Грандисон с удовольствием прислушивался к шуму ветра и дождя. Он то и дело замолкал — не для того, чтобы подобрать слова, а просто чтобы насладиться воем ветра. У него была власть, неограниченная власть. Он мог опрокидывать океанские лайнеры. Грандисон любил власть. И не стыдился этого, но и не демонстрировал, пока не вынуждали обстоятельства. И никогда не показывал надменности, которая была в его характере. Говоря, он прохаживался по кабинету, обставленному скупо, как монастырская келья. На смокинге у него позвякивали ордена и медали. Отсюда Грандисон отправлялся на банкет, который Министерство иностранных дел давало в честь главы одного африканского государства, бывшего выпускника Оксфорда; его папа в свое время устраивал человеческие жертвоприношения в интересах племени и своих личных. Многие действия, которые координировались в кабинете Грандисона, имели ту же цель. Невелика разница…

Сэнгвилл и Буш смотрели на Грандисона и слушали. — Наши умозаключения, — это было великодушие по отношению к Бушу, — рассмотрены, изучены, обсуждены и тому подобное. Вертели и так и сяк — и признали небезосновательными. Были выслушаны все мнения, потом сказал свое слово Сам. Третьего похищения допустить нельзя, потому что если оно произойдет, придется принять любые условия преступников ради…, ну, в общем, и так все ясно. Одним словом — и это относится к вам, Буш, потому что это я поручаю вам — Коммерсанта необходимо обезвредить. Найти его и сообщников и разобраться с ними, — он улыбнулся и пригладил бороду, — очень тихо, неофициально и — раз и навсегда. Кстати, я думаю, в ваш прогноз вкралась небольшая ошибка. Навряд ли у вас в распоряжении будет шесть месяцев. Скорее всего, никак не больше трех. Коммерсант не станет тянуть резину. Ему нужно время только на то, чтобы сориентироваться. Чем меньше времени будет отделять третий удар от предыдущих, тем ему выгоднее, и тем сильнее будет его стремление сохранить все в полной секретности. Вы согласны?

— Да. — Мысль Буша уже уносилась вперед. Все складывалось именно так, как он хотел.

— Сэнгвилл обеспечит вам все необходимое. Учтите две вещи. Первое: факты, которые сначала кажутся не стоящими внимания, через несколько месяцев могут оказаться более чем относящимися к делу. Второе: когда о каком-либо событии размышляешь в спокойной обстановке, нередко выявляются мелкие подробности и ошибки памяти, которые поначалу остались незамеченными. Человеческая память ненадежна и часто отвергает или утаивает многие детали, отдавая предпочтение крупным и, на первый взгляд более значительным фактам. Уверен, вам это известно, но как педант, не могу не напомнить об этом.

Буш улыбнулся. Последнее замечание было типичной для Грандисона формой извинения на случай, если он упомянул об очевидных вещах.

Позднее у себя в кабинете Буш рассудил, что первый пункт он упустил из виду, хотя, возможно, подумал бы о нем позднее. Он снял телефонную трубку, позвонил Сэнгвиллу и попросил, чтобы ему завтра устроили еще одну встречу с бывшими жертвами двух похищений. Он уже разговаривал с ними порознь, а теперь хотел поговорить с обоими вместе.

Буш посмотрел на часы. Было семь вечера. Он позвонил дежурному и попросил, чтобы принесли кофе и бутерброды, а потом повернулся к столу, где были сложены в стопку шесть папок, содержащих полную запись результатов исследования, проводимого полицией и ведомством Грандисона по двум похищениям.

К полуночи он тщательно просмотрел все папки и составил список пунктов, которые требовали дальнейшего выяснения. Он надиктовал пленку с их перечислением, выделив три для проработки в Скотленд-Ярде. Остальные он брал на себя.

Три пункта для Скотленд-Ярда были таковы:

1. Проверить списки членов гольф-клубов в Кроуборо-Биконе и Тивертоне за последние три года и выписать имена всех мужчин и женщин, которые являются или являлись членами одновременно обоих этих клубов.

2. Проверить также книги посетителей этих клубов и выписать все имена, фигурирующие в обеих книгах.

3. Распространить фотографии маски, которая была на Коммерсанте, среди производителей подобных товаров по стране для возможного опознания. В случае опознания подготовить список магазинов, куда поступали маски (в стране и за границей).

Пункты, которые Буш наметил для себя:

1. Шорох и звон колокольчика.

2. Радиус досягаемости при передвижении поездом или на машине из Ньюбери и Рединга после телефонного звонка: в первом случае — за час, во втором — за два часа.

3. Вода.

По ночным улицам Буш пешком дошел до дома, принял ванну и лег спать. Наутро он вынул из почтового ящика письмо от жены. Она писала, что не собирается возвращаться. Что готова — в любой приемлемой для него форме (поскольку это не может повлиять на его карьеру) — дать ему основание для развода и предоставляет ему право самому сделать то же. Буш равнодушно сунул письмо в карман. Потом надо будет это обдумать и написать ей, но сейчас его мысли заняты другим.

Вот уже вторую ночь подряд мисс Рейнберд спала без сновидений. Проснувшись утром свежей и бодрой, она рассудила, что очень глупо волноваться из-за каких-то снов. Каждому человеку иногда снятся неприятные сны. Просто не надо обращать на них внимание. И зачем только она послушала Иду Куксон и пригласила эту толстую мадам Бланш?

Прислуга принесла утренний чай и отдернула шторы, за окном сияло солнечное утро. Мисс Рейнберд решила, что прикажет шоферу подготовить «Роллс-Ройс» к половине десятого. Она поедет в Лондон. Надо на часок-другой заглянуть в универсальный магазин «Харродз». Какое удовольствие вернуться в конце дня домой, зная что тебя не ждет раздраженный допрос Шолто: куда ездила, сколько денег и на что потратила. В последние годы жизни Шолто стал совсем невыносим. Это просто счастье, что он, пьяный, скатился с лестницы и погиб…

В то утро Джордж ехал в Чилболтон, он был недоволен хорошей погодой. Когда стоишь на пороге под проливным дождем и пронизывающим ветром, тебя обязательно пригласят зайти в дом и предложат чашечку чая, а это верный повод поболтать о том, о сем. Он всегда удивлялся, до чего люди любят поговорить. Наверное, это от одиночества. Полчасика беседы — и ты уже многое выяснил. Заявляешься с блокнотом, вид важный — дескать, готовлю обзор для крупного лондонского рекламно-консультационного бюро. Обычно люди не знают, о чем речь. Какие газеты вы читаете? А журналы? За сегодняшнее утро вы второй человек, мадам, кто читает это издание. Очень авторитетная газета. А что читают ваши домашние? У вас большая семья? И человек все выкладывает. А чем занимается ваш муж? Этот вопрос обычно неплохо срабатывает. Узнаешь, что делал и чего не делал муж, и что ему следовало бы сделать, и про все его недуги, и про все семейство.

— И вот, Альберт, — сказал Джордж, протягивая руку и почесывая пса за ухом, походишь-походишь, да и налетишь на какую-нибудь старую щуку, работавшую когда-то в Рид-Корте, хранительницу грязных сплетен, или на замшелого любителя пива, который может и, главное, жаждет выдать тебе полный набор слухов о каждом жителе городка. И не думай, Альберт, что раз у меня получается, значит, мне это по душе. Попадаются просто отвратительные личности. Счастливы копаться в дерьме. И еще, Альберт, надо держать ухо востро с некоторыми дамочками. Ведь я мужчина видный. Чтобы никаких глупостей. Ну, знаешь, как с той заведующей школьным хозяйством. Как же, черт возьми, ее авали? И надо же было именно мне попасться, а ведь я, по общим отзывам, был четвертым в очереди. Эхе-хе, дождика бы сейчас да ветра. Хоть бы эта чертова погода испортилась.

Джордж принялся насвистывать. Беззаботный малый. Да и какие у него заботы? Живи себе в свое удовольствие.

К вечеру того же дня два человека — те, что подверглись похищению — пришли по приглашению Буша в приемную офиса. Хотя оба они были членами парламента, они понятия не имели, чем на самом деле занимается ведомство Грандисона. Для них это было просто секретное отделение Министерства внутренних дел, которое взаимодействует с полицией и в котором не принято задавать лишние вопросы. Все, что говорилось в комнате, открыто записывалось на пленку.

Ричард Пейкфилд, выпускник Итонского колледжа, принадлежал к правому крылу лейбористской партии. Ему было лет под сорок. Подвижный, легко возбудимый, нетерпеливый, вечно обуреваемый неосуществимыми идеями, этот высокий мужчина с широко открытыми, словно от удивления, глазами был похож на школьника-переростка, несмотря на то, что не выпускал изо рта трубку, В роковой вечер похищения Пейкфилд выступал на собрании в Саутгемптоне и решил вернуться в гостиницу пешком. Когда он проходил через темный двор перед гостиницей, кто-то окликнул его из стоящей неподалеку машины. Пейкфилд подошел и увидел сидящую за рулем женщину, стекло было приспущено. Он запомнил только, что она была в темном пальто с высоко поднятым воротником, скрывавшим лицо. Волосы — короткие, светлые (она сидела в непокрытой головой). Когда Пейкфилд наклонился, чтобы спросить, чего она хочет, кто-то — видимо, мужчина, — подошел к нему сзади. Пейкфилд почувствовал острую боль в левом предплечье и, прежде чем успел выпрямиться, потерял сознание. Машина — угнанный «Ровер-2000», седан — была найдена на следующее утро брошенной на обочине дороги Саутгемптон-Уинчестер милях в трех к северу от Саутгсмптона. Она принадлежала остановившемуся в гостинице коммивояжеру. Когда похитители завладели машиной, он крепко спал и поэтому о пропаже заявил только наутро. Пейкфилд пришел в себя в помещении, где ему предстояло пробыть вплоть до освобождения.

Со второй жертвой похитителей, Джеймсом Арчером, все произошло примерно так же. Арчер был одним из старейшин лейбористской партии — умный, грубоватый, открытый человек лет шестидесяти пяти, профсоюзный деятель, сын йоркширского шахтера, ныне член кабинета министров, энергичный и толковый. Арчера похитили, когда он проводил уик-энд у своих друзей за городом недалеко от Хай-Уикома. Он часто бывал у них и любил перед сном пройтись минут пять по аллее — подышать свежим воздухом. Когда он поравнялся с машиной, стоявшей у дороги в тени деревьев, боковое стекло приспустили, и женщина, сидящая за рулем, сделала ему знак рукой. Он повел себя осмотрительнее, чем Пейкфилд — остался стоять на месте и спросил, что ей нужно. Прежде, чем женщина ответила, Арчер услышал сзади шаги и хотел было повернуться, но кто-то схватил его сзади, перед ним мелькнуло лицо в маске, потом он почувствовал укол в плечо и тут же потерял сознание. Арчер был уверен, что на него напал мужчина. При своем невысоком росте Арчер был сильным человеком, но его схватили и держали с явно мужской силой. Что касается женщины в машине, она была с непокрытой головой, и Арчер мог бы поручится, что она точно не блондинка. Волосы у нее были либо темно-каштановые, либо черные. Машину — «Вольво», седан — обнаружили на другой день на заброшенной дороге, идущей через лес неподалеку от Мейденхеда. Она была угнана со служебной стоянки больницы в Хай-Уикоме и принадлежала молодому врачу, который всю ночь был занят на дежурстве и потому об исчезновении машины заявил только утром. Снятие отпечатков пальцев с обеих машин результатов не дало. Угонщики, конечно, были в перчатках, действовали они наверняка — знали, что полицию никто не вызовет. Очевидно, в обоих случаях они затем пересаживались вместе со своей жертвой в собственную машину.

Арчер пришел в себя в том же помещении, что и до него — Пейкфилд. Оба одинаково описывали это помещение и режим. Две комнаты без окон. В первой, побольше — деревянный стол, стул и кожаное кресло. В задней — поменьше — раскладушка, застеленная дешевым бельем. За занавеской в нише уборная, на стене — умывальник с горячей и холодной водой. Над ним — небольшое зеркало и розетка для электрической бритвы. Тут же на полочке — бритва «Филипс». В каждой комнате на потолке — лампа, включать и выключать свет пленник мог сам. Под потолком — вентиляционные отверстия, внизу — электрообогреватели «Димплекс», которые можно было включать и выключать. В первой комнате на стене висел репродуктор с ручкой для регулировки громкости. Большую часть дня передавали легкую музыку — классическую и эстрадную. Над этим репродуктором был другой, который не регулировался. Перед тем, как пленнику приносили пищу, он должен был перейти в спальню и закрыть за собой дверь. И Пейкфилд, и Арчер обнаружили, что в таких случаях дверь изнутри не открывается, хотя никакого запора на ней нет. Пейкфилд обследовал дверь, когда она была открыта, и обнаружил на косяке на уровне ручки три заглубленных штыря, которые, видимо, выдвигались при помощи дистанционного управления и входили в три цилиндрические полости на кромке самой двери. Кто-то немало потрудился — Буш давно это знал, — чтобы обеспечить надежную охрану и застраховать себя От случайностей. Голос, передававший указания по репродуктору, был мужской, он всегда звучал на фоне каких-то помех, так что иногда даже трудно было разобрать слова.

Дверь, отделявшая эти две комнаты от внешнего мира, была из какого-то прочного дерева, без ручки с внутренней стороны. В верхней половине двери было вмонтировано квадратное зеркало два на два фута. Оба пленника вскоре поняли, что это окно с односторонней видимостью, через которое за ними наблюдали снаружи. Пейкфилд пытался разбить зеркало стулом, но только сломал стул, который ему без всяких комментариев был заменен. Кормили сносно. В распоряжении пленника были журналы, правда, все время одни и те же.

Никаких газет не давали, не предоставляли никакой информации, касающейся похищения, но и Пейкфилд, и Арчер догадывались, что их держат, чтобы получить выкуп. Они пребывали в счастливом неведении относительно смертного приговора, который навис над ними и был бы приведен в исполнение в случае невыплаты выкупа в срок.

Освобождение происходило для обоих одинаково. Ночью по репродуктору пленнику объявили, что его освобождают, но если он хоть как-то нарушит указания, которые сейчас получит, освобождение будет отменено. Малейшая попытка проявить геройство только продлит пребывание в неволе. Конечно, оба они выполнили все указания. Им велели снять с кровати темное одеяло и обмотать им голову, затем встать посреди комнаты. Оба так и сделали. Насколько можно было судить, в комнату вошел только один человек. Он взял пленника за правую руку, затем последовали подкожное впрыскивание и потеря сознания. И Пейкфилд, и Арчер, когда их подобрал вертолет, явно находились под воздействием сильного наркотика. Анализ крови у Арчера (Пейкфилду анализ не производили) показал, что использовалась хитрая смесь, тиопентал-натрий и пропазин, которые в аптеке не купишь. Пейкфилда вертолет подобрал в Девоне в районе первой дорожки Тивертонского гольф-клуба. Рядом проходило открытое шоссе. Арчера подобрали на двенадцатой дорожке гольф-клуба в Кроуборе-Биконе в Суссексе, неподалеку от шоссе, окаймленного деревьями. И Пейкфилда, и Арчера — со слизанными руками — обнаружили в пятнадцати ярдах от места посадки вертолета. И в первый раз — Женщина, и во второй — мужчина указали местонахождение освобождаемого, а потом, держа его под прицелом пистолета, отступили в темноту, предоставив пилоту самому поднимать свой груз на борт. Участие похитителей в этой процедуре длилось несколько секунд. Во второй раз пилот был проинструктирован подождать несколько минут и послушать, не раздастся ли шум отъезжающей машины, а потом уже подобрать своего пассажира и установить его личность. Но пилот ничего не слышал. Преступник просто растворился в ночи. (Это не было неожиданностью для Буша или Грандисона. Преступник действовал крайне осмотрительно и, конечно, постарался сразу удалиться на максимально возможное расстояние от вертолета).

Прослушивая теперь запись предыдущих бесед с похищенными, Буш как профессионал восхищался ловкостью и изобретательностью преступников. Коммерсант тщательно изучил свои жертвы и принял все меры, чтобы им нечего было рассказать после освобождения, но при этом ему явно доставлял удовольствие риск. Риск непредвиденного стечения обстоятельств и провала никак нельзя было сбрасывать со счетов. И все-таки, думал Буш, должна же в этом деле быть какая-то зацепка, мелкая подробность, случайный звук — то, поможет нащупать нить, которую он должен размотать, потому что этого требует от него профессиональное честолюбие.

Закончив прослушивание пленок, Буш сказал:

— Ну вот, джентльмены. Сожалею, что вам приходится снова возвращаться к этому, но как вам уже конфиденциально сообщили, мы уверены, что Коммерсант может совершить новое похищение. Подобные игры не затевают ради каких-то сорока тысяч фунтов.

— Это немалые деньги, дружище, — сказал Арчер. — Спросите у моих ребят из трейд-юнионов. Они выложили за меня двадцать тысяч. Эта сумма пригодилась бы нам для других целей.

Он достал из пачки сигарету.

— Дело в принципе, а не в деньгах, — сказал Пейкфилд. — Для моей семьи это было слишком накладно. Но не это главное, видные политические деятели подвергаются риску, и хотя это обусловлено самим характером их деятельности, но…

Буш мысленно вздохнул, прервал его:

— Да, да, сэр, именно об этом идет речь. Вы прослушали пленки. Я надеюсь, что сейчас, в спокойной обстановке, поразмыслив и восстановив в памяти всю последовательность событий, вы можете припомнить что-то еще, какую-нибудь деталь, которую упустили раньше и которая могла бы нам помочь. Я хотел задать вам несколько вопросов, не исключено, что они куда-нибудь нас выведут. Если что-то вдруг всплывет у вас в памяти, вы сможете оказать нам неоценимую помощь. Пусть это будет нечто совсем незначительное — какое-то смутное воспоминание. Не обязательно факты — любая мысль, впечатление.

— Мы вас внимательно слушаем, дружище, — сказал Арчер.

Пейкфилд кивнул, зажигая трубку.

— Благодарю вас, — сказал Буш. — Тогда, первый вопрос. Как по-вашему, вода, которой вы умывались, была жесткая или мягкая?

— Мягкая, — ответил Пейкфилд. — Да, несомненно, мягкая. А ведь это интересно, не правда ли? Если выявить все районы с мягкой водой в стране, тогда…

— Дикки, дружище, — прервал его Арчер, — мистер Буш сам все знает. Будем просто отвечать на вопросы, а выводы предоставим ему. Вам, наверное, хочется поиграть в сыщики, но я бы предпочел разделаться со всем этим, мне еще надо в парламент. Вода была мягкая, точно. — Он кивнул.

— Вы помните, какое мыло вам дали?

— Желтоватое, уже немного смыленное, так что на нем не было названия, — ответил Пейкфилд. — Запах мне не понравился.

— Это было дегтярное мыло марки «Райте Коул», — сказал Арчер. — Я его с детства с закрытыми глазами узнать могу. Мать драила меня этим мылом.

— А помещение? — спросил Буш. — Оно ведь было специально приспособлено для таких целей. Как вам показалось, его оборудование было профессиональной работой или самоделкой?

— Типичная самоделка, — ответил Пейкфилд. — По стенам и потолку шла открытая проводка освещения и трансляции. Перегородка, разделявшая две комнаты, сколочена наспех. Все действовало, все было сработано очень толково, но кустарно, без всякого изящества.

— Вы оба сказали, что иногда в обед вам давали белое вино. Что это было за вино?

— Обычное белое вино, — сказал Арчер. — Сухое. Пейкфилд откинулся в кресло и вынул изо рта трубку, глядя в потолок:

— Не знаю, что это может дать. Но вообще тут и думать нечего. Я уверен, что это было Пуйи Фюиссе 1966. Кормили так себе, я уже говорил. Вообще, с кулинарной точки зрения…

— Ну не знаю, — прервал его Арчер. — Мне подавали отличную камбалу с жареным картофелем. И йоркширский пудинг был вполне приличным.

— Знаете, о чем я подумал? — сказал Пейкфилд. Насчет этой входной двери с зеркалом. По-моему, за ней была другая дверь. Когда я уходил в спальню перед подачей пищи, я слышал какое-то слабое грохотание перед тем, как открывали входную дверь. А из большой комнаты я иногда слышал этот звук более отчетливо и — вряд ли мне это казалось — одновременно менялась освещенность зеркала, как будто сквозь него проходил свет. Думаю, нас держали в каком-то подвальном помещении и вход туда был замаскирован на случай непредвиденного посещения или проверки — будто там сплошная стена. Этот человек застраховал себя от любых случайностей. А ведь живет себе где-то, наверное, самой обычной жизнью и…

— Из какого материала были стены, сэр? — спросил Буш.

— Из камня, — ответил Пейкфилд.

— Что это был за камень, по-вашему?

— Трудно сказать, я…

— Известняк, дружище, — сказал Арчер. — Я уверен. И сложены стены были давно. Если это подвал, то дом, наверняка, старый. И вот еще что я подумал. Уборная и умывальник. Со стоком воды не было никаких проблем. Вода уходила сразу же. Если мы были в подвале, значит, там был хороший перепад уровней. Возможно, дом стоял на склоне.

— Я кое-что вспомнил, — сказал Пейкфилд. — Вас ведь интересуют любые мелочи. Любые незначительные подробности. Это как раз такая мелочь. Она совсем вылетела у меня из головы. Может быть, вам это покажется странным, но я немного сентиментален. Люблю хранить разные пустяки на память. Поеду отдыхать — и обязательно привезу сувенир… Ну вот, когда я был там, я тоже об этом думал. Если только выберусь отсюда, говорил я себе, надо захватить с собой что-нибудь — потом можно будет держать этот предмет у себя в кабинете, например, на камине. И я взял на память ложку. Столовые приборы и посуда там были совсем простые, дешевые.

Чтобы прервать этот словесный поток, Буш сказал:

— И у вас ее отобрали, не так ли, сэр?

— Да. Перед освобождением, когда мне сделали впрыскивание, она была у меня в кармане. А дома я обнаружил, что она у меня пропала.

Арчер хмыкнул:

— То же самое произошло с моим перышком. Я нашел его однажды в большой комнате, после того как мне принесли еду. Сунул его в карман на память. И, как у Дикки, когда меня освободили, перышка в кармане не оказалось.

— А что это было за перышко, сэр?

— Из шейного оперения какой-то птицы. Мальчишкой я увлекался голубями. Затрудняюсь сказать, что это могла быть за птица. Серовато-бурое перо. Но все равно оно пропало.

— Нас, очевидно, обыскали сразу после инъекции, — сказал Пейкфилд. — Жаль, что ложка пропала — знаете, со временем интересно было бы показать ее детям.

— Скажите, сэр, — прервал Пейкфилда Буш, — вы в прошлый раз упоминали о каком-то звуке, который слышали, когда вам давали указания по трансляции. Не могли бы вы остановиться на этом подробнее?

— Да-да, конечно. Репродукторов было два. По нижнему передавали музыку — какие-то любительские записи. А верхний репродуктор молчал, пока его не включали они. Слышался слабый щелчок, и иногда сразу, а иногда через несколько секунд раздавался мужской — всегда мужской — голос. И вот однажды я услышал этот звук. Мужчина, как обычно объявил, что сейчас будет доставлена еда, и я должен перейти в спальню. Неожиданно в его голосе появилось раздражение…, или скорее нетерпение. Как будто он отгонял осу. И он замолчал. Только на несколько секунд. Послышался какой-то звон и шорох, как будто шум воздушной струи. Потом все стихло, и мужчина снова заговорил.

— Как, по-вашему, можно это объяснить, сэр?

— Я бы сказал…, похоже было, что он опрокинул стопку бумаги и какой-то небольшой стеклянный предмет. Как будто что-то упало у него со стола.

— В прошлый раз вы говорили, что это было похоже на звон колокольчика.

— Да, немного похоже.

— А слышал ли кто-нибудь из вас какие-то другие шумы? — спросил Буш. — Не по трансляции. Например, шум проезжающих машин, пролетающего самолета?

Оба отрицательно помотали головами. Потом Арчер сказал:

— Тарелки всегда были подогреты, когда нам подавали горячее. Все подавалось на открытом подносе, так что кухня, видно была недалеко.

— Не помните ли вы, как вас переводили в это помещение или из него?

Ни тот, ни другой не могли этого вспомнить. На постельном белье не было ни меток, ни фирменных знаков.

Салфетки на подносе с пищей были простые, белые бумажные.

Когда Пейкфилд и Арчер ушли, Буш прослушал сделанную запись этого разговора. Он не ждал от них ничего существенно нового, так и вышло. Буш не чувствовал досады. В его деле эмоции противопоказаны. Для него не должно существовать ни радости, ни огорчения — только упорная работа. Дом — если это дом — может находится в районе, богатом известняками. В доме должен быть подвал, специально оборудованный для содержания похищенных, довольно большой подвал, что предполагает соответствующие размеры дома. По ночам мог быть слабо слышен шум машин или самолетов, если только стены подвала не звуконепроницаемые. Видимо, дом расположен в сельской глуши, в уединенном месте…, наверняка, это так, ведь присутствие соседей Коммерсанту ни к чему. Дом, скорее всего, стоит на склоне холма. Шум воздушной струи. Сквозняк? Упавшие листки бумаги? Звон. Упавшая безделушка? Позвякивание стакана? Какой-нибудь колокольчик?

Буш встал и медленно прошелся по комнате. Ему предстояла нелегкая кропотливая работа. Наверняка преступники перевозили свои жертвы в каком-то крытом фургоне. Угнанные машины использовались только в пределах нескольких миль. На большом расстоянии это было бы слишком рискованно. Придется засесть за карту и расчеты времени. Коммерсант исчез в направлении к северу от Саутгемптона и к юго-востоку от Хай-Уикома. Хотя это ни о чем не говорит. Коммерсант ни за что не выбрал бы прямой маршрут. Но и он не мог не зависеть от места, времени и расстояния. Тивертон расположен в Девоне, а Кроуборо — в Суссексе, между ними добрых две сотни миль. Буш налил себе виски и стал думать о перышке. Может быть, когда доставляли еду, его занесло сквозняком? Или оно попало в комнату, пристав к подметке ботинка или туфли? Из кухни? Сейчас мало кто ощипывает птицу на кухне. Хотя на ферме это возможно. Коммерсант, конечно, обыскал и Пейкфилда, и Арчера, прежде чем они оказались за пределами подвала. Зачем забрали ложку — понятно. Но перышко… Почему изъяли его? Из принципа? Дескать, с чем пришли, с тем и уходите? Ложка — да. Она могла навести на след. Но перышко — маленькое, серовато-бурое, не больше дюйма длиной?

Если бы оно ничего не значило. Коммерсант не обратил бы на него внимания. Раз он забрал его, значит, не хотел, чтобы перышко обнаружили. Выходит, он забрал его на всякий случай, либо считая, что при определенных обстоятельствах — например, попав в руки опытного орнитолога — перышко может сыграть для него роковую роль. И где, черт возьми, он достал тиопентал-натрий и пропазин? Если бы это было — мысль Буша вернулась назад — перо курицы, утки или индюшки, факт его обнаружения ни о чем бы не говорил. Но если взять крайний случай — если это перо какой-то редкой птицы и его происхождение установил бы орнитолог — тогда это могло бы говорить о многом. Значит, не исключено, что Коммерсант специально принял меры предосторожности, поскольку имел какое-то отношение к птице или к птицам, которых нельзя причислить к разряду обычных.