Я не могу долго жить с людьми. Мне требуется хоть немного одиночества, частица вечности.

Что мне еще помогало — справедливость — трудное согласие с собой и с другими, это творчество. Но с тех пор, как я нахожусь в кризисе, в состоянии бессилия, мне стало понятнее это мерзкое желание обладать, которое вечно выводило меня из себя в других людях. Раз уж не завоевывают тебя, можно самому кого-нибудь завоевать. И действительно, в тот момент я нуждался в этом чувстве обладания, которое мне подарила ты. Вот почему я страдал не просто оттого, что ты ушла, но еще больше оттого, что ты солгала мне. Но и это пройдет. Еще немного пессимизма, и даже несчастье засияет: я снова стану самим собой.

Да, мне было больно от того, что я от тебя узнал. Но ты не должна грустить потому, что грущу я. Я знаю, что не прав, но хотя я и не могу помешать сердцу быть несправедливым, я все же рано или поздно сумею призвать его к объективности. Мне будет не очень трудно преодолеть несправедливость, угнездившуюся в моем сердце. Я знаю, что сделал все, чтобы отдалить тебя от себя. Со мной так было всю жизнь: едва кто-то привязывался ко мне, я делал все возможное, чтобы отпугнуть его. Разумеется, свою роль сыграли и моя нынешняя неспособность брать на себя обязательства, моя привычка быть всегда с разными людьми, мой пессимистический взгляд на самого себя. Но, вероятно, я все же не был настолько легкомысленным, как я сейчас об этом говорю. Первая моя любовь, которой я был верен, ускользнула от меня, предпочтя наркотики и предательство. Видимо, многое идет именно оттуда, в том числе и эта суетная боязнь новых страданий, хотя их-то на мою долю всегда хватало. Однако с тех пор я неизменно ускользал от всех и, наверное, втайне желал, чтобы и от меня все ускользали. Даже Х.: чего только я не сделал, чтобы охладить ее чувства ко мне. Не думаю, однако, чтобы она в самом деле от меня ускользнула, чтобы она, пусть мимолетно, отдалась другому. Я в этом не уверен (...). Но если бы она так не поступила, то речь здесь шла бы исключительно о проявлении ее внутренней готовности к героизму, а вовсе не о такой любви, которая стремится все отдать, ничего не прося взамен. Так что мною сделано решительно все, чтобы ты ускользнула от меня. И чем сильнее завораживал тот сентябрь, тем более укреплялось во мне желание вырваться из-под действия этих чар. В общем, можно сказать, ты от меня ускользнула. Таков закон этого мира, пусть иногда ужасный. На предательство отвечают предательством, на притворство в любви — бегством от любви. К тому же в данном случае я, требовавший и испытавший на себе все виды свободы, признаю справедливым и правильным, чтобы и ты в свою очередь испытала одну-две ее разновидности. Причем список далеко не закончен.

Что же касается того, чем мне можно помочь, я постараюсь помочь себе сам, и не только водворением в мое сердце холодной объективности, но и той симпатией, той нежностью, которую я к тебе испытываю. Иногда я виню себя за неспособность любить. Вероятно, так оно и есть, но все же я оказался способен выбрать нескольких людей и честно отдать им лучшее, что во мне было, — как бы они ни повели себя потом.