Э. Каннингем
      ХЕЛЕН
      роман
      Перевел с английского А. Санин.
      Глава первая
      Эх, так и не удалось мне привыкнуть к этим чертовым наглазникам. Клэр, вот, их не замечает, как будто родилась с шорами на глазах. Нахлобучив мерзкое приспособление на лоб, она проваливается в сон с такой быстротой, что я не успеваю даже выругаться. Однажды я нацепил наглазники и сам, но проснулся в холодном поту, разбуженный собственным воплем: я вдруг совершенно уверился, что ослеп. Вот именно тогда я приобрел и повесил на окна плотные шторы, но яркое солнце пустыни оказалось не по зубам даже им; прогрызаясь в самые узкие и крохотные щелочки, солнечные лучи буравили нашу спаленку насквозь. Словом, живя в пустыне, нужно свыкнуться с мрачным фактом - да, ты живешь в пустыне. И - все.
      Лишь в прошлом году, когда наш Сан-Вердо сделался крупнейшим городом штата, мы прекратили ругаться из-за того, что обитаем на краю света. А ведь когда-то, тридцать шесть лет назад, единственной достопримечательностью занюханного, Богом забытого уголка было только что открытое, первое в этих краях казино. Теперь, конечно, от занюханного, Богом забытого уголка не осталось и следа. Теперь на его месте раскинулся богатый современный город с более чем стотысячным населением, сорока школами и колледжем (который через пять лет станет университетом), парой крупных торговых центров и тридцатью двумя казино, общий доход от которых составил в прошлом, 1964 году, свыше двухсот одиннадцати миллионов долларов. Есть у нас и много всего другого, например, сорок три церкви и даже синагога. Одно плохо: проклятая пустыня так никуда и не сгинула, и каждое летнее утро испепеляющее солнце по-прежнему врывается в мою спальню, как пожар; обжигающие щупальца свирепо впиваются в меня, немилосердно выдергивая из сна, и минутой спустя я уже, как ошпаренный, выскакиваю из постели и уныло ковыляю в ванную, кляня все на свете.
      Но вот этим утром наше чертово светило едва не опередил телефон, хотя сам я каким-то чудом ухитрился проснуться за мгновение до его душераздирающего визга. Звонил Чарли Андерсон, который хотел поинтересоваться, разбудил он меня или нет.
      - Меня - нет, а вот Клэр проснулась.
      - Семь часов, - сонно пробормотала Клэр, приподнимаясь в постели. Что за свинство! - Не снимая наглазников, с соломенными (по цвету и на ощупь), торчащими во все стороны волосами, она изрыгнула на Чарли поток непечатных слов, а в следующий миг, когда в комнате Билли взревел телевизор, сорвала наглазники и в самых сочных и изощренных выражениях объяснила нашему ребенку, что сотворит с ним, с его шкурой и задницей, если он не выключит проклятый ящик.
      Андерсон, слышавший все это, рассыпался в извинениях.
      - Поверь мне, Блейк, я ни за что на свете не рискнул бы названивать тебе в такую рань, если бы ты не упомянул, что собираешься сегодня махнуть в Лос-Анджелес. Ты не передумал? Просто... Ну, словом, ты ведь обычно уезжаешь на рассвете - вот я и решил... Я боялся - вдруг ты уже уедешь.
      - Я передумал, - коротко ответил я.
      - Значит, я опростоволосился. Извини, пожалуйста...
      - Да брось ты! - великодушно сказал я. - Я тебе нужен, Чарли?
      - Ты можешь заскочить ко мне утром? - спросил он. - Скажем - в половине десятого.
      - Договорились, - пообещал я.
      - Я бы, на твоем месте, сказала ему кое-что другое, - процедила Клэр, когда я положил трубку.
      - Я знаю.
      - Стоит ему только свистнуть, и ты уже несешься к нему на всех парусах.
      - Да, вот, несусь. Можно подумать, что Чарли Андерсон никогда нам не помогал. Не подбрасывал мне выгодную работу. Не делал никаких одолжений.
      - За все, что он для тебя сделал, ты с ним давно и с лихвой расплатился, - безжалостно отрезала Клэр, вылезая из постели и облачаясь в домашний халат.
      - Значит, я должен был послать его ко всем чертям? Только за то, что он посмел тебя разбудить.
      - Да катитесь вы все! - скривилась Клэр и зашлепала в ванную.
      На самом деле так бывало не всегда. Мы ещё не вконец опротивели друг дружке, и кошка между нами не пробегала. Однако какая-то искорка угасла. Вы понимаете, что я имею в виду? Утром просыпаешься без того особенного, будоражащего кровь и воображение волнения, а вечером все так же, без него, ложишься спать. Должно быть, у каждого настает такая пора в семейной жизни, когда это случается, и мы с Клэр, увы - не исключение.
      * * *
      "Нет, у нас с Клэр даже лучше, чем у остальных", - сказал я себе, топая на кухню завтракать. Ведь, когда побреешься и оденешься, то смотришь на мир уже иными глазами. Клэр, умывшись, тоже пришла в себя, и предстала передо мной во всей красе - очаровательная смуглянка тридцати двух лет. Четырехлетний Билли и девятилетняя Джейн уже сидели за столом, уписывая кукурузные хлопья. Детишки у нас были - загляденье - крепкие, веселые, веснушчатые; кухня тоже приличная - современно обставленная, напичканная электронной утварью и всякими мелочами. Да и дом наш - тоже ничего небольшое ранчо, стоившее мне три года назад чуть больше тридцати тысяч. Весьма даже недурно - ведь если я не считался лучшим адвокатом в Сан-Вердо, то и среди худших тоже не слыл. Что же касается семейных отношений, то да порой нам случалось срываться, выходить из себя и орать друг на друга. А с кем не случается?
      Клэр извинилась. Она пробудилась не в своей тарелке. Встала не с той ноги. Некоторые женщины прикладываются к бутылке, другие становятся неприступными, а вот Клэр у меня - отходчивая. Грех жаловаться. Словом, она извинилась, а я великодушно обронил, что, мол, не за что. Детишки, счастливо хихикая, сосредоточенно работали челюстями, а я выпил свой апельсиновый сок и сказал Клэр:
      - Если хочешь знать, зачем я это спозаранку понадобился Чарли Андерсону, то я могу объяснить.
      - А ты знаешь?
      - Могу высказать научно обоснованную догадку. Ты уже слышала, что Джо Апполони, владелец ресторана "Пустынный рай", сыт по горло компанией "Костер и Кеннеди"?
      - О, нет! Нет, Блейк - быть этого не может! - Ее голос сорвался на возбужденно-счастливый фальцет, заставивший детишек на время перестать уписывать хлопья. Что ж, тридцать пять тысяч долларов - это сумма, вполне способная вызвать возбуждение, а ведь именно столько Джо Апполони ежегодно выкладывал адвокатской конторе "Костер и Кеннеди" за то, чтобы она представляла его интересы. Что касается самих Костера и Кеннеди, то оба они обрюзгли, одряхлели, поглупели и очень-очень заважничали, так что, если какие-то из этих качеств и требовались Джо Апполони лет десять тому назад, то теперь он в них нуждался, как в гангрене.
      - Это всего лишь догадка.
      - Блейк, ты непревзойденный мастер по части догадок. Ты понимаешь, что это для нас значит?
      - А что это для нас значит? - вкрадчиво спросил я.
      - Обалденную кучу денег - вот что! - торжествующе выкрикнула Клэр. Задаток тебе положат такой же?
      - Пусть для начала даже тысяч двадцать пять, все равно это не мелочь.
      - Ой, Блейк, а я так наорала на лапочку Чарли.
      - И поделом ему, - мстительно сказал я. - Слушай, Клэр, хочешь я тебе кое-что скажу?
      Клэр, поставив передо мной тарелку с омлетом, закивала. Детишки, без которых не обходилось ни одно мало-мальски важное дело, тоже дружно закивали.
      - Так вот, пока ещё Чарли Андерсон будит нас в семь утра. А вот через год - всего лишь через какой-то год, Клэр, или через два, - если какой-нибудь паршивый политикан осмелится позвонить мне в семь часов, это будет стоить ему должности и карьеры.
      Клэр всплеснула руками.
      - Ой, как я люблю, Блейк, когда ты так говоришь, - радостно взвизгнула она. - Ты просто излучаешь уверенность. А вот за неуверенного в себе мужчину я бы и гроша ломаного не дала. Ведь какими бы славными качествами ни обладал мужчина, но, если он не уверен в себе, - то обречен всю жизнь прозябать в неудачниках. Молодчина!
      Быть может, я был бы счастливее, относись моя Клэр к тем женщинам, которые довольствуются тем, что имеют, но с другой стороны - она всегда меня подбадривала. Понукала. Толкала вперед. Я это точно знал. И всегда замечал. На каком-то этапе она твердо решила, что должна сделать меня миллионером.
      В Сан-Вердо я перебрался четырнадцать лет назад, едва успев закончить юридический колледж, но к одуряющему зною, царящему летом в пустыне, так и не привык. Выйдя из дома на раскаленное пекло, я судорожно вдохнул обжигающий воздух, бегом устремился к машине, рыбкой нырнул в нее, включил кондиционер и лишь тогда вздохнул с облегчением. И такое повторялось каждый день. Мы лишь недавно впервые позволили себе завести машину с кондиционером, и я отнюдь не считал, что выбросил деньги на ветер. Если нельзя купить счастье, то за удобство и комфорт никаких денег не жалко.
      Направляясь в центр города, я миновал Фремонт-сквер - то самое место, где когда-то возникло наше первое заведение по выкачиванию денег из карманов азартных посетителей. Муниципалитет неоднократно пытался прибрать доходное место к рукам, но всякая попытка властей наложить лапу на главную городскую достопримечательность неизменно натыкалась на бешеное сопротивление. Занятно - никто ведь не возражал против того, что власти управляют тотализатором на скачках, но, стоило завести речь о казино, общественность тут же поднимала дикий вой. Сейчас же городские власти возвели в самом центре нашей Фремонт-сквер высоченную и совершенно роскошнейшую хрустальную клетку - ультрасовременный павильон из стекла и бетона, убежище от палящего солнца, - а вокруг расставили сорок "одноруких бандитов". На мой взгляд, эти автоматы ничем не отличались от торчащих буквально на каждом шагу счетчиков автомобильной парковки, но вот владелец казино считал иначе. Обслуживал "бандитов" всего лишь один человек, загружавший их мелочью, а вот доходы от них просто поражали воображение.
      Вы не поверите, но уже утром возле автоматов толкались многочисленные желающие пощекотать себе нервы. Во всяком случае, лязг от металлических рычагов стоял изрядный. В основном, за ручки дергали престарелые дамочки, молодость которых пришлась на предыдущие полстолетия. Впрочем, старушки и повсеместно составляли большинство среди клиентов "бандитов". Чьи-то бабушки, а, может, и прабабушки, в данную минуту они меньше всего напоминали милых старушек. Скалясь от усердия и цедя сквозь зубы всякие непристойности, старые перечницы дергали за рычаги своими сухонькими птичьими лапками, без конца скармливая в ненасытные разверстые пасти четвертаки и полтинники. Хотя я на дух не выношу моралистов и ханжей, осуждающих азартные игры, это зрелище показалось мне отвратительным. Я не отношусь к тем, кто распускает нюни по поводу смерти и бренности бытия - я прекрасно сознаю, что подвержен духу тленья и Клэр переживет меня, - и в тот миг мне не составило труда представить её на месте любой из этих ведьм.
      - Заруби на носу, - буркнул я себе под нос, - впредь ты должен объезжать Фремонт-сквер стороной.
      Впрочем потом, пару минут спустя, я уже сменил гнев на милость.
      - Пес с ними, пусть себе потешатся, божьи одуванчики. В конце концов, кому они мешают?
      Словом, с легким характером и добродушным нравом можно выжить и в Сан-Вердо.
      * * *
      На главной автомобильной стоянке города Чарли Андерсону выделено аж целых два места - недурно, если принять во внимание, что подобной чести из всей городской администрации удостоены всего десять человек. Что я хочу сказать: Чарли - окружной прокурор, но причислен к городской элите. Следуя его совету, я поставил машину под навес, по соседству с его "бьюиком", и двинулся ко входу в новехонькое, с иголочки, здание городской управы. Охранник учтиво взял под козырек, лифтер в ливрее поклонился и проквакал: "Здравствуйте, мистер Эддиман", а Саманта, смазливенькая секретарша Чарли, улыбнувшись, напомнила:
      - Как насчет обещанного свидания, мистер Эддиман? Мы с вами когда-нибудь встретимся, или вы только куражитесь над бедной девушкой?
      - Куражусь, - с серьезной физиономией заявил я.
      Саманта нахмурилась.
      - Проходите, шеф ждет.
      - Да, так как насчет нашего свидания...
      Она прыснула.
      - Катитесь к черту!
      Чарли встал и, обогнув стол, вышел мне навстречу. Я с удовольствием наблюдал за ним - по части манер, Чарли мог дать сто очков вперед кому угодно. В его обществе любой ощущал себя желанным гостем и важной персоной. "Никогда не унижай человека, - учил он меня. - Разве что собираешься навсегда вычеркнуть его из своей жизни. Да и тогда - трижды подумай. Ты можешь отобрать у человека все деньги, даже увести жену, но при этом остаться его другом; но вот, растопчи его достоинство, и - навек заполучишь смертельного врага". Чарли был крупный и внушительный, но не рыхлый. Лет пятидесяти пяти с виду. Густая седая шевелюра, здоровый цвет лица и благородное честное лицо - вот вам весь Чарли.
      Он препроводил меня к креслу, усадил, угостил сигаретой и засуетился; для меня - верный признак того, что он собрался просить об одолжении, а не наоборот. Честолюбивые мечты про Джо Апполони вмиг ухнули в Лету. Ну и ладно, укреплю свои позиции с Чарли, решил я. Впрочем, Чарли тут же сам помог мне.
      - Только не пытайся меня уверить, что не думал про "Пустынный рай", Блейк.
      - Да, Чарли, не стану водить тебя за нос - это и впрямь приходило мне в голову.
      - Все верно. Знаешь, Блейк, что мне в тебе нравится? Профессионализм и бескорыстие. Боже, как меня мутит от адвокатов, которые ради денег или славы готовы на любую подлость! Нет, против богатства я ничего не имею, тем более что у нас в Сан-Вердо деньги буквально под ногами валяются. Мы с тобой тоже не ангелы, но хотя бы не притворяемся и не лицемерим, как некоторые. А Джо Апполони - он как раз про тебя спрашивал. Не далее, как вчера. Потерпи немного и он перейдет к тебе, но до конца года ему придется домучиться с "Костером и Кеннеди". Потом срок контракта у них истекает, а они слишком горды и чванливы, чтобы спросить, собирается ли Джо продлевать его. Мы договорились так: аванс он внесет тебе, а стариканам кто-то шепнет об этом на ушко. Вот как принято в лучших семействах.
      - Понятно, - кивнул я.
      - Я знал, что ты поймешь. Теперь - перейдем к делу. У меня к тебе просьба.
      - Все что угодно, Чарли, - улыбнулся я. - На моем банковском счету лежат девять тысяч. Выписать чек на всю сумму?
      - Не паясничай, а то возьму - и соглашусь.
      - Мой кошелек всегда к твоим услугам.
      - Хорошо, буду иметь в виду, как только спущу последний цент. Пока же у меня вопрос: как ты относишься к Хелен Пиласки? Тебе не приходилось встречаться с ней, когда она приезжала в наш город?
      - Забавно, но - не приходилось.
      - Ничего забавного здесь нет. Ты не общаешься с людьми, которые вьются вокруг неё - и это делает тебе честь. Что тебе про неё известно?
      - Только то, что пишут газеты. Когда это случилось, я был в Лос-Анджелесе. Мы ездили туда вместе с Клэр и детьми, потому что какой-то придурок-Эскулап заявил, что мать Клэр стоит одной ногой в могиле. А старуха, между прочим, ещё нас с тобой переживет.
      - Значит, ты имеешь в виду лос-анджелесские газеты?
      - Да. Ну и конечно - разные слухи.
      - Понятно. - Чарли Андерсон откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на меня. - Видишь ли, Блейк, от неё у нас одни неприятности. В последний раз женщину в нашем штате приговорили к смерти через повешение в 1921 году, а теперь целая толпа влиятельных политиков и заправил требует, чтобы Хелен Пиласки повесили. Повесили! Ни газовая камера, ни даже электрический стул этих мерзавцев не устраивают. Повесить - и баста.
      - Но, если она виновна...
      - Если она виновна? Мы же сейчас вовсе не обсуждаем её виновность или невиновность - речь идет о том общественном резонансе, который получит это дело. Подумай, как мы будем выглядеть в глазах всей Америки. Как толпа варваров. Современные гунны в "кадиллаках"...
      - Ну так не вешайте её.
      - Не шути так, Блейк.
      В его голосе зазвенел металл. Ненадолго, на какую-то долю секунды, но я вмиг уразумел - заходить слишком далеко не стоит. Тем более, что соответствующий закон я знал не хуже Чарли. В нашем штате вынесенный судом присяжных вердикт виновности в предумышленном убийстве - или убийстве первой степени - не оставлял судье никакого выбора. Этот вердикт автоматически означал вынесение смертного приговора.
      - Я имел в виду совсем другое, - поспешно поправился я. - Почему речь непременно должна идти именно об убийстве первой степени?
      - Сам знаешь - она совершила умышленное и тщательно спланированное убийство.
      - Но ведь такое случается не впервые.
      - Блейк, - устало произнес он. - Ты ещё не понял, зачем я тебя пригласил? Да, ты прав - такое случается не впервые, и нам до сих пор удавалось избежать смертной казни. Но на сей же раз случилось так, что шлюха, блудница, прожженная проститутка, потаскуха, на которой пробы ставить негде - умышленно убила члена Верховного суда. И не кого-нибудь, а именно Александра Ноутона - одного из самых влиятельных людей в нашем штате...
      Я мог бы присовокупить к этой характеристике Александра Ноутона кое-что другое, но сдержался. Набрав в рот воды, я продолжал слушать.
      - Гадкая история.
      Я кивнул.
      - Премерзкая..
      Я опять кивнул.
      - Я хочу, чтобы защищал её ты, - сказал вдруг Чарли. - Я устрою так, чтобы суд назначил тебя её адвокатом.
      Тут я не выдержал.
      - Ты шутишь!
      - Нисколько, - твердо сказал Чарли.
      - Но почему - я?
      - Потому что ты хороший адвокат и у тебя есть голова на плечах, промолвил он.
      - Но я никогда не занимался уголовными делами!
      - Мне и не нужен криминальный адвокат. Я не хочу допускать к этому процессу всех этих проходимцев, которыми кишат наши уголовные суды. Подумай сам - кто в нашем городе идет в адвокаты по уголовным делам? Ничтожества, неудачники, мздоимцы! Словом, я прошу, чтобы её защищал ты. Судья Аллан присоединяется к этой просьбе, а это означает, что просит тебя и майор Тернер, который стоит за его спиной.
      - Значит, отказаться нельзя, - вздохнул я.
      - Нельзя, Блейк.
      - Ты хочешь, чтобы я попытался её спасти?
      - Я хочу, чтобы ты вложил в этот процесс все свое умение, весь свой талант, - сказал Чарли. - Мало ли - а вдруг тебе удастся хоть немного смягчить присяжных? Помощи, как, впрочем, и подвохов, тебе ждать неоткуда дело получило настолько широкий резонанс, что все мы, как на ладони. Да и слишком многие тузы жаждут казни этой женщины.
      - Но почему? - развел руками я. - Ведь - что сделано, то сделано. Ты же сам знаешь, что за птица был Алекс Ноутон. Да и я его знал как облупленного.
      - Почему? - горько усмехнулся Чарли. - Я не могу тебе ответить, Блейк. Тебе придется - и очень скоро - выяснить это самому. Не подумай, что я пытаюсь подложить тебе свинью. Я верю, что ты в состоянии её вызволить. Толковому адвокату вполне по плечу растопить лед с нашими присяжными, и именно этого мы от тебя ждем. Ты достаточно...
      - А если я сяду в лужу - и её повесят? Тогда на моей карьере в Сан-Вердо можно ставить точку?
      - Да брось ты. Не будь ребенком. Нам нужен адвокат. Обеспечь ей хорошую защиту - и больше от тебя ничего не требуется. Никто в тебя камнем не бросит, Блейк. Поверь мне на слово.
      Немного подумав, я произнес:
      - А что будет, если я откажусь?
      - А ты рассматриваешь такой вариант?
      - Предположим.
      - Я не верю, что ты откажешься, Блейк. Просто не верю.
      Я пожал плечами и кивнул. Андерсон просиял.
      - Ну вот и умница.
      - Кто выступит обвинителем?
      - Я, должно быть.
      - А Хелен Пиласки - что она из себя представляет? - спросил я.
      - Она - другая, - задумчиво ответил Чарли.
      - Какая?
      - Совсем другая.
      - У неё должно быть нечто особенное, за что я смогу зацепиться. Иначе её не вытащить.
      - Есть у неё такое.
      - Что?
      - Она сама. Внешность. Сама её сущность.
      - Ты же говоришь - она была проституткой?
      - Да, так и есть.
      - Ты хочешь, чтобы суд присяжных состоял из одних лишь мужчин? - криво усмехнулся я.
      - Как, черт побери, я могу набрать в суд присяжных одних лишь мужчин?
      - Тогда как, черт побери, я смогу её спасти?
      - Прежде всего - успокойся, Блейк. Возьми себя в руки. Двигайся вперед не спеша, шаг за шагом. Дело обстоит не так уж скверно, как ты думаешь.
      Глава вторая
      Новое здание городской управы, возведенное по типу крупнейших южно-калифорнийских небоскребов, было облицовано снаружи особым тонированным стеклом, которое, как утверждали производители, снижает солнечное тепло, не влияя на яркость света. Возможно, так оно и было, но снаружи черное как смоль сооружение почему-то напоминало стоявший торчком гроб. Старое здание бывшей мэрии, в котором разместились сейчас полицейское управление и тюрьма, соседствовали с этим гробом, примыкая к нему почти вплотную. "Франтьерсмен", крупнейшая местная газета, протестующая против уродования облика города, развернула против этого комплекса довольно бурную компанию, которая, однако, с треском провалилась. Строительство черной коробки обошлось почти в пять миллионов долларов и никто не собирался сносить или видоизменять её в угоду воинствующим поклонникам красоты.
      Как бы то ни было, но благодаря прохладному туннелю, в котором и днем и ночью жужжали кондиционеры, старое здание соединялось с новым, и все говорили, что именно так должны строить в пустыне города будущего: под защитой стеклянной крыши и мощных кондиционеров. Примерно на эту тему я и размышлял, вышагивая к старому зданию, когда встретившийся на пути Билли Комински, начальник нашей полиции, вмиг испортил мне настроение, прямо с места в карьер заявив, что, дескать, "давно уже нам надо было повесить эту сучку". Электрический стул, по его мнению, метод нечистоплотный, а вот эшафот или на худой конец газовая камера - как раз то, что надо.
      - Не надейся, Блейк, - добавил он, - что Чарли поможет тебе добиться оправдания этой девки. Если она каким-то чудом и избежит смертного приговора, то мы сгноим её за решеткой. Мы пришьем ей хвост преступлений в милю длиной. Проституция, мелкие и крупные мошенничества и тому подобное...
      - Что-нибудь из этого - правда? - поинтересовался я.
      - Ха-ха! Кое-что - да. С другой стороны, если её и повесят, тебе от этого ни жарко ни холодно. Конечно, считается, что вешать женщину - дурно, но их вешали раньше и впредь будут вешать. А в Блейка Эддимана камня никто не бросит - он-то тут причем? Он обеспечил преступнице прекрасную защиту и не его вина, что эта стерва хладнокровно и средь бела дня пристрелила Алекса Ноутона. Так что, Блейк, ты при любом исходе не в накладе.
      - А ты ведь был знаком с судьей Ноутоном, Билли, не так ли? осведомился я.
      - Да, был. Только не надейся получить от меня показания, будто эта дрянь действовала на благо общества. Если каждая шлюха станет распускать руки и уничтожать видных общественных деятелей, то в нашей стране скоро вообще никого не останется. С другой стороны...
      Он запнулся. Я терпеливо ждал.
      - Что?
      - Нет... ничего.
      - Что ты хотел сказать, Билли?
      - Ничего, - отрезал он, уже начиная раздражаться. - Ничего. Пес с ними. Отправляйся к ней. Она - твоя клиентка. А я - простой легавый.
      - Кто произвел арест?
      - Погоди, ты ещё не видел свою подзащитную.
      - Слушай, Билли, позволь мне работать так, как я считаю нужным. Я бы хотел побеседовать с полицейским, который её арестовал. В конце концов, меня даже не было в городе, когда это случилось.
      - Ну, хорошо, хорошо. Его зовут Джонни Кейпхарт.
      - Где я могу его найти?
      - Наверху, если он ещё не заступил на дежурство.
      * * *
      Думаю, в каждом американском городке найдется свой Джонни Кейпхарт; всю жизнь он - Джонни, а не Джон, и почти неизменно становится полицейским. Послушный и вежливый в детстве (оттого, что всех боится), он сохраняет учтивость и в зрелые годы, уже будучи до мозга костей фараоном. Выглядит он чаще всего точь-в-точь, как Джонни Кейпхарт - высокий, длинноногий, светловолосый, не слишком умный, но и не дурак, с кем надо - обходительный, да и вообще куда более воспитанный, чем обычный полицейский; правда, если вывести его из себя, то от обходительности не остается и следа. Нашему Джонни Кейпхарту было около тридцати пяти лет, и получал он, как и другие, не хватающие с неба звезд полицейские, около десяти тысяч в год. С премиальными набегало ещё тысяч шесть, так что на жизнь жаловаться ему не приходилось.
      Я застал его в комнате отдыха; Джонни потягивал кока-колу и чистил ногти. На дежурство он заступал в десять тридцать, так что у нас оставалось ещё двадцать минут. Я представился и изложил цель своего визита. Он сразу же попытался меня отшить, заявив с места в карьер, что я только зря потрачу свое время, потому что ничего полезного сообщить он мне все равно не сможет.
      - Позволь, Джонни, я сам это решу, - приветливо улыбнулся я.
      - Послушайте, мистер Эддиман, - вздохнул он. - Я знаю, что вы друг мистера Андерсона, да и начальник полиции не направил бы вас ко мне, не обладай вы достаточным весом, но я ведь вам чистую правду говорю: да, арестовал её я - ну и что? Больше к этому добавить мне нечего.
      - Возможно, ты и прав, Джонни. Только объясни, пожалуйста, что из себя представляет эта мисс Хелен Пиласки. Почему, как только речь заходит о ней, все сразу настораживаются или уходят в кусты?
      - Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Эддиман.
      - В самом деле?
      - Да.
      - Послушайте, мистер Эддиман, давайте я лучше отведу вас в её камеру. Так будет лучше всего. И вы сами с ней поговорите.
      - Давай я сам решу, что для меня лучше.
      Джонни оставил свои ногти в покое и глотнул кока-колу. Выглядел он удрученным.
      - Джонни, ты впервые увидел её, когда производили арест?
      - Кого?
      - Пиласки.
      - Нет.
      Каждое слово из него приходилось вытягивать клещами. Я притворился разгневанным и сказал, что своим поведением он может навредить не только мне, но и начальнику полиции, а также Чарли Андерсону, которые значили для него куда больше, чем я.
      - Ну ладно, - кивнул Джонни. - Врагов я наживать не собираюсь. И вы не подумайте, мистер Эддиман, что я пытаюсь вставлять вам палки в колеса.
      - Я так и не думаю. Но мне кажется, что эту девицу окутывает завеса тайны.
      - А вы когда-нибудь видели ее? - внезапно спросил он.
      - Нет.
      - Да, она и впрямь необычная, - произнес Джонни. - Вы правы - мне уже доводилось встречаться с ней прежде. Странная она. - Джонни рассказал мне про встречу с Хелен. Оказалось, что он был первым мужчиной в Сан-Вердо, который с ней познакомился.
      * * *
      Дело было в пятницу, восьмого мая, около семи месяцев назад. Он патрулировал в одиночку скоростное шоссе номер сто сорок семь в районе Сильвер-плейт, что примерно в девяти милях восточнее Сан-Вердо. Сильвер-плейт, если кто не знает - это совершенно круглый участок пустыни около пяти миль в поперечнике, напоминающий сверху серебристую тарелку и покрытый чем-то вроде смеси белого песка и соды. Находиться там небезопасно - в знойные дни пропитанный каустиком воздухом становится особенно ядовитым, беспощадно разъедая глаза. Попытаться пересечь Сильвер-плейт пешком равносильно самоубийству. Сейчас-то никто в этом месте не шатается, но в прежние годы, как мне рассказывали, здесь нередко находили останки неосторожно забредших путников. Скоростное шоссе рассекает этот круг точно пополам. Если с вашей машиной что-то случится, то самый лучший выход смирно сидеть и дожидаться полицейского патруля или какого-нибудь случайного спасителя.
      Итак, катил себе Джонни Кейпхарт по этому шоссе и вдруг увидел стоящую на обочине Хелен Пиласки. Притормозив рядом с ней, он заметил, что девушка даже на него не смотрит, а, повернувшись к дороге спиной, разглядывает пустыню.
      ( - Ты хочешь сказать, что она не слышала, как ты подъехал?
      - Нет, сэр. На слух она не жалуется.
      - То есть, ей было просто безразлично?
      - Что-то в этом роде.
      - Было жарко?
      - Как в аду. Градусов сто пять на солнце*. А ведь стоял ещё только май, не забудьте.
      *По Фаренгейту. Около 40 градусов по Цельсию.
      - Чем ты можешь объяснить её безразличие?
      - Понятия не имею, - пожал плечами Джонни Кейпхарт. - Мне показалось, что ей абсолютно наплевать, увезу я её оттуда или нет.
      - Как она выглядела? То есть - в чем она была одета... И - не показалось ли тебе, что она подверглась нападению?
      - Нет. На ней было простенькое ситцевое платьице и сандалии, как будто она только что вышла из дома в садик. Даже без шляпки...).
      Джонни выбрался из автомобиля, подошел к ней и вежливо спросил:
      - У вас неприятности, мисс?
      Не лучший, конечно, способ обращения к девушке, которая стоит, повернувшись к тебе спиной и не обращает на тебя внимания, но ничего более достойного Джонни тогда в голову не пришло. Девушка, между прочим, вовсе не казалась хоть мало-мало встревоженной, испуганной, огорченной или хотя бы обеспокоенной. Услышав его вопрос, она обернулась, и вот тогда-то Джонни впервые увидел лицо Хелен Пиласки. У него осталось впечатление, что она прелестна, хотя писаной красавицей в общепринятом смысле этих слов он бы её все-таки не назвал. Джонни особо подчеркнул, что с каждой минутой его восприятие красоты Хелен обострялось. И ещё он отметил в ней какую-то необычайную отрешенность. Джонни, правда, употребил совсем другие слова, но смысл их сводился именно к этому. Хотя он вовсе не исключал, что Хелен выглядела просто безразличной.
      Как бы то ни было, она обернулась, но ничего не ответила.
      - Я с удовольствием подброшу вас до Сан-Вердо, - сказал Джонни.
      - Сан-Вердо?
      - Это город.
      - Какой город?
      - Сан-Вердо. До него отсюда девять миль, по этому шоссе. Разве вы не знаете?
      - А почему я должна это знать?
      Вот так, примерно, она отвечала - непоследовательно и уклончиво. Поначалу Джонни показалось даже, что она говорила с каким-то иностранным акцентом. Впрочем, это впечатление довольно быстро улетучилось. По её словам, кто-то подвозил её на автомобиле, но, увидев это необычайное место, она попросила водителя остановить машину и вылезла, чтобы полюбоваться.
      - Вы хотели просто полюбоваться? - переспросил Джонни.
      - Да.
      - Но - почему? Что здесь такого интересного?
      - Как я могу вам объяснить, если вы сами не понимаете?
      ( - Вам приходилось встречать наркоманов, которые употребляют героин? - спросил меня Джонни.
      - А что?
      - Они постоянно "летают", в полной оторванности от жизни. Врачи называют это состояние глубокой эйфорией, при которой этим людям на все глубоко наплевать.
      - Так она была наркоманкой?
      - Нет, - медленно ответил Кейпхарт. - Нет, не была. Следов уколов на её руках я не заметил. На ней было платье с короткими рукавами и я сразу обратил внимание на её руки - она не была наркоманкой.
      - Может, она принимала наркотик через рот?
      - Героин через рот не принимают.
      - А кокаин?
      - Кокаин такого действия не оказывает. К тому же, она ведь сидит в камере, не забудьте. А я что-то не слышал, чтобы она просила у надзирательниц какое-нибудь зелье или жаловалась на самочувствие. Нет, сэр, она безусловно не наркоманка.
      - К чему тогда все эти разговоры насчет героина?
      - Так мне тогда показалось. Мог ведь я хоть что-то предположить, верно?
      - Разумеется, - согласился я.)
      Как бы то ни было, он уговорил Хелен сесть в патрульный автомобиль и подвез в Сан-Вердо, высадив на Коммерс-стрит. Потом Джонни сразу перескочил на несколько недель вперед, к тому дню, когда арестовал её за убийство судьи Ноутона.
      ( - Погоди минутку, Джонни, - остановил его я.
      - Да?
      - Надеюсь мне ни к чему обещать тебе, что все сказанное тобой останется между нами? И не придется вытягивать из тебя всю правду клещами?
      - Я не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Эддиман.
      - Ты посадил её в свой автомобиль, потом - высадил. И все? Больше ничего не случилось?
      - Честное слово, я не понимаю, к чему вы клоните, мистер Эддиман.
      - Я хочу узнать про эту дамочку побольше. Ты не пытался пристать к ней?
      - Какое значение...
      - Позволь уж мне судить.
      - Да, я попытался.
      - Ты поступаешь так со всеми девушками, которых подсаживаешь в свой автомобиль, Джонни?
      - Сами знаете, что нет, черт возьми! - вскипел он, чем тут же привлек внимание остальных полицейских. Затем продолжил, понизив голос. - Не делайте из меня дешевого развратника, мистер Эддиман. Я не хотел бы, чтобы мы с вами поссорились. Так вот, в моей служебной машине никогда ничего не случалось. Проверьте мой послужной список, если не верите. Я человек семейный. У меня дети есть. Но дареному коню в зубы не смотрят, сами знаете. Вы ведь, наверное, разбираетесь в женщинах?
      - Немного, может быть.
      - Вы всегда ведете себя по-джентльменски? Никогда не флиртуете с женщиной, если она сама не строит вам глазки? Правда, вам ведь ещё не приходилось видеть Хелен Пиласки.
      - Это правда - я её не видел.)
      А случилось вот что, причем оснований сомневаться в словах Джонни у меня не было: когда Хелен уселась на переднее сиденье, её легкое ситцевое платьице задралось, почти целиком обнажив бедро и, поскольку она даже не попыталась одернуть платье, Джонни Кейпхарт, недолго думая, прикоснулся рукой к её обнаженной плоти. Должно быть, это было в его характере. Рослый красивый парень, он, вероятно, воспринимал пословицу о дареном коне не только всерьез, но и в самом широком плане. Правда, следует воздать ему должное - возмутись Хелен тогда или хотя бы прикройся, он бы тут же оставил всякие поползновения и, возможно, даже извинился бы. Собственно говоря, мне и самому не раз приходилось вести себя точно так же, и я воспринимаю это как определенные правила игры. Однако Хелен ничего этого не сделала, поэтому вскоре Джонни уже в открытую положил руку ей на бедро. Хелен и тогда не возмутилась, а только повернула голову и посмотрела на него своими холодными и бездонными синими глазами.
      По словам Джонни, никто и никогда не смотрел на него так, но описать как именно - ему так и не удалось. Впрочем, поскольку ни враждебности или даже осуждения он в её взгляде не уловил, то сперва погладил шелковистую кожу, а потом, окончательно осмелев, забрался под платье. И вот тогда-то Джонни как током ударило - трусиков под тонким платьицем не оказалось. Его прошиб холодный пот и пробрала дрожь. Джонни понял, что балансирует по тонкой грани, и он перешел бы эту грань, если бы Хелен не спросила:
      - Зачем вы это делаете? Неужели это доставляет вам удовольствие?
      Словно его ушатом ледяной воды окатили. Джонни сидел трясущийся и взмокший от пота и недоумевал, чего он боится - ведь причин бояться у него не было. Впрочем, когда страсть так быстро гаснет, это почти всегда означает страх того или иного рода. В то же время, Джонни даже не нашелся, что ей ответить - ведь как можно ответить на такое?
      - Вы на всех женщин так реагируете? - бесстрастно спросила Хелен.
      Джонни и тогда промолчал. Он запустил мотор, отвез Хелен Пиласки в Сан-Вердо и высадил на Коммерс-стрит. Вот и все.
      Я не был уверен, что он ничего не утаил. Люди типа Джонни Кейпхарта зачастую почти утрачивают дар речи, когда разговор заходит на непривычную для них тему. В лучшем случае, они способны описать лишь то, о чем уже когда-либо слышали - в кино, например, или по телевидению. Соприкасаясь же с чем-то новым, невиданным, такие люди, как правило, теряются. Хелен Пиласки как раз и стала для него таким новым.
      Прежде чем распрощаться, он спросил, как её зовут.
      - Хелен Пиласки, - ответила она. Но не поблагодарила, а, уходя, даже не оглянулась.
      * * *
      С тех пор и до того дня, когда ему пришлось арестовать её за убийство судьи Ноутона, Джонни Кейпхарт раз десять видел Хелен на улицах Сан-Вердо. Однажды он встретил её в "Пустынном раю" в обществе Джо Апполони и Истукана Бергера, весьма крупного авторитета из Нового Орлеана. Тогда Хелен, приветливо улыбнувшись, поздоровалась с ним. Джонни был в тот день в штатском, по случаю выходного. Он также был в штатском, когда встретил Хелен Пиласки в бассейне, когда та готовилась прыгнуть в воду с самого высокого трамплина. Фигура у Хелен была просто потрясающая, да и золотистый загар был ей очень к лицу.
      ( - Если бы она хоть пальчиком меня поманила, - сказал Джонни Кейпхарт, - я бы ради неё пошел на все, но нет - я для неё был слишком мелкой сошкой.
      - По сравнению с кем? С какими-нибудь мафиози - вроде Истукана Бергера?
      - Вы знаете, кого я имею в виду, мистер Эддиман.
      - Возможно. И это все, что ты можешь добавить?
      - Да. Больше мы с ней не встречались, вплоть до самого ареста. Но я слышал сплетни, что она сошлась с судьей Ноутоном. Меня это не удивляло. Ноутон был мощной фигурой. Он вполне мог стать и губернатором. Вы согласны, мистер Эддиман?
      - Кто знает.
      - Как бы то ни было, я даже рад, что именно мне выпала честь произвести арест. Я сидел тогда здесь, в этой самой комнате, когда меня подозвали к телефону. Я узнал её сразу же, едва услышал её голос.
      - Ты можешь вспомнить, что она сказала?
      - В моих письменных показаниях это гораздо точнее...
      - Ничего, меня устроит и то, что ты вспомнишь.)
      Вспомнил Джонни следующее. Говорила Хелен ровно и размеренно, ничуть не взволнованно, и уж тем более - без тени намека на истерику. Она спросила:
      - Это офицер Кейпхарт?
      - Да.
      - Говорит Хелен Пиласки.
      Джонни ещё раз сказал мне, что нужды представляться ей не было, поскольку он узнал её с первого слова.
      - Чем могу быть вам полезен? - спросил он.
      - Я звоню вам из дома судьи Ноутона, - спокойно сказала она. - Он мертв. Я его застрелила. Это не несчастный случай - я застрелила его преднамеренно. Боюсь, что его жена в шоке, так что, Джонни, захватите с собой врача. Я буду ждать вас здесь.
      Джонни даже не был уверен, ответил ли ей что-нибудь. Спокойный, начисто лишенный театральности голос Хелен, придавал некоторую ирреальность её словам, одновременно делая их зловещий смысл менее серьезным и трагичным. С таким же успехом Хелен могла рассказать, как подстрелила кролика или раздавила клопа. Как бы то ни было, Кейпхарт вместо того, чтобы известить диспетчера, который бы отправил на место преступления ближайшую полицейскую машину, прихватил с собой Фрэнка Донована, своего напарника, и отправился в дом судьи Ноутона сам, не забыв вызвать туда и доктора Сета Хоумера. Случись так, что Хелен сбежала бы, Джонни Кейпхарта ожидало неминуемое увольнение. Однако, учитывая, что Хелен Пиласки и впрямь дождалась его, а арест свершился, Джонни отделался только выговором, который вынес ему Билли Комински, начальник полиции.
      Прибыв к дому судьи Ноутона - беломраморному особняку с колоннами, Джонни и Донован обнаружили, что входная дверь открыта, и беспрепятственно прошли внутрь. Хелен Пиласки сидела на диване в гостиной. Там же, на софе, лежала миссис Ноутон, тогда как сам судья Ноутон с пробитой навылет грудью распростерся в луже крови в своем кабинете. Единственная пуля, которую выпустила Хелен, угодила прямехонько в сердце. Лицо и руки Хелен Пиласки были исцарапаны в кровь, но в ответ на предположение Джонни Кейпхарта, что царапины были получены в борьбе с судьей, Хелен твердо сказала, что поцарапала её Рут Ноутон, жена судьи, набросившаяся на неё в припадке истерии. Уже потом Рут Ноутон лишилась чувств. Девушка сама подняла её, уложила на софу и прикрыла одеялом, которое отыскала в одной из спален на втором этаже.
      В ответ на вопрос Фрэнка Донована о том, что случилось, Хелен, пожав плечами, ответила:
      - Я его застрелила.
      Затем приехал доктор Хоумер, а вслед за ним и Комински. К тому времени Джонни Кейпхарт уже объявил Хелен, что арестовывает её за убийство судьи Александра Ноутона - одного из самых влиятельных людей не только в городе, но и во всем штате.
      Начальник полиции попытался допросить девушку, но та только качала головой и хранила молчание. Машина "скорой помощи" увезла тело судьи Ноутона в больницу, а Кейпхарт доставил Хелен Пиласки в участок. По дороге он пытался задавать ей вопросы, но девушка упорно молчала.
      Глава третья
      Туристы и гости, приезжающие в Сан-Вердо, не перестают изумляться, что женское отделение в нашей городской тюрьме крупнее мужского; впрочем, если немного поразмыслить, то это уже не кажется столь удивительным. Федеральный закон, запрещающий проституцию, в Сан-Вердо, разумеется, действует, однако, несмотря на то, что женщин сомнительного поведения в нашем городе больше, чем где бы то ни было (так, во всяком случае, гласят сводки Федерального департамента криминальной статистики), никого по этой статье у нас не арестовывают. А разгадка кроется в том, что обвинение гулящим дамочкам предъявляют не за их профессию - очень тонкий подход, - а за иные правонарушения: спаивание мужчин и воровство, просто воровство без спаивания, использование в азартных играх фальшивых жетонов, различного рода мошенничества и вымогательство. Добавьте к этому женщин с безукоризненной и незапятнанной репутацией, многие из которых, попадая в Сан-Вердо, превращаются в настоящих маньячек, обуреваемых страстью к игре; проигравшись, такие женщины готовы продать уже не только свою добродетель их законное право, - но и кое-что такое, на что уже никаких законных прав у них нет. Конец логичен - они неизменно попадают в каталажку.
      Наша тюрьма - это, конечно, не замок Иф. Налоги в Сан-Вердо высоченные, поэтому наши школы, тюрьмы и церкви по праву считаются одними из лучших в стране. Камеры просторные и чистые, с выбеленными стенами и кафельными полами. Комнаты для свиданий с родными и встреч с адвокатами комфортные и прилично обставленные - никакой тут вам ерунды, вроде общения через стеклянную перегородку.
      Красотку Шварц, старшую надзирательницу, я немного знал. Высокая статная матрона с одутловатым лицом и слегка заметным немецким акцентом. Хотя злые языки говаривали, что Красотка в свое время зверствовала в концлагере, судя по документам, она покинула Германию в 1931 году. Несмотря на крутой нрав, Красотка порой искренне сочувствовала своим заключенным. Вот и сейчас, когда я упомянул Хелен Пиласки, она кивнула и сказала:
      - Я рада. Она, конечно, холодная и высокомерная, но заслуживает, чтобы её защищал такой классный адвокат, как вы, мистер Эддиман.
      - Вы ей симпатизируете?
      - Моя профессия не дает мне права симпатизировать заключенным. Убийство я осуждаю всегда. Подождите здесь - я её приведу.
      Минут десять спустя Красотка вернулась и привела Хелен Пиласки.
      Первое, что мне запомнилось в Хелен Пиласки, было не её лицо и даже не фигура, а - походка. Она передвигалась с какой-то переливающейся, кошачьей грацией. Словно балерина. Войдя, Хелен остановилась посреди комнаты, а Красотка сказала, что вызвать её я смогу, нажав на кнопку, и удалилась, оставив нас вдвоем. Роста Хелен была высокого - по меньшей мере пять футов восемь дюймов.
      Она смотрела мне прямо в глаза - спокойно и, как мне показалось, с некоторым вызовом. Глаза у неё было иссиня-серые, широко расставленные, рот - большой и чувственный. Золотистые волосы были собраны в пучок на затылке и небрежно перехвачены заколкой. Крепкая спортивная фигура. Бросалась в глаза поразительная прямота, с которой Хелен держалась - такое мне приходилось видеть только в фильмах про африканок, расхаживавших с тяжеленными кувшинами на головах.
      Одета Хелен была в тюремное платье из выцветшей голубой джинсовки, слишком длинное и плохо подогнанное; на ногах у неё были простенькие парусиновые туфли. Несмотря на это, Хелен сразу поразила меня как необыкновенно красивая и яркая женщина. Описывая её, я пытался расчленить её красоту на отдельные составляющие, но почти сразу убедился, что это невозможно. Истинно красивой женщина может быть только во всем сразу, включая и то, как она о себе думает и как держится. В этом смысле Хелен Пиласки была неописуемо прекрасна, и, говоря это, я имею в виду не кукольно-бездушную красоту, навязанную нам Голливудом и бульваром Заходящего солнца, но ту истинную красоту, которая стара как мир, красоту, которой поклонялись древние эллины, без устали пытаясь воплотить её в мраморе или живописи. Впрочем, возможно, что такое впечатление сложилось только у меня. Спорить не стану.
      Я предложил ей присесть, представился и изложил цель своего визита.
      Хелен выслушала меня молча, да и затем, когда я закончил, не проронила ни слова. Она вообще не открывала рта с тех пор, как вошла. Мне стало не по себе.
      - Итак? - произнес я.
      Хелен промолчала.
      - Мисс Пиласки, я ваш адвокат. Это для вас хоть что-нибудь значит? Я ведь не ищу работу на свою голову - просто меня назначили защищать вас, и я собираюсь честно выполнить свой профессиональный долг. Я бы хотел услышать ваше мнение по этому поводу.
      - По какому поводу? - спросила она. Кейпхарт был прав. Голос у неё был низкий, спокойный и бесстрастный. Дикция - безукоризненная.
      - По поводу того, что меня назначили защищать вас.
      - Понимаю, - кивнула она. - Что вы хотите от меня услышать?
      - Послушайте, мисс Пиласки, давайте договоримся сразу: если вам что-то во мне не нравится - я сам, моя внешность или...
      - Я ровным счетом ничего против вас не имею, мистер Эддиман.
      - Кто сказал вам мою фамилию?
      - Разве не вы сами? Значит, надзирательница.
      - Я только хочу, чтобы вы поняли, мисс Пиласки - вам необходима помощь.
      - Почему?
      Вот как это все начиналось - она меня просто бесила. Ее отстраненность, безучастность и наплевательское отношение так действовали на нервы, что в первые минуты я мечтал лишь об одном - послать Хелен Пиласки и Чарли Андерсона ко всем чертям и пожелать гореть вечным пламенем в геенне огненной; поразительно, но при этом меня с не меньшей силой снедало и раздирало другое желание - понравиться ей, заставить её принять меня, понять, что я ей необходим.
      Чертовски скверный способ знакомства с клиентом. И - абсолютно неправильный.
      - Потому что, - начал я, отчаянно стараясь не терять спокойствия, - вы угодили в беду и вам грозят страшные неприятности. Вас обвиняют в убийстве одного из самых влиятельных и высокопоставленных граждан Сан-Вердо и собираются предъявить обвинение в убийстве первой степени. Вы понимаете?
      - Наверное, - безразличным тоном произнесла Хелен. - Вы имеете в виду - предумышленное убийство при отягчающих обстоятельствах.
      - Я имею в виду, что именно такое обвинение выдвигается против вас.
      - Разумеется.
      - Что значит - разумеется?
      - Я ведь об этом уже давно думала. Пусть, не слишком долго, но все-таки заранее знала о том, что убью Алекса Ноутона, и именно так и поступила.
      - Пока вас ещё обвиняют просто в убийстве! - подчеркнул я. - Вы ведь ещё не признали на следствии, что и в самом деле убили судью Ноутона, или что хотя бы обдумывали такую возможность.
      Хелен посмотрела на меня так, точно услышала забавную шутку - не слишком лестный взгляд, но, по крайней мере, нечто новое по сравнению с полным безразличием, свойственным ей до сих пор.
      - Могу я звать вас Блейк? - спросила вдруг она. - Или - мистер Эддиман?
      - Лучше - Блейк. Нам придется познакомиться довольно близко.
      - Хорошо. А вы зовите меня - Хелен, а не Пиласки. Славянские корни моей фамилии могут вызывать у людей ненужные ассоциации. Порой мне самой кажется, что такие фамилии...
      - О Боже! - не выдержал я.
      - Неужели, Блейк, вы всегда так огорчаетесь, когда люди ведут себя не так, как вам хочется?
      - Что вы хотите этим сказать? - тихо спросил я, уже вконец рассвирепев и готовый послать всех ко всем чертям.
      - Как и все остальные, - задумчиво произнесла Хелен, - вы очень легко заводитесь. В вас накопилось так много ненависти, страха и недоверия...
      - Минутку, черт возьми! Я пришел сюда с предложением защищать вас, мисс Пиласки, а не выслушивать дурацкие нотации...
      - А разве я приглашала вас, Блейк?
      У меня чуть челюсть не отвалилась.
      - Я просила вас меня защищать? - продолжала она. - И - как защищать? Каким способом? Всякими вывертами, которые нужны лишь для того, чтобы легче отправить меня на виселицу? Не играйте со мной в кошки-мышки, Блейк Эддиман, и не вымещайте на мне свой дурной нрав и разочарование. Мне это ни к чему. Думаю, что вам лучше уйти.
      Но я не ушел. Я молча сидел и пожирал её глазами.
      - Пожалуйста, уйдите.
      Я не шелохнулся.
      - Вы сбиты с толку и растеряны, - сказала она. - Все вы почему-то не знаете, чего хотите...
      - Может быть, это вы сбиты с толку, Хелен?
      - Может быть. Я рада, что вновь стала для вас - Хелен.
      - Спасибо. Это правда, что вы не хотите, чтобы вас защищали? Или это просто поза?
      - Что значит - поза?
      - Способ воздействия на людей.
      - Так можно воздействовать на людей? Тем, что я отказываюсь от защиты?
      - Возможно. Трудно сказать, на что поддаются люди.
      - А зачем мне на них воздействовать?
      - Не знаю... Послушайте, я здесь не для того, чтобы обсуждать всякую ерунду. Я хочу начать выстраивать линию защиты - чтобы попытаться помочь вам. Давайте начнем. Вы признались в том, что убили судью Ноутона - я прочитал протокол вашего допроса.
      - Да, я призналась.
      - Вы убили его?
      - Конечно. В противном случае, к чему мне было в этом признаваться?
      - Бывают причины, - пожал плечами я.
      - В любом случае - при этом присутствовала его жена.
      - Вот как?
      - Да.
      - Вы можете сказать мне, что вас побудило убить судью?
      - Зачем? - Чуть подумав, она добавила: - Нет, пожалуй, не могу.
      - Но должна же быть хоть какая-то причина. Любая. Побудительный мотив.
      - О, да.
      - Ну - и?
      - Вы знаете судью Ноутона? - спросила она.
      - Я знал его.
      - В таком случае, вам, должно быть, и самому хотелось его убить.
      - Мне! - воскликнул я.
      - Да, вам.
      - О Боже - вы в своем уме?
      - Конечно. Вы сказали, что знали его. Значит, вам наверняка хотелось убить его.
      - У меня нет желания убивать других людей.
      - Нет? - Она недоверчиво изогнула брось. - А Чарли Андерсона? А вашу жену?
      - Что за ерунду вы несете!
      - А что вас возмутило?
      - Будто я якобы желал смерти своей жене!
      - Но ведь были времена, когда вам и впрямь хотелось отправить её на тот свет, - спокойно произнесла Хелен. - Почему вас так ужасает простое напоминание об этом?
      - Это - гнусная ложь!
      - Неужели, Блейк?
      Я встал и принялся нервно мерить шагами комнату, затем резко развернулся лицом к Хелен но, уже начав было говорить, запнулся, оборвав свою гневную речь на полуслове, и только стоял, беспомощно взирая на нее.
      Хелен приблизилась ко мне вплотную.
      - Блейк?
      - Что?
      - Вы - странный человек, такой совестливый, страдающий и противоречивый. К тому же, вы знаете куда больше, чем отдаете себе отчет.
      - Что за ерунда! - взорвался я. - И - в сочувствии я не нуждаюсь. Тем более - с вашей стороны.
      - Почему?
      - А вы не понимаете? Господи, что вы за женщина?
      - Может быть, это вы, Блейк, чего-то не понимаете? - пожала плечами Хелен. - Я убийца, а вы адвокат, и я - ваша подзащитная. Если, конечно, вы не раздумали защищать меня. Поначалу мне самой этого не хотелось. Теперь хочется. Да, Блейк. Вы согласны стать моим адвокатом?
      - Вас хоть совесть-то мучает? - спросил я. - Господи, я даже не представляю, как вас защищать!
      - Тут я вам помочь не могу, Блейк. Это - ваша забота.
      - Моя! Послушайте, милочка - вы убили человека! Можете вбить это в свою хорошенькую головку?
      - А что вас смущает, Блейк? То, что я женщина? А разве только мужчинам дозволено убивать? Вы говорите со мной так, будто я совершила нечто из ряда вон выходящее. Хотя для вас нет ничего привычнее насильственной смерти. В год только под колесами ваших автомашин гибнут семьдесят-восемьдесят тысяч человек. А знаете, скольких вы погубили во Вторую мировую войну? Свыше пятидесяти миллионов!
      - Какое отношение это имеет к вам, черт побери? Или - ко мне?
      - Вы ведь человек, верно? И вдобавок - мужчина.
      - Мне кажется, у вас не все дома, - прошептал я.
      - Этого достаточно, чтобы вы могли сыграть на моем безумии во время суда?
      - Нет. Хотя вы и в самом деле кажетесь мне настоящей сумасбродкой. Неужели вы не понимаете, что вам грозит петля? Что вас ждет виселица? Не говоря уж о том, как смертный приговор женщине повлияет на общественный имидж нашего штата. Вам хоть чуточку страшно?
      - Общественный имидж? - нахмурилась Хелен. - Что это такое?
      - Вы что, с Луны свалились?
      - Я, кажется, задала вам вопрос. Вы ведь хотите, чтобы я вам отвечала, не правда ли?
      - Ладно, ладно, - махнул рукой я. - Общественный имидж это некий расхожий ярлык, порожденный нашей изобретательной бюрократией для обозначения некого идеального образа - кого-то, или чего-то. Разница здесь в том, каков человек на самом деле, и каким его воспринимает общество. Взять, например, убитого вами человека. Да, Алекс Ноутон, был не ангел. Более того, это был отъявленный негодяй, по которому веревка плакала. Но многие ли его таким знали? Наше общество знало его с другой стороны - оно воспринимало только его публичный имидж, то, каким он представлялся на судебных заседаниях, на телевидении и в прессе. Для большинства людей он олицетворял образ честного, неподкупного и справедливого судьи, столпа общества. Вот почему я говорю, что вы попали в беду. Влипли по самые уши.
      - Вот, значит, что вас волнует, Блейк? Общественный имидж вашего штата?
      - Да, он и впрямь заботит многих.
      - Вы хотите сказать, что есть здесь люди, которые им восхищаются?
      - Да.
      - Вы меня разыгрываете.
      - Пусть так, - кивнул я. - Тогда смейтесь. Посмейтесь от души. В последний раз.
      * * *
      В приемной Чарли Андерсона мне пришлось дожидаться целых тридцать минут. Он таким образом напоминал мне мое место в этой игре, лишний раз намекая на то, чтобы я не слишком рыпался. Зато позже, когда меня наконец впустили в его кабинет, Чарли вышел навстречу - радушный хозяин - и приветливо протянул лапу.
      - Рад тебя видеть, Блейк. Ну что, видел ее?
      - Да, но больше не хочу, - ответил я. - Я сыт по горло. Тем более, что это просто нелепо. Ты же сам отлично знаешь, что я не занимаюсь уголовными делами. Нет, я умываю руки.
      - Постой, Блейк. Не спеши, подумай как следует.
      - Я уже думал. Даже голова разбухла.
      - Блейк... - В его голосе зазвенела сталь. - Есть такие люди, которые сами себе гадят. Не делай этого, Блейк. Не усложняй себе жизнь. В чем дело? Что тебя тревожит?
      - Хелен Пиласки.
      - Это понятно, - закивал Чарли Андерсон. - И объяснимо. Я тебя прекрасно понимаю. Она - женщина видная. Лично я, если хочешь знать, более аппетитной бабенки вообще в жизни не встречал. Ты - нормальный мужчина, в жилах которого течет горячая кровь. Ты, конечно, перед её прелестями не устоишь. Это очевидно. Ну и что? Мы же не в церкви! Соверши чудо, вытяни её из этой передряги, и - она твоя! Если чуда не произойдет, то можешь всегда вернуться к жене - тылы у тебя крепкие. Я хочу, Блейк, чтобы её защищал именно ты. Говорил это раньше и повторяю снова.
      - Я не могу её раскусить, - пожаловался я. - С ней я сам не свой. И потом - я никак не могу до неё достучаться. Пробиться к голосу разума. Может, я просто отстал от жизни. Может, таково новое поколение. Убить для них - что таракана раздавить. Даже мафиози в наши дни не убивают с такой легкостью. Для них это - бизнес, а для наших юнцов - забава. Игра. Взять, например, такую высокомерную, эрудированную, ученую-переученую девку, как Хелен Пиласки...
      - Что значит - ученую-переученую? - прервал он.
      - Сверхобразованную, кичащуюся своей ученостью, тем, что закончила Беркли, Смит или что-то ещё в этом роде. Когда такие особы становятся шлюхами...
      - Что за чушь ты порешь, Блейк! - взорвался Чарли. - Ты хоть видел её дело? Ты же его не открывал!
      - У меня свои методы.
      - Тогда не городи ерунду. Словом так, Блейк - либо ты берешься за это дело, либо - выматывайся отсюда к дьяволу!
      * * *
      Позже вечером, за ужином, я рассказал Клэр об этом разговоре и она поинтересовалась, что имел в виду Андерсон под её "делом".
      - Полицейское досье, - пояснил я. - Все факты её биографии, которые они смогли откопать.
      - Мне кажется, что тебе и в самом деле стоило бы с ним ознакомиться.
      - Я хочу сперва сам составить свое мнение.
      - Тогда почему бы тебе не заняться этим потом?
      - О черт! - вспылил я. - Чего вы все ко мне пристали? Что я вам робот? У меня и своих дел по горло. Или ты считаешь, что я должен все бросить и лизать задницу Чарли Андерсону? Стелиться перед ним ковриком?
      - Блейк, почему ты сердишься?
      - А что мне остается?
      - Ладно, Блейк, я понимаю - день у тебя и вправду выдался непростой. Тем не менее я считаю, что это самое интересное и необычное дело, с которым ты когда-либо сталкивался. Обычно все твои дела такие скучные...
      - Какого черта ты смыслишь в моих делах!
      - Хорошо, - закивала Клэр. - Извини, я не хотела тебя обидеть. Расскажи мне про нее. Какая она?
      - Не знаю.
      - Ты же говорил...
      - Я не хочу обсуждать её.
      - Почему?
      - Ты что, английского языка не понимаешь? Я же объяснил - не хо-чу!
      - Может, будет лучше, если ты откажешься от этого дела?
      - Почему?
      - Не знаю, Блейк. - В её глазах стояли слезы. - Я не знаю, почему ты так взъелся, и вообще не понимаю, что на тебя нашло. Кстати, ты не забыл, что нас ждут Гордоны. Поедем к ним и выкинем эту историю из головы.
      - Сегодня я не хочу никого видеть.
      - Блейк, но ведь ты сейчас вымещаешь все свои невзгоды на мне. Неужели ты сам этого не понимаешь?
      Глава четвертая
      На следующее утро, переборов свое дурное настроение, я помирился с Клэр, пообещав сводить её на ужин в "Пустынный рай". Клэр пришла в восторг, отпустив мне, по этому случаю, все былые и грядущие прегрешения. И не только потому, что Джо Апполони - который заправлял в "Раю", отмывая деньги для мафии, - симпатизировал нам и всегда следил, чтобы нас обслужили по высшему разряду, но и потому, что именно в этот вечер в ресторане ожидалось самое первое выступление Санни Фоулера. Не то, чтобы этот Санни Фоулер считался каким-то сногсшибательным певцом - нет, но дело было в том, что Санни только-только развелся с Салли Эрвайн, новой голливудской суперзвездой. Поговаривали, что Салли отвалила бывшему мужу три миллиона долларов отступных, и то, что ещё вчера могло запятнать Санни несмываемым позором, сегодня сделало из него национального героя, а бесчисленные скабрезные подробности звездного развода беспрестанно смаковались по телевидению и в прессе. Клэр, в числе пятидесяти миллионов американок, мечтала о том, чтобы хоть раз воочию увидеть Санни, и уже заранее пускала слюнки. Она спросила меня, правда ли, что Джо Апполони платит Санни тридцать тысяч в неделю?
      - А почему бы и нет? Я слышал, что Сэмми Дэвису и Фрэнку Синатре платили и побольше.
      - Ха! Так это ведь Сэмми Дэвис и Фрэнк Синатра, а Санни Фоулер - пока ещё никто.
      - Если не считать, что ты произносишь его имя с придыханием и высунув язык.
      - Ничего подобного. Хотя мне, конечно, хотелось бы на него посмотреть. Как и всем остальным.
      - Пф, мне, например, на него наплевать, - сказал я.
      - Зануда! - бросила Клэр.
      Я отвез в школу Джейн, свою девятилетнюю дочурку, которая по пути вдруг поинтересовалась, люблю ли я ещё свою жену, а её, Джейн, маму, или мы собираемся развестись? Воистину от детей ничего не укроешь. Я заверил Джейн, что разводиться мы с мамой не собираемся, и тогда она спросила, какова из себя Хелен Пиласки.
      - Это тебе неинтересно, Джейн.
      - Нет, мне интересно знать, каково быть убийцей.
      - Господи, что ты мелешь?
      - Все про неё говорят, - возмутилась Джейн. - Почему мне-то нельзя?
      - Мне трудно ответить на этот вопрос.
      - Я уже стала знаменитостью, так как ты её адвокат.
      - Откуда ты знаешь?
      - Дети все знают.
      - За один день?
      - Знают, - сказала Джейн.
      * * *
      Шеф Комински сказал мне:
      - Судя по тому, как ты вьешься ужом вокруг да около, тебе пора ознакомиться с её досье.
      - Если вам не нравятся мои методы, защищайте её сами! - огрызнулся я.
      - Не артачься, Блейк. Мы союзники. Зайди ко мне - я дам тебе досье.
      Я проследовал за ним в его кабинет. Папка с делом Хелен Пиласки лежала у него на столе - видимо, он изучал его. Усевшись за стол, Комински протянул мне папку. Я взял её и двинулся было к двери, но Комински остановил меня.
      - Выносить его нельзя, Блейк. Прочитай все здесь, а потом, если понадобится, мы изготовим для тебя любые ксерокопии. Но папка должна оставаться здесь.
      Я кивнул и погрузился в чтение. Комински сидел, не сводя с меня глаз. Открывалось дело фотографиями Хелен Пиласки, в фас и в профиль, сделанными в тюрьме. Это была Хелен, но, вроде бы, и не Хелен. Я долго вглядывался в фотографии, но так и не раскусил, что именно в них не так. Потом, махнув рукой, перешел к анкете.
      Фамилия, имя: Пиласки, Хелен
      Возраст: 24 года
      Дата рождения: 16 сентября 1940
      Раса: кавказская
      Рост: 5 футов 8 дюймов
      Вес: 131 фунт
      Волосы: светлые
      Глаза: синие
      Особые приметы: родинка в виде полумесяца справа на пояснице
      Зубы: пломбы сверху: пр. клык, пр. коренной; снизу: л. коренной
      Место рождения: Чикаго, Иллинойс, США.
      Образование: средняя школа, 7 классов. Начальная школа - исключена из 4-го класса за непристойное поведение. Ср.школа в Уинтморе - исключена из 7-го класса за интерес к плотским наслаждениям.
      Аресты: попрошайничество - 15 апреля 1956, 7 июня 1958, 2 декабря 1960; воровство в магазине, мелкое мошенничество 19 декабря 1961.
      Привлечение к уголовной ответственности: 8 июня 1958, 21 декабря 1961
      Отбытие заключения: июнь - сентябрь 1958 - 90 суток в женской исправительной колонии округа Кук
      Отец: Герман Пиласки, рабочий, умер.
      Мать: Роза Пиласки (урожденная Мак-Карти). Чикаго, Лебанон-стрит, 462
      Отпечатки пальцев: полицейское управление Чикаго, универсальный полицейский индекс, ФБР.
      Такая уж была у неё анкета. Я перечитал её трижды. Затем поднял голову и встретился с задумчивым взглядом Комински.
      - У тебя сложности, Блейк? - тихо спросил он.
      - Что за дурацкая шутка? - взорвался я. - Кто меня подставил? И кому все это нужно?
      - Мне не нравится, как ты разговариваешь, Блейк, - сказал он. - И Чарли Андерсону тоже не понравится. Ты попросил, чтобы тебе показали её досье. Я дал его тебе. Ты ознакомился с её анкетой. Потом перечитал её. Правильно?
      - Да. Три раза.
      - Ну и что, черт побери, тебе от меня ещё надо?
      - Я не хочу, чтобы из меня делали козла отпущения.
      - А кто, черт возьми, делает из тебя козла отпущения? - прорычал Комински.
      - Вы.
      - Блейк, ты совсем обнаглел! У меня руки чешутся спустить тебя с лестницы.
      Я встал, вытащил из досье анкету и швырнул на стол.
      - Что это такое? - спросил я.
      - Ее анкета, - бесцветным голосом ответил Комински.
      - Нет. Ничего подобного.
      - Послушай, Блейк, - вздохнул Комински. - Не лезь на стенку. Я понимаю, что дело чертовски щекотливое. Но эта девка - обыкновенная уличная шлюха, дешевая потаскуха. В Штатах таких - тысяч сто, а то и все двести. Эта её анкета - он ткнул крючковатым пальцем в лежавший перед ним лист бумаги, - абсолютно типичная. Я видел сотни таких. Ничего особенного в ней нет. Обычная проститутка, из тех, что на каждом углу торчат. Анкета как анкета.
      - Да, с той лишь разницей, что это не её анкета.
      - В каком смысле?
      - Эта анкета не принадлежит той девушке, которая сидит у вас в тюрьме.
      Комински поморщился.
      - Не болтай ерунду, Блейк. Дай-ка мне досье.
      Я передал ему папку и Комински, покопавшись в ней, извлек три карточки с отпечатками пальцев.
      - Вот, полюбуйся, - сказал он. - Вот эти сняли мы сами, на своем бланке. Вот эти, - он протянул мне вторую карточку, - из Чикаго. А вот это - фотокопия её карточки, присланная нам из ФБР.
      - Вы все отпечатки в ФБР проверяете?
      - Сам отлично знаешь, что - нет, Блейк. Но всякий раз, когда у нас возникают какие-либо сложности, мы связываемся с Вашингтоном, а уж там решают, с каким ведомством связаться. Мы же здесь не идиоты. Всем нам показалось, что с этой Пиласки что-то нечисто, поэтому мы и запросили ФБР.
      - Я тебе не верю, - отрезал я. - Это не её карточка и не её отпечатки.
      - Хорошо, - кивнул Комински, разводя руками. - Я думал, что ты толковый парень. Что тебя на мякине не проведешь. Вот уж не представлял, что первая встречная потаскуха будет из тебя веревки вить. - Он нажал кнопку на столе и в кабинет вошел полицейский в мундире. - Зайди к дактилоскопистам и скажи, чтобы сняли отпечаток большого пальца Пиласки.
      - Только большого?
      - Да. Сейчас же, не откладывая. Большой палец левой руки. Пусть снимут прямо у тебя на глазах - тут же принесешь отпечаток ко мне.
      Полицейский кивнул и вышел. Комински покачал головой.
      - Я чувствую себя последним идиотом, что пошел на это. Слушай, Блейк, я тебя прекрасно понимаю...
      - Ты же наверняка с ней говорил, - сказал я.
      - Конечно - и не раз. Только, наверное, у меня опыта побольше. Или чутья. Проститутка ведь не обязана носить значок или повязку с надписью "проститутка". И нет закона, запрещающего уличным девкам время от времени заглядывать в умную книжку. Черт побери, Блейк, если бы мне платили хотя бы по одному доллару за каждую приличную даму, которая, проигравшись в пух и прах в наших казино, выходила затем на панель, я бы давно был богатым человеком. Да, все они приличные и целомудренные, пока не приезжают в Сан-Вердо подержать руку на пульсе Америки. Замужние. У некоторых четверо, а то и пятеро детей. Потом же все они прямо как с цепи срываются. Такое вытворяют, что далеко не всякая профессионалка себе позволит. Так почему же тебя смущает, что эта Пиласки не укладывается в принятый типаж? Что, по-твоему, мы с Чарли затеяли? Хотим тебя одурачить, что ли? Чего ради?
      - Не знаю, - тяжело вздохнул я.
      - Ясное дело - не знаешь. Слушай, Блейк, выкинь эти мысли из головы. Хоть ненадолго.
      Мы сидели и молча ждали возвращения полицейского. Когда тот вернулся, Комински вручил мне карточку с отпечатком левого большого пальца, затем вынул из стола лупу и протянул мне. Я сравнил свежий отпечаток с отпечатками, присланными из Чикаго и ФБР. Они полностью сошлись. Если Комински не затеял какой-то грандиозный обман - а в это я теперь поверить никак не мог, - то девушка из тюрьмы и лицо, которому принадлежали отпечатки пальцев из полицейской и федеральной коллекций, были идентичны.
      * * *
      Я сел на машину и покатил в пустыню, надеясь хоть немного проветрить воспалившиеся мозги. Накатавшись до полного одурения, я пришел к выводу, что меня не столь беспокоит Хелен Пиласки, сколько поведение Чарли Андерсона и Билли Комински. Я ухитрился прожить тридцать семь лет, но за все эти годы никому не удавалось с такой легкостью надругаться над моим достоинством, как Чарли Андерсону. Стоило ему только свистнуть, и - вот он я, вытягиваюсь в струнку, щелкая каблуками. Увы, в Сан-Вердо по-другому было нельзя. Весь наш город функционировал как один, хорошо отлаженный механизм. У нас так: либо ты играешь по принятым правилам, либо тебя вышвыривают под зад коленкой. В нашем Сан-Вердо вы не встретите демонстраций, у нас отсутствует всяческая оппозиция, нет расовых волнений, да и уровень преступности - самый низкий на всем Западе. Город полностью подчинялся всемогущему синдикату и управлялся мафией по своим правилам. Блейк Эддиман был в этой игре даже не пешкой, а - песчинкой. Инфузорией.
      Примирившись с этой мыслью, я решил, что рыпаться не стоит. Нужно продумать линию защиты и проучить всю эту кодлу.
      Добравшись до Сильвер-плейт, я остановил машину и с полчаса посидел, таращась на серебристый песок.
      Затем возвратился в Сан-Вердо.
      * * *
      На этот раз, когда Хелен Пиласки вошла в комнату для встреч с адвокатами, вставать я не стал. Дождавшись, пока уйдет надзирательница, Хелен посмотрела на меня и едва заметно улыбнулась.
      - Не понимаю, почему вы веселитесь, - зло сказал я. - Садитесь. - Я указал ей на стул напротив.
      - Извините, Блейк, - проговорила Хелен, присаживаясь. - Вы просто чересчур серьезно к себе относитесь. Пока меня не было, вы сидели тут и кипели от злости, а когда я вошла, обожгли таким взглядом, точно хотели испепелить на месте. Вы растеряны и не знаете, на ком сорвать гнев и обиду. Да?
      - Хватит болтать! - оборвал её я и, вынув из портфеля ксерокопии, сделанные для меня Комински, протянул ей её анкету.
      - Вы знаете, что это такое?
      Хелен кинула на бумагу равнодушный взгляд.
      - Какая-то полицейская анкета.
      - Вы же знаете, черт побери!
      - Блейк...
      - Черт бы тебя побрал! - вскипел я. - Мне надоело играть с тобой в кошки-мышки. Слушай, сестренка, меня назначили твоим адвокатом, и я собираюсь не только защищать тебя, но и выиграть процесс, чтобы утереть нос этим паразитам. Давай поговорим начистоту. Кто ты такая?
      Вместо ответа она подтолкнула ко мне ксерокопию полицейской анкеты.
      - Нечего вешать мне лапшу на уши. Или ты хочешь уверить меня, что ты и впрямь дешевая польская шлюха, которую вышвырнули из четвертого класса за развращение малолеток, и которая, недоучившись в седьмом классе, вышла на панель?
      - Здесь так написано, - кивнула Хелен.
      - Зачем ты водишь меня за нос, Хелен? Ты же отлично знаешь, что это не твоя анкета.
      - Моя, Блейк.
      - Дай мне руку. Левую.
      Она протянула мне левую руку, ладонью вниз, и я не смог не восхититься, залюбовавшись её изящными пальцами с красивыми ногтями; впрочем, ногти были короче, чем следовало, и не очень ровные, как будто владелица время от времени кусала их. Однако это ничего не значило. Многие люди имеют привычку грызть ногти.
      - Переверни, - попросил я.
      На подушечке левого пальца сохранились следы чернил. Даже в нашем сумасшедшем обществе люди не заходят так далеко, пытаясь обвести кого-нибудь вокруг пальца.
      - Значит, это ты, - сказал я, указывая на анкету. - Хелен Пиласки. Двадцати четырех лет от роду, полуграмотная воришка, мошенница и проститутка.
      - Судя по всему - да.
      - Вот, значит, как - "судя по всему - да". Всего четыре слова, но только настоящая Хелен Пиласки, по-моему, их бы не выговорила. Видишь ли, милая сестренка, пусть я и самый обычный пустоголовый американец, отец которого был ничтожным страховым агентом, кое-какие мозги у меня есть. Мне приходилось общаться с такими хелен пиласки. Все они на одно лицо опустившиеся, абсолютно деградировавшие личности без единой извилины. Хотя проститутки первоклассные. В каждом казино ошиваются. Внешне - супермодели, а копнешь чуть-чуть - внутри пусто...
      - Слушайте, Блейк, почему вы не хотите оставить меня в покое?
      - Потому что не могу! Я хочу знать, что тут происходит. Я должен выяснить всю подноготную. Кто ты?
      - Там все написано.
      - Почему ты убила Ноутона?
      - Господи, какая вам разница, Блейк? Боже, как скучно. Вы даже не представляете, сколько раз мне уже задавали этот вопрос.
      - Я должен знать. Ведь был же у тебя побудительный мотив. Наверняка был. Что тебя подтолкнуло? Он с тобой спал? Ты была его девушкой?
      - Его девушкой? - изумленно спросила она. - О, понимаю. Да, пожалуй, была. Какое-то время.
      - Он с тобой дурно обращался? Бил?
      - Блейк!
      Ее голос прозвучал, как удар хлыста. Я поднял голову и... не узнал ее! Я знал, что передо мной сидит Хелен, но - не узнавал. То же прекрасное спокойное лицо, те же глаза, но вместе с тем - было в ней что-то новое, делавшее её почти неузнаваемой.
      - Никто не может дурно обращаться со мной, - тихо произнесла она. - А тем более - бить.
      Я вытащил из портфеля бумаги.
      - Вот, смотри, что здесь написано. Он сделал тебе кучу подарков: брильянтовый браслет, изумрудная брошь - на сумму свыше двадцати тысяч долларов. Норковое манто, сумка из кожи аллигатора. Довольно дорогие пустячки. Должно быть, он любил тебя.
      - Блейк, не будьте ослом!
      - Какая прелесть! Я бьюсь головой об стенку, пытаясь докопаться до истины, а мне говорят: "Блейк, не будьте ослом!".
      - Извините, Блейк. Просто вы выбрали не то слово. "Любовь". Ваше общество напрочь его испортило, как и другое слово - "свобода". Ведь настоящая любовь подразумевает полное отрешение, самопожертвование, бескорыстие... А раз так, то мог ли Алекс Ноутон кого-то любить?
      - Я хочу только узнать, почему ты его убила. Для начала. Как я могу выстраивать линию защиты, если я даже не знаю, что подтолкнуло тебя на убийство. Как мне говорить присяжным - что ты убила его, чтобы позабавиться?
      - Что-то в этом роде.
      - Ты надо мной издеваешься? - вскипел я.
      - Ничуть.
      Я грязно выругался и вызвал надзирательницу. Я был сыт по горло.
      * * *
      Вернувшись к себе в контору, я уже чуть поостыл и корил себя за то, что оборвал беседу. И вдруг остро осознал, что мне недостает Хелен. Меня тянуло к ней, и я принялся изучать свой распорядок, чтобы посмотреть, не смогу ли выкроить время для повторной встречи.
      Кроме Милли Джефферс, пятидесятилетней секретарши, другого персонала у меня нет. Милли - жирная, отталкивающая, но весьма проницательная и умная особа, которая постоянно вмешивается в мою личную жизнь. Она передала мне почту, ознакомила с накопившимися за день посланиями, поставила в известность, что хочет есть, и отправилась обедать. Я отложил все бумажки в сторону и уселся за стол пораскинуть мозгами.
      Без десяти час. Значит, в Чикаго - без десяти два.
      Я снял трубку и позвонил директору Уинтморской школы в Чикаго. Меня соединили с миссис Аделией Мандельбаум.
      - Меня зовут Блейк Эддиман, - представился я. - Я служу адвокатом в Сан-Вердо и меня назначили защищать Хелен Пиласки. Я уверен, что вы читали про её дело.
      - Да, читала, - сухо сказала миссис Мандельбаум.
      - Я пытаюсь помочь мисс Пиласки и я знаю, что она училась в вашей школе. Не могли вы помочь мне...
      - Каким образом, мистер Эддиман? Да, бедная девочка училась у нас, но совсем недолго. Ее исключили.
      - Вы назвали её бедной девочкой - значит ли это, что вы ей сочувствуете?
      - Только самый бессердечный человек может ей не сочувствовать, мистер Эддиман. Мир несправедлив к таким детям. У Хелен Пиласки изначально не было шансов. Отец - запойный пьяница. В семье постоянные раздоры, драки. Избивал жену и детей. Девочка была лишена нормального детства, не знала отцовской любви - о чем говорить? А тут ещё эта ужасная история...
      - Она хорошо училась?
      - Ну, что вы!
      - В вашей школе определяют коэффициент умственного развития?
      - Разумеется.
      - Вы можете сказать, какой он у неё был?
      - На это потребуется время, мистер Эддиман. Вы ведь звоните из другого города...
      - А что если я перезвоню минут через двадцать?
      - Что ж, хорошо.
      - Еще один вопрос: какая у неё была речь? Как она говорила?
      - А чего от неё можно ожидать, мистер Эддиман? Язык чикагских трущоб, крайне ограниченный лексикон. Мы пытаемся помочь таким детям, но в её случае это было невозможно.
      Двадцать минут спустя я, как было условлено, перезвонил в Чикаго. Коэффициент умственного развития Хелен Пиласки составлял 99 - низший предел нормы.
      Глава пятая
      Я уже собирался покинуть контору, когда позвонил Чарли Андерсон. Голос у него был сахарный - Чарли свято соблюдал правило не наживать себе врагов, если этого можно избежать. Он уже готов был распрощаться, погладив меня по головке и обозвав "пай-мальчиком", когда я ляпнул, что вызвал из Чикаго мать своей подзащитной.
      - Что ты сказал? Чью мать?
      - Хелен Пиласки.
      - Черт побери, Блейк, а когда это вдруг взбрело тебе в голову?
      - Пару часов назад, после разговора с директрисой школы, из которой в свое время исключили Хелен.
      - Должен сказать, что ты используешь довольно необычные методы, - сухо заметил Андерсон.
      - Вы хотите, чтобы я её защищал?
      - Конечно, хотим. Но мне также хотелось бы избежать лишних расходов; поэтому, признаюсь, я не вижу необходимости в том, чтобы вызывать сюда её мать. За свой счет она прилететь сюда не пожелала, что, согласись, не похоже на поведение образцовой матери из книжек. Да и Хелен не раз заявляла, что видеть свою мать не хочет. Теперь же, когда нам придется оплачивать её расходы...
      - Я сам заплачу за нее, - перебил я.
      Андерсон тут же пошел на попятный.
      - Ладно, Блейк, не лезь на стенку. Только скажи: что ты пытаешься доказать?
      - Я не верю, что она - Хелен Пиласки, и хочу, чтобы мать это подтвердила.
      - Что!
      - Я все понимаю - отпечатки пальцев, фотографии и прочее... Но я все равно не верю...
      - Я не собираюсь с тобой препираться, Блейк. Ответь мне только на один вопрос. Допустим, она не Хелен Пиласки, а, скажем, Жанна д'Арк. Или - Елена Троянская. Что из этого? Она призналась, что совершила убийство. Есть свидетели, которые это подтвердят. Какая разница?
      - Не знаю.
      - Подумай на досуге.
      - Хорошо.
      * * *
      На Платиновой Аллее - гордости и одной из главных достопримечательностей Сан-Вердо - золота добывают гораздо больше, чем на всех окрестных рудниках. Здесь расположены одиннадцать казино - таких, как "Пустынный рай". Одни - крупные и утопающие в роскоши, другие воплощают собой самые дикие грезы одурманенного наркотиками римского императора. "Пустынный рай" занимает место где-то посередине. Всего у нас в Сан-Вердо около полусотни игральных заведений - от вполне пристойных казино до прокуренных бильярдных, в подвалах которых режутся в "очко" и кости. Заметьте, однако, что появление подобных притонов у нас вовсе не поощряется. Городские власти тщательно следят, чтобы наши игорные дома соответствовали определенному статусу.
      "Сочетание веселья и красоты - вот что должно сделать Сан-Вердо общеамериканским раем" - так гласит призыв нашей Палаты коммерции. "Пустынный рай", по-моему, вполне отвечает этим требованиям. Никому не известно, кто на самом деле владеет крупнейшими казино Сан-Вердо - есть у них как подставные, так и теневые владельцы. С подставными владельцами вы можете встретиться - они расточают обаяние, встречают почетных гостей и подмазывают полицию; теневых же владельцев вы не увидите никогда. Восемь лет назад, когда при перестрелке в Канзас-сити погибли Обжора Силлифант и Петушок Кумб, выяснилось, что каждый из них владеет изрядной долей доходов "Пустынного рая"; кому же достались их доли потом - не знает никто. Кроме тех, кто знает, конечно. Сейчас лицо "Пустынного рая" определяет весьма разношерстный триумвират: Джо Апполони, человек моих лет, прибывший в Сан-Вердо в двенадцатилетнем возрасте, добился уникального для мальчика-сироты успеха; Истукан Бергер, крупный мафиози из Нового Орлеана, в молодости служивший в гитлеровских СС; и наконец Франклин П.Каттлер, потомок первых колонистов, выпускник Гарварда, видный юрист и - истинный образец добропорядочности.
      Удивительное сочетание. Джо Апполони - высокий, смуглый и могучий, как бык. В далеком прошлом - боксер-профессионал. В 1959 году он убил человека одним ударом правой в голову. Убитый оказался мошенником и карточным шулером. Присяжные вынесли решение, что Джо действовал в порядке самозащиты, и дело было закрыто.
      Истукан Бергер был невысокого роста, с соломенными волосами, колючими светло-синими глазками и легким немецким акцентом. Многие женщины находили его весьма привлекательным и охотно ему отдавались. Однако мне всегда казалось, что, заводя бесчисленные романы и интрижки, Бергер просто играл на публику - ведь Сан-Вердо не то место, где одобряют гомосексуализм и прочие сексуальные отклонения; есть и у нас чувство дозволенного.
      Франклин П. Каттлер отличался высоким ростом, приятной внешностью и безукоризненными манерами. Он одинаково хорошо ладил с техасскими миллионерами - как и другие нувориши, они привыкли относиться с пиететом к бостонской аристократии - и с пожилыми дамами-протестантками, одинаково фанатичных как в неодолимом пристрастии к азартным играм, так и в оголтелом пуританизме. Внешняя схожесть с пастором так притягивала к нему людей, что порой за вечер не меньше десятка женщин изливали ему свои души. Хотя Франклин никого не наставлял, а только выслушивал. У него была жена, которой он вроде бы хранил верность, и четверо детишек, для которых он отстроил за городом небольшой дворец с кондиционером.
      Когда мы с Клэр вошли в роскошный ресторан "Пустынного рая", встретил нас именно Каттлер. Он приветливо пожал мне руку и проводил нас к столу. Затем, когда мы изучали меню, к нам подсел сам Джо Апполони. Он уже проинструктировал шеф-повара, чтобы нам подали отборнейшие яства, а от себя лично преподнес бутылку сухого итальянского шампанского.
      - Приятного аппетита, - пожелал он, вставая. - А ты, Клэр, сегодня просто сверхочаровательна. Никакой адвокат, даже самый лучший, твоего мизинца не стоит.
      - Спасибо, Джо, - улыбнулась Клэр.
      - Джон, мне нужно с тобой поговорить, - сказал я.
      - Я скоро вернусь.
      Я проводил его взглядом, глядя, как Джо лавирует между столиками, приветствуя гостей и перебрасываясь ничего не значащими любезностями.
      - Ты слышал, что он сказал? - спросила Клэр.
      - Нет. А что?
      - Господи, и о чем же ты думаешь? Он сказал: "никакой адвокат, даже самый лучший". Это тебе что-нибудь говорит?
      Я пожал плечами.
      - Только то, что ты имела в виду.
      Клэр заказала бифштекс. У меня аппетита не было, но я заказал себе английские бараньи котлетки - по той лишь причине, что никогда их не пробовал.
      Мы уже потягивали кофе, и я из кожи вон лез, чтобы хоть чуть-чуть скрасить Клэр унылую трапезу, когда подошел Джо Апполони. Он сграбастал здоровенной лапищей чек и, не взирая на мои слабые протесты, нацарапал внизу свою подпись.
      - Ты сегодня такой мрачный и кислый, Блейк, что хоть этим пустячком я извинюсь за тебя перед твоей прелестной супругой.
      - Спасибо, Джо, - заулыбалась Клэр. - С тобой я готова ужинать хоть семь раз в неделю.
      - Что ж, поделом мне, - кивнул я. - Валяйте, топчите меня ногами.
      - Знаешь, Блейк, - сказал Джо, - ты мне не поверишь, но я люблю читать на ночь. Вот сейчас я зачитываюсь похождениями Шерлока Холмса - сыщика, что работал на пару с доктором Ватсоном. Помнишь? Так вот, когда кто-то куксится, он всегда относит это на счет печени. Может, и у тебя, старина, печенка пошаливает?
      Джо Апполони лишь недавно стал так разговаривать. Мафиози окультурился. В каждом казино на Платиновой Аллее имелся собственный специалист по созданию общественного имиджа; не сомневаюсь, что читать книги Джо начал именно по его подсказке.
      - Увы, Джо, все не так просто.
      - Просто или сложно - уже тебе судить. Верно, Клэр? Да, кстати, Клэр, хочешь познакомиться с Санни Фоулером?
      - Еще бы! - пылко выкрикнула моя жена.
      - Вот видишь, Блейк, - назидательно произнес Джо Апполони. - Казалось бы, что в этом Санни Фоулере особенного - так нет же, каждая женщина в нашем городе готова ему на шею повеситься. Должно быть, прикидывают так: что хорошо для Салли Эрвайн - хорошо и для нас. Верно?
      Джо проводил нас в зал для коктейлей, в котором, помимо бара, располагались сцена, оркестровая яма и места для доброй тысячи зрителей. Там нас снова приветствовал Каттлер. Он сидел за отдельным столом с женой и кузиной и сказал, что будет счастлив, если Клэр присоединится к ним.
      - Хочешь посмотреть шоу? - спросил меня Джо.
      Я помотал головой.
      - Нет, Джо, не хочу. Мы можем поговорить?
      - Я всегда к твоим услугам, - кивнул Джо. - Пойдем к бару и тяпнем коньячку. Может, повеселеешь?
      Я оставил Клэр с Каттлерами и последовал за Джо Апполони к стойке бара. Зал быстро заполнялся посетителями. По моим подсчетам, в нем было уже человек пятьсот-шестьсот, и люди продолжали прибывать. Какая-то певичка закончила гнусавить "Хелло, Долли" и ей вежливо поаплодировали. Джо обвел взглядом зал и довольно хмыкнул - имя Санни Фоулера притягивало публику, как магнит.
      - Пей, Блейк, - ухмыльнулся Джо. - По-моему, это лучший коньяк в штате. А то и во всей Америке. Ну что, тебя заботит эта шлюшка, которая пришила судью Ноутона? Я прав?
      - Да. Как ты догадался?
      - Господи, Блейк, неужели ты считаешь, что в нашей дыре хоть что-то может делаться без моего ведома? Кстати говоря, я рад, что Истукан сейчас не здесь.
      - Почему?
      - Я отвечу, Блейк, но только в том случае, если ты пообещаешь, что это останется между нами.
      - Кажется, я никогда не страдал словесным поносом, - огрызнулся я.
      - Ладно, не лезь на рожон. Истукан - мой кореш. Я своих корешей не подвожу. Но он просто слышать не может об этой девке. Даже говорить спокойно не способен. Уверяет, что готов прибить её собственными руками. Словом, ты окажешь ему медвежью услугу, если спасешь её от петли.
      - Ты же сам знаешь, сколько у меня шансов её спасти. А чем она так насолила Бергеру?
      Прежде чем ответить, Джо чуть помолчал. Потом сказал:
      - Странная она бабенка. Очень странная. То ведет себя как последняя стерва, а то вдруг - ангел во плоти, да и только. Так вот, она заявила Истукану, что вместо головы у него мешок с дерьмом.
      - А разве не так? - изогнул брови я.
      - Остряк ты, Блейк, - вздохнул Джо Апполони. - Ты мне нравишься. Ты умен, никому задницу не лижешь, да и за словом в карман не лезешь. Возможно, ты далеко пойдешь. Смотри только - не перехитри самого себя. Следи за своим языком. Не обижайся, я тебе просто объясняю расклад карт. Истукан - мой кореш.
      - Ты мне тоже нравишься, Джо. Я запомню твой совет.
      - Вот и отлично. - Он протянул мне здоровенную лапу и ухмыльнулся. Я пожал её. - Ты не трус, - сказал Джо. - Трусов я на дух не выношу. И все-таки - не упоминай её имени при Истукане. Так лучше будет.
      - Хорошо.
      - Видишь ли, Блейк, у меня ведь тоже свои счеты с этой бабенкой. Только это другая история. Но видел бы ты, как она отшила Истукана! Если Истукану нравится какая-то телка, он либо добивается её, либо ломает. Пиласки он добиться не мог. Сидим мы с ней как-то у меня в апартаментах, как вдруг приходит Истукан и начинает её уговаривать - это Истукан-то! А она заявляет ему что-то вроде: "Пошел вон, грязная свинья!". Но самое поразительное - Бергер потом уверял, что выругалась она по-немецки!
      - Что ж, - я пожал плечами. - Вполне естественно. Бергер ведь фриц...
      - Да, но это ещё не все. Он размахнулся, чтобы залепить ей оплеуху - а Истукан малый здоровенный, сам знаешь... Так вот, она перехватила его руку, стиснула, как он потом уверял, "стальными клещами", вывернула за спину и зашептала на ухо, что зря он, мол, это. И выложила кое-какие сведения о его тайных делишках, которые, попади они не в те руки, посадили бы Бергера на электрический стул. Истукан потом побожился, что и это все она сказала ему по-немецки.
      - Врешь!
      - Нет. Это чистая правда, Блейк. Я бы не сказал это ни тебе, ни кому другому, но - ты же её адвокат.
      - Ты бы хотел, чтобы я её вызволил, Джо?
      - Я-то не кровожадный, ты меня знаешь. Да и судью Ноутона я знал. На месте отцов города, я бы вообще наградил её памятной медалью.
      - Это верно, что Ноутон брал мзду с каждой шлюхи Сан-Вердо?
      Карие глаза Джо Апполони подозрительно уставились на меня. Он покачал головой.
      - Такие вопросы не задают, Блейк.
      - Хорошо, пусть не задают. Я знаю Истукана. Почему он не убил ее?
      - Любопытный ты парень, Блейк, - вздохнул Джо. - Очень любопытный.
      - Я же тебя как друга спрашиваю.
      - Неужели?
      - Иди к дьяволу, - отмахнулся я.
      - Пф! - фыркнул Джо. - О'кей, Блейк, твоя взяла. Я скажу тебе, почему Истукан не убил её. Только ты не поверишь. Так вот, он её испугался.
      * * *
      Джо на минутку отвлекли. Посыльный от одного из крупье сообщил, что некий клиент за карточным столом хочет поднять потолок ставки до тысячи долларов.
      Джо дал согласие.
      - А какой у тебя обычный потолок - три сотни?
      - Да, - кивнул он. - И без того здоровый. Знаешь, Блейк, в Европе больше всего процветают казино с рулеткой. У нас же наибольшей популярностью пользуются почему-то кости и "блэк джек". То ли оттого, что эти игры рассчитаны на людей с интеллектом улитки, а большинство игроков относится именно к этой категории, то ли оттого, что, обладая недюжинными математическими способностями и известной смекалкой, можно иногда обставить крупье и сорвать банк. Каждый новичок надеется на такую удачу. Этот клиент у нас в казино впервые и мне любопытно посмотреть, к чему приведут такие высокие ставки.
      - Так ты любому повышаешь потолок?
      - Не совсем, - ответил Джо, увлекая меня из бара в игровую комнату. Ее отделяли от бара две звуконепроницаемые двери. Почти все здесь было зеленого цвета. Звучали негромкие голоса, большинство мужчин были в строгих костюмах, а женщины, за редким исключением - в вечерних платьях.
      Джо подвел меня к столу, за которым играли в "блэк джек". Здесь царило строгое правило: к 16 очкам крупье прикупал, а на 17 неизменно останавливался. Седовласый крупье взмок от пота - ставку одному из игроков повысили до тысячи долларов.
      Перехватив взгляд Джо, крупье едва заметно кивнул в сторону крохотной светловолосой женщины средних лет, руки которой были увешаны брильянтовыми браслетами. Джо успокаивающе кивнул в ответ.
      - Я её знаю, - шепнул он мне. - Она играет уже много лет, но играть так и не научилась. Каждый год она оставляет в Сан-Вердо тысяч двести.
      За зеленым столом для игры в "блэк джек" полукругом сидели шестеро игроков, ещё несколько человек стояли, окружив стол и делая ставки на игроков. В основном, ставки принимались на светловолосую даму. По выражению её лица даже ребенок мог догадаться, какая у неё карта. Едва получив карту, она тут же расплывалась, или наоборот - хмурилась и закусывала губу. Ее можно было читать, как открытую книгу. Вот, поставив очередную тысячу долларов, она прикупила вторую карту. Крупье перевернул семерку. Ставки заморозились.
      - Прошу вас, воздержитесь от комментариев, - обратился крупье к игрокам и зрителям.
      - Еще, - хрипло прошептала она.
      Зрители глухо застонали, а банкир открыл шестерку.
      Джо Апполони отвернулся.
      - Дуреха, - покачал головой он. - Только поработав здесь, понимаешь, сколько на свете дураков.
      - Вдова?
      - Нет, её муж - самый крупный страховой воротила в Далласе. Иди сюда полюбуйся на наши новые столы для игры в кости.
      Он подвел меня к новехоньким, с иголочки, бобовидным столикам, обтянутым зеленым сукном, за которыми сгрудились игроки.
      - Ну как? - в голосе Джо слышалась плохо скрытая гордость. Подскочивший официант учтиво поинтересовался, не желаем ли мы выпить. Мы не пожелали. Джо подозвал вышибалу и, кивком указав на официанта, спросил:
      - Это ещё что за чертовщина? С каких пор здесь пьянствуют? Кому надо выпить - пусть идут в бар.
      - Это он только для вас, мистер Апполони, - промямлил изрядно струхнувший вышибала.
      - К свиньям собачьим! Вышвырни его вон и - чтоб духу его здесь больше не было!
      - Слушаюсь, сэр!
      Джо повторил свой вопрос насчет игральных столов, и я счел своим долгом похвалить их.
      - Они великолепны, Джо. А как игроки - шельмовать не пытаются?
      - Еще как пытаются, - поморщился Джо. - Знаешь, Блейк, по-моему, в нашей стране шулеров - не меньше миллиона. Просто невероятно. А за игрой в кости мы ловим шулера за руку едва ли не каждую неделю. А то и дважды в неделю. Кстати... - Он приумолк, затем продолжил. - Я как раз вспомнил про эту Пиласки. Впервые я её увидел именно здесь, в этом зале. Месяца четыре назад.
      - Может быть, и раньше, Джо. Она появилась в Сан-Вердо месяцев семь назад.
      - Возможно. Так вот, глядя на нее, я почему-то сразу подумал, что она... Словом, я заподозрил, что она тоже из рода шулеров.
      - Почему?
      - Были причины... - В этот миг нас прервал зазывала*, который хриплым шепотом сообщил, что дама из Далласа спустила уже двадцать две тысячи.
      *Сотрудник казино, следящий за игроками.
      - Собственных?
      - Последние шесть штук - наши. Бенни - новенький, шеф. Он страшно нервничает.
      Джо вытащил из кармана блокнот, нацарапал несколько слов, оторвал листок и протянул зазывале.
      - Передашь Бенни, что её кредит - десять штук. Скажи, что кредит можно и увеличить, но тогда она должна выписать чек. Если не выпишет - что ж, долг останется за ней до следующего раза.
      - Хорошо, босс. А увеличить - на сколько?
      - На сколько угодно. Ее муж может запросто закупить все наше заведение с потрохами.
      - Ясно. Я просто хотел подстраховаться.
      - Проваливай, - брезгливо махнул рукой Джо и, повернувшись ко мне, добавил:
      - Вот почему он всегда останется зазывалой.
      - А она вернет десять тысяч, если не выпишет чек?
      - Конечно, вернет. В противном случае - попадет в черный список, а этого ей не пережить. Это все равно, что лишить наркомана его зелья. Да, так что я говорил?
      - Про Хелен Пиласки. Как ты её впервые здесь увидел.
      - Да, точно.
      * * *
      В первую минуту Джо Апполони показалось, что он её знает. Мне это было понятно, поскольку и мне поначалу почудилось, что я уже где-то её видел. Правда, сам я в первую минуту подумал о какой-то греческой скульптуре.
      Когда она вошла в казино, было уже за полночь. Казино было набито битком. На Хелен было простое белое платье, а на ногах - легкие сандалии. Самые обычные сандалии. Волосы были небрежно перехвачены на затылке. Похоже, будучи в Сан-Вердо, она вообще не заглядывала в парикмахерские или салоны красоты. Тем не менее, Джо Апполони показалось, что перед ним стоит самая прекрасная женщина, которую он когда-либо видел.
      ( - Знаешь, - сказал Джо, - смотришь на нее, и не можешь глаз оторвать, а потом начинаешь присматриваться, и недоумеваешь - рот слишком широкий, лицо скуластое, да и плечи вроде бы великоваты. Понимаешь, что я хочу сказать?
      - Понимаю, - кивнул я.)
      Она стояла, осматриваясь по сторонам. Входящие и уходящие посетители задевали и толкали её. Но она не обращала на них ни малейшего внимания. Подошел зазывала и поинтересовался, не может ли чем помочь. Впоследствии он признался, что сразу распознал в ней инородное тело, но так и не решился предложить ей уйти. Хелен лишь удостоила его мимолетным взглядом и больше в его сторону не смотрела. Тогда зазывала подозвал босса. Джо прекрасно помнил, как колотилось его сердце, когда он проталкивался сквозь толпу к этой женщине; точно он опасался, что при его приближении она растает в воздухе.
      (Я сразу понял, что она не шлюха, - сказал мне Джо.
      - Каким образом?
      - Видел ли ты в Сан-Вердо хоть одну шлюху в белом десятидолларовом платьице и сандалиях, и - без макияжа?
      Я признал, что не видел.)
      Джо Апполони подошел к Хелен и спросил:
      - Чем могу вам помочь, мисс?
      Она смерила его взглядом.
      - Это... ваше заведение? - Слова она выговаривала медленно, отвлеченно. Разговаривая с Джо, она обводила взглядом игральную залу и посетителей.
      - Нет, не совсем. Я лишь один из владельцев. Меня зовут Джо Апполони.
      Для Джо Апполони такое поведение было сродни подвигу - ведь было уже за полночь, а перед ним стояла женщина в сандалиях, дешевом платье и даже без макияжа. Насчет женщин у Джо был пунктик; он их классифицировал. Иерархия у него соблюдалась такая: его мать, святая женщина, помещалась на небесах; рядом с ней, будучи примерным сыном, он разместил ещё матерей нескольких ближайших друзей; затем - замужних женщин, всю жизнь соблюдавших верность мужу; потом шли "дамочки" - как замужние, так и нет, но, безусловно, не профессионалки. Все остальные относились к девкам и телкам. Среди девок на первое место он ставил шлюшек или потаскушек. Шлюшкой, в его понимании, могла быть и нормальная девчонка, и старлетка и даже замужняя женщина - лишь бы была охоча до секса и не стеснялась под любым предлогом просить денег. Ступенькой ниже располагались сучки, сявки и проблядушки, а на самом дне - курвы. Строгих границ, как видим, Джо Апполони не проводил, но различать женщин умел. Однако вот Хелен он классифицировать не мог. Когда же Хелен Пиласки, рассмотрев пеструю толпу, перевела взгляд на него, Джо, будучи натурой более чувствительной, чем Джонни Кейпхарт, покрылся холодным потом. Он вдруг ощутил себя жучком, наколотым на булавку.
      ( - Но это ощущение сразу прошло, - пояснил он. - Рядом с ней вообще все менялось каждую минуту. Я ведь уже говорил тебе про её лицо. Впрочем, ты ведь и сам видел. В одно мгновение рядом с тобой стоит самая прекрасная женщина на Земле, а в следующее - тупое, абсолютно не запоминающееся существо с пустым взором. Но вот, посмотрев на меня как на насекомое, она вдруг улыбнулась и заявила, что её зовут Хелен Пиласки. Ты ведь знаешь, каковы у меня требования к допуску женщин в казино. Никаких шортов, пляжных халатиков и легких платьиц - для этого рядом есть бассейн, терраса и лоджия. В казино у меня правила строгие. Женщина здесь должна выглядеть настоящей леди. Что же могло со мной случиться, коль скоро я пригласил эту куколку войти, да ещё и лично сопроводил её по всем залам, объясняя, как играть за тем или иным столом. Как будто она была Первой леди. Ты у нас парень башковитый - объясни мне.
      - Нет, Джо, объясни мне сам.
      - Ха, а ещё говорят - у тебя ума палата. Нет, дружок, ничего я тебе не объясню. Ты попросил меня выложить тебе начистоту все, что я знаю об этой женщине. Вот я и выкладываю.
      - На что ты намекаешь? Что ты в неё втюрился, что ли? Любовь с первого взгляда?
      - Не будь козлом. Я заправляю казино. Мне влюбляться не дозволено. Я рассказал тебе, как мы познакомились - вот и все.)
      Возле столов, за которыми играли в кости, они с Хелен приостановились. Теперь они уже были центром всеобщего внимания. Глаза всех присутствующих неотрывно следили за Джо Апполони и Хелен Пиласки. Двое игроков приблизились и попросили, чтобы их представили. Джо их представил. Хелен спокойно взирала на них холодными синевато-серыми глазами. Одним из этих игроков был губернатор штата.
      - Губернатор? - переспросила Хелен. - Так вы - глава этого штата?
      - Да, моя дорогая, - прогромыхал губернатор. Особым умом он не отличался, но зато питал слабость к женщинам. - И я рад приветствовать вас в нашем славном обществе.
      Хелен удостоила его удивленно-презрительным взглядом, потом вдруг резко отвернулась, как будто губернатора здесь и не было. Со стороны послышались смешки, и растерянному губернатору пришлось спешно ретироваться. Мне стало ясно, что на губернаторскую амнистию, в случае осуждения Хелен, рассчитывать теперь определенно не приходилось. Джо, пытаясь хоть как-то исправить содеянное, помчался за губернатором, лопоча что-то на ходу. Когда он вернулся, Хелен стояла за столом для игры в кости.
      - Господи, - накинулся он на нее. - Ведь это был сам губернатор штата!
      Пропустив эту реплику мимо ушей, Хелен спросила:
      - Это ведь - очень простая вероятностная игра, да?
      - Губернатор...
      - Какое мне дело до вашего губернатора?
      - А до костей вам дело есть?
      - Меня интересует теория вероятности. Разве вы сами не находите, что это очень занятно?
      - Надеюсь, вы мне не хотите сказать, что вы - подсадная утка?
      - Утка?
      - Ну да.
      - А, понимаю. Нет. Не совсем.
      - Откуда тогда вы знаете, что это - вероятностная игра? - спросил Джо. Ему следовало быть рядом с губернатором, вымаливая у него прощение, а не болтать про вероятность при игре в кости. Но он ничего не мог с собой поделать.
      - Это ведь детская забава, да? Четверку можно выбросить тремя способами, а семерку - шестью, значит шансы составляют два к одному. А этот человек только что поставил три к одному. Пятерку вы набираете четырьмя комбинациями, а семерку - шестью.
      - Значит, каковы шансы? - изумленно спросил Джо.
      - Три к двум на пятерку, шесть к пяти на шестерку и шесть к пяти на восьмерку. Шансы в последнем случае одинаковы, но трое из четверых игроков ставят на шестерку и восьмерку по-разному. Почему?
      - Плохо, когда люди жадны и умны. Эти же - жадны и глупы. А каковы шансы выиграть на девятку?
      - Четыре способа против шести на семерку. Три к двум.
      - Да, вас хорошо натаскали, - пробормотал Джо. - Весьма.
      * * *
      К нам присоединился Истукан Бергер. Его соломенные волосы были разделены пробором посередине, а пастельно-голубые акульи глазки уставились на меня без малейшей теплоты. Бронзовый загар превосходно смотрелся на фоне безукоризненно белого вечернего пиджака. Истукан держал нос по ветру и всегда одевался по последней моде. Костюмы он заказывал в нью-йоркском "Бруксе", а подгонял их ему лучший местный портной.
      - Эта далласская стерва, - процедил он, обращаясь к Джо, - только что выписала чек на сорок тысяч зеленых. Эта сука весь вечер строит мне глазки и шлет записки. Словом, мне придется отработать наши сорок тысяч.
      - Ах, как я тебе сочувствую, - ухмыльнулся Джо Апполони.
      - Чек-то у неё хоть надежный?
      - Да хватит тебе скулить. Старуха заработала право поразвлечься. Разумеется, чек у неё надежный. По-твоему, её муж согласится сгноить её в нашей тюрьме? Он попечитель баптистской церкви и к тому же состоит в совете директоров университета.
      - Не понимай я фас, - прогундосил Истукан с сильным немецким акцентом.
      - Если бы фрицы нас понимай, ф мире не было бы фойн, - передразнил его Джо. - Вы - максималисты. Хотите стать американцами, не прилагая ни малейших усилий.
      Истукан кивнул. Потом вдруг спросил, обращаясь ко мне:
      - Ты собираешься вызволить эту стерву, Блейк.
      Джо Апполони пристально посмотрел на меня.
      - Не представляю - как, - сказал я.
      - Смотри - не слишком усердствуй, - недобро сощурился Истукан.
      * * *
      Пройдя со мной в свой кабинет, Джо предложил выпить чего-нибудь сладенького. Я не отказался. Наполнив две рюмки ликером, он закинул ноги на стол и, задумчиво глядя на меня, принялся потягивать золотистую жидкость.
      - Что ты о ней думаешь, Блейк? - спросил он наконец. - Скажи, ты умный.
      - О ком? О далласской стерве?
      - К свиньям собачьим далласскую стерву! Я говорю про Хелен Пиласки.
      - А почему ты считаешь меня умным, Джо?
      - Как-никак, ты все-таки закончил колледж, получил юридическое образование. А меня вышибли из шестого класса...
      - Мы про женщину говорим.
      - Знаешь, в ту же самую ночь - или утро - я привел её в свои апартаменты. В четыре утра. Ты, знаешь, Блейк, я про женщин не сплетничаю. Мне такое не по нутру. Я тебе про неё рассказываю только в надежде, что ты найдешь, за что зацепиться.
      - Так ты все-таки хочешь, чтобы я её вызволил?
      - Да.
      - Каким образом?
      - Каким образом? Заладил тут. Черт побери, Блейк, если бы ты только знал, что это за женщина! Я привел её к себе в четыре утра. Я вывел её в патио и угостил сандвичем с ростбифом. Снаружи было прохладно, а воздух казался нежнее шелка. Тебе знакомо это ощущение - перед рассветом?
      Я кивнул.
      - Я попросил её рассказать о себе, и она сказала, что приехала из Чикаго. И все. Самое же поразительное было в том, что про меня она ровным счетом ничего не спрашивала. Но она все знала! Представляешь, Блейк? Она знала меня как облупленного!
      - Продолжай.
      - Хорошо. Я думал только об одном - я хотел, чтобы она всегда была рядом! В жизни ещё ни одна женщина так на меня не действовала. Да, она ещё сказала, что не замужем. Словом, я предложил ей поработать у меня зазывалой за две сотни зеленых в неделю. Плюс - куплю классные тряпки.
      - Двести долларов - фантастическое жалованье для зазывалы.
      - Да, но платил-то я ей сам, из своего собственного кармана. Я и Каттлеру с Бергером это объяснил. Какая разница? Куда мне девать такую уйму денег, Блейк? Моя святая мамаша - мир её праху - корячилась по пятнадцать часов в день, стряпая, моя, да ещё и убирая по ночам - чтобы её сынок превратился в игрального туза. На кой черт мне столько денег? На женщин? Это не по мне. Выпивка у меня за счет фирмы. В день я выкуриваю пять-шесть сигар. На друзей? Нет их у меня. Да и желаний-то никаких не было - пока я не встретил Хелен Пиласки.
      - Она согласилась на эту работу?
      - Да, ты сам знаешь. Проработала два месяца.
      - Коль скоро мы играем начистоту, Джо, - сказал я, - ты с ней спал? Она была твоей девушкой?
      - Ну и вопросик, Блейк!
      - Я вовсе не развлекаюсь, Джо. Я пытаюсь кое-что понять.
      - А я пытаюсь понять, как тебе ответить. Нет, она не была моей девушкой. Нет. Когда я ей был нужен, я становился её собакой, её рабом кем хочешь. Не знаю, как это объяснить. По-моему, мужчина ей вообще не был нужен, но меня она порой хотела.
      - Хочешь, я пойду с тобой? - спросила она в ту ночь. Сам бы он предлагать ей это не решился. Не то, чтобы Джо было страшно; однако позднее он вполне понимал, почему Истукан боится её. Но тогда он сказал, что да, мол, хочет.
      И они отправились в его апартаменты. По дороге не обменялись ни единым словом. Хелен сразу прошла в его спальню, задумчиво посмотрела на огромную кровать, скинула сандалии и - стянула платье. Под ним не было ничего. Как была, голая, прошагала к огромному, в полный рост, зеркалу и посмотрелась.
      Затем вынула заколки и волосы рассыпались золотым каскадом по плечам.
      - Тебе нравятся мои волосы, - просто сказала она.
      И распростерлась на постели.
      Глава шестая
      Было довольно поздно. Клэр нацепила наглазники, я же лежал без сна, наблюдая, как бледно-серые пальцы рассвета царапаются в жалюзи. Клэр лежала напряженная и неподвижная, как бревно. Наконец это настолько мне надоело, что я не выдержал и взорвался.
      - Хорошо, ты меня ненавидишь. Теперь можешь спать.
      - Я не могу спать.
      - Ты слишком много пьешь. Некоторые люди, напившись, засыпают. Тебя же спиртное бодрит.
      - Иди к черту, - сказала Клэр.
      - Очень мило с твоей стороны.
      - Ты мне осточертел, - призналась Клэр. - С тех пор, как ты связался с этой дрянью, тебя не узнать. Ты просто озверел.
      - Я вовсе с ней не связался. Мне поручили её защищать.
      - Ах, какой подвиг! Может, наградить тебя за отвагу?
      - Слушай, не приставай ко мне. Поспи лучше.
      - Боже, как мне с тобой трудно, - прошептала Клэр. - То же мне, Перри Мейсон выискался. Ты же дальше собственного носа не видишь. Все в городе знают про эту сучонку - третьеразрядную шлюху...
      - Замолчи, Клэр. Враждебность из тебя так и прет.
      - И убийцу. Судья Ноутон...
      - Господи, Клэр, неужели ты будешь оплакивать судью Ноутона? Пожалуйста - рви на себе одежды и посыпай волосы пеплом. К твоему сведению, ничего у меня с Хелен Пиласки нет. Я должен защищать её на суде и согласился взяться за её дело лишь по настоянию Чарли Андерсона и Джо Апполони. Как, по-твоему, мне себя вести?
      - Брось это дело! Выйди из игры. Пусть она сдохнет. Есть ведь, кроме тебя, и другие адвокаты. - Клэр сорвала наглазники и уселась лицом ко мне. - Умоляю тебя, Блейк, сделай это ради меня.
      - Почему? - захотелось мне знать. - Почему?
      В ответ Клэр только затрясла головой и расплакалась. Я закрыл глаза. Пора и мне было поспать. Мне предстоял сложный день.
      * * *
      Я мерил шагами комнату для свиданий, нетерпеливо дожидаясь появления Хелен; когда же её привели, мои досаду и раздражение вмиг как рукой сняло. Хелен выглядела такой свеженькой и прелестной, что от одной мысли о том, что её неминуемо ждет смерть через повешение, у меня в душе заскребли кошки.
      Я должно быть, переменился в лице, потому что Хелен спросила:
      - У вас все в порядке, Блейк?
      - Наверно.
      В её голосе послышались участливые, даже заботливые нотки.
      - Не волнуйтесь из-за меня, Блейк.
      - Легко сказать, - фыркнул я. - У меня нет ни защиты, ни даже мало-мальски надежной точки опоры - ровным счетом ничего, что я мог бы противопоставить обвинению, а она говорит, чтобы я не волновался. Неужели тебе не страшно?
      - Нет.
      - Тебе безразлично, что тебя ждет смерть?
      - Ну... пожалуй, да.
      - Чушь собачья! Кто-то вбил тебе в голову, что тебя спасут от петли. Так вот, заверяю тебя...
      Мои слова умерли у меня на губах. Я уселся за стол, а Хелен села напротив, внимательно глядя на меня.
      - Что вы хотели сказать, Блейк?
      - Тебе не отвертеться, - беспомощно выдавил я. - Если ты только не одумаешься и не начнешь говорить. Дай мне хоть что-нибудь. Любую зацепку. Господи, как мне не хватает хоть какой-то зацепки.
      - Блейк, мне это безразлично.
      - Но мне не безразлично! - заорал я. - Неужели тебе это не понятно?
      Надзирательница просунула голову в дверь.
      - Что-нибудь случилось, мистер Эддиман? Вы так кричали.
      - Нет, нет. У нас все в порядке.
      - Я буду снаружи, мистер Эддиман.
      - Я знаю, спасибо. Если понадобится, я вас позову.
      Хелен встала.
      - Поговорим в другой раз, Блейк. Когда вы не будете так нервничать.
      Я молча поднялся, проводив её до двери, но в последнюю секунду спохватился.
      - Хелен?
      - Что, Блейк? - спокойно спросила она, поворачиваясь ко мне лицом.
      - Бергер сказал, что ты говорила с ним по-немецки... и очень хорошо.
      Она вскинула брови.
      - Какой Бергер?
      - Новоорлеанский головорез из "Пустынного рая".
      - Ах, да. Разумеется. Да, я что-то ему сказала.
      - Откуда ты знаешь немецкий, Хелен?
      - От дедушки. Он ведь у меня был немец.
      Она подошла к надзирательнице, и они зашагали прочь по коридору.
      * * *
      Мэри Пиласки, мать Хелен, выглядела усталой, растрепанной и неряшливой. У неё были жиденькие седые волосы и унылые голубые глаза, утопавшие в морщинках. Кожа на шее висела складками, а ноги были сплошь испещрены варикозными венами. Я бы ей дал сколько угодно лет - от пятидесяти до шестидесяти пяти. Она была из тех женщин, что к пожилому возрасту бесследно утрачивают все, чем гордились в юности. В Чикаго она служила домработницей и хозяева отпустили её на два дня. Самолетом она никогда прежде не летала.
      Первым делом, едва я её встретил, Мэри Пиласки пожаловалась:
      - Ноги у меня, знаете ли, болят. Да и в самолете я едва не умерла от страха.
      Я спросил, не хочет ли она перекусить или выпить кофе. Она согласилась, присовокупив, что не отказалась бы пропустить стаканчик. Я отвел её в бар.
      - Что вам заказать, миссис Пиласки? - спросил я, когда мы уселись за столик.
      - А вы часто летаете самолетами? - полюбопытствовала она.
      - Да.
      - Ох, и натерпелась же я, - пожаловалась она. - По-моему, Господь не зря противился тому, чтобы люди летали. Я ведь женщина набожная. Не судите обо мне по моей дочери. Мне, пожалуйста, виски с имбирной шипучкой. Только виски двойное, хорошо? Я вообще-то не пью, но очень что-то разнервничалась из-за полета.
      - Двойное виски с имбирным лимонадом, - сказал я официанту. - И бурбон со льдом.
      Она опорожнила свой стакан в два глотка, пояснив, что страшно хочет пить. Я заказал вторую порцию.
      - Вы очень добры, мистер Индимен...
      - Эддиман.
      - Да, я так и хотела сказать. А за мою обратную дорогу вы тоже заплатите?
      Я кивнул.
      - Сколько вам лет, мистер Иддимен?
      - Эддиман, - машинально поправил я. И ответил: - Тридцать семь.
      - Извините, что я спрашиваю, но я гораздо старше. В том смысле, что имею право спросить...
      - Да, разумеется, - отмахнулся я. - Можете задавать мне любые вопросы.
      - Знаете, мистер Идни.. Энди... Моей дочери следовало бы выйти замуж за вас. Может, тогда в её жизни все вышло бы иначе. Но вы уже женаты. Я это вижу.
      - Да, я женат.
      - Так я и знала. Самые лучшие, они почему-то всегда женаты.
      Допив вторую двойную порцию виски, которое мгновенно возымело на неё свое действие, миссис Пиласки расслабилась. в конце концов, не так уж часто ей выпадало сидеть в баре аэропорта города Сан-Вердо с молодым человеком, который платил за её выпивку.
      - Знаете, мистер Аддиван, - заговорила она, доверительно наклоняясь ко мне, - я бы с удовольствием заглянула в одно из этих знаменитых казино. Я, правда, никогда в азартные игры не играла, но вот посмотреть бы хотелось... Что там у них внутри. Вы не думайте, я ни о чем не прошу. Деньги у меня есть. - Она раскрыла сумочку и извлекла из неё ветхий бумажник. - Вот, здесь пятьдесят девять долларов. Я не нищенка. А, знаете, бывают ведь люди, которым ничего не стоит за один вечер просадить в казино двадцать, а то и тридцать баксов!
      Я кивнул и перешел к делу.
      - А меня, миссис Пиласки, больше всего волнует судьба вашей дочери. Вы знаете, что ей грозит?
      - Ее посадят в тюрьму?
      - Она уже в тюрьме. Ее хотят отправить на эшафот.
      - Что? - У неё отвисла челюсть.
      - Ей грозит смертная казнь, - пояснил я. - Через повешение.
      - Нет.. - миссис Пиласки криво усмехнулась, обнажив ряд неровных желтых зубов с зияющими между ними дырами. - Так только в кино бывает.
      - И в нашем штате. Вам известно, миссис Пиласки, что ваша дочь застрелила человека?
      - Я не желаю иметь с ней ничего общего! - вскричала вдруг её мать. Она проститутка!
      - Нельзя так говорить. Вы нужны вашей дочери.
      - А не кажется ли вам, что мне стоит выпить еще?
      - Может быть, после ужина?
      - Одну порцию.
      Я заказал ей виски.
      - Как, говорите, вас зовут-то? - вдруг спросила она.
      - Эддиман.
      - Ваше здоровье, мистер Эддиман.
      - Ваша дочь хорошо успевала в школе? - спросил я.
      - А?
      - В школе. Она хорошо училась?
      - Кто?
      - Ваша дочь, - терпеливо повторил я.
      - А почему, по-вашему, её оттуда выгнали, сучку эту?
      - Я имею в виду её успеваемость, - сказал я. - Оценки по разным предметам.
      - Она была безнадежна, - сказала миссис Пиласки. - Тупа, как пробка.
      - Может быть, все-таки не совсем тупа? - пытался настаивать я.
      - Сучонка бесстыжая... Послушайте, что я вам скажу, мистер Иддивен. Я это не каждому говорю, я - женщина гордая. Сейчас гордых людей мало, а я вот как раз такой человек. Но вы... вы ведь вроде врача, да?
      - Ну, не совсем...
      - В том смысле, что от вас дальше это никуда не пойдет.
      - Да, можете мне доверять, - заявил я.
      - Так вот, я не хочу, чтобы моя дочь, какой бы она ни была, оказалась на электрическом стуле. Зла я ей не желаю, нет, сэр. Но что еще? Ей было всего двенадцать, когда она позволяла парням щупать себя во всех местах за десять центов. И сама их щупала. Эх и драла же я ее! Кровища так и хлестала! Я ей говорила: прекрати, ты вырастешь дешевой блядью. И - вот видите, так и случилось! Она и стала дешевой блядью! Что делать-то?
      - Расскажите про её отца.
      - Мерзавец! Он бросил меня двадцать лет назад. Думаете, легко было растить её в одиночку? Нет, сэр. Жизнь - сложная штука, мистер Айзерман...
      Она залпом осушила очередную рюмку и, громко икнув, спросила, не закажу ли я ей пива.
      - От этой имбирной шипучки у меня жажда разыгрывается. А жажду лучше всего утолять хорошим светлым пивом, мистер Зандиберг...
      Я заказал официанту стакан пива и спросил миссис Пиласки про книги.
      - Она, должно быть, много читала? Брала в библиотеке книги...
      - Читала, как же. Одни комиксы. Журналы ещё музыкальные листала. Много читала, ха! Говорят же вам - одни комиксы. Чего от неё было ещё ожидать.
      - А ваш отец был немец? Или, может быть - отец вашего мужа?
      - Что?
      Я повторил вопрос.
      - Слушайте, дорогуша, отца своего мужа я никогда в глаза не видела. Может, у него вообще отца не было. А мой папаша был украинец, который всю жизнь покорячился на сталелитейном заводе и отдал Богу душу ещё до того, как Хелен появилась на свет.
      - Но ведь она говорит по-немецки?
      - Она-то? Гы-ы! Я лучше говорю по-китайски, чем она по-немецки. Вы что, издеваетесь надо мной? Ни хрена она по-немецки не знает. Во, врунья!
      Я встал.
      - Я хочу, чтобы вы с ней встретились, миссис Пиласки, - твердо сказал я.
      - Встречусь, - вздохнула она. - В конце концов, мать я ей или нет?
      * * *
      Я позвонил Джо Апполони и рассказал ему про Мэри Пиласки. Он взмолился, чтобы я не приводил её к нему. Он сказал, что с радостью даст ей на расходы пятьсот долларов, лишь бы только я сводил её в "Последний шанс" или в "Бриллиант".
      - Да, она, конечно, старая развалюха, - сказал я, - но ведь все-таки она - мать. Где твои сыновние чувства? Что она скажет, если узнает, что Джо Апполони наплевать на мать Хелен Пиласки?
      - Не мучай меня, Блейк. Любая мать достойна уважения.
      - Разумеется.
      - Ее наверняка окружат уважением - в тех домах, что я тебе назвал.
      - Послушай, - сказал я. - Она алкоголичка, это верно. Но она нуждается в защите. Господи, есть у тебя сердце или нет? А ещё говоришь, что любишь её дочь.
      - Ладно, пес с тобой, - вздохнул Джо Апполони. - Приводи её сюда.
      Вот так случилось, что я привез её в "Пустынный рай". Джо, оглядев её снизу вверх, недоверчиво покачал головой.
      - Ты уверен, что она - мать Хелен? - спросил он.
      - Библия порой ставит под сомнение факт отцовства, - сказал я, материнству же никто ещё вызова не бросал.
      - Ладно, не фига кичиться передо мной своим высшим образованием.
      - Это её мать.
      У матери уже давно пересохло во рту и она осведомилась, нельзя ли промочить горло. Ноги у неё болели, поэтому она уселась за стойку бара в казино. Выпила три порции виски с имбирным лимонадом, а потом попросила пива, так как во рту стало сладко. Джо вручил ей фишек на пятьсот долларов и она отправилась играть в кости, но почти сразу же поцапалась с крупье. Тогда мы отвели её за стол для игры в "блэк-джек", где Мэри Пиласки и спустила все, до последнего цента. Она выпила ещё несколько порций виски и отрубилась. Джо пришлось устраивать её на ночь в одной из своих комнат.
      - Вот, значит, какая у неё мать, - сказал он.
      - Да, - кивнул я.
      - Просто не верится.
      - Мне тоже, но она и впрямь её мать.
      * * *
      Я позволил Мэри Пиласки вволю выспаться и заехал за ней после полудня. Заказал ей обед, который она благодарно уплела. Выглядела она довольно помято, вся тряслась, глаза налились кровью.
      - Мне здесь не нравится, - пожаловалась она. - Я домой хочу.
      - Разве с вами дурно обращались?
      - Нет, все было хорошо, но просто мне здесь как-то не по себе. Все смотрят. Может, я не очень хорошо одета, но ведь я гордая. Мне не нравится, когда на меня пялятся, как на кошачьи объедки.
      - Прошу прощения, - извинился я. - Я надеялся, что вам здесь будет уютно.
      - А мне обязательно встречаться с Хелен?
      - Прошу вас.
      - Что ей от меня толку? Да и мне что от этого будет? Только вспомню, как любила её когда-то, когда она была крошкой. А потом вдруг все пошло наперекосяк. Вот у вас, мистер Индимен, есть все: молодость, работа, богатство, положение. А у меня что? Ни черта у меня нет.
      Не в силах слушать этот вздор, я поспешно расплатился, усадил её в свою машину и повез в тюрьму. По дороге меня стала бить нервная дрожь, а вот миссис Пиласки, напротив, сумела взять себя в руки, осознав, что встречи с дочерью избежать уже не удастся.
      Сидя в комнате для свиданий, мы дожидались, пока надзирательница приведет Хелен. Когда Хелен вошла, мы с её матерью поднялись ей навстречу. Хелен смотрела на нас холодно и с некоторым вызовом.
      Я переводил взгляд с неё на её мать, тщетно пытаясь следить за двумя женщинами сразу. Они не делали ни шага по направлению друг к дружке; просто стояли и смотрели.
      Мне показалось, что лицо миссис Пиласки прояснилось. Посмотрев на меня, она кинула взгляд на свою дочь, потом снова повернулась ко мне.
      - Это не моя дочь, - сказала она.
      Мое сердце екнуло.
      - Вы ошибаетесь, - сказал я.
      - В своей плоти и крови, мистер Зайденберг? Держите карман шире. Вы бы узнали свою мать? Вот я узнала бы свою дочь. Нет, молодой человек, я не ошибаюсь.
      - Посмотрите на нее! - рявкнул я. - Перед вами - Хелен Пиласки!
      - Возможно, вы и правы, но это не моя Хелен Пиласки. Я же не говорила, что моя Хелен - святая, но она никогда не пошла бы на убийство. Нет, сэр. Нет. Да, эта девушка похожа на мою дочь, но она не моя дочь.
      - Это твоя мать, Хелен? - спросил я.
      - Вы же слышали, что она сказала.
      - Она - твоя мать? - завопил я. - Да или нет?
      - Господи, Блейк, не будьте же таким занудой. Чего вы добиваетесь?
      - Ладно, - сказал я надзирательнице. - Хватит. Отведите её в камеру.
      Хелен увели, а я остался наедине с миссис Пиласки, которая выглядела очень довольной и буквально пыжилась от гордости.
      - Так я и знала. Мое материнское сердце чуяло, что Хелен - моя Хелен не способна на убийство.
      - Но эта женщина и в самом деле похожа на вашу дочь, миссис Пиласки?
      - Да, но это ничего не значит. Допустим, она похожа - и что из этого? Что это доказывает? Сотни женщин похожи на мою Хелен. Да моя Хелен скорее умерла бы, чем соорудила такую прическу, как эта лахудра. Моя Хелен и говорит иначе, и голос у неё другой, у моей Хелен. Да, сэр.
      Я повез миссис Пиласки к Чарли Андерсону. О встрече мы с ним заранее не договаривались, поэтому нам пришлось проторчать в его приемной добрых сорок минут, после чего я заставил миссис Пиласки в его присутствии повторить то, что она сказала мне.
      - Когда родилась ваша дочь, миссис Пиласки? - спросил он, глядя на копию анкеты Хелен, которую вытащил из ящика своего стола.
      - Шестнадцатого сентября 1940 года.
      - Где?
      - В Чикаго, в больнице Святого креста.
      - Есть ли у неё какие-нибудь особые приметы? Родинка, например?
      - Да, на спине такая штуковина - в виде полумесяца...
      Чарли Андерсон посмотрел на меня и задумчиво спросил:
      - Ты купил миссис Пиласки обратный билет?
      Я кивнул.
      - Вот и прекрасно. Рад был с вами познакомиться, миссис Пиласки, сказал он, учтиво улыбаясь, как истый политик. - Мистер Эддиман отвезет вас в аэропорт.
      Проводив миссис Пиласки, я вернулся к себе в контору. Поездка к Чарли Андерсону ничего не изменила. Я знал, что он скажет; знал я также и то, что встал на тропу саморазрушения - медленного, но неотвратимого, если у меня не хватит силы духа сойти с нее.
      То, что влюбился я ни в кого-то, а в Хелен Пиласки, меня тревожило, но изменить хоть что-либо я был уже не в состоянии.
      Глава седьмая
      Сидя за туалетным столиком, Клэр разглядывала меня в зеркало. Я терпеть не могу, когда она это делает, и Клэр это отлично знает, ведь у меня возникает чувство раздвоения личности, такое ощущение, будто меня рассекли на две части, ни одна из которых точно не знает - что происходит с другой. Я знал, что в эту минуту Клэр разговаривает сама с собой, репетируя слова, с которыми вот-вот обратится ко мне. Я прошел в ванную, разделся там, вернулся в спальню и уже ложился в постель, когда Клэр наконец собралась с духом.
      - Если бы ты только знал, как ты смешон, - начала она.
      - Прекрати! - оборвал я. Все, что последует за этими словами, я уже знал наизусть. - У меня нет ни малейшего желания это обсуждать.
      - Разумеется! - В следующую секунду её голос смягчился и в нем зазвучали молящие нотки. - Неужели ты не понимаешь, что у меня хватило бы мозгов понять, как ты... если бы ты просто, как и следовало от тебя ожидать, связался с нормальной женщиной?
      - Что значит - нормальной? - не выдержал я.
      - Блейк, ты сам отлично знаешь. Тебе тридцать семь лет. Половину своей жизни ты женат на мне. У тебя есть право взбрыкнуть, посмотреть на сторону. Неужто я слепая и не вижу, сколько хорошеньких женщин шныряют по Сан-Вердо? Здесь ошиваются толпы красоток, по сравнению с которыми я выгляжу дурнушкой. Я прекрасно понимаю, что и ноги у меня тонкие, и грудь слишком мала, да и веснушки по всему телу рассеяны. Что, по-твоему, я в зеркало никогда не смотрюсь? Поэтому я не стала бы тебя винить...
      - Замолчи! - поморщился я. - Нечего мне объяснять, за что ты стала или не стала бы меня обвинять. И не занимайся кишкоедством. Я тоже тебя знаю и видел тебя голой не раз и не два. Ты красивая и умная женщина...
      - Но не такая красивая и умная, как она.
      - Кто?
      - Все тебе надо разжевывать. Эта... Хелен Пиласки!
      - Господи, Клэр, ну что ты несешь? Женщина сидит в тюрьме, в ожидании суда за убийство. За убийство - понимаешь? Неужели ты не можешь вбить это в свою... башку?
      - Ты хотел сказать - в тупую башку? Скажи уж, не бойся.
      - Не кричи - детей разбудишь.
      - Ну и черт с ними!
      - Успокойся, Клэр, - взмолился я. - Возьми себя в руки.
      Несколько раз сглотнув, она медленно, с расстановкой произнесла:
      - Я ведь не одна это знаю, Блейк. Весь город только это и смакует: как Блейк Эддиман влюбился в дешевую потаскуху, развлекающуюся убийствами.
      - Не говори так!
      - Ага, проняло, - торжествующе улыбнулась Клэр, упиваясь своим достижением. - Не по нутру тебе, когда её называют дешевой потаскухой. Может, назвать её тогда - дорогой потаскухой? Как-никак, сам Джо Апполони её обхаживал. А потом - Фрэнк Каттлер. Она соблазнила его в бассейне и отымела прямо там, в раздевалке...
      - Это ложь!
      - Да, разумеется. Бессовестная ложь. Только, кроме тебя, все об этом знают.
      - А тебе кто сказал?
      - Сам Фрэнк и сказал. Время джентльменов и отважных рыцарей, защищающих дамскую честь, прошло, мой дорогой. Если, конечно, вообще было когда-нибудь. Похоже, теперь вы одерживаете победы лишь для того, чтобы похвастать о них другим женщинам. Да, это так?
      - Мне не нравится, что ты говоришь!
      - Разумеется. Я твоя жена, Блейк. Мне-то хвастать нечем. Но ты посмотри на себя. Помнишь, как старый Бриско, аризонский миллионер, скончался от сердечного приступа? Он ведь тоже тогда влюбился в эту проститутку... Спроси кого хочешь, если не веришь.
      Вот именно тогда мне и пришло в голову, что я больше не способен жить с Клэр, что нашему браку, да и в какой-то мере нам самим - настал конец.
      * * *
      Когда Хелен вошла в комнату для свиданий, я встал; я всегда вставал при её появлении. И, опять же как всегда, надзирательница поинтересовалась, не стоит ли ей остаться при нашем разговоре.
      - Нет, спасибо, - отказался я. - Я позову вас, если понадобится.
      - Она - образцовая узница, мистер Эддиман, - сказала Красотка. - И замечательная женщина.
      Она оставила нас вдвоем, и Хелен приблизилась ко мне. Она не шла, а словно парила. Свободно, легко, раскрепощенно. Лицо её светилось здоровым румянцем, словно она и не сидела взаперти в тюремной келье. Зачесанные назад волосы матово сияли. Я, должно быть, выглядел не столь бодрым и здоровым, потому что Хелен, смерив меня несколько встревоженным взглядом, спросила, спал ли я ночью.
      - Нет, в последнее время я почти лишился сна, - брякнул я, взволнованный этим мимолетным проявлением сочувствия. Ведь прежде она в лучшем случае встречала меня с холодным безразличием.
      - Зачем вы ввязались в эту историю, Блейк?
      - Я не хочу это обсуждать.
      - А теперь вам кажется, что вы меня любите.
      - Я этого не говорил.
      - Да... но это бросается в глаза. Вы изголодались по любви.
      - Я не хочу это обсуждать, Хелен, - сказал я. - Но, если вы мне и вправду хоть чуточку небезразличны, то я тем более обязан вам помочь. Допустим, что будучи закоренелым эгоистом, я думаю только о себе. Тогда с вашей смертью мир для меня перестанет существовать.
      - Блейк... О, бедный Блейк.
      - Не смей меня жалеть, черт возьми! - взорвался я. - Себя лучше пожалей. Но что мне делать? Что мне говорить в суде? Чем больше я брыкаюсь, тем быстрее иду ко дну. Я поговорил с Джо Апполони..
      - Занятная личность, - кивнула Хелен.
      - Это все, что ты можешь сказать?
      - А что мне говорить, Блейк?
      - Откройся мне! - вскричал я. - Хоть что-то расскажи. Должен же я знать, на чем стою - на зыбучих песках или в трясине? Дай мне хоть какую-то зацепку!
      - Какую, Блейк? - спокойно спросила она.
      - Взять, к примеру, твою мать. Ведь за этой жалкой и тщедушной оболочкой таятся горести и беды всего человечества...
      - Откуда вы это знаете, Блейк?
      - Что именно?
      - Что в ней таятся горести и беды всего человечества? Ведь даже участь её бедной и заброшенной дочки была этой женщине безразлична.
      - И поэтому ты от неё отказалась?
      - Блейк, выражайтесь корректнее. Я от неё вовсе не отказывалась. Вы спросили, её ли дочь перед ней стоит. Она это отрицала.
      - Но она - твоя мать?
      - Нет.
      - Нет - и все, - вздохнул я. - Только у тебя такие же отпечатки пальцев и такое же родимое пятно, как у её дочери. Но она - не твоя мать. Теперь тебе понятно, почему у меня крыша поехала? Ведь только полный безумец способен не спать ночами, думая о тебе. Вместо того, чтобы твердо сказать себе: да, это не простая проститутка, это шлюха высшего класса, которая подбирает миллионеров и вертит ими, как ей заблагорассудится.
      - Скверные слова, Блейк, - произнесла она, без особого, впрочем, гнева или упрека. - В сердце каждого мужчины есть уголок, которым он втайне ненавидит женщин. Какие же вы все лицемеры! Рассуждаете о добре и зле, правых и виноватых, хотя ровным счетом ничего не понимаете.
      - Кто ты? - гневно спросил я.
      - Хелен Пиласки.
      - Это ложь! Ты же сама это только что отрицала.
      Она пожала плечами.
      - Не знаю, как ещё вам ответить, Блейк.
      - Ты была знакома с Лемом Бриско, миллионером из Аризоны?
      - Разумеется.
      - Разумеется, - передразнил я. - Хелен, ну почему ты не хочешь рассказать мне о себе? Зачем играть в эти идиотские шарады?
      - А почему вы считаете, что я должна вам о чем-либо рассказывать, Блейк?
      - Потому что в противном случае я не смогу тебя защитить. Ты появилась в Сан-Вердо, как гром среди ясного неба. Вскружила голову куче мужчин, использовала их, а потом вышвыривала прочь, как ненужный хлам. Не считая судьи Ноутона, которого ты убила. Для разнообразия.
      - Да, Блейк. Вы несколько драматизируете, но в основном правы.
      - Зачем ты приехала в Сан-Вердо?
      - Я не могу ответить на этот вопрос, Блейк. Что здесь, что где-либо ещё - все закончилось бы тем же. Я ведь уже много где побывала.
      - Где?
      - Это не имеет значения, Блейк.
      - Ты объяснишь мне, почему убила судью?
      - Я не могу.
      - Не хочешь, значит.
      - Нет-нет, Блейк. Дело не в этом. Просто я мыслю иначе, чем вы. Допустим, я сказала бы, что убила судью Ноутона, потому что он меня раздражал. Или досаждал мне. Это, должно быть, моя вина, но я не в состоянии это объяснить.
      - Я прошу лишь об одном - назови хоть какую-то причину. Дай мне мотив.
      - Вот именно это я и не могу сделать, Блейк.
      - Господи, что я должен думать?
      - Вы сами себя мучаете, Блейк, - твердо сказала она. - Я ведь не просила, чтобы меня защищали. Я убила его, находясь в здравом уме, и не прошу о снисхождении. Это ведь вы настаиваете на защите. Вы не можете меня защитить... как, впрочем, и любить.
      - Что ты хочешь этим сказать? - медленно спросил я.
      - То, что любовь между нами невозможна.
      - Откуда ты знаешь?
      - Знаю, - вздохнула она.
      Некоторое время я молчал, а Хелен смотрела на меня. Выражение её лица, как и всегда, непрерывно менялось, но мне показалось, что я заметил в нем участие. Впрочем, я мог и ошибиться.
      - Можно ведь и побег устроить, - вполголоса произнес я. - Я понимаю, что это звучит как романтические бредни, порождение голливудских сказок, но мне кажется, что я бы смог его организовать. Я несколько ночей ломал голову. Я могу оглушить надзирательницу. Пистолет у меня со мной - мне выдали разрешение. Снаружи дежурит всего один охранник. Я бы о нем позаботился. Через восемь минут мы бы были уже в вертолетном порту. Там организованы челночные рейсы в Лос-Анджелес. Я знаком с одним пилотом. За десять тысяч долларов он высадит нас в Мексике, а там - ищи ветра в поле. Он объяснит, что я вынудил его лететь под дулом пистолета. Из Мексики мы переберемся в Бразилию. Эта страна беглых преступников не выдает. Деньги я наскребу. А, оказавшись в Бразилии, мы начнем новую жизнь. Я ещё достаточно молод, чтобы устроиться на работу. Если не захочешь остаться со мной - что ж, довольствуюсь тем, что ты осталась в живых. Больше мне ничего не нужно.
      Долгое время она молчала, поедая меня глазами. Потом кивнула.
      - Да, Блейк, я вижу, что вы на это способны.
      - Способен.
      - Вы сможете все бросить. Все, ради чего вы трудились и жили, о чем мечтали и к чему стремились, пока не увидели меня. Свою жену и детей, дом, карьеру, репутацию. Вы готовы от всего отказаться, чтобы вызволить из тюрьмы проститутку. Но почему?
      - Потому что я люблю тебя.
      - Но ведь я не люблю вас, Блейк.
      - Я этого и не прошу, я хочу только помочь тебе.
      - Но подумайте обо всем, что вы уничтожите. Что это за любовь, Блейк? Болезнь? Сумасбродство?
      - Разве ты сама не знаешь?
      - Не знаю. Чем дальше, тем меньше я понимаю. Это ведь просто слово. Любовь, любовь, любовь - все только этим и бредят. Что это такое? Старый Бриско готов был подарить мне миллион долларов. Миллион - только за то, что я легла бы в одну постель с его жалким немощным телом. А все потому, что он любил меня. Как любил меня и Джо Апполони, и Фрэнк Каттлер, и этот мерзопакостный Истукан Бергер. А теперь ещё вы, со своей мальчишеской затеей выкрасть меня из тюрьмы. Неужели у вас нет чувства меры? Ответственности. Уважения к своей жизни. Разве я вас об этом просила?
      - Значит, ты не согласна? - спросил я.
      - Нет, конечно.
      Я был готов заплакать. Какое-то время я молча сидел, стиснув зубы и обхватив голову руками. Потом сказал:
      - Ладно, постараюсь сделать все, что могу. Опираясь на пустоту.
      Глава восьмая
      В конце концов, когда дело стало приближаться к суду, Чарли Андерсон решил вдруг отказаться от того, чтобы самому возглавить обвинение, и препоручил вести этот процесс тридцатидвухлетнему Оскару Сандлеру, своему хваткому и пронырливому помощнику. Сандлер четко знал, куда ветер дует. Если на Чарли Андерсона я хоть как-то надеялся, втайне рассчитывая, что он не станет закручивать гайки, то на Сандлера никакой надежды не было. Чарли мог позволить себе проиграть процесс, не уронив своих позиций, тогда как Сандлер был слишком честолюбив, чтобы рисковать своей карьерой. Тем более, что не было в Сан-Вердо женщины, которая не считала бы Хелен Пиласки своим личным врагом и не мечтала увидеть её на эшафоте. Что касается мужчин, то они в большинстве своем испытывали страх и замешательство - эта женщина была слишком необычна и непредсказуема, она выбивала у них почву из-под ног, лишала привычной уверенности и спокойствия. В глубине души любой мужчина знал, почему погиб судья Александр Ноутон. Негодяй он был и мерзавец, вот и получил по заслугам. Точную причину никто не знал, однако никто не сомневался, что причина у Хелен Пиласки имелась и - наверняка очень весомая.
      Поэтому ещё никто за неё и не заступался. Ведь список негодяев и мерзавцев не исчерпывался одним Александром Ноутоном.
      У Чарли Андерсона хоть хватило приличия позвонить мне и предупредить, что за дело берется Оскар Сандлер.
      - Значит, вам нужна её кровь, - констатировал я.
      - Что это за разговоры, Блейк? Кровь. Порой мне кажется, что это дело оказалось тебе не по зубам. Что ты сломаешь себе шею. Клэр была права.
      - Причем тут Клэр?
      - Она ко мне приходила. Просила, чтобы я освободил тебя от защиты.
      - Она совсем обнаглела! - буркнул я.
      - Да брось ты. Я её прекрасно понимаю. Как-никак, она твоя жена и мать твоих детей. Ей есть за что биться. И как ты ухитрился втюриться в эту девку? Теперь я уже больше не представляю, как тебе удастся спасти её от петли. Если у тебя и был шанс, то сейчас ты уже провалил дело.
      - Каким образом? Почему?
      - Потому что ты только усугубляешь её положение, Блейк. Люди ведь болтают. Не мне тебе объяснять, что такое злые языки. А сейчас поговаривают, что ты хочешь наехать на судью Ноутона. Смотри - не пришлось бы потом на себя пенять.
      - Ноутон мертв.
      - Разумеется, но люди говорят, что ты собираешься выпотрошить его наизнанку.
      - А что мне остается делать?
      - Пораскинь мозгами, Блейк. Наш город кишит людьми, которые были соратниками Ноутона.
      * * *
      Я подал заявку об изменении для Хелен меры пресечения, но получил отказ. Потом встретился с Оскаром Сандлером, но тот и слышать не захотел ни о какой сделке.
      - Это не в моей власти, Эддиман, - сказал он. - Вы хотите добиться вынесения вердикта непредумышленного убийства? Что ж, пытайтесь, я бессилен вам помочь. Что я ещё могу для вас сделать?
      Я-то знал, что он может для меня сделать, и он это сделал, едва мы оказались в суде. Он воспользовался случаем, чтобы наконец обратить на себя внимание. Процесс освещался невиданным количеством репортеров. Двумя ведущими телекомпаниями. Вся Америка следила за ним, затаив дыхание. Пуританская публика жаждала крови.
      В день начала процесса просторный зал заседаний суда был заполнен до отказа. Процесс ожидался скоротечным, поэтому до конца заседания зала никто не покидал. Клэр не пришла, а вот Джо Апполони пожаловал. Как, впрочем, и многие другие воротилы.
      Суд присяжных мы избрали быстро. Тех, кто изначально возражал против повешения женщины, отвергали сразу, но таких оказалось на удивление мало. Ложа присяжных очень скоро заполнилась людьми, для которых послать женщину на виселицу не казалось чем-то из ряда вон выходящим. Хелен, пока выбирали присяжных, сидела с отсутствующим видом. Лишь пару раз на её лице промелькнуло чуть удивленное выражение.
      Еще её немного позабавило выступление одной кандидатки, которая отчеканила в ответ на вопрос судьи: "Нет, сэр, я не против повешения. Петля палача и шестизарядный кольт - вот что сделало наш дикий Запад приличным местом для жилья, поэтому я считаю, что, вздернув кого следует, мы вершим благородное дело, как и наши предки".
      В своей вступительной речи Сандлер был строг, но справедлив. Он тщательно следил за тем, чтобы придерживаться фактов. Нет, крови он не жаждал, тем более - крови молодой женщины, - но ведь мы живем в обществе правосудия и справедливости. За стеной. По одну сторону от которой царит закон, а по другую - бушуют джунгли.
      Сандлер носил очки. Впрочем, нет, он их не носил, а лишь умело ими манипулировал. Чтобы подчеркнуть свою объективность, он приподнимал их в воздух; желая придать себе умный вид, водружал на нос; размахивал ими как клинком, когда, словно ангел отмщения, призывал к торжеству правосудия. Я бы ничуть не удивился, узнав, что он практиковался перед зеркалом. Что же касается меня самого, то я лишний раз убедился, сколь мало смыслю в ведении уголовных процессов.
      - Если вы против применения высшей меры наказания, - разглагольствовал Сандлер, пылко потрясая очками перед носами присяжных, - значит вам здесь не место. Если же вы свято убеждены, как завещал нам Господь, что убийце не место среди нас, то вас не остановит тот факт, что Хелен Пиласки - женщина. Закон нашего штата не делает различий между мужчиной и женщиной, если мужчина и женщина - преступники. По нашим законам, любая личность, совершившая жестокое и преднамеренное убийство, должна быть приговорена к высшей мере наказания. То есть - к смерти через повешение. Вы должны взвесить все обстоятельства дела и принять решение, я же намереваюсь доказать, что подзащитная, Хелен Пиласки, намеренно и жестоко убила судью Александра Ноутона, мир его праху.
      Это была гениальная находка. О мертвых и так не принято злословить, а никто из присяжных не только не был лично знаком с Ноутоном, но и никогда не видел его воочию. Сандлер же прекрасно понимал, на чем я могу строить свою защиту. Если это можно было назвать защитой.
      - Ах, мерзавец! - зашептала Милли Джефферс, мой секретарь на процессе. Толстая, неряшливая и уже в летах, она была полностью на моей стороне; возможно, единственная во всем зале. - Уж он-то знал этого паразита как облупленного. Постыдился бы.
      - Ничего не поделаешь, Милли, - вздохнул я. - Мы с ним находимся по разные стороны баррикады. У него своя работа, у меня - своя.
      Я взглянул на Хелен, которая разглядывала Сандлера с видимым интересом. Вдруг она повернулась ко мне и легонько прикоснулась к моему локтю; в глазах я увидел нескрываемое сочувствие. Ко мне, конечно.
      - Плохо дело, да, Блейк?
      Я кивнул, встал и поплелся к ложе присяжных. Судья Стайм Харрингтон посмотрел на меня с неодобрением. Законы нашего штата не устанавливают возрастных пределов для выхода на пенсию, а судья Харрингтон был возраста весьма и весьма почтенного. Если верить справочнику, то ему было семьдесят четыре года. Выглядел он недружелюбным, желчным и мстительным. Я слышал, что он обожает навешивать обвиняемым длиннющие сроки, и моментально заметил, что адвокатов, тем более молодых, он не выносит на дух, относя их, должно быть, к поборникам дьявола. Впрочем, ходили слухи, что Сандлера он тоже недолюбливал, считая его выскочкой. Он также был достаточно честен и никого не боялся, что делало его моей единственной, хотя и призрачной надеждой. Прежде чем я начал свою речь, он сказал мне:
      - Надеюсь, мистер Эддиман, что вы ограничитесь кратким изложением намерений. У вас ещё будет достаточно времени, чтобы взывать к присяжным.
      - Я буду краток, ваша честь, - сказал я и обратился к присяжным. - Я намереваюсь доказать, что моя подзащитная невиновна в преступлении, которое ей инкриминируют. Я собираюсь также доказать, что совершенное ею деяние вовсе не было преднамеренным, а вы, если сочтете мои доводы достаточно убедительными, признаете её невиновной.
      Судье это понравилось, а вот Милли, пригнувшись ко мне, прошептала:
      - Как, черт побери, ты собираешься это доказывать, Блейк?
      * * *
      Оскар Сандлер был, конечно, умен, но на мой взгляд с этим делом со стороны прокурора справился бы кто угодно, даже бродячая кошка. Сандлер пригласил всего троих свидетелей. Первым был уже знакомый нам Джонни Кейпхарт, а вторым - также знакомый доктор Сет Хоумер. Третьим свидетелем выступала Рут Ноутон, вдова убитого судьи.
      Джонни Кейпхарт повторил примерно то же, что говорил мне в здании полицейского управления.
      - Вы утверждаете, что мисс Пиласки сама позвонила вам? - спросил Сандлер.
      - Да, сэр, - торжественно ответил Джонни. - Я в это время находился в отдушке. Звонок перевели туда.
      - В отдушке? - недоуменно переспросил Сандлер.
      - В комнате отдыха, - пояснил Джонни. - Там можно посидеть и расслабиться перед дежурством или после него, кофейку попить или водички.
      - Понимаю. Значит, вы находились в этой комнате, когда позвонила мисс Пиласки. Она была взволнована?
      Я попытался возразить, но старик Харрингтон отвел мой протест.
      - Нет, сэр. Она была спокойна.
      Я снова внес возражение и на этот раз судья поддержал меня, велев Джонни Кейпхарту отвечать на вопрос только "да" или "нет", не высказывая собственных суждений.
      - Что именно она вам сказала? - спросил Сандлер. - Попытайтесь воспроизвести дословно.
      Джонни вытащил свои записи и зачитал вслух:
      - Она - мисс Пиласки - сказала мне следующее - цитирую: "Я нахожусь в доме судьи Ноутона. Он мертв. Я его застрелила. Это не было несчастным случаем. Я намеренно убила его. Боюсь, что его жена находится в шоке. Привезите врача. Я буду ждать вас. Я дождусь вас здесь." Вот что она сказала.
      - И что вы сделали?
      - Как раз в этот миг вошел мой напарник, Фрэнк Донован, и сказал, что наша машина готова. Я сказал, что произошло убийство, и мы с ним бросились к машине. Я только сказал ещё по дороге, чтобы следом выслали врача, доктора Хоумера...
      - Уточните, пожалуйста, каково полное имя и звание доктора Хоумера.
      - Да, сэр. Доктор Сет Хоумер, полицейский врач управления полиции города Сан-Вердо.
      - Благодарю вас. Значит, вы попросили, чтобы доктор Хоумер приехал в дом судьи Ноутона?
      - Да, сэр.
      - Что вы делали потом?
      - Мы отправились к дому судьи Ноутона на нашей патрульной машине. Парадная дверь была открыта и мы вошли в дом. Справа от прихожей находится столовая, а слева - гостиная. Мы сразу прошли в гостиную, потому что, едва войдя, я увидел через полуоткрытую дверь софу, на которой лежала миссис Ноутон...
      - Вы сразу поняли, что это миссис Ноутон?
      - Нет, сэр, не сразу. Я увидел лежащую женщину, и мы прошли в гостиную. Слева от двери стоял небольшой стол, - он сверился со своими записями, - карточный столик, сделанный во французском колониальном стиле. За этим столом сидела подзащитная, мисс Хелен Пиласки. Перед ней, на столе лежал револьвер. Лицо и руки мисс Пиласки были расцарапаны. Мой напарник, Фрэнк Донован, подумал, что миссис... что женщина, которая лежала на софе, мертва, но мисс Пиласки сказала, что у неё просто обморок и что она сама мисс Пиласки - перенесла её на софу. Я тогда спросил мисс Пиласки, где тело, и она показала на кабинет. Я оставил Фрэнка Донована в гостиной, велев ему перезвонить в управление и поставить шефа Комински в известность о случившемся, а сам прошел в кабинет.
      - Где расположен кабинет?
      - Он находится прямо за гостиной, сэр. Дверь, ведущая в него, была приоткрыта, я толкнул её и вошел. Тело судьи лежало на спине, рубашка была в крови. Грудь была пробита пулей. Я склонился над ним и попытался нащупать пульс, но тело уже похолодело и начало коченеть. Он был мертв.
      - Его убила пуля?
      - Да, сэр.
      - И что вы делали потом?
      - Я спросил мисс Пиласки, не вызваны ли многочисленные царапины на её лице и руках схваткой с судьей Ноутоном, но она ответила, что нет - её поцарапала миссис Ноутон. Фрэнк Донован спросил её, не хочет ли она сделать какое-либо заявление, но мисс Пиласки ответила, что заявлять ей нечего все, дескать, и так ясно. Она призналась, что убила судью Ноутона. Сказала, что застрелила его из револьвера, который лежит на карточном столе.
      - Чей это револьвер, мистер Кейпхарт?
      - По словам мисс Пиласки, револьвер принадлежал покойному судье.
      - Какой системы был револьвер?
      - О, это была допотопная штуковина.
      - В каком смысле? Вы хотите сказать, что револьвер был антикварный?
      - Да, сэр, именно так. Судья Ноутон коллекционировал револьверы первых покорителей Запада. Он содержал их в идеальном порядке.
      - Откуда вы знаете?
      - В прошлом году, на ежегодном благотворительном вечере в честь полиции, он продемонстрировал стрельбу из них. Он замечательно стрелял.
      - Понимаю. И какой именно из его револьверов лежал на карточном столе?
      Сверившись с записями, Джонни Кейпхарт ответил:
      - Кольт "ньюхаус" с обрезанным стволом, выпущенный между 1885 и 1890 годом. Калибр 0,38.
      - Вы проверили, что из него был произведен выстрел?
      - Да, сэр. Одного патрона недоставало.
      - Как вы его осмотрели?
      - Я приподнял его за ствол, насадив на карандаш, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Понюхал и убедился, что он сильно пахнет сгоревшим порохом. В барабане оставались ещё пять патронов.
      - А на рубашке судьи, вокруг пулевого отверстия, были пороховые отметины?
      - Да, сэр. Выстрел был произведен с очень близкого расстояния. Практически в упор.
      Сандлер повернулся к судье Харрингтону и произнес:
      - Ваша честь, я могу пригласить сюда капитана Джонсона, специалиста по баллистике, который проводил экспертизу этого револьвера, или же мы можем попросить, чтобы офицер Кейпхарт сам зачитал нам его официальное заключение.
      - Вы не возражаете, мистер Эддиман? - обратился ко мне судья.
      - Нет, ваша честь.
      - Хорошо. Тогда - зачитывайте, мистер Сандлер.
      Сандлер показал мне подписанное Джонсоном заключение, но я только кивнул и не стал его изучать - я уже видел эту бумагу. Сандлер передал заключение Кейпхарту.
      - Вы знаете, что это такое?
      - Да, сэр, я видел эту бумагу.
      - Взгляните ещё разок, чтобы освежить память.
      - Хорошо, сэр. - Джонни Кейпхарт послушно пробежал глазами заключение. - Это подписанный капитаном Джонсоном рапорт по оружию, послужившему причиной смерти судьи Ноутона.
      - По тому кольту, что вы видели?
      - Да, сэр.
      - Что вы можете сказать нам про капитана Джонсона?
      - Это - главный специалист нашего штата по баллистике. К нему обращаются всякий раз, когда нужно определить, из какого оружия выпущена пуля. Раз в год он читает у нас лекции по баллистической экспертизе.
      - Верно ли, что любой пистолет или револьвер оставляет на пуле характерные и уникальные отличительные следы после выстрела?
      - Да, сэр.
      - После того, как врач извлек пулю из тела судьи Ноутона, её отдали капитану Джонсону?
      - Да, сэр.
      - И капитан Джонсон сличил пулю с револьвером?
      - Да, сэр.
      - И какое заключение он сделал?
      - Он пришел к выводу, что пуля, сразившая судью Ноутона, была выпущена из револьвера, который лежал на столе в гостиной.
      - А что случилось в тот день потом, офицер, после того, как вы осмотрели оружие?
      - Я попытался допросить мисс Пиласки, но она отказалась отвечать. Потом приехали шеф Комински с доктором Хоумером. Доктор начал оказывать помощь миссис Ноутон, а шеф Комински расспросил меня о том, что случилось. Я рассказал. Потом он стал задавать вопросы мисс Пиласки, но она отказалась отвечать.
      - Она хранила молчание?
      - Да, сэр. Потом он...
      - Кто?
      - Шеф Комински. Он сказал, чтобы я отвез мисс Пиласки в управление и оформил арест по подозрению в убийстве. Это просто принятый прием, чтобы отказать в освобождении под залог. Так я и сделал.
      Сандлер повернулся ко мне и любезно произнес:
      - Можете его расспрашивать, мистер Эддиман.
      А Милли Джефферс прошептала:
      - Бедненький, неужели кто-то ожидает, что ты достанешь из шляпы кролика?
      Хелен бросила на меня странный взгляд. Кроликов ни в шляпе ни в рукаве у меня не было; у меня не было вообще ничего.
      Я прошагал к Джонни Кейпхарту, славному американскому пареньку, который стал полицейским.
      - Офицер Кейпхарт, - сказал я, - вы замечательно описали нам дом судьи Ноутона. Поздравляю, у вас прекрасная память. Однако у меня сложилось впечатление, что вы хорошо знаете этот дом. Вам приходилось бывать в нем прежде?
      - Прежде, сэр?
      - До того, как мисс Пиласки вызвала вас туда, позвонив по телефону.
      - А, понял. Да, сэр.
      - И когда это было?
      - Примерно за полгода до убийства.
      - Я бы хотел, чтобы этот ответ из протокола вычеркнули, - сказал я Харрингтону. - В юридическом смысле, убийство - это умышленное лишение жизни другого человека. Пока мы ещё не установили, что в резиденции судьи Ноутона произошло убийство.
      - Хорошо, - кивнул Харрингтон и обратился к Джонни: - Воздержитесь пока давать определение гибели судьи Ноутона. Говорите просто как о смерти.
      - Да, ваша честь.
      Я повторил свой вопрос.
      - Я был там примерно за полгода до смерти судьи Ноутона, сэр.
      - Ваше посещение носило профессиональный характер - вы выполняли свой долг?
      - Да, сэр.
      Я пристально следил за Сандлером. Нюх у помощника прокурора был прекрасный, и он мигом смекнул, чего я добиваюсь. Он даже открыл было рот, чтобы заявить протест, но в последний миг сдержался. Любопытство пересилило; тем более, что он отлично знал, что успеет внести протест и после того, как удовлетворит любопытство.
      - Расскажите нам, какие именно обстоятельства привели вас туда впервые.
      Сандлер тут же возразил, а судья Харрингтон прищурился и спросил:
      - Вы намерены как-то связать это с уже представленными показаниями? Я не понимаю, какое отношение к делу может иметь нечто, случившееся полгода назад. Вы сможете установить связь? В любом случае, это не вполне корректный перекрестный допрос.
      - Я попытаюсь установить связь.
      - Вы ведь можете вызвать этого полицейского как собственного свидетеля, мистер Эддиман.
      - Я возражаю! - снова выкрикнул Сандлер. - Это просто попытка половить рыбку в мутной воде!
      - Прошу вас, подойдите оба ко мне, - пригласил судья Харрингтон. - И ещё прошу вас, мистер Сандлер, воздержаться от громких выкриков. Я, конечно, чуть-чуть постарше вас, но на слух пока не жалуюсь.
      В зале послышались смешки. Пригнувшись к нам, судья спросил:
      - В чем дело, господа?
      Сандлер хорошо подготовился к этому процессу.
      - Я предпочел бы обсудить этот вопрос в кулуарах, ваша честь.
      - Вы считаете это необходимым?
      - Да, сэр.
      - А вы, Эддиман?
      - Пожалуй, да, - согласился я.
      Судья объявил о том, что суд берет перерыв до двух часов дня.
      * * *
      - Итак, в чем дело, Сандлер? - строго спросил он, когда мы удалились в кулуары.
      - Если позволите, ваша честь, я сразу перейду к сути.
      - Позволяю. Я слишком стар, чтобы играть в кошки-мышки.
      - Хорошо, - кивнул Сандлер. - Дело в том, что полгода назад судья Ноутон оказался замешанным в скверную историю. Судя по всему, он был сексуальным садистом...
      - Кем?
      - Садистом - сексуальным извращенцем, который испытывал оргазм лишь тогда, когда мучил женщин.
      - Какое, черт побери, это имеет отношение к нашему делу?
      - Вот именно! - фыркнул Сандлер. - Просто Джонни Кейпхарт случайно проезжал мимо дома судьи Ноутона, когда услышал крики. Войдя, он увидел, как судья избивает голую женщину. Это была Салли Магвайр, зазывала из "Последнего шанса", а временами, возможно - женщина по вызову. Кейпхарт оттащил судью от Салли. Она была жестоко избита, вся в синяках, с покусанными грудями. Позже оказалось, что у неё сломаны три ребра. Дело тогда удалось замять. Обвинения никто не выдвинул, а женщине щедро заплатили.
      - А почему его не арестовали?
      - Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос, сэр. Если же вы будете настаивать, то вам придется обратиться к моему боссу.
      - Коль скоро вы так разоткровенничались, - сказал я, - расскажите уж судье Харрингтону и про хлыст.
      - Хорошо, - согласился Сандлер. - Три года назад, ваша честь, судья Ноутон повез одну девушку в свой горный коттедж. Однажды рано утром местные егеря, привлеченные ужасными криками, наткнулись на эту девушку, которая брела по снегу, закутавшись в окровавленную простыню, наброшенную прямо на голую кожу. Все её тело было сплошь покрыто кровоточащими рубцами. Девушка рассказала, что её избивали плеткой со свинцовыми наконечниками. Егеря по кровавым следам добрались до коттеджа судьи Ноутона. Сам он уже уехал, но окровавленный хлыст они нашли в мусорном ящике.
      - Неужели его и тогда не арестовали?
      - Нет, ваша честь. Девушка была проституткой. Говорят, судья Ноутон уплатил ей десять тысяч долларов. Он также взял с неё подписку о том, что она добровольно соглашается на истязания.
      Некоторое время Харрингтон молча сидел, потягивая горячее молоко и задумчиво глядя на нас из-под кустистых бровей. Наконец он покачал головой и сказал:
      - Ноутон мертв. История, конечно, весьма красноречивая, но мы должны о ней забыть. Говорят, что вы хороший адвокат, Эддиман. Закон вам известен. Вы не можете предать эту историю огласке. Прошлые грехи покойного не имеют отношения к мотивации его убийцы. Вы это понимаете. Если только вы, допрашивая собственную подзащитную, не докажете, что именно этим мотивом она руководствовалась, стреляя в судью. Вы согласны?
      - Да, ваша честь.
      - Что же касается этого полицейского, то я не позволю ему отвечать на вопросы, связанные с сексуальными извращениями судьи Ноутона. Это вовсе не означает, что я принимаю чью-то сторону. Возможно, вы готовы представить суду хоть сотню свидетелей, которые могли бы убедить присяжных, что судья был последним подонком, и мисс Пиласки следует наградить за то, что она избавила мир от такого зверя. Возможно, его грешки их просто позабавили бы - не мне судить. Однако в моем суде судить Ноутона вы не будете. Я приму только те показания, что непосредственно связаны с гибелью судьи. Вам правила известны, мистер Эддиман. Не думаю, что должен вас поучать.
      - Ваша честь - женщине грозит смертный приговор. Неужели мотивация её поступка не может быть использована для защиты?
      - Показания, поясняющие мотивацию, я приму. Но сперва вы должны представить мотив. Вы не имеете права выстраивать защиту, поливая грязью покойного. Иначе получится, что любой гражданин имеет право безнаказанно убивать людей, так или иначе запятнавших себя.
      На том наше совещание и завершилось.
      * * *
      Когда судебное заседание возобновилось, Сандлер пригласил следующим свидетелем доктора Сета Хоумера. Маленького улыбчивого толстячка. Казалось, он ничего не принимает всерьез и в любую секунду готов разразиться смехом. Его круглая физиономия утопала в смешливых морщинках. На носу у него красовались очки в металлической оправе, которые то и дело норовили свалиться. В ответ на вопрос Сандлера, что случилось с миссис Ноутон, он, передернув плечами, ответил:
      - Упала в обморок, бедняжка. Женщины в этом смысле устроены счастливее мужчин. Чуть что не так, брык - и в обморок. Должно быть, природа их так охраняет.
      - Попробуйте прямо отвечать на поставленный вопрос, доктор, - сварливо заметил судья Харрингтон. - Зал суда - не место для философствования.
      - Хорошо, ваша честь. Как изволите.
      - Какую помощь вы ей оказали?
      - Подсунул под нос нюхательную соль, а потом дал капельку бренди. Ничего особенного с ней не случилось.
      - А потом?
      - Меня позвали...
      - Кто именно?
      - Шеф Комински позвал меня в соседнюю комнату - в библиотеку. Там лежало тело.
      - Чье тело?
      - Судьи Александра Ноутона.
      - Каково было его состояние?
      - Самое что ни на есть покойное, - ухмыльнулся доктор Хоумер, обводя глазами зал. - Мертвее некуда.
      - Вы обследовали тело?
      - Там - только поверхностно. Убедился, что признаки жизни отсутствуют, определил время смерти. Нужно уметь это делать, ведь во всех детективных книжонках полицейские врачи только это и делают.
      - Доктор Хоумер... - назидательно начал судья Харрингтон.
      - Молчу, молчу, - с шутовским поклоном пообещал толстячок.
      - И когда, по-вашему, убили судью?
      - Примерно за час до моего приезда.
      - Что послужило причиной смерти?
      - Массивное внутреннее кровотечение, вызванное произведенным с близкого расстояния выстрелом. Свинцовая пуля калибра 0,38 пробила его левый желудочек, прошла через легкое и повредила позвоночник. Это я уже установил в результате вскрытия, которое провел собственноручно.
      - Вы удалили пулю?
      - Да, сэр, удалил.
      - Это она?
      Сандлер вручил ему пулю, к которой был привязан ярлычок. Доктор Хоумер осмотрел её, ухмыльнулся и утвердительно кивнул. Пулю приобщили к делу.
      - Что вы с ней сделали после того, как извлекли из тела, доктор?
      - Отдал на баллистическую экспертизу.
      - Благодарю вас, доктор. У меня - все. - Сандлер повернулся ко мне. Желаете допросить свидетеля, мистер Эддиман?
      - У меня всего несколько вопросов...
      Хелен проводила меня внимательным взглядом. Подойдя вплотную к доктору Хоумеру, я сказал:
      - У меня создалось впечатление, доктор, что вы не слишком огорчились, узнав в убитом Александра Ноутона. Это так?
      - Рыдать я не стал, - ухмыльнулся он. Сандлер тут же вскочил с протестом, горько стеная, что я задал свидетелю наводящий вопрос, и вообще сбиваю суд с пути истинного.
      - Вы не правы, мистер Эддиман, - сказал судья. - Я снимаю вопрос и ответ и призываю присяжных не обращать на это внимания. У вас ещё вопросы, мистер Эддиман?
      - Нет, ваша честь.
      * * *
      Третьим свидетелем со стороны обвинения была Рут Ноутон. На этом вызов свидетелей прекратили. Я прекрасно помнил Рут, когда она ещё была замужем за Ноутоном. Так вот - сейчас она выглядела лет на десять моложе. Прежде на неё никто и внимания бы не обратил - так, невзрачная серая мышка. Теперь же, несмотря на свои сорок шесть лет, перед собравшимися в зале суда предстала вполне привлекательная женщина с прекрасной фигурой. Впрочем, тому во многом способствовали её одежда и прическа. Судья Ноутон считался очень богатым человеком - должно быть, потому что ни цента не тратил на жену. Теперь же, получив доступ к деньгам - не к наследству, вопрос о котором ещё решался, а к страховой премии, - Рут Ноутон первым делом помчалась в Лос-Анджелес наверстывать упущенное.
      Оскар Сандлер, конечно, предпочел бы увидеть перед собой заплаканную вдову в черных одеждах, но миссис Ноутон определенно не собиралась горевать об усопшем. На ней был изящный голубой костюм, синие туфельки из кожи аллигатора, и прическа на полсотни долларов. Осознав, что судья Ноутон мертв, вдова начала вовсю вкушать прелести жизни.
      Она представилась суду, заявила, что состояла замужем за Александром Ноутоном двадцать четыре года и добавила, что от покойного мужа у неё осталась семнадцатилетняя дочка Рода, в настоящее время обучающаяся в швейцарской школе.
      - Я понимаю, как вам больно вспоминать эту трагедию, миссис Ноутон, с пафосом произнес Сандлер. - Поэтому вы сразу же скажите, если захотите присесть или даже полежать - мы тут же объявим перерыв.
      - Я чувствую себя вполне нормально, - сухо сказала миссис Ноутон.
      - Очень хорошо. Скажите нам, миссис Ноутон, где вы были утром одиннадцатого октября?
      - Это было воскресенье. С утра я отправилась в церковь.
      - Вы были одна или с супругом?
      - Одна. Порой судья сопровождал меня, но в то утро он предпочел остаться дома.
      - В котором часу вы ушли из церкви?
      - Около одиннадцати. Точно не помню. Я села в машину и поехала домой. Нет, я ещё перекинулась парой слов с пастором Кайлом. Томасом Кайлом. Он всегда умел меня утешить. Добрейшая душа.
      - Не сомневаюсь. Значит, из церкви вы поехали домой? Никуда не заезжая.
      - Да.
      - Вы можете рассказать нам, что увидели по возвращении домой?
      - Приближаясь к дому, я увидела, что подъездную аллею перегораживает другая машина.
      - Вы знаете, кому принадлежала эта машина?
      - Да - мисс Пиласки.
      Я заметил, что она упомянула мисс Пиласки без тени гнева или мстительности - весьма необычно для вдовы, перед глазами которой предстала убийца мужа. Она вполне могла бы ответить: "этой стерве", "этой дряни", "вон той женщине" или, на худой конец, просто - "вон - этой", и все бы её поняли и простили. Тем не менее из всех вариантов вдова Ноутона предпочла "мисс Пиласки".
      - Какой марки была её машина?
      - Шикарный "корвет", тысяч за шесть. - Вот теперь в её голосе зазвучали горькие нотки. - Мне бы не знать. Ведь мой муж купил ей этот автомобиль.
      Я внес протест, и судья Харрингтон поддержал меня. Теперь миссис Ноутон уже определенно вышла из себя, но огорчило её воспоминание о выброшенных на ветер деньгах.
      - И что вы сделали потом, миссис Ноутон? - спросил Сандлер. Вид у него был безмятежный. Еще бы - этот процесс со стороны обвинения с легкостью выиграл бы даже носорог. Или слизень. Кто угодно.
      - Я прошла в дом.
      - Через парадную дверь?
      - Да, разумеется. Мы держим двоих слуг, но воскресным утром они посещают церковь. Я прошагала прямо в гостиную и увидела эту женщину.
      - Кого именно? - уточнил Сандлер.
      - Мисс Пиласки. Подзащитную.
      - Где именно она сидела?
      - В гостиной. На краю большого дивана.
      - А судья Ноутон тоже был в гостиной?
      - Нет, он находился у себя в кабинете.
      - А что делала мисс Пиласки?
      - Она просматривала воскресный выпуск "Нью-Йорк Таймс". Нам присылают его каждое утро. Точнее - присылали.
      - Что сделала мисс Пиласки, когда вы вошли?
      - Она подняла голову и посмотрела на меня...
      - Расскажите нам все подробно, миссис Ноутон. Можете не торопиться.
      - Ну, она на меня посмотрела. Я молчала... я просто не знала, что сказать...
      - Простите меня, миссис Ноутон, - прервал её Сандлер. - я хочу кое-что уточнить. Вы уже тогда знали, кто такая мисс Пиласки?
      - Да.
      - Значит, вам уже приходилось видеть её прежде?
      - Да - я была сыта ею по горло. Недели за три до этого мой муж впервые привел её домой. Потом он приводил её снова и снова - ему было наплевать на то, что я дома, что я могу... - её голос предательски задрожал.
      Чуть помолчав, Сандлер спросил:
      - Что было потом? Расскажите, что случилось в то воскресное утро.
      Сандлер находился в затруднительном положении. Миссис Ноутон была уже на грани того, чтобы выложить всю правду о своем муженьке.
      - Я спросила её, где мой муж. Она ответила, что он в кабинете. Потом я продолжала стоять и смотреть на нее, а она встала и прошла в кабинет, оставив дверь открытой. Я медленно приблизилась и услышала, как мой муж что-то сказал ей. Потом он подошел к двери. И тогда она что-то ответила...
      - Одну минутку, миссис Ноутон. - Вы не помните, что именно она сказала?
      - Нет, я не очень хорошо расслышала, но когда он обернулся, то я увидела, что она стоит и целится в него из пистолета. Он закричал: "Эй, не вздумай!". И тогда она выстрелила, а мой муж покачнулся и упал ничком. Потом она вышла из кабинета, прошагала мимо меня и положила пистолет на карточный столик. И вот тогда я, потеряв голову, набросилась на неё и, кажется, поцарапала. Больше я ничего не помню, потому что потеряла сознание.
      - Спасибо, - произнес Сандлер. - Большое спасибо, миссис Ноутон. Я понимаю, как вам тяжело.
      Повернувшись ко мне, он великодушно изрек:
      - Можете задавать вопросы, мистер Эддиман.
      Однако судья Харрингтон посмотрел на часы и решил, что времени для перекрестного допроса уже нет. И перенес заседание на следующее утро.
      * * *
      Я заехал в "Пустынный рай" и поговорил с Джо Апполони. Он угостил меня крепким коктейлем и пригласил посидеть на уютной террасе с колоннами и увитыми мексиканским плющом арками, примыкающей к его апартаментам. В воздухе благоухало жасмином, а шум казино сюда почти не доносился.
      Я никогда прежде у него не был, и Джо поинтересовался, нравится ли мне его "берложка". Я чистосердечно признался, что очень.
      - Неплохо для второразрядного мафиози, да? Эх, дьявольщина. Чем больше узнаешь про красоту, тем меньше удовольствия из неё извлекаешь. Потом тебе уже хочется иметь рядом настоящую женщину, а не дешевую потаскуху. Потом книжку почитать и ума поднабраться. А зачем? Чтобы понять, в каком дерьме плаваешь? Ты разбираешься в этих играх, Блейк, или ещё в коротких штанишках ходишь?
      - И то и другое.
      - Оно и видно. Видишь ли, Блейк, лет двадцать назад синдикат воротил нос от проституции. Впрочем, наши крестные отцы и сейчас держались бы от неё подальше, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что многие крупные воротилы приезжают в Сан-Вердо не только поиграть, но и порезвиться на свободе. В противном случае, они считают, что зря потратили время. Ну вот, значит, наши парни решили навести в этом деле порядок: очистить город от дешевых шлюх и организовать классные бордели. И что же? Оказалось, что всей проституцией в городе заправляет не кто иной как судья Ноутон. Наши ребята с ним встретились и уговорились: проститутки им, а судье - героин. Тоже - приличные бабки. Тем более, что в Вашингтоне его поддерживали. Впрочем, какое это теперь имеет значение? - Джо устало махнул рукой. - Ну что, Блейк, досталось тебе сегодня?
      - Да, - признал я.
      - Что будет дальше?
      - Повесят её - вот что. Защиты у меня нет. Все, в том числе присяжные, понимают, что только теперь, оставшись вдовой, Рут Ноутон впервые вздохнула полной грудью. Но, увы, убийства этим не оправдаешь. Да и нет у нас в юриспруденции такого понятия как оправданное убийство. В противном случае, страна бы быстро опустела. Как бы то ни было, моя единственная надежда состоит в том, чтобы убедить присяжных, что Алекс Ноутон был отъявленным мерзавцем. Но даже здесь мне руки повязали. Кстати, кто познакомил с ним Хелен?
      - Я.
      - Не знаю, выйдет ли что из этого, но ты согласишься выступить свидетелем?
      - А это тебе поможет?
      - Не знаю. Попытка не пытка.
      - Ребятам это не понравится, но впрочем - чего нам терять-то?
      Допив коктейль, я вернулся к себе в контору. Милли Джефферс сказала, что звонила моя жена. А также Комински, начальник полиции. И ещё меня спрашивали из доброй дюжины агентств и газетных редакций.
      Первым я перезвонил Комински - его звонок меня напугал. Вдруг что-нибудь случилось с Хелен? Оказалось, что нет. Вот что он мне сказал.
      - Мы попытались выяснить её подноготную и кое-что наскребли. Примерно год назад она поступила в больницу округа Кук с сифилисом - в тяжелой форме. Последняя стадия. Ее подобрали на улице. Говорят, была уже в коме. Как бы то ни было...
      - Что значит - почти?
      - Они сами не знают. В тот же самый день она непостижимым образом исчезла. И больше про неё ничего не известно.
      - Господи, зачем мне эта дребедень?
      - Мало ли, я подумал - вдруг пригодится.
      - Она упала на улице. Ее доставили в больницу без сознания, в коме, но она сбежала. А как вы определили, что это была она?
      - У неё взяли отпечатки пальцев - так сейчас заведено с венерическими больными. Потом, когда она исчезла, они связались с ФБР. На это ушло время...
      - Знаю, - устало произнес я. - Спасибо.
      Положив трубку, я повернулся к Милли Джефферс. Она потребовала, чтобы я перезвонил жене.
      - Нет. Сама ей позвони. Скажи, что у меня полно работы, и я останусь ночевать здесь, на диване.
      - Тебе этот диван сегодня нужен, как собаке - пятая нога.
      - Милли, - сдержанно произнес я, - все считают тебя чертовски умной. Говорят, что Блейк тупица, и если бы не Милли Джефферс...
      - Я жирная и страшная. Мне только и остается что быть умной.
      - Я считаю, что ты красотка. Но вот теперь, посидев рядом с Хелен, скажи - как она тебе?
      - Я не моралистка, Блейк. Ты в неё влюбился. Это вполне понятно. Я сказала Клэр, чтобы она не убивалась попусту. Такое сплошь и рядом случается. Женщины приходят и уходят, а верные жены остаются.
      - Так ты говорила с Клэр?
      - Она со мной говорила. Впрочем, какая разница? Мы поняли друг дружку. А Хелен - классная бабенка.
      Глава девятая
      Улики против Хелен меня не слишком беспокоили. Шустрый адвокат способен расправиться с любыми уликами с помощью доброй сотни способов, запутав или растоптав свидетелей и заставив их усомниться даже в том, что они вообще появились на свет. Однако в моем случае речь шла вовсе не об уликах. Хелен не только застали на месте преступления, но она ещё и сама позвонила в полицию и призналась в содеянном. Более того, она подписала признание. Вот почему меня ничуть не беспокоили улики - оспорить или поставить их под сомнение было невозможно.
      На следующее утро, сев рядом с Хелен в зале судебных заседаний, я нагнулся к ней и без обиняков произнес:
      - Вчера Комински сказал мне, что в Чикаго тебя подобрали на улице и отправили в больницу. Там установили сифилис в тяжелой форме - довольно необычный случай для столь молодой особы. Если, конечно, ты не подцепила его лет в одиннадцать-двенадцать. Я связался с этой больницей и мне сказали, что у тебя также выявили аортит - дегенеративные изменения аорты. В крайне запущенной форме. А вдобавок - необратимые мозговые нарушения с признаками перенесенного инсульта и почти полной амнезии. Несмотря на все это, будучи в коме, ты оделась и сбежала. С ума сойти можно. Есть в этой истории хоть капля правды?
      Хелен кивнула.
      - Да, Блейк.
      - Сколько именно?
      - Бедный Блейк - все в ней правда.
      - Кто же тебя исцелил - Гиппократ? Или Иисус Христос? Скажи, Хелен хоть раз признайся. Почему ты не можешь сказать мне правду?
      - Потому что все это бесполезно, Блейк.
      Вошел судья и процесс возобновился.
      * * *
      Уставившись на стройную ладную фигурку миссис Ноутон, я мысленно взывал к вдове о помощи - больше просить мне было некого. "Женщину, подарившую вам жизнь, - молил я, - ждет смерть. Ее вздернут на виселицу варварский обычай, который тем не менее сохранился в нашем штате как узаконенный способ казни. Да, она убила, но - кого? Торговца наркотиками, сутенера и отъявленного садиста. Пожалуйста, не дайте ей умереть, ведь я люблю её. Даруйте ей жизнь, и я отдам вам свою любовь и все, что у меня есть в этой жизни".
      Рут Ноутон пристально посмотрела на меня. Я повернулся к Хелен, а она вдруг улыбнулась. Во второй раз за все время нашего знакомства. Внезапно я ощутил себя окрыленным, словно семнадцатилетний мальчишка.
      - Вы по-прежнему находитесь под присягой, миссис Ноутон, - напомнил судья Харрингтон. Затем обратился ко мне: - Можете приступать, мистер Эддиман.
      - Миссис Ноутон, когда вы впервые узнали, что ваш муж изменяет вам с мисс Пиласки?
      Сандлер так и взвился. Я, видите ли, задал свидетельнице наводящий вопрос, затем призвал её сделать умозаключение, да и сама постановка вопроса в такой форме совершенно недопустима.
      Харрингтон уже менее охотно поддержал его. Он понимал, что не только лишит меня последней надежды, но и выбьет почву из-под ног.
      - Перефразируйте ваш вопрос, мистер Эддиман, - предложил он. - Мне кажется, что мы вправе приподнять завесу тайны над этой историей, хотя она и представляется такой неприглядной.
      - Это не корректный перекрестный допрос, - настаивал Сандлер.
      - Нет, вполне корректный, - мягко заметил судья Харрингтон, напомнивший мне священника, вызванного крестить незаконнорожденного младенца. - Миссис Ноутон уже засвидетельствовала, что эта женщина часто присутствовала в её доме - по приглашению её мужа.
      Воспользовавшись тем, что дверь чуточку приоткрыли, я навалился на неё всем телом. Добившись своего, я теперь в осторожной форме попросил миссис Ноутон охарактеризовать отношения её мужа с мисс Пиласки.
      - Она была одной из его любовниц.
      - Значит, у него были и другие любовницы?
      - Да, наверное.
      - Вы обсуждали этот вопрос с мужем? Пытались выразить свое возмущение...
      Сандлер внес протест, но судья его не принял.
      - Нет, мы не разговаривали на эту тему, - отрезала вдова.
      Я прекрасно понимал, что она лжет. Значит, она решила, что не станет пятнать облик Ноутона. Судья, столп правосудия - она не хотела, чтобы память о нем втоптали в грязь.
      - Случалось ли, что ваш муж избивал вас? - спросил я. На сей раз на меня напустились оба - Сандлер и судья Харрингтон. Я вернулся к её показаниям.
      - Вы засвидетельствовали, миссис Ноутон, что в то воскресное утро поехали в церковь без мужа. Знали ли вы, что он остался дома, чтобы встретиться с другой женщиной?
      - Нет.
      - Но он сказал вам, почему остается дома?
      - В то утро он чувствовал себя усталым. Мой муж был христианин...
      Она захлопнула дверь. Судья Ноутон был неприкосновенен. Я вернулся к убийству, но подвергнуть сомнению её показания так и не смог. Тогда я снова взялся за судью Ноутона.
      - Вы помните тот случай, когда в вашем доме впервые побывала полиция?
      На этот раз судья Харрингтон не выдержал.
      - Я не потерплю такое поведение, мистер Эддиман. Еще одна подобная выходка - и вы будете отстранены от защиты.
      Вдова уже превратилась в мученицу. Присяжных я уже начал раздражать. Я закончил допрос миссис Ноутон, и в заседании объявили перерыв. Обвинение было предъявлено, а я так ни за что и не зацепился.
      * * *
      Мы с Хелен съели по сандвичу в комнате для защитников. Поначалу мы молчали, а надзирательница, Красотка Шварц, пристально следила за нами, стоя в дверях. На Хелен суд пока никак не сказался. Кожа её сохраняла прежний здоровый оттенок, глаза сияли, а пухлые губы оставались ярко-алыми, даже не тронутые помадой. Внезапно Хелен порывисто наклонилась ко мне и легонько поцеловала в щеку. Я окаменел. Сердце бешено заколотилось.
      - Почему? - только и выдавил я. - Зачем ты это сделала?
      - Потому что... О, Блейк, мне так вас жалко.
      - Жалко?
      - Словами это не выразишь. Что я пытаюсь сказать, Блейк?
      - Не знаю. Как не знаю и того, что делать дальше.
      - Ничего, Блейк. Вы бессильны.
      - И должен позволить тебе умереть? Ты этого хочешь?
      - Да.
      - И ты не боишься?
      - Нет, нисколько. Послушайте, Блейк, давайте не будем говорить о смерти. Вам ведь сейчас придется выстраивать какую-то линию защиты, да?
      - Да - и я могу победить. Мне нужно лишь одно - чтобы ты встала и рассказала правду про Ноутона. Тогда мы сможем сыграть на самообороне, на внезапном порыве, вызванном желанием отплатить ему за издевательства и пытки...
      - О, Блейк, неужели вы до сих пор настолько меня не знаете?
      - Нет!
      - Ноутон. Вечно вы, люди, пытаетесь возвести зло в фетиш. А ведь все это просто мелко и пакостно.
      - Но ты согласна дать показания?
      - Нет. Это слишком скучно и противно.
      - Скучно!
      - Да, Блейк.
      - О Господи, что же мне с тобой делать! - вскричал я. - Все это просто безумие - твоя мать, немецкий язык, сифилис и инсульт! Бред какой-то...
      Хелен посмотрела на меня и сочувственно покачала головой.
      * * *
      Доктор Сэнфорд Хаймен, возглавлявший психиатрическое отделение главной больницы Сан-Вердо, отличался крайней худобой и почти непрерывно курил. Поздоровавшись со мной в своем кабинете, он посочувствовал мне.
      - Я представляю, что такое судебное заседание, - сказал он. - У меня у самого такое ощущение, что я тоже постоянно вершу суд.
      - Вы уделите мне десять минут?
      - Даже пятнадцать, - великодушно предложил он. - Хотя, если я верно догадываюсь, за чем вы пожаловали, нам столько не потребуется. Курите? - Я отказался, а он закурил; тонкие пальцы, испещренные желтоватыми табачными пятнами, заметно дрожали. Перехватив мой взгляд, он сказал: - Да, я нервный, слишком много работаю, недосыпаю, плохо питаюсь, да и дымлю, как паровоз. В отличие от неё - у неё руки не дрожат и она не курит. Я, между прочим, бросал курить тридцать шесть раз. Я специально считаю, потому что рассчитываю когда-нибудь написать на эту тему статью. Марк Твен, знаете ли, уверял, что нет ничего проще, чем бросить курить - лично он проделывал это не меньше пятидесяти раз.
      - Вы её обследовали?
      - Да. Чарли Андерсон пригласил меня заглянуть в тюрьму и поболтать с ней - не формально, а просто так, чтобы у меня сложилось определенное впечатление.
      - И что у вас сложилось?
      - Довольно многое. Видите ли, мистер Эддиман, грамотному психологу вовсе ни к чему прибегать к тестам и прочим выкрутасам, чтобы понять, с кем он имеет дело. Возможно, сейчас я скажу вам кое-что лишнее, но тогда мне показалось, что Чарли Андерсон был бы рад, узнав, что она сумасшедшая.
      - И?
      - Вот к этому я и клоню, мистер Эддиман. Она находится в куда более здравом уме, чем мы с вами. Это необычайно привлекательная и умная женщина. У неё потрясающее самообладание.
      - Но она хоть отличает добро от зла? - не выдержал я. - Может быть, она на этом чокнулась?
      - Нет, - вздохнул доктор Хаймен. - Да и потом, кто знает, где проходит грань между добром и злом? Разве мы с вами это знаем? Любому разумному человеку ясно, что вешать женщин - зло. И что из этого? В нашем штате это зло узаконено. В том самом штате, заметьте, который треть своих доходов извлекает из игорного бизнеса и проституции - другого признанного зла. Так что все это - разговоры, мистер Эддиман. Или басни, вроде голливудских сказок.
      - Но ведь она хладнокровно убила человека!
      - Ipso facto* - все убийцы сумасшедшие. Возможно. А как насчет всего человечества?
      * В силу самого факта (лат.).
      - Это софистика. Я говорю о конкретной ситуации, когда речь идет о жизни человека. Я её адвокат. Я хочу спасти ей жизнь - и не только потому, что считаю такое наказание незаслуженным, но и по той причине, что она слишком необыкновенная женщина и нельзя, чтобы она погибла.
      - Я бы хотел вам помочь. Но как?
      - Вы видели её анкету?
      - Полицейскую?
      - Да.
      - Видел...
      - Социальное происхождение, учебу в школе, первые приводы...
      - Порой поражаешься, как меняются с возрастом люди, мистер Эддиман. Это все, что я могу вам сказать. Но она - поразительная женщина.
      - Вы же сами этому не верите, доктор!
      - А чему же мне тогда верить, мистер Эддиман? - спросил доктор Хаймен, посматривая на часы. - У вас есть другое разумное объяснение?
      - Вчера я беседовал с врачом из чикагской больницы. Он сказал мне, что год назад Хелен Пиласки в бессознательном состоянии подобрали на улице. Третья стадия сифилиса - терминальная. Ее положили в больницу и она погрузилась в кому.
      - Весьма необычный случай - в столь молодом возрасте. Кома, говорите? А что её вызвало? Вы уверены, что все это обстояло именно так?
      - Я ни в чем не уверен, потому что в тот же день она вышла из комы, оделась и сбежала из больницы.
      - Да бросьте, мистер Эддиман, - поморщился доктор Хаймен и встал, давая понять, что интервью окончено. - Из комы никто просто так не выходит. Кто-то вас разыграл. Я вам ничем помочь не могу. А ваша клиентка находится в полном здравии.
      * * *
      Смуглый и уверенный Джо Апполони был весьма ярким свидетелем. В Сан-Вердо вес у него был большой. Некоторые из присяжных знали, кто он такой, а когда Джо заявил, что является одним из управляющих "Пустынного рая", в глазах присяжных зажглось нескрываемое любопытство. Даже Оскар Сандлер, который знал, что Джо дружен с Чарли Андерсоном, отнесся к нему с подчеркнутым уважением.
      - В каких отношениях вы состояли с мисс Пиласки? - спросил я.
      - Мы дружили - насколько могут быть дружны мужчина и женщина в подобного рода заведениях. Я ею восхищался. И уважал.
      - Она ведь работала на вас, верно?
      - Да, работала, но это второстепенно. Прежде всего я видел в ней друга - точнее, я мечтал бы быть её другом. Состоять в дружбе с такой женщиной великий почет.
      - Какую должность она у вас занимала?
      - Она была зазывалой в моем казино.
      - Мы находимся в Сан-Вердо, мистер Апполони, поэтому объяснения здесь не требуются, и все же, для протокола - кто такой зазывала?
      - Термин это непростой. В мошеннической игре зазывала тоже мошенник. В Сан-Вердо же, где играют по честному, зазывала - такой же участник игры, как и крупье. Зазывала также помогает создавать игрокам хорошее настроение. Если зазывала - женщина, то она может улыбаться клиенту, заказывать бесплатную выпивку или даже одергивать не в меру зарвавшихся игроков. Когда зазывала не справляется со своими обязанности, атмосфера в казино довольно тяжелая и напряженная. С хорошим же зазывалой даже проигрывать приятно.
      - Мисс Пиласки справлялась со своими обязанностями?
      - У нас никогда не было зазывалы лучше. Она предвидела неприятности. Мы просто на неё молились.
      - Вы часто общались с ней?
      - При каждом удобном случае.
      - Вас к ней тянуло?
      - Очень.
      - Почему?
      Сандлер выскочил с протестом. Он не понимал, какое отношение имеет этот вопрос к смерти судьи Ноутона.
      Судья Харрингтон отверг его возражение и призвал Сандлера к терпению.
      - Раз уж я терплю, молодой человек, то вы тем более должны быть выдержанны. Ваш вопрос связан с гибелью судьи Ноутона, мистер Эддиман?
      - Да, ваша честь. - И я снова обратился к Джо. - Почему вас к ней тянуло, мистер Апполони?
      - Потому что мне никогда прежде не доводилось общаться с таким необыкновенным человеком. Все, что она говорила, было для меня каким-то новым. Рядом с ней я просто рос и ума набирался.
      - Что её больше всего интересовало?
      - Люди - почему они так устроены. Что толкает их на те или иные поступки. Словом, многое. Меня, например, это никогда не интересовало - я принимал людей и их поступки просто как должное. А вот она во всем сомневалась.
      - И все-таки - что занимало её больше всего?
      - Пожалуй, философия. Проблема добра и зла. Мораль и совесть. Но судить людей она не пыталась. Она просто пыталась понять.
      - Давайте на время отойдем от этой темы, мистер Апполони. Скажите, вы были знакомы с судьей Александром Ноутоном?
      - Да, я его знал.
      - Хорошо знали?
      - Да. Он посещал мое казино. Пару раз участвовал в моих сделках. Мы были знакомы лет шестнадцать-семнадцать.
      - Вы были на "ты"?
      - Да. Во всяком случае, я звал его Алекс, а он меня - Джо.
      - Проявлял ли он интерес к мисс Пиласки, когда приходил в ваше казино?
      - Да, он был профессиональным бля... ходоком. И проявлял интерес ко всем, кто носил юбку.
      В зале послышались смешки. Сандлер запротестовал, но судья усадил его на место.
      - И все-таки, проявлял ли он интерес к мисс Пиласки?
      - О, да. Он с неё глаз не сводил.
      - И в конце концов вы их познакомили - судью Ноутона и мисс Пиласки?
      - Да.
      - Почему? У вас была причина?
      - Она меня попросила.
      - А почему? Вы это знаете?
      - Да. Мы беседовали с ней о мужчинах, об их страстях и привычках, любви и ненависти. По мнению Хелен, мужчины - иррациональны и нелогичны. Так она сама выразилась. Еще она настаивала, что никто не поступает дурно специально, из злого умысла. Иными словами, она не верила в преднамеренное зло. В противном случае, говорила она, по земле расхаживали бы не люди, а чудовища. Мы поспорили, и она потребовала, чтобы я показал ей хоть одного безнадежно испорченного и гнусного мужчину. Я сказал, что в наибольшей степени этому определению подходит судья Александр Ноутон...
      Сандлер взорвался. В зале тоже поднялась фантасмагория. Судья Харрингтон, отчаянно барабаня молотком, призвал всех к порядку, угрожая очистить зал от публики. Джо Апполони стоял как ни в чем не бывало, улыбаясь уголками рта. Даже Хелен улыбнулась. Милли Джефферс метнула на меня счастливый взгляд.
      - Это замечательно, но только - законно ли?
      - Нет, - вздохнул я.
      - Прошу защитника и обвинителя подойти ко мне, - воззвал судья.
      В зале воцарилась тишина. Мы с Сандлером приблизились к судье Харрингтону.
      - Грязная выходка, Эддиман, - прошипел судья. - Я же сказал - нечего чернить его. Я не позволю вам продолжать в том же духе.
      - Да, ваша честь, - сокрушенно закивал я.
      Все было кончено. Мой бунт был жестоко подавлен, а мою последнюю надежду растоптали, хотя ещё чуть-чуть, и всем стало бы ясно - любой законопослушный человек счел бы за великую честь избавить Сан-Вердо от такой гадины, как судья Алекс Ноутон.
      * * *
      В своей заключительной речи я пытался быть красноречивым, но о каком красноречии может идти речь, когда тебе тридцать семь лет, а мир вокруг тебя уже обрушился, семья распалась, собственные дети стали чужими, а сердце отдано непонятной и странной женщине, которой наплевать на собственную судьбу.
      - Эта женщина, - произнес я, указывая на Хелен, - призналась, что убила человека, Александра Ноутона. В этом состоит её вина. Жена покойного видела, как это случилось, да и сама мисс Пиласки ничего не отрицает. Никакие уговоры с моей стороны не заставили мисс Пиласки признать, что она действовала в порядке самозащиты. Она слишком горда, и гордость не позволяет ей открыть нам истинную причину её поступка. Алекс Ноутон был не лучшим человеком, но она не хочет уничижать его ещё больше. Даже ради спасения собственной жизни. Она не хочет себя спасать.
      - Раз так, я обращаюсь с просьбой к вам - пощадите её. Убийство - зло, никто этого не отрицает, но можно ли осуждать за убийство человека и вместе с тем одобрять узаконенное убийство? Если одно - зло, то ведь зло - и другое. Посмотрите на эту молодую, красивую и полную сил женщину, которая ещё только начинает жить. Неужели вынесенный ей смертный приговор воскресит судью Ноутона? Или он обнажит нашу собственную средневековую дикость, с которой мы, словно варвары-мракобесы, способны сами вершить бессмысленные убийства? Вы все - люди умные и опытные. Вы прекрасно понимаете, какие помыслы владели судьей Ноутоном, когда он сделал из этой беззащитной женщины свою игрушку. Я призываю вас не допускать расправы над женщиной, которая защищалась от посягательства на свою честь. Во имя ваших детей, ваших жен и ваших дочерей, прошу вас - вынесите ей вердикт "не виновна". Спасибо.
      Я прошагал на место. Милли и Хелен не сводили с меня глаз. Милли сказала что-то ободряющее, Хелен же промолчала.
      Сандлер взгромоздился на трибуну и начал:
      - Для защиты дело это, конечно, крайне сложное. Мы доказали, что убийство имело место. У нас есть живой свидетель, честная и добропорядочная женщина, показания которой, сделанные под присягой, остались незыблемыми. Да, друзья мои, ситуация и впрямь необычна. Большинство дел об убийствах приходится склеивать по кусочкам, как детскую головоломку, из огромного количества косвенных улик.
      - В данном же случае никаких косвенных улик нет. Миссис Ноутон видела, как Хелен Пиласки совершила убийство. Она слышала, как судья Ноутон молил о пощаде. Мисс Пиласки сама позвонила в полицию и призналась в содеянном. В преднамеренном убийстве. Неужели поэтому мой друг, защитник мисс Пиласки, считает, что мы можем всерьез воспринять его пылкую речь о "средневековой дикости, с которой мы, словно варвары-мракобесы, способны сами вершить бессмысленные убийства"? Господь наш Всемогущий говорил, и это отражено в бессмертной Библии: "Не убий!" И еще: "Кто ударит человека, так что он умрет, да будет предан смерти". "Око за око, зуб за зуб" - это слова не ваши, не законника и не поэта, а самого Господа нашего! И поделом будет всем, кто посягнет на жизнь любого члена нашего общества. Убийца должен быть предан смерти. Ну и что - если через повешение? Разве это варварство? Мракобесие? Кто сказал, что смерть на виселице страшнее смерти от электрического тока? А ведь именно так казнят осужденных на нашем цивилизованном Востоке.
      - Друзья мои, защитник говорил здесь про честь обвиняемой. Что вам ответить? Мы ведь не копались в прошлом мисс Пиласки, а буква закона не позволяет мне говорить о нем сейчас. Однако поверьте мне: вопрос о чести мисс Пиласки просто не стоит.
      - Никто не мешал мисс Пиласки выступить в собственную защиту. Она могла попытаться оспорить показания миссис Ноутон. Но она предпочла молчать. Она сама призналась в содеянном и подписала свои показания. Все это позволяет заключить: перед нами убийца, совершившая жестокое и предумышленное преступление. Посмотрите на нее! - Сандлер театральным жестом выбросил руку. - Она даже не раскаивается! Видите ли вы хоть малейшие признаки раскаяния на её лице? Нет - только удовлетворение убийцы. Радость от содеянного.
      - Господа присяжные, перед вами сидит убийца. Выполните свой долг, чтобы уберечь свой семейный очаг, свои дома, своих близких и детей от посягательств подобных женщин!"
      В глазах Хелен, неотрывно наблюдавшей за Сандлером, я прочел лишь любопытство; в них не было и тени гнева.
      * * *
      Судья Харрингтон в своем обращении к присяжным был предельно краток.
      - Законы нашего штата, - сказал он, - не дают вам права изменять меру наказания. Если суд присяжных признает обвиняемого в предумышленном убийстве виновным, мера наказания единственная - смерть через повешение. И мне, как судье на этом процессе, в случае вынесения вердикта "виновна" ничего не остается, как приговорить обвиняемую к смертной казни. Поэтому выбор у вас предельно прост: вы должны определить, виновна Хелен Пиласки, или нет. Вопрос о наказании перед вами не стоит и обсуждать вы его не должны.
      - Идите теперь, и обсудите этот вопрос со своими коллегами и со своей совестью. Помните: до вынесения вердикта вы должны держаться вместе и не общаться с какими-либо посторонними лицами".
      * * *
      В большинстве американских городов вы можете держать пари на все, что заблагорассудится - были бы деньги. А желающий принять ставку найдется всегда. В Сан-Вердо, например, вы можете поспорить на то, сколько самолетов пролетит у вас над головой за час, сколько машин остановятся за пять минут на красный свет, или - сколько некрологов напечатают в завтрашней газете.
      Позднее мне сказали, что поначалу ставки на то, что Хелен вынесут смертный приговор, принимали в отношении два к одному. После первого дня заседания они выросли до трех к одному. Во многих местах держали пари на то, сколько времени будут совещаться присяжные. Самый крупный куш сорвал игрок в "Бриллианте", поставивший на два часа десять минут. На самом деле присяжные отсутствовали два часа и девять минут.
      Народу в зал набилось столько, что яблоку было негде упасть. Вокруг меня терлись репортеры, которые назойливо допытывались у меня о шансах Хелен на спасение. Один из них козырял выпиской из полицейского досье, полученной из Чикаго. Художник же - фотографов на процесс не допускали изобразил Хелен в виде дешевой шлюхи, которая расположилась на скамье в развязной позе, с задранной юбкой, и бесстыдно ухмылялась. Эти шаржи столь же походили на Хелен Пиласки, как я - на царицу Савскую. Я даже не выдержал и воззвал к совести художника.
      - Причем тут совесть, мистер Эддиман, когда речь идет о таких тварях, как эта Пиласки, - ответил он. - Лично я против неё ничего не имею, но мне платят за работу. Если я изображу её в виде ангела, то потеряю свое место.
      А известный журналист из Нью-Йорка написал так: "Альберт Камю получил бы от процесса огромное удовольствие. Хелен Пиласки заняла бы достойное место в его произведениях - образчик одиночества и опустошенности, заключенных в человеческую оболочку. За все время, что продолжался процесс, она ни разу не показала, что понимает хоть какую-то толику из происходящего вокруг нее. Словно наркоманка, она сама приговорила себя к добровольному изгнанию из земного рая. Хелен Пиласки - не просто хладнокровная убийца и проститутка; она - символ нашего времени: человек без человеческих качеств, личность, полностью утратившая чувства и совесть". И т.д. и т.п.
      Когда я вернулся в пустую комнату адвокатов, Милли Джефферс принесла мне кофе.
      - Выпейте в честь поражения, босс. Да, Блейк, ты и в самом деле не криминальный адвокат, а я - не Дорис Дей. И не Мерилин Монро. Ну и что! Жить-то нам все равно надо.
      - Думаешь, это конец, Милли?
      - Да, Блейк. Полная безнадега.
      - Но хоть кто-нибудь мог бы её спасти, Милли? Другой - не я?
      - Босс, эту дамочку с самого начала собирались повесить, - терпеливо объясняла Милли. Она словно говорила с ребенком. - Ты ввязался в эту историю, хотя уже изначально все в ней было расписано, как по нотам. Возьми лучше Клэр, детишек и меня и - мотай отсюда подальше. Лос-Анджелес - рай по сравнению с этим болотом. А здесь что? Содом и Гоморра с уймой церквей обителью благочестивых лицемеров. Знаешь, что боссы нашей мафии выплатили архитектору новой баптистской церкви пять тысяч за проект? У нас сорок три церкви и синагоги на сто десять тысяч человек населения и - самый высокий в мире процент самоубийств. По-моему, Сан-Вердо это клоака мироздания, сточная канава страстей человеческих. Да сгорит она в геенне огненной! Давай удерем отсюда.
      - Просто удерем и все?
      - Да. Это - единственный выход.
      * * *
      Присяжные вернулись в зал. Два часа и девять минут - замечательный срок, когда на карту поставлена человеческая жизнь. В зале было не протолкнуться, и старый Харрингтон не без самодовольства спросил присяжных, пришли ли они к общему решению.
      - Да, ваша честь, - ответил председатель.
      - И каково оно?
      - "Виновна", ваша честь.
      - Хотите провести поименное голосование, мистер Эддиман? - спросил меня судья.
      Я смотрел на Хелен, наши взгляды встретились - глаза её были задумчивы, лицо спокойно.
      Я ответил, что хочу.
      Все присяжные поочередно подтвердили, что согласны с вынесенным вердиктом. Затем судья назначил дату оглашения приговора. Через неделю.
      Хелен сказала:
      - Спасибо, Блейк. И вам, Милли. Вы были очень терпеливы и добры ко мне. Спасибо за все.
      Глава десятая
      Клэр сама перезвонила ко мне в контору.
      - Как ты, Блейк?
      - Жив пока, - уныло ответил я. - Раны, правда, кровоточат. Постарел немного. Мудрости не набрался и желания стать криминальным адвокатом по-прежнему не испытываю.
      - Блейк, ты поверишь, если я скажу, что от всей души желала тебе победы? Я молилась за тебя.
      - Почему?
      - Потому что я люблю тебя, Блейк. И... ты мне нужен.
      - Ты её ненавидишь.
      - Нет, Блейк. Она мне безразлична. А вот ты - небезразличен.
      - Что ж, в любом случае я проиграл.
      - Приходи ужинать, Блейк.
      - У меня тут скопились целые горы работы. Я все дела запустил.
      - Блейк, я накормлю детей и уложу их спать. Мы с тобой можем поужинать и в восемь, и в девять и даже в десять. Когда угодно. Только приезжай.
      - Хорошо. Я приеду.
      Все это было бесполезно. Между нами пролегла пропасть обмана, ведь за все годы совместной жизни я никогда не изменял Клэр. Удар был для Клэр страшный, тем более, что вести обрушились на неё с пугающей неожиданностью. Тем не менее сражалась она за меня и за нашу семью с мужеством, достойным восхищения. Сервированный ею стол послужил бы прекрасной иллюстрацией для цветного центрального разворота специализированного женского журнала по ведению домашнего хозяйства. В столовой царил полумрак, на столе горели свечи, а в ведерке со льдом темнела бутылка вина. Клэр приготовила мои любимые яства: телячьи котлетки и жареную картошку с зеленым горошком. Увы, все это сейчас казалось мне бессмысленным и даже нелепым. Мысли о Хелен отравили мне даже мысли о еде; каким-то непостижимым образом Хелен умудрилась сорвать с Сан-Вердо окутывавшую его невидимую завесу, оставив город совершенно голым. А ведь такой город как Сан-Вердо не должен оставаться голым. Голым сделались и я, и Клэр, и все остальные.
      - Жаль, что я не разбираюсь во французских винах, - с наигранной веселостью сказала Клэр. - У Рут Гордон есть про них книжка - надо взять и почитать. Правда, я все равно не знаю, что подавать к телячьим котлеткам шабли, сотерн или что-нибудь еще. Словом, я взяла бутылку альмаденского.
      - Альмаденское - тоже хорошее, - сказал я. - Ничуть не уступает калифорнийскому.
      За ужином мы с Клэр обсуждали вина и блюда, всячески избегая заговаривать о главном, пока наконец моя жена не спросила:
      - А чем я перед тобой провинилась, Блейк?
      - Ничем. Абсолютно ничем.
      Тут она ударилась в слезы, приговаривая:
      - Она такая красивая, а я дурнушка. За что ей дано счастье - ведь она шлюха! Но такая красивая...
      * * *
      Я подготовил необходимые документы и подал апелляцию - прекрасно знаю, что это бесполезно. Неделю спустя, когда мы с Хелен пришли в судейскую комнату, судья Харрингтон поморгал сморщенными веками, облизал тонкие губы сизым, как дохлая устрица, языком и произнес:
      - Хелен Пиласки, хотите ли вы что-нибудь сказать, прежде чем я зачитаю вам приговор?
      Хелен взглянула на него с полным безразличием.
      - Нет, старик, - промолвила она. - Мне нечего сказать вам.
      - Обращайтесь к нему "ваша честь"! - рявкнул вооруженный сержант-охранник и тут же смешался, когда Хелен, повернувшись, устремила на него холодный взгляд. Судья сказал:
      - Что ж, Хелен Пиласки, в соответствии с законом, я приговариваю вас к смертной казни через повешение. Казнь состоится через тридцать три дня, и да сжалится над вами Господь.
      - В самом деле? - промолвила Хелен. - Эх, старичок, похоже, чужая смерть доставляет вам удовольствие. Меня от вас тошнит - даже сильнее, чем от судьи Ноутона. От вас на милю разит ладаном.
      - Уведите её отсюда! - завопил Харрингтон.
      Красотка Шварц и я вывели Хелен в длинный коридор, которым здание суда соединялось с тюрьмой. Я сказал надзирательнице, что хотел бы переговорить со своей подзащитной в комнате для свиданий.
      - Ну и раскипятился же этот старый хрыч, - сказала Красотка. - Никогда ещё его таким не видела.
      - Да, пожалуй, - согласился я, а сам подумал, что Харрингтон мне это запомнит; ведь я даже не попытался заступиться за него и осадить Хелен. И вообще число жителей Сан-Вердо, не считающих меня своим лучшим другом, росло как на дрожжах.
      - Вы не хотите оставаться один, мистер Эддиман? - спросила вдруг Хелен.
      - Да, - кивнул я.
      - Одно дело, когда приговор ещё не оглашен, но совсем другое...
      - Да.
      - Здесь только одна дверь, - сказала Красотка Шварц. - Если хотите, я попрошу полицейского подежурить возле нее.
      - Дайте ей честное слово, - попросила Хелен. - Да и потом - куда нам бежать?
      - Эх, отважная вы женщина, - вздохнула надзирательница. - Да, сэр, с такими я ещё не сталкивалась.
      - Оставьте нас, Красотка, - устало попросил я. - Пожалуйста.
      - Хорошо. Я буду за дверью. И - не обижайтесь на меня, мистер Эддиман. Будь это в моих силах, я бы её отпустила. Но кто я такая? Полицейская крыса.
      Она вышла, а мы с Хелен уселись за стол. Хелен сказала:
      - Помиритесь с Клэр, Блейк. Не надо меня любить.
      - Через тридцать три дня ты умрешь. Никакие апелляции и обращения нам не помогут. Они уже твердо решили, что должны повесить женщину. Подонки! Господи, Хелен, неужели тебе это безразлично?
      - Да, Блейк. Меня это не трогает.
      - Но почему? Ведь ты так молода. Тебе бы жить да радоваться. Почему тебе все это безразлично?
      - Я не вижу смысла в этой жизни, Блейк. Неужели вам самим никогда не приходилось сталкиваться с чем-то непонятным и необъяснимым?
      - С таким, как сейчас, я сталкиваюсь впервые. Послушай, Хелен, но теперь-то я должен узнать - почему ты убила судью Ноутона?
      - А вы поверите, Блейк, если я вам скажу?
      - Разве ты когда-нибудь меня обманывала? По-моему, ты не способна лгать.
      - Лгать! И вы туда же. Господи, до чего же утомительно слушать эти слова, которым вы придаете такое большое значение. Правда и ложь, добро и зло! Что такое ложь? Взять хотя бы этого тщедушного старикашку, который приговорил меня к смерти - ведь вся его жизнь это сплошная ложь. Разве не так? Да и все вы живете в мире, где царит одно лишь притворство. Что значит - я вас никогда не обманывала? Разве кто-нибудь из вас пытался сказать мне правду? Или - себе и ещё кому-нибудь? Нет, не ложь ведь страшна, а правда. Все вы боитесь правды.
      - Тогда испытай меня и скажи мне правду, - попросил я, пытаясь унять дрожь в голосе. Мне никогда ещё не приходилось видеть Хелен разгневанной если она была разгневана. Как бы то ни было, мне сделалось страшно.
      - Вы хотите знать, Блейк, почему я убила Алекса Ноутона? Вам кажется, что это откроет вам глаза на что-то важное. Нет, Блейк. Я убила судью, потому что его жена молила о его смерти, а мне стало жаль её. Мне трудно это объяснить. Но в то воскресенье Рут Ноутон стояла в гостиной передо мной такая жалкая, несчастная и потерянная - женщина, которую он унижал, оскорблял и избивал в течение двадцати лет, - что я не могла не помочь ей. А она стояла и умоляла: "хоть бы он сдох, хоть бы он сдох, хоть бы он сдох, Господи, сделай, чтобы он сдох", - пока я не выдержала. Тогда я прошла к нему в кабинет, взяла его револьвер и пристрелила его.
      Хелен прикоснулась к моей руке кончиками пальцев.
      - Бедный Блейк, - сочувственно сказала она. - Я вас так замучила.
      - Она говорила это тебе? Ты слышала, как она молила о его смерти?
      - Нет, Блейк, она мне это не говорила. Она просто молилась. Как молятся люди, когда отчаянно чего-то желают. И она не произносила этих слов. Она думала про себя.
      - Господи, что ты плетешь? Нет, это невозможно!
      - Хорошо, пусть это невозможно.
      - Ты хочешь мне сказать, что умеешь читать мысли? И мои можешь прочесть?
      - Да.
      - Хорошо - скажи, о чем я сейчас думаю.
      - Пожалуйста, Блейк. Я произнесу твои мысли вслух: "Она выжила из ума, нет - она врет, Господи, как я только могу её любить? О Боже, а вдруг она и впрямь умеет читать мысли? Да, умеет! Она все знает, а я не могу отвлечься - о Господи, как это страшно! Боже, как мне страшно...
      - Почему? - мягко спросила она. - Почему, Блейк? Почему вы все меня боитесь? Ведь до встречи с Алексом Ноутоном я и мухи не обидела. И вам я не сделаю ничего дурного, Блейк - поверьте мне.
      Я даже не заметил, что плачу. Проведя пальцами по щекам, я заметил, что они мокрые. Потом взглянул на пальцы - они дрожали.
      - Блейк, - сказала она, - возьмите себя в руки!
      - Кто ты? - выдавил я. - Откуда ты?
      - Блейк!
      - Ты не Хелен Пиласки!
      - Нет, Блейк, я - Хелен Пиласки. Но не только. Соберитесь с силами, и я вам кое-что расскажу.
      * * *
      Лишь десять минут спустя я нашел в себе силы заговорить. Я не мог оторвать от неё глаз, а Хелен ласково смотрела на меня, чуть улыбаясь. Дождавшись, пока уймется дрожь, я наконец кивнул.
      - Вы верите в Бога, Блейк?
      - Ты...
      - Нет, Блейк, я такая же, как и вы. Так - верите?
      - Не знаю, - ответил я.
      - Вы когда-нибудь думали об этом?
      - Пожалуй, нет. Всерьез, во всяком случае. Об этом нелегко думать.
      - Однако вы обожаете рассуждать на эту тему - до хрипоты, до тошноты. Никто из вас по большому счету не верит в существование Бога. Ваш способ жизни отрицает Бога. Скажите, а поверив, что Бог есть, вы сможете изменить свою жизнь?
      - Не знаю. Что ты имеешь в виду?
      - А вот что. Ведь даже вам, Блейк, никогда не пришло бы в голову создать человечество таким, каково оно есть - людей, совершающих массовые убийства и причиняющих боль и муки своим близким. Нет, сострадание и здравый смысл не дали бы вам воплотить в жизнь подобный адский фарс. И все же этот фарс существует. Как же после этого вам верить в Бога?
      - Я не понимаю, о чем ты говоришь.
      - А мне кажется - понимаете, Блейк.
      - Массовые убийства! Господи, да даже в Сан-Вердо мы печемся о больных и кормим голодных...
      - И выкачиваете из своих сограждан сотни миллионов в год...
      - Но ведь они любят играть!
      - Пичкаете их наркотиками, расплодили проституцию, подкупаете политиков - много у вас грехов, Блейк. Причем не я, а вы сами считаете все это грехами. Причитаете над слюнявыми лозунгами - вроде "не убий", разыгрываете комедии - вроде этого суда, но при этом ни дня не можете прожить без войны. Крупнейшие умы заняты тем, что совершенствуют оружие уничтожения, будь то новый смертоносный газ в нацистской газовой камере, или атомная бомба... Впрочем, речь не об этом. Я не собираюсь читать вам мораль, тем более что ваши морали такие же гнилые и вывихнутые, как и все остальное. Я просто объясняю вам, почему вы не верите в Бога. Но, допустим все-таки, что Бог существует - для вас ведь он непознаваем, верно?
      - Наверное, - прошептал я.
      - Но все же какие-то аспекты Его существования вы считаете понятными и пытаетесь втиснуть в привычные рамки. Например, вы называете его Создателем. Ведь он и вправду должен быть Создателем, верно? Или - творцом. Значит, вся ваша цивилизация - не что иное, как Его художественная галерея, выставка Его творчества.
      - Я не понимаю.
      - Не бойтесь, Блейк. Попытайтесь меня понять. Художник творит через века... Он может даже утратить связь со своей работой... позабыть собственные критерии. Настоящему творцу нужен критик, Блейк, даже если этого критика ему придется сотворить наряду со всем прочим. Вот именно так вы и должны ко мне относиться, Блейк. Как к критику.
      - Я не могу в это поверить, - прошептал я. - Я ведь тебя знаю. Вижу тебя, могу дотронуться...
      - Вы можете видеть и осязать Хелен Пиласки. Ту самую несчастную девушку, в сознание которой я вселилась, когда бедняжка умирала в Чикагской больнице.
      - Кто же ты такая? Откуда ты?
      - Зачем все это объяснять, Блейк? Допустим, я скажу, что являюсь облачком материи, электронной сеткой? Что это вам даст? Допустим, я скажу, что являюсь воплощением части Его замысла, Его воспоминаний. Ведь ваш язык, Блейк - отражение вашего опыта, а ваши слова воплощают ваши знания - что же я могу вам объяснить, если в вашем языке нет слов для передачи этих понятий? Допустим, вы обучите шимпанзе сотне слов. Сможете ли вы объяснить ему, кто вы такой?
      - Но ведь я человек, а не шимпанзе.
      - Я знаю, Блейк. В том-то и дело.
      - Я тебе не верю!
      - Нет, Блейк, верите. Разве вы забыли - я ведь читаю ваши мысли.
      - Тогда скажи мне, что случилось с настоящей Хелен Пиласки? - вскричал я.
      Красотка Шварц, услышав мой крик, открыла дверь и просунула голову в комнату.
      - Все в порядке, - отмахнулся я. - Я просто потерял терпение и разорался.
      - Умоляю вас, мистер Эддиман, не мучайте бедную девушку.
      - Он меня не мучает, - сказала Хелен. - Мы уже скоро заканчиваем.
      Надзирательница вышла и мы снова остались вдвоем. Следующий свой вопрос я задал мертвенным шепотом.
      - Все, что нас окружает, это Бог, - ответила Хелен. - Он - в каждой фразе и даже в каждом слове. Молитесь ли вы, жалуетесь или проклинаете...
      - Что случилось с Хелен Пиласки?
      - Я же сказала вам, Блейк - она умирала. В ней теплилась лишь крохотная искорка жизни. Потом я залечила то, что осталось от её тела, или, точнее - её тело исцелилось само, потому что я показала, как... Впрочем, для вас ведь это тоже непостижимо, да?
      - Да, для меня это звучит как какой-то бред. Но, если во всем этом есть хоть доля правды, зачем ты позволила им отправить тебя на эшафот?
      - А ни все ли равно, Блейк? Сколько бы я продержалась в этом облике? Неужели вам кажется, что мне это приятно? Я пользуюсь этой оболочкой, чтобы испытывать то, что испытываете вы, порой даже думаю так же, но - то что вам представляется красивым, вовсе не кажется красивым мне. Если окружающий нас мир был когда-то шедевром творения, то теперь это - вонючая клоака.
      Глава одиннадцатая
      Прищурившись и крепко сцепив желтоватые пальцы, доктор Сэнфорд Хаймен внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ, время от времени кивая, словно желая подтвердить, что все понимает. Когда я закончил, он сказал:
      - Знаете, мистер Эддиман, мне придется взять с вас деньги. Я хотел бы вам помочь, но время - деньги, а кроме времени я ничем не располагаю.
      - Сколько?
      - Тридцать долларов за час.
      - Недурно.
      - Некоторые пациенты посещают меня пять раз в неделю, а платят при этом гораздо больше. Вы даже не представляете, сколько в Сан-Вердо людей с нездоровой психикой. Частной практике я уделяю только двадцать часов в неделю. Остальное - работа в больнице, которая оплачивается крайне скудно. В Сан-Вердо бедняки не в почете.
      - Пришлите мне счет.
      - Не премину - коль скоро вы понимаете, что это необходимо. Теперь вернемся к тому, что вы мне рассказали. Больше вам добавить нечего?
      - Нет.
      - Она - посланник Бога, - улыбнулся доктор Хаймен. - Или точнее критик. Это занятное нововведение, которое, впрочем, вполне отвечает духу нашего времени. Критиков сейчас развелось много, причем каждый считает себя спасителем. Можете вы представить себе Жанну д'Арк, возомнившую себя критиком?
      - Нет, не могу.
      - Хотя это было бы занятно. Скажите, мистер Эддиман, приходилось ли вам когда-нибудь читать знаменитый труд Фрейда по паранойе - тот, что написан в виде обзора произведения немецкого юриста?
      - Боюсь, что нет.
      - А жаль. Замечательная вещь. Знаете ли вы что-нибудь про параноидную шизофрению, мистер Эддиман?
      - Крайне мало.
      - А ведь она становится психическим заболеванием века, мистер Эддиман. Довольно часто при этом больной, если и не отождествляет себя с Богом, то представляет себя его частицей или посланником. В античные времена, когда подобные высказывания открыто допускались, больные заявляли об этом публично. Почитайте Светония - очень убедительно. "Я - Бог" - тогда это на каждом углу кричали. Однако с развитием монотеизма в обществе стала нарастать враждебность к таким "богам", которые уже опасались в открытую провозглашать свои божественные корни.
      - Но ведь до сих пор вы были убеждены, что она здорова.
      - Я говорил, что признаков психического заболевания не обнаружил. Безумие - странная штука, мистер Эддиман. И довольно спорная. как и здравомыслие. С вами, например, она говорит о Боге. При мне же она скорее всего замкнулась бы. Или - возьмем её поведение. Во время суда ничего необычного не отмечалось, если не считать ненормальным её безразличие и отстраненность. Изменилось ли её поведение с тех пор?
      - Нет, - покачал головой я. - Лично я никаких изменений не заметил.
      - Что нам остается предположить, мистер Эддиман? История знает тысячи личностей, которые слышали голоса, общались с ангелами и передавали послания Бога. Надеюсь, вы не восприняли её рассказ всерьез?
      - Скажите мне, доктор, каким образом больная с заключительной стадией сифилиса, пребывая в коме, сумела оправиться, встала, оделась и покинула больницу, а сегодня - у неё не осталось ни признаков сифилиса, ни последствий инсульта и комы. Хотя отпечатки пальцев совпадают.
      Доктор Хаймен вздохнул и покачал головой.
      - Каждый год, мистер Эддиман, в американских больницах совершаются тысячи ошибок. В конце концов, там работают такие же живые люди, как и везде. Это - бич нашего общества. Там путают младенцев, назначают больным противопоказанные им лекарства, родственникам умерших выдают другие трупы. Денно и нощно мы ведем с этим злом борьбу, но искоренить его никак не можем. Возможно, ваша Хелен Пиласки просто упала на улице в обморок. С кем не бывает? Ее отвезли в больницу. Потом переместили в другую палату. Карточка с отпечатками пальцев случайно затесалась в картотеку венерических больных. Такое случается, а в больницах не любят признавать свои ошибки. Так что её чудесное исцеление на самом деле объясняется очень просто.
      - А почему родная мать не узнала ее?
      - Господи, мистер Эддиман, но уж такое-то вообще сплошь и рядом случается. Матери и дочери вечно не узнают друг друга - особенно после какой-либо перенесенной травмы.
      - Но - взять её в целом. Вы же с ней общались. Неужели можно поверить, что женщина с такой речью и таким кругозором, как у нее, могла, недоучившись в средней школе, стать уличной девкой?
      - Можно, мистер Эддиман - здесь я буду категоричен. Способность некоторых людей преображаться, занимаясь самообразованием, воистину не знает границ. Я сам неоднократно в этом убеждался. Да и потом, чего такого особенного в её речи или поступках вы заметили? Да, она прикинулась, что читает ваши мысли, и вы тут же поверили...
      - Она повторила мои мысли слово в слово.
      - Дорогой мой, это же самый обычный фокус, к тому же - старый как мир. Достаточно только внимательно следить за ходом мыслей и поведением собеседника. Вспомните, какие трюки вытворяли Огюст Дюпен* и Шерлок Холмс, пользуясь своим дедуктивным методом. Да, мистер Эддиман, такие штучки нам давно известны. Собственно говоря, все её высказывания и идеи довольно избиты. Бог-создатель - этому учит Библия, Богу-творцу поклонялось братство прерафаэлитов** и многие другие, не говоря уж о язычниках.
      *Центральный персонаж знаменитого рассказа Эдгара По "Убийство на улице Морг".
      **Группа английских художников и писателей 19 в., превозносивших "наивное" искусство Раннего Возрождения.
      То, что мир дурно устроен, мы и сами знаем. Ее рассуждения о морали? Побывайте на философских семинарах в любом колледже - услышите то же самое. Что же касается её концепции Бога... знаю я один анекдотец, который, правда, может оскорбить чувства христианина. Лично я-то унитарий...
      - Меня вы не обидите, - пообещал я.
      - Что ж, юмор полезен для здоровья. Уж слишком мы серьезно относимся ко всяким пустякам. Ну вот, послушайте. Президент Джонсон начал слишком туго закручивать гайки, и во многих штатах зароптали. Встревоженный Бог направил к нам архангела Гавриила, чтобы тот навел порядок. Гавриил собрал губернаторов всех штатов во главе с Джонсоном и передал им Господню волю, после чего Джонсон заловил его в углу и заявил, что как техасец и первый человек в Америке, он имеет право знать, кто есть Бог. Архангел Гавриил пытался отшутиться, но Джонсон не отставал. Тогда Гавриил сказал: "Ну, ладно, раз уж вы настаиваете... Во-первых, Она - негритянка..."
      - Господи, как это глупо и старо, - думал я, глядя на него. Доктор же, видимо, решил, что я не понял.
      - Вам не смешно?
      - Нет. Я утратил чувство юмора. Я могу думать лишь о том, что самую поразительную женщину, которую я когда-либо встречал, ждет неминуемая и жуткая смерть. А вы тут травите мне анекдоты.
      - Вы набожны? - встревоженно спросил доктор Хайден.
      - Нет.
      - Послушайте, мистер Эддиман - черт с ней, с этой консультацией и с тридцатью долларами. Вы вообще, похоже, не по адресу обратились. Почему бы вам не сходить к своему духовнику?
      - У меня нет духовника.
      - Вы ведь ходите в церковь?
      - Ну и что?
      - Поговорите с пастором.
      - Думаете, это поможет?
      - Нет. Но от меня помощи тоже нет, да и денег у вас не попросят. Сколько вам платят за защиту?
      - Нисколько. Это гражданское дело.
      - Понимаю. Очень жаль, мистер Эддиман, я был бы рад помочь вам, но...
      - Ничего, я же сам к вам обратился.
      - Послушайте, если хотите, я могу ещё раз поговорить с ней. Однако, даже если я найду её невменяемой, это ничего не изменит. Потом соберут комиссию, которая наверняка определит, что мисс Пиласки совершенно здорова.
      - Да, - уныло кивнул я.
      - Вы по-прежнему ей верите?
      - Не знаю. Но она не сумасшедшая.
      * * *
      Я позвонил в дверь, располагавшуюся в правом крыле пресвитерианской церкви. Преподобный Джошуа П. Хикс сам открыл мне. Следом за ним я прошагал в прохладную - редкое удовольствие в Сан-Вердо, - и обшитую темными панелями комнату, в которой царил приятный полумрак.
      Преподобный отец Хикс был крупного роста и сложения мужчина, который слегка приволакивал ноги, а внешностью напоминал состарившегося Гэри Купера. Я даже ощутил некоторое недоумение - что могло сблизить такого почтенного священнослужителя с бывшим католиком, а ныне преуспевающим дельцом - Джо Апполони.
      - Значит, вот вы какой, Блейк Эддиман, - пробасил он. - Я провел в суде целый день, и смело говорю: ваша подзащитная - поразительная женщина. Да, просто необыкновенная. Как мне к вам лучше обращаться - как к Блейку или мистеру Эддиману? Кстати, почему вас назвали Блейк? В честь девичьей фамилии матери?
      - Да, сэр.
      - Откровенно говоря, я этого не одобряю. Она, должно быть, была прихожанкой "высокой церкви"*?
      *Ортодоксальная англиканская церковь.
      Я кивнул.
      - Так я и думал. А я вот предпочитаю имена, которые что-то значат Гидеон, Саул или Енох, например. Впрочем, вряд ли вы пришли ко мне, чтобы обсуждать имена. Джо сказал мне, что суд здорово выбил вас из колеи - и немудрено. На мой взгляд, подобную высшую меру наказания нужно вообще отменить. Вы не возражаете, если я все-таки буду называть вас Блейк?
      - Нет, сэр.
      - Тогда я хочу сразу прояснить для себя кое-что. Почему вы не обратились к собственному пастору, Блейк?
      - Я не посещаю церковь. А моя жена водит детей в методистскую церковь - её родители были убежденными методистами.
      - А вы не верите в Бога?
      - Даже хуже того - я сам не знаю, верю я или нет.
      - Хуже или лучше - это ещё бабушка надвое сказала, - пожал плечами Хикс. - Хотите выпить? У меня хорошее шерри припасено.
      Самый подходящий напиток для духовного лица. Почему? Видите ли, Блейк, жить среди идиотов - это вовсе не повседневная повинность, а искусство. Откуда, черт возьми, мне знать, что именно шерри - самый подходящий напиток для отца-пресвитерианца? Просто я в это верю, вот и все. - Он достал бутылку и наполнил два стакана. - Итак, Блейк, чем я могу вам помочь? Надеюсь, вы не станете просить меня заступаться за эту девушку? Она ведь, судя по фамилии, католичка? Да?
      - Боюсь, что помощь нужна мне самому.
      - Почему?
      Некоторое время я сидел молча, в то время как священник потягивал шерри, с любопытством наблюдая за мной.
      - Не торопитесь, - сказал он минуту спустя. - Можете вообще ничего не говорить. Попьете шерри, посидите и уйдете. Или останетесь. Как вам удобнее, Блейк.
      - Допустим, - сказал я наконец, - что к вам пришел некто и заявил, что он посланник Бога. Как бы вы это восприняли?
      - Ах, вот вы о чем. Что ж, в первую минуту я решил бы, что передо мной чокнутый.
      - Почему?
      - Потому что Господь не шлет нам своих посланников, Блейк. Он в них не нуждается.
      - Откуда вы знаете?
      - Это основной вопрос в любом религиозном диспуте. Откуда вы знаете? Должно быть, мы боимся отвечать на него из опасения, что, ответив, станем на путь отрицания самих основ бытия, созданных Господом. Впрочем, это довольно спорно.
      - А как же Христос?
      - Христос был Его сын.
      - А не могли у него быть другие сыновья?
      - Нет.
      - Жаль, что я не могу сказать "нет" с такой же уверенностью, как вы, святой отец. Впрочем, мне вообще куда более свойственно сомневаться, чем утверждать. Могу я задать вопрос, который покажется вам кощунственным?
      - Мне ничего не кажется кощунственным - если я соответственно настроюсь, конечно. Пусть даже внутренне мне захочется вас отлупить - все равно я буду держать себя в руках. Спрашивайте.
      - Почему вы так верите в Христа?
      - Потому что он - основа моей веры. Потому что Он умер, чтобы спасти нас, а потом восстал из мертвых.
      - Если вы в это верите.
      - Упаси вас Господи в это не верить, Блейк.
      - Да, сэр, но ведь сотни миллионов в это не верят - мусульмане, иудеи, буддисты...
      - Да снизойдет на них прощение Господне.
      - Буду прям, святой отец, - сказал я. - Меня интересует вот что: если это случилось однажды, почему оно не может повториться снова?
      - Ответа на ваш вопрос не существует, Блейк. Вы сами это знаете.
      - Это слишком просто. На самый насущный вопрос ни у кого не находится ответа.
      - Таков смысл веры, Блейк. Верить нужно беззаветно. Неужто, идя ко мне, вы ожидали чего-то другого?
      - Нет, конечно.
      - Вы не хотите продолжить этот разговор? Посланник, о котором вы спросили... вы ведь не абстрактный вопрос мне задали, верно? Вы столкнулись с кем-то, кто утверждает, что послан нам Господом? Это так?
      - В той форме, в какую вы это облекаете, мой вопрос звучит очень глупо.
      - Вы отнюдь не кажетесь мне глупым.
      - Но тем не менее это так, святой отец, - горько произнес я. - Я влюблен.
      - В буквальном смысле?
      - Да.
      - Что ж, об этом можете не говорить.
      - Да я и не в состоянии.
      - Вы ведь, кажется, женаты?
      - Да, святой отец. И к тому же - живу в Сан-Вердо.
      - Боюсь, Блейк, что вы сами загнали себя в тупик, из которого нелегко выбраться. Даже не знаю, что вам и посоветовать.
      - А если бы такое случилось с вами, к кому бы вы обратились? - спросил я.
      Преподобный Хикс задумался.
      - Трудно сказать, Блейк. Ведь вера иррациональна и непознаваема. Разумеется, будучи священником и, надеюсь, не самым худшим, я был бы страшно польщен, обрадован и возбужден, если бы в один прекрасный день в мою дверь постучал посланник Господа. С другой стороны, это non sequitur*, потому что в тот миг, когда я его впущу, слепая вера исчезнет, уступив место реальности. А вера и реальность несовместимы.
      *Не следует (лат). Логическая ошибка, состоящая в том, что положение, которое требуется доказать, не вытекает из приведенных в подтверждение доводов.
      - И все-таки, святой отец, вы не ответили на мой вопрос, - напомнил я.
      - Я не могу на него ответить.
      - Значит, нам обоим следует обратиться к психиатру. Он сумеет все объяснить.
      - А вы не хотите рассказать мне все, как есть? - спросил Хикс, почти умоляюще.
      - Нет. Это не поможет.
      - Что ж, Блейк, дело ваше. Однако, раз уж вы так настаиваете на ответе, то я бы на вашем месте обратился к одному из специалистов в своей собственной области.
      - К пастору?
      - Нет, скорее к раввину, - вздохнул Хикс. - Но не потому, что они больше знают. Хотите ещё шерри, Блейк?
      * * *
      - В девяти случаях из десяти, - сказал мне раввин Макс Гельберман, иноверец обращается ко мне с просьбой помочь ему жениться на еврейке.
      Рабби Гельберману я бы дал на несколько лет меньше, чем преподобному Хиксу, то есть - около пятидесяти. Росту он был невысокого, а на круглом лице светились умные голубые глаза.
      На носу у раввина красовались очки в металлической оправе и время от времени он теребил округлый подбородок. Принял меня раввин в новом иудейском центре, в здании современной постройки, объединявшем культурный центр и синагогу. Внутри жужжали кондиционеры. Приехал я туда в половине десятого вечера, когда в вестибюле лихо отплясывали подростки, а сам рабби пытался набросать проповедь. Из-за моего приезда её пришлось отложить.
      - Однако вас, - продолжал он, - по-видимому. привела ко мне иная причина.
      - Откуда вы знаете, что я иноверец?
      Раввин развел руками.
      - Вот видите. Что вам ответить? Каждый еврей гордится своей способностью узнавать другого еврея, как бы тот ни выглядел. И, знаете, евреям это всегда удается. Кроме тех случаев, когда они ошибаются. Нет, я этого не знаю. И буду счастлив, если ошибся.
      - Нет, я не еврей.
      - Тогда я опять-таки счастлив, но уже за вас. Могу я спросить, что вас побудило обратиться ко мне, мистер...
      - Эддиман. Блейк Эддиман.
      - Ах, да, мистер Эддиман, я видел ваши фотографии в газетах. Зрительная память меня часто подводит. Люди посещают синагогу по двадцать лет, и то мне случается забывать их.
      - Меня направил к вам преподобный отец Хикс.
      - Хикс? Старина Джошуа Хикс? Сто лет его не видел. Как у него дела?
      - Не жалуется, спасибо.
      - И зачем же он вас ко мне направил?
      - Должно быть, испугался иметь дело с человеком, у которого не все дома.
      - Вы имеете в виду себя, мистер Эддиман?
      - Себя и других.
      - Что ж, мистер Эддиман, в таком случае к "другим" можно смело отнести большую часть человечества. Включая и меня. Разве может нормальный рабби сидеть в полу-синагоге, полутанцевальном зале, что находится посреди пустыни, да ещё и в пределах крупнейшего игорного центра страны, и сочинять проповедь, посвященную этнической связи движения за интеграцию с книгой "Исход"?
      - Себя, - поправился я, улыбаясь.
      - Вот как? Я-то, разумеется, знаю вас только как адвоката. Правда, очень смелого.
      - Тогда я поставлю вопрос так: могу я говорить с вами, не опасаясь, что это пойдет дальше?
      - Думаю, что да. Если, конечно, вы никого не убили. Все остальные ваши прегрешения я готов повесить на себя.
      - Хорошо. Допустим, я скажу вам, что говорил с неким человеком, который утверждает, что является посланцем господа; я не знаю, верить ему или нет, и вообще - это сводит меня с ума.
      Долгое время рабби изучающе смотрел на меня, затем спросил:
      - Не хотите ли выпить, мистер Эддиман?
      - До чего вы все похожи, - усмехнулся я. - Хикс угостил меня шерри. На большее, правда, не отважился, считая шерри самым подходящим напитком для служителей культа.
      - У нас здесь более современное заведение, - произнес раввин, обходя вокруг стола и нажимая на кнопку в стене. За откинувшейся стенкой обнажился небольшой бар-холодильник.
      - Похоже, вам не помешало бы выпить чего-нибудь покрепче. Как насчет виски с содовой?
      - С удовольствием.
      Он смешал напитки и протянул мне стакан. Сам пить не стал, объяснив это так:
      - Мне только не хватало, чтобы в решающую минуту сюда заглянул какой-нибудь сорванец, который потом растрезвонит на всю синагогу, что рабби черпает свое вдохновение в хмельном зелье. Притворяясь либералами, евреи, мистер Эддиман, на самом деле такие пуритане, равных которым не сыскать. Однако вернемся к нашим баранам. Итак - ваш рассказ о посланце господнем потряс старину Хикса?
      - Да. Он убежден, что кроме Христа, других посланцев у Бога не было и нет. - Я с наслаждением прихлебнул виски. - А вас, похоже, я не удивил.
      - А чему тут удивляться? Если вы верите во всемогущего Бога, то ему ничего не стоит время от времени общаться с нами через своих посредников. Я ничуть не богохульствую, мистер Эддиман, а просто пытаюсь рассуждать здраво, как трезвомыслящий человек. Порой я убежден, что все мы играем роль посланцев, выполняя не вполне понятные функции, значимость которых осознается лишь по прошествии времени. В каждом человеке заключена частица Бога. Кстати, - он вскинул голову и посмотрел на меня в упор, - судя по всему, этот посланец - Хелен Пиласки?
      - Почему вы так считаете?
      - Видите ли, когда мужчина избегает говорить о половой принадлежности того или иного человека, как правило, речь идет о женщине. Мне оставалось только выбрать ту женщину, с которой вы были наиболее близки в последнее время. А с психиатром вы беседовали, мистер Эддиман?
      Некоторое время я молчал, после чего раввин - как незадолго до него и Хикс - предложил, чтобы я ничего не говорил, если не хочу. Тогда я решился.
      - Да, я беседовал с психиатром. С Сэнфордом Хайменом из больницы.
      - Доктор Хаймен - сильный специалист. Что он сказал?
      - По его мнению, у неё паранойя.
      - И вы согласны?
      - Нет. В противном случае я бы к вам не приехал.
      - А что думаете вы сами, мистер Эддиман?
      - Не знаю. Я не способен думать. Мне уже плохо от этих мыслей. Поэтому я и пришел к вам.
      - Видите ли, мистер Эддиман, вы заблуждаетесь, полагая, что мы с Хиксом являемся специалистами в вопросе Бога. Среди евреев раввином вообще может стать едва ли не каждый. Раввин это своего рода учитель или наставник - он разрешает споры, помогает сочетаться браком или хоронить умерших, но особой связи с Богом у него нет. Никакой. Мне это, конечно, прискорбно, но что я могу поделать?
      - Но вы хотя бы верите в Бога? - в отчаянии спросил я. И тут же кинулся просить прощения за идиотский вопрос.
      - Ничего. А вы сами верите в Бога, мистер Эддиман?
      - Не знаю.
      - По-моему, никто из нас по большому счету этого не знает. Во всяком случае небесам от нас уже изрядно досталось. Все наши ракеты буквально изрешетили их. По слухам же, эта Хелен Пиласки и впрямь - женщина совершенно необыкновенная. Если хотите ей верить - верьте. Вреда от этого не будет.
      - Какого ещё вреда! - заорал я. - Она ведь должна умереть! Она сама этого хочет. Поэтому она и не позволила мне защитить её.
      - Что ж, многие люди были готовы умереть за свою веру. Взять, Жанну д'Арк, например. Она ведь тоже слышала голос. И мой народ уже два тысячелетия страдают за веру. Поскольку приговор ей уже вынесен...
      - Господи, как цинично вы рассуждаете!
      - Поверьте, я не хотел бы, чтобы у вас сложилось такое впечатление, мистер Эддиман. Просто вы пришли ко мне с вопросами, ответов на которые у меня нет...
      - То же самое сказал мне и Хикс!
      - Честное слово - мы с ним не сговаривались. Такое уж это дело. Что бы с нами стало, если бы хоть на один из ваших вопросов существовал ответ? Мы бы разгадали Бога, как закон всемирного тяготения. Но только - выиграли бы мы хоть что-нибудь от этого, мистер Эддиман?
      - Не знаю и не хочу знать. Знаю только, что она должна умереть.
      - Вы же говорите, что она сама так решила.
      - Но почему? Почему?
      - Возможно, именно для того, чтобы ответить на вопрос, иного ответа на который не существует.
      Глава двенадцатая
      На сей раз, как я ни пытался, связаться с Чарли Андерсоном по телефону мне не удалось. Я потратил на звонки весь день, а его секретарша исчерпала, должно быть, весь мыслимый список отговорок; кончилось тем, что я записался к Чарли на прием через нее. Через пару дней, на половину третьего. Я приехал на пять минут раньше, но мне все равно пришлось просидеть в приемной сорок минут, прежде чем Чарли соблаговолил меня вызвать. Когда я вошел, он даже не привстал и не предложил обменяться рукопожатием. Сухо кивнув, он произнес:
      - Привет, Блейк.
      Еще собираясь на встречу, я дал себе зарок, что буду держать себя в руках; однако, одно дело решить, и совсем другое - претворить задуманное в жизнь.
      - Привет, Чарли. Ты выглядишь на удивление свежим и расслабленным для человека, которого так трудно застать на месте. Мне казалось, что ты вкалываешь по четырнадцать часов в день.
      Закончив свою тираду, я тут же понял, что дал маху - ни права, ни должных оснований для таких слов у меня не было.
      - Да, я был занят, Блейк, - коротко ответил он. - Что я могу для тебя сделать?
      Я решил сыграть иначе.
      - Чарли, я не хочу, чтобы эта девушка умерла.
      - Что? - удивленно спросил он и наклонил голову набок, как поступают люди, которые считают, что не расслышали обращенные к ним слова.
      - Я не хочу, чтобы Хелен Пиласки казнили.
      - Мне сначала показалось, будто я ослышался, - сказал Чарли Андерсон. - Ну, а кто хочет, Блейк? Будь по мне, я бы вообще разрешил ей жить вечно.
      - Ее должны повесить, Чарли. Ты же сам знаешь.
      - Закон нашего штата, Блейк, выраженный волеизъявлением двенадцати честных мужчин и женщин и одного неподкупного судьи, гласит, что именно это наказание она должна понести. Послушай, Блейк, можно подумать, что ты учишься в начальной школе. Кстати говоря, когда я сам ходил в начальную школу, у нас преподавал мужчина. Можешь себе представить - мужчина, в те годы? Это было такой же редкостью, как трехногая курица. Эх, Блейк, ты даже не представляешь, что было на месте Сан-Вердо в 1920 году. Ковбойский городок с одной улочкой - такие сейчас строят в Голливуде, снимая вестерны. Три-четыре автомобиля на весь город. "Паккарды". А по субботам во все салуны набивались настоящие ковбои, чтобы просадить свои девятнадцать долларов. Да-да, именно такое жалованье платили в те дни. Эх, бедолаги, что за жизнь они вели! А вот первые казино появились у нас в годы сухого закона... Да, так о чем мы говорили?
      - Я сказал, что не хочу, чтобы её повесили, Чарли.
      Чарли Андерсон не зря городил эту чепуху. Его слова имели под собой весьма вескую причину. Чарли Андерсон вообще поступал очень целенаправленно. И для радушного и для столь нелюбезного приема имелись свои причины. Взгляд его похолодел, а в голосе послышались стальные нотки.
      - Ну что ты заладил, Блейк, как заезженная пластинка? Если хочешь что-то сказать, так говори.
      - Ты можешь спасти её, Чарли.
      - Я?
      - Да.
      - Ты не в своем уме. Суд присяжных постановил, что она виновна. Судья вынес ей смертный приговор. Никто не в силах её спасти.
      - За исключением губернатора нашего штата. В его власти амнистировать её.
      - Замечательно. Валяй, Блейк, поговори с губернатором.
      - Я не могу с ним поговорить, Чарли. Он ведь обо мне даже не слышал. А вот ты с ним на короткой ноге, и тебя он может послушать.
      - Ты совсем спятил, Блейк. Тебе надо проспаться.
      - Я не спятил, Чарли. Просто я знаю, каким влиянием ты пользуешься. Если ты лично подашь губернатору просьбу о помиловании, он тебе не откажет.
      Чарли Андерсон метнул на меня холодный взгляд и покачал головой.
      - Нет, Блейк, у тебя точно не все дома. Я начинаю верить тому, что про тебя говорят. Значит, ты и вправду влюбился в эту девку. Говорят, ты собираешься бросить Клэр, Блейк? Неужели ты совсем сдурел? Попроси Истукана Бергера - он поставит тебе хоть целую сотню шлюшек, любой из которых эта Пиласки и в подметки не годится. С ними, надеюсь, ты быстро придешь в себя.
      - Чарли, - взмолился я, вконец позабыв о достоинстве и самоуважении. Чарли, ну что мне делать? На колени, может, встать? Хорошо, я встану перед тобой на колени. Я на все согласен, только - спаси ее...
      - Тебе не надоело, Блейк?
      - Нет.
      - Тогда слушай, дурья башка! Неужели ты и вправду надеялся, что твой идиотский план побега может сработать? Ты хотел предложить Фрэнку Зетцу десять тысяч за то, чтобы он перебросил вас на вертолете через границу. Что он - самоубийца, по-твоему? Ты хоть знаешь, на кого он работает? Знаешь, а? На кого?
      Я молча потряс головой.
      - Кто, по-твоему, верховодит в нашем штате? - ледяным тоном спросил Чарли. - Кто управляет Сан-Вердо? Кто владеет всеми игорными домами? Знаешь или нет?
      На сей раз я медленно кивнул.
      - А аэропорты, по-твоему, менее важны, чем казино? Или ты думаешь, что ими Красный Крест заправляет? Позволь мне тебе кое-что сказать, Блейк, и слушай внимательно, потому что это, возможно, самое важное, что ты когда-либо слышал. Возможно, ты наконец поумнеешь. Ты ведь неудачник, Блейк - неудачник и простофиля. И ты обречен оставаться неудачником. Полюбуйся на себя в зеркало. Что ты там видишь? Дешевый задрипанный адвокатишка, ничтожество по имени Блейк Эддиман. Да, некоторые из наших ребят хлопают тебя по спине - ну и что? Ты уже возомнил себя божеством. А им просто удобно иметь рядом карманного дурачка. Ты мечтаешь о том, как когда-нибудь разбогатеешь. Корпишь в вонючем офисе, за который платишь семьдесят долларов в месяц. Вместе с этой жирной коровой, Милли Джефферс. У тебя и компаньонов-то нет, потому что никто не хочет связываться с таким ничтожеством...
      - Постой! - перебил я. - Я отказался от предложения...
      - Заткнись и не перебивай меня! Знаешь, какая самая расхожая шутка в Сан-Вердо? Что ты перехватишь счета "Пустынного рая" у "Костера и Кеннеди". Блейк Эддиман станет представлять "Пустынный рай" - ха! Ты хоть знаешь, кто такие Костер и Кеннеди? Они - полноправные члены всемогущего синдиката, той самой мафии, которая владеет "Пустынным раем". Да-да - мафия, а не твой несчастный Джо Апполони. А известно ли тебе, кем был Алекс Ноутон? Нет?
      Я уныло помотал головой.
      - Так вот, Блейк, он был номером два! Понял? Он был вторым человеком в синдикате. Он лично назначал судей и губернаторов и платил дюжине сенаторов и конгрессменов, которые моментально приползали на брюхе в его апартаменты и целовали его туфли, стоило ему только прилететь в Вашингтон. Он контролировал самый крупный флот в мире, одиннадцать сталелитейных заводов в Европе, четыре тысячи гектаров плантаций опийного мака в Египте, алмазные копи в Южной Африке, угольные шахты в Пенсильвании и черт знает что ещё другое. Не говоря уж о Сан-Вердо и восьмидесяти процентах игорного бизнеса во всех Штатах. И такого всесильного босса прихлопнула какая-то дешевая уличная прошмандовка! А ты ещё хочешь, чтобы её помиловали. Проснись, Блейк. Стряхни шоры с глаз. Ее повесят, потому что слишком многие знали, кто такой был Ноутон на самом деле. Ее судьба была решена в тот самый день, когда она его ухлопала. А ты, слюнявый дуралей, уши развесил. Неужто ты и вправду решил, что тебя призвали спасти ее? Нет, Блейк, тебя выбрали как самого большого олуха и простофилю - только ты, живя в этом городе, не знал, что в нем творится.
      Чарли Андерсон выдвинул ящик письменного стола, вытащил толстую пачку пятидесятидолларовых банкнот, перехваченных резинкой, и протянул мне.
      - Вот тебе кое-что, чтобы подсластить пилюлю. Извини за резкость, Блейк, но ведь должен же кто-то наконец вправить тебе мозги. Возьми деньги и купи что-нибудь для Клэр. - Он посмотрел на часы. - А теперь - извини. У меня ещё куча дел впереди.
      - Нет, - покачал головой я.
      - В каком смысле?
      - Можешь засунуть эти деньги себе в задницу, Чарли. А вот насчет Хелен Пиласки, либо ты добьешься её оправдания, либо...
      Брови Чарли взлетели вверх.
      - Ты мне угрожаешь? - изумленно спросил он.
      И черт меня дернул ляпнуть такое! Я сокрушенно помотал головой.
      - Пошел вон, - тихо прошипел Чарли. - И - чтобы больше я твою дурацкую рожу не видел!
      Он взял пачку денег и швырнул в ящик стола. Я встал и, волоча ноги, медленно побрел к выходу.
      * * *
      Моя контора располагалась на Делано-стрит вблизи нового делового центра. Крыша у двухэтажного здания была плоской, поэтому, несмотря даже на наличие кондиционеров, в помещениях стояла ощутимая жара. Лифта в здании не было. Поднявшись по лестнице на второй этаж и пройдя по коридору, вы упирались в дверь с табличкой:
      АДВОКАТ БЛЕЙК ЭДДИМАН
      Хмуро воззрившись на табличку, я повернул ручку, толкнул дверь и вошел. Милли Джефферс перестала печатать на машинке и уже хотела было поздороваться, когда, повернувшись, увидела мое лицо. Слова так и замерли у неё на губах.
      - Что случилось, Блейк? - спросила она наконец.
      - Все то же самое, Милли. Поздно уже. Ступай домой.
      - Ха! Будь у меня приличный дом, я бы не засиживалась тут вечерами.
      - Я сегодня не в настроении, Милли. Не спорь - отправляйся домой.
      Она обиженно фыркнула, но быстро собралась и ушла, хлопнув дверью. Я мысленно проклял себя - Милли была последним человеком в мире, которого я хотел обидеть. Я даже выскочил следом и окликнул её, но Милли уже и след простыл. Я вернулся в контору и, усевшись за стол, попытался собраться с мыслями. Мне предстояло защищать одного богатого домовладельца с Черри-стрит, который недавно подал иск на строительную компанию, что снесла соседнее с одним из его домов здание, повредив при этом подземные коммуникации. Дело было абсолютно выигрышным, и особых сложностей я не предвидел.
      Внезапно я услышал, что наружная дверь моей конторы открылась, и даже успел подумал, что если это Милли Джефферс, то я её расцелую и извинюсь. Однако это оказалась вовсе не Милли Джефферс. Я уже встал из-за стола, когда дверь моего кабинета распахнулась, и в проеме возникли двое здоровенных субъектов.
      Выглядели они смутно знакомыми. Должно быть, я их где-то встречал. Один из них, довольно высокий, курил сигару, а второй, могучий рыжеволосый парень, был примерно моего роста. Одеты были оба весьма прилично. Рыжий выдвинул стул и кивнул мне.
      - Садись, Блейк.
      Я не шелохнулся.
      - Помоги ему, Козел, - велел рыжий длинному. - Пусть старина Блейк отдохнет.
      Козел грубо схватил меня за плечи и усадил. Я попытался сопротивляться, но он хорошо знал свое дело и так умело отвесил мне две крепких оплеухи, что мигом вышиб из меня боевой дух, а в голове у меня тут же зашумело.
      - Что вам нужно? - пролепетал я. - Зачем вы пришли?
      - Адвокат нам нужен, - ухмыльнулся рыжий. - Честный адвокат.
      - Кто вас послал? - спросил я. Впрочем, я отлично это знал.
      - Парни нас послали, - хмыкнул рыжий. - Верно я говорю, Козел?
      - Угу, - кивнул тот. И добавил, погружая кулак мне в живот: - Наши парни не любят упрямцев, Блейк. Они любят покладистых, понял?
      Под ложечкой у меня что-то оборвалось и я согнулся пополам, скуля от боли.
      - Они не любят угроз, - сказал рыжий.
      - Только дураки угрожают им, - добавил Козел, встряхивая меня за волосы. - Ты глуп, Блейк. Они хотят, чтобы мы тебя проучили. Не желают они, чтобы такой честняга всегда оставался глупым.
      Он задрал мне голову назад и плюнул прямо в глаза, а рыжий ещё раз саданул меня под дых. Я сложился вдвое, но Козел резко дернул меня за волосы и приказал:
      - Встань, Блейк!
      Я был просто парализован от боли. Никакая сила, даже угроза смерти, не заставила бы меня подняться. Мои легкие тоже парализовало - я не мог ни вздохнуть, ни крикнуть.
      Козел выдернул меня со стула и я упал ничком. В ребра мне вонзился тяжелый ботинок. Затем что-то обожгло мне щеку, и я ощутил на губах солоноватый вкус крови.
      - Не оставляй следов, - услышал я голос рыжего.
      И тут же на меня обрушился град ударов - меня били по ребрам, по спине, по ногам.
      - Я же сказал тебе - не оставляй следов! - прогудел рыжий.
      - А куда же его бить? - удивленно спросил Козел.
      - Вот куда, - произнес рыжий, лягая меня по почке.
      - Вот так? - на меня вновь обрушился страшный удар.
      - Болван, ты же убьешь его!
      Я распростерся на полу, глухо постанывая от боли. Кто-то потряс меня за плечо, потом голос рыжего спросил:
      - Ну как, Блейк, ты чему-нибудь научился? Поумнеешь теперь?
      Я провалился во мрак.
      * * *
      Когда я пришел в себя, в кабинете было темно, а на столе звонил телефон. Я лежал на полу в луже крови и, попытавшись шевельнуться, захныкал от боли. Болело сразу все и везде - никогда в жизни я не испытывал такой боли.
      Я подполз к столу, но приподняться не смог, а телефон продолжал разрываться от звона. Я нащупал шнур и потянул на себя. Аппарат с грохотом свалился на пол и звон прекратился. Я провалился в небытие, из которого меня вывел голос Клэр:
      - Блейк! Блейк! Ответь мне, Блейк!
      Голос звучал прямо у меня в ушах и, повернувшись на бок, я нащупал телефонную трубку. Я попытался заговорить, но из моего горла вырвался только хриплый стон.
      - Блейк, что случилось?
      - Я ранен, - прошептал я. - Мне больно.
      - Что случилось?
      - Мой офис... света нет...
      - О, Блейк! Держись, мой родной! Я сейчас приеду...
      * * *
      На третий день моего пребывания в больнице меня навестил доктор Сэнфорд Хаймен - сама любезность и обходительность.
      - Приветствую вас, Эддиман, - дружелюбно поздоровался он. - Рад, что вы пошли на поправку. Я только два часа назад узнал, что вы здесь.
      - И решили навестить старого приятеля?
      - Ну что вы! Просто у меня сложилось о вас весьма благоприятное впечатление - как об умном и занимательном собеседнике. - Он присел на стул возле моей кровати и посмотрел на прикрепленную к изножию медицинскую карту. - Что ж, ребра срастаются, в почках тоже почище... И стул сегодня уже без крови. Это хороший признак. Замечательно. А как вы себя чувствуете?
      - Омерзительно.
      - Что ж, это вполне естественно. А как вам местная пища? Надоела, да?
      - Угу. До чертиков.
      - Меня страшно занимает, общались ли вы ещё раз с мисс Пиласки. Поразительная женщина. Кстати говоря, ведь я побеседовал с ней. Разумеется, она отрицала все то, что сказала вам, но это вполне типично.
      - Док?
      - Что?
      - Скажите, док, что со мной случилось?
      - Понятия не имею, Эддиман.
      - Когда я стоял перед вами в кабинете, вы обращались ко мне "мистер Эддиман". Сейчас я стал просто Эддиманом, вы не знаете, что со мной стряслось, и вам даже не любопытно. Вот это самое забавное - никому не любопытно, что со мной случилось. Меня привезли сюда без сознания, с разбитой головой и переломанными ребрами - и ни одна живая душа не поинтересовалась, как это произошло. Ни один журналист не заглянул - а ведь я был защитником на самом громком процессе этого года.
      Хаймен смерил меня взглядом и кивнул.
      - Как давно вы живете в Сан-Вердо, мистер Эддиман?
      - Четырнадцать лет.
      - Медленно вы учитесь, мистер Эддиман. Очень медленно.
      * * *
      За день до моей выписки Клэр продала наш дом. Придя в больницу, она рассказала мне об этом. Настроение у неё было подавленное.
      - Ничего, малышка, - ободряюще улыбнулся я. - Главное - теперь мы можем уехать отсюда. Передай Милли Джефферс, чтобы продала всю конторскую мебель и оборудование. Я уже сказал ей, что заплачу за пять недель вперед.
      - Блейк, но ведь тебе все это понадобится, если ты собираешься открыть новую контору в Лос-Анджелесе.
      - Если до этого дойдет, куплю все новое. Торопиться не стану.
      - Да, Блейк, не торопись. Ты - прекрасный адвокат. Только мне стыдно сказать, сколько я выручила за дом.
      - Я и сам знаю - тридцать одну тысячу долларов.
      Глаза Клэр изумленно расширились.
      - Откуда ты знаешь, Блейк?
      - Мы купили его за такую же цену - за тридцать одну тысячу. С тех пор цены, конечно, выросли, но ведь для "наших парней" справедливость превыше всего. Они ведь могли запросто уничтожить меня, раздавить, как муху. Но вот пачкаться не захотели. И они вникают во все мелочи. Даже выясняют стоимость дома. Потом отдают распоряжение, которое в Сан-Вердо тут же беспрекословно выполняют. Господи, как я их всех ненавижу!
      - Слава Богу, Блейк, мы уезжаем отсюда. И никогда не вернемся. Узнав, что мы перебираемся в Лос-Анджелес, мама так расчувствовалась, что залила слезами всю телефонную трубку. Детишки тоже счастливы. Они ведь у нас никогда даже моря не видели.
      - Почему, мы возили Джейн в Калифорнию.
      - Ей было всего три годика, и она ничего не помнит. О, Блейк, мне все равно, где и как жить. Я хочу только одного - чтобы мы были вместе. Я хочу, чтобы у нас все стало, как раньше. У нас получится, Блейк?
      - Надеюсь. Я постараюсь.
      - Больше мне ничего и не надо, Блейк. Ты только постарайся. Больше я ни о чем не прошу.
      * * *
      За день до казни я поехал на юг, в столицу нашего штата, оставив Клэр заниматься нашим переездом. Мы решили отвезти детишек к матери Клэр, живущей в Пасадине, а сами - поселиться в гостинице, пока не подберем подходящий дом.
      Свидание с Хелен мне предоставили без проволочек, хотя условия общения с заключенными были там совсем не такими, как в Сан-Вердо. Комнату для свиданий разделял надвое защитный экран из пуленепробиваемого стекла, а для разговора приходилось пользоваться телефоном. Когда привели Хелен, я так дрожал, что боялся выронить телефонную трубку.
      За то время, что мы не виделись, Хелен не изменилась. На её прекрасном лице не было и следа бледности, присущей заключенным. Даже грубое серое платье не умаляло её необыкновенной красоты.
      Подойдя к стеклянной перегородке, Хелен улыбнулась мне, потом взяла трубку и сказала:
      - Как я рада вас видеть, Блейк! Ужасно, что с вами такое случилось! Мне страшно жаль, поверьте. Бедный Блейк - вы такой славный.
      - Не будем обо мне говорить. Это все в прошлом. Плохо только, что нас разлучили. Но я не теряю надежды. Сегодня я встречаюсь с судьей Салливаном, членом Верховного суда. Я попытаюсь добиться пересмотра дела.
      - Бедный Блейк, неужели вы до сих пор не поняли, что закон здесь находится в руках тех людей, которые правят в этом штате? Какое им дело до соблюдения законности?
      - Я считаю, что шанс у нас ещё есть, - настаивал я.
      - Блейк, никаких шансов у нас нет, и потом мне это совсем не нужно. Я устала и хочу, чтобы все побыстрее закончилось. Поверьте, Блейк, мне и в самом деле ни капельки не страшно.
      - Не верю.
      - И все мои слова... Вы ведь по-прежнему не осознали их смысла?
      - Хелен, ты сказала, что... являешься критиком - в некотором роде?
      - Да. - Она улыбнулась - с сочувствием, пониманием и даже не без симпатии. - Вы мне верите и не верите одновременно. Вы так боитесь мрака, что не позволяете себе разглядеть лучик света. Да, в некотором роде я и впрямь критик.
      - Ты своими глазами увидела наш мир. Как ты его находишь?
      - Я ещё мало видела, Блейк.
      - Но какое-то мнение у тебя сложилось?
      - Зачем вы со мной играете, Блейк? Вы ведь все равно мне не верите.
      - Скажи мне, прошу тебя.
      - Что мне вам сказать, Блейк? В вашем языке нет таких слов. Зло, грех, скверна - все это бессмысленные понятия. Все не так, Блейк. Как мне это вам объяснить? Вашим людям нравится причинять другим боль, а это противоестественно. Вывернуто наизнанку. Но почему? Почему весь ваш мир вывернут наизнанку?
      - Не знаю, Хелен. Я только знаю, что люблю тебя...
      - Нет!
      Улыбки как ни бывало, а лицо её вмиг стало скучным и невыразительным.
      - Не говорите этого больше, Блейк. А теперь - уходите!
      Когда Хелен Пиласки говорила таким тоном, спорить с ней было бесполезно. Я встал и зашагал к выходу, но перед самой дверью обернулся. Хелен сидела в прежней позе с застывшим, ничего не выражающим лицом. Как у греческой статуи.
      * * *
      Судья Салливан терпеливо выслушал мои доводы и - отказал. За ужином я не прикоснулся к тарелке. Вечер выдался прохладный и я почти час бродил по городу. Потом завернул в казино, где мне неожиданно улыбнулась удача - я выиграл в кости девять раз подряд. Знатоки утверждают, что с людьми, безразличными к деньгам, к выигрышам и проигрышам, такое изредка случается. Если бы я ставил по крупному, то заработал бы целое состояние. Однако я довольствовался скромными ставками, и вышел из казино всего на триста десять долларов богаче. Вернувшись в отель, я зашел в бар, чтобы избавиться от части выигрыша. Свински, мерзко напившись, я ухитрился добраться до номера, не сломав по дороге шею, рухнул на кровать одетый, и тут же отрубился.
      * * *
      Проснувшись с гудящей головой, я принял холодный душ, облачился в чистую рубашку, спустился в вестибюль, вышел на улицу и зашагал к месту казни, назначенной на семь утра.
      Эшафот был установлен на тюремном дворе, обнесенном высокой стеной. Во двор не выходило ни единое окно, так что заключенные были лишены возможности полюбоваться на казнь. Ночью прошел дождь и воздух был необычайно свеж и ароматен. Фотографов и журналистов к экзекуции не допускали, а число зрителей было ограничено палачом, начальником тюрьмы, его заместителем, двумя охранниками, двумя санитарами, католическим священником, тюремным врачом и мною - десятью мужчинами, на глазах которых должны были лишить жизни женщину. Улыбок на лицах не было. Начальник тюрьмы шепотом переговаривался с врачом. Его заместитель изучал какие-то бумаги, а санитары с мрачными физиономиями топтались на цементном полу. Священник приблизился ко мне и представился. Звали его отец Бриджмен. Я вяло пожал протянутую руку.
      - Она ведь католичка, мистер Эддиман?
      - Должно быть.
      - Но не слишком набожная?
      - Не уверен.
      - Она отказалась от моих услуг.
      - Ну и что?
      - Может быть, вы её уговорите? По крайней мере, её захоронят в освященной земле.
      - А она этого хочет?
      Священник потряс головой.
      - Когда я это предложил, она только засмеялась.
      - Пусть сама решает.
      К нам приблизился начальник тюрьмы.
      - Я понимаю, как вам трудно, мистер Эддиман, - сказал он. - Вы были с ней очень близки. Поэтому, если хотите уйти, мы не станем возражать.
      - Я останусь.
      - Может быть, мне все-таки попытаться уговорить ее? - спросил отец Бриджмен.
      - Позвольте ей умереть спокойно.
      Охранники вывели Хелен во двор - один шел впереди, второй сзади.
      - Я хочу, чтобы она умерла с миром, - не унимался священник.
      - Оставьте меня в покое, - отмахнулся я.
      Хелен заметила меня и улыбнулась - прекрасная даже перед смертью.
      - Блейк! - негромко окликнула она.
      Руки ей ещё не связали и Хелен протянула их ко мне. Священник раскрыл молитвенник и принялся читать.
      Я приблизился к Хелен.
      - Милый мой Блейк. - Она обратилась к начальнику тюрьмы: - Он - мой самый близкий друг. Могу я поцеловать его на прощанье?
      Начальник кивнул. И он и все остальные отвернулись, делая вид, что чем-то заняты. Впервые за все время я обнял Хелен, прижав её к себе обеими руками, и поцеловал, чувствуя, как её пальцы утирают слезы с моих щек.
      - Не надо, Блейк. Сейчас все это кончится. - Она снова обратилась к начальнику тюрьмы: - Пожалуйста, давайте закончим побыстрее. Так будет лучше для всех.
      - Вам позволено последнее слово.
      - Нет, - покачала головой Хелен. - Мне нечего говорить. Но я не хочу, чтобы мне закрывали голову этим черным мешком.
      - Это ваше право, - согласился начальник.
      Ей связали руки за спиной и палач провел её по деревянным ступенькам на эшафот. По бокам встали охранники, хотя их присутствие вовсе не требовалось. Палач набросил на шею Хелен веревочную петлю; золотистые волосы рассыпались по плечам. Хелен стояла над нами с гордо вскинутой головой и развевающимися на ветру волосами - прекрасная и безучастная. В следующее мгновение под её ногами разверзся люк...
      Несколько минут спустя палач перерезал веревку, а охранники подхватили её тело. Врач осмотрел его и торжественно провозгласил, что Хелен мертва.
      * * *
      Сидя в машине вместе с Клэр и ребятишками, я ехал по главной улице Сан-Вердо по направлению к Фремонт-сквер, мечтая лишь об одном - никогда сюда не возвращаться. Было десять утра и старые ведьмы уже облепили игральные автоматы, дергая сухонькими морщинистыми лапками за рычаги и без конца скармливая монетки в ненасытные пасти. Всякий раз, когда им удавалось выстроить в одну линию три сливы, три персика или три колокольчика, автоматы изрыгали из своего чрева поток серебра, а воздух оглашался заливистым старушечьим смехом.
      Притормозив напротив скопища игральных автоматов, я выбрался наружу.
      - Зачем ты здесь остановился? - спросила Клэр, но я не ответил.
      Прошагав к автомату, я замер на месте.
      - Есть! - взвизгнул тонкий надтреснутый голос.
      Из автомата дождем посыпались полудолларовые монеты, а облепившие автомат старушенции поспешно опустились на четвереньки, подбирая с тротуара серебряные кругляши.
      И вдруг я услышал её голос:
      - Блейк!
      Прозвучал ли он вслух, раздался ли в моей голове или исторгнулся из глубин моей памяти - я так никогда и не узнал. Я стоял и смотрел, а на меня взирали радостные морщинистые лица с жадно горящими глазами и оскаленными ртами.
      Я вернулся к машине.
      * * *
      Мы уже выехали из Сан-Вердо и мчались по раскаленной пустыне, когда Клэр сказала:
      - Больше ведь такое с нами никогда не случится - да, Блейк?
      - Никогда, - ответил я.