— Если я сделаю это, Интерпол сотрет меня в порошок.

— Да, думаю, они сделают это. Именно поэтому я уверен, что мне придется применить какой-нибудь метод, чтобы заставить тебя сказать, где сверток. Я не думаю, что ты будешь очень разговорчив.

Кермод посмотрел на О'Дауду.

— Что вы думаете, сэр? Пусть будет немного полегче, а?

О'Дауда кивнул.

— Пожалуй. Правда, тогда это будет не столь забавно, как борьба с большим морским лососем в темноте, но мы не должны рассчитывать на слишком большую рыбину. Какой спиннинг ты думаешь взять?

— Может, лососевый?

— Попробуем “А.Х.Е.Вуд”. — Он повернулся ко мне. — Конечно, ты можешь избавить себя от всего этого, если скажешь мне, где сверток.

— Я уничтожил его.

Он ухмыльнулся.

— Только не ты, парень. Если бы ты даже представил мне аффидевит, подписанный святым Петром, я бы все равно не поверил.

— А как насчет святого Патрика?

— Не поверил бы еще больше. Думаешь, я не знаю ирландцев? Нет, ты спрятал его в надежном месте, и я получу его. Я полагаю, что все же лучше узнать это силой. Из тебя стоит выбить твое нахальство. Я бы не сказал, что твое отношение к человеку моего положения достаточно уважительное. К тому же, во мне есть сильно развитая садистская черточка, которая говорит: давай, позабавься. Господи, как здесь жарко.

Он снял свой твидовый пиджак. У буфета Кермод прилаживал катушку к лососевому спиннингу. Я уже ясно представлял себе, что они собираются делать, но не мог в это поверить. Я попытался вспомнить, что я могу сделать, чтобы освободиться от натяжения лесы, и в моем мозгу возникла прочитанная где-то информация, что хорошее удилище и леска остановили прекрасного пловца, после того как он проплыл метров двадцать пять. Я перестал думать об этом. О'Дауда был прав. В помещении было жарко. Озерная вода даст неприятный температурный контраст.

Затем я подумал о свертке. Что, черт возьми, мне делать? Вся эта история поставила меня в крайне затруднительное положение. Отдать его О'Дауде и потерять Джулию? Отдать его Наджибу и спасти Джулию, но самому оказаться в пиковом положении? Отдать его Интерполу и спасти себя, но потерять Джулию и затем оказаться в ситуации, когда Наджиб и О'Дауда будут охотиться за мной по чисто политической и экономической злобе? Если бы у меня было время, я мог бы, конечно, обратиться в службу доверия и получить совет: “В данных обстоятельствах, я думаю, вы смело можете довериться своей совести...” Беда была в том, что в данный момент не было видно никаких признаков моей совести. Такова была моя совесть — когда она тебе действительно нужна, ее нет на месте.

Я сидел и потел. О'Дауда задремал. Кермод занимался какими-то слесарными работами на верстаке в дальнем конце комнаты. Время от времени он подходил к окну и смотрел, как там на озере со светом.

Через пару часов он подошел ко мне и застегнул на моей шее какое-то подобие кожаного собачьего ошейника. Прямо под моим подбородком в него было вделано стальное кольцо, к которому был привязан трехметровый поводок.

— Это стальная нить, — сказал он, — поэтому тебе не удастся ее перекусить. Известно, что некоторые крупные щуки перекусывали, но для этого нужно иметь особые зубы. — Он посмотрел на О'Дауду и, хотите верьте, хотите нет, на его сморщенном, обезьяньем лице появилось выражение нежности. — Жаль будить его. Хозяину нужно поспать. Здорово измучил себя. Все время в действии. Не обращайте внимания на тот садистский разговор. У него сердце ягненка, да. Если бы вы сейчас все рассказали, он бы остановился на этом и, вероятно, заплатил бы вам все, что причитается. Что вы скажете?

— Он выглядит слишком толстым. Движение ему не повредит, а еще лучше посадить его на весла.

Кермод подошел к О'Дауде и разбудил его, мягко тряся за плечо, а затем помог ему одеть пиджак.

И это было началом развлечения. Они провели меня через боковую дверь в эллинг. Кермод нес все снаряжение.

Мы сели в ялик, Кермод взялся за весла и лодка отчалила. Утро было прекрасным. Солнце еще не взошло, но на востоке, на фоне жемчужно-серого неба, уже появилась розовая полоса. Небо было совершенно безоблачным, и несколько поздних звезд все еще мерцали на нем, протестуя против наступления дня. Несколько уток поднялись из прибрежных зарослей недалеко от эллинга.

— Нырки и несколько чирков, — сказал О'Дауда. — Мы пытались развести здесь гоголей, но они не оставались. — Он говорил, наклонившись вперед и привязывая конец спиннинговой лески к колечку на свободном конце стального поводка.

— Смотрите, чтобы узлы были крепкими, — сказал я.

— Не беспокойся, парень, — тепло сказал он. — Удилища у меня ломались, и леска рвалась, но я еще не упустил ни одной рыбы из-за плохо завязанного узла. Когда ты почувствуешь, что тебе достаточно, крикни. Но не слишком затягивай, а то слабость может помешать тебе сделать это.

Я резко выбросил вверх правое колено, пытаясь ударить его в лицо, прежде чем он завяжет узел, но он прекрасно среагировал. Его большая рука успела схватить мою ногу. Кермод сзади обхватил меня, О'Дауда сел на мои ноги и закончил с узлом.

После этого они не стали больше испытывать судьбу, сняли с меня туфли, подняли меня и выбросили за борт.

Я ушел под воду, и мне показалось, что я потеряю сознание от внезапно охватившего меня холода. Я был еще под водой, когда почувствовал, как натянулся мой ошейник. Когда я всплыл, лодка была уже метрах в двадцати от меня. О'Дауда стоял на корме и двумя руками держал спиннинг, ни на секунду не давая леске ослабнуть. Кермод сидел на веслах, но не греб, а лишь выравнивал лодку.

Я заработал ногами и почувствовал, как моя рубашка и трусы вздулись пузырем от находившегося под ними воздуха. Холод начал заползать в меня. О'Дауда усилил натяжение лески, моя голова подалась вперед и оказалась под водой. Я был вынужден сделать пару сильных толчков ногами и проплыть немного в направлении лодки, чтобы можно было поднять лицо над водой. Я услышал треск катушки, убирающей слабину, и почувствовал, как натяжение снова усиливается. И опять мое лицо оказалось под водой. На этот раз я развернулся в воде и мощно оттолкнулся ногами в направлении от лодки, полагая, что натяжение лески будет, по крайней мере, оттягивать мою голову назад и лицо будет находиться над водой. Но в результате этого хода я чуть было не задушил себя. Я проплыл против натяжения лески, сколько мог, но затем оно остановило меня, перевернуло и погрузило в воду сантиметров на пятьдесят. Если бы я был лососем, я бы вылетел из воды в мощном серебристом прыжке, надеясь поймать О'Дауду в момент неполной готовности и разорвать леску или сломать кончик удилища. Я всплыл, как мешок с мокрым конским волосом, жадно хватая ртом воздух, и услышал, как О'Дауда прокричал мне: “Давай, парень, немного больше жизни. Полукилограммовый линь работал бы лучше”.

Я попробовал снова. Не для того чтобы порадовать его, а надеясь подобраться к берегу, который был всего лишь метрах в сорока пяти. Я поплыл в сторону лодки, но забирая немного в сторону берега, рассчитывая выплыть на более мелкое место. Если бы мне удалось встать на ноги, мне, возможно, и хватило бы силы моих плечевых и шейных мышц, чтобы продержаться на месте, пока я не сделаю пару оборотов, накручивая на себя леску, и не ухвачу ее своими свободными пальцами.

— Осторожнее, сэр, — закричал Кермод. — Он направляется к водорослям. Вот хитрый парень.

Лодка изменила положение, и мое лицо вновь ушло под воду, когда О'Дауда натянул леску. Я сопротивлялся — выбросил ноги вперед, чтобы голова была над водой, и откинул туловище назад, перекладывая все усилие на шею. О'Дауда держал меня в таком положении несколько секунд. Я видел, как здорово согнулось удилище, но не мог пересилить натяжение и сломать бамбук. Мое лицо в очередной раз оказалось в воде, и мне пришлось быстро поплыть к лодке, ослабляя натяг лески и обретая тем самым возможность сделать вдох. Я еще не успел как следует отдышаться, а лодка уже двинулась вперед и натяжение стало опять увеличиваться. Минут пять О'Дауда играл со мной, давая мне возможность чуть-чуть передохнуть, чтобы я мог двигаться дальше, но я становился все слабее и отчаяннее, понимая, что я медленно тону. О'Дауда мог бы быстро закончить со всем этим, но он не спешил. Время от времени, когда я поднимал голову, я видел их и слышал их смех. Я сделал последний бросок в сторону берега, но был очень скоро остановлен. Затем леска ослабла, и мне позволили нормально дышать.

— Ну, где он? — закричал О'Дауда.

Я был у него в руках. Вопросов не было. Еще пять минут, и мое будущее перестанет меня волновать. Но в тот момент я был еще в сознании, и оно меня волновало. Честно говоря, я не хотел умирать, и у меня совсем не было настроения приносить себя в жертву в чью-либо пользу.

Я хотел остаться живым. Это очень сильный инстинкт и с ним не поспоришь.

Я открыл рот, чтобы крикнуть, но Кермод сделал пару гребков, а О'Дауда натянул леску и моя голова опять ушла под воду. На секунду-другую я потерял способность мыслить и просто погрузился в темноту, тупо говоря себе, что этого вполне достаточно, чтобы у человека на всю жизнь пропал интерес к рыбалке.

Они, должно быть, заметили, что я готов говорить, потому что леска ослабла. Я медленно всплыл на поверхность, лег на спину и стал смотреть на утреннее небо, полное золотых и серебряных оттенков. Надо мной пролетел утиный выводок. Я лежал и полной грудью вдыхал замечательный воздух.

Натяжение лески пропало совсем, и я услышал, как лодка подплывает ко мне и потрескивает катушка — О'Дауда убирал лишнюю леску.

— Готов к разговору? — послышался голос О'Дауды.

Я перевернулся. Лодка была метрах в четырех от меня.

Я слабо пошевелил ногами и кивнул.

— Отлично. Где он? — сказал О'Дауда.

— Мне придется поехать и забрать его. Я отправил его по почте себе самому.

— Сколько это займет времени?

— Недолго. Он лежит до востребования в...

Несколько событий не дали мне договорить. Раздался выстрел. О'Дауда резко нырнул вниз, подняв конец удилища, и леска снова натянулась, задушив конец моей фразы.

Я сделал слабое движение ногами, чтобы ослабить натяжение. Откуда-то слева от меня выстрелили еще раз. Я повернул голову и увидел, что на дальнем берегу стоят три фигуры. Одна из них нырнула в воду и направилась в мою сторону. В тот же самый момент другая фигура подняла руку и последовал третий выстрел. О'Дауда и Кермод легли на дно лодки, и натяжение лески исчезло совсем.

Я сделал несколько безжизненных символических движений в сторону того, кто плыл ко мне.

Через несколько секунд знакомый голос произнес:

— Потерпи немного, малыш, пока я вытащу крючок из твоего рта. Ням-ням, рыбка на ужин.

Это была, да отблагодарит ее господь, Панда Бабукар, на всех парах летящая ко мне с ослепительной улыбкой и ножом, зажатым в зубах.

Она подплыла ко мне, ухватила рукой стальной поводок, добралась по нему до лески и перерубила ее ножом. Затем она перевернула меня на спину, схватила ворот моей рубахи и стала отбуксировать меня к берегу, пока двое других на нем продолжали производить эпизодические выстрелы, не давая О'Дауде и Кермоду подняться со дна лодки.

Когда мы добрались до берега, Панда вытащила меня из воды, поставила на ноги и занялась освобождением моих рук.

— Врат, — сказала она, — ты явно испытываешь слабость к воде. Твоя старушка, должно быть, была русалкой.

Чуть выше на берегу стояли Наджиб и Джимбо Алакве и тот, и другой с пистолетом в руке. Наджиб выглядел очень аккуратным и опрятным в своем темно-сером костюме. Его лицо озаряла улыбка. На Джимбо были красные джинсы и свободная желтая футболка, на которой была нарисована голова человека, а надпись под ней поясняла, что это — Бетховен. Он также улыбнулся мне, но улыбка была короткой, так как затем он повернулся и произвел очередной выстрел в сторону лодки.

Перерезав леску, Панда смачно шлепнула меня по заду и сказала:

— Побежали, красавчик. Мама покажет дорогу.

Она стала взбираться на берег. Я неуклюже последовал за ней, шатаясь от переутомления и нарушения кровообращения, но теперь испытывая определенный интерес к жизни, достаточный, чтобы взглянуть на ее длинную, пышногрудую коричневую фигуру в одном бюстгальтере и узких трусиках с особыми чувствами. Наверху она нагнулась, схватила спортивный костюм и продолжила бег.

— Очень скоро присоединимся к вам, — сказал Джимбо, когда мы пробегали мимо.

— Очень скоро, — подтвердил Наджиб и, кивнув мне, добавил. — Доброе утро, мистер Карвер.

Я бежал за Пандой по небольшой дорожке между деревьями, пока мы, наконец, не выбрались на открытое место за коттеджем. Рядом с “Роллс Ройсом” стоял их “Тандерберд”.

Она распахнула заднюю дверь и достала пару одеял.

— Давай, милый, — сказала она. — Снимай свои мокрые тряпки и заворачивайся вот в это. И, парень, никаких шуток. — Предупредила она. — Никаких доставаний фонариков из трусов и ударов по моей голове. Господи, какое разочарование испытывает девушка, когда мужчина достает из трусов такую штуку.

Она полуотвернулась от меня, сняла свой купальный костюм и быстро надела спортивную форму. Я тоже разделся и закутался в одеяла. Она помогла мне забраться в машину. В тот же самый момент показались бегущие Наджиб и Джимбо.

Когда они пробегали мимо “Роллса”, Джимбо выстрелил в каждое из его задних колес.

Через пять секунд мы уже быстро удалялись от шато в сторону шоссе, и мои зубы стучали так, словно в моей голове на полную мощность работала печатная машинка.

Наджиб, сидящий рядом с Джимбо, который вел машину, передал Панде фляжку.

Она подмигнула мне и сказала:

— Сперва дамы, что почти подразумевало меня. — Она сделала хороший глоток и отдала фляжку мне.

Я надолго присосался к ней и она сказала:

— Соси, соси, малыш. Скоро мы организуем тебе горячую ванну, а затем мама хорошенько разотрет тебя. Гав! Гав! — Она обняла меня своей длинной рукой за плечо и прижала к себе с силой медведицы.

Не отрываясь от дороги, Джимбо сказал:

— Этот миллионер явно повернут на рыбалке. Я единственный раз ловил рыбу и это было дома на реке с помощью ручных гранат. Помнишь, Наджиб?

Если Наджиб и помнил, он не посчитал нужным засвидетельствовать этот факт. Он повернулся ко мне и спросил:

— Вы им что-нибудь сказали?

— Еще бы секунды две и я бы сказал. Никогда бы не поверил, что вода может быть такой холодной.

— Зато это полезно для здоровья, — сказала Панда. — Утреннее купание, ух, заставляет твои корпускулы двигаться быстрее и быть в полной готовности к последующим забавам.

Она подалась вперед и поплотнее завернула мои ноги в одеяло. Затем она нашла свои сигареты, зажгла одну для меня, вставила ее мне в рот и крепко, почти по-матерински поцеловала меня в щеку.

— Замечательно. Ням-ням, — сказала она и, обращаясь к Наджибу, добавила. — Могу я забрать его, после того как вы закончите с ним?

— Панда, ради Бога, сбавь обороты, — сказал Наджиб.

— Она всегда такая? — спросил я.

— Даже во сне, — сказал Джимбо и усмехнулся.

— Конечно, такая, — сказала Панда без тени смущения. — У меня есть более пятисот свидетелей, которые могут это подтвердить.

Начиная с этого момента до самой квартиры Джимбо в Женеве, она продолжала развивать эту тему. Двое на передних сиденьях не обращали на нее никакого внимания. Меня ее болтовня не слишком беспокоила. Мне много о чем нужно было подумать. Но время от времени мне приходилось бороться с ее длинными руками, когда она решала проверить, уютно ли мне под одеялами и хорошо ли я согреваюсь.

Когда я шел, завернутый в одеяла, через вестибюль к лифтам, никто не обратил на меня внимания. Женева — космополитический город. Если бы на его улицах появился вдруг зулус в боевом раскрасе, все бы подумали, что он только что прибыл на какую-нибудь конференцию в надежде получить экономическую помощь.

Панда приготовила мне ванну, предложила разделить ее, заскулила, как обиженный щенок, когда я умудрился закрыться от нее, но обрадовалась вновь, когда я был вынужден закричать, чтобы принесли полотенце, и хорошего растирания было уже не избежать.

Они подыскали мне голубой костюм Наджиба, белую рубашку и прочие мелочи, но единственно свободной парой обуви оказались рыжевато-коричневые замшевые туфли.

Вернувшись в гостиную, я спросил:

— А почему всегда эти замшевые дела?

— Мы покупаем их оптом у Панды, — сказал Джимбо. — У нее есть небольшая фабрика в Лихтенштейне.

Входящая с кофе Панда пояснила:

— Ну, девушке приходится что-то делать со своими доходами. Обеспечиваю свою старость, когда я уйду из развлекательного бизнеса, в районе восьмидесяти, я думаю.

Она поставила поднос с кофе на стол передо мной и ее верхняя половина почти вывалилась из желтого платья с глубоким вырезом, в которое она уже переоделась.

— Вы двое давайте сюда, — сказал Наджиб. — Вы знаете куда. Мне нужно поговорить с мистером Карвером.

Панда подмигнула мне.

— Хочешь, передам ей твой любовный привет, милый? Она — просто персик. Я признаю это, но она никогда не разотрет тебя так, как это сделала я.

— Вон отсюда, — сказал Наджиб.

— Этот О'Дауда может появиться здесь, — сказал Джимбо.

— Пускай, — сказал Наджиб. — Он может также привезти сюда свой спиннинг, но это ему не поможет.

Они ушли, а я откинулся в кресле, потягивая кофе. Физически я чувствовал себя хорошо. Умственно, я, как и прежде, испытывал большие затруднения в решении проблемы со свертком, но теперь я начинал испытывать более кровожадные чувства по отношению к О'Дауде, чем когда-либо прежде. Человек беспокоился только о себе. Пусть погибает Джулия, я, кто угодно, лишь бы он получил то, что ему нужно. Что касается меня, то это только усилило мое желание во что бы то ни стало помешать ему получить сверток. Когда-нибудь должен же кто-то плюнуть ему в лицо.

— Как вы узнали, что я там? — спросил я Наджиба.

— Джимбо увидел из окна, как они взяли вас. “Фейсл Вега” все еще стоит там. Но это все в прошлом. Вы знаете, что вы собираетесь сделать, не так ли?

Сейчас он был совсем другим человеком: спокойный, серьезный, никаких туземных разговоров, и было легко общаться с ним, когда он выступал в своей настоящей роли — армейский офицер, работающий в разведслужбе Гонваллы.

— Я никогда не верил в эту старую ерунду, — сказал я, — типа кого вы будете спасать в первую очередь, когда ваша лодка перевернулась, — вашу жену или вашу мать.

Наджиб кивнул.

— Я думал, что подвергая Джулию опасности, мы заставим О'Дауду уступить. Он четко дал понять, что не собирается делать это. Такой он человек. Но вы — совсем другой человек. Джулия — в опасности. Я говорю это совершенно серьезно. У меня есть, конечно, своя точка зрения на сложившуюся ситуацию, но я должен выполнять приказы. Вы никогда больше не увидите ее — никто не увидит — если я не получу сверток. Жизнь... жизнь в нашей стране не имеет большой ценности. И никогда не имела, поэтому я не думаю, что не стану выполнять приказ, если вы откажетесь отдать сверток.

— Но у меня на хвосте сидит Интерпол, не забывайте.

— Я знаю. Но вам придется сделать выбор. Ваша западная философия или кодекс требуют этого. Вы это знаете. До настоящего момента вы пытались найти окружной путь, и такие пути иногда находятся, но не в данном случае. Итак, вы ничего не можете сделать. Я уверен, что вы согласны со мной.

Я налил себе еще кофе и задумался. Конечно, он был прав. Рассуждая трезво, он был абсолютно прав. Там, на озере, испытывая сильный недостаток воздуха, я был готов капитулировать, забыв обо всех кодексах. Но здесь, не испытывая никакого физического давления, я думал прямо и чувствовал прямо. Да, он был абсолютно прав. Я должен вызволить Джулию из беды, а затем разбираться с Интерполом. Я могу уйти в подполье месяца на три-четыре и они, возможно, решат простить меня или забыть обо мне. Возможно, но маловероятно. Единственное, что может заставить их передумать, — это давление, политическое или общественное.

Хотя я уже все для себя решил, я спросил:

— Когда вы получите сверток, каковы будут шансы у Гонваллы оказать давление на тех, кто сейчас стоит за Интерполом? Окажет он его? Сможет это сделать?

Наджиб задумался.

— Когда мы получим сверток и уничтожим его, наше правительство будет в безопасности. У нас есть как друзья, так и враги среди правительств других стран. Многие из них являются членами Интерпола. Я бы сказал, что шансы равны. Но говоря честно — и вы, должно быть, сами уже думали об этом — то правительство, которое пытается с помощью Интерпола получить сверток, может в личном порядке отомстить за неудачу.

Может. Но это было частью того риска, который я должен был предпринять.

— Хорошо, — сказал я. — Как мы это сделаем? Мне потребуется около часа, чтобы забрать сверток.

— Поезжайте и берите его. Когда он будет в ваших руках, позвоните сюда. Когда вы вернетесь, Джулия уже будет ждать где-нибудь поблизости и мы осуществим обмен прямо на улице. Идет?

Я кивнул и встал, чтобы посмотреть и записать номер телефона.

— Вы будете ждать моего звонка здесь?

— Да.

— Отлично.

Когда я уже был у двери, он сказал:

— Мы сделаем для вас все, что будет в наших силах. Не время читать нотации, но трудно побороть в себе это желание. В том, что потом может произойти с вами, вы должны винить только себя. Вы думали, что вам удастся заработать кое-что для себя на свертке. Человеческая жадность. Вечная проблема.

Может быть, подумал я, выходя из квартиры, но без нее мир был бы очень скучным местом. Хотя в тот момент я лично был целиком за эту скуку. В тот момент мне бы хотелось быть где-нибудь на отдыхе, который я себе обещал, и сидеть где-нибудь, умирая от скуки и решая, что бы сделать, и зная, что если я и придумаю что-то, то у меня никогда не хватит на это сил. Именно для этого и существует отдых.

Утро было прекрасным. Дорога на Эвьен, проходящая по берегу озера, была забита машинами. Некоторые из них были в состоянии мелкого ремонта, поэтому движение происходило в один ряд, перед светофорами возникали пробки и мое нетерпение усиливалось с каждой минутой. Все, что я хотел, — забрать сверток и вернуть Джулию.

С левой стороны мне иногда открывалось озеро, похожее на большую голубую простыню. Справа, где-то вне поля зрения, находился Монблан, а рядом с ним — шале, в котором я провел ночь с Джулией. Наджиб был прав. Человеческая жадность. Я пообещал себе, что если я выберусь из этой истории живым, я попытаюсь что-нибудь сделать с ней. Я знал, что совсем мне от нее не отделаться, но я хоть попробую ее умерить. Для меня это было большим обещанием. Деньги, когда ты их имеешь, действуют так успокаивающе. Судя по тому, как развивались события, я вряд ли получу какие-либо деньги от О'Дауды за эту работу. У Уилкинз нашлось бы что сказать по этому поводу.

Старушка Уилкинз. Я подумал, как бы она отнеслась к Панде. Остаток пути я проехал, фантазируя на темы их совместного существования. Мне подумалось, что они могли бы поладить.

Я поставил машину и вошел в здание почты, прихватив с собой свои английские водительские права, международные права и кредитную карточку для удостоверения своей личности. Иногда, когда получаешь что-нибудь до востребования, тебя просят предъявить какой-либо документ, а иногда нет. Они работают по какой-то системе, скорее всего, по настроению.

У женщины в окошке был розовый нос, розовые губы, пышные сине-серые волосы и большие влажные глаза. Она напомнила мне ангорского кролика, которого я как-то забыл покормить, и он голодал целую неделю, а потом умер, и моя сестра отшлепала меня кожаным тапком. У моей сестры были очень нежные, чувствительные пальцы, даже в четырнадцатилетнем возрасте, но у нее также были очень сильные запястья, как у игрока в сквош.

Я веером разложил перед девушкой удостоверения моей личности.

Она сморщила свой розовый нос от удовольствия.

— Карвер, — сказал я. — Рекс Карвер. Я думаю, что у вас для меня есть посылка.

Она взяла за уголок мою кредитную карточку и переспросила:

— Карвер?..

Я знал, что она это сделает.

— Да, Карвер.

Она повернулась к рядам ячеек за спиной, перекинулась парой фраз со стоящим слева от нее парнишкой, а затем, начиная с нижнего ряда, с буквы “Я”, пропутешествовала до ячейки с буквой “К”. В ней находилась пухлая пачка конвертов, которую она положила перед собой.

— Карвер? — Она начала перебирать конверты.

— Совершенно верно.

Перебрав всю пачку, она покачала головой.

— Ничего нет, мсье. Вот есть Кабелэр.

— Карвер, — сказал я. Но мое сердце уже ушло в рыжевато-коричневые замшевые туфли. Ничто из того, что она держала в руках, не походило на отправленный мною сверток.

— Прошу прощения, мосье. Возможно, она придет со следующей почтой.

Я покачал головой и начал собирать свои документы. Я уже было отошел от окошка, усиленно думая, что, черт возьми, могло случиться — мне пришла в голову мысль, что, может быть, это была работа Аристида (он мог уже проверить все почтовые отделения на востоке Франции и забрать сверток) — когда с неожиданной ноткой узнавания в голосе девушка сказала:

— Ах, вы — мистер Карвер?

— Да.

— Тогда все объясняется. Вы — гость мосье О'Дауды, да? — По тому, как она это сказала, было ясно, что она знает мистера О'Дауду. А кто в этом районе его не знал? Ему принадлежит половина горы в десяти километрах отсюда.

Я кивнул, не решаясь говорить. Я уже все понял. Но ее было не остановить. Гость из шато был чем-то очень приятным и его стоило немного задержать.

— Но мистер О'Дауда сам позвонил сегодня утром и попросил посмотреть, нет ли посылки для его гостя, мистера Карвера. Я сказала, что да, есть, поэтому он прислал своего шофера с паспортом и тот забрал посылку. Это было не так давно. Час назад, может быть. А может быть, и побольше. Шофера я хорошо знаю. Маленький человек, постоянно шутит и подмигивает...

Я не стал ждать полного описания Кермода и пошел к выходу.

Я сел в машину, зажег сигарету и стал курить ее так, словно она была мне глубоко ненавистна и я старался высосать из нее всю жизнь. Не Аристид, а О'Дауда сделал это. У О'Дауды было больше стартовой информации. У него был мой костюм с моим паспортом. Я сказал ему, что сверток лежит на почте до востребования. Я сказал ему, что это недалеко. Он мог бы обзвонить все основные почтовые отделения вокруг озера за полчаса, а его имя сняло бы все проблемы с формальностями. Гость мосье О'Дауды? Конечно. Гости мистера О'Дауды — всегда люди важные — политики, кинозвезды — и, естественно, за посылкой пришлют шофера с паспортом.

И что мне теперь делать?

Сверток у О'Дауды. Я мог представить себе, как он и Кермод сидят в своем восковом музее, умирают со смеху и, вероятно, отмечают свою победу несколькими бутылками шампанского. Хорошего шампанского, как того требовал случай. Вероятно, “Клико Брют Голд Лейбл”, 1959 года.

Я выбросил сигарету через окно машины и выругался. Громко. В одно слово. Хорошее, крепкое слово, и оно дало мне толчок. Нижнее полено выскользнуло из поленницы и она покатилась. У О'Дауды не будет свертка. Если Бог когда-либо и создал человека, которому суждено испытать разочарование, так это был О'Дауда. Я выбрал себя в качестве инструмента, с помощью которого будет вершиться его судьба. Я не знал, как я буду это все делать. Думать о том, как, почему и зачем, просто не было смысла. В тот момент единственно верным шагом было навести себя на цель. Но перед этим я должен был удостовериться в безопасности Джулии.

Я вернулся на почту к телефонам и позвонил Наджибу.

Когда он ответил, я сказал:

— Послушайте, произошла небольшая заминка со свертком. Ничего серьезного, но я смогу получить его где-нибудь ближе к вечеру. Это нормально? — Я пытался говорить обычным голосом. Это было нелегко.

— Давайте проясним одну вещь, мистер Карвер, — сказал Наджиб. — Я вам доверяю. Но я не смогу доверять и ждать вечно. Если вы не позвоните до шести вечера и не скажете, что сверток у вас, я сделаю вывод, что вы его никогда не получите. В этом случае я буду вынужден предпринять другие шаги. Но одно ясно уже сейчас. Если кто-нибудь еще получит сверток, то вы знаете, что произойдет с мисс Джулией. И, мистер Карвер, я очень скоро узнаю, стал ли кто-либо другой обладателем свертка, потому что они уведомят нас об этом без задержки. Так же быстро, как это бы сделал я, если бы получил сверток. Вы понимаете?

— Не беспокойтесь, — быстро сказал я. — Вы его получите.

Я повесил трубку и вышел на улицу.

Проезжая по городу, я с трудом выдерживал невысокую скорость. Но как только я выехал из него, моя нога утопила педаль почти до упора. Но если я полагал, что скорость уничтожит мысль, то меня ждало разочарование. Всю дорогу я спрашивал себя — как? Как я заполучу сверток? Задолго до пункта назначения мне стало ясно, что наброситься на О'Дауду с голыми руками — это самое последнее, что я могу сделать. Человек имел силу и власть, и понимал силу и власть. Поэтому единственно возможный способ разговаривать с ним — с позиции силы. Но это было на уровне логики. Как же перевести это на практические рельсы?