Вера Камша
      От войны до войны
      Отблески Этерны - 2
      Кто знает, куда ведут дороги Добра и что позволяет Злу поселиться даже в самых благородных сердцах? Неведение дарует людям мир, хотя бы на время. Но мир - куда более опасное дело, чем война. В мирное время беды следует ждать везде - и она непременно приходит - от рук врага и от слов друга.
      Повелителю Дома Скал Ричарду Окделлу и Наследнику Дома Молнии Роберу Эпинэ отведены не самые счастливые роли в политической мистерии королевства Талиг и всех Золотых Земель. Что ждет их и что ждет Золотые Земли? Удержится ли мир и дальше на острие клинка Первого маршала Талига Рокэ Алвы или сорвется в пропасть?
      СИНОПСИС, ИЛИ ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ
      Действие первой книги трилогии начинается осенью 397 года круга Скал, а по бытующим в Золотых землях поверьям, окончание очередного четырехсотлетнего цикла (круга) - Скал, Ветра, Волн или Молний - знаменуется войнами, политическими потрясениями и природными катаклизмами, и поверья эти основаны не на пустом месте. Шестнадцать веков назад на исходе круга Ветра Эрнани Ракан, последний представитель избранной покинувшими Кэртиану божествами династии, отрекся от старой веры и принял эсператизм; окончание следующего круга ознаменовалось распадом империи, религиозными войнами и переносом Святого Престола в город Агарис. Спустя еще четыреста лет Раканы, под властью которых к тому времени оставалось лишь королевство Талигойя, были свергнуты, и в стране утвердились новая династия и новая религия олларианство.
      Заканчивается очередной круг, и шаткое равновесие, установившееся в Золотых землях, грозит нарушиться. На троне королевства Талиг - вялый и нерешительный Фердинанд II, во всем подчиняющийся главе олларианской церкви - кардиналу Сильвестру. Сторонники свергнутой династии, именующие себя Людьми Чести, несмотря на множество неудач, не оставляют надежд вернуть трон Раканам, в настоящий момент ютящимся в Агарисе под покровительством эсператистов.
      Внутренней смутой готовы воспользоваться соперники Талига в борьбе за первенство в Золотых землях: Гайифская империя и кесария Дриксен. Однако на открытое вторжение они не решаются, опасаясь Первого маршала Талига герцога Рокэ Алву. Прозванный Вороном, Алва по праву считается лучшим полководцем Золотых земель, на его счету немало побед и над внешними врагами, и над мятежниками. Именно Ворон пять лет назад подавил восстание Эгмонта Окделла, участником которого был Робер Эпинэ. Отец и трое братьев Робера погибли, а его самого, раненного, вывезли в Агарис. Теперь Эпинэ - друг и вассал рожденного в изгнании принца Альдо Ракана.
      Положение изгнанников кажется безнадежным, но неожиданно Альдо получает странное предложение. Оно исходило от гоганов, таинственного народа торговцев и ростовщиков, по слухам, владеющего собственной магией. Старейшина гоганов Енниоль обещает Альдо талигойскую корону в обмен на отказ от непонятного принцу "первородства". Кроме того, Альдо должен отдать гоганам развалины древней столицы и все реликвии Раканов, созданные до принятия эсператизма. Альдо соглашается, хотя совершенно не представляет, от чего отказывается.
      Сделку скрепляют ритуалом: кровь Альдо смешивается на клинке с кровью девушки Мэллит, избранной быть Залогом со стороны гоганов. Робер сражен красотой и беззащитностью Мэллит и понимает, что любит ее, но девушка видит только Альдо. Принца же волнуют не дела сердечные, а возвращение трона предков. Положение усугубляется тем, что последнему из Раканов предлагает помощь один из самых влиятельных эсператистских орденов - орден Истины. Условия главы ордена - магнуса Клемента до странности похожи на выдвинутые гоганами. "Истинники" требуют себе заброшенное аббатство Ноху и доэсператистские реликвии.
      Странные события происходят и в другом древнем монастыре - Лаик, ныне превращенном в школу оруженосцев, где наследников знатных талигойских фамилий готовят к службе королю и королевству. Тем не менее молодые люди, среди которых Ричард Окделл, единственный сын и наследник мятежного герцога, завершают обучение. Теперь их должны взять на службу виднейшие сановники, но кардинал Сильвестр не желает видеть Ричарда в столице, о чем недвусмысленно намекает всем заинтересованным лицам. Уцелевшие друзья и соратники Эгмонта Окделла скрепя сердце отступаются от его сына, и тут в игру вступает новое лицо. Ворон Рокэ очень не любит, когда ему навязывают чужую волю, даже если это воля короля, кардинала или тех, кого называют Высшими Силами. Так Ричард становится оруженосцем человека, собственноручно убившего его отца. Впрочем, маршал дает юноше понять, что не собирается вмешиваться в его дела. Дик, по крайней мере на первый взгляд, предоставлен самому себе, а его единственными друзьями становятся старый друг отца и негласный лидер Людей Чести кансилльер Август Штанцлер и кузен Реджинальд Ларак.
      Жизнь в столице оказывается опасной. Несмотря на призывы Штанцлера соблюдать осторожность, Дик раз за разом попадает в беду. Сначала на юношу нападают люди, похожие на уличных грабителей. Дика выручает некий стрелок, уложивший двоих разбойников на месте. Кто были нападавшие и кто таинственный спаситель, остается неизвестным.
      Спустя несколько дней - новая беда. Ввязавшийся вопреки советам Реджинальда в игру Дик проигрывает своему врагу по школе оруженосцев Эстебану Колиньяру все свои деньги, коня и фамильное кольцо. Благодаря вмешательству Рокэ кольцо и лошадь возвращаются к Дику, но Август Штанцлер очень недоволен, что Дик принимает помощь от врага всех Людей Чести. Предостерегает юношу и королева Катарина, которую Ричард Окделл боготворит. Юноше не хочется верить, что Катарина - любовница Ворона, но Штанцлер подтверждает это и просит Дика не осуждать Ее Величество. Вступить в связь с Рокэ королеву вынудил кардинал, так как Фердинанд Оллар не может иметь детей, а Талигу нужен наследник.
      Войны еще нет, но напряжение нарастает. Агарисский агент доносит, что Альдо Ракан получил финансовую поддержку, возможно, от гоганов. Кардинала настораживает неожиданный интерес Альдо к истории свержения Раканов и реликвиям древних эпох, и Сильвестр начинает изыскания в том же направлении.
      Обычное течение жизни все чаще нарушают таинственные явления. В Лаик бесследно исчезают интересующийся историей священник и один из учеников, затем настает черед начальника школы капитана Арамона, причем слуги в его доме сходят с ума. Сходит с ума и астролог, составлявший по просьбе Альдо гороскопы участников трагедии четырехсотлетней давности, а в ночь смерти главы эсператистской церкви Адриана из Агариса уходят крысы. Наблюдающий жуткое шествие Робер Эпине подбирает крысенка, едва не погибшего в кошачьих когтях, и называет его Клементом в часть магнуса "истинников", по мнению Робера, весьма похожего на крысу.
      Тем временем обещания гоганов начинают претворяться в жизнь. Удар по Олларам решено нанести при помощи южного соседа Талига - Кагетской казарии. В Равиат, столицу Кагеты, к казару Адгемару, прозванному за хитрость и двуличие Белым Лисом, отправляется Робер Эпинэ. Еще не зная о новой угрозе, но обеспокоенный оживлением врагов, Сильвестр приходит к выводу, что Альдо и его бабка, вдовствующая принцесса Матильда, должны исчезнуть не только с политической сцены, но и из мира живых.
      Продолжаются неприятности и у Дика. Теперь Эстебан Колиньяр и его приятели провоцируют молодого человека на дуэль, намекая на то, что он, Ричард Окделл, стал любовником убийцы своего отца. Дик вызывает не только Эстебана, но и шестерых его спутников. Юноша не очень силен в фехтовании и готовится к смерти, но в уже начавшийся поединок вмешивается Рокэ. В соответствии с дуэльным кодексом любой дворянин может поддержать слабейшего, что Ворон и проделывает, причем в присущем ему стиле - Эстебан убит на месте, остальные в страхе разбегаются. Растерявшийся Ричард не находит ничего лучше, чем в свою очередь вызвать герцога на поединок. Тот принимает вызов, но объявляет, что сначала лично обучит будущего соперника владеть шпагой.
      Конец урокам кладет известие о начавшейся войне. В соответствии с планами гоганов горное племя бириссцев, формально независимое, а фактически подконтрольное казару Кагеты, опустошает Варасту, главную житницу Талига. Расчет прост: регулярная армия бессильна против летучих отрядов, а перенести боевые действия в Саграннские горы, на территорию налетчиков, запрещают условия Золотого Договора, регулирующего взаимоотношения всех подписавших его государств, в числе которых и Талиг и Кагета.
      Кардинал Сильвестр понимает, что плодородные пограничные земли придется оставить. Да, это грозит голодом, появлением беженцев и, как следствие, народным возмущением против бессильной власти, но в сравнении с бесконечной, заведомо проигрышной войной с партизанами это меньшее из зол.
      Неудивительно, что политические враги кардинала и маршала решают воспользоваться ситуацией. На Совете Меча они предлагают направить для защиты Варасты Рокэ Алву, назначив его Проэмперадором. Проэмперадор на вверенной ему территории обладает королевскими полномочиями, но Проэмперадора, не справившегося с поручением, ждет казнь. Рокэ принимает вызов и обещает к осени очистить Варасту от бириссцев, хотя и его враги, и кардинал Сильвестр полагают эту задачу невыполнимой.
      Получив от жителей приграничья информацию о численности и тактике бириссцев, Рокэ начинает с того, что завлекает в ловушку и уничтожает большой бирисский отряд. Следующим шагом Ворона становится заключение союза с племенем бакранов, загнанных воинственными бириссцами в самую глушь Сагранны. Используя прирученных бакранами гигантских горных козлов, Рокэ умудряется овладеть считавшимся неприступным перевалом, что открывает талигойской армии дорогу во внутреннюю Кагету. Во время боя на перевале оруженосец маршала Алвы сталкивается с Робером Эпинэ. Они раньше не встречались, но узнают друг друга благодаря характерным фамильным чертам. Юноша хочет уйти с Робером, но тот напоминает о клятве оруженосца, на три года привязавшего Дика к Ворону.
      Рокэ идет к Дарамскому полю, где сосредоточилась армия Кагеты, состоящая из огромного феодального ополчения, и гвардии казара. Численный перевес на стороне Адгемара, но Ворон, умело используя низкую боеспособность ополчения, громит врага по частям. Казар с остатками гвардии и бириссцев отступает в сторону Равиата через бирисские земли. С ними идет принимавший участие в бою Робер и его новые друзья - бириссец Мильжа и племянник Адгемара Луллак. Однако выиграть сражение еще не значит выиграть войну, и Рокэ наносит последний, сокрушительный удар. По его приказу минируют и взрывают берег горного озера, вызванный этим сель проносится по долине реки Биры, сметая все на своем пути.
      Адгемар, Робер и часть бириссцев успевают покинуть зону бедствия лишь благодаря "бдительности" ручной крысы Робера. Они добираются до столицы, где их ждет ультиматум. Рокэ от лица бакранов требует от Адгемара прекратить сопротивление, угрожая обрушить новый сель, на сей раз уже на Равиат. Играя на благородстве Робера, Белый Лис вынуждает "дорогого гостя" взять ответственность за разорение Варасты на себя. Эпинэ понимает, что на родине его ждут плен, пытки и казнь и тем не менее соглашается сдаться Ворону. Увы, жертва Робера оказалась напрасной - связанный пленник видит, как Адгемар передает победителям головы Мильжи и Луллака.
      Потрясенный чудовищным предательством, Эпинэ не сразу понимает, что затеял Алва, передавший пленника бакранам. Те объявляют о ритуале "Суда Бакры", призванного указать истинного виновника всех бед, каковым по воле то ли Бакры, то ли Ворона оказывается Адгемар. Казар мертв, Робер оправдан и волен идти на все четыре стороны. Алва готов отпустить с ним и своего оруженосца, но влюбленный в королеву Дик предпочитает отправиться в столицу вместе со своим сюзереном. Озабоченные дурными приметами бакраны и варастийцы отговаривают Рокэ от возвращения, но Первый маршал Талига предпочитает очередной раз бросить вызов судьбе.
      ВМЕСТО ПРОЛОГА
      ТАЛИГОЙСКАЯ БАЛЛАДА
      Как просто умереть красиво,
      Как нелегко красиво жить...
      А. Городницкий
      Часть первая
      А время на циферблатах
      уже истекало кровью...*
      ______________
      * Здесь и далее цитируется Федерико Гарсиа Лорка
      1
      Алан Окделл с безнадежной ненавистью смотрел со стен Кабитэлы на человека, ставшего проклятием Золотых земель. Прозванный Бездомным Королем бастард марагонского герцога Франциск Оллар в полном боевом облачении застыл напротив ворот Святого Торквиния, в то время как его герольды, изощряясь в остроумии и витиеватости, предлагали Эрнани Талигойскому решить судьбу страны и короны в рыцарском поединке.
      Это было откровенным издевательством. Двадцатидевятилетний Франциск в поединке на копьях считался непобедимым, а Эрнани Одиннадцатый был достойным монархом и первым из Людей Чести, но судьба одарила его хилым телом. Даже в лучшие свои годы Эрнани не числился среди первых воинов Талигойи, теперь же королю было под пятьдесят, а серая горячка навсегда изувечила его суставы. Оллар был прекрасно осведомлен, что талигойский монарх передвигается и то с трудом, но благородство и великодушие для марагонского ублюдка были пустым звуком. Бездомный Король, как никто другой, умел отыскивать у противника слабые места и бил по ним безо всякой жалости.
      - Его Величество Франциск Первый, - надсаживались герольды, - вызывает брата своего и предшественника Эрнани и предлагает ему на выбор биться до смерти, или же до первой крови, или же турнирным оружием. Пусть мечи королей рассудят, кому властвовать над родиной Вечности*. Если же Эрнани из рода Раканов не желает подвергать опасности свою драгоценную жизнь, Франциск Оллар готов сразиться за честь Талигойи с любым достойным рыцарем.
      ______________
      * Родина Вечности - официальный перевод слова Талигойя, пришедшего из ныне забытого языка, на котором говорили в легендарной Золотой Империи.
      Окделл с силой сжал кулаки и уставился в землю, пытаясь сдержать никому не нужный порыв. Талигойское рыцарство славилось благородством и отвагой, но каждому человеку отмерен свой предел. Марагонский выскочка родился с копьем в руке, его еще никто не выбил из седла. Алан украдкой глянул на Эрнани, представляя, что тот испытывает, и король ответил быстрым благодарным взглядом. Он жил Талигойей и для Талигойи, ради нее он не щадил не только себя, но и единственного наследника. Эрнани мог отправить королеву и юного Эркюля в Агарис под покровительство Его Святейшества, но счел это недостойным.
      Поступок короля стал примером для всех Людей Чести, герцог Окделлский не был исключением - его супруга разделила судьбу мужа и отечества. Алану хотелось верить, что Женевьев не раскаивается в своем поступке, ведь война с Франциском оказалась совсем не такой, как думалось вначале.
      Когда Бездомный Король перешел границу, в Кабитэле смеялись. Какой-то ублюдок называет себя властителем Талигойи? Бред! Окделл помнил, как потешались над бастардом Пятнистого Герцога* прошлой весной. Сейчас в Кабитэле было не до шуток. Удачливость и воинский дар самого Оллара, отвага и наглость примкнувших к нему проходимцев, вознамерившихся получить то, на что они не имели никаких прав, оказались для талигойцев полной неожиданностью. В глубине души Алан понимал, что городу не выстоять, тем паче простонародье начинало склоняться на сторону чужеземца, умело растравлявшего вековую неприязнь крестьян и ремесленников к Людям Чести. Сегодняшний позор еще больше поднимет Франциска в глазах черни, а позора не избежать. Победить Бездомного Короля никому из рыцарей Эрнани было не под силу.
      ______________
      * Пятнистый Герцог - прозвище марагонского герцога Адольфа, в юности переболевшего оспой.
      - Неужели в Кабитэле не найдется рыцаря, не страшащегося преломить копье со своим королем? Его Величество заранее прощает своему противнику невольное покушение на свою особу и ждет его, как равного. Рыцарь вызывает рыцаря.
      Кабитэла молчала. Будь это турнир, когда бьешься во имя славы и прекрасных глаз возлюбленной, Франциск, без сомнения, нашел бы соперника, но принять на свои плечи честь Талигойи и тут же уронить ее в грязь? Это страшнее смерти!
      - Его Величество Франциск Талигойский в последний раз взывает к мужеству и чести рыцарей брата своего Эрнани!
      Герольд замолчал, и стало слышно, как на дворцовой крыше орут и возятся воробьи, а затем раздался звук одинокой трубы. Окделл не сразу понял, что он означает, равно как и последовавший за ним шум и скрежет. Король тоже был застигнут врасплох.
      - Герцог, - Эрнани изо всех сил делал вид, что выходки бастарда его не трогают, - пошлите узнать, что происходит.
      Алан наклонил голову, но посылать никого не понадобилось. Ворота Полуденной башни распахнулись, пропустив всадника в синем и черном. Властитель Кэналлоа Рамиро Алва счел возможным принять вызов! Это было по меньшей мере удивительно: Алву ни разу не видели ни на одном из турниров, кэналлиец вообще не жаловал столицу и двор, возможно, потому, что среди Людей Чести Алва почитались худородными. Их принадлежность к Дому Ветра была, мягко говоря, спорной, а кровное родство с известными своим вероломством морисскими шадами стораживало. Тем не менее нынешний властелин Кэналлоа откликнулся на призыв короны и явился в Кабитэлу во главе большого, отменно вооруженного отряда.. Эрнани поставил кэналлийцев на защиту внешних укреплений, очередной раз подтвердив свое умение разбираться в людях. Южане держались особняком, но воевать они умели. Окделл был вынужден признать, что люди Алвы справлялись со своими обязанностями лучше дружинников Людей Чести. Сам герцог - изысканный красавец со жгучими черными глазами - держался с рыцарями Эрнани не то чтоб заносчиво, но было ясно, что их мнение кэналлийца никоим образом не волнует.
      В глубине души Алан допускал, что южанин понимает - король и его окружение, хоть и вынуждены принимать помощь полукровки, своим его не считают, и платил им той же монетой. Какой дворянин станет искать дружбы тех, кто ставит его ниже себя? А род Алва возвысился лишь благодаря стечению обстоятельств. Когда черная болезнь выкосила Дом Ветра, Эрнани Восьмой был вынужден подтвердить права Родриго Алвы, приходившегося нынешнему герцогу прапрадедом.
      Великие Дома Талигойи традиционно роднились лишь друг с другом, но Алва, обосновавшиеся на крайнем юго-востоке, мешали свою кровь с дикими морисками. Пока Дом Ветра был крепок, это никого не волновало, но судьба повалила казавшееся несокрушимым дерево. Теперь король наверняка бы отдал титул Повелителя Ветров кому-то из подлинных Людей Чести, но в прежние времена Заветы* блюлись свято, даже слишком. Герцоги Алва стали главой Великого Дома. Повелители Скал, Волн и Молний с этим смирились, но признать смуглых черноволосых выскочек ровней не могли. Алан Окделл понимал, что подобные чувства не украшают, и на заседаниях Совета Мечей** был подчеркнуто вежлив с Рамиро, но относиться к нему так же, как к Шарлю Эпинэ или Михаэлю фок Варзову не мог. Впрочем, глухой неприязни, грозящей перерасти в ненависть, Алан к кэналлийцу тоже не испытывал. Выбирая между Эктором Приддом и Рамиро Алвой, Окделл выбрал бы Алву.
      ______________
      * Завещание Эрнани Первого, легендарного императора, перенесшего столицу из Гальтары в Кабитэлу.
      ** Совет Мечей - военный совет при особе короля, в который входят главы Великих Домов и их полководцы.
      - Алан, - мягкий голос Эрнани оторвал Окделла от раздумий, - вы видели кэналлийца в бою?
      - Ваше Величество, - рыцарь старался говорить как можно равнодушнее, кэналлийцы не принимают участия в турнирах, но во время приступов Алва сражается достойно.
      Это было правдой, Корявая башня, выступающая далеко вперед и связанная с основной крепостью узкой перемычкой, была одним из самых уязвимых мест. Франциск это понимал и трижды пытался ее захватить - дважды днем и один раз ночью. Алва отбивался без посторонней помощи, чего нельзя было сказать про защитников Нового города, где оборону возглавлял маршал Придд. Но сражаться на укреплениях - одно, а принять вызов непобедимого Оллара - другое.
      Алан с тоскливым предчувствием наблюдал за двумя всадниками, с высоты стен казавшимися игрушечными. Алва превосходил Франциска в росте, но заметно уступал бастарду в ширине плеч, да и доспех южанина был много легче, а белоснежная ничем не защищенная лошадь кэналлийца рядом с гигантским боевым конем Бездомного Короля казалась чуть ли не бесплотной. Герцог Окделл вздохнул - Рамиро проиграет, и хорошо, если сохранит жизнь.
      Поступок южанина вызывал странную смесь досады и восхищения - тот делал глупость, но делал! Если б на вызов Бездомного Короля не откликнулся никто, талигойское рыцарство было б навеки опозорено. Рамиро принял позор на себя, прикрыв от него других. Более того, его проигрыш - проигрыш чужака, он не запятнает Людей Чести. Понимает ли он это? Кэналлийцы отличались болтливостью и горячностью, но их герцог был на удивление молчалив и сдержан. То, что он дал волю своему темпераменту именно теперь, по меньшей мере удивляло. - Безнадежно, - махнул рукой кансилльер Ариго.
      - Безнадежно, - услышал Алан собственный голос, - но он дерется, а не ждет, когда это сделает кто-то другой.
      - Его проигрыш - меньшее из зол, - согласился и маршал Придд, - бастард победит полукровку, только и всего.
      Алан с трудом удержался, чтобы не посоветовать маралу самому преломить копье. Не хватало, чтобы Люди Чести принялись оскорблять друг друга на глазах короля. Сгранная вещь, мгновение назад Окделл думал так же, как и Придд, а теперь решил после боя подойти к кэналлийцу и при всех пожать ему руку. Если тот, разумеется, останется жив.
      - Чем бы ни закончился поединок, - твердо сказал Эрнани, - герцог Алва получит Полуночную Цепь*.
      ______________
      * Знак воинской доблести - серебряная цепь, украшенная сапфирами.
      - Это будет справедливо, Ваше Величество, - согласился кансилльер, немногие рискнут собственной честью, чтобы спасти честь королевства. Признаться, я думал, что вызов примет герцог Придд. Он выиграл три турнира подряд...
      - Тому, кто привык выигрывать, проиграть нелегко, - задумчиво произнес король, и это было правдой. Эктор Придд умрет, но не лишится славы первого меча Талигойи. - О, бойцы заняли исходные места, - голос Эрнани дрогнул, да пребудет над Алва Слава!*
      ______________
      * Древнее пожелание успеха.
      - Да пребудет над Алва Слава... Как же переживает Эрнани, если позабыл о том, что обращение к Четверым и всему данному Ими восьмой век почитается ересью и оскорблением Создателя.
      - Крылья Славы поднимут достойного*, - быстро произнес Шарль Эпинэ.
      ______________
      * Отзыв на предыдущее пожелание.
      - Так и будет, - наклонил голову король. Остальные промолчали, глядя на разговаривающих о чем-то всадников.
      С Королевской башни открывался прекрасный вид на вытоптанное осаждающими ржаное поле, ставшее ристалищем, но соперники были слишком далеко, чтоб услышать разговор. К счастью, герольды Бездомного Короля не замедлили оповестить осажденных, что Франциск Оллар предложил своему противнику биться до тех пор, пока оба желают и могут продолжать бой. Бастард торжественно поклялся щадить жизнь раненого или каким иным образом покалеченного соперника, Рамиро Алва дал слово поступить так же. Услышав это, Эктор Придд презрительно усмехнулся, пробудив в Алане смутную симпатию к кэналлийцу. Окделл в последнее мгновение сдержал готовую сорваться с языка отповедь, но удержать Шарло Эпинэ было не легче, чем иноходцев с его герба.
      - Мне показалось, эр маршал, или вы в самом деле улыбнулись. Чему?
      - Тому, как наш полукровка бережет собственную шкуру.
      - Закатные твари! Чтобы сохранить свою голову, у него был куда более надежный способ - последовать нашему примеру и остаться на стенах.
      - Прекратите, господа, - хмуро бросил Эрнани, - они начинают.
      2
      Кэналлиец нацелился в щит Оллара, но Алан заметил, как наконечник копья несколько раз слегка дернулся. Дрогнула рука? Поединок может оказаться смертельным для одного, если не для обоих. Копья боевые, это вам не турнир, когда рыцари целят в шлем или щит, а судьи оценивают их мастерство. Тут первый удар, скорее всего, станет последним. Идет война, и главное победить, неважно как, хотя бастард обещал щадить соперника и слово свое, похоже, держит. Опустил копье. Метит в ногу... В шпору? Хорошо задумано трудно унизить рыцаря сильней, чем срезав ему шпору. Такое не каждому под силу, но это излюбленный трюк Бездомного. Ему нравится издеваться, бастарду смерть противника без надобности, зато его позор - позор всей Талигойи.
      Белый конь слегка отвернул в сторону, совсем чуть-чуть... Ага, ублюдок поднял копье! Решил не рисковать - целит в горло... Значит, все-таки убьет.
      - Кэналлийцу конец, - в голосе Придда особой печали не было.
      - Замолчите, маршал! - бросил король, вцепившись в подлокотники кресла.
      Всадников разделяло не больше локтя, когда мориск южанина прянул в сторону. Удар бастарда пропал втуне, а копье Рамиро скользнуло по щиту противника вниз. Лошади вздрогнули, слегка осев на задние ноги, пробежали еще несколько шагов и стали. Рамиро Алва поднял копье и уверенным движением развернул коня, с ним все было в полном порядке, а вот Франциск Оллар неуклюже завалился на бок и выпал из седла.
      - Крылья Славы! - Шарль Эпинэ никогда не отличался сдержанностью, а при виде валяющегося в пыли Бездомного Короля и вовсе чуть в пляс не пустился.
      - Полукровке повезло, - презрительно бросил Эктор Придд, - он промазал, копье сорвалось и случайно угодило в...
      - Маршал, - перебил Эпинэ, - кому вы хотите победы? Сдается мне, что бастарду!
      Иноходец был прав - Придд не рискнул принять вызов, тем самым признав, что Бездомный Король сильнее. Соответственно, победитель бастарда становился и победителем Придда.
      - Эктор, вы ошибаетесь, - спокойный голос Михаэля фок Варзова остановил назревающую ссору. Граф Михаэль был немолод, но когда-то его слава гремела на всю Талигойю. - Это не случайность, а расчет, причем великолепный. Алва с самого начала собрался спешить бастарда и сделал это отменно. Эти двое владеют копьем одинаково хорошо, но кэналлиец куда лучший всадник. И, позволю себе заметить, он смелее.
      - Смелее? - Придд пытался быть ироничным, но его досада и злость были слишком заметны.
      - Погодите, - подался вперед король, - они еще не закончили.
      Вряд ли Бездомный Король, обещая щадить противника, думал, что подстилает соломку собственной персоне, но вышло именно так. Рамиро Алва не забыл об обмене любезностями, по крайней мере, он не воспользовался беспомощностью соперника, хотя легко мог приставить копье к его горлу, а слез с коня и остановился в паре шагов от пытающегося подняться Оллара.
      - Достойно, - одобрительно пробормотал Михаэль.
      - Но неразумно, - не согласился кансилльер, - бастард силен, как бык.
      - "Львы созданы для того, чтоб ломать спину быкам", - в серых глазах Эрнани мелькнула лукавинка, - по крайней мере, мориски полагают именно так. - А бык поднимается... Что ж, посмотрим....
      Бездомный Король и впрямь встал и принял из рук подбежавшего оруженосца щит. Он был готов к бою.
      - После такого падения у него голова должна раскалываться, - высказал надежду молодой Арсен Савиньяк.
      - Голова не знаю, а вот нога.... Бастард ранен.
      - Скорее просто ушиб.
      - Не сомневаюсь, Эктор, вам бы хотелось именно этого.
      - Кровь не разглядеть - далеко!
      - Ушиб или рана, но хромает он сильно.
      Убедившись, что соперник намерен продолжать поединок, кэналлиец бросился вперед. На град обрушившихся на него "верхних" ударов бастард ответил глухой обороной. Пару раз он попытался огрызнуться, но как-то вяло, и Алан решил, что Оллар все-таки ранен, причем серьезно. В бедро? Если так, он рискует истечь кровью.
      - Сейчас кэналлиец его "откроет", - в Михаэле явно проснулся испытанный турнирный судья, - я буду не я, если Алва не саданет по низу*.
      ______________
      * Крепления щита расположены ближе к верху, поэтому удар в самый его низ очень трудно сдержать.
      - И подставит голову? - усомнился Ариго.
      - Ему нравится рисковать, а бастард слабеет. Михаэль оказался прав про южан не зря говорят, что они рождаются сумасшедшими, но сам бы Алан на подобный удар не отважился. Рамиро рванулся вперед и с силой ударил по краю черно-белого щита, сбив его на сторону. Бастард открылся, оказавшись во власти кэналлийца, не преминувшего развить успех. Ударив еще раз уже по внутренней стороне щита, Алва развернул противника боком, лишая последней возможности сопротивляться, и картинным жестом приставил к горлу побежденного меч.
      - Разрубленный Змей! - других слов у Эктора Придда не нашлось.
      Впрочем, другие и вовсе потеряли дар речи и могли лишь смотреть, как Рамиро Алва без посторонней помощи садится на коня и, не оглядываясь на суетящихся вокруг Бездомного Короля свитских, шагом возвращается к Полуденной башне. Вся схватка заняла от силы несколько минут.
      - Лучше б он его добил, - пробормотал кансилльер.
      - Алва сражался за честь Талигойи, а не за корону, - голос Эрнани был ледяным, - оговоренные условия нарушать нельзя.
      - Почему он согласился на эти условия? - буркнул Придд, - следовало настоять на смертельном поединке!
      - Вы бы и настояли, - вновь вскинулся на дыбы Эпинэ, - полчаса назад мы загодя мирились с позором, сейчас нам мало славы - подавай убийство!
      - Мы с кансилльером прежде всего думаем о государстве. Если Франциск Оллар умрет, его люди разбегутся, как крысы. Алва держал жизнь бастарда в своих руках и отпустил его. Это весьма похоже на измену.
      - Алва - человек Чести, - оборвал Эктора король, - вы бы подали ему руку, запятнай он себя убийством?
      Ответить Придд не успел. Победитель, как был в доспехах, поднялся на смотровую площадку и преклонил колени перед сюзереном. Королевский оруженосец торопливо снял с кэналлийца шлем. Алва тяжело дышал, иссиня-черные волосы слиплись, на смуглой щеке кровоточила ссадина. Алана неприятно резанула ироничная улыбка на точеном лице - тридцатипятилетний герцог казался не столько рыцарем, отстоявшим честь своего государя, сколько мальчишкой, гордым совершенной каверзой.
      - Вы отстояли честь Талигойи, герцог, - в голосе короля звучала неподдельная теплота.
      - Это было не так уж и трудно, - сверкнул зубами Алва.
      - Честь дороже жизни, - в устах Эрнани ритуальная фраза обрела новый смысл. Король улыбнулся и возложил на плечи победителя сверкающую сапфирами цепь.
      - Вы ее заслужили, - чопорно, словно на турнире, изрек граф фок Варзов.
      - Более чем! Мы все в долгу перед вами.
      - Благодарю моего короля и прошу разрешения вернуться на башню. - Алва больше не улыбался. - Мне кажется, следует ожидать штурма.
      - Вы что-то заметили в лагере Бездомного?
      - Нет, в его глазах. Этот человек привык оставлять последнее слово за собой.
      - Вам потребуются подкрепления?
      - Нет, государь. Мы отбились бы собственными силами, но.... Если мне будет позволено высказать свое мнение...
      - Говорите.
      - Я думаю, на этот раз Франциск нанесет удар не по внешним укреплениям, а по западной стене.
      - Почему вы так решили?
      - Оллар горд, - сдвинул брови южанин, - и умен. Если он набросится на Корявую, МОГУТ сказать, что он мстит за поражение, а западная стена уязвима. Бастарду нужна победа, он не захочет выглядеть оскорбленным гордецом.
      - Мы учтем ваше мнение, герцог. Скажите, почему вы не принимаете участие в турнирах?
      - Семейная традиция. - Рамиро грациозно, несмотря на тяжесть доспехов, поднялся с колен. - Мы не признаем турнирного оружия и не поднимаем меч на союзников. Если в Новом городе потребуется помощь, я готов привести своих людей.
      - Никакого штурма не будет. Бастард ранен, - надменно произнес Эктор Придд, - неделя покоя нам обеспечена.
      - Ранен, - согласился кэналлиец, - но не в голову. По его мнению, мы не станем ждать штурма, и именно поэтому он нападет. Лезть самому на стены ему не обязательно.
      - В любом случае помощь мне не нужна.
      - Однако прошлый раз вы едва не потеряли Червленую башню, - бросил Михаэль, - если б не подоспел Окделл, Бездомный Король обрел бы дом еще позавчера.
      - Ничего подобного, - взвился Эктор, - я...
      - Мне кажется, друзья мои, следует прислушаться к совету герцога, положил конец начинающейся сваре король. - Прошу всех вернуться к своим людям. Алан, проводите меня.
      Окделл подал Эрнани руку, и тот тяжело поднялся. Серая лихорадка не убивает, но калечит, ходить без посторонней помощи перенесшие ее не могут. Эрнани и Алан медленно пошли по специально построенному пандусу к поджидавшим короля конным носилкам. Когда их могли услышать лишь голуби и воробьи, король повернулся к спутнику:
      - Если б кэналлиец не был полукровкой или хотя бы вел себя иначе, оборону возглавил бы он, а не Эктор. Алва - сын полководца и сам прирожденный полководец... Мы относимся к нашим соседям как к варварам, а они давно нас обогнали. Покойный герцог Гонзало сотворил чудо, не просто вытеснив шадов за пролив, но заключив с ними мир. Теперь я вижу, это не было удачей - Алва всем обязаны самим себе...
      - Ваше Величество, смените маршала!
      - Высокий Совет* Алву не признает, вы это понимаете не хуже меня, да и не дело менять коней на переправе. Тем более надежды нет.
      ______________
      * Власть талигойского короля ограничивалась Высоким Советом, в который входили главы фамилий, кровно связанных с Великими Домами. Таковых в описываемое время насчитывалось двенадцать. В исключительных случаях Высокий Совет мог назначить над королем опеку и избрать из своей среды регента, но для этого требовалось присутствие на совете жен и наследников глав фамилий, и принятое решение должны были подтвердить не менее двух третей всех совершеннолетних Людей Чести.
      - Мой государь!
      - Надежды нет! Кабитэла обречена, а с ней и вся Талигойя. Бездомный Король получит дом, а его разбойников назовут герцогами и графами. Наше время уходит, мы можем сохранить честь, но не жизнь.
      - Это уже немало, Ваше Величество.
      - Будем утешаться этим. - Король замолчал, и Алан был этому рад. Он искренне любил и уважал Эрнани Ракана, но в последнее время тот часто говорил вещи, от которых по спине бежали мурашки. Воин до мозга костей, Окделл знал - нет ничего хуже, чем признать себя побежденным еще до сражения, а талигойский монарх не сомневался в поражении.
      - Ваше Величество...
      - Да, Алан.
      - Не надо отчаиваться. Победа Алвы - знак нам всем, мы не ожидали, что он справится с бастардом, а он справился.
      - Справился, - лицо Эрнани исказила гримаса, - но это лишь подтверждает мою правоту. Алва - чужак, которого вы, друзья мои, презираете, потому что иначе вам пришлось бы презирать самих себя, а это неприятно. Чужак схватился с таким же чужаком и победил, а мы смотрели на них со стен... Так во всем. Мы мертвы, Алан, а город и страна - нет, им нужна свежая кровь. Три тысячи лет... Для династии это много, чудовищно много, даже не будь у нас обычая искать жен и мужей среди родичей. Мы - живые мертвецы, эр Окделл, сегодняшний поединок это доказал еще раз, но Рамиро Алва мне нравится, а вам?
      - Мне? - Этого вопроса Алан не ожидал. Ему кэналлиец одновременно и нравился и не нравился. Было в этом дерзком гордеце что-то безумно притягательное и одновременно отталкивающее. - Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Алва вряд ли смог бы стать моим другом, он вообще не может быть ничьим другом. Герцог сам по себе, как черногорский ирбис.
      - Да, он - одиночка, - согласился король, - и горд, как Леворукий, но он ли в этом виноват? Или мы? Почему народ Талигойи тяготеет к бастарду?
      - Мой государь, он...
      - Из вас никудышный придворный, Алан, и еще более никудышный утешитель. Мы уже пришли, я вижу своего постельничего. Подведите меня к нему и возвращайтесь к своим северянам. Я уверен, что кэналлиец не ошибся, а Придду стены не отстоять, как бы он ни надувался.
      Герцог Окделл исполнил приказ своего государя, не скрывая облегчения. Драться он был готов, думать о поражении - нет, впрочем, времени на размышления марагонец осажденным не оставил.
      3
      Штурм начался тогда и там, где предполагал кэналлиец, и именно поэтому чуть не увенчался успехом - Эктор Придд, надо полагать, назло утреннему победителю, оставил на западной стене лишь несколько десятков лучников. Атаку бастарда маршал воспринял как личное оскорбление, но пока он призывал на голову Оллара громы и молнии и собирал резервы, на стену успели водрузить "Победителя Дракона". Правда, развеваться знамени бастарда выпало недолго кэналлийцы, наплевав на беснующегося маршала, сбросили осаждающих со стены.
      Когда подоспел Алан со своими копейщиками, штурм Уже захлебывался, большинство осадных лестниц были повалены, несколько южане умудрились затащить наверх, причем одну вместе с намертво вцепившимся в перекладину вражеским латником, у которого, видимо, помутилось в голове.
      В гуще боя Алан заметил Рамиро, рубившегося в том же легком доспехе, что и утром. Возле самых ног Алвы упал один из его людей, герцог перескочил через него, одновременно подхватив оброненное кем-то копье, которое тут же вонзил в плечо карабкавшегося по уцелевшей лестнице здоровяка. Тот пошатнулся и повалился вниз, увлекая за собой десяток товарищей. Дальше наблюдать за кэналлийцем Алан не мог - чуть ли не у самых его ног показался обтянутый кожей щит. Герцог ударил копьем, но острие лишь скользнуло по гладкой поверхности - чужак прикрепил щит к шлему. Окделл ругнулся, перевернул копье и со всей силы саданул древком. Это помогло - хитрец полетел вниз, свалившись на голову топтавшимся внизу марагонцам, но любоваться на дело рук своих Алану было некогда - пришлось заняться крепышом с секирой, которого сменил некто в роскошном рыцарском шлеме и старых, измятых доспехах. Окделл убил и того, и другого, потом на него набросились сразу трое, одного рыцарь свалил мечом, двух других прикончили подоспевшие южане. Алан обернулся в поисках очередного противника и понял, что бой закончен. Неожиданности не получилось, а зря класть людей Бездомный Король не любил, да и разрушение Кабитэлы в его намерения не входило. Ублюдку нужна была столица, а не руины...
      Окделл с наслаждением избавился от шлема и с еще большим наслаждением принял из рук подошедшего Алвы кувшин с вином. Неужели кэналлийцы притащили его с собой?!
      Сделав несколько глотков, герцог вернул южанину его собственность. Тот ослепительно улыбнулся и высоко поднял сосуд над головой, ловя губами алую струю. Именно так пили мориски. Глава одного из Великих Домов Талигойи должен был презирать южных варваров, но они приходились ему родичами, и Рамиро всячески подчеркивал это родство. Алан подозревал, что кэналлийцу нравится дразнить Людей Чести своей непохожестью. Свой смысл в этом был Ариго стали графами пятьсот лет назад и старательно блюдут старинные обычаи, но все равно слышат в спину, что сколь бы осел ни бил копытом, конем ему не бывать.
      Алва утер узкой ладонью губы и присел на корточки у стены, подставляя лицо слабенькому ветру. Окделл опустился на вылетевший из кладки камень напротив кэналлийца, украдкой разглядывая человека, в один день отстоявшего честь короны и спасшего город. На свой герб Алва поместили ворона, летящего против ветра, и знак этот подходил Рамиро как нельзя лучше. Изначально символом Дома Ветра была белая ласточка в скрещении солнечных лучей, нынешние властители Кэналлоа могли унаследовать и ее, но остались верны зловещей черной птице. Что ж, в нынешнем небе, небе войны, ласточкам и впрямь нечего делать...
      Рамиро молчал, привалившись спиной к разбитой кладке. То ли устал, то ли просто не желал говорить. Жирный амбарный воробей плюхнулся наземь у самых сапог герцога и принялся деловито подбирать какие-то крошки. Кэналлиец по-кошачьи сощурил глаза, наблюдая за пичугой. Он был сильным, красивым и чужим, и Алан поймал себя на том, что они никогда не поймут друг друга, как не поймут друг друга юг и север. Окделл отдавал себе отчет в том, что судит предвзято, но ничего не мог с собой поделать - он не доверял Рамиро, хотя это было и глупо - замысли Алва предательство, он вел бы себя иначе.
      Разрубленный Змей! Да не приведи Рамиро своих людей, не наори на Придда, не возьми оборону в свои руки, город был бы в руках Бездомного Короля... А может, дело именно в этом, и король прав? Все они взъелись на Алву,
      потому что чужак делает то, на что не способен ни один из истинных талигойцев? Неужели в нем так же, как в Придде и Гонте, говорят зависть и досада? Алан, собираясь с мыслями, тронул герцогскую цепь и негромко окликнул:
      - Эр Алва...
      - Эр Окделл?
      - Мы вам очень обязаны...
      - Пустое, - махнул рукой Рамиро, - знай я, что будет, меня бы здесь не было.
      - Я вас не понимаю.
      - Понимаете. Просто Люди Чести не любят называть вещи своими именами. Я сожалею, что привел в Кабитэлу своих людей и привез жену, но раз я здесь, то сделаю все, что могу. Если угодно, назло тем, кто не способен ни на что. Будь я одним из вас, я бы подождал, когда рядом не будет слуг, и дал Придду пощечину, но я предпочитаю его раз за разом вытаскивать из лужи, в которую он норовит сесть. Эрнани должен сменить командующего, иначе плохое станет безнадежным.
      - Его Величество сделал бы это, - Алана покоробило, что полукровка назвал короля по имени, но в откровенности кэналлийца было что-то притягательное, - будь хоть какая-то надежда.
      - Вот как? - Темные брови поползли вверх. - Зачем сражаться, если не веришь в победу?
      - Во имя чести, - бездумно ответил Алан и осекся, поняв, как глупо это прозвучало, - и потом, что нам делать, если не защищаться? Сдаться на милость бастарда?
      - Горожане, как мне кажется, готовы сменить короля. Эктор Придд чуть ли не каждый день вешает на площади смутьянов, но меньше их не становится.
      Это было правдой. Простолюдинам надоела осада, они хотят есть досыта, спать в своих постелях, рожать и растить детей. Франциск Оллар обещает спокойную, сытую жизнь и свободу. Пока чернь выжидает, и только самые смелые или самые глупые рискуют выказывать неудовольствие, но что будет, когда придет зима и Кабитэла начнет голодать и мерзнуть? Без сомнения, Эрнани имел в виду именно это! Бунт, который не подавить.
      - Вы сожалеете, что пришли, из-за бунта?
      - Из-за бунта? - Рамиро казался удивленным. - Разумеется, нет. Жители Кабитэлы, в отличие от дворян, не страдают воинственностью. Разве что в таверне после третьей кружки. Чтобы довести город до бунта, Людям Чести нужно очень постараться, разве что осада затянется до зимы.
      - Разумеется, затянется. - Алан понимал своего собеседника все меньше и меньше, - Оллар не уйдет, а мы не сдадимся. И вы все еще не сказали, почему сожалеете о том, что пришли.
      - Потому, что приходится исполнять приказы спесивого болвана.
      Вчера бы Алана эти слова оскорбили. Каким бы ни был Придд, он был маршалом Талигойи, и безродный выскочка не имел никакого права его судить, но сегодня этот выскочка спас город, который чуть не погубили глупость и упрямство Эктора.
      - Это был не лучший выбор, но маршальский жезл третий век принадлежит Дому Волны.
      - Раньше в этой волне были акулы, а теперь... - Алва задумался, видимо перебирая в памяти морскую живность, - медуза. Такая, с бахромой...
      Медуза с фиолетовой бахромой... Щит Приддов украшал золотой спрут, Алан представил на его месте полупрозрачный грибок со щупальцами и неожиданно для себя расхохотался. Алва последовал его примеру. Лед был сломан - властители Надора и Кэналлоа поняли друг друга. Это еще не было дружбой, но неприязни у Алана заметно поубавилось.
      - Вы разбираетесь в медузах, герцог.
      - Разумеется, в Алвасетской бухте их прорва, особенно после шторма... Простите, герцог!
      Лицо Алвы озарилось мягким внутренним светом, словно смывшим усталость и иронию. Южанин вскочил и бросился навстречу женщине в широком синем платье, которую поддерживали под руки две служанки. Алан видел кэналлийскую герцогиню и раньше, но никогда к ней не присматривался. Немного поколебавшись, Окделл присоединился к супругам, представляя, какую мину скорчил бы на его месте маршал Придд.
      - Эр Алан, - просиял глазами Рамиро, - вы знакомы с моей женой? Какой-то подлец рассказал ей, что был штурм, и ей взбрело в головку убедиться, что со мной все в порядке.
      У Октавии Алвы были удивительные глаза, такой бесконечной предвечерней синевы Алан еще не видел. Герцогиня не походила ни на ярких кэналлийских красавиц, ни на величавых талигойских аристократок, и Окделл вспомнил, что Рамиро разорвал помолвку с племянницей Эктора Придда и женился на безродной девице, встреченной им чуть ли не на постоялом дворе. Скандал вышел нешуточный, но властителя Кэналлоа чужое мнение не волновало.
      Алан Окделл церемонно поклонился:
      - Счастлив приветствовать эрэа. Я видел эрэа один раз на пиру и несколько раз в храме, но, увы, издали.
      - Да, Октавия в отличие от меня очень набожна. Увы, ангелам положено, надо - не надо, славить Создателя.
      - И обращать безбожников, - улыбнулась герцогиня. - Только днем, уточнил кэналлиец, указывая взглядом на живот супруги, - а ночью безбожники берут свое.
      Октавия густо покраснела, и Рамиро быстро поднес к губам тоненькую руку. Он любил жену, в этом не было никаких сомнений. Не просто любил боготворил, а она - его. В этом Алва тоже отличался от большинства Людей Чести, знавших своих будущих жен с малолетства. Самое большее, на что мог рассчитывать в браке глава Великого Дома, это на дружбу и понимание. До сегодняшнего дня Алан был уверен, что ему несказанно повезло с Женевьев, но она никогда не смотрела на него такими глазами. А он сам? Герцог любил обоих сыновей, глубоко уважал свою супругу и был ей верен, у них с Женевьев было немало хороших минут, и все же Алан почувствовал себя обделенным.
      Именно поэтому, расставшись с кэналлийцами, он не вернулся в казармы, где жили его люди, а, вскочив на приведенного оруженосцем коня, направился в Цитадель. Герцог сам не знал, чего хочет от Женевьев. Она всегда была строгой, рассудительной и сильной. Истинная Повелительница Скал! Ее кузен Шарль, хоть и возглавил после гибели отца Дом Молнии, частенько вел себя как мальчишка, Женевьев же никогда не забывала, кто она и в чем ее долг перед обоими Великими Домами. Даже в постели. Да, ему повезло с женой, он всегда может на нее положиться, случись что с ним, до совершеннолетия Ричарда вдовствующая герцогиня удержит знамя Окделлов, а что может синеглазая девочка с выбившейся из-под мантильи светлой прядкой? Только такой сумасброд, как кэналлийский герцог, мог забыть об интересах фамилии и пойти на поводу у любви!
      Большая серая крыса отвлекла Алана от мыслей о главенстве долга над чувством. В Кабитэле в последнее время расплодилось множество крыс и почти столько же нищенствующих "истинников". Первые грызут зерно, вторые - души, но и тех и других лучше не задевать, по крайней мере, людям.
      Алан догадывался, что простые талигойцы не любят своих эров, но лишь после появления Оллара стал понимать, до какой степени. Славящийся своей смелостью и прямотой Повелитель Скал был почти напуган. Дошло до того, что он сожалел, что позволил сыну оставить у себя уличного котенка. Забавный белый с черными пятнами звереныш не знал, что является пособником Чужого, видящего кошачьими глазами и слышащего кошачьими ушами.
      С тех пор как святому Торквинию открылась Истина, кошки стали почитаться нечистыми. Их пытались извести - не получалось. Рискуя головой, твари следовали за человеком, их убивали во множестве, но плодились они быстрее, чем умирали, становясь все изворотливее и хитрее. Потом случилась чума, и вестницей ее стали крысы, а за чумой, выкосившей хлебные провинции, шел голод. Полчища крыс и мышей были его пособниками, и тогда Эсперадор Лев запретил истребление кошек, чем те не замедлили воспользоваться.
      В Талигойе отношение к мяукающему племени было странным. В Кэналлоа, которую в Агарисе почитали эсператистской только потому, что силой обратить черноволосых полуморисков в истинную веру Святой Престол не решался, к кошкам относились, как к любым домашним тварям. В Кабитэле им разрешали жить в амбарах и погребах, но пустивший кошку в дом рисковал угодить в пособники Леворукого, а на севере еще помнили сказания, в которых кошки охраняли Запад от чудовищных крыс, грызущих стену Мира, за которой ревут Изначальные твари, жаждущие добраться до живых душ и горячей крови.
      В Надоре, родовом замке Окделлов, кошки чувствовали себя вольготно, и привезший в столицу по решению короля и Высокого Совета жену и детей Алан не озаботился запретить сыну играть с котятами, ему было не до того. А зря. "Истинники" орут все громче и громче. Они могут начать с кошек, а закончить...
      Дорога оказалась короче, чем неприятные мысли. Копыта коня процокали по мосту, под которым бурлила темная дакарская вода. Отделенная от остального мира двойным кольцом Старого и Нового города и широкой рекой, Цитадель жила своей жизнью, вход в нее был открыт лишь Людям Чести и их свитским. Алан осадил жеребца у Дворца Скал, бросил поводья слуге с вепрем на ливрее и поднялся к жене.
      Женевьев со своими дамами сидела у окна и вышивала, у ног жены примостился наигрывающий на лютне юноша-паж. При виде Алана женщина изящным движением отложила пяльцы и протянула руку для поцелуя. Герцог коснулся губами прохладных пальцев и повернулся к свите:
      - Сударыни, оставьте нас.
      Дамы поднялись и, шелестя юбками, выплыли из комнаты. Женевьев смотрела на супруга с легким недоумением.
      - Что-то произошло? Приступ, насколько мне известно, отбит.
      - Да, благодаря кэналлийцам. Эктор выказал себя полным болваном.
      - Каковым он и является, - со вздохом произнесла герцогиня. Женевьев полностью разделяла мнение своего необузданного кузена насчет воинских талантов маршала. Алан невольно расхохотался, второй раз за этот бесконечный день.
      - Несчастный Эктор, никто его не любит. Ни Шарль, ни ты, ни я, ни кэналлиец.
      - Последнее немудрено, - улыбнулась женщина, - я удивляюсь выдержке Алвы, другой бы на его месте давным-давно вызвал Придда.
      - Рамиро, - Алан и не заметил, как назвал южанина по имени, - мстит ему иначе. Он его спасает, - герцог сделал паузу, - при всем честном народе.
      - Рискованная игра, - покачала головой Женевьев, - Придд - опасный человек и очень злопамятный. Что с вами сегодня? Вы сами на себя не похожи.
      - Кто его знает. Возможно, дело в утренней победе, а возможно, в том, что я повидал настоящую любовь. Странно, раньше Октавия Алва не казалась мне красавицей. Беременность редко красит женщину... Простите, эрэа, я сказал что-то не то.
      - Отчего же, вы правы. - Женевьев потянулась к пяльцам, и Алан понял, что она все-таки обижена.
      - Сударыня, - зачем он сюда пришел? У него много дел в казармах и еще надо переговорить с Шарлем Эпинэ о защите Полуденных ворот. - Я рад убедиться, что вы в добром здравии. Это было необдуманно, просить приехать вас и Ричарда.
      - Герцогиня Окделл знает свой долг не хуже, чем герцогиня Алва, - в тихом голосе прозвучала сталь, - остается надеяться, что и мужчины не забудут своей клятвы и не сдадут Кабитэлу.
      - Можете быть уверены, - заверил Алан, - Люди Чести могут умереть, но не отступить.
      Часть вторая
      Зелен яд заката, но я выпью
      зелье,
      Я пройду сквозь арки, где года
      истлели...
      1
      Лето клонилось к концу, а Кабитэла держалась. После шестого штурма Франциск Оллар раздумал класть людей под стенами и перешел к осаде. Бездомный Король не торопился - время работало на него. Оллар разбил постоянный лагерь, постаравшись, чтоб всем стало ясно - на этом месте будет Третий город*. Осаждающие чувствовали себя, как дома, всем своим видом показывая, что пришли навсегда. Со стен было видно, как к бастарду тянутся телеги - окрестные крестьяне везли на продажу новый урожай. Франциск вел себя не как завоеватель, а как сюзерен - он запретил грабить, а за хлеб, молоко и мясо расплачивался где-то добытой звонкой монетой. Эрнани такой роскоши позволить себе не мог.
      ______________
      * Расположенная на берегу широкого и быстрого Данара Кабитэла состояла из построенной на холме Цитадели, в которой обитал король и были расположены дворцы глав Великих Домов, к Цитадели примыкал окруженный Императорской стеной Старый город, окруженный Новым городом, во времена Эрнани Восьмого обнесенный мощной оборонительной стеной с башнями и выносными укреплениями. К описываемым временам свободной земли в Новом городе почти не осталось, и Франциск Оллар давал понять, что нужен Третий город.
      Разумеется, в Цитадели было все необходимое, но обитатели Нового города об овощах, молоке и свежем мясе могли лишь мечтать. Осаждающие же, как нарочно, устраивали то соревнования лучников, то пирушки с танцами, на которые приходили девушки из ближайших деревень. Жевать сухари и солонину, сжимая в руке копье, и смотреть на чужой праздник - что может быть неприятнее? Из-за стены раздавались то веселые приглашения, то ядовитые насмешки над колченогим королем и спесивыми болванами, отчего-то возомнившими себя солью земли, а герольды то и дело зачитывали указы и воззвания самозванца, в которых тот обращался то к воинам, то к купцам, то к ремесленникам, называя их не иначе как своими подданными. Самое печальное, что простонародье с этим соглашалось. Бастард был тем королем, которого хотела чернь.
      Алан видел, что жителям Кабитэлы верить нельзя, Оллар перетянул их на свою сторону, а бродячие проповедники и вовсе вот-вот натравят горожан на Людей Чести. Нужно сказать об этом Эрнани - ворота в Цитадель лучше держать закрытыми, а мост поднятым. Даже в собственном дворце и то нужно быть осторожнее. Придется уговорить Дикона расстаться с котенком. Звереныша лучше всего отнести в амбары, там живет немало кошек, они сыты, а амбарщики их не трогают...
      В дверь постучали, сидевший у входа оруженосец, повинуясь знаку господина, отодвинул засов и поклонился, приветствуя властителя Кэналлоа.
      - Простите за вторжение, - южанин одарил хозяина белозубой улыбкой, но мне надо поговорить с кем-то, кто думает о деле не меньше, чем об этой вашей Чести.
      - Рад вас видеть, герцог, - это не было простой вежливостью. Кто б еще весной сказал Алану Окделлу, что он будет рад визиту кэналлийского полукровки! - Вина?
      - Не откажусь.
      - Нед, подайте кубки и можете идти.
      Паж исполнил приказ и вышел, косясь на чужака, с которым оставался хозяин. Алан разлил вино. Протягивая кубок гостю, он с удивлением заметил, что котенок, о котором он только что думал, умудрился просочиться в комнату и взобраться гостю на колени. Рамиро рассмеялся, дерзко блеснув глазами, и погладил зверька.
      - А вы еретик, герцог.
      - А вы?
      - Я? Безбожник, вестимо. Может, где-то кто-то и есть, но им нет дела до нас, а мне, соответственно, до них. Если б я ждал, когда кто-то придет и начнет всех спасать, я бы вряд ли имел честь спутаться с Людьми Чести. Вот как сказал, не хуже самого Придда. - Кэналлиец вновь расхохотался и поднял кубок: - За кошек и их хозяев или Повелителя?
      Алан, сам не зная почему, тоже засмеялся и осушил кубок. Они все сходят с ума. От безнадежности, чужой ненависти, безделья. Отсюда и мерзкие сны, и нынешняя попойка. Повелитель Скал пьет за кошек с кэналлийским полукровкой? Ну и пьет, что им делать, если не пить?!
      - Вы знакомы с Зеленоглазым, Рамиро?
      - Нет, к сожалению, - гость пригубил вино, и Алан вспомнил, что Алва хозяин лучших в мире виноградников, а привезенное из Горной Марки белое было весьма посредственным.
      - Я б не отказался с ним поговорить, - Рамиро поставил бокал, подчинить кошек трудней, чем людей. Кстати, раз уж зашла речь о демонах. Окделл, не будете ли вы любезны рассказать мне о Четверых и их наследстве.
      Алан в недоумении воззрился на гостя. Рамиро - глава Дома Ветра, он должен знать все.
      - Вы, я вижу, удивлены, но откуда морисскому отродью знать тайны Людей Чести? Дом Ветра вымер, герцогами назвали нас, но всяческие обряды, переходящие от отца к сыну, нас миновали. Мы живем и воюем по собственному разумению, но раз уж меня принесло умирать за короля Ракана, поведайте, чем он отличается от того же Франциска Оллара.
      Чем отличается? Чем они все отличаются от обычных людей? Пожалуй, что и ничем. Может, когда-то Люди Чести и впрямь повелевали стихиями, но теперь остались лишь гербы, медальоны со странными знаками да гордость, вернее, гордыня. Тот же Рамиро умнее и удачливее их всех, вместе взятых, да и Бездомный Король... Над ним можно сколько угодно смеяться, но своего он не упустит.
      Окделл сунул руку за пазуху и вытащил серебристый диск с гравировкой. Такие носили главы Великих Домов, остальные Люди Чести довольствовались золотыми копиями. Святой Престол смотрел на это весьма косо, но пока молчал. Алан протянул вещицу собеседнику:
      - Вот все, что уцелело от прошлого величия, если оно, разумеется, было. То есть власть, конечно, у нас была, а сила вряд ли, хотя за три тысячи лет любая волшба выдохнется.
      Алва задумчиво смотрел на слабо мерцающий на его ладони диск. Если б волосы кэналлийца стали золотыми, а глаза - зелеными, он вполне сошел бы за Повелителя Кошек.
      - У вас должен быть такой же, Рамиро, но со знаком Ветра. Мы, Окделлы, дети Заката и Полуночи, Повелители Скал, стражи Северо-Запада. Вы рождены Восходом и Полуднем, повелеваете ветрами и охраняете Юго-Восток. Неужели вы не знали и этого?
      - Это, - Алва усмехнулся, - знают даже кошки, а медальон Борраска и впрямь у меня. Алан, я хочу понять, есть ли правда в разговорах о старых силах и почему Эрнани Святой предал старых богов. Не знаю, как вам, а по мне гаже крыс со свечками ничего не придумаешь...
      Странная ночь и странный разговор, хотя Рамиро можно понять. Кэналлиец - наследник рода Борраска и имеет право на правду, пусть она никому не нужна. Но сколько правды в старых сказках, которыми кормили в детстве герцога Окделла?
      - Рамиро, когда вам исполнилось шестнадцать, вы завещали свою душу Ветру?
      - А надо было? - поднял бровь кэналлиец. - Нет, я ничего такого со своей душой не делал.
      Значит, о ритуале Завещания Алва не знает, что не мешает ему быть умнее и удачливее Придда.
      Золотое "вчера" Талигойи - блуждающие башни, каменные кольца Гальтары, меч Раканов, Закон и Честь... Алан родился и вырос, когда все это стало прошлым, воспоминания о котором не приветствовались. С той поры, как Эрнани Святой два Круга назад внял увещеваниям эсператистов и перенес столицу из пропитанной древней ересью Гальтары в тогда совсем еще небольшую Кабитэлу, все связанное с Четырьмя Ушедшими усиленно забывали. Но прошлое то и дело напоминало о себе то песнями, то выловленными из воды или найденными в земле вещами, отмеченными старыми знаками*, то непонятными предсказаниями...
      ______________
      * Высшие знаки - символы Четверых - Молния, Волна, Утес и Ветер
      - Странные вещи, - кэналлиец вернул медальон хозяину, - они что-нибудь дают?
      - Я надел его в ночь, когда умер отец. Не знаю, сколько лет этому талисману. Считается, что он вышел из рук первого сына Полуночи и Заката и дает власть над скалами.
      - И что, - покачал головой Рамиро, - талисман Окделлов и вправду подчиняет камни?
      - Нет, по крайней мере, я ни о чем таком не знаю. Мы зовемся Повелителями Скал. Бастард назвал себя Победителем Дракона... Когда я надел Знак Скалы, он еще хранил тепло отца, но я не почувствовал ничего. Точно так же, как в ночь совершеннолетия, когда отвечал на Вопросы и произнес Клятву.
      - Вопросы? Какие?
      - В каждом Доме спрашивают о разном, - Алан невесело усмехнулся, Шарло Эпинэ, так же как и я, не понял ничего. Может, в этих словах и упрятан какой-то смысл, а может, и нет. Вы ничего не потеряли, Рамиро, от того, что не прошли посвящение и не носите ваших амулетов.
      - Отчего же, - возразил кэналлиец, - ношу. Откровенность за откровенность. Вот мой талисман, можете открыть.
      Алан бережно принял изящный медальон морискийской работы, бывший хранилищем светло-русого локона.
      - Октавия?
      - Да, единственная сила, которой я молюсь.
      - Послушайте, Алва, - Окделл вновь наполнил кубки, - вы отдаете себе отчет в том, что наше положение безнадежно?
      - Безнадежных положений не бывает, - медленно покачал головой южанин, есть безнадежные дураки и есть утратившие надежду. Вы, Люди Чести, разделились именно на них.
      - Мне обязательно вызывать вас на дуэль? - осведомился Алан.
      - За то, что я назвал Придда безнадежным дураком? Можете ему это передать, а вызывать меня или нет - его дело. Маршал не принял вызов бастарда, вряд ли снизойдет и до полукровки. Алан, неужели вы не видите выхода?
      - Можете записать в болваны и меня, не вижу. А вы?
      - Вижу. Мне нужно еще немного подумать, а потом я попрошу аудиенции у короля.
      Окделл едва удержался от того, чтобы схватить Алву за Руку. Отчего-то он сразу поверил, что выход есть и Рамиро его знает. Эрнани прав - кэналлиец прирожденный полководец. Пусть талигойцы трижды презирают южных варваров, но мориски умеют воевать. Оллар не признает никаких законов, Алва, похоже, тоже. Он найдет управу на Бездомного Короля... Октавия и ее еще не рожденный ребенок в Кабитэле, Рамиро сумеет их защитить.
      2
      Алва давно ушел, а Алан все еще сидел у стола, вертя в руках опустевший кубок. Почему кэналлиец заговорил о Четверых? Любопытство? Желание узнать то, что известно главам других домов, или что-то большее? Герцог Окделл поклялся никому, кроме своих сыновей, не доверять тайн Скал, но откуда взялся этот запрет? Алан помнил свое разочарование, когда накануне шестнадцатилетия отец протянул ему пожелтевший свиток с вопросами и ответами и сказал, что это нужно выучить наизусть. Он выучил. Затем в ночь совершеннолетия будущего Повелителя Скал отвели на возвышающийся над Надором утес и приковали к каменному вепрю. Отец приставил ему к груди фамильный меч и стал задавать вопросы. Один за другим. Даже тогда это казалось бессмысленным, но наследник Великого Дома должен пройти через ритуал Завещания.
      - Сколько их было?
      - Четверо.
      - Куда они ушли ?
      - Туда, откуда не возвращаются.
      - Почему они ушли?
      - Потому что клялись защищать.
      - Кто ушел за ними?
      - Лучшие из лучших.
      - Кто остался?
      - Мы.
      - Сколько нас?
      - Четверо. Всегда четверо. Навечно четверо.
      - Кто на нашей стороне?
      - Закат и Восход, Полдень и Полночь.
      - Кто против нас?
      - Те, кто займет чужое место.
      - Кто откроет Врата?
      - Он и Она.
      - Кто Он?
      - Он уйдет в Осень. - Кто Она?
      - Она придет из Осени.
      - В чем наша сила ?
      - В памяти и чести.
      - В чем наша слабость ?
      - В чести и памяти.
      - Что нас ждет ? - Бой.
      - Когда пробьет наш час?
      - Мы узнаем.
      - В чем наш долг?
      - В том, что никто иной не исполнит.
      Шестнадцать вопросов и шестнадцать ответов... Шестнадцать, четыре раза по четыре, - священное число древних. Четыре раза по четыре месяца, четыре раза по четыре кровных вассалов Великих Семей... Было... Осталось тринадцать, если считать Ариго, и двенадцать, если не подыгрывать самим себе. А сколько уцелеет после войны?
      - В чем наш долг?
      - В том, что никто другой не исполнит...
      Надо спросить Шарло, вдруг, сложив Завет Молнии с Заветом Скал, они что-то поймут. Эктор никогда не скажет, что известно Волне, а Ветер... Ветер умер вместе с последним Борраской. Остался черноглазый полукровка - смелый, дерзкий, умный, рожденный настоящим назло прошлому.
      - Кто против нас?
      - Те, кто займет чужое место.
      Займет или уже занял? И кто? Бездомный Король? Алва, не имевший права на титул Повелителя Ветров? Кто-то еще? Восемь сотен лет назад Раканы отказались от древнего могущества или от вековой лжи?
      - Его Величество просит вас срочно прийти. - Юный оруженосец смотрел на своего господина с искренним сожалением. Опять бессонная ночь. - Подай кольчугу.
      Уходя во дворец, надо быть готовым к тому, что окажешься на башнях, да и ездить по городу становится опасным. Гайифцы ненадежны, и если б только они!
      Герцог глянул в угол, где висело изображение Создателя - красивого мужчины с пронзительным взором, свечой в одной руке и мечом в другой. Алан скорее верил в него, чем нет, но на этот раз вместо положенной перед уходом из дома молитвы тронул рукой вновь занявший свое место Знак Скал, перевел взгляд на стоящее у изголовья знамя Окделлов, быстро пересек комнату, поцеловал прохладный шелк и, не оглядываясь, вышел.
      Спускаясь вниз, герцог заметил нахмуренного Ричарда, сосредоточенно засовывавшего за пояс кинжал.
      - Дикон!
      - Да, отец.
      - Никуда не ходи, тем более один.
      - Барс потерялся, я должен его найти.
      Еще не хватало, чтоб он бегал по темным закоулкам, выискивая котенка. Мало ли куда тот забежал, мог и из Цитадели выскочить. Кошки не люди, везде отыщут лазейку, с них станется!
      Когда Создатель, вспомнив о сотворенном им мире, вернулся и изгнал захвативших его демонов, все твари дневные и ночные склонились перед Ним и восхвалили Его. Все, кроме кошки, повернувшейся к Нему спиной и принявшейся умываться. За свою гордыню кошка была изгнана на край мироздания, где вечно горит огонь Заката. Там, вместо того чтоб искупить свой грех смирением, она отыскала проход в великом пламени и показала его Чужому, назло Создателю признав того своим владыкой. Так Леворукий открыл путь в Кэртиану... По крайней мере по мнению мракобесов в сером.
      - Твой кот сам вернется. Я запрещаю тебе выходить. Сын нахмурился, но промолчал. Садясь на коня, герцог окликнул слугу:
      - Фрэнки, если найдете котенка, не возвращайте Ричарду, а отнесите в амбары.
      Фрэнки угрюмо кивнул. Упрямый, как большинство надорцев, он потихоньку носил знак Четырех и терпеть не мог "истинников", хотя за что их любить?! Говорят, в орден Истины красивых и высоких не берут. Красота ходит рука об руку с гордыней, а слуги Создателя должны быть смиренны и незаметны, недаром их символом стала мышь со свечой в лапках.
      Красота сама по себе искус и для ее обладателя, и для других. Тот же Рамиро в глазах "истинников" - пособник Чужого только потому, что красив и горд. А в глазах Людей Чести он виноват в том, что занял пустующее место! Бред! Только раньше Алан Окделл отчего-то об этом не задумывался.
      3
      Хмурые стражники с королевскими гербами на туниках раздвинули копья, пропуская Алана к королю. С Эрнани был заспанный Шарль Эпинэ, похоже, беднягу подняли с постели. Они все стали какими-то совами - днем спят, ночью караулят...
      - Вы звали меня, государь?
      - Да, герцог. Мы рады вас видеть. - Эрнани выглядел не просто плохо, а ужасно. - Рамиро Алва просит разговора наедине, но я решил пригласить еще и вас. Не то чтоб я ему не доверял, просто вы с Шарлем сможете дать мне совет.
      - Я к услугам моего короля.
      - Благодарю, - повелитель Талигойи еле заметно шевельнул рукой, подзывая пажа, - пригласите герцога Кэналлоа.
      Если южанин и был разочарован присутствием посторонних, то ничем этого не показал. Похожий в надетой поверх легкой кольчуги синей котте на морискийского шада, Рамиро изысканно поклонился.
      - Вы хотели говорить со мной, герцог. Надеюсь, вас не смущает присутствие моих добрых друзей.
      - Отнюдь нет. Я не хотел, чтоб меня слышали кансилльер и маршал, но я рад видеть герцога Эпинэ, а герцог Окделл знает, о чем я буду говорить.
      - Мы слушаем, - король говорил с видимым усилием. Неужели возвращается болезнь? Серую лихорадку нельзя вылечить, только залечить, но как же не вовремя!
      - Государь, город нам не удержать. Отдых скоро закончится. Франциск делает вид, что будет ждать холодов, но я ему не верю. Когда зарядят дожди, в лагере будет несладко. Бастарду нужно победить до исхода лета. Он приручил окрестных крестьян и примирил с собой горожан, теперь пора вновь браться за оружие. Два, самое большее три штурма - и сначала Новый город, а потом и Старый падут, Цитадель продержится дольше, но возьмут и ее. Ваши люди не верят в победу, а простые воины хотят жить.
      - Не только простые, - вмешался Эпинэ. - Я вчера повесил гайифского капитана. Мерзавец рассказывал, что во время осады положено выдавать тройное жалованье, а мы не можем заплатить даже положенного. Наемники скоро уйдут, и хорошо, если при этом не ударят в спину.
      - Я знаю об этом, - тихо произнес Эрнани, - более того, я не надеялся, что мы продержимся так долго. Если б не ваши выдумки, Рамиро, все было бы уже кончено. Что ж, такова наша судьба. Мы погибнем, но не уроним своей чести. Эпинэ, завтра же переведите гайифцев в Новый город. Когда они предадут...
      "Когда они предадут, - с тоской подумал Алан, - никто из нас не сомневается в их предательстве, только не знает, когда оно случится - завтра или послезавтра... "
      - Государь, - Рамиро позволил себе перебить короля, - вы правы, от гайифцев надо избавиться, но это только начало. Город не удержать, но потеря столицы - это еще не проигранная война.
      - То есть? - подался вперед Эпинэ.
      - Государь, выслушайте меня. Я слежу за Олларом с начала войны, и, мне кажется, я его понял. Бастард - отменный боец, замечательный вождь, сильный политик, но он не полководец...
      - Не полководец?! - Алан не поверил своим ушам. - Бездомный не проиграл ни одного сражения, он начинал с десятком человек, а сейчас с ним армия.
      - Это только подтверждает мои слова. Оллар - вождь, ему верят и за ним идут. В королевстве много обиженных и недовольных своим положением, а Франциск умеет и подчинять, и очаровывать. Если он окажется на троне, то сумеет сговориться и со знатью, и с церковью, и с простонародьем и станет сильным королем, но как военачальник он глуп, хоть и не понимает этого.
      - Рамиро! - Серое лицо Эрнани порозовело. - Что вы хотите сказать?
      - То, что маршал Придд, граф Гонтский и иже с ними воюют еще хуже бастарда. Он - та самая ящерица, которая среди черепах сойдет за коня, но он не конь! Франциск воюет по старинке: не было ни одной ловушки, в которую он не попался. Герцог Эпинэ у Аконы доказал, что марагонца можно бить. Только бездарность Придда не позволяет бастарду понять, что его предел кавалерийский полк, а еще разумнее ограничиться турнирами и забыть о настоящей войне. И это наше счастье! Если Бездомный Король поймет, что не умеет воевать, он быстро найдет тех, кто будет водить его армии, а сам станет драться в первых рядах, вызывая всеобщий восторг.
      - Что ты предлагаешь? - Эпинэ схватил Рамиро за руку, забыв даже о присутствии Эрнани.
      - Бросить все на кон и выиграть войну, - твердо произнес кэналлиец. Не поручусь, что у нас получится, но терять нам нечего.
      - У вас есть план, герцог? - Голос короля дрогнул.
      - Есть, Ваше Величество. Сначала нужно развязать себе руки. Бастард предлагает желающим покинуть город. Выгоните взашей ненадежных и заставьте уйти семьи.
      - Семьи? Наши жены поклялись разделить участь своих мужей.
      - Участь, но не бой! Пусть уходят. Оллар решит, что в крепости остаются смертники, и пусть его. Женщин с детьми он не тронет. Франциск думает о том, как станет править, он захочет переженить своих любимцев на знатных талигойских вдовах. Бездомный Король жесток, но играет в справедливость, иначе он бы меня не отпустил.
      - Что мы будем делать, когда отправим женщин и предателей?
      - Отобьем штурм - на это нас еще хватит - и бросим жребий. Кто-то и впрямь останется умирать. Затем я захвачу Ржавый форт, вырежу тех, кто там засел, мы перейдем реку и сожжем мосты, а дальше...
      - Гальтара? - подался вперед Алан.
      - Да. Я для вас чужак, полукровка, но я знаю, что талигойский король в Гальтаре обретает особую силу.
      - Это так, - медленно произнес Эрнани, - Гальтару защищает сила Четверых, но мы приняли новую веру и поклялись отказаться от старых суеверий.
      - Но суеверие ли это? - Алан видел, что кэналлиец прав. Если Четверо сказки, они ничего не теряют. Гальтара - сильная крепость, для ее обороны нужно не так уж и много людей, а горная Талигойя все еще верна своему королю. Если ж вдруг в древней столице король обретет легендарную силу, и того лучше. Да, их назовут отступниками, ну и что? Зато они победят!
      - Рамиро, - вступил Эпинэ. Повелитель Молний всегда рубил сплеча, для него чужак-южанин, нашедший выход из ловушки, стал своим. - До Гальтары еще нужно дойти.
      - Дойдем, - твердо сказал Рамиро Алва, - южная армия Франциска не разбита только потому, что никому не пришло в голову это сделать.
      - Их в три раза больше, чем нас!
      - Возьмите тридцать мышей и спустите на них пятерых котов, - пожал плечами кэналлиец. - Если понадобится, я разобью Колиньяра, но проще его обмануть и заставить ловить собственный хвост.
      - Вы все продумали, герцог, - слабо улыбнулся король.
      - Кроме одного, - жестко сказал Алва. - Люди Чести не пойдут за полукровкой, а маршал Придд не станет меня слушать. Встаньте во главе армии, Ваше Величество, или смените маршала на того, кто видит дальше своего носа.
      - Разрубленный Змей! - вскинулся Шарль. - Этого мерина давно пора на живодерню, а он все еще задом вскидывает.
      - Держите себя в руках, герцог, - прикрикнул Эрнани, и Алан порадовался, что король очнулся от апатии. - Алва прав, я завишу от Высокого Совета. Вас трое, и один сам называет себя чужаком. Мы можем убедить фок Варзова, Савиньяка и старика Дорака. Тогда с учетом королевских голосов* нас будет десять против семи, но маршалом Алее не стать. Алан, я отдам жезл вам.
      ______________
      * На Высоком Совете у короля было четыре голоса.
      - Будешь царствовать, но не править, - ухмыльнулся Эпинэ, - Рамиро...
      - Погодите, - Алва вскочил, проверяя, как ходит в ножнах меч, кажется, я слишком долго думал...
      Кэналлиец оказался прав - вбежавший оруженосец прерывающимся голосом доложил о бунте. Гайифцы решили сменить хозяина.
      - Вот и все, - Эрнани словно бы погас, - бороться с судьбой невозможно.
      - Невозможно с ней не бороться, - Алва отцепил и бросил меч, скинул котту и теперь стаскивал с себя морисскую кольчугу.
      - Герцог, что с вами?
      - Ничего. Эпинэ, шли бы вы на стены. Надеюсь, Цитадель под охраной.
      - Сегодня на стенах Михаэль.
      - Лучше, чем все остальные, но хуже, чем вы. Прошу простить, Ваше Величество, мне надо отлучиться.
      - Что вы задумали?
      - Вытащить Придда из лужи. - Кэналлиец рывком распахнул окно, выходящее на реку. Данар горделиво нес свои воды к порогам, и до противоположного берега было безумно далеко. - Подниму своих людей. - Вы с ума сошли! Алан был полностью согласен с королем. Вплавь миновать захваченный гайифцами Старый город и выбраться из реки над самыми порогами... Такое могло прийти в голову лишь безумцу.
      - Я хорошо плаваю, господа, - Рамиро вскочил на подоконник, - Алан... Да?
      - Нет, ничего... До встречи.
      Часть третья
      Да я-то уже не я,
      И дом мой уже не дом мой...
      1
      Эту ночь Алан Окделл запомнил надолго. Гайифцы были умелыми воинами и знали, чего хотят. Захваченный Ими Старый город находился между Цитаделью и Новым городом, за стенами которого располагался вражеский лагерь. Замысливший предательство капитан Фариатти рассчитывал овладеть мостом через ров и ворваться в Цитадель, одновременно пробив коридор через Новый город к Мясным воротам. План был хорош, а маршал Придд в очередной раз доказал свою полную бездарность. Он умел и любил вешать бунтовщиков или же тех, кого почитал таковыми, но настоящий бунт прохлопал. К счастью, стоявшие у ворот люди Савиньяка и распоряжавшийся на стенах Цитадели Михаэль фок Варзов не сплоховали.
      Ворваться в королевскую резиденцию бунтовщикам не удалось, но Фариатти это не обескуражило. Закатные твари с ней, с Цитаделью! Если город будет взят, аристократы рано или поздно запросят пощады. Оставив напротив поднятых мостов пять сотен человек, предатель построил своих людей клином и пошел на прорыв. Хорошо вооруженные гайифцы сломали оборону Берхайма, вырвались в Новый город и... налетели на южан Алвы, к которому примкнул Рокслей, ставящий дело превыше чистоты крови. Рамиро буквально вбросил изменников назад, в Старый город, и на улицах закипела резня.
      Южане шаг за шагом шли вперед, и у Фариатти не осталось иного выхода, как снять охрану с мостов. Для Окделла и фок Варзова это стало сигналом, и их дружины ударили по бунтовщикам с тыла.
      Алану было страшно и дико убивать недавних соратников, пару раз герцог едва не погиб - рука не поднималась на тех, кого он знал в лицо. Один раз его спас оруженосец, второй - прорубившийся к нему Алва. Кэналлиец не был столь сентиментален - гайифцы для него были такими же чужаками, как все остальные. Южане, повинуясь своему герцогу, молча сносили презрение "истинных талигойцев" и "добрых эсператистов", но это отнюдь не означало, что они прощали. Когда пришлось повернуть оружие против бунтовщиков, кэналлийцы не колебались и не скорбели, и, кроме того, у них был опыт боев в городе.
      Алва шел впереди своих людей, и, глядя, на забрызганную кровью фигуру в обманчиво легких доспехах, Окделл поймал себя на мысли, что ему страшно. Кэналлиец не щадил никого и казался железным. Потом южанина и северянина разметало в разные стороны. Ночь закончилась, взошло солнце, осветив заваленные трупами улицы. Перевалило за полдень, а бой все еще продолжался гайифцы, понимая, что пощады не будет, защищались до последнего.
      Добивать бунтовщиков пришлось Михаэлю с Шарлем - Франциск Оллар, поняв, что в городе творится нечто необычное, не преминул атаковать многострадальную западную стену. Алва и Окделл бросились туда. К счастью, штурм больше походил на разведку. Убедившись, что защитников на стенах хватает, бастард отошел, а Рамиро с Аланом в изнеможении рухнули прямо на раскаленные солнцем ступени Червленой башни.
      - Вы опять спасли город, Алва.
      - Не уверен, - Кэналлиец сорвал шлем и жадно хватал ртом горячий воздух, - если думать об этой стране, следовало поддержать бунт, а не подавлять его.
      - Рамиро!
      - Вы - хороший человек, Алан, но вы не видите того, что вам не нравится. Талигойя подыхает. Отказавшись от Четверых, Эрнани Первый подрезал подпругу коню, который вас вывозил две с лишним тысячи лет. Теперь вы пытаетесь удержаться за хвост и все равно свалитесь в пропасть. Мы прикончим Оллара, но придут другие, много хуже... Придут южные корсары, придут агарийские святоши, придут холтийские степняки, не говоря уж про дриксенских живодеров. Не те вас с вашей Честью сожрут, так другие, а бастард, бастард пришпорит Талигойю, под ним она вспомнит, что значит бег... Оллар рожден королем великой державы, и он ее создаст. Если мы ему позволим.
      - Почему тогда вы с нами, а не с ним?
      - Так вышло, - пожал плечами Алва, - и потом, я могу и ошибаться. Вдруг у Эрнани хватит духу сделать то, что следовало сделать восемьсот лет назад. Или, наоборот, не делать.
      - Вы говорите загадками.
      - А вам надо в лоб? Извольте. Или Эрнани станет тем, кем стал бы для страны Бездомный Король, или вернет столицу в Гальтару и обопрется на силу Четверых, если таковая существует. Третьего не дано. Будь хоть конем на берегу, хоть рыбой в море, но не жабой в болоте...
      - Соберано*, - черноглазый юноша в синем платье с черной окантовкой нерешительно переминался с ноги на ногу.
      ______________
      * Государь (кэналл.).
      - Что тебе, Санчо?
      - Госпожа беспокоится...
      - Сейчас буду, - Рамиро легко вскочил, - простите, Окделл, я должен идти.
      Кэналлиец умчался, на прощание махнув рукой, Алан остался - ему спешить было некуда, а в словах Алвы было слишком много правды, чтоб от них можно было взять и отмахнуться. Талигойя и впрямь застряла между "вчера" и "сегодня".
      Его род, род Окделлов, был старшим в Доме Скал, по легендам ведущим свою родословную от одного из Четверых. На гербе Окделлов изображался золотой вепрь у подножия черной скалы, скалы были и на гербах кровных вассалов - Карлионов, Тристрамов, Рокслеев. "Незыблем" - это слово с герба сюзерена входило в девиз каждой фамилии Дома. В чем незыблем? В глупости? В упрямстве? И были ли они, их всесильные предки, завещавшие мудрость и силу избранным и покинувшие Талигойю для смертельного боя, или же великое прошлое - это сказки? Обычные сказки, придуманные дикарями, некогда населявшими Золотые земли?
      Темнело, нагретые камни мало-помалу остывали, с реки потянуло холодом, да и застывшие в нескольких шагах свитские истомились. Надо было вставать и идти. Все дела на сегодня закончены. Они раздавили гайифцев и отбили очередной приступ, вернее, это Рамиро Алва подавил бунт и сбросил Оллара со стен. Кэналлиец поспевал всюду, но маршалом ему не быть, потому что он полукровка и, по мнению самовлюбленных баранов вроде Придда и Тристрама, не имеет права приказывать им, великим... Следуя их логике, можно договориться до того, что Франциск Оллар не имеет права их бить, однако ж он их бьет.
      Алан с трудом поднялся. Он устал, как ломовая лошадь, как табун ломовых лошадей, сегодня в Старом городе и Цитадели вряд ли найдется хоть кто-то, способный держать оружие. Остается надеяться, что Бездомный Король тоже не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Герцог Окделл медленно брел по извилистой улице, устало поднимая руку в ответ на воинские приветствия. Может, его прародитель и состоял в родстве со скалами, но тело потомка об этом не знало. Алан предвкушал хоть какой-то отдых, но его ждало разочарование, принявшее образ Женевьев в черном с золотом наряде с роскошным, но не идущим ей фамильным ожерельем Окделлов на белой шее. Рядом с матерью хмурился Ричард, с которым явно было что-то не так. Алан с недоумением уставился на свое семейство, супруга сочла уместным пояснить:
      - Собирается Полный Совет.
      - По чьему слову?
      - Маршала.
      Окделл поморщился. Этого еще не хватало! Чего надо этому набитому дураку? Другой бы на его месте забился после сегодняшнего позора под стол и не вылезал до первого снега, а он созывает Совет... Неужто хватило совести снять с себя маршальскую цепь? Нет, вряд ли... Для этого довольно Совета Мечей, да и не таков Эктор, чтоб расписаться в собственной бездарности. Что же он затеял, собирая не только глав фамилий, но и их жен, наследников, всех Людей Чести, находившихся в пределах дневного конского перехода. Сколько же их сейчас в Кабитэле? Человек восемьдесят, не меньше. Затея маршала нравилась Окделлу все меньше и меньше, но он молча прошел к себе. Полный Совет требовал соответствующих одеяний.
      Обычно Алан обходился без чужой помощи, но на этот раз кликнул слуг. Разрубленный Змей, как же он устал, как они все устали... Что же затеял этот дурак?
      Затянутый в парадное платье герцог подал руку Женевьев, на которую та и оперлась, причем очень неудачно, задев место ушиба. Люди Чести терпят любую боль молча, к тому же жена не желала ему зла, и Алан ничего не сказал, только сжал зубы.
      - Отец, - нарушил молчание Ричард, - а кошки после смерти возвращаются к своему повелителю?
      - Кто тебе такое сказал? - быстро сказала Женевьев.
      - Кэналлиец. Барса убили, - мальчик шмыгнул носом, но сдержался.
      - Герцог Алва заходил к нам, - чужим голосом пояснила Женевьев.
      - Он сказал, что котенок теперь у своего хозяина и он его никому в обиду больше не даст, - темно-серые глаза сына были очень серьезными, - это так?
      Похоже на Рамиро. Утешить и при этом поставить весь мир с ног на голову. Хотя, если вдуматься, кому мешают кошки? Когда-то их считали священными. Почему то, чему раньше молились, вдруг объявили греховным? Мышь - символ мудрости и скромности... А то, что эта мудрость и скромность жрет чужой хлеб и разносит чуму, неважно?! Зато воюющие с грызунами и змеями грациозные, гордые зверьки стали прислужниками Чужого. Дескать, они охраняют врата ада. Ну и пусть охраняют, жалко, что ли... Что же сказать Дикону? От необходимости отвечать герцога избавила жена.
      - Никогда больше не говори о хозяине этих тварей, - в голосе Женевьев слышался страх, - слышишь?
      - Да, - угрюмо кивнул сын, - мы ведь Люди Чести? Мы отличаемся от простых людей?
      - Конечно, - как хорошо, что Дик заговорил о другом.
      - Но Люди Чести раньше чтили кошек, - заявил сын, - я смотрел книгу Четверых. Ну, ту, что дома, в библиотеке. Закат сторожили кошки, а ты мне говорил, что Окделлы - дети Заката и Полночи.
      Он прав. И Рамиро прав. Нельзя жить между "вчера" и "сегодня". Или носить медальоны с забытыми письменами, или бояться кошек и их зеленоглазого хозяина. Да какое там кошек, "истинников", вот кто по-настоящему опасен.
      - Мы с тобой поговорим об этом позже, - он тоже смотрел книгу Четырех, там были такие рисунки, сейчас таких не найдешь, но вот язык, на котором это написано... За восемь сотен лет половина слов стала непонятной.
      - Мы правда поговорим? - уточнил сын. - Клянешься Честью?
      - Клянусь.
      2
      Лицо Эрнани не выражало ничего - серая маска, безнадежная, как осенний дождь. За спиной короля тускло блестел знаменитый меч Раканов, привезенный Эрнани Святым из древней Гальтары. Предки Эрнани повелевали всеми Золотыми землями, но былое величие ушло, как уходит в песок вода...
      Приглашенные чинно занимали места на крытых сукном скамьях. Никакой стали - атлас, бархат и шелк, как в старые добрые времена. Алан учтиво подвел Женевьев к скамье, на которой сидели женщины Дома Скал, и занял свое место за столом. Он пришел последним, хотя из двадцати кресел пустовало семь. Семь некогда избранных родов исчезли с лица земли, вернее, девять, потому что Алва не были истинными Повелителями Ветров, а нынешние Ариго наследовали титул только при Эрнани Четвертом.
      - Люди Чести, - голос Эрнани был столь же невыразителен, как его лицо, - глава Дома Волны Эктор Придд по праву Чести потребовал собрать Полный Совет. Я, Эрнани из рода Раканов, подтверждаю правомочность его требований. Пусть говорит.
      - Пусть говорит, - в голосе Шарля Эпинэ сквозило презрение.
      - Пусть говорит, - Генрих Гонт, как всегда, ничего не понимал.
      - Пусть говорит, - Алан произнес освященную обычаем фразу, пытаясь понять, что же ему так не нравится. Эрнани явно болен, но дело не в этом.
      - Пусть говорит, - голос Алвы звучал лениво и равнодушно, в нем не было и следа утренней горячности.
      Алан украдкой взглянул на женскую скамью, где виднелась одинокая фигурка в синем. Срок Октавии близок, Ночные бдения вряд ли пойдут ей на пользу.
      - Пусть говорит, - буркнул Августин Дорак, после аранского разгрома звавший маршала не иначе как каракатицей.
      - Пусть говорит... Пусть говорит... Пусть говорит... Что-то происходит, что-то скверное. Окделл поймал взгляд Эпинэ - глава Дома Молнии казался удивленным и раздраженным, не более того, а с того места, где сидел Алан, не было видно ни фок Варзова, ни Савиньяка.
      - Я говорю мое Слово и обращаюсь к Чести и Памяти. - Придд держался уверенно, чтобы не сказать нагло. Он отнюдь не походил на человека, допустившего чудовищный промах, с трудом исправленный другими. - Я, Эктор-Фридрих-Иоаганн Придд, глава Дома Волны и маршал Талигойи, с болью и горечью объявляю, что силы нашего возлюбленного короля Эрнани истощены и он просит Высокий Совет принять на свои плечи заботу о государстве.
      Недуг сразил короля в тяжелый час, мы осаждены сильным и коварным врагом, простонародье, подстрекаемое изменниками, отвернулось от нас. У нас нет надежды на победу, но Честь выше Смерти. Мы не сдадим Кабитэлу! Да, мы умрем, но умрем, как должно умереть потомкам владык Золотых земель. Наши жены и дети разделят нашу судьбу, но прежде чем пробьет наш час, мы обагрим наши мечи кровью ублюдков. Небеса надолго запомнят наш последний бой!
      Что он несет! Разрубленный Змей, что он несет?!
      - Ты лжешь! - сверкнул глазами Шарль, но Эрнани положил на плечо герцога бледную руку. - Король здоров!
      - Нет, герцог, - прошелестел Эрнани, - я болен и не могу отвечать за доверившихся мне. Вокруг - измена, Кабитэла не с нами, она против нас. Нам придется выбирать между почетной гибелью, смертью от голода и сдачей, а значит, выбора у нас нет.
      - Есть! - Эпинэ не собирался сдаваться. - Выгоним взашей ненадежных, договоримся с бастардом, чтоб он отпустил женщин и детей. Он согласится, а мы... Мы - воины! Мы или прорвемся в Гальтару и поднимем горы, или умрем.
      - Люди Чести раз и навсегда отреклись от демонов Гальтары! - Ариго были кровными вассалами Эпинэ, и кансилльеру не следовало перечить сюзерену.
      - Мы говорим не о том, - Карлион принадлежал к Дому Скал, но его жена была сестрой Придда, - нужно принять отречение и избрать регента.
      - Называю Алана Окделла, - раздельно произнес Михаэль фок Варзов. Старый рыцарь принадлежал к Дому Волны, но сегодня, похоже, умерла еще одна традиция - графы один за другим отрекались от Глав своих Домов.
      - Называю Эктора Придда, - Карлион никогда не спорит с Кунигундой.
      - Придд, - тихо и внятно произнес кансилльер.
      - Придд, - рявкнул Генрих Гонт.
      - Молчу. - Алан изо всех сил сохранял спокойствие. Все случилось слишком быстро, почему Эрнани их не предупредил? Как бы то ни было, Человек Чести вправе отказаться от предложенной должности, но отдавать свой голос себе неприлично.
      - Окделл, - бросил Савиньяк.
      - Придд, - Тристрам всегда ненавидел своего сюзерена, но зарычал на него впервые.
      - Окделл, - рявкнул глуховатый Дорак и тоном ниже добавил: - Только каракатицы нам и не хватало.
      - Молчу, - пожал плечами Алва, играя сапфировой цепью. Кэналлиец прав тот, кого поддержит полукровка, больше проиграет, чем выиграет.
      - Окделл, - весело выкрикнул Шарль.
      - Молчу, - Берхайм внимательно рассматривал свой перстень. И на том спасибо.
      - Окделл, - Роберт Рокслей не имел обыкновения предавать.
      - Придд!
      Алану показалось, что он ослышался. Никогда еще Человек Чести не называл сам себя! Это не запрещалось, Разве можно запретить то, что никому не приходило в голову.
      - Вы удивлены, - Эктор счел уместным объяснить свой жест, - но я маршал Талигойи, и я знаю, что делать. Я не уроню нашей Чести.
      - Разрубленный Змей, - крикнул Арсен Савиньяк, - Конечно, не уроните, нельзя уронить то, чего нет!
      - Спокойно! - Голос Михаэля фок Варзова мог перекрыть и грохот. боя, и шум самой отчаянной пирушки. - Слово короля!
      Эрнани медленно, словно не понимая, что от него требуется, поднял голову и тихо сказал:
      - Придд!
      - Трое из нас промолчали, - Ариго старался выглядеть беспристрастно, пятеро назвали Алана Окделла, пятеро Эктора Придда, его же имя произнес король.
      Люди Чести, признаете ли вы маршала Придда регентом Талигойи до конца войны? Есть ли среди вас готовые оспорить его избрание?
      Таких не нашлось и не могло найтись. Закон не был нарушен, а король молчит. Если б кто-то из членов Совета схватился за меч, возможно, у него и нашлись бы сторонники, но слова Эрнани выбили почву из-под ног даже у Шарля Эпинэ. Алан, как в затянувшемся дурном сне, смотрел, как поднялся новоявленный регент, словно бы ставший выше ростом:
      - Я не сомневался в сердцах Людей Чести. Нам некуда отступать, но мы...
      Мимо проплыла маленькая серая бабочка - во дворце их было много, говорят, они зарождаются в старых тканях. Окделл невольно проследил глазами за живой серой пылинкой и увидел мелькнувшего на хорах арбалетчика в фиолетовом! Цвета Приддов. Возможно, кансилльер и маршал и верили в сердца Людей Чести, но на всякий случай приготовили дополнительные доводы.
      - Я должен сообщить вам, - трубил маршал, - что я сделал с посланцем бастарда. Я повесил его на Песьей башне и с ним рядом два десятка гайифцев...
      - Повесили? - подался вперед Дорак. - Когда?
      - По дороге сюда.
      - Бастард написал маршалу Придду лично?
      - Какое это имеет значение?
      - Для Людей Чести огромное, - старик поднялся и внимательно и строго обвел зал Четырех Мечей. "Нет большего позора, чем стать ниже врага своего, - процитировал он рыцарский кодекс. - Нет большего оскорбления, кое может нанести вассал своему сюзерену, нежели действуя от его имени, не имея на то должных полномочий" - Вы еще не были регентом, Эктор Придд, когда казнили посла, ваш поступок опозорил всех Людей Чести.
      Я прошу Высокий Совет спросить регента, кому предназначалось письмо и где оно?
      - На шее у посла, - Эктор огрызался, но в его голосе сквозила неуверенность, - если угодно, ублюдок требовал в трехдневный срок сдать крепость и признать его королем.
      - Что ж, - по-прежнему тихо произнес Эрнани, но его услышали все, теперь дело за малым. Бастард ждет ответа. Кто из Людей Чести объяснит бастарду, как становятся талигойскими королями? Эктор Придд? Вы повесили посла, будет справедливо, если вы его замените.
      - Слишком много чести! - Регент старался говорить с презрением, но его крепкая шея побагровела.
      - И, кроме того, - вставил доселе молчавший Рамиро Алва, - жизнь маршала слишком ценна для Талигойи, не правда ли? Поговорить по душам с Бездомным Королем должен тот, кого никому не будет жаль.
      Ноздри Эктора раздувались, как у загнанного тяжеловоза, но что ответить, он не знал. Кэналлиец откровенно нарывался на ссору, Придд ссоры не хотел, понимая, что поединок с Рамиро превратит его из регента в труп. Люди Чести ничем не могли помочь своему вожаку - обычай был на стороне полукровки. Подобные оскорбления смывают кровью в присутствии свидетелей. Пустит в ход арбалеты? Вряд ли... Его и так поддержали, это средство лучше приберечь на будущее.
      Алан смотрел на дерзко улыбающегося южанина. Алва прикончит Придда, но не может же он перебить всех членов Совета! Место Эктора займет Ариго, только и всего. Отречение Эрнани обратного хода не имеет. До конца осады король не правит, а лишь царствует, а осада закончится со смертью последнего из осажденных. Плетью обуха не перешибешь, это понимает даже Эпинэ. Затянувшееся молчание прервал король:
      - Вы правы, герцог. Маршал Придд и Бездомный Король вряд ли поймут друг друга. Мне одинаково дороги все Люди Чести, но вы уже встречались с бастардом и вернулись. Я могу лишь просить, и я прошу вас поговорить с ним еще раз.
      - Просьба короля - закон для Человека Чести, - поклонился Рамиро, - вне зависимости от того, правит ли он или царствует. Не правда ли, эр Придд? Я полагаю Высокий Совет захочет посмотреть на нашу встречу?
      - Это неправильно! - Шарль Эпинэ и так терпел слишком долго. - Ответ должен передать тот, кто приказал повесить посла. Рыцарь отвечает за свои поступки сам, а не прячется за чужими спинами.
      - Пустое, Шарль, - кэналлиец улыбнулся, но на сей раз без своей обычной иронии, - Оллар - воспитанный человек, он знает, как обходиться с парламентером. Наш незаконнорожденный друг не пожелает выглядеть заходящимся от бессильной ярости дураком.
      - И все равно я, как член Высокого Совета, требую, чтобы Рамиро Алва остался здесь. Если на то пошло, чем быстрее убьют Придда, тем дольше проживем мы все!
      - Герцог Эпинэ! - Эрнани Ракан стукнул кулаком по столу, пожалуй, впервые за свои сорок восемь лет. - Замолчите! Герцога Алву никто не неволит, если он откажется, Высокий Совет подумает над вашими словами.
      - Зачем мне отказываться от своих слов? - пожал плечами кэналлиец. Если у бастарда есть хоть капля ума и гордости, он меня и пальцем не тронет. Ну а если что-то пойдет не так, герцог Эпинэ помянет меня в каких-нибудь молитвах.
      3
      ... Все повторялось. Точно так же распахнулись ворота Полуденной башни, пропуская всадника в черном и синем. Точно так же посреди вытоптанного ржаного поля его ждал широкоплечий воин на могучем коне. Точно так же в лагере Оллара развевались знамена с Победителем Драконов, а с Королевской башни за встречей следили Эрнани Талигойский и его рыцари, среди которых был и Алан Окделл. Точно так же не было надежды. Никакой.
      Единственным отличием было то, что и Бездомный Король, и властитель Кэналлоа были без шлемов. С высоты в сорок бье лица бастарда было не разглядеть, и Алану внезапно мучительно захотелось увидеть, каков с виду их будущий палач.
      Оллар и Алва немного поговорили, затем Рамиро повернул коня. Ветер швырялся пылью, рвал с деревьев еще зеленые листья, трепал черные волосы кэналлийского герцога, треугольные флаги, хвосты и гривы коней.
      Эрнани повернулся к Алану:
      - Окделл, вам не кажется, что все повторяется?
      - Я как раз думал об этом.
      - Мне бы хотелось, чтобы мы всегда думали одинаково. Я не сразу решил, кому поручить столь щекотливое дело, но вы слишком прямодушны, Дорак стар, а Эпинэ излишне горяч.
      - Да, - встрял Эктор Придд, - Человек Чести вряд ли смог бы стерпеть оскорбления ничтожного бастарда.
      - Три месяца назад на этом самом месте вы их терпели, - сверкнул глазами Эрнани. - Оллару ответил лишь герцог Алва.
      - Ублюдку следовало об этом напомнить, - Генрих Горн никогда не был особенно умен. - Правильно, что ответ отвез именно кэналлиец.
      Эктор гордо промолчал. Если б маршалу предложили выбирать между головой Бездомного Короля и головой Рамиро, он бы выбрал последнюю. Ревнив, как побитый молью ростовщик, женатый на танцовщице, - так, кажется, говорит Эпинэ...
      Стражники раздвинули копья, пропуская гонца. Смуглое лицо Алвы было совершенно невозмутимым.
      - Вы передали письмо бастарду, герцог?
      - Я исполнил приказ моего короля. Франциск Оллар получил то, что хотел.
      - Благодарю вас, Алва. Вы оказали мне и Талигойе неоценимую услугу. Я и впредь рассчитываю на вашу руку и вашу голову. Проводите меня. Все свободны. Алан, Шарль, призываю вас к благоразумию. Мы еще не побеждены. Прощайте, господа. Доброй ночи.
      Эрнани тяжело поднялся и оперся на руку кэналлийцa. Рядом с южанином Эрнани казался серой тенью, тенью того, что исчезало навсегда. Если ничего не предпринять, они все исчезнут, больные и здоровые, старые и молодые, чистокровные и не очень. Если ничего не предпринять... Но что они, во имя Создателя, Четверых, Чужого с его кошками, могут сделать? Что?!
      Часть четвертая
      Кони мотают мордами.
      Всадники мертвые.
      1
      Когда в казармы ворвалась Женевьев, проведший всю ночь на стенах Алан не сразу понял, что случилось, а случилась беда. Адепты Истины поймали на площади у комендантского дома котенка и, как это у них водится, принялись избивать своими посохами. Но страшным было не это, а то, что восьмилетний сын и наследник, Окделла ударил одного из проповедников кинжалом в спину и, похоже, убил. Герцог бросился к двери, но она оказалась заперта - добрые слуги спасали господина то ли от гнева сбежавшейся толпы, то ли от господней кары. Поняв, что высадить дубовое чудовище не удастся, Алан кинулся к окну. Он мог видеть, что творится внизу, но высота в полсотни бье и кованая решетка не позволяли броситься на помощь. Женевьев вцепилась ему в плечо, он этого не заметил. Там, внизу, непонятно откуда взявшаяся толпа готовилась растерзать его сына, а он ничего не мог сделать.
      В странном оцепенении Алан Окделл смотрел на сжимающего кинжал мальчика в центре стягивающегося кольца. И это в Новом городе, который он, герцог Окделл, защищает! Где его люди?! На стенах? В таверне? Живы ли? Как забрали такую власть фанатики в серых балахонах? Откуда столько злобы?
      Просвистел брошенный кем-то камень, и Окделл вздрогнул, словно целили в него, - хотя, будь это так, он бы держался лучше. За первым булыжником полетел второй, третий. "Истинник" неистовствовал, размахивая своим посохом, призывая громы небесные на головы пособников Чужого. Пока камни цели не достигали, но лишь пока. Алан так и не понял, откуда вынырнул Рамиро Алва со своими людьми, но кэналлиец понял все.
      Южане обнажили клинки и рванулись сквозь толпу с яростью вепрей. Они, как и в день гайифского бунта, шли клином, прикрывая друг друга, и впереди всех рубился Рамиро. Несколько рук со все еще зажатыми в них камнями упали на землю, растрепанная баба взлетела в воздух и, пролетев пару шагов, врезалась головой в мужское брюхо, которое сделало бы честь любой беременной. Кто-то рассыпал непонятно откуда взявшиеся зеленые яблоки, и они, подскакивая, покатились по испятнанным алым камням. Толпа зарычала и расступилась, на пожухлой траве остались сын Алана Окделла, скребущий булыжники котенок, два проповедника - живой и мертвый - и Рамиро Алва с окровавленным мечом.
      - Ты что-то говорил о проклятой крови и демонах? - Алва ухмылялся не хуже Повелителя Кошек. - И, кажется, я расслышал имя Его Величества?
      - Горе чтящему древних демонов! - взвыл адепт Истины, потрясая посохом. - Будет повержен он и...
      Растрепанная голова с так и не закрывшимся ртом покатилась, словно еще одно чудовищное яблоко. Туловище в сером балахоне рухнуло рядом с затихшим котенком. Все замерло. Сейчас они или схватятся за колья, или разбегутся.
      Рамиро Алва пнул ногой убитого и вскинул голову:
      - Если меня сейчас не убьет молнией, значит, я прикончил не святого, а бунтовщика и вражеского подсыла.
      Окделл невольно поднял глаза - небо было высоким, синим и равнодушным. Высшим силам не было дела ни до "истинников", ни до котят.
      - Прекрасно, - голос кэналлийца вернул герцога на землю, - я оправдан. А теперь считаю до ста. Если здесь кто-то останется, пеняйте на себя. Мои лучники не промахиваются.
      Словно в ответ что-то свистнуло, и стрела с черным оперением пригвоздила мертвую голову к земле. Окделл поднял глаза и увидел на крыше стрелка в синей тунике. Видимо, вверх посмотрели многие, так как толпа стала стремительно редеть. Алва подошел к Дикону и взял было его за руку, но потом наклонился и поднял казавшегося тряпичным котенка. Мальчик что-то сказал герцогу, тот в ответ покачал головой - мол, ничего нельзя сделать. Только сейчас Алан понял, что его запястье все еще сжимают пальцы жены.
      - Слава Четверым, - Женевьев была слишком взволнованна, чтобы следить за своими словами, - обошлось...
      Именно, что обошлось. Чудом. И чудо это опять сотворил кэналлийский полукровка, не задумываясь рубивший руки и головы. Кровь на юге стоит дешевле воды, не говоря уж о вине.
      Колокола Большого храма зазвонили, призывая всех, ожидающих Его, на вечернюю службу. Они что там, с ума сошли, сейчас нет и трех! Еще и труба запела... Разрубленный Змей! Алан с трудом разлепил глаза и не сразу им поверил. Не было ни Нижнего города, ни Женевьев, он лежал в собственной спальне, и за окном на самом деле звонили к вечерней службе. Да, разумеется, они же оставили город и затворились в Цитадели. Как глупо...
      Значит, ему все приснилось - "истинники", сжимающий кинжал Дикон, убитый котенок, забрызганный чужой кровью Алва. Это был мерзкий сон, хотя и очень похожий на правду. Алан вздохнул и сел на постели, кое-как пригладив волосы. Как же он вчера устал, если не снял даже сапог, но нужно вставать и что-то делать, пока Придд и его приспешники не угробят все и вся. Герцог и сам не понял, что именно его насторожило, но в спальне кто-то был! После вчерашнего можно было ожидать всего, в том числе и убийства. Регент явно не прочь избавиться от Окделла, Эпинэ и Алвы. Алан вскочил и сразу же увидел отделившуюся от стены высокую фигуру.
      Времени выяснять, кто и зачем к нему явился, не было, Окделл выхватил меч и бросился вперед. Незнакомец легко отбил удар и звонко расхохотался. Чужой! Алан сразу его узнал, хотя Повелитель Кошек мало походил на демона, разве что глаза у него и впрямь были зелеными и чуть раскосыми, как у подвластных ему ночных тварей. Чужой не стал атаковать, а, не убирая меча, прислонился к стене, с веселым любопытством разглядывая противника.
      Странное дело, перед Аланом Окделлом было первородное Зло, но герцог не чувствовал к Зеленоглазому ненависти, напротив, демон чем-то ему нравился. Только почему Чужой ему показался веселым? Да, он улыбается, дразня ровными белоснежными зубами, но глаза не смеются, совсем не смеются.
      - Чего ты ждешь, от меня, Алан Окделл? - Повелитель Кошек вбросил меч в ножны и скрестил руки на груди. - Ты знаешь все. Выбор за тобой. Свободен ты или раб, решать тебе и только тебе.
      - Я не жду от тебя ничего, - почему ему так обидно? - и я тебя не звал.
      - Звал. Потому что не можешь выбрать сам. Вернее,
      ты знаешь, что должен сделать, но ты сам связал себе ноги и повесил на шею камень. Сбрось его и иди вперед и вверх. Или оставь все, как есть, и прыгай в омут.
      - Камень? Какой камень?! - Герцог Окделл опустил глаза и увидел огромный булыжник, висевший на рыцарской цепи, ставшей толще раза в три. Так вот почему ему так тяжело.
      " Честь истинного талигойца можно было бы уподобить бриллианту, если б земля могла рождать камни подобающей чистоты и размера. Честь истинного талигойца висит у него на шее подобно рыцарской цепи, и нет потери горше, чем потеря оной... "
      - Ты прав, - Зеленоглазый вновь смеялся, - я говорю о твоей чести. Мертвой чести. Каменной чести. Глупой чести. Она мешает тебе, твое сердце зовет тебя в иные дали.
      Иные дали? Что там? Ветер в лицо, шум бьющихся о скалы волн, сверкание молний. Приближается гроза, нужно укрыться, отчего же ему не хочется уходить, а камень и впрямь мешает. Камень или честь?
      Свет дробился о грани бриллианта. - Бриллианта, в сравнении с которым знаменитое "Сердце Полудня" казалось жалкой галечкой. Бросить это?! Игра красок завораживала. Зеленоглазый лукав... Он сбивает рыцарей с прямой дороги на кривые, темные тропы и смеется, он всегда смеется. Это его проклятие - он не может плакать, только смеяться, он не может миловать только карать, он не может любить - только ненавидеть, он бессмертен, но "страшнее смерти жизнь его и тех, кого он избирает своими спутниками".
      - Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой?
      - Нет. Мои тропы не назовешь счастливыми, и вам, людям, ими не пройти.
      - Чего же тебе нужно?
      - Ничего, - ворвавшийся в окно закатный ветер растрепал золотистые волосы. - Спроси свою совесть, чего нужно тебе, и постарайся не лгать. Хотя бы себе самому.
      Не лгать себе? Он, Алан Окделл, всегда был верен Чести. Но что может знать о Чести Зеленоглазый? Покровитель предателей и сам предатель, тварь, единственная радость которой - морочить людей и сбивать с пути истинного...
      - Алан, - Шарль Эпинэ тряс его за плечо, - не стоит спать на солнце, тем более после боя. Демоны приснятся...
      - Уже, - вздохнул Алан, - и не какие-нибудь, а Повелитель Кошек собственной персоной.
      Приснится же такое! Значит, город пока еще в их руках, хорошо бы и вчерашний Совет оказался сном.
      - Шарло, скажи, только честно, ты мне не снишься?
      - Нет вроде, - утешил Эпинэ. - Ну и о чем с тобой говорил Леворукий? Он и в самом деле левша и носит красное и черное или это вранье?
      - Меч он держал в правой, - нехотя буркнул Окделл, - и был в красном, а сапоги у него, кажется, черные.
      - Страшно было?
      - Нет... Глупо, не могу отделаться от мысли, что он сказал что-то важное. Вернее, это я во сне понял то, что не понимал наяву...
      - Прости, что я тебя разбудил, но спать лучше в тени, а еще лучше в собственной постели. А то не только Зеленоглазого увидишь, но и Создателя верхом на крысе. Слушай, раз уж ты проснулся... Что будем делать с Приддом?
      - А я-то надеялся, мне его регентство почудилось.
      - Если бы! Ты не знаешь, где Алва?
      - На укреплениях?
      - Нет его ни там, ни у Октавии, а ей уже совсем пора...
      - Думаешь, Придд?
      - Ну, не кошатник же твой!
      2
      Кэналлиец исчез. Алан не представлял, что Алва может надолго оставить жену, но Октавия была убеждена, что герцог на стенах. Окделл не стал пугать молодую женщину, хотя надежда на то, что они когда-нибудь услышат смех Рамиро, стремительно таяла. Спрашивать у регента или кансилльера не имело смысла - если Придд и Ариго приложили руку к исчезновению южанина, концов не найдешь. Регент правильно рассудил - убей Рамиро и спи спокойно... Пока тебя не прикончит марагонец! Даже наплюй они с фок Варзов и Эпинэ на свою честь и прикончи обнаглевшего спрута, Талигойю без Алвы не спасти.
      Шарло и Алан рыскали по самым глухим закоулкам, распугивая кошек и крыс, но ничего не нашли. Глубокой ночью они с Эпинэ сдались. Шарло поплелся на стены,
      Алан, умирая от усталости, рухнул на постель и провалился во тьму, из которой его вырвали голоса Михаэля фок Варзова и оруженосца. С трудом всплыв на поверхность сонного озера, Окделл уставился на непроницаемое лицо старого рыцаря:
      - Что-то случилось? Рамиро?!
      - Да, но не то, что вы думаете. Герцог Алва жив... Алан, он сдал город и Цитадель Оллару.
      - Нет! - Придд и Ариго убиты. Собирайтесь, нужно успеть!
      - Да, да, сейчас...
      Сдал Кабитэлу?! Как ему удалось, хотя чего удивляться? Кэналлиец знал город как свои пять пальцев, среди защитников равных ему не было. С бастардом они, надо полагать, сговорились, когда Алва отвозил письмо. Да, все сходится... Эрнани под арбалетными, стрелами выбрал "вчера", Рамиро "завтра", а что делать ему, Алану Окделлу?!
      - Чего вы хотите от меня?
      - Помогите спасти королеву и наследника. Прочих Бездомный вряд ли тронет, но юный Ракан живым ему не нужен. Шевелитесь, нужно успеть.
      Они успели. Королева, совершенно одетая, с сухими красными глазами, сидела на молельной скамье, вцепившись в руку наследного принца. В который раз за последние безумные дни Алану показалось, что он спит, но сон, каким бы дрянным он ни был, никогда не перещеголяет явь. Где-то что-то горело, едкий дым просочился в молельню Ее Величества, выедая глаза. За окнами явственно слышался шум приближающегося боя - кое-кто из защитников Цитадели предпочел умереть, но не сложить оружия.
      - Ваше Величество, мы с герцогом Окделлом имеем честь сопровождать вас в Агарис, - Михаэль фок Варзов не утратил своей обычной церемонности.
      Вот как... В Агарис! А ты что думал? Что убьешь парочку хамов, подсадишь королеву в портшез и вернешься домой? Ты не влюбленный мальчик, чтоб часами прощаться с женой. И потом Михаэль прав - Женевьев и Дикону ничего не грозит.
      - Я счастлив служить Ее Величеству.
      Губы Бланш дрожали, но она нашла в себе силы поблагодарить. Во дворе что-то зашумело, раздался крик - Рамиро и Бездомный Король времени зря не тратили. Любопытно, как отсюда попасть в Агарис? Вряд ли их с Михаэлем мечей хватит, чтоб вырваться из города.
      Королева подошла к комнатному алтарю, где омываемый волнами Света Создатель хмуро взирал на двоих рыцарей, преждевременно увядшую женщину и бледного, пухлого мальчика. Неужели она будет молиться?
      Бланш преклонила колени перед алтарем, и одна из плит пола опустилась вниз, открывая квадратный люк. Как же он забыл о знаменитой "Дороге королев"? Михаэль затеплил светильник и начал спуск, королева с принцем последовали за ним, Алану выпало замыкать шествие.
      Ход казался запущенным, но безопасным. Это в подземельях Гальтары бродят родичи Изначальных Тварей, загнанные туда в незапамятные времена, там текут подземные реки, там расположен алтарь Четверых, ждущий жертв во имя славы Золотой Империи. К счастью, в Кабитэле нет места магии, если не считать за таковую человеческую подлость и хитрость.
      Они шли, соразмеряя свои шаги с шагами женщины и ребенка, лужица света омывала серые камни, иногда в тоннель вливались другие, но основной путь был отмечен особенными знаками.
      Рамиро Алва убил Эктора Придда... Был поединок или регенту снесли голову, как безымянному гайифцу в шлеме с птичьей головой? Интересно, с кем Эпинэ и Савиньяк? Где они? Где Эрнани? Как Михаэль узнал о предательстве?
      Еще один поворот, пятый или шестой, он не следил. Алану казалось, что он идет целую вечность, видя впереди пыхтящего мальчишку и головной убор королевы, которому светильник идущего впереди Михаэля придавал сходство с нимбом. Есть ли у них деньги? Он о них совершенно забыл, а без золота до Агариса не добраться, хотя королева несет какой-то сверток... Женщина всегда помнит то, о чем мужчины забывают, но в Агарис он не поедет. Он поможет Михаэлю найти лошадей и вернется. Его место в Талигойе, он не желает становиться изгнанником. Да, будет трудно, но Бездомный Король лучше бунтующих толп и озверевших "истинников". Сон, который он видел, оказался пророческим.
      Коридор сменился пологой лестницей, в свою очередь упершейся в стену, на которой красовался королевский герб. Королева вновь что-то нажала, открывая проход. Было совсем светло, и с высоты холма, на котором они оказались, открывался вид на дорогу, спускающиеся к реке огороды, какую-то деревню.
      Они выбрались наружу, и Бланш тяжело опустилась на нагретый осенним солнцем валун, властным движением указав спутникам на соседние камни. Она не была красавицей, бывшая талигойская королева, но ее величия хватило бы на несколько государынь.
      - В гостинице наверняка есть лошади, - нарушил молчание Михаэль.
      - Не сомневаюсь. - Разрубленный Змей, это все-таки не сон! - Ваше Величество, после того, как мы договоримся с хозяином лошадей, я попрошу у моей королевы разрешения ее покинуть.
      - Разумеется, герцог, - глаза Бланш Ракан нехорошо блеснули, - теперь я спокойна - кровь моего супруга и маршала Придда будет отмщена.
      Он не ослышался? Эрнани мертв?! Алану и в голову не могло прийти, что Михаэль скроет смерть короля и скажет о смерти маршала. А он-то решил, что Эрнани в плену, фок Варзов так уверенно сказал, что бастард никого не тронет...
      - Ваше Величество... Я не знал...
      - Вот как? - Голос королевы стал жестким. - В таком случае знайте, что Рамиро Алва предал нас марагонскому ублюдку и убил своего короля. Сначала короля, потом - регента! Теперь он талигойский маршал! Цареубийца и предатель!
      - Михаэль, - Зеленоглазый, сделай, чтоб это было не так, и я отдам тебе душу, - это правда?
      - Увы, - вздохнул старый рыцарь, - Эрнани мертв, заколот... Я видел его. Смерть была легкой.
      - Это сделал Рамиро?
      - Трудно сказать. Он был у Его Величества, и он последним из известных нам людей видел его в живых, но это Ничего не доказывает.
      Для Михаэля? - возможно. Старик не был. в Старом городе во время бунта и не видел, как кэналлиец убивает.
      - Ваше Величество, клянусь, что убийца, кто бы он ни был, не уйдет. Моя королева откроет мне дверь?
      - Да пребудет над вами мое благословение, герцог! Вам нет нужды возвращаться в мою молельню - у развилки, помеченной тройной короной, сверните направо. Вы попадете в королевскую приемную. Чтоб выйти наружу, достаточно прижать медную стрелку и, когда она уйдет в камень, толкнуть дверь.
      Дорога назад казалась бесконечной, но кончилась и она. Алан, собираясь с силами, прижался к шероховатому камню. Если нажать короткую, блестящую стрелку, дороги назад не будет! Он еще может уйти, в конце концов все уже случилось, ничего не изменить! Он может уйти, но не уйдет, потому что подлость и предательство не должны оставаться безнаказанными. Не должны, иначе зачем жить, дышать, надеяться?! Что он скажет Дикону? Что клятвы существуют для того, чтобы их нарушать, цель оправдывает средства, а удары в чужие спины лучше не замечать? А ведь он чуть было не пошел за человеком, для которого нет никаких запретов. Маршал Талигойи... Разрубленный Змей!
      Придд оказался прав, а они с Шарлем ошибались, признав морисского выродка своим. Алва обманул всех - и хитрых, и бесхитростных. Вдвоем с Бездомным Королем они не просто подомнут Талигойю, они пройдут от Багряных земель до Полночного моря, основав на месте Золотой Империи королевство подлости. Их нужно остановить, и он сделает это! Лучше никакое "сегодня", чем кровавое "завтра".
      Герцог Алан Окделл просчитал до шестнадцати и нажал на медную пластинку, которая сразу же поддалась.
      3
      Приемная Эрнани не походила сама на себя. Чужаки в разномастных доспехах пялились на гобелены, примеряли к руке королевские мечи, громко переговаривались и хохотали. Они чувствовали себя хозяевами. Разрубленный Змей, да они и были хозяевами! Время Эрнани, время негромких разговоров и приглушенного света ушло. Алан почувствовал себя совой, вытащенной из дупла и оказавшейся на ярком солнце среди наглых дневных птиц.
      - Еще один!
      Кто-то рыжий и крепкий с похожим на огурец носом рванулся к нему, выхватывая меч и одновременно подавая знак своим людям.
      - Оставьте, - негромкого оклика оказалось довольно. Рыжий нехотя отступил, и Алан Окделл увидел Рамиро. Предатель был без доспехов, голова и левая рука его были перевязаны - надо полагать, во время уличного боя он по своему обыкновению дрался в первых рядах.
      Кэналлиец был здесь своим, не просто своим - чужаки признали в нем вожака. Все они, не раз сменившие хозяев, ненавидевшие старую знать и мечтавшие с ней сравняться, приняли предателя в свою стаю. Хотя для сторонников бастарда Алва был не предателем, а волком-одиночкой, сначала доказавшим свою силу в схватке с Франциском, а потом открывшим городские ворота. Для захватчиков это было не подлостью, а подвигом. Что значила для них смерть Эрнани?! Эрнани, возвысившего полукровку и тем самым подписавшего смертный приговор себе и Талигойе. Бедный Эрнани, счастливый Эрнани - он не видит, как по его дворцу бродят довольные собой хамы.
      - Откуда вы выскочили, Алан? - Разрубленный Змей! У него хватает наглости не опускать глаз. - Надо заметить, время и место весьма неудачные, если б меня тут не оказалось, у вас были бы неприятности.
      - Но вы тут, так что я оказался именно там и тогда, где хотел.
      - Я рад. - Предатель ослепительно улыбнулся. Так вот отчего ухмылка Зеленоглазого казалась такой знакомой. Сон был пророческим, только он его не понял. - Но не думаю, что вам так уж хочется видеть Оллара. Ступайте к герцогине, я дам вам провожатых, а вечером мы все обсудим.
      "Все обсудим? " Нечего им больше обсуждать. Нечего! Убийца и предатель, у которого хватает совести вести себя так, словно ничего не случилось. Хотя откуда у этой твари совесть?! "Не поворачивайся спиной к мориску! " А они повернулись, и Эрнани, и Шарло, и он сам... Приняли выродка за Человека Чести!
      - Ответьте только на один вопрос. Я знаю, Эрнани мертв. Его убили вы?
      - Не здесь, - на точеном лице проступила досада, - его убил я, но...
      Кинжал Алана не дал убийце закончить. В черных глазах мелькнуло удивление и... и что-то еще. Не страх, не боль и не раскаяние... Зажимая рукой рану, Алва, шатаясь, опустился на ковер, алая ткань сливалась с кровью, делая ее незаметной. Казалось, герцог просто прилег отдохнуть.
      - Алан, - Рамиро заговорил быстро, глотая слова, - вы - глупец... Эрнани... Неважно... Главное, что... - он осекся на полуслове - давешний здоровяк навалился на Окделла, заламывая ему руки, и почти сразу же раздался властный голос:
      - Разрубленный Змей! Что тут происходит?! Франциск Оллар не мог бы выбрать для своего появления более уместного момента. Среднего роста, коренастый и очень сильный, он вошел в тронный зал, как входят к себе домой. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, в чем дело.
      - Вижу!
      Не обращая внимания ни на кого, Оллар опустился на одно колено перед Рамиро и взял его за руку:
      - Вы - Первый маршал Талига и герцог Кэналлоа.
      - Нет, Франциск, - Алва все-таки улыбнулся, - я - мертвец... Неплохой маршал выйдет из Эпинэ... если вы его укротите... Вернее, убедите, что Талигойя не кончилась, а начинается... Савиньяк тоже неплох... Берхайм дурак, Карлион и Гонт - тем более...
      - Я поговорю с Эпинэ, - голос нового короля был уверенным и спокойным, - что я могу сделать для вас?
      - Моя жена... и ребенок... Он должен вот-вот родиться... Отродью предателя придется несладко...
      - Первый маршал Талига не может быть предателем.
      - Не может... но есть, - губы кэналлийца искривила последняя в его жизни усмешка, - но я... не жалею... почти...
      Оллар сорвал с плеч плащ, накрыл убитого и повернулся к своим людям:
      - Как это было? Валмон!
      Высокий человек грубоватой наружности выступил вперед.
      - Мой государь, - Алан вздрогнул, поняв, что эти слова обращены к плотному молодому человеку с круглыми птичьими глазами. Старый мир кончился, ушел в никуда вместе с Эрнани, все остальное не имело никакого смысла, ему, по крайней мере, среди живых места не было. - Мой государь, маршал Алва ждал вас, мы с ним говорили обо всех этих странностях с крысами и о том, как воюют на юге. Потом откуда-то выскочил вот этот, - Валмон отнюдь не придворным жестом кивнул на Окделла, - Манрик приказал его схватить, маршал сказал, что не нужно, и пошел к нему. Мы подумали, они друзья, а он... Он ударил кинжалом. Ну, Манрик его схватил, только поздно было.
      - Убийца не сопротивлялся? - Нет.
      Оллар повернулся к Алану:
      - Что вы скажете в свое оправданье?
      - Убить изменника - долг Человека Чести! Мне не в чем оправдываться, тем более - перед узурпатором и бастардом.
      - Маршал Алва был верен Талигу и его королю, - глаза марагонца злобно сверкнули. - Я не Человек Чести, и мне не нравится, когда на протянутую руку отвечают ударом кинжала. Вы умрете, и немедленно.
      - Я в этом не сомневался, - наклонил голову Алан. - Умереть в один день с Талигойей - большая честь.
      - Да, - бросил Оллар, - Талигойя умерла. Давно пора. Зато родился Талиг. Вы с вашей Честью и вашими предрассудками пережили самих себя. Рамиро Алва это понял.
      Он это тоже понял, но есть вещи, которые нельзя предавать - дружба, доверие, совесть. Если б они с Шарлем не доверяли предателю, король был бы жив, но им и в голову не приходило...
      Нельзя бить в спину тех, кто верит тебе и в тебя! Если б Рамиро во всем признался... Пусть он решился сдать город на Совете или по дороге к Оллару, но, сговорившись с ним, он должен был рассказать.... Он бы понял, он сам был почти готов открыть ворота бастарду, лишь бы остановить Придда, но убийство Эрнани зачеркнуло все. Такое не прощают.
      - Я могу проститься с женой и сыном?
      - Маршал Алва умер, не увидев своего наследника. Своего вы тоже не увидите, - Франциск возвысил голос, - пусть бумагомараки запишут. Убийца никогда не получит того, чего лишился убитый, особенно если речь идет о наследстве. Если со смертью законного наследника его имущество по старшинству должно перейти к убийце, ни он, ни его семья не получат ничего. Если других наследников не отыщется, все отойдет короне.
      А он и впрямь усидит на троне... Алан с ненавистью взглянул на коренастого чужака. Оллара нельзя было назвать красивым, но он принадлежал к людям, которых, раз увидев, забыть невозможно. Он пришел надолго, он и его вояки. Бездомный Король победил, грязь выбилась в короли, теперь во власти ублюдка жизнь и смерть всех Людей Чести...
      Окделл зло усмехнулся в ответ на угрюмый взгляд Манрика. Они могут его убить, и они его убьют, но Алан Окделл умрет, как и жил, Повелителем Скал, а они останутся безродными псами. Жаль, он не увидит Дикона, он должен передать ему... Что передать? Глупые, ничего не значащие слова, которые никого не защитили и никому не помогли? Медальон, что разглядывал Рамиро Алва? Мальчишке и так придется несладко - сыновьям казненных врагов труднее, чем их отцам, не хватало ему тащить на себе еще и отслужившую свое шелуху.
      - Алан! Женевьев! Откуда?!
      Герцогиня Окделлская разъяренной кобылицей с герба Эпинэ прорвалась сквозь вооруженную толпу и повисла на шее мужа.
      - Алан, - так она еще на него не смотрела, - я хочу, чтобы ты знал! Я люблю тебя и всегда любила...
      Всегда? Может быть... Люди Чести скрывают свои чувства. Она его любила, а он? Нет, он ее не любил, он никого не любил, не выпало ему этого счастья! Ни любви, ни дружбы, ни смысла, ничего!
      От необходимости лгать герцога избавили прихвостни Франциска, они действовали грубо, но Алан был им блародарен. Когда все пошло прахом единственный выход умереть с высоко поднятой головой. Создатель разберет, в чем новопреставленный раб Его прав, а в чем виновен. Герцог быстро взглянул на жену, та уже овладела собой - фамильная гордость взяла свое. Алан очень надеялся, что Женевьев сможет сохранить себя и детей.
      Манрик подтолкнул его к выходу, и Алан Окделл вздернул подбородок, в последний раз покидая приемную Эрнани. Проходя мимо окна, он краем глаза заметил человека в алом. Только не это! Он хочет умереть в здравом рассудке. Зеленоглазый - выдумка, такая же, как Четверо, а у окна стоит очередной прихвостень бастарда, вырядившийся в красное. Мало ли в мире высоких и золотоволосых, а лица он не рассмотрел.
      Последним желанием герцога Окделла было оглянуться и убедиться, что у золотоволосого обычные человеческие глаза, но Повелитель Скал не мог себе этого позволить - бастард и его свора могли истолковать его жест как страх или надежду. Люди Чести умирают, как жили, не оглядываясь и не опуская головы. Алан сдержал порыв и, не сбиваясь с шага, навсегда покинул королевский дворец.
      Эпилог
      "В ПЯТОМ ЧАСУ ПОПОПУДНИ"
      В песочных часах равнодушно перетекала вниз золотистая сухая струйка, в камине трещал огонь, иногда звякало оружие. Франциск своими круглыми, как у птицы, глазами смотрел на очень бледную молодую женщину и слегка улыбался. Послышались шаги, распахнулась дверь, и рыжий воин неуклюже преклонил колено перед сюзереном.
      - Казнь свершилась?
      - Да, государь.
      - Как она прошла?
      - Очень просто. Убийца не причинил нам хлопот.
      - Он что-то сказал?
      - Ничего, государь.
      - Я так и думал. Такие или говорят очень много, или не говорят вовсе. Не правда ли, эрэа?
      Темно-серые глаза. Женевьев сверкнули:
      - Будьте вы прокляты!..
      - За такие слова лишаются головы, - равнодушно произнес победитель, но вы только что овдовели, а горе лишает рассудка. К счастью для вас, оно будет недолгим. Я даю вам другого мужа. Подойдите, Ларак.
      Хмурый, еще не старый человек со шрамом на щеке вышел вперед.
      - Вы заслужили право на титул, владения и красивую жену. Согласны ли вы утешить эту эрэа и взять на себя защиту ее и ее детей от первого, весьма неудачного брака?
      - Я постараюсь возместить ей ее утрату.
      - Не сомневаюсь, - Франциск улыбнулся, показав крупные зубы, - через десять месяцев я намерен стать избранным отцом* ребенка, который со временем станет хозяином Надора. Подайте руку невесте и ведите ее в часовню. Кажется, это в западном крыле... Начинайте обряд, я проведаю роженицу и присоединюсь.
      ______________
      * Избранный отец - избранный родителями человек (если говорить о дворянстве, чаще всего сюзерен), представляющий при наречении ребенка Создателю и далее принимающий его под свое покровительство
      Герцогиня смотрела на жениха с ужасом и ненавистью, но молчала. Надо полагать - вспомнила о детях. Ларак крепко взял женщину под локоть, и она безропотно пошла за ним. Франциск Оллар улыбнулся еще раз:
      - Положите Первого маршала Талига Рамиро Алву рядом с Эрнани Раканом и распорядитесь о похоронах. - Новый повелитель Талигойи повернулся и стремительно вышел. Франциск Оллар все делал стремительно и уверенно, даже когда никуда не спешил и сомневался в принятом решении. Сейчас сомневаться было не в чем, но дела торопили.
      Новоявленный король не собирался задерживаться у вдовы - не любил иметь дело с рыдающими женщинами. Однако клятва есть клятва, особенно если это клятва короля, данная умирающему другу на глазах соратников и знатных пленников. Талиг должен знать - Его Величество Франциск Первый не забывает оказанных услуг и безжалостно карает тех, кто поднимает руку на его друзей. С Эпинэ он поговорит завтра или послезавтра, когда тот немного успокоится. Люди Чести чуть не погубили королевство, те, у кого в голове есть хоть что-то, должны это понять.
      Скорым шагом спускаясь по лестнице и пересекая двор, Оллар думал уже о другом. Мысли победителя занимал разговор с епископом Арианом.
      Без церкви не обойтись, но она должна знать свое место! Отныне главой клира будет король, ну а кардинал... Кардинал получит все, кроме права лезть в дела королевства. Ариан не дурак, поймет, что выгоднее и безопаснее подчиняться одному-единственному королю, чем зависеть от своры Эсперадора. Нынешние кардиналы и главы орденов мрут как мухи, а их имущество перетекает в бездонные карманы Его Святейшества и иже с ним.
      Как же зовут вдову Рамиро? Жаль, если она родит девчонку. Новый король не сомневался - огрызки Людей Чести не простят южанам предательства, значит, Алва будут верны Олларам, а Алва короне нужны - чужака Кэналлоа не примет. Кэналлоа - это выход в Багряные земли. Как не вовремя этот болван убил Рамиро, такие полководцы - удача для любого короля, да и с морисками через Алву договориться было бы проще. Пусть думают что хотят, но союз с востоком безопаснее лобызаний с Агарисом! Как же все-таки зовут герцогиню? Октавия! Девочка, подобранная Рамиро на дороге, очередной плевок в сторону выродившихся спесивых болванов.
      Так и надо жить, как жил кэналлийский герцог - ничего не боясь и ни на кого не оглядываясь! Октавии Алва будут оказаны все почести, причитающиеся вдовствующей герцогине, чей муж оказал большую услугу короне. Пусть видят, что король умеет быть благодарным... А его уже ждут! Церковники всегда умудряются узнавать новости первыми и держать нос по ветру.
      Подобострастная, похожая на старую клячу аббатиса монастыря Святой Каролины, в одной из келий которой лежала герцогиня, медовым голосом сообщила, что родился мальчик и роды прошли благополучно. Это было добрым предзнаменованием. Бывший ублюдок, ныне именуемый талигойским королем, торжественно прошествовал по прохладному коридору, выслушивая благостные причитания навязавшейся в провожатые "клячи".
      - Ваше Величество, - аббатиса с видимым усилием распахнула тяжелую дверь, - это здесь.
      - Благодарю, - победитель шагнул в залитую заходящим солнцем комнату, где суетилось несколько человек. Роженица лежала на монашеской постели без балдахина. Король увидел роскошную пепельную косу и тонкую руку, не уступающую белизной алатскому полотну.
      - Дочь моя, - подала голос старуха, - это я, мать Амалия. Вас пожелал видеть Его...
      Франциск властным жестом остановил "клячу", и та, пятясь, отступила к стене.
      Бездомный Король давно научился производить именно то впечатление, которое хотел. Сейчас он был государем, взявшим под свое крыло вдову друга и соратника. Придав лицу соответствующее выражение, Оллар произнес со всей мягкостью, на которую был способен:
      - Сударыня, я счастлив поздравить вас с рождением сына.
      Женщина на постели повернулась, сделав робкую попытку подняться, пресеченную бдительным медиком, и подняла на гостя светящийся взгляд:
      - Благодарю вас, сударь.
      У Оллара загодя была припасена и вторая, приличествующая случаю фраза, но победитель внезапно утратил дар речи. Возможно, в этом мире были женщины красивее молодой вдовы, которая еще не знала, что она вдова. Даже наверняка, но какое дело до этого Франциску Оллару?!
      - Сударь, вы - друг Рамиро? Где он?
      Бездомный Король был человеком жестким, даже жестоким, но сказать правду отчего-то не мог. Октавия смотрела на незнакомца ясными синими глазами и ждала, а он молчал. Он нашел свою королеву, но не мог ей об этом сказать, он вообще не знал, что говорить.
      - Вы - друг Рамиро? - повторила Октавия. - Он не может прийти?
      - Да, я друг Рамиро, и он не может прийти, - подтвердил Франциск, - вы уже решили, как назовете сына?
      - Нет, - она казалась удивленной, - имя ребенку дает отец. Но, сударь, все же...
      - Я - новый король Талига, - странно, почему радость от этого обстоятельства куда-то делась. Новый король Талига - одинокий король Талига... Он будет одинок, сколько б дворян ни вилось у его трона и сколько б красавиц ни побывало в его постели, если только эта синеглазая женщина не забудет свою потерю.
      - Рамиро... Он... Он мертв? Кто его убил?.. Вы?!
      - Не я. Рамиро Алва оказал мне и Талигу неоценимую услугу. Я любил его и был бы счастлив видеть своим маршалом. Надеюсь, со временем это место займет его сын. Вы позволите мне взять его и вас под свое покровительство? Я... Эрэа!
      И без того бледное лицо стало вовсе белым, и Октавия упала на подушки. Подбежала повивальная бабка, кто-то громко закричал, кто-то принялся бормотать молитвы. Франциску следовало оставить герцогиню на попечение старух и врачей и вернуться к делам - захватить власть трудно, но удержать ее много труднее. Он так долго шел к этому дню и не может в решающий момент выпустить вожжи ни на мгновение. Оллар железной рукой схватил за плечо кого-то дородного в лекарском балахоне:
      - Что с ней?
      - Обморок, - проблеял тот, - у эрэа слабое сердце, а тут такое потрясение... Эрэа очень привязана к мужу...
      Привязана к мужу, а муж был привязан к ней и нерожденному ребенку, которым эти заносчивые уроды велели не жить. Но теперь эти уроды - его, Франциска, подданные.
      - Если с ней все будет в порядке, получишь дворянство, - проникновенно сказал новый король, - нет - повешу.
      Лекарь что-то забормотал, но победитель уже вышел, придержав тугую дверь. Будь Рамиро Алва жив, король со временем послал бы красавца маршала на красивую смерть, но к уже убитому испытывал лишь благодарность и скорбел по несостоявшейся дружбе.
      Топтавшийся на пороге оруженосец торопливо доложил, что в часовне все готово к венчанию, а в главном храме - к поминальной службе. Франциск что-то буркнул и, тяжело ступая, пошел по гулкому коридору, не обратив никакого внимания на шарахнувшуюся из-под под ног здоровенную крысу.
      Отмеченная монаршим вниманием герцогиня осталась лежать с закрытыми глазами среди суетившихся слуг число которых стремительно возрастало. Лежать, прижимая к наливающейся молоком груди руку с обручальным браслетом. Рамиро умер, она тоже умерла, только этого никто не заметил.
      Ветер лениво шевелил полотняные занавеси, сиделка-монахиня перебирала четки, озабоченный лекарь что-то смешивал в костяной чаше. Через распахнутое окно донесся звон сигнального колокола - пять часов пополудни...
      Пять часов... В соседней комнате заплакал ребенок, которому предстояло жить с двойным клеймом - сына предателя и пасынка чужеземного короля.
      Пять часов... В наспех прибранной часовне вдова будущего мученика и святого, глядя в глаза перепуганному священнику, тихо сказала "да", отдавая руку плебею, от которого ей предстояло родить семерых Людей Чести.
      Пять часов... Запертый в казармах граф Карлион в сотый раз объясняет графу Тристраму, что с самого начала знал, что Рамиро Алва - предатель.
      Пять часов... Епископ Ариан, преклонив колени перед алтарем, не столько молится об упокоении душ новопреставленных, сколько думает о предложении Франциска порвать с Агарисом и стать главой новой церкви. Еще не маршал Шарль Эпинэ в нерешительности стоит на краю площади Святой Катарины, решая, войти ли в храм у всех на глазах или же проститься с Рамиро ночью, когда этого никто не увидит.
      Пять часов... Королева Бланш и ее сын в придорожной харчевне ждут, когда Михаэль фок Варзов добудет им хлеба и сыра, на конюшне тяжело поводят боками уставшие лошади, а в небе сгущаются тучи - к вечеру зарядит нудный, холодный дождь.
      Пять часов... Кровь во дворце смыта, испорченные ковры заменены, над троном развешаны знамена с Победителем Дракона. Скоро хронисты всех стран запишут, что в третий день Осеннего ветра 399 года круга Молний Франциск Оллар захватил столицу талигойского королевства Кабитэлу, одним махом покончив и со старой династией, и с позорной кличкой Бездомный Король. Они много чего напишут...
      Отблески Этерны
      Книга вторая
      От войны до войны
      Автор благодарит за оказанную помощь
      Александра Бурдакова, Александра Домогарова,
      Марину Ивановскую, Даниила Мелинца,
      Артема Хачатурянца.
      Истинный герой играет во время
      сражения шахматную партию
      независимо от ее исхода.
      Наполеон
      Спокойно, дружище, спокойно,
      И пить нам и весело петь;
      Еще в предстоящие войны
      Тебе предстоит уцелеть.
      Уже и рассветы проснулись,
      Что к жизни тебя возвратят,
      Уже изготовлены пули,
      Что мимо тебя просвистят.
      Ю. Визбор
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      "ЛУНА"*
      ______________
      * Высший аркан Таро "Луна". Символизирует ночь, погружение в потемки души, страхи, заблуждения, тайные враги. Может означать двойственное поведение друзей, необоснованные претензии, повышенную эмоциональность и интуицию, неустойчивый характер. Перевернутая карта (П. К.) означает, что некто прячется за маской, никому нельзя полностью доверять. Иногда означает разоблаченный вовремя обман или неожиданно легко достигнутую цель
      Иные люди отталкивают, не
      взирая на все их достоинства,
      а другие привлекают при всех их
      недостатках.
      Франсуа де Ларошфуко
      Глава 1
      ОЛЛАРИЯ
      "Le Roi des Deniers" & "Le Neufdes Coupes"*
      ______________
      * О значении этих и некоторых других карт Таро уже говорилось в Первой книге цикла "Красное на Красном".
      1
      Во славу короля и Талига объявляю заседание Высокого Совета открытым. Август Штанцлер произнес обыденную фразу обыденным голосом, но Квентин Дорак подозревал, что мысли кансилльера гуляют рядом с его собственными по южным степям. Опытное кардинальское ухо следило за тем, что зачитывал ликтор, но на этот раз большинство подписанных Его Величеством указов были мало значащими, и Дорак мог подумать о том, что делать, если армия Алвы погибла.
      Для начала он обвинит Штанцлера и его сторонников в опрометчивости, благо мысль дать Первому маршалу полномочия Проэмперадора принадлежала Придцу, которого поддержали Килеан, братья Ариго и сам кансилльер.
      Так ли они были наивны, напирая на полководческий гений Алвы и растравляя его гордыню? И где носит Леворукий самого Рокэ?
      Известий от Ворона не было с начала лета. В своем последнем донесении Проэмперадор Варасты уведомлял что с десятитысячной армией выступает из Тронко в направлении Сагранны - и все! Люди, лошади, повозки пушки без следа растворились в золотых варастийских далях. На розыски Алвы оставленный стеречь губернатора Леонард Манрик рассылал сначала гонцов, потом целые отряды, но все они либо исчезали без следа, либо возвращались несолоно хлебавши, не встретив ни своих, ни врагов.
      Дорак любил повторять слова некоего древнего циника, заметившего, что отсутствие известий для умного человека заменяет сами известия. Его Высокопреосвященство не считал себя глупцом и не мог отмахнуться от отсутствия сведений о новых беженцах и набегах. Создалось впечатление, что сквозь землю провалился не только Рокэ, но и бириссцы. Неужели Алва согнал-таки разбойников в кучу и перебил? Но тогда почему он молчит? Если же талигойская армия разбита, куда делись победители? Начни в Хисрандском порту тайно продавать талигойских рабов, все стало бы ясно, но их не продавали.
      Из Варасты новостей не было, зато они поступали из Кагеты и Гайифы. В империи не сомневались, что Рокэ стоит лагерем неподалеку от границы и выжидает. Чего? Нападения? Алва не столь наивен, он не может не понимать, что бириссцы не станут штурмовать укрепленный по всем правилам воинской науки лагерь. Рокэ взял с собой Вейзеля, значит, с фортификационными работами у южан все в порядке, да и сам Ворон в таких делах разбирается. Нет, на десятитысячную армию бирисские банды не нападут, они предпочитают добычу помельче и побеззащитнее. Проэмперадор может ждать до Возвращения Создателя, "барсы" будут обходить его десятой дорогой и гадить в безопасных местах. Но ведь не гадят, прибери их Леворукий!
      В последние недели Дорак склонялся к тому, что бирисские разведчики врут. Они или не знают, куда подевались талигойцы, или знают, но не говорят, по крайней мере гайифцам. Возможно, о Рокэ слышал Адгемар Кагетский, но донесения из Равиата больше всего напоминали пьяный бред. Прознатчики единодушно утверждали, что Белый Лис созвал казаронское ополчение, чего не случалось уже лет восемьдесят. Предлог был смехотворный - вторжение некоего горного племени.
      Его Высокопреосвященство с большим трудом выяснил, что речь идет о неких козьих пастухах, которых во всей Сагранне уцелело от силы тысяч восемь. Тем не менее весьма уважающий золото гайифский фортификатор, занимавшийся укреплением кагетской столицы, передал через гайифского же торговца оружием, что на Дарамских равнинах собралось сто тысяч ополченцев и там же находится большая часть Багряной Стражи. Место сбора вызывало удивление - в войну с пастухами Дорак не верил, войну с Талигом вели бы иначе.
      Появись в Сагранне чужая армии, Адгемар поднял бы визг, на который сбежались бы все блюстители Золотого Договора, а он болтает о каких-то козопасах. Да и Рокэ при всей его наглости не бросится с десятью тысячами на сто двадцать, и это не говоря о том, что армия неминуемо застрянет на перевалах! Нет, дело в Лисе и только в Лисе. Казару стало тесно на казаронском поводке, и он, воспользовавшись варастийской заварухой, собрался стать единоличным правителем.
      Если задумана резня казаронов, лучшего места, чем Дарама, не найти, но перебить сто тысяч вооруженных человек непросто, к тому же у них останутся родичи. Адгемар не захочет зваться Кровавым, с него станется отозвать бирисских головорезов из Варасты, переодеть в пастухов, стравить с казаронами и ударить последним в спину. Это объясняет прекращение набегов, но никоим образом не проливает свет на судьбу Алвы.
      Его Высокопреосвященство раз за разом задавал себе одни и те же вопросы и не находил ответа. Вернее, находил, но он был совершенно нелепым, невозможным и противоестественным. В последнее время в Талиге стали пропадать люди, причем все они так или иначе были связаны с Лаик, через которую прошло большинство офицеров Южной Армии... Бред! Такое разве что деревенской бабе в голову придет...
      Кардинал посмотрел на Августа Штанцлера, и в тот же миг Штанцлер поднял глаза на своего соперника. Кансилльер наверняка давно придумал, что ответить на обвинения, если они последуют. Сильвестр поправил наперсный знак и слегка улыбнулся - пусть Лучшие Люди видят, что кардинал спокоен и способен оценить пикантность ситуации, в которой оказался некий не в меру подозрительный барон, чья жена якобы согрешила с красавцем-марикьяром, подарив белокурому мужу черноволосого наследника. Свидетелей адюльтера не нашлось, но в славном роду Шнаузеров не было ни одного брюнета.
      Несчастный барон требовал развода и признания "сына" бастардом. Супруга, ссылалась на астрологов, утверждавших, что ребенок, родившийся, когда над горизонтом поднимается созвездие Малой Кошки, в котором находится блуждающая звезда Дейне, просто обязан быть черноволосым и черноглазым. Его Величество решил вопрос, начертав "чтоб не было разврата и не пресекся род, признать ребенка законным".
      После оглашения вердикта на лицах большинства вельмож промелькнули улыбки - снисходительность Фердинанда к кэналлийским бастардам была общеизвестна. Закрепив за белобрысым ревнивцем черномазого наследника, ликтор потянулся за следующей бумагой, но огласить ее не успел.
      Дверь распахнулась, гвардейцы стукнули об пол алебардами, и в зал вступил Фердинанд Оллар собственной персоной. Король прямиком направился к пустующему креслу, но не сел, а остался стоять, обводя безумным взглядом Лучших Людей Талига. Штанцлер рванулся к Его Величеству, но тот мановением руки остановил кансилльера.
      - Господа Совет, - губы короля были совсем белыми, - послы Золотых земель требуют немедленной аудиенции. Адгемар Кагетский обвиняет Талиг в вероломном нападении.
      2
      Сильвестр почувствовал, что его сердце заколотилось, словно он выпил подряд не меньше трех чашек шадди. Кардинал не мог видеть себя, но он видел Штанцлера - поджатые губы, нарочито прямой взгляд... Сейчас все и решится.
      Первым, как и положено по Золотому Праву, вошел дуайен Посольской палаты шестидесятивосьмилетний урготский маркиз Жоан Габайру. Сегодня старый плут выглядел особенно немощным, из чего Сильвестр сделал вывод - что сам Габайру, что его герцог Фома не намерены влезать в очередную склоку между Гайифой и Талигом. А вот зерно Талигу они продадут, разумеется, содрав за него восемь шкур и в придачу маааааленький хвостик.
      Габайру, опираясь на трость и с трудом передвигая негнущиеся ноги, пополз к трону, остальные в ритме похоронной процессии двинулись следом. Кардинал был искренне признателен старикашке, давшему возможность разглядеть посольские физиономии. Всего заявилось четырнадцать человек, представлявших все страны, подписавшие Золотой Договор. Кроме Талига и Бергмарка, разумеется. Полный выход! Значит, гайифцу удалось заручиться поддержкой не менее шести государств. Так... Посчитаем. На стороне империи, как всегда, Дриксен, Гаунау, Бордон и Агария. Улапп, Ардора и Норуэга против. Значит, Его Величество Дивин Восьмой перетащил на свою сторону кого-то из нейтралов. Сразу видно, не Ургот, а значит, и не Фельп. Скорее всего, Алат и Флавион, хотя за Йерну тоже ручаться нельзя.
      Старикашка с тростью дошаркал до инкрустированной светлым и черным деревом розетки, встал, закашлялся, достал отороченный кружевами огромный платок, очень долго утирал лицо и слезы. Точно Фома, осведомленный о неурядицах в Варасте, нацелился на перепродажу пшеницы. И ведь придется покупать, не в этом году, так в следующем, надо было делать больше запасов...
      - Ваше Величество, - посол вновь закашлялся, но на сей раз с приступом справился довольно быстро - он и так уже всем все показал, - как дуайен Посольской палаты я представляю королю Талига посла Кагетской казарии, возжелавшего от имени казара Адгемара заявить протест и потребовать объяснений.
      Обвинения Кагеты поддерживают послы Гайифской империи, королевства Гаунау, Дриксенской кесарии, королевства Агарии, великого герцогства Алат, великого герцогства Флавион, королевства Йерна, торговой республики Бордон.
      Так и есть, Гайифа подмяла-таки Йерну, а Алат, видимо, купили. Девять из шестнадцати!
      - Мы слушаем посла Кагеты, - тихо сказал Фердинанд. Тише, чем следовало.
      - Ваше Величество, - Бурразло-Ваухсар из рода Гурпотай был воплощением праведного гнева, - мой казар обвиняет Талиг в вероломном нападении на Кагетскую Казарию, последовавшем вопреки Золотому Договору без объявления войны. Талигойские полчища вторглись в Кагету через горы Сагранны, несмотря на то, что эта область решением всех подписавших Золотой Договор . стран объявлена запретной. Армия под командованием Первого маршала Талига...
      Рокэ все-таки чудовище! Несмотря на серьезность момента, Его Высокопреосвященство едва сдержал улыбку. Ворон решил ударить по Кагете еще в Олларии, потому и сказал, что воевать нужно не с комарами, а с болотом, потому и исчез - не хотел, чтоб у него на пятках повисли блюстители договора. Когда этот мерзавец вернется, он ему все припомнит! А, закатные твари, что сделано - то сделано! Будем думать о сегодняшнем дне.
      - Вероломно овладев Барсовыми Вратами, - вещал казарон, - талигойская армия вышла на Дарамское поле и в кровопролитном сражении разбила армию Его Величества Адгемара. Кагеты сражались мужественно, но удача была не на их стороне...
      Да уж, десять тысяч разбивают сто двадцать, явно удача не на стороне последних, равно как и ум и все остальное. Гайифе и ее прихвостням придется трижды подумать, прежде чем спустить своих полководцев на Ворона Рокэ.
      - Остатки разбитой кагетской армии отступали долиной реки Вира, продолжал негодовать посол. - Мой государь не предполагал, что маршал Талига, хоть и олларианец, но верующий в Создателя нашего, отважится, поправ все законы божеские и человеческие, взорвать берег одного из Очей Сагранны, но Рокэ Алва сделал это. Воды озера хлынули вниз и уничтожили множество мирных бирисских деревень, только чудо спасло Его Величество Адгемара и часть находившихся с ним войск.
      Мой государь не мог и помыслить, что наводнение является рукотворным, но, вернувшись в Равиат, он получил ультиматум. В случае его неисполнения Рокэ Алва грозил затопить столицу казарии. Казар Адгемар, думая лишь о спасении подданных, выехал на встречу с Первым маршалом Талига, послав гонцов ко двору Его Величества императора Гайифы с мольбой о помощи.
      Мольба - это хорошо, это душевно, только рискнут ли господа гайифцы и их союзники сцепиться с полководцем, разносящим в клочки двенадцатикратно превосходящего противника. Проэмперадор решает вопросы войны и мира, вот Алва и решил...
      - Мой император требует ответа, признает ли Талиг себя виновным в вышеперечисленных злодеяниях. Ответа ждут и послы других государств, подписавших Золотой Договор.
      Конхессер* Маркое Гамбрин был преисполнен не менее праведного гнева, чем кагетец, что, однако, не делало его выше... И ведь подумать только, это Талиг в свое время вынудил Гайифу и прочих подписать Золотой Договор. Но тогда сторонников у Талига было намного больше, еще бы, Двадцатилетнюю войну империя с треском продула. Сейчас дело хуже, хотя далеко не безнадежно.
      ______________
      * Советник (гайи) - один из высших штатских чинов гайифской иерархии.
      - Ваше Величество, - прошамкал дуайен, несомненно уже сосчитавший талигойское золото, которое огребут урготские торговцы, - Посольская палата ждет ответа.
      Отвечать должен король, но король не знает, что говорить. Кансилльер тоже молчит. Еще бы, он ожидал проигрыша и затяжной войны на юге, а получил победу и истерику Гайифы. Говоря по чести, это... Закатные твари, это не так уж и плохо!
      Его Высокопреосвященство медленно и грозно поднялся со своего места, готовясь дать павлину и мокрым курам достойную отповедь, но гневные слова так и не прозвучали. Между послами и троном оказался капитан личной королевской охраны Лионель Савиньяк*.
      ______________
      * Капитан Личной королевской охраны имеет генеральский чин.
      - Ваше Величество, - Лионель преклонил колена перед Фердинандом, позвольте вручить вам донесение от Проэмперадора Варасты. Я получил его этой ночью.
      3
      Может, Фердинанд и хотел что-то сказать, но его опередил гайифец.
      - Ваше Величество, Золотые земли настаивают на том, чтобы письмо Рокэ Алвы было оглашено немедленно и во всеуслышание.
      Король потерянно молчал, и Сильвестр понял, что пора вступать в бой, пока за дело не взялся Штанцлер.
      - У Талига нет постыдных секретов, - Его Высокопреосвященство спокойно принял из рук Савиньяка столь неожиданно возникшее послание и передал ликтору, - прошу вас зачитать донесение Проэмперадора Варасты.
      Ликтор, которому было все равно, что читать, снял печати, развернул подлежащий оглашению документ и начал ничего не выражающим хорошо поставленным голосом:
      - "Ваше Величество, прошу простить меня за длительное молчание, но Проэмперадор имеет право действовать по своему усмотрению, а излишняя осведомленность друзей оборачивается столь же излишней осведомленностью врагов. В настоящее время вверенная мне армия движется в Тронко на зимовку, откуда будет направлен полный отчет о событиях минувшего лета. Пока позволю себе изложить их кратким образом".
      Начало было многообещающем. Рокэ Алва прибегал к придворной витиеватости, лишь собираясь всласть поизмываться над собеседником.
      - "Начну с того, что военная кампания приняла неожиданный оборот. Общеизвестно, что в Сагранне проживает несколько племен, отличающихся определенным внешним сходством. Около четырехсот лет назад прилегающие к Варасте горы населял мирный пастушеский народ бакранов. Воинственные бириссцы, прежде чем переселиться в Кагету, нанесли бакранам немало обид и в конце концов вытеснили с исконных земель в бесплодную Польвору.
      За прошедшие века бакраны оправились от поражения. Более того, у них возникли своя государственность и армия, блестяще приспособленная для ведения горной войны. Этим летом потомки изгнанников сочли, что пришло время мести... "
      Бакраны?! Именно так назывался народец, якобы напавший на Кагету. Жалкие пастухи. Откуда у них король и армия?!
      - "Бакраны твердо решили отвоевать свои былые владения, но их враги находились под покровительством казаров Кагеты. Король бакранов Бакна Первый - весьма дальновидный и тонкий политик, с огромным уважением относящийся к Талигу и высоко ценящий добрососедские отношения между нашими странами.
      Узнав о появлении в Варасте вверенной мне армии, Его Величество Бакна обратился с просьбой о помощи. Полномочия, которыми я был облечен, давали мне право заключать военные и политические союзы. Я помнил, что мой король свято блюдет Золотой Договор. Талигойская армия могла вступить в Сагранну в одном-единственном случае - если обитающее в горах мирное племя призвало бы нас на помощь".
      Вот так и сходят с ума! Полчаса назад Сильвестр о донесении Проэмперадора и не подозревал, но нежданный документ казался странно знакомым.
      - "Ознакомившись с положением в горной Сагранне, я, памятуя о том, что олларианский долг повелевает защищать слабого и несправедливо обиженного, заключил с Бакрией тридцатилетний договор о военной помощи. Я отдал себя и возглавляемую мной армию в распоряжение Его Величества Бакны Первого.
      Его Преосвященство епископ Варасты Бонифаций счел мое решение богоугодным и благословил меня и моих людей встать на защиту правого дела. Но даже после того я предпочел бы действовать при помощи дипломатии, обратившись ко всем Золотым землям с призывом прекратить зло и восстановить справедливость".
      "Восстановить справедливость... " Закатные твари! Павлину* затолкали в клюв его собственный хвост! Так вот почему письмо казалось знакомым - Ворон умел и любил издеваться над врагами, но на сей раз он превзошел сам себя. Взять речь гайифского посла и, не меняя ни буквы, вставить в свое донесение!
      ______________
      * На гербе Гайифы изображен павлин в окружении алых роз.
      - "Увы, обитатели гор не веруют в Создателя, их обычай запрещает прощать обиды, как бы давно они ни были нанесены. Все мои попытки убедить бакранов не разворачивать военные действия, а направить посольства ко дворам подписавших Золотой Договор стран успехом не увенчались. Бакраны жаждали мести, однако мне удалось убедить Его Величество Бакну начать с предъявления ультиматума взявшему под свою руку бирисские племена казару Адгемару, потребовав от оного разорвать этот союз. В противном случае Кагета разделяла ответственность за неисчислимые бедствия, причиненные бакранскому народу бириссцами".
      Кардинал обвел взглядом замерший зал. По нарочито непонимающим лицам или с трудом сдерживаемым ухмылкам было очевидно - большинство Лучших Людей тоже вспомнили. Конхессер и его сторонники держались - как-никак многоопытные дипломаты, но до них уже дошло, что Алва столкнул Гайифу в ту самую яму, которую долго и упорно рыли для Талига, и спел на ее краю романс. Вот и говори после этого, что военный не может быть политиком. Сильвестр задавил неуместную улыбку и принялся слушать дальше. Сегодня был его день, вернее, день Талига!
      - "Я не сомневаюсь, что казар Адгемар, как совершенно обоснованно утверждал посол Кагетской Казарии, ничего не знал и не мог знать о том, что происходит в горной Сагранне. Именно этим я объясняю недальновидность Его Величества, чьим ответом на справедливые требования Бакрии стал сбор казаронского ополчения. В данной ситуации у Бакны Первого не было другого выхода, кроме войны до победного конца.
      Оставив четыре тысячи человек во главе с генералом Хорхе Дьегарроном для защиты Внутренней Варасты, я присоединился к бакрийской армии... "
      Оказывается, у Рокэ было не десять тысяч, а шесть с половиной! Нет, воистину этот человек невозможен, но войны теперь не будет. Гайифа утрется! Еще бы - повода нет, зато есть полководец, способный брать неприступные крепости и выигрывать сражения, находясь в чудовищном меньшинстве. А какой изящный ход с озером и какой прелестный союзник этот, скажем так, Бакна.
      - "Бакна Первый, хоть и исповедующий язычество, повел себя с истинно олларианским милосердием. Он не стал преследовать и истреблять отступающих, но отошел к Озерному Плато, откуда направил Адгемару второй ультиматум. На этот раз казар повел себя более дальновидно, приняв все выдвинутые условия".
      Не так уж и дальновидно, раз решил втянуть в дело Гайифу. Мог бы и догадаться, что империя в войну не ввяжется. Павлины начнут с торговых санкций, возможно, подкинут Гаунау новые пушки, чтобы те весной очередной раз укусили Бергмарк, но защищать Адгемара силой оружия Гайифа не станет. Хотя казар все равно опасен, надо бы его убрать.
      У Адгемара три сына и дочь... Если с отцом что-то случится, кто-то из наследников обязательно поставит на союз с Талигом. Воистину, Белый Лис создает слишком много сложностей...
      - "Среди старинных бакрийских традиций особое место занимает так называемый суд Бакры. Это весьма жестокий обычай, согласно которому обвиненный в преступлениях против народа бакранов и их союзников подвергается смертельному испытанию. Так вышло, что во время суда Бакры обвиняемый Робер Эпинэ был полностью оправдан, но при этом погиб казар Кагеты Адгемар. Присутствовавший при этом его старший сын и наследник Баата был потрясен гибелью любимого отца, но, будучи человеком честным, свидетельствует, что в случившемся несчастье не было ничьей злой воли.
      Став казаром Кагеты, Баата подписал мирный договор с королевством Бакрия. Мир будет скреплен союзом сестры Бааты Этери и сына Его Величества Бакны Первого Вакри. Его Величество Бакна Первый также потребовал разрыва союза Кагеты и враждебных Бакрии Агарии и Гайифы, и его требование было удовлетворено. В тот же день был подписан предварительный договор о союзе между Кагетой и Талигом. Не позднее, чем к началу зимы посольство Его Величества Бакны Первого и Его Величества Бааты прибудут в Олларию.
      Создатель, храни Талиг и его короля.
      Проэмперадор Варасты герцог Рокэ Алва.
      Написано в 11-й день Месяца Сапфира (Осенних Ветров*) 398 года круга Скал у горы Бакра".
      ______________
      * Летосчисление в Кэртиане ведется от сотворения и для удобства делится на чередующиеся 400-летние круги (эпохи) - Скал, Ветра, Волн и Молний. Считается, что грань эпох сопровождается войнами и катаклизмами. Год в Кэртиане состоит из 16 месяцев по 24 дня, каждый из которых делится на четыре недели, совпадающие с лунными фазами. Год начинается вдень зимнего солнцестояния. Далее приводятся названия месяцев по эсператистскому и олларианскому (введенному Франциском Олларом и применяющемуся лишь в Талиге) календарям. Месяц Зимних Скал (у олларианцев - месяц Нефрита), Месяц Зимних Ветров (месяц Аметиста), Месяц Зимних Волн (месяц Малахита), Месяц Зимних Молний (месяц Граната), Месяц Весенних Скал (месяц Агата), Месяц Весенних Ветров (месяц Изумруда), Месяц Весенних Волн (месяц Аквамарина), Месяц Весенних Молний (месяц Алмаза), Месяц Летних Скал (месяц Бирюзы), Месяц Летних Ветров (месяц Топаза), Месяц Летних Волн (месяц Жемчуга), Месяц Летних Молний (месяц Янтаря), Месяц Осенних Скал (месяц Сердолика), Месяц Осенних Ветров (месяц Сапфира), Месяц Осенних Волн (месяц Мориона), Месяц Осенних Молний (месяц Рубина).
      Ликтор закончил, и за дело взялся господин дуайен, здоровье которого стремительно изменилось к лучшемую. Старикашка выпрямился и твердым голосом произнес:
      - Мне, старейшине Посольской палаты Олларии очевидно, что Талиг никоим образом не нарушал Золотой Договор. Народ бакранов имел полное право объявить войну своим исконным врагам и заключить союз с любой державой, готовой встать на защиту прав маленького, но гордого народа. Не так ли, господа?
      Послы Улаппа, Ардора и Норуэга торжественно кивнули, их примеру последовали дипломаты Фельпа и Йерны. Остальные смотрели на гайифца, а Маркое Гамбрин походил на человека, проглотившего, но не до конца, живого ужа и запивающего его уксусом.
      - Разумеется, вскрывшиеся обстоятельства меняют наше отношение к положению в Сагранне, - выдавил из себя конхессер. - Тем не менее методы, которыми воспользовался Во... - гайифец запнулся, - которым воспользовался Его Величество Б... Бакна Первый, вызывают наше осуждение.
      Ну, на этот довод Сильвестр знал что возразить.
      - Позвольте с вами не согласиться, - надменно произнес Его Высокопреосвященство, - в 293 году нашего круга кесарь Дриксен, желая сломить сопротивление зареванной им Северной Марагоны, приказал разрушить создаваемые веками дамбы.
      Тогда под волнами Устричного моря погибло два крупных города и несколько десятков деревень и поселков. Марагонский герцог обратился в Золотой Совет, требуя защиты и справедливости, но кесарь Ульбрих, поддержанный императором Гайифы и эсператистской церковью, настаивал на обоснованности и необходимости принятых мер. Вся переписка, включая послания Эсперадора Никандра и императора Гайифы Демиса Третьего, сохранилась.
      По уставу Золотого Совета Гайифа может выдвинуть обвинение против Бакрии, лишь признав вину Дриксен и в случае выплаты последней соответствующей контрибуции в связи с марагонским делом.
      - Я всего лишь посол, - сдержанно поклонился гайифец, - и не уполномочен обсуждать подобные вещи. Я сообщу моему императору то, что услышал. Могу я получить заверенную копию оглашенного документа?
      - Никоим образом, - вмешался Август Штанцлер, - вы можете изложить услышанное своими словами. Не сомневаюсь, о событиях у горы Бакна в Бакрии и Кагете вы узнаете из своих источников. Что до отношений между Гайифой и Кагетой, то Талиг не вправе влиять на них, передавая конфиденциальные письма.
      Дуайен ласково улыбался. Послы Дриксен, Гаунау и Агарии набрали в рот воды, но казарон шагнул вперед:
      - Я счастлив изменению отношений между нашими странами в лучшую сторону и готов верой и правдой служить союзу великого Талига и Кагетской Казарии.
      - Мы не сомневаемся в ваших чувствах, - заверил кагета разрумянившийся Фердинанд. - Сим объявляем заседание Высокого Совета закрытым.
      Первыми зал покинули послы, затем удалился Его Величество, за королем потянулись Лучшие Люди.
      Штанцлер что-то спросил у Лионеля, тот покачал головой и простодушно улыбнулся, слишком простодушно.
      Савиньяки принадлежали к той части старой знати, что безоговорочно перешла на сторону Олларов, они слыли храбрецами и традиционно посвящали себя воинской службе, но простаками ни в коем случае не являлись. Особенно Лионель.
      Его Высокопреосвященство намеренно задержался оттирая с ладони чернильное пятнышко. Савиньяк, по должности покидавший зал Совета последним, ждал у двери. Выходя, Сильвестр взял генерала под руку.
      - Удивительно удачно, Лионель, что у вас оказались при себе эти бумаги. Я спрашиваю вас, как высшее духовное лицо: когда письмо маршала попало к вам в руки и читали ли вы его?
      - Ваше Высокопреосвященство, - в черных глазах Савиньяка мелькнула парочка бесенят, - гонец прибыл восемь дней назад. Донесение я не вскрывал, но вместе с ним пришло письмо, адресованное мне лично. Первый маршал Талига просил придать присланный документ oг-ласке лишь в случае острой необходимости. Я счел таковой положение, сложившееся на Совете. Я ошибся?
      - О нет, - с чувством произнес кардинал Талига, - но Рокэ Алву я когда-нибудь все-таки убью.
      Глава 2
      ФРАМБУА
      "Le Valet des Epees" & "Le Six des Batons"
      1
      Небо было высоким и синим, а легкие, пронизанные солнцем перистые облака казались весенними. Насколько год назад, когда Дик впервые оказался в окрестностях Олларии, все было уныло, серо и безнадежно, настолько теперь мир сиял и светился. Природа и не думала унывать, а вот Ричард Окделл страдал, и мукам его не виделось ни конца ни краю. Источник страданий был рядом - трусил на буланом линарце и визгливым недовольным голосом разоблачал окружающий мир. Жиль Понси был возмущен решительно всем, но более всего женщинами, созданиями развратными и недалекими.
      От доброжелателей страдальца, торчавших в Тронко, пока они с Рокэ воевали в Сагранне, юноша знал, что причиной неприязни Понси к прекрасному полу была свояченица губернатора, не только не оценившая достоинств Жиля, но и согрешившая сначала с Рокэ Алвой, а затем с мушкетерским полковником. Отвергнутый порученец монотонно перечислял месяцы, часы и дни, в которые ветреная красотка, ее любовники, офицеры Южной Армии, дворяне Тронко, губернаторские слуги и просто прохожие наносили ему преднамеренные оскорбления. Ричард слушал, время от времени вставляя сочувственные слова, хотя предпочел бы ехать вместе со своим эром и Эмилем Савиньяком.
      Жиль был невыносим, но бросить его Дик не мог. Порученец вбил себе в голову, что его жизнь никому не нужна, и каждая река или обрыв, который они проезжали, вызывали у бедняги неодолимое желание броситься вниз. Это было страшно, и совсем ужасно было бы, если б Понси покончил с собой лишь потому, что Ричарду Окделлу не хотелось его слушать. Тогда Дик был бы виновен в чужой смерти, ведь и в "Эсператии" и в Книге Ожидания прямо говорится, что не удержавший руку самоубийцы разделяет его грех.
      Юноша пробовал говорить с Жилем и об этом, и о том, что надо думать о близких, но нарывался на неодобрительный взор и очередную балладу Марио Барботты. Дик ни разу не слышал столь любимого Жилем менестреля живьем, но юноше очень хотелось его удавить. Чувства Ричарда в полной мере разделяли многие офицеры Южной Армии, так что Барботта, окажись он в их обществе, изрядно бы рисковал. И все равно Понси при всей его назойливости и нелепости было жаль. Ричард как никто знал, что такое любить без надежды, да и чувство ненужности и пустоты было ему знакомо; правда, юноша если и думал о смерти, то лишь когда жизнь загоняла его в угол. Как в истории с проигранным кольцом... Ричард Окделл мог бы броситься в безнадежный бой или вызвать кого-нибудь на дуэль. Но убить себя своими же руками?! Это противно воле Создателя и недостойно Человека Чести!
      - После того, что случилось в три часа пополудни в восьмой день Янтаря, - пронзительный голос Жиля далеко разносился в осеннем воздухе, но попросить страдальца говорить потише Дик стеснялся, - я понял все. Если меня не будет - ничего не изменится. От нас ничего не зависит, так зачем тогда жить?
      Он ушел, ушел далеко, ушел навсегда, но по-прежнему точит каменья вода, но по-прежнему ветры летят в вышине, и по-прежнему черви снуют по земле...
      Дику подумалось, что "земле" и "вышине" плохо рифмуется, да и черви в земле роются, в крайнем случае ползают, а никак не снуют, но юноша не рискнул оскорбить кумира Понси и обреченно спросил, прекрасно зная ответ:
      - Это чьи вирши?
      - Барботты, - завопил Понси. - Вы все сходите с ума от Веннена и Дидериха, а ничего такого в них нет. Сонеты - это прошлый век! Можете считать меня дураком, но...
      Ричард и в самом деле считал Понси дураком, но даже дураки влюбляются и страдают. Святой Алан, если с Жилем что-то случится, он никогда себе этого не простит! Да и чем он лучше, его самого тоже никто не понимает, или почти никто. Оскар мог стать его другом, но генерала казнили. Арно и Катершванцы далеко. Эмиль Савиньяк - неплохой человек, но ему за тридцать и он очень занят, а Ворон еще старше... Ричард так и не мог понять, как к нему относится его эр, и, что было еще хуже, окончательно запутался в собственных чувствах. Он то ненавидел маршала, то восхищался им.
      Я безумен, как безумен олень, средь осенних древес золотых, одинок я, как подрубленный пень, без ветвей, цветов и листьев густых...
      Образ подрубленного пня у Барботты был одним из любимых, и, по мнению Эмиля Савиньяка, неспроста. Дик обреченно вздохнул и принялся разглядывать окрестности, благо впереди блеснула вода - отряд Проэмперадора достиг Данара.
      Дорога подошла вплотную к крутому рыжему берегу, Понси шумно вздохнул, какое-то врем" ехал молча, а потом отчетливо произнес:
      - В конце концов, моя жизнь никому не нужна, а меньше всех - мне. Я исчезну, и обо мне все позабудут. На дне реки - покой, там...
      Договорить порученец не успел. Руки в черных перчатках вырвали страдальца из седла и швырнули в воду. Ричард в ужасе обернулся и столкнулся с безмятежным синим взглядом.
      - Спокойно, юноша. Сейчас оно всплывет и будет звать на помощь, - Рокэ Алва вытащил золотой и бросил худощавому кэналлийцу. - Тапо, вы - отменный пловец. Вытащите этого господина, но не раньше, чем он позовет на помощь.
      - Рокэ! - подоспевший Эмиль Савиньяк давился от смеха. - Ну и негодяй же вы!
      - Не спорю. Гляньте-ка! Я так и думал, что на дне реки ему не понравится.
      И в самом деле, Жиль Понси отчаянно колотил руками по воде шагах в двадцати от берега. Брызги летели во все стороны, блестя на ярком осеннем солнце, вскоре донесся и жалобный, захлебывающийся вопль. Тапо, сбросив сапоги и мундир, ласточкой кинулся с берега и быстро поплыл к утопающему.
      - Запомните, юноша, - Рокэ поправил крагу, - настоящее отчаяние не ходит под руку с болтовней. Тот, кто не хочет жить, умирает молча.
      - Изверг! - покачал головой Эмиль. - Зима ж на носу!
      - Да, об этом я как-то не подумал... Впрочем, льда еще нет, да и солнышко светит. Ничего с этим недоноском не станется, а с Тапо тем более. Хлебнет касеры, и порядок!
      Дик, открыв рот, наблюдал, как кэналлиец ухватил несчастного порученца за шиворот и потащил добычу к берегу, где собралось десятка два корчившихся от хохота гвардейцев с веревками, сухими плащами и фляжками. Солдаты явно были в восторге от выходки Ворона.
      Несостоявшегося утопленника извлекли первым. Понси чихал, отплевывался и дрожал. В мокром виде он был еще более нелеп, чем обычно. Рокэ послал Моро вперед.
      - Корнет Понси, смирно!
      Жиль Понси чихнул и уставился на маршала скорее испуганно, чем неодобрительно.
      - Если я еще раз услышу разговоры о самоубийстве, вы отправитесь в ближайший приют для умалишенных. Вы меня поняли?
      Понси уныло кивнул.
      - Дайте ему касеры, - распорядился маршал, бросая Тапо еще пару монет. - Мы ночуем в Фрамбуа, так что поторопитесь!
      2
      Фрамбуа был славным городком в шести хорнах от Олларии. Маленький, уютный, он чем-то напомнил Дику Надор, хотя здесь не было ни старого замка на горе, ни вековых елей вдоль дороги, да и жили во Фрамбуа побогаче, чем на севере.
      Кавалькада Проэмперадора строевой рысью въехала на главную улицу, являвшую собой не что иное, как столичный тракт, по обе стороны которого тянулись дома. Городок жил за счет путешествующих в столицу и из столицы, а потому гостиниц и харчевен здесь хватало. Ричард с любопытством разглядывал вывески - "Ощипанный павлин", "Четыре охотника", "Зеленая карета", "Любезный кабан", "Талигойская звезда"... Юноше понравилась картина, с которой мечтательно и нежно улыбалась худенькая большеглазая девушка, чем-то похожая на Катари. Странная вывеска для придорожного трактира. Проэмперадор поймал взгляд оруженосца и с усмешкой направил коня к распахнутым воротам.
      Румяный трактирщик, как и все жители Фрамбуа вышедший поглазеть на проезжающих, не веря своим глазам, бросился навстречу.
      - Любезный, - поинтересовался Рокэ Алва, - вы в состоянии приютить до утра ораву военных?
      - Монсеньор, - хозяин "Талигойской звезды" задыхался, - я... У меня восемь хороших комнат... Очень хороших, но, монсеньор... Понравится ли вам?
      - Моему оруженосцу приглянулась вывеска, - сообщил Рокэ, слезая с коня, - а мы не так уж и прихотливы. Тех, кому не хватит места у вас, отправьте к соседям. Как вас звать?
      - Эркюль... Эркюль Гассинэ.
      - Обычно вас зовут папаша Эркюль?
      - Монсеньор, - в глазах трактирщика трепетало обожание.
      - Папаша Эркюль, - Алва протянул трактирщику золотой и мимоходом обнял стоявшую у входа хорошенькую девушку в белом переднике, - согрейте-ка нам с генералом Савиньяком вина. Ричард, устройте лошадей и присоединяйтесь.
      Двое усатых дядек с готовностью кинулись к Моро, тот недвусмысленно оскалился, конюхи отступили. Дик, как всегда с опаской, взял мориска под уздцы - от этого змея можно было ожидать всего, но на сей раз Моро повел себя прилично.
      Убедившись, что и с ним, и с Соной все в порядке, Ричард отправился на поиски эра, какового и обнаружил в обществе Эмиля и жареного ягненка. Рокэ был весел, пожалуй, таким веселым Дик его еще не видел. Алва бывал злым, сосредоточенным, задумчивым, дерзким, ироничным, но сегодня он радовался жизни, как унар в отпуске. Веселье оказалось заразным - через полчаса Эмиль и Дик хохотали над рассказами Алвы о его сражениях с Арамоной, "учившим" Рокэ обращаться со шпагой. Эмилю тоже было что порассказать о пучеглазом капитане, но Ричард повестью о Сузе-Музе заткнул своих именитых собеседников за пояс. Лаик больше не казалась юноше ненавистной и враждебной - страхи и обиды забылись, зато смешное и веселое стало еще смешнее и веселее. Ричард даже встал из-за стола, показывая, как "плясал" Арамона, увидев подвешенные на крюке панталоны. Следующей историей должен был стать рассказ про монахов со свечами, но на улице раздался шум и топот. Алва, сидевший ближе всех к окну, глянул вниз и поморщился:
      - Из Олларии. Надо полагать, торжественная встреча. Только Ги Ариго нам здесь и не хватало.
      Это действительно был брат Ее Величества в парадном мундире. Рядом с маршалом Юга гарцевали Лионель Савиньяк и Фридрих Манрик, чуть поодаль сдерживал коня Килеан-ур-Ломбах, а за ним виднелись разряженные гвардейцы. Проэмперадор Варасты плеснул себе вина и залпом выпил, помянув закатных тварей.
      Заскрипели ступеньки, и на пороге возник Ги Ариго. Чтобы он ни чувствовал на самом деле, на красивых губах играла самая приятная из возможных улыбок.
      - Талиг счастлив приветствовать своих героев. Надеюсь, дорога не показалась вам слишком утомительной?
      - Все было так хорошо, - в голосе Рокэ звучала несвойственная ему тоска, - и тут появились вы!
      3
      Когда на голову Рокэ Алвы обрушились известия об ожидавших его почестях, Дик стоял за плечом своего эра и не видел его лица, зато он видел Ги Ариго, Людвига Килеана-ур-Ломбаха, Лионеля Савиньяка и готов был поклясться, что люди Чести рады победе. Значит, все правильно, главное - это Талигойя; те, кто ее любит, должны забыть личные ссоры ради отечества.
      Героев Саграннской кампании ждали торжественный прием и недельные празднества. Подобного в Талиге не случалось со времен Двадцатилетней войны, и Дику захотелось немедленно увидеть кансилльера, рассказать ему про штурм Барсовых Врат и Дарамскую битву, подтащить за руку к Рокэ и налить обоим вина. Они должны выпить за Талигойю и Ее Величество и помириться! А потом маршал помирится с Килеаном и братьями Катари, все вместе они поставят на место Квентина Дорака и добьются прощения для Робера Эпинэ и других уехавших в Агарис, а без Раканов Талигойя и вправду обойдется. Пусть король глуп и уродлив, зато нет дворянина, который не был бы готов умереть за королеву!
      Ги Ариго закончил свою речь и замолчал, ожидая ответного слова.
      - Я благодарен Его Величеству, - в голосе Рокэ Алвы не было обычной иронии, - за оказанную мне честь, но я ее заслуживаю не больше, чем другие офицеры и солдаты вверенной мне армии.
      - О, разумеется, не будет забыт ни один из ваших людей. Или вы хотите кого-то отметить особо?
      - Отличились все, но есть те, без которых наши успехи были бы немыслимы. Это Его Преосвященство епископ Бонифаций, а также присутствующий здесь генерал от кавалерии Эмиль Савиньяк, сопровождающий бакрийское посольство генерал Жан Шеманталь, который прибудет в Олларию примерно через неделю, оставшиеся в Тронко генерал от артиллерии Курт Вейзель, генерал от кавалерии Хорхе Дьегаррон и полковники Орасио Бадильо и Клаус Коннер. Я готов представить сведения об их заслугах.
      - Я не сомневаюсь, что Его Величество...
      Когда Рокэ начал перечислять заслуги своих офицеров, у юноши замерло сердце. Нет, Ричард прекрасно понимал, что ничего выдающегося не совершил, но в глубине души Дику очень хотелось, чтобы эр назвал и его. Пусть "се, и в первую очередь Килеан-ур-Ломбах, поймут, что сын Эгмонта может не только играть в кости, но и воевать...
      - Отдельно мне хотелось бы назвать герцога Окделла, сбившего из пушки вражеское знамя. Насколько мне известно, за подобные заслуги во время Двадцатилетней войны представляли к ордену Талигойской Розы.
      Святой Алан, как же так?! Ведь он все делал по подсказке Рокэ, и все равно эру пришлось поправлять прицел. Да, они с маршалом были вместе метались среди артиллерийских запряжек, последними отступали к каре, встречали атаку бириссцев, но это совсем другое!
      - Их Величества будут счастливы узнать о подвиге Ричарда Окделла, глаза брата Катари смотрели на Дика с явным одобрением.
      Ну почему, почему, почему Эгмонт Окделл и Рокэ Алва не оказались рядом в сражении против врагов Талига, тогда все было бы по-другому!
      Нет, Ричард ничего не забыл, но ненавидеть Ворона в этот вечер он не мог. Закатные твари, он уже давно не мог его ненавидеть. Когда же он перестал думать о Рокэ как о враге? На Дарамском поле или раньше? Одно Ричард знал точно - после расстрела Оскара он готов был убить своего эра, а когда тот стоял над мертвыми птицами, отдал бы все на свете, чтоб гибель ворона не оказалась ни приметой, ни знамением.
      А встреча продолжалась... Папаша Эркюль сбился с ног, но его лицо сияло. Без сомнения, этот день был лучшим в его жизни, и не только в его. Южная Армия уходила на войну с бириссцами, но разбила не одного врага, а трех! И в сравнении с победой над старой враждой победа над "барсами" и Кагетой была не столь уж и важна.
      4
      - Я поднимаю этот кубок за Его Величество Фердинанда, Ее Величество Катарину и за королевство Талиг, - провозгласил Рокэ Алва, завершая прием. Было еще не поздно, но завтра всех ждала ранняя дорога и приветственные церемонии. Гости без лишних слов разошлись по трактирам Фрамбуа, которые хозяева и прибывшие из Олларии слуги пытались превратить в жилище, достойное знатнейших вельмож королевства. Последними попрощались Эмиль с Лионелем, задержавшимся, чтоб рассказать, как читали донесение Проэмперадора Варасты. Ворон проводил близнецов взглядом и негромко произнес:
      - Вот и все.
      Ричард не понял, говорит эр о вечере или о чем-то другом. Рокэ поймал взгляд оруженосца и вновь, как на Дарамском поле, растрепал юноше волосы, от чего у Дика защипало в носу. Наверное, потому, что разливавший вино оруженосец ничего не успел съесть, а вот выпить несколько бокалов ему пришлось.
      Появился папаша Эркюль с подсвечником и доложил, что спальни приготовлены. Лестница уютно поскрипывала под ногами, в доме пахло дымком и яблоками. Трактирщик распахнул двери:
      - Это лучшая комната, монсеньер. Молодой господин будет спать в комнате справа.
      - Спасибо, любезный. Принесите ужин для молодого господина, а мне вина и можете быть свободны.
      - Если я понадоблюсь, то только позвоните.
      - Разумеется. - Алва бросил мундир на стул: - Жарко... Садись, Дикон, в ногах правды нет. Впрочем, в чем она есть, никто не знает.
      Ричард с радостью рухнул в кресло. Голова немного кружилась, а радость отчего-то уступила место грусти.
      Папаша Эркюль притащил гору холодного мяса, сыр, хлеб и два кувшина кэналлийского, подхватил очередной тал и ушел, с обожанием глядя на Проэмперадора. Рокэ усмехнулся, плеснул себе вина, но пить не стал, а присоединился к жевавшему оленину Дику. Они ужинали молча, потом так же молча выпили. Вино Дику понравилось, хотя вряд ли оно удовлетворяло вкусам герцога.
      - Эр Рокэ...
      - Да?
      - Эр Рокэ, а почему вы сказали, что я сбил эту штуку?
      - Потому что ты ее сбил.
      - Не я, а вы, - выпивка придала Дику упрямства, - это неправильно!
      - Все правильно, Дикон, - очень серьезно сказал Рокэ Алва, - дело не в этом дурацком шаре, никак не могу вспомнить, как он называется, а в том, что ты именно тогда стал воином. Тут ошибиться невозможно, так что награду ты заслужил.
      - Но, - начал Дик и запнулся.
      - У тебя еще будут сражения, за которые тебе никто не скажет спасибо, Алва улыбнулся, но как-то невесело, - и тогда ты вспомнишь Дараму и свою первую награду. И станет чуточку легче.
      - Я... Я вас не подведу.
      - Не думаю, что наши кони будут долго идти рядом, Ричард Окделл. Ворон потянулся за кувшином. - Тебе понравилась вывеска папаши Эркюля?
      Вывеска? Ричард не сразу вспомнил, что на ней было Ах да, девушка в окне.
      - Очень понравилась...
      - Фрамбуа - один из двенадцати городов, оспаривающих право на святую Октавию. Я имею в виду олларианскую святую и мою прапрапрабабку. Эсператисты считают ее шлюхой и винят во всех смертных грехах, но двое мужчин, превративших Талигойю в Талиг, на нее и в самом деле молились...
      Странно, трактирный мазила нарисовал ее такой, какой она была в ранней юности. Вряд ли он видел портрет, скорее всего, как-то догадался...
      Значит, это Октавия! Жена Франциска Первого Оллара, умершая в родах и причисленная по приказу короля к лику святых. Эсператистская церковь была поражена подобным святотатством, но узурпатору до Агариса не было дела.
      Ричард припомнил нежное девичье лицо, огромные широко распахнутые глаза, переброшенную через плечо косу. Олларианцы не отрицали, что, прежде чем стать королевой, Октавия была герцогиней Алва, но и не говорили об этом. В житии не было лжи, но при чтении его складывалось впечатление, что Франциск женился не на молодой вдове с ребенком, а на непорочной деве.
      От матушки и надорского священника Ричард знал, как было на самом деле: Рамиро Алва был помолвлен с племянницей маршала Эктора, но встретил в трактире безродную блудницу, которая его околдовала. Будущий предатель нарушил слово Чести и женился на трактирной девке. Именно Октавия толкнула Рамиро на предательство, а когда изменник пал от руки Алана святого, поймала в свои сети марагонца и взошла на трон.
      Оллар обожал жену, а ее сына от первого брака растил, как своего. Единственный ребенок узурпатора был слабым и болезненным, и после смерти Франциска власть в стране захватил его пасынок Рамиро Алва Младший. Жестокий и коварный, именно он окончательно сломал Людей Чести...
      - Я... - язык Дика немного заплетался, - я не думал, что Октавия была такой...
      - На иконах она старше.
      - Нет... Вы не понимаете. Я думал, она походит на баронессу, а она, как Катари... - Ричард осекся. Он доверял своему эру, но о тайной встрече с королевой не должен знать никто, - как Ее Величество.
      - Ну, разумеется! Тебе расписали Октавию как куртизанку... Мой тебе совет, Дикон, не считай опущенные глаза и срывающийся голосок признаком добродетели. Чем наглей и подлей шлюха, тем больше она походит на праведницу. - Герцог уже допил свое вино и молча вертел в руках стакан из резного стекла. Дик смотрел на своего эра, ему мучительно хотелось поговорить о Катарине Ариго, но он не решался. Рокэ со стуком поставил стакан на стол:
      - Октавия, Дикон, и впрямь была тихой девочкой у окошка, в которую влюбился проезжавший мимо рыцарь. Бывает и такое. Повелитель Ветров по любви женился на безродной сироте. Возможно, это был единственный мудрый поступок в его жизни, а может, и нет. Этого нам никогда не узнать. Никогда...
      Глава 3
      КОШОНЕ
      "Le Roi des Epees" & "Le Huite des Epees"
      1
      У Селины пропала новая лента - синяя, вышитая золотом. Дочка никого не обвиняла, она вообще ничего не сказала, просто надела в церковь прошлогоднее розовое платье. Вытащить из девчонки правду удалось не сразу, и Луиза Арамона не сомневалась, что та молчит, чтоб не выдать сестру. Ленту, без сомнения, стащила Люцилла. Младшая вообще была нечиста на руку - видимо, в отца, а вот Селина удалась в бабушку, которая уродилась достаточно красивой, чтоб из дочки тесемочника подняться до любовницы графа Крединьи, и достаточно умной, чтоб удерживать при себе богатого вельможу более сорока лет.
      Луиза Арамона вздохнула - дурой она себя не считала, но внешностью ее Создатель обидел. Правда, наградивший дочь страшной рожей и кривыми ногами отец озаботился купить ей мужа, пусть и дрянного. Они с Арнольдом терпеть друг друга не могли, но прижили пятерых детей и немалое состояние, а теперь супруг пропал, да еще как-то странно. Его искали, но капитан Арамона как сквозь землю провалился. В глубине души Луиза полагала, что так оно и было отпечатки лошадиной подковы без единого гвоздя ни с того ни с сего не появляются.
      Как бы то ни было, жизнь в Кошоне стала невыносимой - сплетни, слухи, лицемерное сочувствие соседок и, самое главное, дом. Дом, которого Луиза боялась как огня и который никто не желал покупать даже за полцены. Решение все бросить и уехать, принятое капитаншей у пустой, холодной кровати, оказалось не так-то просто осуществить. Особенно после того, как она отдала сбережения Арамоны церкви.
      Луиза написала матери. Та ответила, что примет дочь и внуков, но переехать в Олларию означало перестать быть себе хозяйкой. Остаться в Кошоне? Трястись по ночам от страха? Видеть, как хорошенькую Селину избегают подруги, а почтенные горожанки, у которых были взрослые сыновья, заприметив семейство пропавшего капитана, переходят на другую сторону улицы? Нет, новый дом не спасет, нужно бежать хотя бы ради детей. Селина заслуживает хорошего мужа, а Герард мечтает стать гвардейцем. О будущем младших детей думать рано, но с Циллой, пока не поздно, нужно что-то делать.
      То ли вдова, то ли брошенная жена отложила шитье. Вечерело, слуги уже ушли. Луиза платила очень хорошие деньги, но на ночь в доме рисковал оставаться только привратник, большой любитель касеры, и кормилица Селины и Герарда, утыкавшая все стены заговоренными иголками. Луиза собралась с духом и отправилась проверять, все ли в порядке. Она обошла весь дом, начиная с подвала, проверила запоры на дверях и окнах - все было как обычно, но госпоже Арамоне было страшно. По натуре бережливая, в последнее время она не жалела свечей, которые горели всю ночь везде, кроме наглухо запертой мужниной спальни. Луиза понимала, что о горящих свечах и обмотанных разноцветными нитками иголках знает весь Кошоне, но спать в темноте она не могла. Раньше женщину бесило суеверие Денизы, теперь капитанша позволяла кормилице делать все, что та считала нужным. Не то чтоб Луиза верила в заговоренные шелковинки и рябиновые ветви, но хуже от них точно не было.
      В кухне и кладовых все было спокойно, даже слишком. Раньше в доме держали нескольких кошек, но они исчезли вместе с Арнольдом, а новые не приживались. Даже жалкие, подобранные на помойке котята отказывались есть и орали, пока им не отворяли двери, после чего пулей вылетали из сытного и теплого дома.
      Нет, так дальше продолжаться не может! Конечно, норов у маменьки тяжелый, из пятерых внуков она любит лишь двоих старших, а Циллу чуть ли не ненавидит, но из дома в Олларии хотя бы кошки не разбегаются. Луиза провела рукой по чисто протертому столу и вышла на лестницу. Как тихо! Раньше она прилагала немало усилий, чтобы заставить свой выводок вести себя смирно, теперь предпочла бы, чтобы дети безобразничали и орали, а не жались по углам.
      В комнатах сыновей было пусто - Герард и Жюль сидели с сестрами. Луиза тихонько остановилась на пороге маленькой гостиной, куда выходили спальни девочек. На первый взгляд все хорошо - Селина и Амалия вышивают, Люцилла, надув губы, смотрит в угол, Герард чинит разорванную цепочку, а Жюль, закатив глаза, рассказывает о победе в Варасте.
      - Я увижу Ворона, когда пойду служить в гвардию, - твердо сказал старший, оторвавшись от своей работы.
      - Маменька, - пискнула Амалия, - а вы видели маршала? Он в самом деле похож на Леворукого?
      - Замолчи! - Луиза сама испугалась, услышав свой голос. - Не говори ерунды! Герцог Алва очень красивый и учтивый кавалер, у него синие глаза и черные волосы.
      - И он лучший в мире фехтовальщик, - добавил Жюль. - Его наш батюшка учил.
      Да уж, учил он, горе луковое... Скорее, это Ворон его учил, вернее, проучил. Луиза видела красавца-герцога всего два раза, но этого хватило, чтоб понять - в мире есть счастье, доступное лишь тем, кто его недостоин. Например, Катарине Ариго.
      - Вы, без сомнения, увидите герцога Рокэ Алву, так как мы скоро переедем к бабушке в Олларию.
      - Виват! - завопил воинственный Жюль. Герард укоризненно взглянул на младшего брата, но, без сомнения был рад и счастлив. Селина очаровательно потупила глаза, Амалия расплылась в улыбке, а Цилла выпалила:
      - Ненавижу бабушку! Старая жаба!
      - А ты - молодая, - огрызнулся Жюль.
      - Замолчите оба! - прикрикнула Луиза. Цилла становится невозможной, а с такой внешностью нельзя быть вспыльчивой и тем более нельзя выказывать ненависть бабушке и деду, от которых зависит все. Арнольд хотя бы понимал, что нельзя поднимать хвост на своих благодетелей!
      - Маменька, - Селина отложила вышивание, - а когда мы переедем?
      - Вещи начнем собирать завтра, - приняв решение, Луиза Арамона не имела обыкновения тянуть.
      - Хорошо, - улыбнулась дочь, - а то нас тут боятся.
      - Не хочу ехать, - заявила Цилла, - и не поеду. Никуда. Я буду ждать папеньку...
      - Дура, - взвился Жюль, не терпевший сестру.
      - Зачем ты так? - Селина улыбнулась Цилле. - Мы все его ждем, но он уехал.
      - Потому что вы его ненавидели. Все!
      - Зачем ты так? - повторила Селина. - Я его любила.
      - Врешь, гадючка! - Цилла схватила с таким трудом соединенную Герардом цепочку и изо всей силы рванула. - Вот тебе! Вот! Вот! Вот!
      Это было уже слишком. Луиза от души залепила визжащей дочери оплеуху и выволокла из комнаты:
      - Ночевать будешь в синей спальне. Одна!
      - Дура, - пискнула маленькая дрянь, - кривоногая дура! Все из-за тебя!
      Луиза отвесила дочери еще одну пощечину - слов у нее не нашлось, а показывать слезы было не в ее правилах. Но если Цилла посмеет так вести себя при бабушке
      Женщина впихнула ревущую девчонку в комнату, предназначенную для гостей, и дважды повернула в замке ключ. Цилла заслужила наказание - за ленту, ссору с Селиной, порванную цепочку и гадкие слова про бабушку и мать, но Луиза старалась быть справедливой и, вернувшись, хорошенько отчитала Жюля. Тот угрюмо отмалчивался, было видно, что сынок считает себя кругом правым, и вообще-то так оно и было - в Циллу после исчезновения Арнольда словно сам Леворукий вселился со всеми своими кошками. А то ли еще будет, когда девчонка осознает свое уродство. Луиза помнила, как когда-то просидела всю ночь перед зеркалом, с ужасом понимая, что это - ее лицо и ей с ним жить, но ей повезло хотя бы с зубами и волосами, а у бедняжки Циллы нет и этого.
      Расчувствовавшись, капитанша чуть было не пошла к дочери, но вспомнила, что нужно быть твердой, и вернулась в спальню. Маменька не потерпит злобных выходок, особенно по отношению к Селине. Если Цилла не может изменить свой норов, пусть хотя бы боится наказания.
      Чтобы хоть как-нибудь отвлечься, Луиза принялась разбирать старые вещи. Как их, оказывается, было много. Женщина перетряхивала сундук за сундуком, вытаскивая мелочи, о которых давным-давно забыла. Когда часы пробили полночь, она сидела на полу в окружении старых девических безделушек, самозабвенно нанизывая рассыпавшиеся много лет назад розовые бусы.
      2
      Кто-то изо всех сил колотил в дверь молотком. Не вор, воры не стучат. Может, известие от матери или господина графа? Луиза, хотя и была осведомлена о своем благородном происхождении, с детства привыкла называть отца "господин граф".
      Женщина отложила недонизанные бусы, накинула Расписную алатскую шаль и вышла из спальни. Ночной гость барабанил как сумасшедший. Пьян? Куда только смотрит привратник?! Наглецу платят не за то, что он пьет касеру! Луиза Арамона кипела, у нее чесались руки распахнуть дверь и высказать придурку все, что она думает о его поведении, но в прихожей стояла очень бледная Селина. Услышав шаги, девушка как-то странно всплеснула Руками и бросилась матери на шею, ее била дрожь, а глаза Расширились от ужаса.
      - Кто там? - Луиза, стараясь держаться спокойно,
      обвела глазами прихожую в поисках какого-нибудь оружия. Где-то в доме были пистолеты, а в кухне есть топор и разделочные ножи.
      - Ппппп, - с посиневших губ дочери срывались непонятные, пугающие звуки, и капитанша силой усадила девушку на покрытый старым гобеленом сундук. Распахнулась дверь, появился Герард. Слава Создателю, парень озаботился прихватить топорик.
      - Что такое? - Голос у старшего все еще ломался, иногда он говорил чуть ли не басом, иногда визжал, как поросенок. Из-за спины брата выглядывал растрепанный Жюль.
      - Сейчас посмотрим, - улыбнулась Луиза, порываясь отойти от дочери, но та вцепилась в нее мертвой хваткой:
      - Там папппенька... Паппенька!
      Луиза почувствовала, как у нее подкашиваются ноги, но нашла в себе силы сделать четыре шага и глянуть в зарешеченное дверное окошечко. Капитан Арнольд Арамона собственной персоной стоял на крыльце родимого дома. Луиза видела круглое, обрюзгшее лицо, выпученные глаза, надвинутую на глаза шляпу. Супруг тоже узрел дражайшую половину и прорычал:
      - А ну, отворяй! Распустилась тут!
      Этот скот проболтался невесть сколько времени под юбкой у какой-то дряни, потерял место, выставил семью на посмешище, а теперь чего-то хочет! На смену ужасу пришли ярость, обида и сожаление об отданных священнику золотых. Луиза уперла руки в боки и выпалила:
      - Убирайся откуда пришел. Для нас ты - покойник, нечего тебе в доме делать! Ноги твоей здесь не будет. Пшел на кладбище, хряк поганый!
      - Луиза, - Арамона сменил гнев на заискивание. Такое с ним бывало и раньше. - Ну что ж ты так... Я больше не буду... Ну, давай жить, как люди... Пусти, а?
      Покорность провинившегося лишь подлила масла в огонь. Луиза очень долго молчала, зато теперь... Разъяренная женщина к полному восторгу Жюля выплеснула на голову блудного мужа все, что о нем думала последние девятнадцать лет. Арамона в ответ лишь переминался с ноги на ногу и бубнил, чтобы его простили и пустили.
      - Не буду... Брошу пить... Ты у меня одна... Я понял... Там у меня ничего не вышло... У нас дети... Дорогая...
      Отопри...
      Гнев Луизы понемногу иссякал. В конце концов, этот урод и впрямь был ее мужем и отцом ее детей. Если он вернется, соседи, конечно, позубоскалят, но на них перестанут глядеть как на прокаженных, можно будет остаться в Кошоне, а Цилла и впрямь любит старого поганца. И вообще, повинную голову меч не сечет.
      - Все! - талдычил свое раскаявшийся грешник. - Точно говорю... Все! Это в последний раз... Хочу домой...
      Отопри, Лу! Куда я пойду?
      - И впрямь, кому ты нужен, - согласилась Луиза, поворачивая ключ и распахивая дверь. Почти прощенный супруг переминался с ноги на ногу, но в дом не шел.
      - Все, - изрек он наконец. - Точно... Там отрезано.
      Пусти, а?
      - Да кто ж тебя не пускает? - рявкнула жена.
      Встал на пороге, ровно обормот какой...
      - Пусти, - тянул свое Арнольд. - Домой хочу... Ну... Того... Сняла бы ты это... Устал я... Холодно...
      - Так чего ты без плаща шляешься, если холодно? - спросила Луиза. Почему он не заходит? Святая Октавия, какой он бледный! Да он совсем замерз...
      - Мама, - шепот Селины был страшней любого крика, - мама, у папеньки нет тени!
      Создатель, она права! Ноги Луизы приросли к полу, но Герард оказался проворней. Отпихнув мать с дороги, он бросился затворять дверь, но не успел. Арамона вцепился в створку, раздался треск и грохот, толстые доски переломились, как солома. Капитан рванулся вперед, как бык, но что-то его остановило - и без того выпуклые глаза вовсе вылезли из орбит, мышцы на шее вздулись, но обычно красное лицо осталось творожисто-бледным. По роже Арнольда можно было подумать, что он удерживает гору, хотя перед ним и обомлевшими домочадцами не оказать даже пустого мешка.
      - Святая Октавия, - шептала Луиза, прижимая к себе Жюля. Герард снова схватился за свой топорик, Селина молча глядела исподлобья. Арамона продвинулся на шаг и вновь замер.
      - Именем Четверых, - вопль ворвавшейся кормилицы разогнал жуткую звенящую тишину, - убирайся, откуда пришел. Четыре молнии тебе в рыло, четыре ветра в зад, башкой тебя о четыре скалы, и четырьмя волнами сверху! А ну, сударыня, брысь!
      Луиза торопливо отступила, давая дорогу Денизе. Та выскочила из прихожей и тотчас вернулась, таща четыре свечи. Арамона прорычал что-то непонятное, злое, древнее, как сама смерть. Кормилица, не глядя на рвущееся в дом чудовище, все еще похожее на исчезнувшего Арнольда, сунула по свече Луизе, Селине и Герарду и высекла огонь.
      - А ну, давайте, - женщина подняла свечу и забормотала: - Пусть Четыре Волны смоют Зло, сколько б его ни было. Уходи!
      - Пусть Четыре Ветра развеют тучи, сколько б их ни было, - прошептала Селина, поднимая свой огонек. - Уходи!
      - Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько б их ни было, - твердо произнесла Луиза. - Уходи! - Оказывается, она помнит эти слова, всегда помнила.
      - Пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько б их ни было, выкрикнул Герард. Свеча в руке мальчика казалась кинжалом.
      - Я... - Арамона торопливо отступал в ночь, - я... Я не хотел. Холодно... Меня заставили... У меня ничего не вышло...
      3
      Потолок наклонился влево, потом вправо, потом закружился, из углов пополз туман, Луиза отчетливо почувствовала во рту привкус железа, и все куда-то пропало, а потом появился запах. Отвратительный, навязчивый. Так пахнут горелые перья. Пожар? Или кто-то палит курицу? Какая мерзость! Женщина открыла глаза, над ней нависала Дениза:
      - Очнулись, сударыня?
      - Где... Где он?
      - Убрался... Хорошо, я над входом рябины натыкала, да и вы его не пустили...
      - Я открыла...
      - Открыть-то вы открыли, но по имени не позвали, а им без зова никак не войти.
      - Им?
      - Им! - назидательно сказала Дениза. - Выходцам, стало быть... Одно скажу - помер он, это точно. И погано помер, потому и шляется!
      - Он вернется?
      - Куда ему деваться, - сплюнула кормилица, - будет таскаться, пока своего не добьется или пока срок ему не выйдет. Он четыре раза по четыре заявится, да и отстанет, ежели ему ничего не обломится.
      - А уехать? В Олларию?
      - Выходцу что Оллария, что Кошоне - все едино! Он за вами приходил. Выходцы, они всегда так - норовят всех сродственников кровных да полюбовников за собой утянуть. А Леворукий-то и рад! Да вы вставайте, сударыня, чего на полу сидеть-то... Сегодня он не придет...
      - Надо вызвать плотника, - сказала Луиза, с помощью Герарда поднимаясь на ноги, - надо обязательно вызвать плотника и починить дверь.
      - Мама, - прошептала Селина, - если он придет еще раз, я умру.
      - Ты помрешь, если его впустишь и позволишь себя поцеловать, - рявкнула Дениза. - Надо будет за осокой сходить, осока - она от выходцев хорошо помогает... Раньше я не знала, от чего беречься, теперь мы его, голубчика, ущучим. Только вот чего! Как он припрется, всем надо в одной комнате собраться, запалить четыре свечи и не слушать, что бы он ни вопил. Покричит, повоет да и Уйдет. Нет у него такой власти - без спросу в дом входить!
      - Все равно нужно уехать, - покачала головой Луиза, - и к исповеднику сходить.
      - Толку-то, - махнула рукой Дениза, - вот эсператисты, те в нечисти понимали, а наши... Но похоронный молебен заказать надо, а то не по-людски будет, все ж таки человек был.
      - Закажем, - пообещала вдова. Тошнота ее еще не отпустила, да и в ушах звенело, но женщине стало легче. Теперь она знала и то, что Арамона мертв, и то, что он постарается утянуть с собой и ее с детьми, и своих дур-любовниц. Надо предупредить эту, как ее, Жавотту. Она, конечно, еще та тварь, но не бросать же живую душу на растерзание упырю. Откроет дверь любовнику - и все! А у нее родичи есть, сестра, племянники, они-то уж точно ни при чем. Луиза вспомнила страшные рассказы, в которых выходцы опустошали целые деревни и города. В детстве она боялась, потом перестала, а все оказалось правдой.
      - Дениза... - Святая Октавия, как болит голова, она, наверное стукнулась об угол сундука. - Поставь воды... Я хочу выпить шадди.
      - И, сударыня, - Дениза вздохнула, она любила вздыхать, - тут шадди не обойдешься, а травкой этой кагетской тем более. А вот касера...
      - Хорошо, давай касеру, это и впрямь не повредит.
      - Я, мам, тоже выпью, - высунулся Герард.
      - А, - махнула рукой Луиза, - пожалуй. Только Жюля отведи в спальню. Селина, тебе надо в постель.
      - Хорошо, - прошептала девушка, - он... Он за мной приходил.
      - Не за тобой, - отрезала Дениза, - а за первым, кто его по имени позовет.
      - Мама, - на пороге стояла растрепанная Амалия, - мне страшно!
      - Всем страшно, - буркнул Герард.
      Да, всем страшно. А Цилла одна в пустой комнате! Как она могла забыть о дочке! Луиза, все еще пошатываясь, бросилась в коридор. В синей спальне было тихо - девочка спала и ничего не слышала, а то подняла бы крик. Циллу теперь нельзя ни минуты оставлять без присмотра, если кто и может открыть дверь Арнольду и позвать его, это она.
      Луиза осторожно отперла дверь, противно скрипнули ржавые петли. Святая Октавия, она совсем забросила дом, надо завтра же смазать все двери. В лицо пахнуло затхлой сыростью, словно из погреба. Было темно и тихо, слишком тихо. Луиза подняла повыше свечу и закричала.
      Циллы в спальне не было. Не было никого. Казалось, комната простояла запертой не одну зиму. Синяя ткань, которой были обиты стены и которая и дала название спальне, истлела и висела грязными, мокрыми клочьями, доски под ногами сгнили и покрылись осклизлым налетом, влажные простыни покрывали отвратительные пятна, а три банкетки казались обтянутыми бурым мехом, который на поверку оказался плесенью. Луиза ухватилась за мокрый дверной косяк, свеча вывалилась из подсвечника и погасла, но женщина этого не заметила. Цилла! Ее уродливая, злая, крикливая дочка, ее девочка! Где она? Что с ней? Святая Октавия, да сделай же что-нибудь! Верни мне Циллу, она же ни в чем не виновата. Ей всего семь, дети не могут быть виноваты!
      - Ой, сударыня!
      Кто это? Дениза! Что ей надо? И где Цилла?
      - Уволок он ее, - кормилица всплеснула руками, - как есть уволок! То-то он так быстро удрал... Выходцы, они хитрые. Понял, что мы его не пустим, так он к малой сунулся, а она окно и открой. Сам-то он войти не смог, дате неразумное его папенькой зовет, а не по имени нареченному. Короче, поцеловал он ее, и она с ним ушла. Ой, сударыня, теперь вовсе худо! Вы даром что с понятием, а мать она и есть мать. Как придет дочка под окно и будет плакать, вас же за руки держать придется.
      - Я буду держать, Дениза, - пробормотал Герард, - гвардейцам выходцы не страшны!
      Может, гвардейцам и не страшны... Арнольд пришел и увел Циллу. Теперь ее тоже нет, есть выходец. Выходец, который будет плакать под окнами, кричать, звать мать, жаловаться на холод и голод, но она не должна отзываться. Не должна, потому что ее четверо детей еще живы, ради них она выдержит.
      - Дениза, что делать с комнатой? - Запереть. Завтра я наберу осоки и все ею забросаю. А сейчас поставим четыре свечки и пойдем, негоже гнилью этой дышать... Ох, Четверо Заступников, оберегите и сохраните! Вот беда-то!
      Она что-то шептала, плевалась, приносила и зажигала свечки, дети ей помогали, а Луиза все цеплялась за подгнившее дерево и смотрела на пустую кровать. Если б она Не наказала Циллу, та бы была с ней. Она ушла с отцом, потому что ненавидела всех, кроме него. Нет, все не так! Она погибла, потому что ее мало любили...
      Глава 4
      ФРАМБУА И ОЛЛАРИЯ
      "Король Мечей" & "Восьмерка Мечей"
      1
      Ричард не меньше часа провел у зеркала, решая, стянуть ли ему волосы по варастийски, расчесать на прямой пробор, как это делал Савиньяк, или отбросить назад по примеру своего эра. К несчастью, темно-русая шевелюра Дика, что он с ней ни делал, никак не желала производить нужное впечатление. Еще одной неприятностью стало истрепавшееся перо на шляпе, и, разумеется, в последнее мгновение у плаща ослабла застежка. Выручил Эмиль, ссудив молодого человека и пером, и пряжкой. Ричард был искренне благодарен брату Арно.
      С этой минуты все пошло как по маслу. Довольный собой и миром Ричард спустился во двор "Талигойской звезды". Оставалось выбрать лошадь. Рокэ сдержал свое обещание, и, когда они проезжали Линарэ, купил оруженосцу белоснежного коня. Бьянко был неописуемо красив, отличался великолепным ходом и покладистостью, но Сона Ричарду была дороже. Они вместе скакали навстречу врагу, замирали от ужаса над обезумевшим потоком, блуждали по ночной степи. Сона была другом, Бьянко - всего лишь породистым жеребцом, на которого оборачивались прохожие.
      Год назад Дик отдал бы за красивого линарца десять лет жизни, сейчас свои страдания из-за невзрачности Баловника он вспоминал со стыдом. Чужие насмешки для герцога Окделла теперь не значили ничего, ну, или почти ничего.
      Ворон лишь усмехнулся, увидев, что Ричард продолжает ездить на вороной кобыле, а Эмиль Савиньяк заметил, что выбор Дика делает честь не только его сердцу, но и уму - даже самый лучший линарец никогда не сравнится со средним мориском. Осмелевший оруженосец попросил эра забрать Бьянко и, если можно, оставить ему Сону.
      - Она и так твоя, - махнул рукой Проэмперадор,
      девочка тебя приняла, так что все в порядке, а запасной конь никогда не помешает. У тебя, кажется, есть сестра, лучшего подарка для невесты не найдешь!
      Айрис будет в восторге, у нее никогда не было такой красивой лошади, да и откуда бы! На деньги, которые Рокэ отвалил за Бьянко, Повелители Скал жили полгода. Дикон каждый день навещал белоснежного красавца, представляя, как заблестят глаза Айрис. Правда, оставалось объяснить матушке и Эйвону, откуда у него Бьянко. Юноша боялся, что герцогиня Окделлская, узнав, как попал к ее сыну конь, запретит дочери его принять. Сказать, что он выиграл жеребца? Матушка не одобряет азартных игр. Может, выдать Бьянко за военный трофей? Ричард с сомнением смотрел на двух лошадей - черную и белоснежную. Так Сона или Бьянко? Если б знать вкусы Катари...
      Из дверей торопливо выскочил папаша Эркюль и остановился, придерживая тяжелую створку, которая и не думала закрываться. Трактирщик с обожанием смотрел на Проэмперадора, за которым следовал раскрасневшийся Манрик.
      - Рокэ, - генерал-церемониймейстер говорил столь же громко и недовольно, как Жиль Понси, - существуют неписаные законы. Победитель въезжает в столицу на белом коне. У ворот Олларии нас ждут люди с подходящим жеребцом...
      - Хватит, Фридрих, - Рокэ небрежно взмахнул перчатками, - мне и до писаных-то законов дела нет, а уж до неписаных! С тем, что к любой удаче присасываются десятки двуногих, не имевших к ней никакого отношения, ничего не поделаешь, но лошадей со стороны я не потерплю.
      Святой Алан, Рокэ прав! Воина украшают победы, а не вышитые плащи и разукрашенные перьями скакуны, тем более Их Величества ожидают победителей не на улице, а в Большом Тронном зале. Ричард решил - он поедет на Соне. В конце концов это очень хорошая лошадь. Очень! Плохих в конюшне Ворона просто не было.
      Фридрих Манрик возмущенно пожал плечами и отошел, а Рокэ вскочил в седло. В черном маршальском камзоле, отороченном пеной аратских кружев, с двуцветной лентой через плечо, в белом плаще с гербом Олларов и белой же шляпе с черным пером Ворон был великолепен равно как и Моро. Мориск рыл покрытую инеем землю и злобно косился на других лошадей.
      - Я бы посоветовал Манрикам и другим достойным людям воздержаться от общения с Вороном, - заметил Савиньяк, хватая своего рыжего за гриву.
      Дик бросил взгляд на герцога. Тот ослепительно улыбался.
      - Не туда смотришь, - хмыкнул кавалерист, - Рокэ скрытен, как Леворукий, но Моро готов всех разнести по кустам, а это верный признак черный змей чует хозяина, как никто. Хотел бы я знать, что с Вороном такое. Вчера был человек человеком, а сегодня не ровен час кого-нибудь убьет.
      А вот Ричард ничего знать не хотел, он был слишком счастлив, чтобы думать о неприятностях. Слова Савиньяка вылетели у юноши из головы, едва он занял свое законное место рядом с Проэмперадором Варасты. Рокэ дружелюбно кивнул оруженосцу, он казался вполне довольным, а Моро просто выказывает норов. Мориск не любит, когда рядом незнакомые кони, а всадник тут ни при чем.
      Распахнулись ворота, и блистательная кавалькада потянулась по радостно вопящей улице. Заворачивая за угол, Ричард бросил прощальный взгляд на "Талигойскую звезду". Юная Октавия задумчиво смотрела вдаль, она ждала свою любовь и надеялась на счастье, а Ричард Окделл на него не надеялся, потому что был счастлив здесь и сейчас.
      2
      Матушка и отец Маттео предостерегали от тщеславия и гордыни, но когда герцог Окделл конь о конь с Первым маршалом Талига вступил в Олларию, он был горд. Столица упивалась победой - горожане толпились на улицах, орали, махали руками и платками, подбрасывали в воздух шапки, шляпы и чепцы, звонили во множество украшенных разноцветными лентами колокольчиков. Им отвечали большие колокола на храмах и сторожевых вышках,
      балконы и окна домов украшали трепещущие на легком ветру ленты, на воротах висели гирлянды из туевых ветвей, в которые были вплетены восковые и бумажные цветы, издали мало чем отличавшиеся от настоящих.
      Короткий заблудившийся между осенью и зимой день неотвратимо кончался, солнце клонилось к западу, окрашивая легкие облака в нежно-розовые и сиреневые тона. Скоро на перекрестках зажгут костры, веселые и добрые по случаю праздника стражники выкатят жителям доброго города Олларии бочки с вином, и начнется недельный праздник.
      Кавалькада миновала город Франциска, затем Новый город, переставший быть таковым четыреста лет назад, но сохранивший название, и, наконец, Старый. Расцвеченный флагами и венками из пунцовых королевских гвоздик Ружский дворец остался слева, впереди замаячила Фабианова колонна. Во времена Раканов ров, в который поступала вода из Дакара, отделял обиталище талигойских королей от города, в котором жили простые смертные, но Франциск Оллар решил, что это неправильно.