях, даже в охоте, и копил деньги. Ему нужно было много денег для выполнения его плана, и прошло полгода, пока он собрал нужную сумму. Он попросил отпуск весной, уехал в Москву и вернулся через три недели. Он истратил все свои деньги, но он побывал в лучших питомниках служебных собак и купил отличного щенка, сына знаменитых чемпионов. Щенок был совершенно черной немецкой овчаркой, и в журналах питомника он был записан под звучным именем "Чарли", но Цветков называл его "Шарик", и это имя осталось у пса.
      Полтора года Цветков растил и обучал Шарика, и через полтора года Шарик превратился в великолепную собаку. Он был почти семидесяти сантиметров роста, голова его, уши, грудь, спина, хвост и лапы были безупречны по экстерьеру. Он абсолютно слушался Цветкова и был силен и свиреп.
      В комендатуре, конечно, знали о собаке писаря, но Цветков никому не показывал, как работает Шарик, и никто не знал о способностях и изумительной дрессировке черной немецкой овчарки. Цветков готовился к решительной перемене своей судьбы и не сомневался в успехе. Черный пес должен был возместить все физические недостатки Цветкова; черный пес, подчиненный воле Цветкова, был настоящим боевым оружием, это оружие могло действовать только при участии самого Цветкова, и это оружие было особенно важным в условиях пограничной охраны.
      Цветков знал, что неудачная жизнь маленького писаря скоро кончится.
      Цветков привел в полный порядок свою канцелярию, чтобы сдать ее в любой момент, и ждал. Когда в комендатуру приехал новый начальник штаба округа, Цветков наконец решился и подал рапорт начальнику штаба. Все работники комендатуры поразились, потому что начальник штаба прочитал рапорт Цветкова, бросил все дела, ушел вдвоем с Цветковым и долго не возвращался.
      Потом начальник штаба уехал, и Цветков никому не говорил о своем разговоре с начальником штаба, и никто не знал, о чем Цветков подал рапорт. Все раскрылось только тогда, когда пришел приказ о переводе Цветкова на работу проводника розыскной собаки.
      Жизнь маленького писаря кончилась. Цветков уехал на заставу, и Шарик стал настоящей розыскной собакой, а Цветков стал настоящим следопытом и разведчиком. Первое время на заставе не верили в успех работы с собакой, и на участке этой заставы работать действительно было трудно. Но Шарик задержал первого нарушителя, и скептики сделались искренними друзьями. При задержании второго нарушителя Цветков был ранен, и ранен был Шарик, но нарушитель был задержан, и Шарик работал превосходно. Цветкову была объявлена благодарность в приказе.
      Потом Цветков вылечился от раны и вместе с Шариком еще два года работал на границе, и много раз был отмечен в приказах и награжден именным оружием, и вместе с Шариком был занесен в книгу почета.
      Через два года Цветкова назначили старшим инструктором школы-питомника розыскных собак. Цветков учил молодых проводников и выращивал щенков. Шарик был одним из лучших производителей питомника.
      В одну из годовщин пограничной охраны Союза ССР Цветков был представлен к ордену, и правительство наградило его орденом, и первый, кто поздравил Цветкова с наградой, был начальник штаба округа полковник Коршунов.
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
      1
      Телеграмма была получена в полночь.
      Коршунов был в кабинете, когда принесли телеграмму.
      - Вот, полковник, - сказал Андрей Александрович, - прочитай.
      Коршунов прочел телеграмму.
      На участке восьмой заставы в двадцать три часа двадцать минут границу перешла группа нарушиителей. При переходе нарушители столкнулись с дозорным пограничником. Нарушители первые открыли огонь, ранили пограничника и ушли в тыл от границы. По следу нарушителей пустили собаку, но следы расходились в разные стороны, собака пошла по одному из следов и, сделав круг по лесу, привела обратно к границе. Начальник заставы по тревоге поднял бойцов и поднял колхозников пограничной деревни.
      - Что ты думаешь по этому поводу? - спросил Андрей Александрович, когда Коршунов прочел телеграмму.
      - Я думаю, что начинается, Андрей Александрович. Начинается последнее действие. Первым действием был Артюхин.
      - Я, Александр, тоже так подумал, но очень уж грубая работа. Как полагаешь?
      - Это только начало, Андрей Александрович.
      - Пожалуй. Во всяком случае, нужно послать мангруппу на участок восьмой заставы и нужно собак - и прочесать лес. Сейчас ноль двадцать, столкнулись они с дозорными в двадцать три двадцать, значит, - час тому назад. За час далеко по лесу не уйти. Сколько нужно, чтобы мангруппа была на месте?
      - Пятнадцать минут, Андрей Александрович.
      - Хорошо. Распорядись, полковник, и вернись ко мне.
      - Есть, Андрей Александрович.
      Через несколько минут отряд пограничников и пять проводников с собаками на грузовиках мчались по новой дороге к восьмой заставе. Шел мокрый снег. Пограничники были в брезентовых плащах, и неподвижные фигуры бойцов спереди были белыми от снега.
      Отдав приказания, Коршунов вернулся в кабинет Кузнецова, и около часа они разговаривали. Последнее время было много работы, и Кузнецов почти не спал две ночи подряд. Коршунов уговорил его уехать домой. Кузнецов приказал позвонить ему, как только что-нибудь произойдет. Коршунов пошел в свой кабинет.
      В большом здании Управления было пусто и тихо, и Коршунов медленно прошел по коридору, отпер дверь в свой кабинет и зажег лампу на столе. Тиканье часов казалось громким. Коршунову совсем не хотелось спать. Он сел к столу, просмотрел вечернюю почту и подписал несколько бумаг. Потом он позвонил дежурному по штабу и спросил, нет ли известий с восьмой заставы, и дежурный сказал, что ничего нет. Коршунов встал из-за стола, раскурил трубку и долго ходил по кабинету. Он думал и старался разгадать замыслы невидимого врага, и он знал, что враг хитрит и что враг умен, и опытен, и коварен. Коршунов знал, что враг будет побежден до конца только тогда, когда удастся разбить каждый его ход, и если хоть одно звено в цепи останется нераскрытым, то враг уцепится за это звено и проникнет в глубь страны, и будет путать следы, и бить в спину, и портить, портить, портить.
      Прошел час. В дверь постучали.
      - Да! - сказал Коршунов.
      Вошел дежурный. Он принес телеграмму. Коршунов прочел и нахмурился.
      - Хорошо, можете идти.
      Дежурный вышел. Коршунов позвонил Кузнецову.
      Андрей Александрович ответил сразу.
      - Андрей Александрович, еще одно дело, - сказал Коршунов, - на участке заставы двенадцать границу нарушил самолет. Направление юга-восток. Из отряда Дмитрия Анатольевича вышло звено истребителей. Работают звукоулавливатели и прожектора. Я получил телеграмму только что.
      Кузнецов помолчал.
      - Пожалуй, это-то и есть твое последнее действие, Александр.
      - Нет, Андрей Александрович, не думаю.
      Снова вошел дежурный.
      - Одну минутку, товарищ комбриг, - сказал Коршунов в трубку, - одну минуту. Новая телеграмма, товарищ комбриг.
      Коршунов взял листок у дежурного, и дежурный вышел.
      - Вы слушаете, Андрей Александрович?
      - Да. Какие новости?
      - Все следы нарушителей на участке восьмой заставы вернулись к границе, причем по нашей территории они прошли совсем немного. Провокация, Андрей Александрович?
      - Что с раненым?
      - Плохо. Рана в грудь. Операцию уже сделали, но результат пока неизвестен.
      - Плохо. Все у тебя, Александр?
      - Все. Спокойной ночи.
      Кузнецов засмеялся.
      - Вряд ли ночь будет особенно спокойной, Александр.
      2
      Нестеров, начзаставы пять, узнал о событиях на восьмой заставе от капитана Иванова. Капитан Иванов приехал в два часа ночи, разбудил Нестерова и рассказал о нарушении на восьмой заставе. Капитан Иванов приехал по приказанию начштаба полковника Коршунова, и полковник приказал усилить охрану границы на участке пятой заставы.
      Ночь была холодная и ветреная, временами шел снег, первый раз в этом году. Снег шел с перерывами и был мокрый и быстро таял.
      Нестеров не особенно хорошо понимал, почему Иванов приехал к нему, а не на восьмую заставу, и почему в связи с нарушением на восьмой нужно усиливать охрану границы на пятой заставе, и Нестеров еще больше удивился, когда из округа позвонил дежурный по штабу и спросил, все ли благополучно на пятой заставе, и капитан Иванов ответил, что пока все благополучно. Из округа звонили еще три раза на протяжении часа, а через час с четвертью после приезда капитана Иванова Нестеров услышал стрельбу на границе, совсем недалеко от заставы.
      Нестеров и Иванов побежали на звуки стрельбы. Стреляли всего на расстоянии километра от заставы, но, пока они бежали, стрельба прекратилась. Возбужденные перестрелкой пограничники рассказали Нестерову, что они проходили по дозорной тропе и заметили трех людей, перебегавших за деревьями. Пограничники окликнули нарушителей, и нарушители начали стрелять из автоматических пистолетов. Пограничники ответили, и нарушители отступили за линию границы.
      Нестеров и Иванов вернулись на заставу. Иванов молчал и хмурился, и Нестеров тоже молчал.
      Иванов позвонил в округ и доложил о перестрелке.
      Едва Иванов кончил говорить с округом, как зазвонил телефон с границы, и Нестеров взял трубку. Говорил проводник Цветков. Он говорил с участка по одному из аппаратов, установленных в лесу, и его голос был необычно взволнован. Цветков сообщил, что Шарик взял след, идущий от границы в тыл, и следы даже кое-где были видны на снегу и привели к речке, и тонкий лед на речке оказался взломанным, и Цветков с Шариком перешли речку вброд, но на другом берегу Шарик потерял след и пошел в снег, и Шарик никак не мог найти след, снегом все замело.
      Иванов снова звонил в округ.
      Нестеров по тревоге поднял всех оставшихся на заставе бойцов.
      3
      Коршунов не спал всю ночь. Дальнейшие поиски на участке заставы восемь не привели ни к чему. С заставы восемь звонили по телефону. Звукоулавливатели и прожектора нащупали самолет, перелетевший границу на участке заставы двенадцать, и звено истребителей устремилось к самолету, и самолет повернул и ушел за границу. Командир авиаотряда прислал об этом шифрованную радиограмму.
      Потом, в три часа двадцать пять минут, позвонил Иванов и доложил о перестрелке возле заставы пять, и через несколько минут Иванов позвонил еще раз и доложил о следах нарушителя, замеченных на фланге участка заставы пять, и о тревоге на заставе.
      Коршунов приказал перебросить на пятую заставу отряд мангруппы и вызвал к себе Левинсона, и Левинсон недолго пробыл в кабинете Коршунова и уехал в седьмую комендатуру.
      В семь часов утра приехал Кузнецов, и Коршунов еще раз звонил на пятую заставу, и с заставы ответили, что нарушитель не обнаружен, и Кузнецов пошел к себе в кабинет.
      Коршунов попытался заняться очередными делами, но не мог сосредоточиться и встал из-за стола и долго ходил из угла в угол. В восемь часов он приказал дежурному узнать о положении на заставе пять, и дежурный доложил, что нет никаких перемен. Но в восемь часов пятнадцать минут зазвонил телефон, и взволнованный голос Нестерова прокричал в трубку, что пастух из деревни Глухой Бор прискакал верхом на заставу и рассказал о встрече с неизвестным человеком. Человек этот спросил, не Глухой ли Бор ближняя деревня, и когда пастух ответил, человек быстро ушел и скрылся в лесу.
      Нестеров сказал, что дело обстоит очень плохо, так как нарушитель по всем признакам пошел обратно к границе, и его нельзя задержать. Путь к границе от места встречи нарушителя с пастухом лежит по тропинке через чащу леса, и со стороны границы к лесу примыкает непроходимое болото, и линия границы огибает болото, а в том месте, где нарушитель выйдет из леса, линия границы делает большой угол внутрь нашей территории. Таким образом, идя по тропинке, нарушитель успеет перейти границу раньше, чем пограничники пройдут половину расстояния до этого места. Кратчайший путь до перекрестка тропинки и линии границы лежит через лес, но лес настолько густой, что для преодоления этого пути потребовалось бы еще больше времени.
      Слушая Нестерова, Коршунов отыскал на карте болото и лес. Нестеров хорошо знал свой участок и был прав: кроме лесной тропинки, нарушитель нигде не мог пройти, и он шел к границе, и Нестеров был не в силах его задержать.
      - Все понятно, - сказал Коршунов Нестерову и повесил трубку и по другому телефону вызвал седьмую комендатуру.
      - Капитан Левинсон? Бобка, срочно и крайне важно. Раскрой карту и слушай. Готово? Найди большое болото на участке пять. Нашел? Так. Рядом лес. Нашел лес? Так. Через лес идет тропинка. Нашел? Единственная тропинка через непроходимую чащу. Примерно час тому назад по тропинке к границе пошел человек. Сейчас он прошел больше половины. Человека надо задержать, и подойти к пересечению тропинки с границей нужно раньше, чем сюда подойдет человек. Понял, Бобка? Есть один путь - напрямик через лес. Ты все понял? Человек должен быть задержан.
      - Я все понял, полковник Коршунов.
      - Желаю удачи, капитан Левинсон, - сказал Коршунов и повесил трубку.
      4
      В восемь часов двадцать пять минут утра распахнулись ворота комендатуры, и на улицу выехал небольшой скоростной танк. Разбрызгивая грязь, танк стремительно развернулся и помчался по улице, и тихий городок наполнился громом и скрежетом, и мирные обыватели подбегали к окнам, но не многие успевали разглядеть серую машину, забрызганную грязью и извергающую облака отработанного газа. Танк несся и набирал скорость, и за городом он свернул с шоссе на новую дорогу по направлению к границе.
      Дорога была пустынная, и только в одном месте навстречу танку попался крестьянин в телеге, и лошаденка крестьянина шарахнулась в сторону от неистовой машины, и крестьянин не успел опомниться, как танк уже пролетел мимо.
      Потом танк затормозил, повернулся, переполз через канаву и пошел прямо по лесу. Грохоча и стреляя мотором, танк напролом врезался в чащу кустарника, и сломанные ветки стучали по броне, и сучья царапали краску. Небольшие деревья танк валил с ходу, а большие обходил, круто поворачивая и не сбавляя скорости.
      Низкое солнце вышло из облаков, и косые лучи прорвались сквозь спутанные ветви. Танк шел по лесу, как в атаку. В одном месте левая гусеница завязла в топком болотце, и танк встал, дрожа и фыркая, и несколько раз рванулся вперед, и потом повернулся на месте, и вылез из трясины, и пересек болотце, и снова понесся по лесу.
      Два раза лесные ручьи преграждали танку путь, и танк бросался в воду, и один раз ручей оказался таким глубоким, что танк почти весь покрылся водой, и танк переполз через оба ручья, и броня была мокрая и тускло поблескивала на солнце, и обрывки ветвей висели на броне, и танк был похож на какое-то лесное чудовище.
      Лес был все такой же густой, я все больше становилось толстых деревьев, и на земле лежали груды упавших стволов, и, перелезая через них, танку приходилось замедлять ход. Но скоро лес поредел, и чаща кустарника стала реже, и танк опять набрал скорость, и через несколько минут танк выполз на лужайку и остановился.
      Лужайка была совсем небольшая, и через нее проходила изгородь из колючей проволоки, а напротив того места, где стоял танк, узенькая тропинка выходила на лужайку из леса.
      Танк попятился в кусты и заглушил моторы, и долго стоял неподвижно, скрытый кустами, как зверь, заползший в нору. Солнце снова скрылось в облаках, и пошел снег.
      Через полчаса из лесу по тропинке вышел человек. Он шел быстро, почти бежал, он пригибался к земле и оглядывался по сторонам. На самом краю лужайки человек приостановился и вдруг бросился бегом, наискосок пересекая лужайку по направлению к изгороди.
      Тогда бесшумно и быстро повернулась боевая башенка танка, и часто затарахтел пулемет, и пули взрыли землю перед бегущим человеком. Человек повернулся и побежал обратно к лесу, и башенка повернулась опять, и опять пули преградили человеку путь.
      Тогда человек остановился и поднял вверх руки. Из танка вылез командир в кожаной одежде и в кожаном шлеме и с револьвером в руке. У командира было совсем молодое загорелое лицо и черные, как маслины, глаза. Он улыбался, сверкая зубами, и глаза его возбужденно блестели.
      5
      - Садитесь, - сказал Коршунов.
      - Благодарю. Очевидно, произошло какое-то недоразумение. Я все время пытался объяснить, но меня не хотели слушать и со мной не хотели говорить. Между тем происходит явное недоразумение. Да, я случайно перешел границу, я заблудился и перешел границу, я признаю себя виновным в этой неосторожности. Но я прошу вызвать консула, и консул немедленно установит мою личность и рассеет все ваши сомнения. Мне крайне неприятно, что я доставил столько хлопот вашим людям, начальник, но я сразу пытался внести ясность, а меня не хотели слушать. Я боюсь, что меня приняли за другого. Я рад, что вы наконец...
      - Откуда вы так хорошо знаете русский язык?
      - Я долго жил в России до революции, и я очень люблю Россию. Прекрасная страна, и, должен сказать, мои симпатии целиком на стороне...
      - Вы просите вызвать консула?
      - Да, да.
      - И вы полагаете, что консул захочет признать в вас подданного своей страны?
      - Я не совсем понимаю...
      - Давайте говорить серьезно. Как вас зовут?
      - Альфред Регель. Инженер Альфред Регель.
      - Вы инженер?
      - Да.
      - Вы занимаетесь авиацией?
      - Нет. Я механик.
      - Почему же вас интересовали планы авиационного завода?
      - Я не понимаю...
      - Послушайте, Регель! Неужели вы не понимаете, что вы проиграли и что пора начать говорить серьезно.
      - Я не понимаю вас, и я просил бы прекратить разговор в таком тоне или я перестану отвечать на вопросы. Консул...
      - Вы не будете отвечать на вопросы, даже если сюда приведут Силкина?
      - Какой Силкин?
      - И Артюхина вы не знаете?
      Задержанный встал.
      - Артюхина вы знаете? Спрашиваю, Регель!
      Задержанный молчал.
      - Нет? Не знаете? Может быть, вам известен техник Герц с авиационного завода? Георгий Герц. Вернее, Георг Герц. Что же вы молчите, Регель? Вы все еще настаиваете на вызове консула?
      Задержанный овладел собой и сел.
      - Вы разрешите курить?
      - Курите.
      - Я согласен отвечать на ваши вопросы.
      - Почему вы не пришли в Глухой Бор?
      - Меня должны были встретить.
      - Почему же вы сразу не ушли обратно?
      - Я боялся два раза проходить по тому же месту, и потом мне показалось, что я заблудился. Я заранее хорошо изучил местность, и я имел точные данные, но меня смутила большая дорога неподалеку от деревни. Я ничего не знал о дороге, а последние сведения я получил совсем недавно. Очевидно, дорога появилась позднее?
      - Очевидно.
      Коршунов помолчал.
      - Ради чего вы пошли на все это, Регель?
      - Я не боюсь умереть!
      - Отдаю должное вашей выдержке. Но я говорю не о вас. Ради чего вы пошли на диверсию, ради чего вы, инженер, хотели уничтожить прекрасный завод, ради чего вы хотели смерти людей, может быть десятков и сотен людей, мирных рабочих завода? Отвечайте, Регель.
      - Я не инженер. Я солдат. Мне приказали, и я пошел. И я ненавижу вас. Ненавижу! Вы принесли заразу в мир. Вы взбунтовали серое человеческое стадо! Вы отняли власть у сильного человека, у господина, и отдали власть стаду! Вы попрали личность и возвеличили массу! Право сильного, право господина дано нам, и мы утопим в крови восставших рабов! Сегодня я перешел вашу границу, завтра десятки, сотни, тысячи...
      - Довольно, Регель. Где же ваша выдержка? Почему фашизм всегда аргументирует криком и почему крик так быстро переходит в истерику? Это плохой признак, господин Регель. Спорить с вами я не буду, потому что нельзя спорить с выкриками одержимого. Но скажите, Регель, разве похожи на серое стадо командир, задержавший вас, и пограничники, прогнавшие ваших друзей, и наши летчики, и наши танкисты? Ваши хозяева думали провокацией отвлечь наше внимание и прикрыть ваш переход границы, но из этого ничего не вышло, Регель. Мы победили вас, и сегодня, если нас тронут, мы победим десятки, и сотни, и тысячи таких, как вы, Регель. И мы победим обязательно, потому что за нас история и у нас миллионы людей, знающих, за что они борются, и знающих, что они защищают право на счастье. Довольно, Регель. Нам, очевидно, еще придется поговорить с вами, но на сегодня хватит.
      Коршунов позвонил и вызвал конвой.
      Регель встал.
      - Разрешите и мне задать вам один вопрос, начальник.
      - Говорите.
      - Что со мной будет?
      - Вас будут судить.
      6
      Когда Регеля увели, Коршунов пошел в кабинет Кузнецова. Там был Левинсон, еще в кожаной куртке, и Алексеев, командир авиаотряда, и уполномоченный Иванов. Кузнецов сидел за столом, и трубка его дымила, и на круглом лице его сияла улыбка, и глаза весело щурились.
      - Что же вы скажете, товарищи командиры? Что же скажешь ты, полковник Коршунов?
      - Скажу, Андрей Александрович, что мы сражение выиграли.
      Вошел секретарь Кузнецова, подошел к Коршунову и тихо сказал ему:
      - Вас к городскому телефону, товарищ полковник.
      Коршунов прошел за секретарем в соседнюю комнату и взял трубку.