Глава девятая

Они легли спать поздно — весь день проездили вместе с Долли в Уэльс, к старенькой тете Ричарда. Он зашел к Саре пожелать спокойной ночи, да так и остался у нее. И вот теперь после любви они лежали и тихо беседовали.

— Мне очень понравилась твоя тетя, Ричард.

— Она же совсем старая.

— Зато душой молода. И дом у нее чудесный, прямо на реку смотрит. Весь в зарослях рододендрона. Никогда еще не видела я такого очаровательного уголка.

— Ей трудно смотреть за эдакой громадиной. Ведь в нем целый полк может стать постоем. — Он медленно провел рукой по щеке Сары, та повернула голову и легонько укусила его за палец. — Она мне намекнула, что собирается продать дом и перебраться к старой школьной подруге в Шюсбери. По-моему, мудрое решение. — Он помолчал и, размышляя, как встретит его слова Сара, продолжил:

— Тебе там понравилось, верно?

— Еще бы, конечно!

— Так вот, когда вы с Долли обогнали нас, я рассказал ей, что собираюсь купить усадьбу в Дордони, а она и спрашивает: «На кой черт вам с Сарой тащиться за границу?»

Сара негромко рассмеялась: "И она предложила тебе то же самое, что и мне, когда я зашла к ней перед обедом?… "

— А именно?

— Ты же знаешь. Она сказала это сперва мне, а затем тебе, чтобы каждый обдумал ее слова отдельно, а потом… вот теперь и наступило «потом».

— Ты имеешь в виду предложение недорого продать нам усадьбу, чтобы мы переделали ее под гостиницу?

— Почему бы и нет? Лучшего места, чем здесь, нам не найти. Множество комнат в доме, река, два теннисных корта…

— Совсем заросшие… А знаешь, сколько уйдет денег, чтобы привести все в порядок?

— Зато от папы и Долли недалеко. К тому же на родине. Мы слишком долго жили вдали от нее. Милый, — вздохнула Сара, — я была бы там по-настоящему счастлива. Мне там все сразу пришлось по душе. К тому же этот дом принадлежит тебе по праву… а значит, и мне тоже.

Ричард приподнялся на локте, взглянул Саре в глаза и улыбнулся: «Вы это с ней вдвоем подстроили, так?»

— Конечно, нет.

— Конечно, да. Ведь тебе она рассказала обо всем до обеда, а мне — уже после.

— А хотя бы и так. Какая разница?

— Никакой. По-моему, мысль первоклассная.

Потом, в постели у себя, не в силах уснуть, размышляя о теткином доме, о том, как переделать его под гостиницу, он вдруг понял, что за последние недели его жизнь сильно изменилась. Из вполне довольного своим положением ничтожества, лентяя без цели он превратился в человека, твердо знающего, чего хочет. Его будущее безоблачно… если не считать тучки по имени Беллмастер. Что ж, с этим уже ничего не поделаешь. Старик Гедди посоветуется со знающими людьми, и Ричард сделает так, как они скажут. После разговора с Гедди ему временами хотелось, чтобы дневника не было вообще — неприязнь к Беллмастеру уже ослабела. Ведь все это — дела давно минувших дней, и Ричарду становилось не по себе от собственной… чего? Мстительности? Пожалуй. Мертвых уже не воскресить. Даже если отыграться на Беллмастере, это не вернет Саре восьми проведенных в монастыре лет, не восстановит леди Джин доброе имя. К тому же если уж речь зашла о ней — отчего это леди Джин безропотно подчинялась Беллмастеру? Ведь были у нее и воля, и мужество. Она выбрала такую жизнь добровольно. Но хуже всех пришлось бедняге Брантону. Впрочем, стал бы он богаче или счастливей, если бы не женился на леди Джин? Вряд ли. От судьбы не уйдешь. Это сейчас, задним числом ясно — ему сразу надо было жениться на такой женщине, как Долли… "Итак, когда Гедди позвонит, — решил Ричард (звонить к нему в контору Гедди запретил), — я скажу, что бросаю затею с Беллмастером. Если еще не поздно. Ведь стоит дать делу законный ход, и его не остановишь. Словом, не было у бабы забот… Сжечь бы в свое время дневник, да и все.

И вот что еще удивительно. Стоило рот раскрыть, как Гедди явно захотел отделаться от меня как можно скорее. Но это понятно. Он же время от времени работал и на Беллмастера, разоблачать своего клиента ему не улыбалось".

Ричард решил отвлечься, включил свет, взял книгу. Но не успел пробежать глазами по первой строке, как понял со всей очевидностью, что совершил непоправимый промах. Как сказал бы старик Брантон, любитель латинских поговорок: «Людям свойственно ошибаться».

Кэслейк заранее условился встретиться с Гедди и на другое утро приехал к нему домой.

Стряпчий провел его в кабинет — уютный, заставленный книгами. На каминной полке по обе стороны от застекленного ящика с чучелами разноцветных тропических птиц стояли взятые в серебро снимки родственников, а в одном легко угадывался и сам Гедди — школьник в форменном костюмчике и соломенной шляпе. Недавно похолодало, в кабинете работал рефлектор. Около него, за низкий с зубчатыми краями столик и уселись собеседники.

Нацелив кофейник на чашку, Гедди помедлил, спросил: «Близится полдень. Может, лучше хереса выпьете, мистер Кэслейк?»

— Нет, спасибо. Сойдет и кофе, — глядя, как Гедди льет его в чашку, Кэслейк заметил, что руки у стряпчего не дрожат, подумал: «Да, он старая, мудрая птица, владеет собой отменно».

— Чем реже будут вас видеть у меня в конторе, тем лучше. Потому я и пригласил вас сюда.

— Понимаю. Впрочем, с завтрашнего дня я перестану вас беспокоить.

Гедди помрачнел: «Вы-то перестанете. А совесть — нет. Неужели без этого не обойтись?»

— Вы же все прекрасно понимаете, мистер Гедди. Нам в Клетке такой оборот тоже не по душе, но иного не дано. К тому же вам самому почти ничего делать не придется.

— Это ложь во спасение. — Гедди покачал головой. — Вы замыслили убить человека и здесь слова «почти ничего» неуместны.

— Однако и вам раз пришлось это проделать. Во время войны, насколько я знаю.

— Да уж, — Гедди внезапно улыбнулся. — Тогда я попался. Но та женщина была шпионкой, к тому же на войне все средства хороши. Впрочем, не волнуйтесь, мистер Кэслейк, я исполню все, что от меня потребуется. Любопытно… Я, кажется, чуть не влюбился в нее. С виду — истинная итальянка. Утром она лежала, разметав по подушке темные волосы, с румянцем на щеках, и не верилось, что она мертва. Но это было давно, и, признаюсь, я вспоминаю ее все реже.

— На сей раз вам вообще нечего будет вспомнить. Если всплывет хоть краешек этого дела, Клетка сделает все, чтобы скрыть его и от правосудия, и от политиков, и от прессы. Мир, как известно, полон неразгаданных тайн.

— Ваша уверенность согревает меня и утешает. Верно, для Клетки нет ничего невозможного, ее высшие жрецы заботятся о своих рабах и прислужниках. И хотя я не циник, но считаю, что такого понятия, как «правое дело», в мире больше нет. Если принять, что божественное начало в человеке умерло, — а оно так и есть, — то он вправе защищать себя любыми средствами, лишь бы они были сильнее тех, какими пользуются его враги. Иногда, бессонными ночами — это утешает.

— Конечно.

— Можно спросить без обиняков? Вы Фарли собственноручно уберете?

— Да.

Разговор с Кэслейком утомлял, однако Гедди был терпелив — он понимал его и сочувствовал, хотя помочь ничем не мог.

— Впервые идете на такое дело?

— Да, мистер Гедди, впервые, — ответил Кэслейк резко: не хотелось тратить душевные силы на стряпчего, лучше сохранить их до той минуты, что свяжет его с Куинтом и другими сослуживцами навсегда. Глядя в чашку с нетронутым и уже остывшим кофе, затянутым пленкой, которая сморщилась и стала похожа на рельефную карту, Кэслейк предложил: «А сейчас, сэр, давайте, не отвлекаясь, обсудим предстоящее».

— Конечно, конечно. «Прокурор я и судья, — хитро молвила Клетка. — Я все дело рассмотрю, к смерти Фарли приговорю». Да простит меня Кэрролл. Но я в вашей власти: мне моя шкура и работа дороги.

Кэслейк с трудом вспомнил, что слышал о Льюисе Кэрролле где-то… наверно, в школе… поразмыслил, не предаст ли Гедди, и отмел подозрения. Он слишком много потеряет, если вдруг заупрямится.

— Мне бы хотелось, — начал Кэслейк, — чтобы вы позвонили мистеру Фарли прямо сейчас, при мне. Объявили бы ему, что ни с полицией, ни с властями по его делу пока не связывались, ни с кем о нем не говорили. Поясните, что решили, хотя и не сомневаетесь в искренности Ричарда, все же убедиться в существовании дневника. Так на вашем месте поступил бы любой здравомыслящий стряпчий, дабы не попасть впросак. Он поймет, верно?

— Безусловно. И профессиональная гордость вынуждает добавить: то, что вы предлагаете, я хотел сделать и сам. Мистер Фарли — человек благоразумный, он обязательно согласится.

— Кроме того, вы предложите ему встретиться не у себя в конторе, а где-нибудь за городом, в месте уединенном, неприметном, скажем, на автостоянке, в деревенском трактире или гостинице. Мне бы хотелось, чтобы он приехал туда завтра под вечер. Откладывать неразумно.

— Согласен.

— И еще. Пусть об этой встрече он никому не говорит. Например, если мисс Брантон или кто другой полюбопытствует, кто звонил и зачем, надо ответить, что звонили вы — знали о его будущей свадьбе и решили поздравить, а заодно поинтересоваться, не нужна ли юридическая помощь… Можно сочинить и другую легенду.

— Ничего, сойдет и эта. — Гедди улыбнулся. — Так где же назначить встречу?

— Решайте сами, сэр.

— Отлично. Вы любите природу? Ведь, насколько я понимаю, на встречу с мистером Фарли поедете именно вы.

— Пейзаж значения не имеет, лишь бы место было уединенное. И… верно, туда отправлюсь я.

— И все должно пройти тихо, не привлечь ничьего внимания…

— Именно так. Я сяду к нему в машину объяснить, почему приехал вместо вас. Выстрел прозвучит не громче хлопка пробки от шампанского, смерть наступит мгновенно.

— И на том спасибо.

Сарказм ужалил Кэслейка, заставил его сказать: «А ведь мне понравился Фарли. Да, по-моему, и вы, в первый раз совершая ликвидацию, переживали то же, что и я сейчас».

— Не совсем. Я рассчитывал просто опоить девушку и обыскать ее вещи. Однако мне вас обидеть не хотелось. Я все прекрасно понимаю и чувствую себя виновным не меньше вашего. Сейчас же позвоню, узнаю, дома ли мистер Фарли.

Гедди подошел к телефону, снял трубку, набрал номер. В ожидании ответа повертел в руках пресс-папье — привезенную из Тайваня бронзовую фигурку лошади. Ему повезло: Долли с Сарой пошли прогуляться, полковник Брантон уехал в Лондон, так что трубку снял Фарли. Гедди говорил с ним минут пять, не больше, встретится условились на другой день в половине четвертого. Потом вынул из книжного шкафа мелкомасштабную топографическую карту военного образца показать Кэслейку место встречи.

Развернув карту, он нашел нужный квадрат и пояснил: «Вот здесь у Пейнсуика есть живописный холм под названием „Маяк“. С его верхушки открывается чудесный вид. А здесь, у подножья, — поле для гольфа, клуб. Сразу за ним — кладбище с просторной стоянкой. Вас скроют кладбищенская ограда, кусты и деревья. Тут обожают устраивать пикники, часто приезжают влюбленные. Однако сейчас еще не сезон, там будет машины три-четыре, не больше».

— Спасибо, мистер Гедди.

— Надеюсь, вы не ждете в ответ «пожалуйста»? Где заночуете?

— Еще не решил.

— Тогда остановитесь у Страуда. Это всего в нескольких милях от Маяка. Там полно гостиниц.

— Так и сделаю, а по пути загляну на Маяк. — Кэслейк встал и, не подавая руки, сказал: — Я вам очень обязан, мистер Гедди.

Стряпчий пожал плечами и молча проводил его до двери.

… Эту ночь Кэслейк провел в гостинице неподалеку от Страуда. Он уснул не сразу — из головы не выходила картина поросшей травой стоянки у кладбища. Куинт прав — Кэслейк далеко шагнул от сыщика из Барнстапла. Так, из Лондона он приехал на машине с фальшивыми номерами — в Клетке позаботились о том, чтобы по ним водителя найти не удалось. Садясь за руль, Кэслейк надевал перчатки из моющейся замши; он не снимет их и когда пересядет в машину к Фарли. В тот же вечер он позвонил Куинту, договорился, что у перекрестка с шоссе М-4 его подберет автомобиль из Клетки. А через пять минут его машину подожжет зажигательная бомба замедленного действия. В подземном тире Клетки Кэслейк посидел рядом с заменявшей Фарли куклой, трижды вынимал из кармана крошечный, в пол-ладони, пистолет — одну из новинок в длинном списке разнообразных принадлежностей агентов Клетки — и стрелял с легким хлопком в левый «висок» куклы так, чтобы пуля шла снизу вверх.

Фарли умрет мгновенно, не успеет понять, что с ним. Рядом стоял Куинт и одобрительно кивал. Но оба сознавали — это лишь бледная тень того, что придется совершить на самом деле. И никто не хотел признать, что от лежащего на курке пальца Кэслейка будет зависеть его карьера в Клетке. Ведь множество агентов этого ведомства по-настоящему познавали самих себя только в последнюю минуту. С грустью Кэслейк подумал, что Гедди повезло. Бог простит его — он не ведал, что творил.

Кэслейк выключил ночник, повернулся набок и подумал о своей секретарше Джоун. Затмил мрачные мысли успокоительными эротическими мечтаниями и в конце концов уснул.

На другой день в три часа пополудни Ричард подошел к стоявшему у дома автомобилю. Завернутый в газету дневник он положил туда еще утром. Полковник Брантон из Лондона пока не вернулся, так что вынуть сверток из сейфа труда не составило.

Едва Ричард намерился сесть за руль, как из-за дома показалась Сара в рабочих рукавицах и с корзинкой, где лежали садовые ножницы и грабельки. Она подошла ближе и спросила: «Ричард, разве ты уезжаешь?»

— Да, милая. Надо утрясти одно маленькое дельце.

— А мне с тобой можно? В саду поработать я всегда успею.

— Нет, нельзя, — улыбаясь, ответил он.

— Почему же?

Ричард подался вперед и поцеловал ее в щеку: «Потому что я так хочу. И не хмурься. Среди множества событий ближайших дней будет и день рождения моей возлюбленной, а это принято отмечать подарком».

— Да, конечно, — улыбнулась и Сара, — причина уважительная.

— А ты пойди к Долли и вместе с ней задай-ка жару разросшейся живой изгороди, ладно?

Сара поцеловала его, когда он уже садился в машину, предупредила: «Будь осторожен, дорогой».

— Обязательно, — пообещал он и завел мотор.

Сара стояла, провожала взглядом машину, и любовь к Ричарду теплом разливалась у нее в душе. Подошла Долли, спросила:

— Куда это он?

— За подарком для меня к дню рождения.

— Ты что-нибудь ему посоветовала?

— Нет, я люблю сюрпризы.

Долли кивнула: «Я тоже. Но они выпадают мне редко. Твой отец разнообразием не балует. Ко дню рождения всегда духи — „Шанель“ или „Арпеж“. А из Лондона привозит коробку шоколадных конфет — очень дорогих и обязательно с твердой начинкой. Такие любит он сам, а я — не очень. Ладно, пойдем, набросимся на изгородь. Раньше у нас служили два садовника, так что придется заменить их хотя бы на сегодня».

Когда лорд Беллмастер спускался по лестнице своего клуба на Сент-Джеймс-стрит, ища глазами такси с Брантоном, полковник вдруг почти с восторгом осознал — судьба на его стороне. И даже если она в конце концов решит от него отвернуться — черт с ней. Хотя почему бы не отблагодарить ее за возможность спасти свою шкуру? Вчера вечером он позвонил из своего клуба Беллмастеру, предложил встретиться и поговорить о будущей свадьбе Сары. У обоих обед был занят, сошлись на том, что Брантон подъедет к клубу Беллмастера и они отправятся к последнему на квартиру. Был четверг. Брантон выбрал его не случайно: знал, в этот день у слуги Беллмастера выходной. Здесь полковник обошелся без помощи провидения. Оно пособило в другом: в сопровождении Беллмастера миновать привратника удастся без труда — рисковать без нужды Брантон не хотел. А чтобы проникнуть в квартиру к Беллмастеру в одиночку, пришлось бы наклеивать усы, представляться репортером «Таймса», просить его светлость уделить ему несколько минут и поделиться мнением по поводу… Словом, устраивать целый маскарад. Беллмастер на него бы купился — он порисоваться любил. Но судьба улыбнулась полковнику — он войдет в квартиру вместе с хозяином, посему привратник на него внимания не обратит.

Беллмастер уселся в такси рядом с Брантоном — его лицо разгорелось от сытного обеда и выпитого портвейна, он курил благоухающую гаванскую сигару.

— Хорошо, что вы за мной заехали, Брантон. Давненько мы не встречались. Вы прекрасно выглядите. Хотя мы оба моложе не становимся, верно?

— Верно, милорд… Со временем годы чувствуешь все сильнее. И тем острее жалеешь утраченное. Болезни наступают, здоровье уходит.

— Так вы приехали к лондонским лекарям?

— Помимо прочего. Главное — мне хотелось поговорить с вами.

— Что ж… Пока я свободен. Но в пять мне на аудиенцию к премьер-министру.

— Я вас надолго не задержу.

За разговором они и не заметили, как доехали до дома Беллмастера. Аристократ вызвался заплатить за такси, они вошли в подъезд вместе. Привратник сидел у себя в клетушке. Он приподнялся, сказал: «Добрый день, милорд».

— Добрый, Бэнкс. Сидите, сидите. Я вызову лифт сам.

Стоя рядом с Беллмастером, Брантон смотрел в сторону от привратника. Они поднялись на лифте, подошли к квартире. Вынув ключ, Беллмастер произнес: «Роджерс сегодня выходной. Мы будем одни».

Брантон переступил порог, не вынимая рук из карманов — он знал: ни к чему прикасаться голыми руками нельзя. Ни к чашке с кофе, ни к рюмке, а перед уходом нужно надеть перчатки. Помимо твердой решимости покончить с аристократом полковник ощущал возбуждение… Не от страха — на свою жизнь ему было наплевать, однако искушать судьбу глупостью не хотелось: жизнь все-таки замечательная штука. Впрочем, он уже попользовался ею сполна и остаток есть смысл поменять на возможность рассчитаться с Беллмастером. Сравнять счет. Пуля или снаряд могли погубить полковника давным-давно — опасности от военной службы неотделимы. Но в петлю суют голову без нужды только дураки.

Полковник сел в кресло у камина, и, пока лорд Беллмастер ходил мыть руки, он разглядывал чучело горбуши. Отличная рыбина. А в Конари сейчас самая рыбалка. «Жаль, если не удастся больше вытянуть ни одной форелины. Впрочем, я свое уже отудил». Ощупывая пистолет в кармане, Брантон уверился — рука не дрогнет… как не дрогнет и решимость. Пистолет подвернулся ему в Италии во время войны — девятизарядный «Вальтер Мангурин», отличная вещь. В магазине шесть патронов. Но хватит и двух. Соседи примут выстрелы за хлопки глушителя какой-нибудь машины. Руки не дрожали. С чего им дрожать? Полковник готов принять все, уготованное провидением, лишь бы расправиться с Беллмастером.

Аристократ вернулся и опустился на диван у окна. Солнечный луч упал ему на голову, сквозь седые волосы заблестела кожа. Он любезно улыбнулся: «Итак, рад видеть вас вновь. А вы славно похудели, подтянулись. Не то, что я, — похлопал он по своему брюшку. — Вот беда — совсем мало двигаюсь. Забыл, когда был на охоте последний раз».

— В клубе поговаривают, будто вы высоко метите, — заметил Брантон. — Может, со дня на день будете охотиться уже в Мериленде.

— Слухи, мой дорогой, слухи. Ими Вестминстер только и полнится. — Он вынул из пиджака золотой портсигар и предложил сигарету Брантону.

— Нет, спасибо. — Когда аристократ закурил, полковник вспомнил леди Джин и вновь убедился, — это чувство не покидало его с той самой минуты, как он прочел дневник, который Ричард запер у него в сейфе, — что пришел мстить не за нее и даже не за тех, кого погубил Беллмастер. Он хотел свести с ним личные счеты, отплатить за неудавшуюся карьеру, за чины, которые получил бы, не свяжись с Беллмастером. «Да, это себялюбие, — признался Брантон самому себе, — зато как утешает!»

Между тем Беллмастер перешел на деловой тон: «Значит вы мое письмо получили. Думаю, Фарли хороший парень, да и Сара очаровательна. И не худо бы им помочь со свадьбой».

— Пожалуй, — отозвался Брантон и подумал: «Отчего бы не потрафить ему напоследок?» Хотелось одного — спокойно посидеть и посмотреть на Беллмастера, сознавая, что его минуты сочтены. — Однако вы знаете — денег у меня нет. Роскошную свадьбу мне не поднять.

— Это мы уладим без лишнего шума. Ведь вы можете сказать, что разбили копилку, куда долгие годы откладывали деньги как раз на такой случай. Я добиваюсь немногого — устроить свадьбу, которая пришлась бы Саре по душе — она же, не в обиду вам будет сказано, моя дочь.

У Брантона едва не сорвалось с языка: «Неужели?», но он сдержался и сказал: «Конечно».

— И это главный день в ее жизни. Всякая девушка мечтает отметить его с шиком.

— Пожалуй. — Не коснувшись подлокотников, Брантон встал с кресла и подошел к окну. — Однако считаю своим долгом предупредить — может заупрямиться Ричард.

— Пустяки. Если захочет Сара, согласится и он. Иначе он просто дикарь! И если Сара похожа на мать хоть немного, он окажется у нее под каблуком.

Брантон кивнул. За окном в парке было чудесно — цветы, деревья с молодой листвой. "Да, наверно. Впрочем, есть одна загвоздка. Когда они приехали ко мне в гости, он попросил разрешения положить некий сверток в мой старый сейф. Сказал, там подарок Саре на день рождения — он у нее… "

Беллмастер раздраженно перебил: «Я не хуже вас знаю, когда родилась Сара. К чему вы, черт побери, клоните?»

— К свертку. Ричард едва прикрыл его старой газетой, да резинками перетянул. Несколько дней назад я зачем-то полез в сейф. И хотя это не в моих правилах, соблазнился заглянуть в сверток. — Откровенно забавляясь игрой, полковник отошел от окна, чтобы получше разглядеть лицо Беллмастера… как это он не замечал, что оно становится все брыластее?… И разрядил наконец напряжение. — Признаюсь, я развернул его. Вы не слышали о книге «Беседы души и тела»?

— Нет, не слышал. — Беллмастер вскочил, беспокойно прошелся по комнате и остановился у камина.

— Да?… А следовало бы. Ведь вы провели с леди Джин больше времени, чем даже я. Заголовок — просто отвлекающая уловка. Книга оказалась дневником — Джин вела его многие годы. Читается — не оторвешься. Я провел с ним весь день, когда Сара и Ричард ездили к его тетке в Шопшир. Местами чертовски забавно… и откровенно. И пестрит ее рисуночками. Вы же помните, как замечательно она рисовала. Есть такие карикатуры и на меня, и на вас, что закачаешься!… — С наслаждением видя, как румянец сытой жизни сходит у Беллмастера со щек, полковник закончить не спешил. — Бог мой, стоило ей невзлюбить кого-нибудь, и она клеймила его, не стесняясь. Помните того размазню Арчи Кардингтона — он служил в Королевском полку…

— Брантон!

— Да, милорд?

— Не делайте из меня идиота. Говорите, чего добиваетесь. Вы же не ради свадьбы Сары приехали, да и мне сейчас тоже не до нее.

— Нет, конечно, нет. Знаете, леди Джин временами бывала очень несдержанна. Она призналась, что вы несколько раз толкали ее на прямо-таки грязные дела…

— Джин не надо было толкать. Она и сама святой не была.

— Тем хуже для вас. Ведь она обо всем написала, а зря.

— Обо всем?

Брантон улыбнулся: "Обо всем, милорд. И подробно — на страницах, которые заложил листиками, по-видимому, Фарли. Там говорится о двух убийствах — Полидора и Матерсона. Пространно описаны и ваши связи с разными иностранными агентами… вернее, с агентами иностранных разведок. Особенно с кубинцем по имени Монтеверде и… "