Глава одиннадцатая
      Прищурившись и крепко сцепив желтоватые пальцы, доктор Сэнфорд Хаймен внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ, время от времени кивая, словно желая подтвердить, что все понимает. Когда я закончил, он сказал:
      - Знаете, мистер Эддиман, мне придется взять с вас деньги. Я хотел бы вам помочь, но время - деньги, а кроме времени я ничем не располагаю.
      - Сколько?
      - Тридцать долларов за час.
      - Недурно.
      - Некоторые пациенты посещают меня пять раз в неделю, а платят при этом гораздо больше. Вы даже не представляете, сколько в Сан-Вердо людей с нездоровой психикой. Частной практике я уделяю только двадцать часов в неделю. Остальное - работа в больнице, которая оплачивается крайне скудно. В Сан-Вердо бедняки не в почете.
      - Пришлите мне счет.
      - Не премину - коль скоро вы понимаете, что это необходимо. Теперь вернемся к тому, что вы мне рассказали. Больше вам добавить нечего?
      - Нет.
      - Она - посланник Бога, - улыбнулся доктор Хаймен. - Или точнее критик. Это занятное нововведение, которое, впрочем, вполне отвечает духу нашего времени. Критиков сейчас развелось много, причем каждый считает себя спасителем. Можете вы представить себе Жанну д'Арк, возомнившую себя критиком?
      - Нет, не могу.
      - Хотя это было бы занятно. Скажите, мистер Эддиман, приходилось ли вам когда-нибудь читать знаменитый труд Фрейда по паранойе - тот, что написан в виде обзора произведения немецкого юриста?
      - Боюсь, что нет.
      - А жаль. Замечательная вещь. Знаете ли вы что-нибудь про параноидную шизофрению, мистер Эддиман?
      - Крайне мало.
      - А ведь она становится психическим заболеванием века, мистер Эддиман. Довольно часто при этом больной, если и не отождествляет себя с Богом, то представляет себя его частицей или посланником. В античные времена, когда подобные высказывания открыто допускались, больные заявляли об этом публично. Почитайте Светония - очень убедительно. "Я - Бог" - тогда это на каждом углу кричали. Однако с развитием монотеизма в обществе стала нарастать враждебность к таким "богам", которые уже опасались в открытую провозглашать свои божественные корни.
      - Но ведь до сих пор вы были убеждены, что она здорова.
      - Я говорил, что признаков психического заболевания не обнаружил. Безумие - странная штука, мистер Эддиман. И довольно спорная. как и здравомыслие. С вами, например, она говорит о Боге. При мне же она скорее всего замкнулась бы. Или - возьмем её поведение. Во время суда ничего необычного не отмечалось, если не считать ненормальным её безразличие и отстраненность. Изменилось ли её поведение с тех пор?
      - Нет, - покачал головой я. - Лично я никаких изменений не заметил.
      - Что нам остается предположить, мистер Эддиман? История знает тысячи личностей, которые слышали голоса, общались с ангелами и передавали послания Бога. Надеюсь, вы не восприняли её рассказ всерьез?
      - Скажите мне, доктор, каким образом больная с заключительной стадией сифилиса, пребывая в коме, сумела оправиться, встала, оделась и покинула больницу, а сегодня - у неё не осталось ни признаков сифилиса, ни последствий инсульта и комы. Хотя отпечатки пальцев совпадают.
      Доктор Хаймен вздохнул и покачал головой.
      - Каждый год, мистер Эддиман, в американских больницах совершаются тысячи ошибок. В конце концов, там работают такие же живые люди, как и везде. Это - бич нашего общества. Там путают младенцев, назначают больным противопоказанные им лекарства, родственникам умерших выдают другие трупы. Денно и нощно мы ведем с этим злом борьбу, но искоренить его никак не можем. Возможно, ваша Хелен Пиласки просто упала на улице в обморок. С кем не бывает? Ее отвезли в больницу. Потом переместили в другую палату. Карточка с отпечатками пальцев случайно затесалась в картотеку венерических больных. Такое случается, а в больницах не любят признавать свои ошибки. Так что её чудесное исцеление на самом деле объясняется очень просто.
      - А почему родная мать не узнала ее?
      - Господи, мистер Эддиман, но уж такое-то вообще сплошь и рядом случается. Матери и дочери вечно не узнают друг друга - особенно после какой-либо перенесенной травмы.
      - Но - взять её в целом. Вы же с ней общались. Неужели можно поверить, что женщина с такой речью и таким кругозором, как у нее, могла, недоучившись в средней школе, стать уличной девкой?
      - Можно, мистер Эддиман - здесь я буду категоричен. Способность некоторых людей преображаться, занимаясь самообразованием, воистину не знает границ. Я сам неоднократно в этом убеждался. Да и потом, чего такого особенного в её речи или поступках вы заметили? Да, она прикинулась, что читает ваши мысли, и вы тут же поверили...
      - Она повторила мои мысли слово в слово.
      - Дорогой мой, это же самый обычный фокус, к тому же - старый как мир. Достаточно только внимательно следить за ходом мыслей и поведением собеседника. Вспомните, какие трюки вытворяли Огюст Дюпен* и Шерлок Холмс, пользуясь своим дедуктивным методом. Да, мистер Эддиман, такие штучки нам давно известны. Собственно говоря, все её высказывания и идеи довольно избиты. Бог-создатель - этому учит Библия, Богу-творцу поклонялось братство прерафаэлитов** и многие другие, не говоря уж о язычниках.
      *Центральный персонаж знаменитого рассказа Эдгара По "Убийство на улице Морг".
      **Группа английских художников и писателей 19 в., превозносивших "наивное" искусство Раннего Возрождения.
      То, что мир дурно устроен, мы и сами знаем. Ее рассуждения о морали? Побывайте на философских семинарах в любом колледже - услышите то же самое. Что же касается её концепции Бога... знаю я один анекдотец, который, правда, может оскорбить чувства христианина. Лично я-то унитарий...
      - Меня вы не обидите, - пообещал я.
      - Что ж, юмор полезен для здоровья. Уж слишком мы серьезно относимся ко всяким пустякам. Ну вот, послушайте. Президент Джонсон начал слишком туго закручивать гайки, и во многих штатах зароптали. Встревоженный Бог направил к нам архангела Гавриила, чтобы тот навел порядок. Гавриил собрал губернаторов всех штатов во главе с Джонсоном и передал им Господню волю, после чего Джонсон заловил его в углу и заявил, что как техасец и первый человек в Америке, он имеет право знать, кто есть Бог. Архангел Гавриил пытался отшутиться, но Джонсон не отставал. Тогда Гавриил сказал: "Ну, ладно, раз уж вы настаиваете... Во-первых, Она - негритянка..."
      - Господи, как это глупо и старо, - думал я, глядя на него. Доктор же, видимо, решил, что я не понял.
      - Вам не смешно?
      - Нет. Я утратил чувство юмора. Я могу думать лишь о том, что самую поразительную женщину, которую я когда-либо встречал, ждет неминуемая и жуткая смерть. А вы тут травите мне анекдоты.
      - Вы набожны? - встревоженно спросил доктор Хайден.
      - Нет.
      - Послушайте, мистер Эддиман - черт с ней, с этой консультацией и с тридцатью долларами. Вы вообще, похоже, не по адресу обратились. Почему бы вам не сходить к своему духовнику?
      - У меня нет духовника.
      - Вы ведь ходите в церковь?
      - Ну и что?
      - Поговорите с пастором.
      - Думаете, это поможет?
      - Нет. Но от меня помощи тоже нет, да и денег у вас не попросят. Сколько вам платят за защиту?
      - Нисколько. Это гражданское дело.
      - Понимаю. Очень жаль, мистер Эддиман, я был бы рад помочь вам, но...
      - Ничего, я же сам к вам обратился.
      - Послушайте, если хотите, я могу ещё раз поговорить с ней. Однако, даже если я найду её невменяемой, это ничего не изменит. Потом соберут комиссию, которая наверняка определит, что мисс Пиласки совершенно здорова.
      - Да, - уныло кивнул я.
      - Вы по-прежнему ей верите?
      - Не знаю. Но она не сумасшедшая.
      * * *
      Я позвонил в дверь, располагавшуюся в правом крыле пресвитерианской церкви. Преподобный Джошуа П. Хикс сам открыл мне. Следом за ним я прошагал в прохладную - редкое удовольствие в Сан-Вердо, - и обшитую темными панелями комнату, в которой царил приятный полумрак.
      Преподобный отец Хикс был крупного роста и сложения мужчина, который слегка приволакивал ноги, а внешностью напоминал состарившегося Гэри Купера. Я даже ощутил некоторое недоумение - что могло сблизить такого почтенного священнослужителя с бывшим католиком, а ныне преуспевающим дельцом - Джо Апполони.
      - Значит, вот вы какой, Блейк Эддиман, - пробасил он. - Я провел в суде целый день, и смело говорю: ваша подзащитная - поразительная женщина. Да, просто необыкновенная. Как мне к вам лучше обращаться - как к Блейку или мистеру Эддиману? Кстати, почему вас назвали Блейк? В честь девичьей фамилии матери?
      - Да, сэр.
      - Откровенно говоря, я этого не одобряю. Она, должно быть, была прихожанкой "высокой церкви"*?
      *Ортодоксальная англиканская церковь.
      Я кивнул.
      - Так я и думал. А я вот предпочитаю имена, которые что-то значат Гидеон, Саул или Енох, например. Впрочем, вряд ли вы пришли ко мне, чтобы обсуждать имена. Джо сказал мне, что суд здорово выбил вас из колеи - и немудрено. На мой взгляд, подобную высшую меру наказания нужно вообще отменить. Вы не возражаете, если я все-таки буду называть вас Блейк?
      - Нет, сэр.
      - Тогда я хочу сразу прояснить для себя кое-что. Почему вы не обратились к собственному пастору, Блейк?
      - Я не посещаю церковь. А моя жена водит детей в методистскую церковь - её родители были убежденными методистами.
      - А вы не верите в Бога?
      - Даже хуже того - я сам не знаю, верю я или нет.
      - Хуже или лучше - это ещё бабушка надвое сказала, - пожал плечами Хикс. - Хотите выпить? У меня хорошее шерри припасено.
      Самый подходящий напиток для духовного лица. Почему? Видите ли, Блейк, жить среди идиотов - это вовсе не повседневная повинность, а искусство. Откуда, черт возьми, мне знать, что именно шерри - самый подходящий напиток для отца-пресвитерианца? Просто я в это верю, вот и все. - Он достал бутылку и наполнил два стакана. - Итак, Блейк, чем я могу вам помочь? Надеюсь, вы не станете просить меня заступаться за эту девушку? Она ведь, судя по фамилии, католичка? Да?
      - Боюсь, что помощь нужна мне самому.
      - Почему?
      Некоторое время я сидел молча, в то время как священник потягивал шерри, с любопытством наблюдая за мной.
      - Не торопитесь, - сказал он минуту спустя. - Можете вообще ничего не говорить. Попьете шерри, посидите и уйдете. Или останетесь. Как вам удобнее, Блейк.
      - Допустим, - сказал я наконец, - что к вам пришел некто и заявил, что он посланник Бога. Как бы вы это восприняли?
      - Ах, вот вы о чем. Что ж, в первую минуту я решил бы, что передо мной чокнутый.
      - Почему?
      - Потому что Господь не шлет нам своих посланников, Блейк. Он в них не нуждается.
      - Откуда вы знаете?
      - Это основной вопрос в любом религиозном диспуте. Откуда вы знаете? Должно быть, мы боимся отвечать на него из опасения, что, ответив, станем на путь отрицания самих основ бытия, созданных Господом. Впрочем, это довольно спорно.
      - А как же Христос?
      - Христос был Его сын.
      - А не могли у него быть другие сыновья?
      - Нет.
      - Жаль, что я не могу сказать "нет" с такой же уверенностью, как вы, святой отец. Впрочем, мне вообще куда более свойственно сомневаться, чем утверждать. Могу я задать вопрос, который покажется вам кощунственным?
      - Мне ничего не кажется кощунственным - если я соответственно настроюсь, конечно. Пусть даже внутренне мне захочется вас отлупить - все равно я буду держать себя в руках. Спрашивайте.
      - Почему вы так верите в Христа?
      - Потому что он - основа моей веры. Потому что Он умер, чтобы спасти нас, а потом восстал из мертвых.
      - Если вы в это верите.
      - Упаси вас Господи в это не верить, Блейк.
      - Да, сэр, но ведь сотни миллионов в это не верят - мусульмане, иудеи, буддисты...
      - Да снизойдет на них прощение Господне.
      - Буду прям, святой отец, - сказал я. - Меня интересует вот что: если это случилось однажды, почему оно не может повториться снова?
      - Ответа на ваш вопрос не существует, Блейк. Вы сами это знаете.
      - Это слишком просто. На самый насущный вопрос ни у кого не находится ответа.
      - Таков смысл веры, Блейк. Верить нужно беззаветно. Неужто, идя ко мне, вы ожидали чего-то другого?
      - Нет, конечно.
      - Вы не хотите продолжить этот разговор? Посланник, о котором вы спросили... вы ведь не абстрактный вопрос мне задали, верно? Вы столкнулись с кем-то, кто утверждает, что послан нам Господом? Это так?
      - В той форме, в какую вы это облекаете, мой вопрос звучит очень глупо.
      - Вы отнюдь не кажетесь мне глупым.
      - Но тем не менее это так, святой отец, - горько произнес я. - Я влюблен.
      - В буквальном смысле?
      - Да.
      - Что ж, об этом можете не говорить.
      - Да я и не в состоянии.
      - Вы ведь, кажется, женаты?
      - Да, святой отец. И к тому же - живу в Сан-Вердо.
      - Боюсь, Блейк, что вы сами загнали себя в тупик, из которого нелегко выбраться. Даже не знаю, что вам и посоветовать.
      - А если бы такое случилось с вами, к кому бы вы обратились? - спросил я.
      Преподобный Хикс задумался.
      - Трудно сказать, Блейк. Ведь вера иррациональна и непознаваема. Разумеется, будучи священником и, надеюсь, не самым худшим, я был бы страшно польщен, обрадован и возбужден, если бы в один прекрасный день в мою дверь постучал посланник Господа. С другой стороны, это non sequitur*, потому что в тот миг, когда я его впущу, слепая вера исчезнет, уступив место реальности. А вера и реальность несовместимы.
      *Не следует (лат). Логическая ошибка, состоящая в том, что положение, которое требуется доказать, не вытекает из приведенных в подтверждение доводов.
      - И все-таки, святой отец, вы не ответили на мой вопрос, - напомнил я.
      - Я не могу на него ответить.
      - Значит, нам обоим следует обратиться к психиатру. Он сумеет все объяснить.
      - А вы не хотите рассказать мне все, как есть? - спросил Хикс, почти умоляюще.
      - Нет. Это не поможет.
      - Что ж, Блейк, дело ваше. Однако, раз уж вы так настаиваете на ответе, то я бы на вашем месте обратился к одному из специалистов в своей собственной области.
      - К пастору?
      - Нет, скорее к раввину, - вздохнул Хикс. - Но не потому, что они больше знают. Хотите ещё шерри, Блейк?
      * * *
      - В девяти случаях из десяти, - сказал мне раввин Макс Гельберман, иноверец обращается ко мне с просьбой помочь ему жениться на еврейке.
      Рабби Гельберману я бы дал на несколько лет меньше, чем преподобному Хиксу, то есть - около пятидесяти. Росту он был невысокого, а на круглом лице светились умные голубые глаза.
      На носу у раввина красовались очки в металлической оправе и время от времени он теребил округлый подбородок. Принял меня раввин в новом иудейском центре, в здании современной постройки, объединявшем культурный центр и синагогу. Внутри жужжали кондиционеры. Приехал я туда в половине десятого вечера, когда в вестибюле лихо отплясывали подростки, а сам рабби пытался набросать проповедь. Из-за моего приезда её пришлось отложить.
      - Однако вас, - продолжал он, - по-видимому. привела ко мне иная причина.
      - Откуда вы знаете, что я иноверец?
      Раввин развел руками.
      - Вот видите. Что вам ответить? Каждый еврей гордится своей способностью узнавать другого еврея, как бы тот ни выглядел. И, знаете, евреям это всегда удается. Кроме тех случаев, когда они ошибаются. Нет, я этого не знаю. И буду счастлив, если ошибся.
      - Нет, я не еврей.
      - Тогда я опять-таки счастлив, но уже за вас. Могу я спросить, что вас побудило обратиться ко мне, мистер...
      - Эддиман. Блейк Эддиман.
      - Ах, да, мистер Эддиман, я видел ваши фотографии в газетах. Зрительная память меня часто подводит. Люди посещают синагогу по двадцать лет, и то мне случается забывать их.
      - Меня направил к вам преподобный отец Хикс.
      - Хикс? Старина Джошуа Хикс? Сто лет его не видел. Как у него дела?
      - Не жалуется, спасибо.
      - И зачем же он вас ко мне направил?
      - Должно быть, испугался иметь дело с человеком, у которого не все дома.
      - Вы имеете в виду себя, мистер Эддиман?
      - Себя и других.
      - Что ж, мистер Эддиман, в таком случае к "другим" можно смело отнести большую часть человечества. Включая и меня. Разве может нормальный рабби сидеть в полу-синагоге, полутанцевальном зале, что находится посреди пустыни, да ещё и в пределах крупнейшего игорного центра страны, и сочинять проповедь, посвященную этнической связи движения за интеграцию с книгой "Исход"?
      - Себя, - поправился я, улыбаясь.
      - Вот как? Я-то, разумеется, знаю вас только как адвоката. Правда, очень смелого.
      - Тогда я поставлю вопрос так: могу я говорить с вами, не опасаясь, что это пойдет дальше?
      - Думаю, что да. Если, конечно, вы никого не убили. Все остальные ваши прегрешения я готов повесить на себя.
      - Хорошо. Допустим, я скажу вам, что говорил с неким человеком, который утверждает, что является посланцем господа; я не знаю, верить ему или нет, и вообще - это сводит меня с ума.
      Долгое время рабби изучающе смотрел на меня, затем спросил:
      - Не хотите ли выпить, мистер Эддиман?
      - До чего вы все похожи, - усмехнулся я. - Хикс угостил меня шерри. На большее, правда, не отважился, считая шерри самым подходящим напитком для служителей культа.
      - У нас здесь более современное заведение, - произнес раввин, обходя вокруг стола и нажимая на кнопку в стене. За откинувшейся стенкой обнажился небольшой бар-холодильник.
      - Похоже, вам не помешало бы выпить чего-нибудь покрепче. Как насчет виски с содовой?
      - С удовольствием.
      Он смешал напитки и протянул мне стакан. Сам пить не стал, объяснив это так:
      - Мне только не хватало, чтобы в решающую минуту сюда заглянул какой-нибудь сорванец, который потом растрезвонит на всю синагогу, что рабби черпает свое вдохновение в хмельном зелье. Притворяясь либералами, евреи, мистер Эддиман, на самом деле такие пуритане, равных которым не сыскать. Однако вернемся к нашим баранам. Итак - ваш рассказ о посланце господнем потряс старину Хикса?
      - Да. Он убежден, что кроме Христа, других посланцев у Бога не было и нет. - Я с наслаждением прихлебнул виски. - А вас, похоже, я не удивил.
      - А чему тут удивляться? Если вы верите во всемогущего Бога, то ему ничего не стоит время от времени общаться с нами через своих посредников. Я ничуть не богохульствую, мистер Эддиман, а просто пытаюсь рассуждать здраво, как трезвомыслящий человек. Порой я убежден, что все мы играем роль посланцев, выполняя не вполне понятные функции, значимость которых осознается лишь по прошествии времени. В каждом человеке заключена частица Бога. Кстати, - он вскинул голову и посмотрел на меня в упор, - судя по всему, этот посланец - Хелен Пиласки?
      - Почему вы так считаете?
      - Видите ли, когда мужчина избегает говорить о половой принадлежности того или иного человека, как правило, речь идет о женщине. Мне оставалось только выбрать ту женщину, с которой вы были наиболее близки в последнее время. А с психиатром вы беседовали, мистер Эддиман?
      Некоторое время я молчал, после чего раввин - как незадолго до него и Хикс - предложил, чтобы я ничего не говорил, если не хочу. Тогда я решился.
      - Да, я беседовал с психиатром. С Сэнфордом Хайменом из больницы.
      - Доктор Хаймен - сильный специалист. Что он сказал?
      - По его мнению, у неё паранойя.
      - И вы согласны?
      - Нет. В противном случае я бы к вам не приехал.
      - А что думаете вы сами, мистер Эддиман?
      - Не знаю. Я не способен думать. Мне уже плохо от этих мыслей. Поэтому я и пришел к вам.
      - Видите ли, мистер Эддиман, вы заблуждаетесь, полагая, что мы с Хиксом являемся специалистами в вопросе Бога. Среди евреев раввином вообще может стать едва ли не каждый. Раввин это своего рода учитель или наставник - он разрешает споры, помогает сочетаться браком или хоронить умерших, но особой связи с Богом у него нет. Никакой. Мне это, конечно, прискорбно, но что я могу поделать?
      - Но вы хотя бы верите в Бога? - в отчаянии спросил я. И тут же кинулся просить прощения за идиотский вопрос.
      - Ничего. А вы сами верите в Бога, мистер Эддиман?
      - Не знаю.
      - По-моему, никто из нас по большому счету этого не знает. Во всяком случае небесам от нас уже изрядно досталось. Все наши ракеты буквально изрешетили их. По слухам же, эта Хелен Пиласки и впрямь - женщина совершенно необыкновенная. Если хотите ей верить - верьте. Вреда от этого не будет.
      - Какого ещё вреда! - заорал я. - Она ведь должна умереть! Она сама этого хочет. Поэтому она и не позволила мне защитить её.
      - Что ж, многие люди были готовы умереть за свою веру. Взять, Жанну д'Арк, например. Она ведь тоже слышала голос. И мой народ уже два тысячелетия страдают за веру. Поскольку приговор ей уже вынесен...
      - Господи, как цинично вы рассуждаете!
      - Поверьте, я не хотел бы, чтобы у вас сложилось такое впечатление, мистер Эддиман. Просто вы пришли ко мне с вопросами, ответов на которые у меня нет...
      - То же самое сказал мне и Хикс!
      - Честное слово - мы с ним не сговаривались. Такое уж это дело. Что бы с нами стало, если бы хоть на один из ваших вопросов существовал ответ? Мы бы разгадали Бога, как закон всемирного тяготения. Но только - выиграли бы мы хоть что-нибудь от этого, мистер Эддиман?
      - Не знаю и не хочу знать. Знаю только, что она должна умереть.
      - Вы же говорите, что она сама так решила.
      - Но почему? Почему?
      - Возможно, именно для того, чтобы ответить на вопрос, иного ответа на который не существует.
      Глава двенадцатая
      На сей раз, как я ни пытался, связаться с Чарли Андерсоном по телефону мне не удалось. Я потратил на звонки весь день, а его секретарша исчерпала, должно быть, весь мыслимый список отговорок; кончилось тем, что я записался к Чарли на прием через нее. Через пару дней, на половину третьего. Я приехал на пять минут раньше, но мне все равно пришлось просидеть в приемной сорок минут, прежде чем Чарли соблаговолил меня вызвать. Когда я вошел, он даже не привстал и не предложил обменяться рукопожатием. Сухо кивнув, он произнес:
      - Привет, Блейк.
      Еще собираясь на встречу, я дал себе зарок, что буду держать себя в руках; однако, одно дело решить, и совсем другое - претворить задуманное в жизнь.
      - Привет, Чарли. Ты выглядишь на удивление свежим и расслабленным для человека, которого так трудно застать на месте. Мне казалось, что ты вкалываешь по четырнадцать часов в день.
      Закончив свою тираду, я тут же понял, что дал маху - ни права, ни должных оснований для таких слов у меня не было.
      - Да, я был занят, Блейк, - коротко ответил он. - Что я могу для тебя сделать?
      Я решил сыграть иначе.
      - Чарли, я не хочу, чтобы эта девушка умерла.
      - Что? - удивленно спросил он и наклонил голову набок, как поступают люди, которые считают, что не расслышали обращенные к ним слова.
      - Я не хочу, чтобы Хелен Пиласки казнили.
      - Мне сначала показалось, будто я ослышался, - сказал Чарли Андерсон. - Ну, а кто хочет, Блейк? Будь по мне, я бы вообще разрешил ей жить вечно.
      - Ее должны повесить, Чарли. Ты же сам знаешь.
      - Закон нашего штата, Блейк, выраженный волеизъявлением двенадцати честных мужчин и женщин и одного неподкупного судьи, гласит, что именно это наказание она должна понести. Послушай, Блейк, можно подумать, что ты учишься в начальной школе. Кстати говоря, когда я сам ходил в начальную школу, у нас преподавал мужчина. Можешь себе представить - мужчина, в те годы? Это было такой же редкостью, как трехногая курица. Эх, Блейк, ты даже не представляешь, что было на месте Сан-Вердо в 1920 году. Ковбойский городок с одной улочкой - такие сейчас строят в Голливуде, снимая вестерны. Три-четыре автомобиля на весь город. "Паккарды". А по субботам во все салуны набивались настоящие ковбои, чтобы просадить свои девятнадцать долларов. Да-да, именно такое жалованье платили в те дни. Эх, бедолаги, что за жизнь они вели! А вот первые казино появились у нас в годы сухого закона... Да, так о чем мы говорили?
      - Я сказал, что не хочу, чтобы её повесили, Чарли.
      Чарли Андерсон не зря городил эту чепуху. Его слова имели под собой весьма вескую причину. Чарли Андерсон вообще поступал очень целенаправленно. И для радушного и для столь нелюбезного приема имелись свои причины. Взгляд его похолодел, а в голосе послышались стальные нотки.
      - Ну что ты заладил, Блейк, как заезженная пластинка? Если хочешь что-то сказать, так говори.
      - Ты можешь спасти её, Чарли.
      - Я?
      - Да.
      - Ты не в своем уме. Суд присяжных постановил, что она виновна. Судья вынес ей смертный приговор. Никто не в силах её спасти.
      - За исключением губернатора нашего штата. В его власти амнистировать её.
      - Замечательно. Валяй, Блейк, поговори с губернатором.
      - Я не могу с ним поговорить, Чарли. Он ведь обо мне даже не слышал. А вот ты с ним на короткой ноге, и тебя он может послушать.
      - Ты совсем спятил, Блейк. Тебе надо проспаться.
      - Я не спятил, Чарли. Просто я знаю, каким влиянием ты пользуешься. Если ты лично подашь губернатору просьбу о помиловании, он тебе не откажет.
      Чарли Андерсон метнул на меня холодный взгляд и покачал головой.
      - Нет, Блейк, у тебя точно не все дома. Я начинаю верить тому, что про тебя говорят. Значит, ты и вправду влюбился в эту девку. Говорят, ты собираешься бросить Клэр, Блейк? Неужели ты совсем сдурел? Попроси Истукана Бергера - он поставит тебе хоть целую сотню шлюшек, любой из которых эта Пиласки и в подметки не годится. С ними, надеюсь, ты быстро придешь в себя.
      - Чарли, - взмолился я, вконец позабыв о достоинстве и самоуважении. Чарли, ну что мне делать? На колени, может, встать? Хорошо, я встану перед тобой на колени. Я на все согласен, только - спаси ее...
      - Тебе не надоело, Блейк?
      - Нет.
      - Тогда слушай, дурья башка! Неужели ты и вправду надеялся, что твой идиотский план побега может сработать? Ты хотел предложить Фрэнку Зетцу десять тысяч за то, чтобы он перебросил вас на вертолете через границу. Что он - самоубийца, по-твоему? Ты хоть знаешь, на кого он работает? Знаешь, а? На кого?
      Я молча потряс головой.
      - Кто, по-твоему, верховодит в нашем штате? - ледяным тоном спросил Чарли. - Кто управляет Сан-Вердо? Кто владеет всеми игорными домами? Знаешь или нет?
      На сей раз я медленно кивнул.
      - А аэропорты, по-твоему, менее важны, чем казино? Или ты думаешь, что ими Красный Крест заправляет? Позволь мне тебе кое-что сказать, Блейк, и слушай внимательно, потому что это, возможно, самое важное, что ты когда-либо слышал. Возможно, ты наконец поумнеешь. Ты ведь неудачник, Блейк - неудачник и простофиля. И ты обречен оставаться неудачником. Полюбуйся на себя в зеркало. Что ты там видишь? Дешевый задрипанный адвокатишка, ничтожество по имени Блейк Эддиман. Да, некоторые из наших ребят хлопают тебя по спине - ну и что? Ты уже возомнил себя божеством. А им просто удобно иметь рядом карманного дурачка. Ты мечтаешь о том, как когда-нибудь разбогатеешь. Корпишь в вонючем офисе, за который платишь семьдесят долларов в месяц. Вместе с этой жирной коровой, Милли Джефферс. У тебя и компаньонов-то нет, потому что никто не хочет связываться с таким ничтожеством...
      - Постой! - перебил я. - Я отказался от предложения...
      - Заткнись и не перебивай меня! Знаешь, какая самая расхожая шутка в Сан-Вердо? Что ты перехватишь счета "Пустынного рая" у "Костера и Кеннеди". Блейк Эддиман станет представлять "Пустынный рай" - ха! Ты хоть знаешь, кто такие Костер и Кеннеди? Они - полноправные члены всемогущего синдиката, той самой мафии, которая владеет "Пустынным раем". Да-да - мафия, а не твой несчастный Джо Апполони. А известно ли тебе, кем был Алекс Ноутон? Нет?
      Я уныло помотал головой.
      - Так вот, Блейк, он был номером два! Понял? Он был вторым человеком в синдикате. Он лично назначал судей и губернаторов и платил дюжине сенаторов и конгрессменов, которые моментально приползали на брюхе в его апартаменты и целовали его туфли, стоило ему только прилететь в Вашингтон. Он контролировал самый крупный флот в мире, одиннадцать сталелитейных заводов в Европе, четыре тысячи гектаров плантаций опийного мака в Египте, алмазные копи в Южной Африке, угольные шахты в Пенсильвании и черт знает что ещё другое. Не говоря уж о Сан-Вердо и восьмидесяти процентах игорного бизнеса во всех Штатах. И такого всесильного босса прихлопнула какая-то дешевая уличная прошмандовка! А ты ещё хочешь, чтобы её помиловали. Проснись, Блейк. Стряхни шоры с глаз. Ее повесят, потому что слишком многие знали, кто такой был Ноутон на самом деле. Ее судьба была решена в тот самый день, когда она его ухлопала. А ты, слюнявый дуралей, уши развесил. Неужто ты и вправду решил, что тебя призвали спасти ее? Нет, Блейк, тебя выбрали как самого большого олуха и простофилю - только ты, живя в этом городе, не знал, что в нем творится.
      Чарли Андерсон выдвинул ящик письменного стола, вытащил толстую пачку пятидесятидолларовых банкнот, перехваченных резинкой, и протянул мне.
      - Вот тебе кое-что, чтобы подсластить пилюлю. Извини за резкость, Блейк, но ведь должен же кто-то наконец вправить тебе мозги. Возьми деньги и купи что-нибудь для Клэр. - Он посмотрел на часы. - А теперь - извини. У меня ещё куча дел впереди.
      - Нет, - покачал головой я.
      - В каком смысле?
      - Можешь засунуть эти деньги себе в задницу, Чарли. А вот насчет Хелен Пиласки, либо ты добьешься её оправдания, либо...
      Брови Чарли взлетели вверх.
      - Ты мне угрожаешь? - изумленно спросил он.