Вера КАМША
      НЕСРАВНЕННОЕ ПРАВО
      Хроники Арции
      Анонс
      Темная Звезда, королева Таяны Герика, о приходе которой предупреждало древнее Пророчество, чуть было не ставшая проклятьем Тарры, обретает свободу и власть над колдовской силой невероятной мощи. Теперь от того, что она выберет Тьму или Свет, зависит будущее этого мира. Вернуть ее под свою волю - вопрос жизни и смерти для адептов жестокого бога Ройгу, не останавливающегося перед тем, чтобы для достижения своей цеди утопить Благодатные земли в крови междуусобной войны. Защитой Герике становятся герцог Рене Аррой, его соратники и эльфы клана Лебедя, принявшие на себя ответственность за Тарру и за судьбы ныне на ней живущих. Но чтобы противостоять Ройгу, одних их сил недостаточно...
      Николаю Перумову
      Автор искренне благодарит Юрия Бунакова, Мачка Гончарова, Александра Домогарова, Юрия Квашу, Юрия Нерсесова, Сергея Черняева, без помощи и поддержки которых этой книги просто бы не случилось.
      Синопсис или Что Было Раньше
      Некогда Таррой правило семеро Светозарных, но не они сотворили этот мир. Светлые боги были лишь пришельцами, победившими и уничтожившими Истинных Создателей. Однако случилось так, что в иных мирах братья Светозарных во Свете совершили ошибку и утратили власть. Дабы подобное не повторилось, престол Света повелел своим посланцам оставить захваченные миры, забрав с собой любимых Светом эльфов и уничтожив зарождающееся племя истинных магов. Но двое из Семерых - Ангез и Адена (Воин и Дева) - не согласились с приказом, считая себя ответственными за судьбу мира, чьи создатели и защитники были истреблены. Лишь понимание того, что схватка богов уничтожит Тарру, вынудило Ангеза и Адену подчиниться общему решению, но любимые ими эльфийские кланы - клан Лебедя и клан Серебряной Луны - по странному стечению обстоятельств остались. Между ними вспыхнула братоубийственная война, в которой погибли многие, а уцелевшие расстались навсегда. Лунные ушли за Серое море, Лебеди укрылись в непроходимых болотах Арцийского материка. Прошли века, и эльфов стали считать легендой.
      Жизнь Тарры, мира без богов, текла своим чередом, пока в Арции не появился небывалой силы маг, проповедующий о конце света. Церковь объявила его еретиком и приспешником Зла, против него был предпринят Святой поход, окончившийся поражением. Проклятый (как впоследствии стали называть этого мага) казался непобедимым, но дочери господаря небольшого горного государства Тарски Циале, причисленной за этот подвиг к лику святых, удалось его обмануть и заточить. На Тарру снизошел покой, но в 2228 году от Великого Исхода стали настойчиво проявляться признаки, которые, согласно Пророчеству, предвещали конец света. Воспитанный среди людей эльф-разведчик Нео Рамиэрль, скрывающийся под именем барда Романа, должен был выяснить, что же происходит, и сообщить об увиденном Светлому Совету клана Лебедя и магам-людям, которых эльфы приютили у себя.
      Розыски приводят Романа в Таяну, молодое королевство на северо-востоке дряхлеющей Арцийской империи. Очень скоро он понимает, что главными участниками стремительно развивающихся событий являются трое - фактический правитель союзного с Таяной Эланда герцог Рене Аррой, владетель Тарски Михай Годой и его дочь Герика. Одолеваемый жаждой власти Михай вступает в сговор с адептами культа Ройгу, древнего бога-отступника, в незапамятные времена побежденного и развоплощенного Первыми богами Тарры. Конечной целью ройгианцев является возвращение Ройгу, а орудием для этого с согласия отца избрана Герика. Ей предстоит родить Младенца, который после соответствующих ритуалов пройдет посвящение и станет новым воплощением божества. После этого мать Младенца обретет силу, равную силе, подвластной ройгианцам, к тому же пока жива одна избранница Ройгу, именуемая Темной Звездой, другой не может быть. Именно на это и делает ставку Годой, рассчитывая использовать силу своей дочери, воспитанной в абсолютной покорности отцовской воле.
      Силы Ройгу растут, в Таяне появляется фантом бога в образе чудовищного Белого Оленя. Его адепты организуют убийство Архипастыря Церкви Филиппа, вплотную подошедшего к разгадке Пророчества, и пытаются завладеть хранящимся в Святом городе черным кольцом, артефактом, некогда принадлежавшим одному из самых почитаемых в Арции святых Эрасти Церне. Путем интриг и магии Годой уничтожает королевскую династию Ямборов и, воспользовавшись честолюбием и ревностью последней ее представительницы принцессы Иланы, на которой женится, захватывает власть в Таяне.
      Однако победа Михая и его союзников не является полной. Усиление Ройгу пробуждает уцелевших слуг Первых богов Тарры, некогда призванных защищать мир от бога-отступника. Черное кольцо попадает в руки Романа, который при этом узнает, что святой Эрасти и тот, кого называют Проклятым, на самом деле одно и то же лицо. Посох Архипастыря достается не ставленнику ройгианцев кардиналу Амброзию, а ближайшему соратнику покойного Архипастыря бывшему рыцарю Феликсу. Чудом вырывается из смертельной ловушки герцог Рене Аррой, которому Уцелевшие предсказывают, что он и его любовь спасут Тарру. И, наконец, из рук Годоя ускользает беременная Герика. Чудовищный Младенец появляется на свет, но Роман с помощью кольца Эрасти и эльфийской магии успевает его уничтожить и вернуть умирающую мать с Серых Равнин. Теперь отыскать или уничтожить Темную Звезду для ройгианцев и Михая становится вопросом жизни и смерти, но Роману удается вывезти ее к своим соплеменникам. Но ни Роман, ни Михай не знают, что благодаря вмешательству таинственных Великих Братьев в тело Герики вселилась душа иной женщины...
      Где ты, светлый мир?
      Вернись, воскресни,
      Дня земного ласковый расцвет!
      Только в небывалом царстве песни
      Жив еще твой баснословный след.
      Вымерли печальные равнины,
      Божество не явится очам.
      Ах, от знойно-жизненной картины
      Только тень осталась нам.
      Ф. Шиллер
      Голубая сойка с сомнением смотрела на невысокую девушку с трижды обмотанной вокруг головы толстой каштановой косой. На первый взгляд никакой угрозы та не представляла, а лежащие на раскрытой узкой ладони белые комочки могли оказаться очень даже вкусными. С другой стороны - осторожность никогда не помешает. В конце концов птица все же решилась и, с громким криком сорвавшись с отягощенной зелено-оранжевыми ягодами рябины, схватила угощение и укрылась с ним в густых ветвях. Девушка тихонько рассмеялась и, выбросив остатки в траву подберут бурундуки, не спеша побрела в глубь пахнущего медом сада. Пребывание в самом отдаленном из отцовских замков не угнетало Линету. Напротив, она с радостью провела бы здесь не предписанные дроннами* три месяца, а целый год. Не то чтобы девушка совсем уж не хотела выходить замуж за достопочтенного Бродерика, с этой мыслью она свыклась давным-давно, просто было бы лучше, если бы это произошло попозже. Увы, жених торопил, и у него были на то серьезные причины. Отец сообщил Линете, что Бродерик, чей младший брат и наследник недавно погиб на Большом королевском турнире, весьма озабочен продлением своего славного рода и не намерен далее откладывать свадьбу, тем паче невесте еще весной сравнялось пятнадцать.
      * Дронны - служители первых богов Тарры.
      Что ж, Лина была послушной дочерью, сердце ее пока молчало, жених же был еще не стар, недурен собой, знатен и очень-очень богат. Чего еще желать благородной девице, которую с детства готовили к тому, что она займет место во главе господского стола по правую руку от своего супруга и господина?!
      Было, правда, в жизни единственной дочери одного из самых могущественных баронов Предгорья событие, о котором она давно уже не рассказывала никому. Девушке нравилось, что и у нее есть своя тайна, совсем как у героинь баллад, про которых пели заезжие менестрели. Линете исполнилось ровно столько лет, сколько должно быть девушке из легенды, ведь именно - шестнадцатая осень дарит Деве великую Любовь, о которой поют веками. Потому-то она и хотела бы обождать со свадьбой. Всем известно, что прекрасные рыцари влюбляются только в непорочных дев, у ног которых возлежат белые единороги или, на худой конец, мраморно-крапчатые борзые, такие, как ее Бьянка. Страсть же к замужней даме может быть лишь порочной и преступной. О подобном тоже пели и рассказывали, но вполголоса, тщательно прикрыв двери, и истории эти кончались всегда очень страшно. Неверных жен замуровывали в башнях, привязывали к диким лошадям, закапывали в землю живьем, поставив им на грудь гроб отравленного супруга... Баронской дочери такие рассказы не нравились. Куда приятнее было мечтать о прекрасном незнакомце, на поверку оказывающемся принцем или королем. Вот она и мечтала.
      Срок, который невеста должна провести в одиночестве в отдаленном отцовском замке под присмотром верных слуг, шел ровно и тихо, и девушка почти смирилась с мыслью, что в ее жизни ничего чудесного не случится, и все же... Все же была эта странная старуха, нагадавшая восьмилетней Линете, что "быть ей последней, остаться единственной" и "хранить ей то, чему нет цены, а цена ей самой будет весь мир". Лина ничего не поняла, но запомнила и частенько гадала, что же все это могло значить. Спросить было не у кого. Старуху с белыми волосами и пронзительными зелеными глазами, склонившуюся над ее постелью, видела только она, няньки же в один голос уверяли, что это был сон. Девочка быстро убедилась, что взрослых не переспорить, и перестала и спрашивать, и рассказывать. Чем дальше, тем больше ей нравилось, что о предсказании помнит лишь она. Правда, с годами невеста Бродерика все больше склонялась к тому, что няньки были правы. Через девять дней за ней приедут, и ей станет некогда думать о рыцарях и предсказаниях...
      Девушка подобрала длинное льняное платье, расшитое по подолу и горловине ветками цветущего шиповника, и поднялась на стену. С угловой башни залитое солнцем предосеннее Предгорье выглядело особенно красивым. В одну сторону до горизонта тянулась равнина, покрытая перезревшими золотыми травами, по которым скользили тени от легких облаков, подгоняемых дующим с гор ветром. С высоты было отлично видно, как играют в полях отпущенные на волю отъевшиеся кони, а чуть дальше на солнце блестит живая нитка Рысьей реки, на правом, высоком берегу которой начинаются бесконечные леса, тянущиеся аж до самых Оммовых гор*.
      * Оммовы горы- древнее название Большого Корбута. Омм - Отец Первых богов Тарры
      Лине очень хотелось побывать там, увидеть молчаливых темноволосых "богоизбранных" с их рысьими глазами и звериным оскалом, полюбоваться синими и алыми цветами, растущими на высокогорных лугах, а если очень повезет, услышать, как на крылатых конях мчатся средь закатных облаков воины великого Омма, возвращаясь в свою заоблачную обитель с небесной охоты. Когда девушка в первый и пока единственный раз оказалась на королевском турнире, ее поразил огромный гобелен, изображавший небесную кавалькаду, выезжающую из радужных ворот. Впереди на золотом коне с синим соколом на плече гарцевал сам отец богов Омм, за ним на белоснежной зеленоглазой кобылице ехала его царственная супруга с алой розой на груди, а дальше толпился сонм Бессмертных и великих воинов из числа "богоизбранных" и людей, откупленных Оммом великой ценой у Смерти, дабы выступили они на его стороне, когда подойдет черед Последней Битвы.
      Линета невольно вздрогнула - неизбежность схватки Бессмертных с полчищами вырвавшегося на волю Отступника ее всегда пугала. Она надеялась, что Омм победит, но в глубине души ворочался холодный грустный червячок. Отец смеялся над дочерними страхами. Говоря, что, когда наступит Последняя Битва, если она вообще наступит, и Лина, и ее правнуки дано будут собирать звездный виноград на Синих Островах. Похоже, барон не очень-то верил в то, чему учили дронны, хоть и платил им положенную десятину. Отец прожил очень-очень долго, через два года ему исполнится пятьдесят, но ни разу не сталкивался с чудесами и говорил, что о богах болтают лишь те, кто не может ничего сделать сам.
      Линета, слушая резкие слова барона, немного успокаивалась, но проходило несколько дней, и она вновь просыпалась среди ночи и лежала, глядя в темный потолок и боясь пошевелиться. А вдруг Повелитель Туманов уже освободился и рыщет поблизости в поисках живых горячих сердец, которые только и могут утолить его тысячелетний голод? Лина представляла его таким, как на книжных миниатюрах, которые показывал ей наставник, - высоким и таким же красивым, как его братья-боги, но с белесыми глазами без радужек и с кожей бледной и холодной, как на брюхе у жабы. Отступник запретит всем радоваться и любить, весь мир утонет в тумане, и никто не будет знать, ночь сейчас, утро или вечер. И только его дронны будут стучаться в дома и уводить с собой предназначенных насытить голод бога. Да, если воинство Омма потерпит поражение, воцарится Вечный Туман!
      Как всегда, вспомнив об этом, Линета решила поддержать отца богов своей молитвой. Бегом спустившись с башни в сад, она сорвала три рябиновые ветки, отцепила усыпанную крупными сапфирами брошь, поддерживавшую обязательную для невесты вуаль, кольнула булавкой палец и, выдавив капельку крови, мазанула по обломанным концам веток, приговаривая:
      "Защити нас, Великий Омм, от Отступника, обереги от всякой скверны и позволь до конца дней наших днем видеть солнце, а ночью - звезды".
      Теперь надлежало положить приношение на алтарь или же сжечь ветки, так как любой огонь посвящен отцу богов. Девушка предпочла последнее, так как не хотела лишний раз встречаться со здешним дронном, мечтающим перебраться из отдаленного замка в Огеллану и столь явно заискивающим перед дочерью хозяина, что это казалось оскорбительным и для бога, которому тот клялся служить, и для самой Линеты. Огонь же всегда остается огнем. Лина забралась в самый дальний угол сада - общение с Небом не нуждается в свидетелях - и, облюбовав плоский серый камень, быстро сложила на нем небольшой костерок. Какая досада, она вышла в сад без огнива! Теперь придется возвращаться в замок, где за ней наверняка кто-то увяжется!
      - Госпожа, позволь, я помогу тебе, - голос был молодым, красивым и почтительным.
      Линета стремительно обернулась. Сзади стоял высокий темноволосый юноша с ясными зелеными глазами.
      - Кто ты? - она не должна спрашивать. Он наверняка не женат, а невеста может говорить со свободным мужчиной, лишь опустив на лицо вуаль, да и то в присутствии наставников.
      - Я?.. Я брат второго лесничего твоего отца, меня зовут... - юноша на мгновение замялся, - меня зовут Ройко, - и он звонко засмеялся.
      ЛЕТОПИСЬ ВТОРАЯ
      Книга Рене
      ПРОЛОГ
      Не спасешься от доли кровавой,
      Что земным предназначила твердь.
      Но молчи: несравненно право
      Самому выбирать свою смерть.
      Н. Гумилев
      Если что-нибудь страшно, надо идти ему навстречу - тогда не так страшно.
      А.Колчак
      - Зачем вы двое тщитесь продлить агонию? Этот мир слишком несовершенен. Он должен погибнуть, чтобы с ним исчезла и вся пропитавшая его скверна. То, что достойно спасения, будет спасено и без вашего вмешательства...
      - Ты вопрошаешь, но не ждешь ответа. Он тебе не нужен. Тот, кто присвоил себе право судить, зная лишь свою правду, не способен понимать.
      - Постой, брат! Ты собрался "спасать" Тарру, Странник? Что ж, жди своего часа, если он наступит. Смотри, как множатся преступления и страдания, предвосхищая твое явление на развалинах, когда уже нечего защищать и можно покинуть пожарище. Что ж, подбирай тех, кто готов вцепиться в полы твоей хламиды, отряхнув с ног пепел сгоревшего дома. Спасай их, они достойны тебя, но предоставь тем, кто по доброй воле идет в огонь, пытаясь вызволить обреченных, делать свое дело.
      - А ты многословнее своего мудрого брата. Но достойно ли поступаешь ты, обрекая своих избранников на вечные муки?
      - Обрекаешь ты, ибо твое спасение немногим лучше небытия. А я лишь указываю дорогу тем, кто способен по ней пройти, но они вольны идти вперед, свернуть в сторону или же остаться на обочине и ждать тебя.
      - Или вообще ничего и никого не ждать... Пойдем, брат, этот Разговор не имеет смысла.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ПЕСНЯ ПЕБЕЛЯ
      Я знаю свое лицо,
      Сегодня оно жестоко.
      М. Цветаева
      Глава 1
      2228 год от В. И.* Полдень 21-го дня месяца Зеркала**.
      Пантана. Убежище
      * Великий Исход (В.И.) - начало летосчисления, принятого в Арции и большинстве сопредельных с ней государств.
      ** Зеркала месяц - первый месяц осени. В Арции и прилегающих к ней королевствах принят календарь Звездного круга - круга из тринадцати созвездий (Иноходец, Медведь, Влюбленные, Лебедь, Дракон, Собака, Зеркало, Волк, Звездный вихрь, Копьеносец, Вепрь, Сирена, Агнец), аналог земного Зодиака. По имени созвездий названы месяцы арцийского года, каждый из которых длится 29 дней. Новый год отмечается в день весеннего равноденствия. В 1-й день месяца Агнца.
      Ветерок раскачивал верхние тонкие ветви, сквозь которые виднелись высокие перистые облака. Неистовое осеннее солнце давно уже растопило утренний иней и щедро изливало свет на золотую осеннюю Пантану. В 2228 год от Великого Исхода зима не торопилась. Даже самые осторожные из Перворожденных были уверены, что Луна успеет умереть и вновь вступить в пору расцвета, прежде чем северные тучи затянут небо и зарядят изматывающие ледяные дожди, которые постепенно перерастут в снежные бури.
      Тем, кто нынче утром ушел в Последние горы, такая осень дарила надежду.
      Эмзар Снежное Крыло вторую ору* кряду стоял у доходящего до самого пола окна и смотрел на серебристые стволы с черными разводами, просвечивающие сквозь изрядно поредевшую медную листву. Местоблюститель Лебединого трона чувствовал себя отвратительно. Слишком давно в Убежище не случалось ничего, нарушавшего монотонное существование последних эльфов Тарры. Казалось, они будут вечно жить среди стройных высоких деревьев, отгородившись от смертных и отринутые богами, но нависшая над миром грозовая туча положила конец этому растительному существованию. Эльфы должны либо погибнуть, пусть чуть позже остальных, либо принять бой вместе с другими обитателями этих земель.
      * Ора - одна двадцать шестая суток (половина времени, за которое над горизонтом поднимается одно из созвездий Звездного круга).
      Сам Эмзар не колебался - клан Лебедя будет драться. Его смущало другое не сомневаясь в том, что прав в большом, он не был уверен, что не ошибся в частном. Преступившие* решили отправиться на поиски места Силы, о котором рассказал тот, кого люди по недомыслию называют Проклятым. Вместе с магами-людьми ушел и племянник Эмзара, избранный то ли судьбой, то ли самим Проклятым хранителем черного кольца, талисмана, проникнуть в суть которого не сумели ни Эмзар, ни Преступившие, ни уцелевшие эльфийские маги. Снежное Крыло не мог с твердостью сказать, стоило ли затевать поход в канун зимы, которая по всем признакам должна стать страшной; и имел ли он, Эмзар, право отпускать Рамиэрля, единственного из клана, хорошо знавшего внешний мир. Или - поправился про себя не терпевший неточностей предводитель Лебедей - знавший его лучше отца и его самого.
      * Преступившие - маги-люди, преступившие порог Дозволенного, строго регламентированный как Церковью, так и мирскими законами.
      Как бы то ни было, не прошло и лунной кварты* с той ночи, когда племянник и его светловолосая спутница объявились в Убежище. Объявились, нарушив казавшийся незыблемым обычай - тайна превыше всего, а потому никакой магии. По закону пришельцы, оставив коней, должны были оставаться на границе топей, пока их не заметят наблюдатели и не пошлют за ними трясинника. Но Рамиэрль не счел возможным ждать. Он и Герика перешли болото с помощью заклятья и, обойдя стражу, постучались в серую дверь Лебединого Чертога. С той ночи Эмзар не спал... Нет, он, разумеется, и раньше знал, что когда-нибудь случится нечто, что положит конец их монотонному житью, а события последнего лета свидетельствовали, что ждать остается недолго. Большой мир властно призывал добровольных изгнанников.
      * Кварта - неделя, время, за которое луна проходит одну из своих фаз.
      Местоблюститель видел, что никому не избежать надвигающейся бури, иногда ему казалось, что он ждет ее, но, взглянув в серые глаза той, что была Эстель Оскорой*, Эмзар понял, что боится и, словно перепуганный ребенок, хочет, чтобы прихотливая судьба направила стопы этой женщины - колдуньи? стихии? - в другую сторону.
      * Эстель Оскора - Темная Звезда (староэльф.). Обо всех главных участниках событий читайте в конце книги.
      Увы! То, что произошло, изменить уже нельзя, и Снежное Крыло вежливо приветствовал ту, кто должна была стать Погибелью либо Спасением Тарры*. Если, разумеется, Пророчество не есть вселенский обман. Эмзар зябко передернул плечами, странно, до чего знание обостряет эмоции - не скажи ему Рамиэрль, КТО его спутница, он увидел бы в ней просто женщину из рода людей. Да, странную, удивительную в своей откровенности и в равнодушии к себе (некогда и он встретил такую, но об этом лучше не вспоминать!), но всего лишь женщину из племени людей. Зная же, кто такая Герика, он невольно выискивал следы дикой, неимоверно чужой силы, выискивал и не находил. Но откуда тогда это ощущение тяжести, накатывавшее на него, как волны? Хотя, возможно, все это лишь фантазии, порожденные тревогой и излишним знанием, ведь Эстель Оскора пока ничем не проявила своей чудовищной сути. Все, кто не знал правды о тарскийке, ничего сверхъестественного в ней не замечали. И все же Эмзар не находил себе места...
      * Тарра - весь мир
      Тонкий, серебристый звон на грани слышимости отвлек местоблюстителя от раздумий - сработало защитное заклятие, предупреждая, что кто-то хочет войти в Лебединый Чертог. Этот звон - еще одно нововведение, вернее говоря, хорошо забытый старый обычай. С той поры, когда остатки клана Лебедя, покинув свои земли, укрылись в непроходимых топях, бежав то ли от смертных, то ли от бывших родичей, а скорее всего от самих себя, дворцовый этикет и дворцовые интриги утратили всякий смысл. После Исхода и Войн Монстров Лебедей осталось так мало, что власть переставала быть властью, жить по-прежнему стало нельзя, и потомки эльфийских государей перестали выставлять охрану, запирать двери и сплетать хитроумные заклятия, защищая свою жизнь от жаждущих воссесть на Лебединый трон родичей. Лишь после представления, устроенного летом в Зале Первых Фиалок племянницей, Эмзар вспомнил о том, что и в собственном доме следует быть осторожным.
      Теперь несколько молодых воинов из Домов Ивы и Ириса, сменяя друг друга, охраняли вход в покои принца, но то, что это было лишь дополнением к мощной защитной магии, пущенной в ход после тысячелетнего перерыва, не знал никто.
      Эмзар грациозно отвернулся от окна и, скрестив руки на груди, стал ждать. Вскоре дежуривший в этот день Элэар из Дома Ивы отдернул серебристо-алый струящийся занавес, отделявший Рассветную Приемную от Зала Огненных Настурций, и, слегка поклонившись, возвестил о приходе главы Дома Розы. По лицу Эмзара скользнуло подобие улыбки - брат был одним из немногих, с кем местоблюститель чувствовал себя спокойно и чье мнение для него что-то значило.
      Астен, вопреки своему обыкновению одетый весьма тщательно, почти щеголевато, не скрывал ни своей тревоги, ни своей усталости. Братья по эльфийским меркам были совсем несхожи. Народ, у которого совершенство черт лица и фигуры считается естественным, очень внимателен к мелочам. Это в глазах смертных, оказавшихся среди Перворожденных, те разнятся лишь цветом волос и глаз да драгоценными одеяниями. Сами же Дети Звезд подмечают малейшие отличия, поэтому мечтатель Астен со своими золотыми волосами и ярко-синими глазами и темноволосый голубоглазый Эмзар, славящийся сдержанностью и ироничностью, почитались несхожими, как вечер и утро. Старший был вождем и воином, младший поэтом. Братья всегда ладили, но лишь недавно старший обнаружил в младшем не только немалую магическую силу, но и тихое, спокойное упрямство и целеустремленность, столь характерные для мужчин Дома Розы. В наступающие смутные времена поддержка Астена стала Эмзару необходима как воздух.
      Кленовая Ветвь легко коснулся плеча правителя и опустился в затканное листьями мать-и-мачехи серебристо-зеленое кресло у изящного невысокого столика. Эмзар остался стоять, для этих двоих этикет не играл никакой роли.
      - Я проводил их через Северные топи, - мелодичный голос Астена прозвучал устало, - они собираются пройти за два месяца всю Северную Арцию и нагнать Уанна...
      - Это возможно, если, конечно, им повезет, - задумчиво проговорил Эмзар, но все-таки...
      - Все-таки ты не уверен, что это вообще нужно? Я тоже, - Астен провел по лицу рукой, словно снимая невидимую паутину, - все спорю и спорю сам с собой... Что-то говорит мне, что нечего им там делать. И потом, мы взяли на себя слишком большую ответственность.
      - Эстель Оскора?
      - Да! До сих пор не понимаю, что же она такое. И, самое печальное, она сама не понимает. В ней должна быть Сила, а я этой Силы не чувствую. Но все сходится именно на ней - Всадники, которых она разбудила, Пророчество, этот ее чудовищный ребенок, которого пришлось...
      - Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше!
      - Вот как? - Астсн приподнял бровь. - Ты не доверяешь собственным заклятиям?
      - А ты не чувствуешь, как здесь растет тревога? Все Дома владеют высокой магией, и я не уверен, что никто не пустит ее в ход... Хорошо хоть, мы с тобой принадлежим именно к Дому Розы.
      - Эанке? Я тоже думаю, что дочь Нанниэли что-то замышляет. Она, кстати, ненавидит Герику, невзлюбила с первого взгляда...
      - Ну, этого стоило ожидать, - Эмзар наконец решил присесть, - смертная женщина в Убежище! Если тарскийка и есть легендарная Эстель Оскора, то она становится центральной фигурой пьесы, а Эа всегда отводила эту роль себе. Она не может не чувствовать значимости нашей гостьи, хоть и не знает всей правды. А что ты сам? Рамиэрль поручил Герику тебе, а ты, как я понимаю, не имел ничего против.
      - Ну, после того как ты убедил меня жениться на Нанниэли, и тем более после того, как я породил такую дочь, мне бояться не пристало никого и ничего. Эстель Оскора, - Астен неожиданно лихо улыбнулся, - так Эстель Оскора! Как оказалось, мне нравятся опасности... А Геро, что ж, я пока мало могу о ней сказать... Зла в ней я не вижу, правда, и Света, или, как говорят люди, Добра, тоже не ощущается. Она что-то пытается понять или вспомнить, но, кажется, сама не знает, что именно.
      - Она нравится тебе?
      - Пожалуй, да... И потом, она моя Эфло д'огэр*.
      * Эфло д'огэр - буквально "цветок огня", эвфемизм "цветка папоротника". Эльфы так называют то, что явится впоследствии причиной их гибели, будь то предмет или существо. Считается, что Перворожденные могут узнать свою Эфло д'огэр в самом начале цепочки событий, которые приведут их к гибели. Перворожденные также полагают, что предотвратить судьбу, устранив Эфло д'огэр, невозможно, но можно попытаться ее изменить. Эфло д'огэр и все с ними связанное одна из самых популярных тем эльфийских преданий и баллад.
      - Что? - Эмзар непроизвольно вздрогнул. - Ты понимаешь, что говоришь?!
      - Вполне. В нашей семье всегда чуяли такие вещи. Потому-то я и молчал, когда решалось, идти ли ей в Корбут с Рамиэрлем. Я был не вправе вмешиваться.
      - Проклятье, - Эмзар с силой стиснул резной подлокотник, - я так хотел, чтоб она ушла, и, вместе с тем, выпускать ее из рук опасно.
      - Вернее, отдать в руки Примере с его амбициями. Успокойся, - Астен с неподдельным участием взглянул в лицо брату. - В конце концов, избежать встречи с Судьбой еще никому не удавалось, другое дело, что исход рандеву зависит и от нас тоже.
      2228 год от В. И. Полдень 21-го дня месяца Зеркала.
      Вольное село*. Белый Мост
      * Вольное село - село, жители которого не являются собственностью феодала, хотя земли общины со всех сторон граничат с землями
      Уже четвертый день кряду Фронтеру полосовали дожди. Серые тучи затянули небо на несколько диа* вокруг. Жирная, плодородная почва размокла, превратившись в отвратительное, чмокающее под ногами месиво, воздух был пропитан влагой так, что даже постели в домах за день становились влажными. В это время года день ненамного отличался от ночи, а утро от вечера, и если женщины еще пытались делать какую-то работу - ходили за скотиной, пряли, готовили, - то мужчины предпочитали пережидать ненастье в уютной общей зале "Белой Мальвы". Там за стопкой царки** или кружкой подогретого вина можно было до ночи обсуждать деревенские новости и слухи, передаваемые проезжими либо же вернувшимися откуда-то сельчанами.
      * Диа- мера длины, равная одному конному дневному переходу.
      ** Царка - зерновой спирт, настоянный на дубовой коре и травах и наполовину разбавленный родниковой водой с небольшим количеством меда.
      Красотка Гвенда, после смерти своего слишком уж любившего покушать и выпить мужа единолично заправляющая "Мальвой", позднюю осень любила. Ей нравилось, что у нее собирается почти весь Белый Мост, что никто никуда не спешит, а все ведут неспешные беседы, отдавая должное ее стряпне и особенно знаменитой царке, но в этом году Красотке было тревожно.
      Да и что могло быть хорошего, если по коронному тракту, у которого и вырос Белый Мост, ездят меньше, чем по проселку?! Ни купцов с товарами, ни весельчаков-либров*, ни местных, собравшихся в гости к таянским родственникам, ни таянцев, навещавших своих во Фронтере... Проклятущий Михай никого из Таяны не выпускал, а дураков, готовых лезть к Проклятому в зубы ради смутных таянских барышей, не находилось. Фронтера внезапно оказалась медвежьим углом, краем света, причем опасным краем. Про то, что творится за речкой Каючкой, говорили всякое и, как правило, шепотом. Хорошо хоть непролазные Кабаньи топи, начинающиеся в половине диа пути, надежно прикрывали село от взбесившегося соседа, зато на тракт Гвенда теперь посматривали с опаской.
      * Либры - люди благородного происхождения, избравшие одну из семи профессий, не считающихся позорными для дворянина (моряк, наемный воин, маг, священник, бард, лекарь, ученый). Либры добровольно отказывались от своих феодов, освобождаясь от вассальной присяги, но сохраняли все не связанные с земельными владениями дворянские привилегии и подчинялись Кодексу Розы.
      Известно, что кошки, твари, не способные любить кого-то, кроме самих себя, чуют землетрясения и заранее покидают опасное место. Кое-кто пошел еще дальше и утверждает, что трактирщики загодя чуют войны и всяческие безобразия и надежно прячут свои богатства. Как бы то ни было, но Гвенда приняла кое-какие меры. Друг и покровитель Красотки Рыгор Зимный, войт* Белого Моста, то ворча, то посмеиваясь, помогал по ночам своей подружке перетаскивать в Ласковую пущу бочонки с паркой и вином, мешки с солью, сундуки со всяческим добром. Вещи побольше да подешевле Гвенда припрятала во дворе, оставив в доме только самое необходимое, а в придачу заставила Рыгора проделать потайной ход из дома в огород да сделать в заборе два тайных лаза. Последние предосторожности войт полностью одобрял, но дело тут было не в каких-то там выдуманных Гвендой врагах, а в ныне здравствующей войтихе, не оставляющей попыток поймать благоверного на горячем.
      * Воит - сельский староста.
      Впрочем, этим дождливым днем Рыгор открыто заявился к коханке* через общий вход и законно занял - войт как-никак - самое лучшее место. Гвенда со своей всегдашней полуулыбочкой, от которой мужское население Белого Моста с четырнадцати до семидесяти годов бросало то в жар, то в холод, принесла блюдо с холодной свининой, замоченные перцы, утренний хлеб разумеется, баклагу с царкой. Рыгор с достоинством принял вожделенный сосуд, нацедил себе в малую баклажку и приготовился наслаждаться, однако чарка остановилась, не омочив густых медно-коричневых усов. Дверь "Мальвы" со скрипом растворилась, и на пороге предстала странная оборванная фигура.
      Коханка - любовница, возлюбленная (фронтерск.).
      Мужчина (а это был мужчина) был мокрым с головы до ног, что в общем-то, было неудивительно, так как на улице хлестало как из ведра. Странным было другое - человек этого, кажется, не замечал. Он, глупо помаргивая, стоял на пороге, забыв закрыть за собой дверь. Сидящие в комнате люди с удивлением таращились на пришельца, но почему-то молчали.
      Говорят, поганые вести метят того, кто их принес. Сельчане не хотели слышать ничего дурного и потому ни о чем не спрашивали. Наступила тишина, которой "Мальва" еще не знала, даже стало слышно, как штурмует заклеенное на зиму окно не уснувшая по недомыслию муха.
      Наконец кто-то неуверенным голосом пискнул: "Антось!"
      Это действительно был Антось Моравик из Укропных Выселок, небольшой деревеньки с самой таянской границы. В Мост Антось иногда наведывался привозил мед и соты, выпивал чарку-другую в "Мальве" и возвращался назад. Своим он не был, но и чужим его не считали. Впрочем, признать в этом взлохмаченном мокром человеке веселого, добродушного Антося было нелегко.
      Рыгор вздохнул, понимая, что как войт должен взять все в свои руки, и шагнул вперед.
      - Входи, Антосю! Чего ж на пороге маяться?
      Тот вошел. Как-то боком, затравленно озираясь.
      - Что трапылося?*
      * Что случилось (фронтерск.).
      Антось брякнулся на лавку, залпом осушив большую чарку лучшей Гвендиной царки. Не закусывая, налил еще одну, выпил половину и выдохнул:
      - Никого нема!
      Все переглянулись. Слова казались более, чем странными. Как это никого нет? Где?!
      Антось допил свою чарку и пояснил:
      - В Укропках нема. Все кудысь подевалися. И малые, и взрослые... Никого.
      Мало-помалу Рыгор вытянул из бедняги, что тот, несмотря на дождь, отправился в пущу проверить капканы - вдруг какая дичина попадется. Так ли уж ему зайчатина понадобилось или же невмоготу стало сидеть в хате с женой, славящейся сварливостью на всю Фронтеру, но Антось сбежал в лес, который знал и любил. Проблуждав до темноты, охотник не смог найти дорогу домой, чего с ним ни разу не случалось, и заночевал в лесу, ему посчастливилось встретить дерево с огромным дуплом, где он благополучно проспал всю ночь. Утром сразу же набрел на нужную тропку и поспешил домой, на ходу сочиняя, что соврать хозяйке, так как правдивому рассказу она бы ни в жизнь не поверила. Врать, однако, не пришлось дом оказался пустым. Как и вся деревушка. Добрых две сотни человек пропало, не заперев дверей, не забрав с собой ничего.
      Если там и были какие-то следы, то словно бы сошедший с ума дождь все смыл. Ничего не пропало, разве что разом издохли все собаки. Не были убиты, а именно издохли, словно их потравили.
      Бедный Антось, ничего не соображая и даже не затворив дверей осиротевшей хаты, бросился пешком к ближайшим соседям - на хутор Выстрычку, что лежал в полутора весах* от Укропок. Там было то же самое! Неизвестно, что б стал делать сходящий с ума от ужаса и недоумения Антось, но, на счастье, ему попалась чья-то отвязавшаяся лошадь, на которую он взобрался и потрусил в Белый Мост, безумно боясь, что и здесь никого не обнаружит. Рассказав все это, гость выпил еще одну чарку и, ткнувшись лицом в надраенный дубовый стол, громко захрапел.
      * Веса - мера длины - примерно столько проходит лошадь рысью за ору.
      - Нехай спит, - решил войт. - Ну, что хто думает?
      Думали по-разному, но ничего хорошего. Самым простым было предположение, что Антось повредился в уме или перепил и ему все померещилось. Самым поганым, что все дело в таянской границе. Как бы то ни было, нужно было что-то делать, и Рыгор решил съездить и посмотреть. Если Антось прав, остается одно - послать людей к бару Кузергу - пусть выводит к Каючке дружину - даром, что ли, этих бездельников кормит вся округа?! А затем в город к коронному судье, пусть решает, кого тут звать: клирика али стражника.
      Про третье свое решение отправить кого-то тайком в Эланд, как советовал либр Роман, буде случится что-то необычное или гадкое, Рыгор не сказал. Не время нынче говорить обо всем. И еще подумал, что его Гвенда - не только баба, каких больше нет, но и умница к тому же...
      Эстель Оскора
      Я в который раз любовалась своим отражением в роскошном зеркале. Отражение было куда менее роскошным, но меня оно устраивало, так как напоминало, что я это все-таки я.
      Конечно, среди эльфов я выглядела не более уместно, чем лошадь на крыше. За немногие дни, проведенные среди народа Романа я познала истинную красоту и вместе с тем уразумела, что все совершенное неизбежно вызывает жалость. Эльфы были прекрасны, но в них ощущалось что-то обреченное, исчезающее, изломанное... Я так и не поняла, нравятся ли мне эти создания, для этого я слишком мало прожила здесь, и слишком очарованы были мои глаза, чтобы я могла еще и думать.
      Мне бы уйти с Романом и его странноватыми спутниками одни из которых мне нравились, а другие, во главе с коротышкой Примере, вызывали прямо-таки отвращение. Но меня не взяли. Или, вернее, не отпустили. И теперь мне предстояло переживать зиму среди болотных огоньков и иллюзий. Те, кто оставался в Убежище, жили в другом измерении, они не видели, не знали, не желали понимать того, что творится за границами их дивного острова. А я, я не могла не думать о том, что оставила за спиной, не могла не думать о том, что же я такое... Эстель Оскора? Возможно. Кто бы еще объяснил мне, что из этого следует.
      Я отвернулась от зеркала, которое наверняка вздохнуло с облегчением и принялось отражать привычные ему изысканные предметы. Накинув на плечи невесомую, но очень теплую шаль - подарок хозяев (как же иначе, гостеприимство обязывает), я отправилась на улицу. Правду сказать, я обещала Роману не увлекаться одиночными прогулками. Видимо, мой золотоволосый приятель не слишком доверял своим родичам. По крайней мере, некоторым из них. Разумеется, я обещала ему все, что он хотел, - последнее дело заставлять уходящего в бой волноваться за тех, кого он оставляет за спиной. Но слова - это только слова. Я не собиралась сидеть всю зиму в золоченой клетке, ожидая возвращения Рамиэрля со товарищи. Найдет он Проклятого или нет, это еще никому не известно. А хоть бы и нашел - большой вопрос, захочет ли тот помочь, да и сможет ли управиться с Белым Оленем* . С другой стороны, мне ясно дали понять, что, пока я жива, он не сможет обрести устойчивого материального воплощения... Видимо, принцип единобрачия у этой нечисти к нашему счастью доведен до абсурда. Из этого следовало, что за мной будут охотиться, то ли чтобы вернуть, то ли чтобы прикончить.
      * Белый Олень- кратковременное материальное воплощение гонгу, огромный олень с клыками хищника.
      Я в очередной раз с отвращением вспомнила свою прежнюю жизнь, которую прожила, как законченная курица. На месте Белого Оленя я постаралась бы завести себе подругу поинтереснее и поумнее, хотя, похоже, мой дражайший отец с детства готовил меня именно в супруги Оленю, или как он там на самом деле называется... Всадники вроде бы звали его Ройгу... Ну и имечко! Под стать мерзкой твари, задавшейся целью скрутить весь мир в бараний рог. Я же со своим счастьем заячьим* оказалась первой, кто попался ему под руку, чтобы не сказать хуже.
      * Заячье счастье- идиома, обозначающая хроническую невезучесть.
      Магия Романа, сначала уничтожившая то, что я носила в своем чреве (назвать это ребенком у меня язык не поворачивался), а потом вырвавшая меня из лап смерти, каким-то непостижимым образом вытравила из моей памяти чувства, оставив только события. Я помнила ВСЕ, чему была свидетельницей, но единственная эмоция, которую я могла испытывать, был стыд за себя прежнюю... Я ненавидела Герику, тупо исполнявшую отцовские приказы. И вместе с тем я отдавала себе отчет в том, что все эти глупости сотворила именно я. Это я оказалась не в состоянии бороться за свое счастье. Это я послужила причиной смерти Стефана. Эта я позволяла делать с собой все, что угодно...
      В конечном счете во всем том кошмаре, который случился в Гелани, я была виновна не меньше отца, теперь же следовало собраться с мыслями и подумать, как исправить то, что я натворила. В который раз взвесив свои таланты, я пришла к выводу, что мой единственный козырь - то, что никто, кроме Романа и Лупе с Симоном, не знает, что я научилась думать и разучилась слушаться. Проявятся там или нет какие-то магические способности, имея голову на плечах и волю к жизни, можно горы своротить. Пока же мне лучше оставаться среди эльфов. Никакая война до весны не начнется, а я за зиму постараюсь разобраться, во что меня превратили, и, если у меня есть способности к магии, научусь хоть чему-то полезному. Благо на острове эльфов все прямо-таки дышит волшебством.
      Уходя, Роман сказал, что я могу во всем доверять его отцу и дяде, а также молодому художнику, кажется, из Дома Ивы. Зато от собственной матери и сестры он меня предостерегал так, словно они были его злейшими врагами. Похоже, так оно и было Я сразу заметила двух красавиц, которые внимательно, не произнося при этом не единого слова, рассматривали меня, когда мы, нарушив все здешние законы, переправились на затерянный в топях остров при помощи магии. Ни красота этого загадочного места, ни радость, обычная для избежавших смертельной опасности, ни непритворное радушие Астена и Эмзара не вычеркнули из моей памяти тяжелый неприветливый взгляд двух пар прекрасных очей.
      На их месте я бы радовалась появлению в Убежище женщины, на фоне которой их краса казалась еще убедительнее. Я-то прекрасно понимала, что, расставшись во время болезни с косами - моим единственным сокровищем, вряд ли вызвала бы ревность даже у человеческих женщин, не то что у эльфиек. И все равно в их взгляде чувствовался страх и зависть. Этого мне было не понять...
      Поглощенная своими мыслями, я умудрилась забрести довольно далеко от палаццо приютившего меня Астена. Поселение эльфов, собственно говоря, представляло собой группу вилл, разбросанных в светлом буковом лесу. Дома, украшенные высокими изящными шпилями, небольшими балкончиками с немыслимо красивыми решетками и прелестными статуями, утопали в плюще, диких розах и жимолости. Ограды казались чисто символическими, хотя я уже поняла, что видимая легкость и хрупкость отнюдь не является слабостью. На деле игрушечные замки являлись подлинными крепостями, войти в которые вопреки воле хозяев мог только очень сильный волшебник.
      Астен показал мне, как выходить и входить в его дом, но чужие особняки для меня оставались запретными. Впрочем, желания знакомиться с соседями у меня пока не возникало. Надо было освоиться и понять суть этого места и его обитателей.
      Благополучно миновав десять или одиннадцать голубоватых и серебристых строений, я оказалась на тропинке, ведущей вверх. Я знала, что там находится парк и Лебединый Чертог, в котором однажды меня уже принимали, и мне пришло в голову повторить свой визит. В конце концов, Роман велел мне доверять Эмзару, так отчего бы не познакомиться с ним или, по тайней мере, с его резиденцией поближе?
      2228 год от В. И. Полдень 21-го дня месяца Зеркала.
      Таяна. Гелань
      Кафедральный собор Гелани медленно, но верно заполнялся народом. С одной стороны, лишний раз выходить на улицу в такую погоду да еще тащиться в место, кишащее страшноватыми воинами регента, мало кто хотел. С другой - любопытство и желание узнать все из первых рук присуще человеческой природе, да и оставаться дома многие опасались - желающий донести на соседа всегда найдется, было б кому доносить.
      При Марко о Ратуше и Высоком Замке вспоминали только тогда, когда приходило время платить налоги или же коронный глашатай сообщал об очередном событии в королевской семье. Тогда геланцы живо обсуждали королевские свадьбы, рождения, смерти, а также всяческие празднества и маневры. Сейчас же шепотом передавали страшные вещи о том, что творится за несокрушимыми каменными стенами. Высокий Замок стремительно становился символом страха, и, разумеется, немедленно появлялись те, кто в этой взбаламученной воде пытался наловить побольше рыбки - устранить соперника, отомстить, потешить чувство зависти и просто опередить того, кто мог бы донести на тебя. Потому-то, услышав глашатая, почти все заметные и уважаемые жители Гелани обрядились в хорошее, но не лучшее (по нынешним временам богатством лучше не кичиться) платье и отправились в храм.
      Ровно в полдень к Преддверию* взошел епископ Тиверий. Нет, уже не епископ, объемистое туловище клирика прикрывали малахитовые кардинальские одежды. Рядом стоял легат Архипастыря в темно-зеленом облачении. Любопытство собравшихся возросло. А легат красивым, хорошо поставленным голосом, которым обладают лишь клирики да лицедеи, оповестил жителей города Гелани, что Конклав единодушно избрал Архипастырем** Благодатных земель*** верного и благочестивого сына Церкви Единой и Единственной кардинала Амброзия Гэзского. Учитывая же заслуги епископа Тиверия перед Церковью и Творцом, новый Архипастырь назначил оного Тиверия кардиналом Таяны, Тарски и Эланда.
      * Преддверие- возвышение в храме перед Небесным Порталом, за которым расположен алтарь.
      ** Архипастырь - глава Церкви Единой и Единственной.
      *** Благодатные земли-земли, заселенные людьми.
      Посланец также поведал, что безбожие эландских властителей закрывших храмы и иглеции* и вновь возжегших маяки в угоду мерзким фантомам, именуемым в Эланде Великими Братьями, переполнило чашу терпения Церкви, и посему объявляется Святой Поход. Дабы раз и навсегда повергнуть оплот еретиков и присоединить Эланд к благочестивой Таяне, процветающей под благочестивой же рукой Михая Годоя.
      * Небольшой храм, посвященный одному из святых.
      Люди молча слушали, качали головами и понимали только одно - это война. Война, в которой Церковь выступила на стороне Годоя, а раз так, то и толковать не о чем - против лома нет приема. Воевать с Эландом не хотелось: слишком памятны были годы дружбы, да и иметь в противниках людей, подобных Рене Аррою, не хотел никто. Даже если гнездо Альбатроса и не устоит, сколько крови при этом прольется! Хорошо бы, Годой увел туда по весне своих головорезов, но ведь он заставит идти с собой и таянцев. Поборы увеличатся, наверняка новоявленные фискалы начнут хватать налево и направо за симпатии к Эланду... Из храма расходились молча, настороженные и подавленные. И не только люди... Присутствовавший на службе в качестве офицера при особе регента Уррик пад Рокэ был вне себя. Он не терпел лжи - гоблины вообще очень правдивы по своей натуре. Кроме того, орк ненавидел и презирал Церковь, считая ее одним из порождений подлых пришельцев, некогда истребивших Истинных Созидателей и загнавших гоблинов в Последние горы. Собственно говоря, и на призыв Михая горцы откликнулись только потому, что Белые Жрецы* подтвердили связь тарскийского господаря с Истинными.
      * 'Белые Жрецы- принятое у гоблинов название ройгианцев.
      Уррик, как и его соплеменники, пришедшие в Таяну служить Михаю, а в его лице великому Омму, не любил и не уважал регента, ему претило многое из того, что делалось, но гоблин старательно закрывал на это глаза. Великая цель оправдывала средства, тем паче по отношению к тем, кто когда-то ничтоже сумнящеся уничтожал целые города. Люди, дважды предавшие богов и поклонявшиеся разрисованным доскам, не стоили жалости...
      Но затем Уррик понял, что люди бывают разными. Илана, жена регента, оказалась лучше, благороднее, умнее и смелее всех, кого он когда-либо встречал. Молодой горец полюбил ее со всей присущей его народу доверчивостью и преданностью, а ведь она была человеком! А затем, затем его встреча с эльфом существом по определению богомерзким, злобным, отвратительным и низким. Но Рамиэрль из Дома Розы оказался не таким, каким должен был быть согласно "Завету"*. Конечно, эльф был уродлив, хоть и не в той степени, как о том говорилось в сказаниях, но он был истинным воином и вел себя так, что вызвал невольное уважение Уррика, весьма щепетильного в вопросах чести.
      * "Завет" - священная книга гоблинов, в которой рассказана история сотворения Тарры, пришествия Семерых Разрушителей, уничтоживших Истинных Созидателей, и Пророчества о том, что рано или поздно последыши Разрушителей будут низвергнуты и только те, кто не предал истинных Созидателей, спасутся.
      Гоблин был искренне благодарен либру за то, что тот не выдал его тайну, не предал, выполнил все свои обещания. Про себя молодой офицер решил при случае оказать эльфу равную услугу. Кроме того, был Шандер. Шандер, чью смелость и преданность той же Плане, которую тот пытался спасти от Михая и (гоблина внутри передернуло) от Белых Жрецов, - Уррик не мог не оценить по достоинству. А эта их дорога, во время которой больной, измученный Шани держался с мужеством, достойным великих героев древности, деяниями которых Уррик бредил с детства?! Разве не так улыбался, стиснув зубы, умирающий от неизлечимого яда Великий Воитель Архтонг пад Краннаг, которого безутешные друзья несли на плаще по бескрайним Ларгам?!
      Бедный гоблин не мог ничего поделать с тем, что искренне привязался к Шандеру. Да, среди людей случались исключительно достойные. И исключительно мерзкие. Такие, как Тиверий.
      Пытаясь хоть как-то связать разваливающуюся на глазах простую и ясную схему, в которой на одной стороне было кромешное Зло, а на другой бесконечное Добро и Справедливость, возлюбленный Иланы цеплялся на свою ненависть к Церкви - этому средоточию скверны и мракобесия. И Тиверий в этом был для Уррика истинной находкой: лицемерный, трусливый, жирный - он воплощал в себе все самое отвратительное, а сегодня его объявили кардиналом! Объявили лживо - Уррик как никто другой знал, что легатом с помощью нехитрой магии прикинулся один из Белых Жрецов, сменивший убитого адмиралом Арроем господина Бо.
      Вот этого-то честный гоблин понять не мог. Прикажи ему регент немедля разметать по кирпичику храмы, возжечь костры в честь Истинных Созидателей и перетопить в Рысьве всех клириков Гелани, бравый вояка взялся бы за дело с радостью, не испытывая не малейших колебаний, - зло должно быть уничтожено! Но те, кто говорит о том, что их единственная цель - возвращение Созидателей, решили спрятаться за Церковь! Объявляют Святой Поход, пользуются услугами жирного слизняка Тиверия и его прихлебателей! Этого Уррик пад Рокэ стерпеть не мог. Чем больше он чувствовал себя грешником, прелюбодействуя с замужней женщиной, да еще человеческого рода, чем больше он презирал и ненавидел ее мужа, тем более нетерпимым в вопросах чести и веры он становился. Теперь же удар был нанесен и по последнему оплоту.
      Уррик не заметил, как оказался в Высоком Замке, - раздумья съели всю дорогу. Видеть никого, кроме Иланы, не хотелось, но ее он сможет обнять только завтра - им приходилось таиться; и прямой по натуре горец терпел это лишь из боязни навредить любимой. Коротко кивнув своим, воин прошел в зверинец.
      Гоблины любят и понимают всяческое зверье не хуже, чем эльфы. Разумеется, это не мешает им быть прекрасными охотниками или снимать шкуры со своих странных горбатых быков, но за пределами неизбежного для обеспечения жизни они всегда будут помогать малым сим: кормить, лечить, защищать... Неудивительно, что заброшенный королевский зверинец незаметно оказался на попечении гоблинских наемников, опекавших зверей в меру своего разумения.
      Уррик больше всего любил птиц, с которыми вечно возился, если не нес службу, не встречался со своей возлюбленной и не читал, - в последнее время с подачи Ланки он приохотился к этому столь не подходящему для мужчины делу. Впрочем, читал он опять же в зверинце на голубятне, где его за этим предосудительным занятием никто не видел. Неудивительно, что расстроенный и растерянный гоблин туда и направился, дабы привести свои мысли и чувства хотя бы в относительный порядок. И там же пришла ему в голову мысль, сначала показавшаяся кощунственной, но постепенно полностью захватившая.
      Доверенный телохранитель регента Таяны решил написать в Эланд! Доставить почту было просто - среди голубей, которых он каждый день кормил, было несколько почтовых эландских, о чем возвещала табличка на вольере. Да и Илана как-то проговорилась, что, если бы не конфиденциальность письма, она послала бы голубя, а не стала бы подвергать опасности жизнь возлюбленного. Сейчас же главным была не тайна, а скорость.
      Уррик больше не колебался. Вырвав из книги чистый лист, он принялся составлять послание, в котором говорилось о сегодняшнем подлоге кардинала и о Святом Походе. Оставшись довольным своим творением, гоблин задумался над подписью, она должна внушать доверие, но ни в коем случае не наводить на его след или, упаси Истинные Созидатели, бросать тень на Илану. Наконец его осенило. Уррик пад Рокэ обмакнул перо в разведенную сажу и старательно вывел внизу эльфийское слово "эмико"*.
      * Эмико - друг (эльф.).
      2228 год от В. И. Полдень 21-го дня месяца Зеркала.
      Эланд. Ветровая бухта.
      Холодный порывистый ветер бросал в лицо соленые брызги, пробирал до костей, но двоих маринеров* причуды погоды нисколько не волновали - они в своих странствиях видали и хуже. Правда, оба давно, слишком давно, не ощущали под собой танец палубы. Один был слишком стар, другого судьба выбросила на берег и заставила заниматься тем, что ему с детства внушало глубочайшее отвращение, а именно политикой. Здесь же, у продуваемых всеми ветрами скал бухты, получившей за это в древности имя Ветровой, моряки чувствовали себя как нельзя лучше, но даже бешеный грохот прибоя не мог заглушить тревоги в сердцах людей, почитаемых самыми отважными в Эланде, а значит, и во всей Тарре.
      * Маринер - изначально вольный моряк, иногда - торговец, иногда - наемник, иногда - пират. Маринеры имели свой кодекс чести, нарушитель которого приговаривался к смерти Советом, куда входили самые уважаемые вольные капитаны. В описываемые времена маринерами называли эландцев, связавших свою жизнь с морем.
      - Я не знаю, что мне делать, Эрик, - Рене Аррой не жаловался и не просил совета, он просто говорил все как есть. Говорил не столько собеседнику, сколько себе самому.
      - По тебе этого не скажешь, - старый маринер с сомнением покачал головой, - я не могу тебе не верить, но все твои приказы и распоряжения кажутся очень толковыми...
      - Вот именно что кажутся, - Рене ухмыльнулся уголками рта, - этого я и добивался. Люди уверены, что все в порядке, все делают именно то, что нужно, и мы обязательно победим в приближающейся войне. Мы укрепляем берег Адены, учим моряков драться на земле, выставляем дозоры. Вроде бы все правильно, но я-то знаю, что это бессмысленно.
      - Вот как? - Эрик внимательно вгляделся в лицо бывшего своего ученика, а ныне герцога и почти короля. - А мне помнится, ты сумел управиться с такой нечистью, о существовании которой мы раньше не догадывались. Ты ведь боишься, что в этой войне главным оружием будет магия, не так ли?
      - Разумеется, боюсь, - Аррой не скрывал своего раздражения, - что значит шпага, даже самая лучшая, против заклятий?!
      - Ты забываешь о том, что твоя шпага способна творить чудеса и без всякой магии. А потом, если магия столь уж всемогуща тебя уже не должно быть на свете. Нет, мужество бойцов и выучка нужны по-прежнему...
      - На это и надеюсь, - Рене привычным жестом отбросил со лба прядь волос. Несмотря на стремительно вступающую в свои права зиму, он упрямо ходил с непокрытой головой, подавая не самый лучший пример молодым воинам, особенно из числа таянцев, привыкших к более мягкому климату. - Но все равно мы должны придумать что-то еще... Успокойся, Эрик, я вовсе не считаю наше положение безнадежным, просто магии, с которой мы должны столкнуться, нужно что-то противопоставить, а я пока не знаю что. Не молитвы же Максимилиана. Оно, конечно, тоже не мешает - внушает некоторым веру в победу, а человек уверенный в себе намного сильнее. Но я видел то, что сотворило одно-единственное чудовище с сильным воином в Ласковой Пуще. Я каждый день захожу к Шани, которому не в силах помочь лучшие медикусы, и понимаю, что радоваться-то нечему. Да еще сны эти, - Рене покачал головой, - раньше они мне снились раз или два в год и всегда были связаны с какой-то бедой, а теперь через ночь одно и то же.
      - И что же тебе снится? - участливо поинтересовался старый Эрик.
      - Какой-то бред. Будто я ранен, умираю и надо мной пролетают какие-то птицы. А я никак не могу их сосчитать... И на этом все кончается... Хотя нет. Теперь снится что-то еще, что-то ускользающее.
      - Мне кажется, ты должен вспомнить, - задумчиво сказал старый маринер. От сна отмахиваться нельзя.
      - Твоими бы устами, - отозвался Рене, - но все плывет, я ничего не могу вспомнить...
      - А ты подумай. Может быть, в твоем сне кто-то появляется? Враг? Друг? Кто-то тебя добивает? Спасает? Ты что-то слышишь? Видишь? Смех? Слезы? Проклятия? Может быть, ты в конце понимаешь, сколько их, этих птиц?
      - Пожалуй... - Рене наморщил лоб, - нет, не помню... Хотя... По-моему... Да, - он почти закричал, - по-моему, я вижу какую-то женщину... И еще что-то, связанное с мечом, - Аррой сосредоточенно уставился в одну точку, пытаясь ухватить ускользающий, расплывчатый образ, Эрик ему не мешал. Ледяной ветер трепал волосы, бросал в лица пригоршни колючих брызг...
      Молчание грозило затянуться. Внезапно Рене толкнул Эрика с такой силой, что тот упал и отпрыгнул в сторону, одновременно выхватывая шпагу. Что-то мелькнуло в воздухе и навеки кануло в беснующиеся волны, а Рене уже мчался по берегу длинными легкими прыжками, присущими скорее не моряку, а охотнику-горцу. Добыча далеко не ушла. Низенький кудрявый человечек в неприметной темно-синей одежде собрался, видимо, отсидеться среди скал. Не удалось. Убийца не сопротивлялся - метнуть из укрытия нож он мог, но сойтись в открытой схватке с лучшей шпагой Арции ему было не по силам.
      Не стал он и отпираться, охотно признавшись, что принадлежит к почтенному сословию портовых воров Гверганды, где известен своей меткостью. Убить герцога ему поручил некий арцийский купец, проведавший о некоторых его грешках, посуливший много золота и до смерти запугавший. Бедняга, дрожа, рассказывал, как на мгновение потерял способность двигаться, а потом его тело отказалось выполнять приказания обезумевшего мозга и стало непристойно выплясывать под прихлопыванья арцийца. Выбирая между более чем вероятной казнью и этим кошмаром, воришка согласился.
      Рене смотрел на беднягу с жалостью. Вот что, значит, должно было произойти с Шани, будь у графа воля послабее. А вдруг за прошедшие месяцы Михай усовершенствовал свое умение? Хотя вряд ли. Будь так, он не искал бы убийц, а заставил бы его самою броситься в море или же выпить яд.
      - Как тебя зовут? - Рене спросил просто, чтоб чего-то спросить.
      - Ангей, - с готовностью ответил человечек.
      - Ты сможешь узнать этого арцийца?
      В глазах Ангея заметался животный ужас, и бедняга бухнулся на колени, проявив страстное желание облобызать мокрые герцогские сапоги. Рене брезгливо отпрянул.
      - О не!!! Не, ясновельможный принц! Убейте меня, продайте атэвам, но я не сможу его больше видеть! Лучше повесьте!
      - Повесить я тебя всегда успею, - отмахнулся герцог, - уведите!
      Подбежавшая когда все уже кончилось охрана с излишним усердием подхватила незадачливого убийцу под руки.
      - Да не бейте, - вдогонку приказал герцог. - Он не хотел меня убивать... Заприте где-нибудь и пришлите к нему клирика потолковей.
      Проводив глазами жалкую фигурку, обмякшую в железных руках дюжих воинов, Рене как ни в чем не бывало обернулся к Эрику:
      - Похоже, ты был прав. Магия не всесильна. И тем не менее они добрались до Эланда. Хотя, правду сказать, мы платим им той же монетой. Парочка моих сейчас в Таяне. Надеюсь, им повезет больше, чем этому бедняге.
      - Рене, - Эрик глянул герцогу в глаза, - как ты смог его услышать? Конечно, я стар, но и в молодые годы я ничего бы не заметил и не успел. Я тебя никогда не спрашивал, где ты пропадал четыре года и кто тебя научил драться, как не умеет никто - ни атэвы, ни таянцы, ни мы - я уж не говорю про этих протухших имперцев. А теперь, когда аквэро* у самой кормы, я спрашиваю тебя, Рене Аррой. Кто ты?
      * Аквэро - водяной смерч южных широт.
      - Кто? - Рене задумался. - Я - это я. Это единственное, за что я ручаюсь. Да, я угадываю чужое движение еще до того, как оно сделано, я ощущаю присутствие того, кто думает обо мне. Откуда у меня это - не знаю, догадки есть, но это только догадки. Ну а приемам боя меня научили те, с кем я провел годы, про которые ты говоришь. У них такое в порядке вещей. Именно там я и узнал, что могу то, что другим людям, видимо, не дано. Я пытался обучить тому же Стефана, Шандера, маленького Рене. Они не смогли, ну так что же! Я все равно рад, что знаю и могу! Если тебе в руки попала хорошая шпага, стоит ли думать, как и где ее ковали? Особенно когда враги на пороге.
      - Я предполагал что-то в этом роде, - вздохнул Эрик, - что-то проснулось у тебя в крови, что-то мне не понятное. Но ты прав, это не так уж и важно. Эланд пойдет за тобой, но ты должен победить. Знаешь, - маринер озадаченно поскреб подбородок, - я всегда терпеть не мог дурацкую байку, которую так любят повторять клирики. Ну, про то, как их добренький бог на всех рассердился и решил утопить. И только один человек додумался построить корабль и взял на него своих родичей и кучу всякой твари, от которого мы все и пошли, потому как другие утонули... Глупо это, никогда столько народу от одной семьи не разведется, люди ведь не кошки.
      А сейчас вот думаю, есть в этом какой-то смысл - если, конечно, тот корабль не был настоящим кораблем. Вот если за него считать всю Тарру, тогда да. Бог там или еще кто сильный решил род людской погубить, а мы хотим выплыть. Похоже, сейчас так есть. И ты - наш капитан, больше некому, должен суметь, иначе никак не выходит.
      - Ну, если так, - Рене внезапно улыбнулся удивительно молодо и ярко. Если так, я сделаю все как надо. Ведь я все еще Первый Паладин Зеленого Храма*.
      * Первый Паладин Зеленого Храма Осеины - первоначально - моряк, признанный одним из сорока лучших из живущих ныне мореплавателей. Паладины Зеленого Храма составляли Совет и выбирали Первого Паладина, наделявшегося королевскими полномочиями, которые могли прекратиться или с его смертью, или если он сам от них отказывался и возвращал атрибут своей власти - Черную цепь - Совету. Когда власть над Эландом стала передаваться по наследству, звание Первого Паладина стало означать лишь почетное признание непревзойденных ныне живущими морских подвигов.
      Глава 2
      2228 год от В. И. Полдень 28-го дня месяца Зеркала.
      Пантана. Убежище
      - Кто-то прошел в сад, - удивленно обронил Эмзар. - Странно, я вроде бы никого сегодня не жду.
      Астен понимающе улыбнулся. Эмзар предпочитал одинокую жизнь, но он был хорош собой, а под ледяной оболочкой скрывался огонь. Астен давно догадался, что у брата случаются подруги, которые, видимо, приходят к нему через сад. Но не в полдень же!!!
      Эльф с любопытством ждал, когда Эмзар получит ответ на посланное заклятие-встречу, и это не заставило себя ждать.
      - К нам решила зайти подруга твоего сына. Разве Рамиэрль не объяснил ей, что это опасно?
      - Она обещала не покидать моего дома, но, видимо, красота имеет обыкновение успокаивать. Разве человеку может прийти в голову, что здесь может быть опасно? Да и то, что я о ней знаю, заставляет думать о неожиданностях. Она не из тех женщин, что умеют и любят слушаться. Геро не терпит, когда за нее решают.
      - А ты ее неплохо узнал за эти несколько дней.
      - У тебя есть шанс проверить мои наблюдения. На нашем попечении Эстель Оскора, и чем быстрее мы поймем, чего от нее ждать, тем лучше.
      - Что ж, пойдем, поприветствуем гостью, - Эмзар мельком глянул в овальное зеркало в светлой резной раме, небрежным жестом поправив серебряную цепь на груди, и вышел в сад первым. Астен пошел следом, гадая, что ищет здесь Герика.
      Эстель Оскора
      Я сама не очень понимала, что мне было нужно от правителя. эльфов. Однажды мы с ним разговаривали, но тогда я слишком была поглощена новыми впечатлениями и попытками осмыслить происшедшее со мной, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было, хотя бы и на эльфийского владыку. От нашей первой встречи у меня осталось лишь удивительно неприятное чувство, что я когда-то видела кого-то очень похожего, но не могу вспомнить где и когда. Это был абсурд. Роман, единственный знакомый мне эльф, конечно же, походил на брата своего отца но это было совсем иное. То же, что тревожило меня, заключалось не в схожести утонченных черт, не в очертании головы, не в изяществе фигуры. Это был какой-то смутный намек, который тем не менее меня беспокоил несколько дней кряду. И еще мне хотелось откровенности. Я должна была понять, кем или чем меня здесь считают и чего они от меня ждут.
      Проще всего было поговорить об этом с Астеном, который мне очень понравился с первого взгляда, но отец Романа (эти эльфы хоть кого могут свести с ума, ведь на человеческий взгляд Астен казался не отцом, а братом своего сына, и притом младшим!) мог из лучших побуждений не сказать всей правды. Эмзар же, похоже, был пожестче. Впрочем, король, даже если он предпочитает называться иначе, таковым и должен являться.
      Вход в Лебединый Чертог я отыскала сразу же. Дворец правителя главным фасадом выходил на замощенную белыми восьмиугольными плитами площадку со стройным обелиском посредине, увенчанным расправляющим крылья лебедем, сзади же к Чертогу примыкал сад, окаймленный изгородью из серебристого можжевельника, в проход в которой я и вошла. Видимо, у хозяина Убежища тоже было ко мне определенного рода любопытство - так как меня пропустили, я лишь почувствовала легкое прикосновение к щеке... Так могла бы коснуться в начале осени летучая паутинка, но это были какие-то охранные заклятья. Что ж, раз мне разрешили войти, я не преминула этим воспользоваться.
      Не знаю, как выглядят райские кущи, про которые вечно разоряются клирики, но не думаю, что парадиз, в котором блаженствуют после смерти праведники, прекраснее Лебединого сада. Может быть, больше, роскошнее, ярче, но не прекраснее.
      Вся моя решимость немедленно прояснить свое положение ступила, когда я выбралась на берег небольшого озера, обсаженного серебряными ивами. Длинные гибкие ветви полоскались в черной и вместе с тем абсолютно прозрачной воде, на поверхности которой кружили в медленном танце узкие листочки, - со дна озера били ключи, заставляя воду медленно вращаться. Там, где ветви сплетались всего гуще, белела статуя, представлявшая собой выходящую из воды девушку, поправлявшую заколотые на затылке волосы. Я невольно залюбовалась изяществом и благородством позы, гордым и вместе с тем удивительно просветленным, сияющим от радости лицом. Мне почему-то показалось, что мраморная красавица, выходя из озера, встретила восхищенный взгляд единственного дорогого ей создания...
      - Что хочет найти госпожа у Темного Пруда? - голос, вырвавший меня из грез о чем-то несбыточном, был приятным и дружелюбным. Я оглянулась. Сероглазый эльф с очень серьезным лицом возник словно из ниоткуда. Наверное, я его уже видела в Зале Первых Фиалок, куда собрались все значительные лица клана, дабы выслушать Рамиэрля (рассказавшего соотечественникам намного меньше, чем отцу и дяде) и посмотреть на чужеземную диковину, каковой являлась я. Больше я с эльфами до сегодняшнего дня дела не имела. Разумеется, за исключением самого Романа и его отца, но незнакомец сразу же вызвал у меня симпатию, бывшую, похоже, взаимной.
      - Клэр Утренний Ветер из Дома Журавля, к услугам госпожи, - гость слегка улыбнулся, отчего его и без того юное и прекрасное лицо стало еще красивее и моложе.
      - Меня зовут Мария Герика Ямбора, урожденная Годойя, - но это имя вряд ли вам что-то скажет. Ро... Рамиэрль из Дома Розы называет меня просто Геро.
      - Тогда меня можно называть просто Клэр. Госпоже нравится у нас?
      - Я еще не знаю. Может ли нравиться сон?
      - Да, наш народ все больше становится сном, - серьезно кивнул головой мой собеседник, - что поделать, ведь мы сами в известном смысле спим тысячи ваших лет, и, значит, все меньше и меньше остается от нас в истинной жизни... Хотя это слишком грустная тема для первого разговора. Когда я вас окликнул, вы любовались ивами...
      - Не только, - тут я могла позволить себе полную откровенность, - я не видела ничего чудеснее этого озера. Черная вода, черные стволы, серебряные листья и эта статуя... Женщины счастливей и прекраснее, наверное, не может быть...
      Мой собеседник вновь улыбнулся радостно и смущенно.
      - Эту статую... Это моя работа. Я ее начинал, когда мне было очень грустно, а заканчивал счастливейшим из живущих на этой земле. Я рад, если госпоже она понравилась.
      У меня не было слов, чтобы выразить свое восхищение, но мне они и не понадобились, так как наш разговор был прерван. По обсаженной бледно-золотыми кустами тропинке к нам быстро шли двое. Клэр смущенно отступил назад и склонился в изящном поклоне. Я узнала обоих пришедших - золотоволосого Астена и его брата. Вновь мелькнула мысль, что повелитель Лебедей на кого-то похож, но на сей раз думать об этом было некогда.
      Клэр собрался нас покинуть, но Эмзар его остановил:
      - Клэр Утренний Ветер, ты глава Дома Журавля и ты, смею надеяться, друг.
      Скульптор очень серьезно посмотрел в голубые глаза правителя.
      - Я друг ваш и вашего брата, но...
      - Именно поэтому я и хочу, чтоб ты присутствовал при нашем разговоре. Кто-то, кроме мужчин Дома Розы, должен знать все, и я хочу, чтоб этим "кем-то" стал ты. Я думаю, нам лучше беседовать в Чертоге...
      По лицам Клэра и Астена я поняла, что это что-то серьезное. Что ж, Чертог для тех, кто называет себя Лебедями, должен быть священным. Я с готовностью пошла за тремя красавцами, про себя прикидывая, какой переполох вызвали бы у таянских дам подобные кавалеры. Впрочем, чего гадать. Достаточно вспомнить Рамиэрля, слава о победах которого гремела по всей Арции. Что-то мне подсказывало, что даже бессмертный не мог одновременно соблазнить такое количество женщин, к тому же находящихся в самых разных государствах. Видимо, бедные дуры выдавали желаемое за действительное, а ревность, зависть и болтливость их менее предприимчивых подруг на кожистых крыльях разносили вести о похождениях Романа Ясного по всем Благодатным землям. Сами же эльфы, как я поняла, относились к любви очень серьезно и к тому же никуда не спешили. Да и зачем спешить жить бессмертным?
      Но все равно, смогу ли я устоять перед банальнейшей женской потребностью нравиться и любить, оказавшись среди Дивного рода. Наверное, смогу, ведь здесь у меня никаких шансов нет и быть не может. Кто, имея белый фарфор из земли Канг-Хаон, обратит внимание на глиняную тарелку... И, странная вещь, мне почему-то стало очень обидно.
      2228 год от В.И. 29-й день месяца Зеркала.
      Таяна. Гелань
      - С сегодняшнего дня велено тушить огни на две оры раньше, - вздохнув, объявил Симон, распаковывая свою объемистую сумку. Дотошный лекарь не позволял себе, как многие его коллеги, перебирать ее содержимое только тогда, когда запас снадобий кончался. Симон приводил в порядок свой медицинский скарб каждый день и с превеликим тщанием, полагая, что от этого может зависеть жизнь пациентов.
      - Нам-то что, - откликнулась, не поднимая головы от. шитья, Лупе, - лекарь имеет право жечь огни всю ночь.
      - Нам ничего, - согласился Симон, в последнее время говорить с Лупе стало очень трудно. После известий о гибели Шандера женщина так и не пришла в себя. Уж лучше бы кричала, плакала, проклинала Годоя и Ланку... Тогда можно было бы отпаивать ее травами, запирать в погребе, чтоб соседи не слышали крамольных криков, и за этими повседневными тревогами не думать о главном. Лупе же несла горе молча, раз и навсегда дала понять, что имени Шандера Гардани в ее присутствии лучше не произносить. Она ходила на рынок, сушила травы, возилась с Герикой, пока та жила в их доме, подносила вино свалившемуся на ее голову два дня спустя после отъезда Романа и Герики мужу... Все попытки Симона утешить ее терпели поражение. Когда же лекарь предложил покинуть Гелань и уйти во Фронтеру и затем в Эланд или Кантиску, Лупе ответила решительным отказом, так и не объяснив причины.
      Маленькая колдунья отложила шитье, задернула аккуратные, пахнущие лавандой занавески, зажгла масляную лампу и повязала вышитый еловыми веточками фартук.
      - Сегодня я приготовила бобы с бараниной.
      - Спасибо, - Симон даже не пытался скрыть радость бобы с бараниной были его любимым блюдом, а покушать кругленький медикус любил. Какие бы душевные терзания ни испытывал милейший Симон, они отступали на второй план при виде сдобренной пряностями подливки. Лупе знала это свойство своего деверя и, в меру своих сил, скрашивала ему жизнь.
      Лисья улица* объясняла их отношения по-своему. Пьяница-Поэт ни у кого симпатий не вызывал в отличие от его тихой приветливой жены, помогавшей Симону и по хозяйству, и в лекарском деле. Наиболее дальновидные кумушки пришли к выводу, то между Леопиной и Симоном что-то есть, но отнеслись к тому с пониманием и сочувствием. А старая Прокла, жившая возле самой Гелены Снежной, пошла еще дальше, прилюдно желая пьяному дурню потонуть в луже и не портить жизнь двум хорошим людям. Узнав об этом, Симон и Лупе долго смеялись. Тогда они еще могли смеяться, теперь же их домик походил на кладбищенский иглеций чисто, грустно и тихо. Но отказать себе в последнем оставшемся ему удовольствии Симон не мог, а Лупе была рада хоть чем-то порадовать хорошего человека, оказавшегося рядом с ней в тяжелую минуту. Они как раз сидели за столом когда в дверь замолотили сапогами и ввалился тарскийский патруль.
      * Лисья улица - улица, на которой живут члены гильдии медикусов и цирюльников, чей знак - Лис.
      Симон остановился, не донеся ложку до рта, впрочем, лекарь быстро пришел в себя и, профессиональным жестом подтянув к себе сумку, деловито осведомился:
      - В чем дело, господа?
      - Вы медикус Симон Вайцки?
      - Да, это я, - у Лупе оборвалось сердце, но толстенький лекарь не проявлял никакой тревоги, - так в чем же дело?
      Ему объяснили. Дело было не в нем. Просто дан регент решили, что отныне все медикусы должны проживать в Высоком Замке, пользуя больных в отведенном для этого помещении в отведенное время. Объяснялось сие нововведение, что в условии Святого Похода все, кто может быть полезен в армии, должны перейти на казарменное положение.
      Симон, поняв, что лично к нему у стражников претензий нет, принялся спокойно собираться, словно бы уезжал по каким-то семейным делам. Покончив со сборами, он чмокнул Лупе в Щеку, велел ей быть умницей и вышел в сопровождении топающих стражников.
      Лупе выглянула в окно - им не солгали. Все обитатели Лисьей улицы, имеющие бляху гильдии медикусов, понуро брели к ожидавшим в конце улицы повозкам. Женщина покачала головой и задернула занавески. Ей оставалось лишь надеяться, что Симон, как и все прочие, в относительной безопасности. Она смутно понимала, что дело уж точно не в походе - даже последний безумец не рискнул бы сунуться через Гремихинский перезимок. Скорее уж дело в том, что все медикусы в той или иной степени знакомы с волшбой, а многие из них могут отслеживать чужие заклинания. Эти знания входили в обязательный курс Разрешенной магии, ибо бывали весьма полезны, когда на кого-то пытались навести порчу. Как бы то ни было, обитатели Лисьей улицы могли определить, что поблизости творится что-то нехорошее, и разнести об этом по городу. Других причин, по которым лекарей следовало бы согнать под присмотр стражников, Лупе не видела.
      2228 год от В. И. 1-й день месяца Волка.
      Пантана. Убежище
      - Тут я тебе не помощница. Мне эта особа нравится не больше твоего, но то, что ты затеяла, неблагоразумно, - Нанниэль Водяная Лилия с тревогой взглянула на Эанке. - "Он" (мать и дочь уже давно по молчаливому уговору не называли Астена по имени) сразу же догадается, что это сделали мы. Тебе только кажется, что ты овладела всеми тонкостями магии, но мужчины Дома Розы всегда превосходили женщин в этом искусстве. К тому же никто не знает, на что способна эта девица. Вряд ли Рамиэрль привел бы ее сюда, если б с ней не была связана какая-то тайна.
      - Она теперь неразлучна с Тиной, - в мелодичном голосе Эанке зазвучали стальные нотки, - а Клэр взялся ее лепить. Ее, на которую и с закрытыми глазами смотреть Неприятно.
      - Ты все еще ненавидишь Журавлей? - Нанниэль осуждающе покачала головой. Это по меньшей мере неразумно.
      - Клэр оскорбил меня, - прелестно очерченный подбородок вскинулся вверх.
      - Клэр всего-навсего тебя разлюбил, как и многие другие. Дочь моя, я никогда не вмешивалась в твои дела, но ты совершенно не умеешь обращаться с мужчинами. Они не любят женщин, столь явно демонстрирующих свое превосходство.
      - Мама, не думаю, что вы можете считаться благим примером в деле любви. Он вас бросил, а другие, как я вижу, не спешат воспользоваться этим обстоятельством...
      - Какая же ты жестокая, - Нанниэль рассматривала Эанке так, словно видела ее впервые, - и все же ты моя дочь, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Постарайся быть осторожной.
      - Если я буду осторожной, я сгнию в этом отвратительном болоте. Мы тут только что не квакаем. Нет, или я найду дорогу туда, где можно жить настоящей жизнью, или меня похоронят.
      Эанке вышла из комнаты, даже не придержав дверь. Нанниэль вздохнула и вновь склонилась над шитьем. Еще не так поздно и до вечера на серебристом шелке засверкают крылья двух или трех летних бабочек. Супруга Астена любила вышивать, когда она брала в руки иглу, все ее недовольство жизнью куда-то отступало. Исчезала даже досада на мужа и его брата. Некогда пренебрегший ее красотой, но продолжающий волновать душу Нанниэли Эмзар так и не женился, хотя свободных женщин в Убежище было довольно много. Нанниэль это печальное обстоятельство иногда раздражало, иногда обнадеживало. Если Эмзар свободен, то, возможно, когда-нибудь... Когда-нибудь, но не сейчас, - Водяная Лилия тихонько вздохнула и вернулась к своему шитью, пытаясь вытеснить из памяти неприятный разговор с дочерью...
      2228 год от В. И. 1-й день месяца Волка.
      Святой город Кантиска
      Орган издал последний, ликующий возглас, и носатый брат Кантидий откинулся на спинку стула с чувством хорошо выполненного долга. Рассветная служба, которую служил сам Архипастырь, закончилась, и теперь до заката можно было отдыхать. Клирики и прихожане, равно уставшие после долгого стояния на ногах в переполненном здании, откровенно или скрыто вздыхали с облегчением.
      Феликс беззлобно улыбнулся, увидев, как молоденький монашек старается незаметно размять одеревеневшие мышцы, - он и сам бы с удовольствием потянулся и скинул торжественное облачение, но Архипастырь ни на мгновение не может забыть о своем сане. Феликс важно прошествовал в свои покои, отпустил сопровождавших его клириков и только после этого позволил себе перевести дух. Свалившаяся на плечи огромная власть не радовала. Он с радостью прозакладывал бы душу Антиподу*, только б вернуть Филиппа, который в мутной воде политики чувствовал себя уверенно и спокойно. Феликс же не знал и половины того, что должен знать Архипастырь, да еще в столь неспокойные времена. Он всегда был хорошим солдатом - смелым и быстрым, мог при необходимости принять быстрое решение, но вряд ли бы выбился в полководцы, а уж тем более в политики, где из всех возможных добродетелей смелость нужна менее всего. Но долг есть долг, и Филипп старался, тащил ненавистное бремя в меру своих сил и возможностей.
      * Антипод - название Диавола как противоположности Творца
      Хорошо хоть старый Иоахиммиус согласился принять сан кардинала Кантиски и настоятеля монастыря святого Эрасти. Без его советов Феликс совсем бы затосковал. Да, вояка Добори и клирик Иоахиммиус оказались надежной опорой. И еще есть Рене Аррой, странные таланты эльфа Рамиэрля, и ученые занятия Парамона, просиживавшего ночами в библиотеке в надежде выискать что-то полезное. На Творца Архипастырь не надеялся - тот молчал, какая бы несправедливость ни творилась в сотворенном им мире. В божественном равнодушии этом Феликс убедился на собственной шкуре, он и в монастыре-то оказался потому, что идти ему, калеке, было больше некуда - не жить же в приживалах в собственном доме!
      Архипастырь непроизвольно сжал и разжал кулак - после чудесного исцеления прошло несколько месяцев, а он все еще просыпался в холодном поту от страха, что опять стал однорукий Бывший рыцарь вздохнул полной грудью, подошел к окну и залюбовался осенней Кантиской, разукрашенной во все тона алого и золотого. Было странно думать, что в Эланде сейчас льют ледяные дожди, а Гремиху заметает снегом. В Кантиску зима придет лишь в месяце Звездного Вихря, а сейчас можно наслаждаться последним теплом и роскошью южной осени. Вернее, можно было бы наслаждаться, если б не странные и страшные новости из Гелани, в которой творится что-то несусветное.
      Архипастырь склонился над картой, в который раз прикидывая, чего ждать от Михая, чем ему ответит Рене и что делать ему, Архипастырю Феликсу, объявившему Святой Поход против узурпатора.
      Карта была хорошей, подробной. Видимо, монах, который ее некогда составил, знал языки и историю, потому что рядом с каждым арцийским названием было одно, а то и несколько старых с примерным переводом. Феликс впился глазами в ставшие уже привычными слова: Фронтера, Гверганда, Гремихинский перевал, Каючка, Адена, Олецька...
      Когда-то, помышляя о военной карьере, молодой рыцарь жадно впитывал в себя все связанное с войной, походами, сражениями. Затем, уйдя в монастырь, он не мог отказать себе в единственной слабости - выискивать во владениях брата Парамона книги, посвященные воинскому искусству, и про себя проигрывать когда-то отшумевшие великие сражения, пытаясь переменить их исход. Кто тогда мог предположить, что столь тщательно скрываемая мирская забава сможет оказаться делом первостатейной важности?
      Феликс который день копался в картах Эланда, Тарски и Таяны, разбирал донесения - Церковь, хоть и была Единой и Единственной, никогда не удовлетворялась только одним источником сведений, - и с каждым таким донесением ситуация казалась все более мрачной и безнадежной.
      2228 год от В. И. 1-й день месяца Волка.
      Пантана. Убежище
      Я с интересом рассматривала свой портрет. Молодая женщина с серьезными глазами и слегка саркастической улыбкой крупного чувственного рта казалась незнакомой и странно привлекательной. Нет, Клэр не льстил мне, он абсолютно точно перевел в глину каждую черточку моего не самого красивого лица, но результат оказался неожиданным. По крайней мере, для меня.
      Незнакомка, созданная руками скульптора, интриговала и притягивала взгляд. И, Проклятый меня побери, она мне очень нравилась, хотя я не могла понять, чем именно. Тина и Астен в один голос утверждали, что я такая и есть. Я лицемерно улыбалась и махала на них руками, но в глубине души мне было приятно.
      Человеческое сердце устроено очень глупо, оно обязательно должно к кому-то прилепиться. До моей болезни я души не чаяла в Стефане, потом вроде бы избавилась от излишних эмоций. И на тебе! Не прошло и нескольких месяцев, как я умудрилась привязаться сразу к троим эльфам! Кстати, именно нежелание огорчать новых друзей отказом и вынудило меня просидеть несколько дней кряду на пригорке, заросшем вереском, под пристальным взглядом Клэра.
      Когда он впервые объявил о своем решении вылепить меня, мне стало просто смешно. Лучший художник Дивного Народа врет за образец заурядную смертную! Но Клэр и Тина настаивали и я сдалась. Не хотела им отказывать, они мне необыкновенно нравились. Оба.
      Тина сличалась от большинства эльфиек удивительной скромностью в одежде. Она предпочитала серые и серебристые тона, что в сочетании с пепельными волосами и огромными очень светлыми глазами делало ее почти бесплотной, как ускользающий утренний сон. Последняя Незабудка была на редкость застенчива, предпочитая блестящей стайке здешних аристократок общество Клэра и Астена. И еще мне казалось, что она чего-то опасается. Зато ко мне эта необычная эльфийка отнеслась на удивление дружелюбно. Более того, она первой предложила мне свою дружбу.
      В один прекрасный день к Астену пришел Клэр и привел жену, которая мне сразу же призналась, что настояла на их визите. Тине нравилось расспрашивать меня о людях, о том, что происходит за стенами Убежища. Слушала она, слегка склонив голову и широко раскрыв огромные глаза. Так смотрит ребенок, которому рассказывают волшебную сказку. Впрочем, так оно и было. Для запертого на зачарованном острове создания наш мир казался огромным, волнующим и непонятным, сама же Тина жила среди грез и фантазий. Они с Клэром удивительно подходили друг другу. Их любовь была чистой, праздничной и необыкновенно трогательной. Мне казалось, остальные эльфы им немножко завидуют, кто - беззлобно, а кто, как прекрасная сестра Романа, не пытаясь скрыть свою ненависть.
      Чем больше я узнавала красавицу Эанке, тем гаже становилось у меня на душе. Конечно, жизнь эльфов не имела ко мне никакого отношения, но было совершенно очевидно, что злобность этой женщины рано или поздно принесет беду. Взгляды, которыми она награждала меня, Клэра, Тину, даже собственного отца, говорили о том, что змея вот-вот кого-то укусит, и укусит сильно. К сожалению, я держала свои мысли при себе, надеясь на то, что до возвращения Романа ничего не произойдет. За что и поплатилась, и если б только одна я...
      По-моему, надежда - самое глупое и вредное чувство из всех имеющихся у мыслящих тварей. Именно надежда заставляет нас думать, что "пронесет", закрывать глаза на очевидное, обманывать себя и других, и в конечном счете превращает любовь в ненависть, толкает на дикие ошибки, заставляет медлить там, где это смертельно опасно. Так и я. Понадеялась на то, что "обойдется"! Ну что, в самом деле, могла сделать дочь Астена, когда все были друг у друга на виду? Она даже гадость сказать не могла, так как самолично приковала себя к допотопному эльфийскому этикету. А взгляды... Что ж, тогда я наивно полагала, что взглядом убить нельзя.
      2228 год от В. И. Вечер 12-го дня месяца Волка.
      Таяна. Высокий Замок
      Иногда Ланка Годойя ненавидела себя и всех, и сегодня как раз день ненависти. Все не заладилось с самого утра, когда ее разбудил муж, потребовав исполнения супружеских обязанностей становившихся для принцессы с каждым разом все более невыносимыми. Она терпела, давая про себя страшные клятвы уничтожить Михая собственными руками, как только придет время, но ждать, судя по всему, нужно было еще долго.
      Михай и то ли служившие ему, то ли помыкающие им - она так и не поняла бледные* были слишком сильны, и супруга регента не собиралась вступать в безнадежную схватку и ломать себе шею. К тому же втравивший ее в политику господин Бо сложил свою гнусную голову в Эланде, чему Илана в глубине души радовалась, хоть и понимала, что ее личным честолюбивым планам это изрядно повредило. Четверо оставшихся "советников" Михая то ли не знали о ее с господином Бо уговоре, то ли умело делали вид, что не знают. Что ж, сейчас не ее время. Ланка не сомневалась, что рано или поздно удача ей улыбнется. А пока... Пока супруга регента выжидала, не забывая о маленьких радостях, которые жизнь дарит красивым, молодым и сильным. Тем не менее в двенадцатый день месяца Волка самообладание ей изменило.
      * Бледные - простонародное наименование ройгианцев высокой степени посвящения.
      Анна-Илана чувствовала, что малейший толчок вызовет взрыв, чего допускать не следовало ни в коем случае. Ее будущая победа, а может быть, и сама жизнь, зависели от умения молчать. Раньше, когда принцессу одолевали приступы ярости, она седлала коня и уносилась в окрестные поля, где бешеная скачка и ветер, бьющий в лицо, заставляли забыть обиду и почувствовать вкус к жизни. Сейчас этот проверенный способ не годился. Разбухшая от постоянных дождей земля не позволяла пустить коня в галоп, да и выбраться из Высокого Замка она не могла. Жену регента то ли охраняли от покушений, то ли держали за пленницу. Как бы то ни было, ее мир сузился до размеров Высокого Замка. Ланка в бешенстве схватила блюдо кангхаонского фарфора и запустила им об стену. Бесценная вещица разлетелась на сотни кусков. Легче не стало. Женщина топнула ножкой в отороченной темно-рыжим мехом домашней туфельке и задумалась. Что ж, если ей нельзя ни взять лошадей, ни даже запереться в своих покоях (ибо, вернувшись однажды из своей ночной отлучки в совершенно жалком состоянии, Михай распорядился выставить у всех дверей стражу и снять внутренние засовы, словно опасался, что кто-то его застанет врасплох в запертой спальне), то можно на какое-то время исчезнуть другим способом. Конечно, гоблины были прекрасными стражами, но ни они, ни Годой не родились здесь и не догадывались о тайниках, с детства известных Илане и ее покойным братьям.
      Лучше всех замок знали Стефан с Зеноном, но и Ланка владела двумя-тремя секретами, среди которых был не только выход, через который она однажды вывела из Замка Уррика, но и не видимая постороннему глазу дверца в Каминном зале. За дверцей находилась лестница, спиралью обвивавшая широкую каминную трубу и заканчивающаяся небольшой комнаткой без окон в самом верху Рассветной башни. В детстве принцесса частенько укрывалась там от докучливых наставниц, мать не раз делала ей на сей счет строгое внушение, но убежища не раскрывала - женщины семейства Ямборов традиционно блюли ведомые лишь им секреты.
      Теперь жена регента по ночам принимала в тайной комнате любовника-гоблина, днем же она этим убежищем еще не пользовалась. Желание укрыться от чужих глаз перевесило благоразумие, и Илана решительно направилась в Каминный зал. Несмотря на то что Михай не отпустил от себя никого из таянских придворных (за исключением казненных за государственную измену и покушение на жизнь регента и его супруги), в личных покоях не было никого. Времена, когда любой принятый в Замке нобиль* чуть ли не запросто мог пройти к королю либо принцам, канули в вечность. Нынче во внутренних комнатах, кроме самого регента, обитали лишь бледные да иногда Годой приглашал кого-то для тайной беседы.
      * Нобиль - дворянин, ноблеска - дворянка.
      Илана решила, что, если ее хватятся, она отговорится молитвой в часовне святой Циалы, к каковой и ее супруг, и его приспешники испытывали прямо-таки отвращение и вряд ли стали бы туда заходить. Илана нажала и одновременно повернула в разные стороны две розетки на каминной доске, и одна из панелей повернулась вокруг своей оси, открыв узкий проход. Женщина скользнула туда. Ее никто не заметил.
      Обычно Ланка прямо-таки взлетала по лестнице вверх, сейчас же поднималась медленно, размышляя о том, какой мерзкой иногда может быть жизнь. Именно поэтому она и услышала приглушенные голоса, один из которых заставил ее вздрогнуть от отвращения. Говорил Михай. Второй казался незнакомым, но Илане хватило и первого. Еще полгода назад гордая таянка пошла бы своей дорогой, сейчас же она не могла пропустить открывшуюся ей возможность! И как она раньше не догадалась, что ее дорогая лесенка примыкает к кабинету Михая! Уж теперь-то она будет знать о его замыслах все и придумает, как использовать эти знания!
      Женщина приникла к шершавой стенке. Оказалось, что лучше всего слышно, если присесть на корточки и еще чуть-чуть пригнуться. Это было страшно неудобно, но игра стоила свеч - вслушавшись, она узнала и второй голос, принадлежавший господину Улло, заменившему убиенного господина Бо.
      Собеседники явно были друг другом недовольны, чего и не пытались скрывать, однако понять, о чем они говорят, Ланка оказалась не в состоянии - оба несли какую-то тарабарщину, разобраться в которой, не зная подоплеки дела, было чертовски трудно. Тем не менее женщина старалась запоминать все дословно. Рано или поздно, но она поймет, в чем дело.
      - Прикажете спросить у Стражей? - в голосе Михая чувствовались раздражение и сарказм. - Не сомневаюсь, они с радостью вам ответят!
      - Прекратите, - холодный пришепетывающий голос Улло стал еще холоднее, если бы вы оказались более разумным и оставили в покое эту кухонную девку, Он уже был бы среди нас. Так что не вам нас укорять в том, что псы Горды одолели Отражение Великого и укрыли проклятого эльфа и вашу дочь.
      - Но след потеряли вы, - Годой не скрывал злости, - хотя кто-то заверял меня, что от глаз Ройгу даже кошка не укроется, не то что существо, отмеченное Печатью.
      - Мы не приняли в расчет Всадников. Не представляю, что их разбудило. Но, раз уж это случилось, они должны были не помогать беглецам, а уничтожить эльфа.
      - Но не уничтожили, - зло хохотнул Михай, - если и другие ваши обещания будут столь же правдивы, я, пожалуй, обойдусь без вашей помощи. По крайней мере, с Эландом я управлюсь к осени в любом случае...
      - Ой ли? - господин Улло также зашелся неприятным кудахтающим смехом. Нужно нечто большее, чем толпа гоблинов и горные стрелки, чтобы совладать с Рене Арроем. Один раз вы уже попробовали это сделать.
      - Вы тоже, - отпарировал Михай.
      - Отнюдь нет - мы не ожидали, что он объявится в Идаконе после встречи с ВАШИМИ людьми. Но нет худа без добра. Теперь ясно, что за эландцем стоит магия. Я не знаю, как он заставил себе помогать эльфов, но без них вряд ли обошлось. Впрочем, Аррой рано или поздно свое получит. Сейчас главное воплощение Его, а для этого нужна ваша дочь. Живая или мертвая.
      - И где вы собираетесь ее искать?
      - Везде. Она может оставаться с Всадниками или прятаться в Кантиске, но всего вернее, ее дружок-эльф потащил ее в их проклятое гнездо.
      - Вам, я полагаю, хода туда нет?
      - Нет, - скрипнул зубами бледный. И добавил: - Пока...
      Ноги Ланки затекли, но она продолжала слушать...
      Эстель Оскора
      Тина зашла за мной, и мы, недолго думая, отправились на прогулку к некогда зачарованному матерью Эмзара и Астена пруду, у которого жили Преступившие. Я давно хотела взглянуть на это место, и, кроме того, стоило проверить, не даст ли там знать о себе сила, каковой, если верить Пророчеству, я должна была обладать. Сила упрямо молчала, а я не могла сказать, рада этому или наоборот. Лужа же, порожденная эльфийской магией и долгое время связанная с магией Преступивших, могла (теоретически) эту Силу расшевелить. Не расшевелила, а застывший на месте водного зеркала уродливый каменный горб мне ужасно не понравился. Даже не знай я, как и почему Примере все это устроил, один вид этого бугра вызвал бы у меня неприязнь к магу, учудившему подобное. На мой взгляд это колдовство криком кричало о мелочности и пошлой злобе его сотворившего.
      Пакости, как я заметила, вечно ходят по следам друг друга. На обратном пути мы налетели на Эанке, стоявшую на изящном мостике через никогда не замерзающий, довольно глубокий ручей, берега которого заросли густым можжевельником. Нам было нужно перейти на ту сторону, сестрица Романа это прекрасно понимала, но оставалась у нас на дороге с довольно неприятным выражением на прекрасном лице.
      Это было досадно, но не более того. Можно было спокойно спуститься вниз по течению до следующего мостика или же перейти его вброд, благо здешние сапоги не скользили и не промокали. Мы с Тиной переглянулись и молча пошли по береговой тропинке. Следующий мостик был довольно близко, но на нем в той же позе и с тем же нехорошим лицом стояла Эанке. Она явно искала ссоры, и именно поэтому я бы предпочла с ней не связываться - никогда не следует идти на поводу у того, кто тебя ненавидит. А она ненавидела нас обеих. Меня потому, что я была презренной смертной, Тину, как я поняла из отрывочных реплик Астена, за любовь Клэра. И, видимо, ненависть эта была взаимна. Обычно тихая и ласковая Незабудка внезапно переменилась, даже словно бы стала выше ростом. Я не успела ничего сказать, как Тина взяла меня под руку и решительно повела к мосту. Даже я своим слабым человечьим восприятием почувствовала напряжение, повисшее в звонком предзимнем воздухе. Впрочем, это было не только напряжение. Откуда-то взялись какие-то роящиеся светлые искры, окружившие меня и мою приятельницу облаком, как это делают летом лесные мошки. Приглядевшись, я заметила, что искры разные. Одни, их было больше во внешней сфере, были ясного, изумительно красивого синего цвета, но у меня почему-то вызывали непреодолимое отвращение. Другие, окружившие нас плотным роем, светились нежно-желтым. Я заметила, что синие пытались прорваться к нам сквозь завесу желтых, но это им не удавалось. Пламенных мошек становилось все больше, и скоро я уже не могла рассмотреть того, что было в двух шагах. Откуда-то я знала, что если синие доберутся до нас с Тиной, нам не поздоровится, но ничего поделать не могла и только тупо смотрела то на светящийся рой, то на подругу. Ее тонкое лицо было напряжено, губка закушена, на висках выступили бисеринки пота. Видимо, защита (а я уже поняла, что желтые искры - это наша защита), выставленная Тиной, давалась ей нелегко. Я вспомнила, что, по словам Клэра, его жена была необыкновенно одаренной колдуньей, но очень слабенькой. Поддерживать долго заклятие, требующее большой отдачи энергии, Тине было трудно, а именно это ей и приходилось делать сейчас.
      Все кончилось так же неожиданно, как и началось. Синяя пакость взяла и исчезла. Тут же угасли и желтые пылинки, а Тинка прямо-таки осела на мои руки. Я подхватила подругу. Удерживать ее было довольно трудно, но взявшийся невесть откуда Астен легко подхватил эльфийку на руки.
      - На этот раз она доигралась! - раньше я ни разу не видела Астена разгневанным, но, надо отдать ему полную справедливость, это ему шло. Обычное мягкое рассеянное выражение исчезло. Идеальные черты обрели завершенность, силу, которой им обычно недоставало. Это был уже не томный красавец, а боец, настоящий мужчина, и я невольно им залюбовалась. Он же был занят лишь Тиной. И это было хорошо и правильно, потому что заглядываться на эльфийских принцев с моей стороны было редкостной глупостью.
      2228 год от В.И. Вечер 20-го дня месяца Волка.
      Таяна. Гелань
      С колокольни Гелены Снежной пробили седьмую ору пополудни, но ненастный осенний вечер вполне мог сойти за глубокую ночь. Дождь мерно барабанил по крышам, стучал в окна, словно требуя, чтоб его впустили, ветер с воем носился по притихшим улицам, стуча и громыхая всем, что не было надежно закреплено. Ненастье тянулось с первых дней месяца, и не похоже было, чтобы собиралось прекращаться. В такую погоду даже самые ретивые стражники старались закончить привычный обход побыстрее, чтоб подольше просидеть в теплых караулках. Там, вопреки строжайшему наказу старших по званию, их ждало горячее вино с пряностями, заботливо приготовленное товарищами, которые в свою очередь твердо рассчитывали на ответную услугу, когда придет их черед впустую таскаться по продуваемым проклятым ветром улицам. И в самом деле, кому могла прийти в голову мысль по доброй воле выйти наружу эдаким вечером?
      Лупе мысленно еще раз перебрала содержимое небольшого коврового мешка, в который она сложила лучшие Симоновы зелья и кое-какую одежду. Все имеющиеся в доме деньги она разделила на две части - одну спрятала в известное только им с Симоном место, другую разделила пополам, часть убрала в нательный пояс, часть положила в общую шкатулку для дурака-мужа, когда тот вернется. Подумала и туда же сунула короткую записку, сообщающую, что уезжает к родным. Симон поймет, а супругу не обязательно. Больше делать было нечего - в доме чисто прибрано, вещи разложены по местам, сундуки и буфеты тщательно заперты. Женщина одобрительно окинула взглядом опрятную залку и подивилась про себя, до какой же степени она равнодушна к единственному дому, который у нее был.
      Подбитый стриженым мехом кожаный плащ должен был на какое-то время защитить от дождя и ветра. Если ее затея увенчается успехом, ей придется идти всю ночь, прежде чем можно будет позволить себе передышку. Ее ставка была на неожиданность и непогоду, потому что выйти из города без разрешения не мог никто. Впрочем, Лупе вполне могла отвести глаза стражникам, если их мысли будут заняты чем-то более приятным, чем выискивание безумцев, собирающихся на ночь глядя выйти из-под защиты городских стен. Вместе с тем до девятой оры ворота держат открытыми - Михай почему-то свято придерживался этого обычая. Следовательно, Лупе предстояло пробраться к воротам и, воспользовавшись магией, пройти через них на глазах восьмерых опытных воинов. Теперь там дежурили еще и недавно заведшиеся в Таяне фискалы, что на первый взгляд делало попытку отвести глаза охране бесполезной. Толстяк в сероватом балахоне торчал там и сегодня Лупе проверила, но ей показалось, что на самом деле он за Запрещенной волшбой не следит. Во всяком случае, на простенький фокус, сделанный ею для проверки, он никак не прореагировал.
      То, что все, кто имел хоть малейшее отношение к магии, были согнаны в Высокий Замок, заставляло Лупе думать, что Михай и его присные творят нечто, о чем никто не должен знать, поэтому рядовые фискалы скорее всего Кристаллов Поиска не имеют. Конечно, у Михая имеются колдуны, но она очень рассчитывала, что этим вечером у ворот им делать нечего. И все равно, время, когда она будет прикрыта заклятием, надо свести до минимума. Женщина еще раз припомнила тщательно выверенный маршрут - подальше от караулок и широких улиц, на которых, несмотря на погоду, трудились фонарщики. Вроде бы все правильно, она придет к воротам за десятинку до закрытия, а там будь что будет...
      Глава 3
      2228 год от В. И. Утро 21-го дня месяца Волка.
      Пантана. Убежище
      Астен вряд ли мог внятно объяснить, что погнало его из дома в это утро. В последнее время с ним вообще происходило что-то странное - стихи не просто не сочинялись, они перестали его занимать. Остров казался тесным и скучным, а лица эльфов - масками, лишенными жизни. Брат правителя Лебедей с трудом заставлял себя жить прежней жизнью хотя бы внешне, разговаривать с соседями и родственниками, по ночам ложиться в кровать, утром проводить несколько ор за письменным столом.
      Появление в его доме пресловутой Эстель Оскоры к тревогам Астена прибавило не слишком много. Тарскийка ему нравилась, хотя никакой магической силы он в ней не ощущал. Зато Астену казалось, что он знал эту женщину очень давно, но это, видимо, потому, что он некогда долго жил со смертной. Странное предчувствие, что его жизнь и смерть теперь связаны с Герикой, Астена не пугало, скорее уж наоборот. Он бесконечно устал от ожидания и воспоминаний, а понесшиеся горным потоком события давали возможность вздохнуть полной грудью. Лебединый принц знал, что скоро покинет Убежище, и, видимо, навсегда, и поэтому любые сумерки возбуждали его так же, как гнездящихся в лесу черных птиц, что с криком взмывали в пламенеющее небо и метались там, пока в свои права не вступал день либо ночь. Астен каждый рассвет встречал немым вопросом, не сегодня ли произойдет то, что определит его судьбу...
      Этот день начинался немного не так, как остальные. Под утро ему приснился сын, вестей о котором (как, впрочем, и о Преступивших*) в Убежище не имели, и потому сны обретали особую ценность. Астен ясно видел, как Рамиэрль верхом на Топазе едет по узкой горной долине, а Перла налегке идет рядом, время от времени кокетливо потряхивая гривой. Ни Примере со товарищи, ни Уанна рядом не было.
      * Преступившие - волшебники, преступившие порог Дозволенного, строго регламентированный как Церковью, так и мирскими законами. По-настоящему Преступивших магов насчитывались единицы, причем обнаружить их фискалы, обладающие весьма ограниченными знаниями, не могли. По обвинению в нарушении Дозволенного, как правило, наказывали (вплоть до смертной казни) безвредных ведунов и знахарей или магов, лишь чуть-чуть нарушивших правила или практикующих без разрешения.
      Роман выглядел целым и невредимым и даже не очень уставшим. Казалось, он знал, что делает, так как ехал вперед, не оглядываясь по сторонам. Впрочем, похоже, там была всего одна дорога. Склоны гор поросли темным хвойным лесом, внизу весело бежала небольшая речушка. Снега еще не было, облетевшие кусты густо облепили странные белые ягоды. Прямо перед лицом Рамиэрля пролетела большая пестрая птица, чем-то напомнившая фазана. На другой берег речки выбежала лисица и с интересом воззрилась на всадника, похоже, в этих краях охотников не водилось, зверье казалось совершенно непуганым.
      Рамиэрль улыбнулся, глядя на рыжехвостую остроносую красотку, и чуть придержал коня. Порыв ветра пошевелил ветки белоягодника, принес откуда-то несколько запоздалых темно-красных листьев, один из которых Роман поймал на лету...
      Астен проснулся с непривычным ощущением покоя. Он сам себе не признавался, до какой степени ему не нравилась затея сына пройти по следу Проклятого, но, по крайней мере, сейчас никакой опасности не было. Уж в этом-то Кленовая Ветвь был уверен. Жаль, конечно, что Рамиэрль еще не догнал Уанна, но то, что он расстался с коротышкой Примере, радовало. Кому-кому, а ему Астен никогда не доверял. Эльф взглянул в окно, за которым зеленело предрассветное небо. Зачем-то встал, оделся. Герика еще спала, и Астен решил рассказать ей про Романа попозже, а сам вышел на улицу и долго смотрел на бледнеющие звезды. Там его и застал посыльный Эмзара.
      2228 год от В. И. 21-й день месяца Волка. Третья ора пополудни.
      Эланд. Идакона
      - И вы еще говорите, что не любите эрмет*?! - вскричал Его Высокопреосвященство, комично разводя руками. - Вы разбили меня, как жалкого послушника, - а как все хорошо сначала складывалось!
      * Эрмет (от "эр-майет") - настольная игра, родиной которой считается Эр-Атэв. В чем-то аналогична шахматам, но с неравными стартовыми условиями, которые определяются вытаскиванием фигур из закрытого ящичка. Игра в эрмет означает не только схватку интеллектов, но и схватку с фортуной.
      - Но я действительно не люблю эту игру. Да, пожалуй, и остальные игры тоже, - герцог Рене встал из-за массивного черного стола и, наслаждаясь каждым движением, не спеша прошел к окну, - но нигде не сказано, что то, чего ты не любишь, можно делать плохо. Скорее наоборот, ведь тогда ты быстрее закончишь. Великий Дракон! - герцог отдернул темно-серую бархатную портьеру и глянул на улицу. - Я не помню такого снега, тем более что Волк еще не ушел.
      - Я еще плохо знаю здешние края, - Максимилиан тоже встал и поставил в специальный бронзовый сосуд, заполненный горячими угольями, низкий и толстый кувшинчик, - сейчас я угощу вас вином по-кантисски. Одного взгляда за окно довольно, чтобы забыть о любом посте. Эта буря меня просто угнетает...
      - Меня, признаться, тоже, - откликнулся Рене, - третий день невозможно выбраться из города, а до соседней улицы добраться - все равно что в Варху съездить. Но больше всего мне не нравится, что такого не упомнит даже Эрик.
      - Ну, я благодарен непогоде хотя бы за то, что смог заполучить вас на целый день, - Максимилиан с блаженной улыбкой гурмана, предвкушающего праздник вкуса, разлил дымящийся напиток по высоким агатовым кубкам, - смотрите, сейчас, когда в них налито красное вино, они светятся, как костер в тумане...
      - Действительно. Великолепное зрелище и великолепный запах, - герцог отошел от окна, - но я всегда ненавидел туман. Потому что он лжет, скрывает, сбивает с пути...
      - Да, мои поэтические изыски не для моряка, - Максимилиан улыбнулся, - но я действительно рад вашему обществу, Рене и, кажется, начинаю любить ваши немыслимые края. Здесь холодно, но нигде так не оценишь горячее вино, горящий огонь и беседу с другом - мы ведь друзья, мой герцог, не правда ли?
      - Я надеюсь, - Рене отхлебнул из кубка, - восхитительно. Но для того чтобы сказать: "Да, это так!", дружба должна быть испытана...
      - Ну, за этим, я полагаю, дело не станет, на войне такие вещи происходят быстро, - вздохнул клирик, - гораздо быстрее, чем хотелось бы.
      Они пили вино молча, но в этой тишине не было неловкости или отчуждения, просто каждый думал о своем. Трещали в камине еловые поленья, а за стенами резиденции Его Высокопреосвященства, под которую Рене, вынужденно перебравшийся в герцогский замок, отдал свой особняк, безумствовал ветер. Казалось, в окно бьется чудовищная птица. Внезапно Рене вздрогнул и чуть не выронил свой кубок; кардинал взглянул на своего гостя с удивлением - тот отличался почти сверхъестественной ловкостью, и подобная неосторожность выглядела несколько необычно. Дальнейшее поведение Рене удивило клирика еще больше. Тот зачем-то отошел в самый дальний угол комнаты и замер, поднеся к лицу украшенную золотым браслетом руку, словно бы к чему-то прислушиваясь, а затем твердыми шагами подошел к окну.
      - Мне очень жаль нарушать ваш уют, Ваше Высокопреосвященство, но надо немедленно открыть окно и погасить огонь.
      - Можете делать все, что считаете нужным, - хоть необычная просьба и вызывала недоумение, Максимилиан не изменил присущей церковникам невозмутимости. Кардинал сам засыпал огонь в камине песком из стоящего рядом обтянутого тисненой кожей ящика и даже задул свою жаровню, после чего посмотрел на Рене.
      - Вынужден вас предупредить, что у нас сейчас будут весьма необычные гости, так что есть смысл закутаться потеплее, - обронил Рене, распахивая тяжелые створки, через которые немедленно ворвалась буря. Даже больше чем буря.
      Легкая сверкающая фигура влетела в комнату, более всего она напоминала гигантского лебедя, если б только бывали хищные лебеди. Белоснежная, с гибкой длинной шеей и широкими величественными крыльями снежная птица облетела по кругу комнату, от чего мебель тотчас же покрылась сверкающим инеем, а остатки тепла исчезли, словно бы никто не разводил здесь огня с самого лета, и вылетела вон. Пытаясь унять невольную дрожь, Максимилиан смотрел в разверзшуюся пасть окна, за которой в бешеной майорке* неслись снежные хлопья.
      * Майорка - бравурный, быстрый парный танец, особенно любимый в Таяне
      Ждать пришлось недолго. Птица вернулась, но не одна. В обледеневшую комнату ворвалось шесть или семь снежных лебедей, которые тащили в клювах странный белый сверток! Птицы небрежно сбросили его на пол у остывшего камина и со звенящим пронзительным кличем растворились в буране.
      Рене рывком захлопнул окно. Кардинал стоял, не рискуя приблизиться к приношению, безжизненно валявшемуся на ковре. Рене же предпочел прежде всего разжечь камин. Дрова и даже сухие просмоленные шишки вспыхнули не сразу, но тепло вернулось в комнату так же быстро, как и ушло. На массивной дубовой мебели заблестели капли. Белая бесформенная фигура постепенно начинала обретать облик, схожий с чьим-то телом, окутывавшая ее снежная сеть таяла, заливая несчастный атэвский ковер...
      - Творец, - что это такое? - это были первые слова, сорвавшиеся с губ Максимилиана.
      - Сейчас узнаем, - Рене склонился над свертком и рывком потянул что-то напоминавшее блестящий саван. Снежная материя расползлась прямо под руками, и маринер с клириком оторопело уставились на огромную светло-светло-серую собаку, которая была безнадежно мертва...
      2228 год от В. И. 21-й день месяца Волка. Четвертая ора пополудни.
      Пантана. Убежище
      - Этот снег превратил и без того прелестный пейзаж в серебряную сказку. Смотрите, холод еще не сковал льдом болото, и окна темной воды на белом фоне кажутся провалами в Вечность. Великий Лебедь! Это зрелище странно завораживает своей жутковатой, болезненной красотой. - Клэр восторженно обернулся к своим закутанным в меха спутницам и сообщил: - Очень хочется рисовать...
      - Так почему бы тебе этим и не заняться? - Герика улыбнулась художнику. Я где-то читала или слышала, что каждый день неповторим. Завтра все будет пусть немного, но другим, так что, если желаешь остановить именно это мгновение, берись за дело немедленно.
      - А действительно, почему бы и нет? Жаль только, что у меня с собой далеко не все краски, я собирался сделать пару набросков с вас, дорогие дамы, а не писать пейзаж.
      - Ты начинай, а я принесу все, что нужно, - откликнулась Тина, - я ведь знаю, где и что у тебя. Ты пойдешь со мной?
      - Пожалуй, нет, - тарскийка одновременно весело и виновато посмотрела на подругу, - мне бы хотелось посмотреть, как Клэр работает. Когда он меня лепил, приходилось думать только о том, чтобы не пошевелиться, да и смотрела я в сторону. Клэр, если, конечно, я не буду мешать...
      - Ну что ты, - эльф ласково улыбнулся, - когда я пишу, я не замечаю даже Тину, хотя она почти всегда сидит рядом.
      - Значит, решено, - Тина чмокнула мужа в щеку, - я принесу краски и чего-нибудь нам всем поесть. Геро, имей в виду, если Клэр всерьез возьмется за дело, мы не уйдем отсюда до темноты, - эльфийка тихонько засмеялась и легко побежала по змеящейся вдоль болота тропинке, ее серебристый плащ скоро скрылся среди густого ивняка.
      Клэр устроился на высоком валуне, примостив на колени изящную доску с приколотым к ней белоснежным листом, и принялся за рисунок, то сосредоточенно хмуря брови, то мечтательно улыбаясь. Герика, закутавшись в подаренный Астеном эльфийский плащ, присела у него за спиной, рассеянно следя за рукой художника. Было необычайно тихо, казалось, пойди сейчас снег, был бы слышен шорох падающих снежинок.
      Эстель Оскора
      Эльфы умели жить, во всяком случае, магия избавляла от кучи мелких неприятностей, сопровождающих нас, людей, от рождения и до смерти. Взять хотя бы эти их плащи, в которых можно смело спать на снегу, сидеть на замерзших камнях, бросать в воду, огонь, грязь... Будь на мне самая лучшая человеческая одежда, за несколько часов на оледеневшей земле я бы окоченела, а так я даже не замечала холода. Клэр тоже. Он самозабвенно рисовал, и на белом листе проступал загадочный серебряный лес, словно бы светящийся изнутри. Это было чудо, и я с детским восторгом наблюдала за его рождением.
      Художник оказался прав, он действительно не замечал ничего вокруг, я же, с восхищением следя за его руками, думала то об одном, то о другом. Мои мысли скакали со скоростью и непредсказуемостью белок, вытаскивая на поверхность то хорошее, то плохое, которого тоже хватало.
      Как и когда в мое сердце вошла тревога, я так и не поняла. Дальний лес оставался все тем же просветленно-парящим, небо не уставало переливаться всеми оттенками серебра, которые Клэр прилежно ловил кистью. Но ощущение покоя и умиротворения исчезло напрочь. Как отрезало. Наползала сосущая, отвратительная тревога и предчувствие беды. Я честно боролась со своими эмоциями, наверное, с четверть оры, но в конце концов не выдержала и окликнула Клэра. Тот обернулся с явной неохотой. Разумеется, молодой художник был воспитан по всем правилам сложнейшего эльфийского этикета и к тому же был моим другом, но любезная улыбка на сей раз казалась несколько искусственной. Да и какой художник потерпит, когда его бесцеремонно выдергивают из мира его фантазий!
      Я видела, как Клэру хочется поскорее отделаться от меня и вернуться к картине, но тревога внутри меня трепыхалась с отчаяньем залетевшей в комнату птицы.
      - Клэр, - я почувствовала, как мой голос предательски дрогнул, - Клэр, готовится что-то страшное. Мы... Надо что-то делать!
      - Что? - в лучистых серых глазах мелькнуло недоумение. - Ты говоришь об этой начинающейся войне, или тут что-то другое?
      - Нет, не о войне, - я готова была проклясть его непонятливость и свое косноязычие. - Здесь что-то будет. Здесь и сейчас. Я это ясно чувствую!
      - Плохо дело! - На сей раз он отреагировал. Еще бы, к предчувствиям, снам и прочей дребедени эльфы относились с большим уважением. - С кем и что должно случиться?!
      - Если б знала, сказала, - я отчаянно злилась, но не на Клэра, а на себя, потому что совершенно не представляла, что это на меня накатило. Чем-чем, а пророческим даром меня Творец обделил, да и не смахивало то, что со мной творилось, на всяческие мистические откровения, как их описывают в священных книжках. Просто душу давила отвратительная тяжесть, и я не могла думать больше ни о чем. Я честно попробовала осмыслить свои ощущения, но не преуспела.
      - Клэр, - наконец объявила я, - я не понимаю, что со мной. Но я знаю, что это страшно.
      - Хорошо, пойдем, - художник начал торопливо собираться, - что бы это ни было, но с тобой связана какая-то тайна. Расскажем Эмзару или, если он занят, Астену.
      Я согласно кивнула головой. Это было разумным решением, до которого я могла бы дойти и своим умом. Братья-Лебеди были самыми сильными магами Убежища, и они находились на моей стороне. Клэр наконец уложил свои драгоценные краски, и мы быстро пошли, почти побежали по узкой тропке, огибавшей край болота. Летом мимо нас проносились бы зеленые и голубые стрекозы, сейчас же мне на щеку упала одинокая снежинка. Видимо, сорвалась с дерева. Клэр для эльфа шел не очень быстро, но я едва поспевала за его легкими текучими шагами. Мы не разговаривали, было не до того. А потом сдавивший мое сердце кулак разжался так же неожиданно и сразу, как и появился. Я перевела дух и хотела уж сказать своему спутнику, что тревога оказалась ложной, но слова застряли у меня в глотке. Клэр стоял, обхватив виски руками, и был бледен, словно покойник, а на обычно безмятежном лице застыло такое отчаянье, что мне стало жутко. Я попробовала окликнуть его, но он не услышал. Бросил свои краски вместе с начатым рисунком прямо в грязь и кинулся вперед. Я сразу же отстала - бегать наперегонки с эльфами могут разве что кони. Но мой страх прошел, и я вновь начала соображать. Догнать Клэра я не могла, но я могла подобрать его вещи и продолжить путь к Эмзару. Если то, чего я боялась, уже случилось, мне в любом случае придется рассказывать о своих ощущениях. Кто знает, вдруг это какой-то новенький вид ясновидения? Должна же во мне быть хоть какая-то магия, иначе зачем бы меня тут держали?!
      Я как могла быстро пошла по тропке, и за первым же поворотом наткнулась на тех, кого хотела бы встретить меньше всего. На моем пути стояла Эанке Аутондиэль, отступать мне было некуда а прятаться не за кого. Эльфийка была вместе с мрачноватым эльфом, которого я видела мельком раз или два. На меня же красотка уставилась с тем непередаваемым выражением, с которым благородная дама взирает на неожиданно оказавшуюся на ее дороге крупную жабу. В этой неприятной ситуации утонченность не позволяет подобрать юбки и завизжать, падать в обморок нельзя - грязно, а реагировать как-то надо. Я не нашла ничего лучшего, чем повести себя, как вышеупомянутая жаба, а именно, сохранить полную невозмутимость. Мне нужно было вперед, и я шла вперед.
      Правду сказать, мне было страшно. Очень страшно. Я не забыла наше недавнее приключение, когда только магия Тины и своевременное появление Астена спасло нас от серьезных неприятностей. Сейчас же я была совершенно одна, и Эанке со своим спутником могли сотворить со мной все, что угодно. Кстати, этот надутый красавец - я вспомнила, он был из Дома Лилии, от которого Астен советовал держаться подальше, - уставился на меня так, как будто я была не просто жабой, а жабой ядовитой, огнедышащей и в придачу ко всему ярко-фиолетовой.
      Я продолжала упрямо идти прямо на них. А что мне еще оставалось? Вся моя сила заключалась в неясных слухах о моем якобы могуществе, слухах страшных и загадочных, но ничем пока не подтвержденных. Я чувствовала, как у меня по спине бегут мурашки, платье под плащом стало липким и тяжелым, но я шла, глядя прямо и чуть вверх на поднимающийся над островом лунный серп.
      Когда я почти поравнялась с Эанке, та заговорила, и в ее голосе я ясно почувствовала свою смерть. Эльфийка приказывала мне остановиться и ответить на какой-то ее вопрос, я же продолжала идти, сосредоточившись на луне и повторяя про себя всплывшие в мозгу дурацкие ритмичные строчки, памятные еще по Тарске.
      Как ни странно, они расступились, освобождая мне проход. Это испугало меня еще больше, но я продолжала маршировать, не оглядываясь, так как оглянуться означало выдать свой страх. Да какой там страх - древний холодный ужас. Я топала вперед и... с ходу налетела на кого-то, стоявшего посредине тропы. Ужас наконец прорвался наружу, я дико вскрикнула. У меня перед глазами все поплыло, и я в последний раз в жизни потеряла сознание. К счастью, ненадолго. Придя в себя, я обнаружила, что пребываю в объятиях Астена, сосредоточенно вглядывавшееся в мое отнюдь не прекрасное лицо:
      - Они что-то с тобой сделали?
      - Нет, - честно ответила я, - просто я ужасно перетрусила. Шла вперед, ничего не соображая, думала только о том, чтоб не оглянуться.
      - Тут было чего испугаться. - В сумерках разобрать выражение лица было трудно, но голос Астена звучал устало и невесело. - Не появись я, они бы вряд ли так просто тебя отпустили. Но как вышло, что ты осталась одна? Мы же договаривались, что прогулок в одиночку и даже вдвоем с Тиной больше не будет...
      Разумеется, я ему рассказала все. Кажется, на этот раз у меня вышло довольно толково, во всяком случае, принц ни разу меня не перебил, разве что произнес какое-то короткое заклинание; и камень, украшавший тонкий серебряный обруч, который Астен последнее время носил не снимая, засветился мягким серебристым светом. От этого и без того грустное лицо эльфа приобрело вовсе потусторонний вид, как у святого со старой иконы. Я в своей способности в самый неподходящий момент думать Проклятый знает о чем, поймала себя на мысли, что наши клирики где-то откопали старые эльфийские портреты и переделали в святые образа. Вряд ли люди, даже причисленные Церковью к лику святых, обладали той совершенной и как бы бесплотной красотой, какую они обрели на иконах. А вот для эльфов это было обычным делом.
      Я невольно улыбнулась этой своей фантазии. Как ни странно, после обморока мне стало свободно и легко, словно страх, вызванный встречей с Эанке, и дурацкие предчувствия, охватившие меня на болоте, пригрезились в дурном сне. А реальностью были объятия Астена и его огромные ласковые глаза.
      Нет. Так дело не пойдет. Он, конечно, хорошо ко мне относится, да и как иначе, раз об этом его просил родной сын, но эта его доброта не должна меня обманывать. Между Перворожденными и людьми не может быть ничего большего, чем дружба. Я невольно отстранилась от Астена, который, разумеется, этого даже и не заметил, он глядел куда-то в пространство. Такие лица бывают или у тех, кто молится, или у тех, кто творит заклятия. Судя по всему, этим принц-Лебедь и занимался. Наконец он вздохнул и повернулся ко мне.
      - Я нашел Клэра, он здесь, совсем рядом... И, боюсь, ты была права, и случилось самое страшное. Его мысли сейчас... как бы это сказать, - эльф посмотрел на меня с выражением эландца, собирающегося объяснять жителю Атэва, что такое снег... - дело в том, что я могу слышать мысли тех, кого знаю, если те не очень далеко. Но мысли Клэра сейчас словно горячие уголья, к ним не притронуться, а мыслей Тины я не слышу. Никаких. Я могу найти только одно объяснение - с ней что-то случилось. Что-то непоправимое.
      - Найдем их, - потребовала я от Астена. Ничего глупее придумать я не могла, но тот кивнул золотистой головой.
      - Конечно, найдем. Они где-то рядом.
      Они действительно были рядом. В одном месте кусты боярышника росли не так густо, как везде, и, зная этот лаз, можно было изрядно сократить путь с берега в поселение. Тина эту дорогу, видимо, знала. Она возвращалась к нам с красками и корзинкой, в которой лежали все еще теплые хлебцы, вино и раскатившиеся теперь по маленькой треугольной полянке розовые яблоки. Смерть, похоже, была мгновенной. Это была не магия, а простая, хоть и очень красивая, стрела. Белоснежная эльфийская стрела, прекрасная, как все, что создавал Дивный Народ. К несчастью, стреляли они так же безупречно.
      Последняя Незабудка лежала, зарывшись лицом в припорошенную снегом золотую траву. Она ушла туда, откуда не возвращаются. Клэр сидел рядом, бессмысленно глядя на рассыпавшиеся серебристо-пепельные волосы подруги. Странно, но он даже не попробовал ее приподнять, перевернуть. Нас он тоже не видел. Астен внезапно прижал меня к себе и так же внезапно отпустил, почти оттолкнул, а затем подошел к Клэру и опустился рядом с ним на колени. Кажется, он что-то говорил - ветер относил слова, да и по-эльфийски я пока понимала с трудом. Если б не древняя убежденность Лебедей в том, что человеческая речь - речь земли, на которой они живут, и ее нужно знать, я бы здесь долго оставалась немой и глухой. Но сейчас, в миг наивысшего горя, эльфы заговорили на древнем языке, языке Звезд, который они некогда принесли в этот мир.
      Говорил, впрочем, один Астен, Клэр молчал. Наконец художник медленно поднял голову, и я отступила в тень. Это была трусость, но мы редко стремимся взглянуть в глаза тому, кому уже не помочь...
      Как выяснилось, трусила я совершенно зря. Мой друг меня не узнал, да и не мог узнать. Я редко думала об Астене как о маге - слишком уж мягким и спокойным он казался. Даже давешняя история с Эанке, и та не заставила меня почувствовать не умом - умом я все понимала, - а глубинной сутью, что брат Эмзара мало в чем тому уступает. Сейчас принц что-то сделал с осиротевшим Клэром, что-то, позволившее на время притупить боль. Художник двигался словно в тумане, явно не осознавая, ни где он, ни что с ним. Астен встал с колен и легко поднял Тину на руки, совсем как тогда, когда избавил нас от жутковатых синих искр.
      - Помоги мне, - отрывисто бросил он, и я послушно принялась собирать рассыпавшиеся вещи последней Незабудки, присоединив их к краскам Клэра.
      - Да нет же, - остановил меня Астен, - бери Клэра за руку и веди, а это... Это сейчас никому не нужно. - Я молча сложила яблоки и краски под разлапистым кустом и взяла Клэра за пылающую руку. Он этого не заметил.
      Назад мы шли молча. Астен чуть впереди. Мягкий свет его обруча освещал тропинку, так что споткнуться я не боялась. Клэр покорно шел за мной, у меня было странное ощущение, что я веду с собой не взрослого мужчину, а олененка на уздечке. Стемнело, деревья, обступившие нас, были уже совсем черными, и только небо в крупных холодных звездах поздней осени еще отсвечивало темной синевой. Я шла как в бреду, дорога до поселения, обычно недлинная, растянулась до бесконечности. И опять мне показалось, что за мной следят какие-то странные, ни на что не похожие глаза. Следят не со злобой и не с любовью, а как-то оценивающе, как на лошадь, прикидывая, стоит ли на - нее ставить или это будет пустой тратой золота.
      2228 год от В. И. Вечер 21-го дня месяца Волка.
      Пантана. Убежище
      Это был пересказ легенд и преданий, записанных когда-то, еще до войн монстров, по прихоти его матери, королевы Лебедей, и вот теперь Эмзар сосредоточенно вглядывался в страницы древнего манускрипта. Собственно говоря, книгу эту он знал, сколько себя помнил, но до недавнего времени полагал, что за всеми этими историями не стоит ничего или почти ничего и что они могут быть интересны либо поэту или историку, либо жадному до чудес детскому уму. Но сейчас, когда над Таррой поднимался ураган безумия, когда самому существованию этого мира грозила малопонятная, но, несомненно, смертельная опасность, местоблюститель Лебединого трона вспомнил о "Гиацинтовой книге" и теперь старательно пытался отыскать в куче изысканной словесной шелухи зерно истины. Дело не двигалось, и поэтому Эмзар был почти доволен, когда возникший на пороге малого кабинета юноша из Дома Ивы взволнованно, но строго по этикету доложил, что глава Дома Розы Астен Кленовая Ветвь просит аудиенции.
      Гадая, что могло понадобиться брату, с которым он расстался не более полутора ор назад, Снежное Крыло поспешил в Зал Первых Фиалок. Астен стоял у окна, тонкие пальцы нервно теребили кисти занавесей. Тратить время на приветствия он не стал, а устало опустился в кресло у стола и буднично произнес:
      - Только что убили Тину.
      Яркие голубые глаза местоблюстителя широко раскрылись, но лицо осталось спокойным.
      - Кто?
      - Уверен, Эанке и ее приспешники. Но уверенность не есть доказательство. Никакой магии. Стрела в спине. Лук, из которого она выпущена, полагаю, уже покоится в болоте, должным образом обработанный. Так что заклинание сродства нам ничего не даст.
      - Ты рассказывал про нападение Эанке на Тину. Я должен был понять...
      - Ты не мог понять, - Астен безнадежно махнул красивой рукой, - тогда это была всего-навсего отвратительная каверза. Не более того. Девушки несколько недель проходили бы с опухшими лицами. Согласен, это неприятно, особенно женщине, но не смертельно. Все это не слишком переходило границу прежних выходок моей дочери, но убийство! Это уже серьезно. Я уж не говорю о том, что теперь будет с молодым Клэром...
      - А где он?
      - Я пока держу его в Серых Грезах.
      - Боюсь, - Эмзар тряхнул темными волосами, отбрасывая назад выбившуюся из-под серебряного обруча прядь, - долго оставлять его в таком состоянии нельзя. Он не только потерял свою Любовь, он до мозга костей Художник, а Художник, задержавшись в Грезах, может там и остаться.
      - Увы, я не видел другого выхода. Надо было отнести Тину Домой, сообщить тебе, позаботиться о Герике, собрать родных... Я боялся, что Клэр может что-то сделать с собой или совершить какое-то безумство.
      - Убить Эанке?
      - Хотя бы, - синие глаза Астена стали на удивление жесткими, - возможно, смерть моей дочери необходима для спасения клана, она, похоже, совсем обезумела. Но она слишком сильна в магии.
      - То есть ты не был уверен, что Клэр выйдет победителем? - голос Эмзара стал резким. - Неужели ты допускаешь?..
      - Я допускаю все. Сейчас самое время попробовать захватить власть и вырваться из мира Тарры с помощью Лебединого камня. И я не уверен, - Астен взглянул в лицо брату, - что эта попытка окажется безуспешной. Ведь защиту, если я правильно понял то, что рассказал Рамиэрль, будут ломать с обеих сторон. Мы, возможно, и уйдем, но те, кто ворвется сюда через открытую нами дверь, не оставят Тарре даже надежды...
      - Не думаю, что нас отпустят, - Эмзар тяжело вздохнул, и на его лице, прекрасном лице эльфа, не знающем возраста, вдруг проступили следы прожитых столетий, - я попытался разобраться в том, что мы считали детскими сказками. Силы, что затаились по ту сторону барьера, жестоки и безумно голодны. Им все равно, что за добыча идет к ним в пасть - эльфы ли, люди ли или же, охорони Великий Лебедь, - грязные гоблины. Мы не должны позволить Эанке совершить это безумие! Ты всерьез полагаешь, что у нее есть сообщники?
      - Думаю, да. Дом Лилии всегда с нежностью смотрел на трон. Собственно говоря, у них на дороге сейчас лишь мы с тобой и Рамиэрль. Эанке с готовностью отдаст свою руку Фэриэну, который из династических соображений готов будет какое-то время терпеть ее норов. Вместе они могут заполучить Камень и, кто знает, вдруг сумеют его подчинить...
      - Все это так, хотя другие Дома вряд ли на это согласятся. Слишком уж эта парочка известна...
      - Ты забываешь, как все сейчас напуганы. Эльфы не слепы, хоть иногда и кажутся таковыми. Стараниями Эанке и Примере с его предсказаниями все поняли, что Тарру не ждет ничего хорошего. Мы здесь чужие, не живем, а прозябаем. Так почему мы, Перворожденные, должны гибнуть вместе с остальными, когда появился шанс уйти? В Убежище многое изменилось. Даже за последние два месяца...
      - Я все же не думаю, что дело зашло так далеко, - Эмзар машинально поправил и так безупречно лежащие складки туники, - но все равно я не понимаю, зачем кому-то понадобилось убивать Тину? И как вообще это случилось?
      - Как я понял из рассказа Герики, они забрались на мыс Светлячков. Клэр рисовал, Герика на него смотрела, а Тина побежала за красками и едой на всех троих. На обратном пути ее застрелили. Да, видимо, небезынтересна одна подробность. Герика внезапно почувствовала необъяснимую тревогу и потащила Клэра назад. В тот момент, когда Тину убили, они почти ее нагнали. Клэр сразу же почувствовал несчастье, а вот тарскийка, напротив, испытала облегчение. Кстати, она встретила на тропе Эанке и Фэриэна.
      - И они ее выпустили?
      - Да, но не думаю, что они собирались так поступить. Эанке ненавидит Геро, к тому же та видела их в очень неподходящем месте. Но в Убежище моей гостьи немного опасаются, а девочка повела себя очень умно. Она шла прямо вперед, как будто ее врагов вовсе не существовало.
      - Ты говоришь так, словно видел все своими глазами.
      - А я действительно видел, - на мгновенье лицо Астена озарилось улыбкой, тут же, впрочем, погасшей. - Они растерялись, когда поняли, что Герика не собирается ни останавливаться, ни отступать, а потом... Ну, словом, я дал понять своей дражайшей дочери, что я тут и не допущу ни убийства, ни чего-либо еще.
      - Тебе тоже стоило бы поостеречься, брат, - в голосе Эмзара чувствовалась неподдельная тревога. - Не думаю, что родственные связи служат сегодня в Убежище хорошей защитой.
      - Я тоже не думаю, - сверкнул глазами Астен, став в этот миг удивительно похожим на своего спутавшегося с людьми сына, - но она мне ничего не сделает. Пока. Просто потому, что я сильнее и ее, и Фэриэна, и всех их вместе взятых.
      - Ну, как знаешь, - с сомнением протянул правитель, - хотя на твоем месте я все же проявил бы осторожность. Не представляю, что же нам теперь делать. Надо изобличить убийцу. Но ты говоришь, это невозможно?
      - Боюсь, что так. Малышка убита в спину, вряд ли видела, кто стрелял, так что даже если ты рискнешь...
      - Я рискнул бы, будь хотя бы один шанс, - тут не до сантиментов. Если жертва может изобличить убийцу, нужно пустить в ход любое заклятие, даже потревожить смертный покой. Но они недаром воспользовались обычным оружием, а не магией. Тут ничего не поделаешь.
      - Постой! - Эмзар в волнении звонко хлопнул ладонью по полированной столешнице. - Я все понял! Нас сбила с толку ненависть Эанке к Тине и ее нападение на нее. Но готов поклясться, что стрела предназначалась Герике. Они были убеждены, что Тина, как всегда, смотрит, как рисует муж. Ведь у Герики такая же накидка, как у Тины.
      - Верно, - согласился Астен. - А девочка-то не так проста, как кажется с первого взгляда. Она почувствовала, что против нее что-то готовится. И, разумеется, когда они сочли ее мертвой, напряжение спало, и ее, как она сама говорит, "отпустило". Все сходится. И то, что они не ожидали никого встретить, - Клэр бы еще нескоро ушел с мыса. И то, что они обомлели, увидев Герику живой и невредимой, и, видимо, решили, что она сильнее, чем им казалось.
      - А зачем ты сам пошел на берег? - неожиданно осведомился Эмзар.
      - Я? - брат слегка смущенно улыбнулся. - Я просто хотел скоротать с ними вечер и догадался, где они могут быть...
      - С ними? - приподнял соболиную бровь старший.
      - С ними, - твердо ответил Астен, - но сейчас дело в другом. Что будем делать?
      - Хоронить Тину. Приводить в чувство Клэра. Разбираться в том, кто и чем дышит и на кого можно положиться. Думаю, многие из тех, кто готов был слушать Эанке, теперь призадумаются. Незабудку любили, ее единственный враг известен. Надеюсь, Рамиэрль все же вернется, а нет, так нам самим придется договариваться и с Кантиской, и с Эландом. Хватит сидеть в болотах! - Эмзар встал. - А теперь идем к Клэру.
      - А Герика? - в упор спросил Астен.
      - Герику придется держать за семью замками. Покушение может повториться.
      - Я позабочусь о ней.
      - Я в этом и не сомневался, - ухмыльнулся местоблюститель Лебединого трона, - ты, несомненно, о ней позаботишься.
      2228 год от В. И. Вечер 21-го дня месяца Волка.
      Малый Корбут
      Запад оставался чистым, но с севера медленно и уверенно наползали тяжелые тучи. Было весьма вероятно, что ночью наконец пойдет снег. Роман не был знатоком Корбутских гор, но прекрасно помнил, что Гремиху и Лисий хребет, которые были ненамного севернее, в эту пору уже заметало. Это внушало надежду, ведь, пока Иноходец не проломит копытами зимний лед, проходы во Фронтеру и Внутренний Эланд останутся непроходимыми, а значит, у него он может успеть отыскать Эрасти.
      Эльф-разведчик придержал Топаза, невольно залюбовавшись открывшимся ему видом. Закатное небо казалось расплавленным золотом, и на его фоне черными волнами вздымались Последние горы, до которых оставалось не более дня конного пути. Дальше на восток не забирался никто из известных Роману людей, эльфов или гномов. Оркские поселения должны были лежать в стороне от его пути, а след Уанна давно потерялся. Эльф вздохнул и огляделся еще раз - вполне подходящее место для ночлега. Ему повезло, что он нарвался на эту речку, вверх по течению которой можно ехать верхом. Больше всего Роман страшился дня, когда ему придется или расстаться с лошадьми и пешему углубиться в незнакомые зимние горы, или возвращаться назад. И то и другое было гибельно. Выжить в одиночку без магии в Последних горах в месяц Звездного Вихря было бы не по силам даже гоблину. Вернуться, не дойдя до Места Силы, не узнав, что с Уанном, означало крах всего предприятия, а вспоминая раз за разом события лета и осени, Роман убеждался, что он должен отыскать Эрасти, знавшего и о Пророчестве, и о Белом Олене, и об Эстель Оскоре...
      Теперь Роман сожалел, что не взял с собой Герику. Несмотря на свою былую изнеженность и неприспособленность, она казалась подходящим спутником, к тому же Эрасти нужно ее увидеть. Конечно, Эмзар и отец о ней позаботятся, но сестра... Рамиэрль не то чтобы боялся Эанке, он просто понимал, что она опасна и что для Герики было бы лучше оказаться от нее подальше.
      Механически устраивая лагерь, Роман думал о том, что ему предстоит в ближайшие дни. Когда он согласился идти вместе с Примере и остальными, он не слишком задумывался о дорожных тяготах - впереди был Уанн, а рядом шли маги. Теперь он остался один.
      Рамиэрль не сомневался, что поступил правильно. Он не верил Примере и не мог допустить, чтобы тот завладел кольцом Эрасти. Эльф отнюдь не был уверен, что маленького волшебника постигнет судьба осквернителя кантисского храма. В конце концов, там сработала ловушка, подготовленная самим Проклятым, а вот обладает ли подобным свойством кольцо как таковое... Рассказа о печальной судьбе Амброзия было довольно, чтоб напугать Эанке, но Примере был настойчивее и опытнее, а его желание завладеть талисманом росло с каждым часом - уж в этом-то Роман не сомневался. Так же, как и в том, что чем дальше они углублялись в горы, тем сильнее становился Примере, словно бы черпая силу из некоего одному ему известного источника. Возраставшее как на дрожжах могущество сделало мага-недомерка совсем несносным, он, правда, пытался сдерживать свой норов, но благие намерения пропадали втуне. Брюзжание и придирки становились просто невыносимыми, но затем Примере успокойся, и это было намного хуже.
      Роман насторожился сразу же, как увидел на маленьком остром личике блаженную ухмылочку. Он знал главу Преступивших не первый год и понимал, что подобное выражение могли вызвать лишь мечты о власти. И тогда Роман понял, что допустить Примере к Месту Силы нельзя ни в коем случае. Пожалуй, тогда-то он и растерялся. В первый раз в своей жизни. Заставить девятерых неслабых магов повернуть он не мог, вести их по-прежнему вперед, повинуясь зову кольца, было опасно. Роман ничего не имел против могучего Турга или целителя Кэрля, но Примере слишком долго ждал своего часа и слишком долго жил среди Перворожденных, ежедневно ощущая свое убожество.
      То, что он завидовал многим, Роман понял давно, но до истории с Лужей это его лишь смешило. Он считал Примере забавным, но не злобным и даже полезным. Теперь же Роман твердо знал, что маг его ненавидит. За все. За то, что, будучи эльфом, Рамиэрль Звездный Дым при рождении получил все дары, присущие его народу, - бессмертие, красоту, способность к высшей магии. За то, что он родился в семье принца. За то, что был волен приходить в Убежище и покидать его. Наконец, за то, что именно он, Рамиэрль, отыскал талисман Проклятого. Теперь эта ненависть рвалась наружу.
      ... В тот вечер они устроились на ночлег. Осторожность требовала, чтобы они передвигались быстро, но скрытно, поэтому магия для облегчения тягот пути по общему уговору не применялась. Кто знает, как стерегут Последние горы, а обнаружить следы волшбы мог бы самый простенький Кристалл Поиска в руках глупейшего из синяков*. Конечно, не похоже, чтобы те забрели так далеко на восток, но рисковать не стоило.
      * Синяк - простонародное название рассматривающего дела о недозволенном колдовстве следователя тайной канцелярии Арции. Название, видимо, пошло от лиловых мантий, в которых ходят служащие канцелярии (другое название фискалы), возглавляемой лично канцлером. Формально синяки при принятии решений советовались с Церковью, на деле же выполняли только указания вышестоящих. Любопытно, что на территории святого города Кантиски деятельность канцелярии находилась под запретом Архипастыря.
      Роман как раз обтирал верного Топаза, когда его окрикнул Кэрль. Эльф искренне любил целителя за добрый нрав и невозмутимость и удивился, что бородатая, добродушная физиономия кажется столь озабоченной.
      - В чем дело, дан? - сочувственно осведомился Роман, любовно ероша черную блестящую гриву своего коня. Кэрль молча подал ему руку. Удивленный таким поведением, Роман честно ее пожал и с удивлением обнаружил у себя на ладони некий предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся кристаллом кастеора*. Эльф оторопело уставился на пульсирующий лиловый огонек, бешено трепыхавшийся в сером кристалле. Так вот оно что! Запретная волшба, причем неимоверно сильная и совсем рядом.
      * Кастеор- минерал, используемый для изготовления Кристалла Поиска, магического инструмента, применяемого для того, чтобы узнать, не творится ли рядом запрещенная волшба. Кристаллами Поиска снабжались синяки достаточно высокого ранга. Недостатками К.П. являлось то, что они не чувствовали заклинания, произносимые в непосредственной близости от держащего их.
      - Примере? - задавая вопрос, Роман уже знал ответ.
      - Безусловно. Он знает подноготную каждого из нас. Укрыть волшбу от своих было довольно просто, но того, что у меня окажется такая вот игрушка для начинающих, он не предусмотрел. Это его вечная беда. Он никогда не мог предусмотреть все, потому-то в свое время мы и вынуждены были бежать... Ну, да сейчас не об этом. Я наблюдаю за ним второй день. Он чего-то или кого-то ждет. И мне это совсем не нравится.
      - Мне тоже, - согласился Роман. - Это предательство?
      - Похоже на то, - кивнул головой Кэрль, - так что лучше бы тебе, дружок, немедленно убраться куда подальше.
      Роман оторопело уставился на целителя.
      - Куда я пойду и зачем?!
      - Мне этого знать не стоит. Думаю, туда и затем, куда ты и шел. В конце концов, Эрасти звал тебя, а не целый выводок волшебников, из которых половина метят в боги. Примере ошибается, когда думает, что знает о нас все. Мы с Тургом не так просты, как кажемся, нам есть чем удивить и его, и тех приятелей, которых он себе нашел. Но это наше дело. Дело Преступивших. А твое дело не здесь и не с нами.
      Одной из особенностей Романа было принимать решения немедленно. Он не просто поверил Кэрлю, но всем своим существом понял, что маг прав, зима надвигалась, и нужно было успеть перейти горы до большого снега.
      - Вижу, ты согласен, - пробасил Кэрль. - Твои лошадки при тебе. Седлай и вперед. Я не желаю знать, куда ты двинешь, но сделаю так, что до утра о твоем уходе никто не прознает. А может, если все будет так, как надо, и до вечера.
      Роман молча взнуздал возмущенно фыркнувшую Перлу. Эльфийская кобылица не то чтоб устала, но настроилась на приятную ночь в обществе Топаза и все еще вкусной травы горного луга. Однако чувство долго возобладало, и Перла покорно позволила навьючить на себя сумки.
      - Может быть, уйдем втроем? - вопрос был изначально риторическим, но не задать его бард* не мог.
      * Барды в Благодатных землях имели очень большое влияние. Очевидно, это шло от старых языческих верований, когда барды были странствующими жрецами-волшебниками. В XXIII веке барды-либры могли исполнять обязанности священника, судьи и заступника. Они обладали правом Открытого Входа и могли оспорить решение любого суда. Впрочем, последнее право использовалось редко.
      - Нет, - спокойно ответил Кэрль. - За Примере нужен присмотр. А ты, если я хоть что-то понимаю, скоро нагонишь Уанна, и вы вдвоем сделаете то, что мы не сделали бы вдесятером. А если не сделаете вы, этого никто не сделает.
      Рамиэрль больше не спорил. Спустя несколько мгновений Топаз легким галопом несся к золотым осенним лиственницам, оседлавшим пологий склон ближайшей горы.
      Прошло десять дней. Либр не знал, что сталось с теми, кого он оставил, хотя на второй день бегства и уловил всплеск магической энергии в той стороне, откуда приехал. В одном Роман был уверен - его следы, физические и астральные, были запутаны так добротно, что обнаружить беглеца можно было лишь по воле случая. Все это было бы просто великолепно, знай он, где Уанн и что ему, Рамиэрлю, сейчас делать.
      Глава 4
      Эстель Оскора
      Я вторую ору сидела на покрытой бархатистой вишневой тканью оттоманке в бывшей спальне Тины и держала за руку Клэра, как мне и было велено. Эльфы приходили и уходили, на нас они смотрели с сочувствием и какой-то опаской. Клэр пребывал в полной прострации - заклятие Астена, видимо, мог снять только сам Астен. Или же родичи художника и Тины полагали, что чем дольше Клэр пробудет в сумеречном состоянии, тем лучше.
      Последнюю Незабудку унесли закутанные в желтое* женщины ее семьи. Я не представляла, как эльфы обряжают своих мертвецов, но отчего-то мне казалось, что их обычаи не так уж сильно отличаются от наших. Скорбь есть скорбь, и смерть есть смерть, перед ними все равны. Астен куда-то исчез, и я не знала, что делать дальше. Очень хотелось пить... Даже не пить, а выпить вина или чего-то в этом роде, но хозяева ко мне не подходили, позвать же кого-то я не решалась и точно так же не решалась оставить Клэра, хотя рука моя затекла, а в голове шумело.
      * В Арции и Таяне цвет траура - темно-зеленый и серый для простолюдинов, бордовый - для дворянства. Цвет траура Волингов - лиловый, у маринеров - белый, у эльфов траурная одежда желтого цвета - цвета увядающих листьев.
      Я вглядывалась в отрешенное лицо и гадала, что же будет, когда он придет в себя. Они любили друг друга. Я в первый и, возможно, в последний раз видела, как это бывает, когда любовь взаимна и лишена даже налета грязи, лжи, подозрения. И снова причиной несчастья оказалась я. Я, и никто другой. Если бы я пошла с Тиной! Или бы пошла вместо нее, все было бы иначе. Все пошло бы по-другому, и если бы я сразу же послушалась своего внутреннего голоса, а не воевала с собой, упуская драгоценное время, если б заставила Клэра немедленно пойти на поиски Тины... Хотя я не представляла, что опасность грозит именно ей.
      Наконец дверь распахнулась, и вошли Астен и Эмзар в непривычном для меня белоснежном, отделанном серебром одеянии. Очевидно, для эльфов это что-то означало, так как все как по команде уставились на своего Правителя. И опять мне почудилось, что Эмзар похож на кого-то, кого я прекрасно знаю, но память предпочитала дразнить меня туманными намеками.
      Астен подошел ко мне, высвободил руки Клэра из моих, зачем-то поцеловал меня в лоб и, забыв о моем существовании, повел Клэра за собой. Все или взволнованно следили за ним, или с тревожным интересом оглядывались на спокойно расположившегося у окна Эмзара, за плечами которого стояли два телохранителя с обнаженными мечами - такого я в Убежище еще не видывала. Впрочем, это были их обычаи и их заботы, а я была здесь кромешно чужой. И вообще делать мне в этой комнате было больше нечего.
      Я молча вышла из осиротевшего Журавлиного гнезда и побрела по залитой лунным светом тропинке назад к краю Пантаны. После всего этого кошмара мне не хотелось ни сидеть в четырех стенах, ни разговаривать. Об Эанке я не думала, боюсь, в моем мозгу вообще не осталось ни одной мысли, даже самой глупой. Над болотом клубился туман, образуя причудливые фигуры. Пронизанные лунным светом, они казались живыми. Мир был поделен на два цвета. Белый и черный. Черное небо с белой луной. Белое болото с черными провалами незамерзающей воды, над которыми танцевали туманные столбы, черные стволы деревьев, черные росчерки высохшего тростника и белый, белый иней...
      Не знаю, сколько я так просидела. Затем, словно бы из ниоткуда, возник Астен. Видимо, ему тоже не хотелось никого видеть, а я заняла его излюбленное место на стволе сломанного давнишней бурей бука. Принц-Лебедь кивнул мне и, плотнее закутавшись в серебристый плащ, превращавший его в невидимку, уселся прямо на землю в тени ивняка. Мы молчали, да и о чем мы могли бы говорить? Почти полная луна медленно ползла среди холодных звезд. Было до невозможности тихо, а потом раздался легкий шорох, и рука Астена столкнула меня с бревна на припорошенные робким первым снегом смерзшиеся листья. Я ничего не успела толком понять, а эльф уже лежал рядом, прикрывая меня собой. Затем он приподнялся на локте, и тут нас окружило огненное кольцо, отделив от окружающего мира. Ревущее пламя стягивалось вокруг нас. Я повела себя вполне в своем духе, а именно застыла в изумлении и могла только смотреть, как вскочивший на ноги Астен сплетал и расплетал пальцы, что-то выкрикивая. Его усилия увенчались успехом. Лепестки огня перестали тянуться к нашим лицам, они устремились вверх, малиновое свечение сменилось ярко-синим, и мне показалось, что я внутри колодца, стены которого сделаны из раскаленного летнего неба.
      Я так и не поняла, сколько мы просидели в огненном плену. Вернее, это я сидела у ног Астена, а он стоял, удерживая огонь на расстоянии, и время от времени ободряюще мне улыбался. Затем пламя вновь стало меняться - передо мной пронеслись все цвета радуги, затем огонь стал белоснежным, как крыло лебедя в солнечном свете, и погас. Мы вновь стояли на поляне на краю болота, но уже не одни. Эмзар и с ним десяток эльфов с беспокойством всматривались в наши лица.
      - Все в порядке, - Астен попытался улыбнуться, но когда он сделал шаг вперед, его повело в сторону, и я невольно подхватила его под локоть.
      - Вас пытались убить, - Эмзар не столько спрашивал, сколько утверждал.
      - Не меня - ее, - Астен кивнул в мою сторону, - за ней, видимо, следили. Я подошел позже, с другой стороны... Они меня не видели, иначе... Иначе не пустили бы в ход это заклятье... Но они его держали долго. Во всяком случае, достаточно, чтоб от нее не осталось даже пепла.
      - Что ж, придется вспомнить, кого не было в этот вечер в Доме Журавля. Или кто ушел оттуда сразу же за ней, - Эмзар взял меня за руку. - Идем.
      Я повиновалась. Да и что мне оставалось делать. Не появись Астен, я была бы уже мертва, что не было бы такой уж большой потерей для этого мира, если б не развязывало руки, рога, или что там у него есть, Белому Оленю. Так что, как это ни печально, моя жизнь нынче принадлежала не мне, мне же оставалось лишь слушать тех, кто умнее и сильнее.
      Я давно так себя не ненавидела. Из-за охоты, которую развязали за мной эти твари, гибли те, кто достоин жизни и счастья, а я даже защитить себя не могла. Тоже мне, Эстель Оскора, "право выбора" и так далее! Что я могу выбрать, когда магии во мне не больше, чем в лягушонке? Я тупо молчала, пока мы шли к Лебединому Чертогу, пока Эмзар и Астен сосредоточенно проверяли всяческие наблюдающие, отпирающие и запирающие заклятия и расставляли стражей. Наконец мы остались одни. В обитой розовым атласом комнате было тепло, даже жарко, а у меня зуб на зуб не попадал. Со стороны это, видимо, выглядело вполне отвратительно, потому что Эмзар плеснул в кубок какого-то зелья, что-то ему шепнул, отчего кубок окутало рубиновое сияние, и велел мне выпить.
      Я опять повиновалась. Положительно, в этот вечер я не была способна не только что колдовать или размышлять о том, что творится кругом, но вообще делать что-то осмысленное. Снадобье было горьковатым и пахло чем-то, напоминающим полынь с примесью меда. Дрожать я перестала, зато у меня подкосились ноги, и, буквально упав в подставленное Астеном кресло, я словно бы со стороны смотрела на двоих эльфов, темноволосого и белокурого. Без сомнения, в этот миг решалась моя судьба, но мне было как-то безразлично.
      - Все же эалиа* на нее, похоже, действует...
      * Эалиа - настойка из корней эалиаса, или же "лилии забвенья". Сильнейшее успокаивающее и регенерирующее внутренние силы средство. обладающее, однако, мощным побочным эффектом, абсолютно разным для рас, населяющих Арцию. Особенно причудливые последствия применения наблюдаются у существ смешанных кровей.
      - Я поостерегся бы давать ей это зелье, - Астен был явно недоволен. Отец Романа, добровольно взваливший на свои плечи ответственность за дурацкий трофей своего сына, беспокоился о моем бесценном здоровье куда больше, чем я сама.
      2228 год от В. И. Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.
      Эланд. Идакона
      Поленья весело потрескивали, выстреливая золотистыми искрами. Рене Аррой ногой отодвинул каминный экран и с наслаждением протянул руки к огню. Наконец-то он остался один. Впервые за много ор можно не ощущать на себе тревожные или вопрошающие взгляды, не ловить себя на каждом слове, не убеждать себя и других, что все в порядке.
      Врать адмирал никогда не любил. Он не лгал своим женщинам и всегда получал от них что хотел. Он не скрывал правду о своих безумных предприятиях от товарищей, и те шли за ним в огонь и в воду. Даже занявшись политикой, герцог старался быть по возможности честным и с друзьями и с врагами. До поры до времени это себя оправдывало. Именно неприятие лжи и фальши заставляло Рене держаться подальше и от клириков с синяками, и от придворных интриганов всех мастей. И вот теперь на сорок восьмом году жизни он лгал ежечасно, старательно и последовательно.
      С тех пор как, кивнув на прощание Рамиэрлю, герцог вскочил на спину Гибу, он ни с кем не мог быть полностью откровенным. Кроме Жана-Флорентина, разумеется. Тот, правда, мог вывести из терпения даже Доминуса Кроткого*, но зато понимал, в каком положении сейчас находится Эланд да и вся Тарра.
      * Клирик, неудачно попытавшийся своим примером обратить в лоно Церкви вождей одного из атэвских племен и зверски ими умерщвленный, причем он мог получить жизнь и свободу при условии, что ударит хотя бы одного из своих мучителей. Причислен к лику святых, хотя один из известнейших бардов Арции Конрад Веселый написал на сей счет сатирическую поэму еретического плана, утверждающую, что на самом деле такого дурака, как Доминус, не было и быть не могло.
      Жаб свято хранил тайну своего существования, даже Максимилиан и старый Эрик ничего не знали о спутнике герцога, прочих же, за исключением Шани Гардани, он и вовсе не ставил ни во что. К сожалению, после истории со снежными птицами Рене так и не удалось пообщаться со своим единственным наперсником сначала, кривя душой, пришлось обсуждать случившееся с Максимилианом, затем к ним ворвалась засыпанная снегом Белка, затем... Затем было много чего. Покоя не было.
      - Наконец-то мы одни, - скрипучей назидательный голосок Жана-Флорентина не вязался со словами, которые Счастливчик Рене привык слушать из уст хорошеньких женщин, и адмирал невольно улыбнулся.
      - Не вижу ничего смешного в нашем положении, - немедленно одернул его маленький философ, - смеются над вероятными несчастьями лишь глупцы. Умные ищут выход...
      - А нельзя искать выход и при этом смеяться? - поинтересовался адмирал.
      - Нельзя, - отрезал жаб, - смех сродни надежде - отвлекает от того, что надлежит сделать немедленно. Ты, вероятно, хочешь знать, что за создания нас посетили, когда я был вынужден обжечь тебе руку, чтоб ты соизволил обратить внимание на очевидное?
      - Ты очень хорошо ее обжег, - подтвердил герцог, - до сих пор болит - так что это были за птицы?
      - Буранки, - пренебрежительно махнул лапой жаб, - совершенно безмозглые и безответственные создания. К сожалению, зимой в этих краях большинство Хранителей, обладающих хоть какими-то зачатками разума, впадает в сон. Даже Хозяева, и те надолго засыпают. Так что поневоле приходится обращаться к таким вот вертлявым и ненадежным существам. Вероятно, Матушка, прежде чем удалилась на зимний отдых, договорилась со Снежной Владычицей о помощи, хоть это, скажу я тебе, еще та особа. Гордости немерено, а толку чуть.
      - Не отвлекайся...
      - Буранки - это что-то вроде пылевичков, они летают везде, только не соображают ничего. Ну принесли они нам Гончую, сумели ее как-то закружить, но ведь нужно еще было объяснить, где и как ее изловили, была ли она одна или с Охотником... Перечислять, что они ДОЛЖНЫ были сделать, можно до вечера. А они нам предъявили останки, которые....
      - Погоди-погоди, - перебил разошедшегося советчика Рене, - я не знаю, ни кого ты называешь Охотниками, ни что у них за гончие...
      - А этого никто не знает, - с апломбом ответствовал Флорентин - жаб патетически вздохнул, - но они существуют, и это очень плохо. А что они появились здесь и сейчас, это еще хуже...
      2228 год от В.И. Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.
      Пантана. Убежище
      - Вам придется воспользоваться магией, трясинники на снегу оставляют слишком заметные следы, да и в эту пору на них нельзя положиться, они просто спят на ходу, - Эмзар озабоченно потер переносицу, - видимо, это не последний раз, когда тебе придется прибегать к магии.
      - Но и не первый, - откликнулся Астен, - похоже, пора вспоминать то, чему нас когда-то обучили из любви к традициям.
      - Жду тебя назад не позже чем через пять кварт, - Эмзар строго сверкнул глазами на брата, - ты нужен мне ТУТ, запомни это.
      - У меня хорошая память, - спокойно откликнулся младший, - но пока меня не будет, я хотел бы, чтоб рядом с тобой был Клэр... Ему сейчас тяжело.
      - А я ему предоставлю достойное развлечение? - Эмзар невесело рассмеялся. - Но вообще-то ты прав. Его нельзя оставлять одного, но и меня тоже. Одинокий правитель - мертвый правитель, особенно в эпоху великих перемен. И все равно не задерживайся у Архипастыря и не волнуйся - о Герике он позаботится лучше, чем кто бы то ни было.
      - Человеческая Церковь прекрасно умеет убивать, - пожал плечами Астен, не хуже, чем наши вельможи...
      - И она же великолепно умеет прятать концы в воду, - взгляд Лебединого владыки стал каким-то странным, как будто он припомнил нечто, известное лишь ему, - как бы то ни было, мы своего обещания выполнить не смогли. Сохранить жизнь Герике нам пока удалось, но третий раз мы можем не успеть. Не сомневайся, мысль отправить ее в Кантиску единственно верная, но мне не нравится, что с ней идешь именно ты.
      - Не нравится, потому что я тебе сказал про Эфло д'огэр? Но ты не хуже меня знаешь, что расстояния и предосторожности в этом случае не спасают. Единственное средство - пойти навстречу судьбе, тогда, возможно, удастся опередить ее и нанести удар первым.
      - Наша мать, видимо, так и поступила. И исчезла. Астени, я никогда не говорил тебе, что ты для меня значишь?
      - Не говорил, - Астен через силу улыбнулся, - но ведь и я тебе не говорил. А теперь мы можем считать, что все нужное сказано. Герика с Клэром?
      - Да, он должен провести ее до берега.
      - Похоже, - Астен взглянул на расшитое звездами небо, - они уже на месте. Пора.
      Эмзар согласно кивнул. Провожать Астена он не пошел - место правителя было здесь, в показавшемся вдруг бесконечно пустом и холодном чертоге. Он должен был прикрыть уходящих Завесой Забвения, упрятав их следы в Синей Тени, и не мог позволить себе увидеть собственными глазами, как его единственный брат исчезает в лунном свете вместе со своей тревожной спутницей. Эмзар догадывался, что Астен вряд ли вернется, но не в его силах было что-либо изменить. Местоблюститель Лебединого трона подавил вздох и склонился над мерцающим синим кристаллом - сегодня ему потребуется все его умение...
      2228 год от В. И. Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.
      Таяна. Гелань
      Осень наконец устала сопротивляться неизбежному и отступила, оставив обглоданный бешеными ветрами город на милость победительницы-зимы. Снег повалил около полуночи, торопливо заметая насквозь промокшие улицы, черные взлохмаченные деревья, шпили иглециев, черепичные крыши домов.
      Снег падал на окрестные холмы и взгорья, таял в темной воде пока еще не собиравшейся замерзать Рысьвы, оседал на могучих башнях Высокого Замка. В тревожном свете фонарей крупные хлопья снега отливали оранжевым. Казалось, они стоят на месте, а сам замок со всеми его обитателями, страстями и тревогами оторвался от надежной земли и неудержимо взлетает вверх, чтобы в конце концов вновь упасть на землю, обратившись в беспорядочную груду камней и похоронив под собой своих безумных хозяев...
      Именно такие мысли одолевали Ланку, следящую за снегопадом из окна опочивальни. Принцесса сидела на подоконнике, закутавшись в расшитую райскими птицами арцийскую шаль. Дочь Марко с детства любила наблюдать за танцем снежных хлопьев, но на этот раз они пугали. Она, никого и ничего не боявшаяся, в последние месяцы поняла, что такое страх. Нет, Илана боялась не своего мужа, не его бледных прихвостней, не молчаливых стражей-гоблинов. Этих она, пожалуй, даже любила. Она боялась будущего - весны, которая несла войну, неизбежного выбора, который ей предстоял, встречи с Рене и того, что она может никогда больше его не увидеть, так что последним воспоминанием о ее отчаянной горькой любви будет презрение и равнодушие, застывшее в голубых глазах.
      Днем Илана превосходно играла роль жены регента, хозяйки Высокого Замка. Ночами же она, если только ее не посещал супруг, что в последнее время случалось, к счастью, не, столь часто, досиживала на окне, вглядываясь в тревожную темноту, и думала. думала, думала...
      Если бы ни Уррик, ей было бы совсем одиноко, так как любимцам Михая она не верила, а те таянские нобили, кто, спасая свои жизни и состояния, вынужденно оставались при дворе, не верили ей. Более того, они, так же как и старые слуги, в глубине души презирали и ненавидели предательницу. Уж в этом-то Илана не сомневалась. Днем ее это не волновало. Она была высокомерна и смела, а вызвавшие ее гнев долго жалели о своей неосторожности, но ночами, оставшись наедине с собой и вспоминая Высокий Замок таким, каков он был при отце и братьях, Ланка начинала ненавидеть себя едва ли не сильнее обитателей служебных дворов.
      Единственный, кому она верила до конца, был Уррик. Он стал ей необходим не просто как послушное орудие или неутомимый нежный любовник, а как близкое существо, рядом с которым становится не так холодно и одиноко. Неожиданно все то, что она говорила молодому гоблину, приручая его, оказалось правдой. В полной мере Илана поняла это, отправив Уррика в Эланд. Первые несколько дней она вроде и не замечала его отсутствия, думая лишь о том, удастся ли ему передать письмо и что ответит Рене. Затем ее стала одолевать неясная тревога, и в одну прекрасную ночь принцесса поняла, что главное для нее, чтоб он вернулся.
      Даже если ему не удастся ничего сделать, пусть возвращается живой и здоровый! И он вернулся. Уррик мало рассказывал о своих похождениях, да она и не расспрашивала. Главное, что письмо в Эланде, а Шандер Гардани жив. Последнее известие Ланку одновременно и испугало и обрадовало. Она всегда любила Шани и не забыла, как тот бросился ее защищать. Если бы она тогда уехала с... - как же звали того лейтенанта? Ласло? - все могло бы сложиться иначе. Но с другой стороны, если Шандер узнает про Мариту, про то, как она... В его глазах наверняка отразится то же безмерное удивление, постепенно сменяющееся отвращением, что и у Рене.
      Принцесса постаралась выбросить из головы эти мысли, но они оказались сродни сорняку-ползучнику, который если уж завелся в огороде - пиши пропало. Извести его без магии нельзя.
      Известно, что мужчины чаще всего топят сомнения и недовольство собой в вине, а женщины - в занятиях любовью. Пылкость, с которой Ланка отвечала на страсть Уррика, вознесла последнего на самую высокую гору наслаждений. Он был слишком счастлив, чтобы рассуждать о грехах или бояться возмездия. Ланка, к сожалению, не была столь простосердечна, и в ее голову все время заползали тяжелые мысли, а в сердце - страх перед будущим. И все равно она раз за разом открывала потайную дверь, потому что пожертвовать близостью Уррика была не в состояии.
      Колокол на ближайшей башне отзвонил четвертую ору. Стало быть, муж сегодня не придет. Даже когда он вламывался к ней пьяным или взбешенным, он никогда не делал этого между четвертой и седьмой орами. В это время он занимался какими-то своими делишками, о которых Илане до сих пор ничего не удалось узнать. Она же проводила это время с Урриком, если тот в это время не стоял в карауле. Сегодня гоблин был свободен и наверняка уже ждал ее.
      Женщина легко соскочила с высокого подоконника, задула свечу на окне если что, Уррик будет знать, что она уже идет, и решительно открыла дверь. По крайней мере, в ближайшие мгновения она забудет все эти лезущие в голову глупости.
      2228 год от В. И. Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.
      Пантана. Убежище
      Было еще темно, когда три фигуры в мерцающих, подобно инею, в лунном свете плащах оказались на окраинах Пантаны. Кстати поваливший крупный снег сшивал небо и землю торопливыми неряшливыми стежками. На открытом месте наверняка начиналась немалая метель, но в лесу пока еще было тихо - густые ветви сдерживали ветер.
      - Странно, вы уходите в первый день Истинной Зимы, - тихо сказал тот, что был повыше, - по-моему, это означает...
      - Это ничего не означает, - откликнулся второй. - Время примет кончилось. Они хороши, когда все идет, как заведено от века.
      - И все-таки, Астен, - первый, казалось, вернулся к прерванному разговору, - подумай еще раз. Мне в Убежище делать нечего. Мне там каждое дерево напоминает о беде. А без тебя Эмзар остается как без рук... для всех будет лучше, если с Геро пойду я.
      - Нет, Клэр, - названный Астеном говорил тихо, но уверенности в его красивом голосе хватило бы на десяток кардиналов, - ты должен остаться и пережить свою боль. Только тогда ты станешь тем, кем должен стать. И потом, ты пока еще не знаешь того, что знаю я, а мы не можем рисковать Герикой. В Убежище за ней охотились одни, за его пределами найдутся другие. Я не удивлюсь, если они уже где-то рядом и, несмотря на всю магию Эмзара, нам придется драться. Я пока еще лучший боец, чем ты, - Дом Розы всегда славился боевой магией, и я похож на своего сына, к которому внешний мир привык, а твоя внешность неизбежно повлечет пересуды. Держать же изменяющее ее заклятие - значит скрываться от людей, но криком кричать магам о том, что кто-то творит Запретную волшбу... Нет, Клэр, идти должен я.
      - Но почему, - впервые подала голос женщина, - почему Клэр не может идти с нами, если ему тяжело оставаться в Убежище?
      - Потому что, - Астен вздохнул, - кто-то должен быть рядом с Эмзаром, а Клэри единственный, кому я могу верить до конца. Он не мог убить Тину, а значит, покушаться на тебя.
      - Я поняла, - кивнула головой женщина, - будем прощаться.
      Все трое откинули капюшоны, подставив лица падающему снегу. Слов не было. Клэр бережно поднес к губам руку женщины, а она в свою очередь провела тонкими прохладными пальцами по бледной щеке эльфа и, закутавшись в плащ, отошла в сторону. Мужчины, оставшись одни, какое-то время стояли и смотрели друг на друга, а затем обнялись совершенно по-человечески, после чего Астен быстро зашагал вслед за Герикой. Клэр долго смотрел им вслед, потом стряхнул снег с плаща и медленно побрел в Убежище.
      2228 год от В. И. Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.
      Фронтера
      Лупе была рада снегопаду - теперь никто не заметит, что кто-то сошел с тракта и направился в сторону болот. Еще летом такая предосторожность всех бы только рассмешила - граница между арцийской Фронтерой и Таяной существовала лишь в головах монастырских картографов, а местные жители ходили туда и обратно, когда хотели. С купцов, конечно, пошлину брали, не без этого, но только в городах, а поскольку дальше Таяны была только Тарска и Последние горы, то поборы за провоз по таянским дорогам не взимали. Потому и застав никаких не строили. уже давно - с тех самых, пор, когда Таяна доказала свое право быть самостоятельным королевством, а Арцийская империя одряхлела настолько, что отдала свое восточное приграничье на попечение местных баронов в обмен за номинальное признание ими власти императора.
      Теперь же Михаю зачем-то понадобилось закрыть границу, и, надо отдать ему должное, сделал он это быстро и умело. Нечего было и думать выбраться из Таяны по тракту или даже по лесу. Тарскийские стражники со свирепыми горными псами быстро отучили местных жителей ходить в гости "на ту сторону". Существовало, правда, одно исключение - в Кабаньи топи подручные Михая не совались. Да и незачем было. Непроходимые трясины, куда даже местные жители в летнюю сушь не рисковали забираться, сторожили границу не хуже самых свирепых воинов. В канун же зимы после осенних дождей туда мог пойти только безумец или самоубийца.
      Именно на этом и строился план Лупе. Переодевшись странствующим школяром, женщина то пешком, то на попутной подводе добралась до городка, расположенного в половине диа от границы, где и выяснила, что дальше к западу отправляться можно, лишь заручившись разрешением начальника гарнизона и нового городского клирика. Добывать их Лупе не собиралась. Да и попутчиков в это время года найти было невозможно. Гремиха была непроходима до весны, а в приграничных селах дел ни у кого не было. Так что неусыпная бдительность стражников выглядела по меньшей мере странно. Караулить было нечего, а они караулили, да еще с невиданным даже по летней поре пылом! Нечего было и думать в один прекрасный день выйти из города и отправиться к Гремихе или же Кабаньим топям. Маленькая колдунья устроилась на почти пустом постоялом дворе - когда-то приносивший неплохой доход, теперь он терпел сплошные убытки - и стала ждать подходящего вечера.
      Два дня прошли в изматывающем выслушивании сетований хозяина на лихие времена, наконец дождь сменился долгожданным снегом, и Лупе поняла, что пора. Выбравшись из города еще до наступления темноты, она провела несколько часов в заброшенном сарае и, убедившись, что большинство огней погасли, перешла тракт и, как могла быстро, зашагала к лесу, плавно переходящему в великое болото, зная, что к утру снег скроет все следы.
      Лупе, разумеется, не надеялась, что сможет преодолеть топь, которую в этом месте совсем не знала. Бросаясь в свое безумное предприятие, ведунья сделала ставку на местных Хозяев. Если они вспомнят женщину, сопровождавшую летом Рамиэрля и Рене, они ее переведут через болота. Затем она найдет отдых и лошадь в Белом Мосту. Дальше она пока не загадывала, но твердо знала, что в селе не останется. Начиналась война, и нужно было что-то делать. Чтобы отомстить за Шандера. Чтобы оправдать свое существование. Чтобы не сойти с ума...
      2228 год от В. И. Утро 23-го дня месяца Волка.
      Пантана
      - Мне кажется, за нами кто-то идет. И довольно давно.
      - Может быть, Клэр все же решил пойти с нами?
      - Нет, он обещал охранять Эмзара, а Дом Журавля верен слову чести. К тому же это не эльф... И, пожалуй, не человек... - Астен остановился у необъятного каштана, так, чтобы Герика оказалась между стволом дерева и его спиной.
      Деревья, особенно старые каштаны, сосны и березы, могут защитить от достаточно сильной колдовской атаки. Не говоря уж об ударе мечом или стреле. За себя Астен не опасался. В мире было не так уж много магов, способных с ним потягаться, да и легкий меч, который он захватил с собой, в руках принца-Лебедя превращался в грозное оружие.
      Герика спокойно встала там, куда ей было велено. Если она и испугалась, то не подала виду. Впереди была узкая ложбина, по которой летом наверняка тек ручей. Теперь же она сияла девственной белизной. Темное грузное небо только подчеркивало нетронутость снега.
      - Было бы обидно получить стрелу в спину в таком приятном месте, прошептал Астен, - ты ничего не чувствуешь? - спросил он с надеждой, вспомнив, как Герика предугадала убийство Тины.
      - Нет, - шепотом откликнулась тарскийка, - ничего. По крайней мере, ничего опасного. Напротив, мне кажется, сейчас случится что-то очень славное.
      - Вот как? - отозвался ее спутник, снимая руку с эфеса меча. - Постой все же тут, - и эльф, протянув вперед руки с раскрытыми ладонями в древнем, как сама Тарра, мирном жесте, сделал шаг от спасительного ствола...
      Герика с интересом, но без какой бы то ни было тревоги наблюдала за ним. Вскоре ветви можжевельника, окружавшего тропу, зашевелились, и оттуда вышла огромная рысь в роскошном зимнем наряде. Зверь с достоинством уселся на тропе, совсем человеческим жестом приподняв переднюю лапу.
      - Преданный! - в голосе Астена был не вопрос, а утверждение. - Он, видимо, ждал тебя здесь всю осень. Ты ведь все еще носишь браслет?
      - Да, - кивнула женщина, выходя из своего укрытия.
      Рысь сидела неподвижно, не сводя желтых тревожных глаз с подруги Стефана. Собака на ее месте принялась бы суматошно прыгать, оглашая окрестности восторженным лаем, Преданный же продолжал сидеть как изваяние, пока Герика не опустилась перед ним на корточки, робко коснувшись пятнистой шкуры.
      - Ты знаешь, я ведь его почти забыла... Мне казалось, у меня, кроме Романа и вас троих, нет никого... А он меня искал. Знаешь, если это магия, давай его отпустим, пусть идет в свой лес... У него ведь наверняка была своя жизнь.
      - Боюсь, это невозможно. Преданных освобождает только смерть. И потом, они довольно быстро становятся в чем-то подобны своему господину. Эта рысь уже не совсем зверь... Она понимает куда больше самого умного пса или коня.
      Астен присел рядом с Герикой.
      - Я ее друг. Так же, как и ты. - Точеная рука эльфа легла на голову дикого кота, тот на мгновение зажмурился, потом издал короткий хриплый звук и извечным кошачьим жестом потерся пушистым плечом о куртку Астена.
      - Значит, ты меня принимаешь? Мы с тобой должны отвести ее туда, где она будет в безопасности. Если со мной что-нибудь случится, это сделаешь ты.
      Они никогда потом об этом не говорили, но и Герике и Астену показалось, что Преданный кивнул.
      2228 год от В. И. Ночь с 25-го на 26-й день месяца Волка.
      Пантана. Убежище
      Тихо-тихо падал снег. Невесомые сверкающие пылинки совершали церемониальный танец в длинных полосах лунного света, превращая его в ожившее кружево. За окном царила зимняя ночь во всем своем безжалостном великолепии, а в Зале Первых Фиалок пылал камин, и на столе в кубках дымилось подогретое вино.
      В креслах у огня сидели двое и тихо разговаривали. Это был бесконечный разговор, который могут вести только живущие одними страхами и надеждами. Местоблюститель Лебединого трона, старший сын последнего эльфийского владыки Эмзар Снежное Крыло вел неспешную беседу со своим новым советником Клэром Утренним Ветром. С той ночи, когда погибла Тина, а Герика с Астеном ушли в никуда, Клэр оставался в Лебедином Чертоге. Его родичи, опасавшиеся за рассудок и жизнь художника, постепенно успокаивались - правитель заставил Клэра загнать в самые отдаленные уголки души боль от потери и взяться за неотложные дела, от которых, возможно, зависели судьбы мира. О чем они говорили, никто не знал разрушить защиту, которой отныне окружил себя Эмзар, было по силам разве что великим магам древности. Еще недавно доступный всем и каждому Лебединый Чертог превратился в зачарованную крепость. В Убежище это, однако, восприняли как должное.
      После смерти Тины эльфы, словно бы очнувшись от тысячелетней летаргии, соизволили посмотреть вокруг и обнаружили, что мир готов рухнуть. Древние и при этом вечно юные создания оказались к этому не готовы. Кроме, пожалуй, правителя, как-то сразу взявшего все в свои руки. Эмзара слушали - ведь когда наступает час решения и час действия, мало кто готов взять груз на себя.
      Нашлись, разумеется, и такие, кто считал, что Эмзар должен сделать все, чтобы увести свой народ из обреченной Тарры, но поскольку сами они не представляли, как это можно сделать, то и требования их звучали достаточно вяло. Что думал сам Эмзар, не знал, пожалуй, никто, но вид у принца был такой, словно ему все ведомо и он ко всему готов. Это успокаивало. Но, к несчастью, уверенность старшего из Лебедей была умелой игрой. Эмзар не представлял, ни что ему делать дальше, ни чем все может кончиться. Всю тяжесть положения знали только он и Клэр, и, похоже, именно это знание и спасало последнему жизнь и рассудок.
      Этот вечер обещал стать одним из тех, когда собеседники в тысячный раз перебирают уже известное в надежде отыскать хоть какой-то просвет, но судьба в лице молодого воина из Дома Ивы уже маячила на пороге.
      - Правитель, - Ариэн Нарсиэль учтиво склонил голову. - Вас желает видеть жена Вашего брата.
      - Проведи ее в малый кабинет, - ответил Эмзар, на лице которого не дрогнул ни один мускул. Но когда воин вышел, он, подбросив в огонь несколько еловых шишек, задумчиво добавил: - Не знаю, что ей может понадобиться, но радость эта встреча нам вряд ли принесет.
      - Нам? - удивился Клэр. - Но я вовсе не хочу ее видеть.
      - Нам, - подтвердил правитель, - я понимаю, что она мать Эанке. Но именно поэтому нужно ее выслушать.
      Клэр больше не возражал. Вдвоем они поднялись по обвивающей белоснежную колонну пологой лестнице в башенку, где и был расположен Малый кабинет, в котором Правитель предпочитал вести доверительные беседы и который, как и Зал Первых фиалок, был теперь окружен особой защитой. Нанниэль уже ждала их и порывисто поднялась им навстречу. Знавший невозмутимость своей красавицы-невестки, Эмзар понял, что произошло что-то необычное и скорее всего неприятное.
      - Садитесь, - он поцеловал тонкую, унизанную перстнями руку, - как я понимаю, что-то произошло.
      Нанниэль выразительно посмотрела в сторону Клэра, но Эмзар не позволил ей и рта раскрыть:
      - Дорогая, Клэр со вчерашнего дня любезно согласился стать моим Одро*, у меня от него не может быть тайн.
      * Одро (Сотро, Зотро) от эльф. "другой". Звание, которое носит наперсник, доверенное лицо владыки. Звание это не является придворной должностью или титулом и принимается только с согласия будущего одро, который заявляет о том, что готов разделить судьбу своего господина и друга, какой бы она ни была.
      Водяная Лилия присела в классическом реверансе, но выражение ее лица не отвечало требованию даже самого незатейливого этикета - губы женщины дрожали, под глазами чернели круги, из всегда безукоризненной прически выбилась вороная прядь, падающая на белоснежную шею, но это Нанниэль, похоже, не тревожило. Взглянув в глаза деверю, она произнесла отрывисто и четко:
      - Она ушла.
      - Кто? - спокойно уточнил Эмзар, хотя в ответе не сомневался.
      - Моя дочь и ваша племянница. Я обнаружила это лишь сейчас, когда зашла к ней. Она взяла свои артефакты, оружие и... - тут голос Нанниэли дрогнул, драгоценности Дома.
      - Она оставила письмо? Когда она ушла? Одна или с кем-то? - Эмзар говорил спокойно, но на душе у него было гадко и становилось все гаже.
      - Она не оставила ничего, что могло бы объяснить ее намерения, - почти прошептала жена Астена, - ушла же она прошлой ночью. Вместе с Фэриэном и четырьмя воинами из его Дома.
      - Что ж, Ниэ, - правитель коснулся ее руки. - Вы рассказали все, что знали, а теперь идите и отдохните.
      - Но, - она вскинула на него измученные, но от этого еще более прекрасные глаза, - но я не знаю, что она может совершить. Она... Боюсь, она безумна...
      - Идите домой, - повторил Эмзар, - а я буду думать. И действовать. Это мое дело. Идите, Ариэн вас проводит.
      Нанниэль торопливо подобрала тяжелые юбки и, не оглядываясь, вышла, почти выбежала, а Эмзар повернулся к Клэру.
      - Вот и началось.
      - Что ты намерен делать?
      - Для начала прочесать остров. Если у них хватило глупости его покинуть, надо сделать так, чтоб они не смогли вернуться.
      - Выходит, ты рад, что она ушла? - не поверил своим ушам Клэр.
      - Я рад. И одновременно я в ужасе, - Эмзар задумчиво повертел в руках изящную подставку для перьев, а потом бросил ее на стол, да так неудачно, что ни в чем не повинная вещица свалилась на изысканный золотистый ковер, - как правитель я до безумия рад, что эта змея избавила нас от своего присутствия и утащила с собой своего сподвижничка. Останься они тут и начни разговоры о том, что эльфам нет дела до остальных, что мы должны спасать себя и так далее, у нас могли бы быть крупные неприятности. Но я боюсь, Клэр... Они ведь не просто так ушли. Они замышляют убийство.
      - Но... Я не понимаю...
      - Неужели ты не понимаешь, что Тина, - Клэр при звуках этого имени вздрогнул, как от удара, - Тина была убита по ошибке. Ей нужна Эстель Оскора, уж не знаю, сама она дошла до этой мысли или кто присоветовал, но они бросились в погоню. А я отпустил их с Астеном вдвоем!!!
      - Великий Лебедь! Я так хотел пойти с ними, - простонал Клэр, - но, может быть, еще не поздно!
      - Поздно, Клэр. Эанке опередила нас больше чем на сутки. Гнаться за ней почти бессмысленно. И потом, ни ты, ни я не можем покинуть Убежище, а открыть тайну кому-то еще... Я не уверен, что моя племянница увела с собой всех своих сообщников.
      - Но Астен ваш брат.
      - Да. А Герика его Эфло д'огэр, - Эмзар сжал кулаки, - и все равно я вынужден предоставить их самим себе. От нас тут ничего не зависит. Может быть, их не найдут. А если найдут, то справиться с Астеном непросто. Да и судьбу Эстель Оскора вряд ли кто может угадать. Они вступили на свою дорогу, и они пройдут ее до конца, а как и когда он наступит, нам знать не дано.
      - Хорошо, - вздохнул Клэр, - пусть будет так. А что будем делать мы?
      - Готовиться к походу.
      - Ты хочешь сказать?..
      - Я хочу сказать, что весной вспыхнет война и клан Лебедя примет в ней участие на стороне Эланда и Кантиски.
      Эстель Оскора
      Мы шли уже почти кварту. Я, Астен и нашедший нас Преданный. Впереди меня ждало туманное гостеприимство Его Святейшества, позади остался кто-то, желавший моей смерти, а я была почти счастлива, живя лишь сегодняшним днем. Мои спутники, похоже, разделяли мое настроение. Иногда мы начинали резвиться в снегу, как щенки или, учитывая природу нашего третьего товарища, как котята. Дорога не была трудной, так как Астен прихватил с собой множество волшебных мелочей, сводивших неудобства нашего похода на нет. Хватало и взятой в Убежище питьевой воды, тем более Преданный взял на себя обязанность снабжать нас зайцами и рябчиками, каковых и добывал по ночам с удивительной ловкостью. Занятно, но он явно предпочитал испеченное на углях мясо сырому.
      Шли мы быстро, но эльфы, похоже, забрались в один из самых диких уголков Пантаны. Кроме нескольких лесных деревушек, которые мы обошли десятой дорогой, следов человека не наблюдалось. Зато зверья было в изобилии. Однажды мы нарвались на танцующих под луной волков, которые нас то ли не заметили, то ли не обратили внимания, а вот я навсегда запомнила их грациозные прыжки в лунном сиянии. Мне внезапно захотелось стать волчицей и всю жизнь бегать плечом к плечу со своим волком по заснеженному лесу, загонять для него дичь, ощущая на губах солоноватый привкус крови, и не думать ни о чем...
      - Что с тобой? - Астен тряс меня за плечо с озадаченным видом, я в ответ только рассмеялась. Он подумал и присоединился ко мне. Мы смеялись, как два дурачка, вдали пели волки и светила полная луна. Я хорошо помню эту ночь, потому что она оказалась последней спокойной. Мы долго сидели у костра, разговаривали ни о чем и обо всем. Я узнала о том, что Астен однажды уже покидал Убежище, что он никогда не был счастлив с Нанниэлью, которая его, видимо, также никогда не любила. Лебедь говорил много, лихорадочно быстро, словно боялся чего-то недосказать. Преданный ушел на охоту, мы были совершенно одни. И внезапно я поняла, что небезразлична этому бессмертному красавцу. Нет, он не сказал мне ничего и вместе с тем сказал все. Если мужчина начинает исповедоваться перед женщиной, это значит, что он или выпил, или эта женщина ему нужна. А чаще всего и то и другое...
      Вернулся Преданный, волоча за собой молоденькую косулю. Жизнь жестока по определению, но в дикой жестокости нет грязи, подлости, предательства. Преданный от рождения был наделен правом убийства, так же как его жертвы изначально получали право на трусость, ибо для них трусость была единственным щитом против когтей и клыков.
      Но те, кто по уверениям Церкви получили от Творца бессмертную душу, все запутали. Эльфы тут оказались ничуть не лучше людей. Может быть, красивее, умнее, изначально одареннее, но проклятие выбора, цели, средств, совести они несли так же, как и мы. Поэтому мы могли понимать друг друга, а значит, ненавидеть. Или любить...
      Любил ли меня Астен? Любила ли я его? Пока еще нет, но, если наше путешествие продлится, может случиться все, что угодно. Впрочем, до Кантиски было не так уж и далеко. Скоро мы должны будем выбраться на тракт, где можно найти лошадей. И придется решать, как быть с Преданным, который в Святом Граде был бы весьма неуместен. Но пойдет ли он в Убежище с Астеном?
      - Вряд ли, он должен быть с тобой, - то ли я думала вслух, то ли мы думали об одном и том же...
      - Должен?
      - Ты носишь браслет Стефана. Его единственный долг защищать тебя.
      - А я не могу его уговорить пойти с тобой?
      - Нет. Он умнее любого зверя, но он еще не человек. Он знает только свой долг и будет ему следовать.
      Мы помолчали. Разговор не клеился. Так всегда бывает, когда неотложных дел нет, а говорить ни о чем, думая о слишком многом, - значит лгать. То же, что было у меня на душе и, возможно, у Астена, казалось столь неуместным, что мы не могли себе позволить заговорить об этом. Костер горел, звезды медленно ползли по небу, зима правила свой бал. Засыпали подо льдом реки, увязали в снегу деревья, становились непроходимыми горные перевалы. Зима давала передышку всем...
      - Астен, - окликнула я своего спутника, и тот немедленно вскинулся, словно ждал моего вопроса, - как ты думаешь, что я в сущности такое? И что я должна сделать?
      - Я не знаю...
      - Я не спрашиваю тебя, что ты знаешь, - внутри меня неожиданно поднялась какая-то веселая злость, - я хочу знать, что ты думаешь.
      - Что я думаю, - эльф повторил мой вопрос, видимо собираясь с мыслями. - Я думаю, это твой жребий, и ты должна его нести, пока можешь. И даже дальше. Я пытался отыскать в тебе какую-то необычную Силу, Герика, и не смог. Но это вовсе не значит, что ее нет. Она может пробудиться, когда ты столкнешься с магией сущностей, которые хотели подчинить тебя свой воле. Или когда тебе будет грозить опасность, или когда ты, сама того не зная, вдруг выполнишь какое-то условие.
      - Но когда на нас с Тиной напала Эанке и там, у Пантаны, я ничего не смогла...
      - Меня это удивляет, но магия Прежних* нам известна очень плохо. Может быть, чары, которыми пронизано Убежище, ее гасят. Ведь когда-то приведшие нас в этот мир Светозарные уничтожили прежних его хозяев, а значит, дарованная ими магия может свести на нет "подарок" Оленя.
      * Прежние- сначала эльфы так называли Первых богов Тарры, а затем это слово стало обозначать все и всех, имеющих отношение к Первым богам.
      - Тогда почему вы его боитесь?
      - Потому что он плоть от плоти этой земли, а мы лишь пришельцы, причем неразумные пришельцы, - с нарочитым смешком откликнулся Астен. - Но давай лучше поговорим о тебе. Ты спокойно обращаешься с нашими поделками, в каждую из которых вложена магическая сила, ты уже освоила парочку заклятий. Это значит, что у тебя есть способности к волшбе и то, что ты нам не враждебна.
      - Но откуда?.. - я не договорила, но Лебедь все понял.
      - Эльфийская магия, смешанная с магией талисмана Проклятого, оказалась смертоносной не для тебя, а лишь для того существа, которое ты носила в себе. Это оно было воплощенным Злом. Ты же скорее всего можешь стать и Злом, и Добром, и зависит это лишь от тебя. Большего не знаю и, наверное, не хочу знать.
      2228 год от В. И. Раннее утро 4-го дня месяца Звездного Вихря.
      Большой Корбут
      Солнце еще не показалось над зубчатым горным гребнем, но света, чтобы провести коней по узкой горной тропе, Рамиэрлю хватало. Хвала Великому Лебедю, дорога для лошадей еще годилась. Топаз шел спокойно, но Перла упрямилась, и Роману все чаще приходилось останавливаться и уговаривать кобылицу сделать еще шаг.
      - Честное слово, дорогая, - не выдержал наконец эльф, - я начинаю подозревать, что в твоем роду был осел. - Перла обиженно повела ушами, но с места все же сдвинулась.
      Зимнее утро в Корбутских горах выдалось красивым, но неуютным. Было очень ясно и очень холодно, и Роман знал, что чем выше они поднимутся, тем будет холоднее. Собственно говоря, настоящий подъем он начал вчера, а до этого петлял по долинам рек и ручьев, стараясь отыскать для перехода место поудобнее. Прав ли он оказался в своем выборе, покажет самое ближайшее будущее. Пока тропа, по которой они шли, была вполне проходимой и вела в нужном направлении, но вот от Уанна по-прежнему не было ни слуху ни духу, хотя Рамиэрль не сомневался - когда маг-одиночка сочтет нужным, он его отыщет. Пока же нужно подчиниться зову кольца и идти вперед.
      Если не начнутся зимние вьюги и не придется бросить лошадей, то путь через Большой Корбут отнимет дней двадцать пять, после чего они окажутся в тех самых Ларгах, про которые много наговорено и написано, но толком ничего не известно. Кроме того, что туда ушел и там сгинул Эрасти Церна, а Циала смогла вернуться. Ну а если за первой горной цепью встанут вторая и третья, а некоторые источники утверждали именно это, то ему придется в горах зазимовать, снегопады отрежут дорогу не только вперед, но и назад...
      Громкий лай оторвал эльфа от ставших привычными мыслей и расчетов. Оскорбленная собачьей неучтивостью Перла пронзительно заржала. Уже почти рассвело, и эльф видел не красноватую ауру живого смертного существа, а самого пса. Это было очень крупное животное, размерами сравнимое с эландским волком. Светлая, с бежеватым отливом шерсть, пушистая и густая. Темно-коричневые "чулки" и маска на морде. Уши обрублены. Эльф знал, что у некоторых пастушеских племен существует обычай рубить собакам уши, чтоб в них не мог вцепиться волк. Значит, собака пастушья... Это могло быть и хорошо - у горцев можно спросить дорогу, и плохо - если хозяева пса окажутся недружелюбными.
      Эльф ожидал, что за первой собакой последуют другие. Если поблизости деревня или стадо, их должна охранять целая свора, но пес был один. Собака подлетела пушистым вихрем. Было видно, что она устала - светлые бока ходили ходуном, язык свешивался из открытой пасти чуть ли не до земли, не скрывая тем не менее отменных клыков.
      Эльф стоял спокойно, на всякий случай положив руку на рукоятку кинжала, но пес нападать не собирался. Он даже не стал обнюхивать незнакомца, а лошадей и вовсе проигнорировал. Яростно виляя хвостом и то лая, то тоненько поскуливая, волкодав совершил несколько кругов вокруг Романа, а затем немного отбежал в ту сторону, откуда пришел, и оглянулся, уставившись на барда. Тот продолжал стоять, с удивлением наблюдая за собачьими выходками.
      Убедившись в том, что двуногий остается на месте, пес бросился назад, но на этот раз не кружил вокруг, а встал напротив Романа и несколько раз громко пролаял, отступил два шага и вновь подал голос. Роман начал понимать, в чем дело, когда овчарка вновь прыгнула вперед и, вцепившись зубами в край плаща Романа, пятясь, потащила его за собой.
      - Так ты меня куда-то зовешь? - осведомился бард. - Там твой хозяин? Ему нужна помощь? Ну, пошли...
      Как только эльф сделал первый шаг, пес опрометью помчался назад, затем остановился, коротко взлаял, словно бы умоляя поспешить, и вновь кинулся вверх по склону. Дорога была нетрудной, и Роман вскочил в седло - кто знает, вдруг тут и впрямь промедление смерти подобно. Если же там окажутся враги, то четыре ноги лучше двух. Но никаких врагов не обнаружилось.
      Не прошло и полуоры, как собака привела всадника к обрыву и, жалобно скуля, застыла на краю. Спрыгнув на землю и зацепив поводья коней за кстати подвернувшийся еловый выворотень*, Роман заглянул вниз. Дно пропасти терялось в тумане, снизу отчетливо доносился грохот потока, но на глубине в три или четыре человеческих роста виднелся небольшой выступ, на котором он заметил мертвую косулю, в горле которой торчала черная стрела. Но главным было не это - на туше зверя неподвижно лежала человеческая фигура.
      * Выворотень- ветром вывернутое с корнем дерево.
      - Так вот в чем дело, - обратился Роман, к собаке, так как больше обратиться было не к кому. - Вы охотились, подбили серну. Та свалилась вниз, твой хозяин полез за добычей и тоже упал. Ты думаешь, он жив?
      Волкодав в ответ что-то проскулил, с нетерпением наблюдая за манипуляциями Романа, ковырявшегося в седельных сумках в поисках длинной и крепкой веревки, которая, разумеется, оказалась на самом дне. Видимо, собака прекрасно понимала смысл происходящего, так как больше не пыталась привлечь к себе внимание. Роман осмотрел края пропасти, прикидывая, где бы закрепить веревку. В одном месте он обнаружил след от недавно выпавшего камня. Видимо, именно здесь злосчастный охотник пытался спуститься или неудачно привязал ремень. Так и не найдя подходящей глыбы, Роман решил довериться сообразительности Топаза, не раз выручавшего хозяина в его многочисленных похождениях. Приведя жеребца к обрыву и велев не сходить с места, эльф закрепил конец веревки в кольце, прикрепленном к седлу в расчете на подобную неожиданность, сбросил плащ и верхнюю меховую куртку и остался в походной одежде из замши.
      Спуск с помощью веревки для столь опытного разведчика был делом совершенно заурядным, и вскоре бард стоял на небольшой каменной площадке рядом с распростертым телом. Первым делом он ощупал затылок упавшего и обнаружил, что шею тот, по крайней мере, не сломал. Тело было гибким и теплым, что обнадеживало.
      Прикинув, как это сделать половчее, эльф рывком перевернул пострадавшего на спину и чуть не вскрикнул от инстинктивного отвращения - перед ним лежал гоблин. Не так давно Роман на месте бы прикончил мерзкую тварь или, из уважения к собаке, оставил бы валяться и умирать самостоятельно, ибо каждому эльфу известно, что гоблины есть Зло в его чистейшем проявлении и самое их дыхание оскверняет светлый мир Творца. Но после столкновения с Всадниками, разговоров с Рене о встреченных тем эльфах, пошедших по темному пути, и, самое главное, после мимолетного знакомства с Урриком Рамиэрль стал смотреть на Детей Тьмы более благожелательно. Конечно, их грубая звероподобная внешность не могла не отталкивать, но они были такими же разумными существами, как и любая другая раса Арции. Среди них, безусловно, были и жестокие, неумолимые убийцы, про которых со смаком повествовалось в старинных эльфийских хрониках, но и создания, способные любить и обладающие мужеством и своим кодексом чести, тоже случались. В этом Роман убедился на личном опыте.
      Эльф встал на колени и принялся осторожно исследовать тело пострадавшего. Тот, судя по всему, был совсем еще мальчиком. Его лицо еще не украшали обязательные для каждого гоблина длинные висячие усы, да и фигура отличалась юношеской хрупкостью. Закончив осмотр, Роман пришел к выводу, что бедняга здорово ударился головой, хоть ему повезло и тушка косули смягчила удар. Зато нога была явно сломана. Впрочем, и тут могло быть гораздо хуже - суставы были целы, да и перелом был закрытым. Решив, что сначала надо вытащить раненого из пропасти, а потом уже приводить его в чувство, объясняться с ним и думать, что делать дальше, Роман принялся за дело. Соорудив из конца веревки петлю, бард подхватил ею раненого под мышки, проверил, хорошо ли держится, а затем внимательно оглядел скалу.
      Роману доводилось только с помощью двух кинжалов подниматься по сложенным из гладко отесанных камней стенам. Раздираемая же корнями растений, обдуваемая горными ветрами скала изобиловала трещинами, и подняться по ней не составляло никакого труда. Вскоре Роман уже был наверху. Пес было встрепенулся, но, увидев, что Роман один, вновь улегся ждать. Понимал, негодник, что его друга в беде не оставят, а мешать сейчас ни в коем случае нельзя.
      Роман еще раз глянул вниз - вроде никаких выступов и нависших камней. Можно поднимать. Топаз, повинуясь голосу хозяина, начал медленно пятиться, веревка натянулась, и неподвижное тело поплыло вверх. Роман лежал на краю пропасти. Свесившись чуть ли не до пояса, готовый каждый миг перехватить веревку или приказать Топазу остановиться, но все сошло благополучно. Подхватив раненого, эльф бережно положил его на загодя расстеленный плащ, куда немедленно перебрался и пес, принявшийся "умывать" бесчувственного хозяина. Эльф немного подумал и спустился вниз еще раз - за косулей. Не пропадать же добру!
      Когда он кончил возиться с тушей, спасенный уже пришел в себя и, опираясь на собаку, даже умудрился сесть, хоть лицо его и морщилось от боли.
      - Ты говоришь по-арцийски? - Роман старался произносить слова как можно четче и медленнее, но с таким же успехом он мог бы трещать, как сорока.
      Юный гоблин явно не знал ни одного из известных Роману языков и наречий Арции.
      2228 год от В.И. Раннее утро 4-го дня месяца Звездного Вихря. Борха.
      Северо-западный край Пантаны
      Высокий, закутанный в белый плащ мужчина в сопровождении двух свирепого вида боевых псов и небольшой охотничьей собаки уверенно шел по лесу. Если бы кто-то, обладающий разумом, проследил взглядом за ночным путником, он бы отметил, что ни он, ни его псы не отбрасывают тени, однако во всем остальном выглядят как существа из плоти и крови. Летом в эту пору уже вовсю светило солнце, а остатки ночной мглы воровато заползали в лесные овраги, но в месяц Звездного Вихря эта ора еще принадлежала ночи. Впрочем, луна светила ярко, снег рассеивал ее бледный свет, и было достаточно светло, чтобы находить дорогу.
      Ночной охотник двигался очень тихо, не скрипел под его сапогами снег, не шуршали раздвигаемые ветви, но подобраться незаметно к намеченной цели ему все же не удалось. Навстречу бежавшим впереди собакам вышла огромная рысь и встала, нехорошо оскалив клыки. Псы замерли, готовясь к бою, однако хозяин придержал их. Видимо, он решил начать дело с разговора. Воткнув в землю белый посох, увенчанный вырезанной из кости головой оленя с мерцающими в лунном свете опаловыми глазами, Охотник негромко, но властно позвал:
      - Герика Годойя! Тебе пора возвращаться!
      Ждать ответа долго не пришлось. Высокая женщина в серебристом эльфийском плаще появилась немедленно, словно ожидала зова. Встала рядом с рысью и положила левую руку на холку зверю. Тихий с хрипотцой голос прозвучал устало и равнодушно
      - Мне не важно, кто ты и по какому праву пытаешься мне приказывать. Я свободна и не собираюсь возвращаться.
      - Ты отвергаешь Зов Ройгу? - в интонациях пришельца чувствовались угроза, уверенность в своих силах и, пожалуй, удивление. - Однажды ты уже ослушалась, и произошло то, что произошло. Думаю, на этот раз ты покоришься сразу.
      - А я так не думаю, слуга Прошлого. Вы всегда шли путем обмана и вряд ли сошли с него теперь. Нам не по дороге. Идем Преданный.
      Женщина повернулась и не спеша пошла в глубь леса. Охотник, раздраженно передернув плечами, что-то негромко сказал собакам, и два белесых чудовища, пластаясь в воздухе, устремились за ускользающей добычей. Псы мчались молча, беззвучные и неотвратимые, как смерть. Герика ничего не слышала, во всяком случае, она не оборачивалась. Странно, но рысь тоже не проявляла признаков беспокойства. Погоня стремительно приближалась. Герика миновала странные снежные ворота - молодая береза под тяжестью снега склонилась над тропой, образовав причудливую живую арку. Спустя мгновение под заснеженные ветви влетели псы. И заскребли когтями по снегу, пытаясь вырваться из объятий внезапно ожившего дерева. По стволу березы побежали красивые синие огни, спустились по ветвям, охватили бьющихся псов. Странные твари умирали молча, корчась в голубом пламени. Точно таком, как то, что чуть не сожгло Гарику и Астена на краю Пантаны.
      Хозяин на выручку не пришел - у него возникли свои сложности. Прямо перед ним, положив руку на эфес меча, стоял золотоволосый эльф. Противники мерили друг друга взглядом, прикидывая, с чего бы начать. То, что солнце встретит только один из них, было очевидно обоим.
      - Вот мы и встретились, Роман, - нарушил молчание Охотник.
      - Рамиэрль, с вашего разрешения, - учтиво склонил голову Астен Кленовая Ветвь, - неужели вы могли предположить, что я оставлю даму одну в зимнем лесу?
      - Я предполагал, что ты далеко, - нехотя признался Охотник, - я ждал Герику, потому что она должна прийти на зов Того, кому принадлежит душой и телом.
      - Вот как? - в голосе эльфа послышалось вежливое удивление. - Но она свободна душой и, как вы изволили неизящно выразиться, телом. И она пойдет туда, куда сочтет нужным.
      - Или куда ее отведете ВЫ, проклятые ублюдки, - гость начинал терять терпение. - Вы заставили ее забыть долг, но, как только я сотру тебя в порошок, она все вспомнит и уйдет со мной.
      - Я не советовал бы вам строить столь далеко идущие планы, - Астен был сама любезность. - Возвращайтесь-ка лучше к вашему господину и посоветуйте ему отказаться от его безумной затеи.
      - Что я слышу? Эльфы решили вылезти из своего болота? Поздно! - рассмеялся Охотник. - Ваше время ушло, наше время возвращается. Эстель Оскора наша. Если эта девка спуталась с вами, она ляжет здесь вместе с тобой. Мы найдем другую. Ройгу сейчас так силен, что не вашей паршивой волшбе его остановить. Беловатое мутное облако стекло с пальцев Охотника и, изогнувшись парусом, метнулось к Астену, эльф с нарочитой небрежностью взмахнул рукой, и навстречу устремился синий луч.
      Парус приобрел сходство с нелепой, но достаточно проворной белой птицей, попробовавшей с ходу облететь нацеленное н него оружие. Луч, в свою очередь, превратился в некое подобие лозы и обвил призрачную шею врага, оплетая его светящимися усиками. Там, где две силы соприкасались друг с другом, вспыхивали багровые искры, одна из которых опустилась на руку Охотника. Тот вздрогнул, как от ожога.
      - Хм, ты сильнее, чем я думал, эльф. - Порыв ветра метнулся к Астену, другой, не уступающий ему в силе, рванулся навстречу, поднимая тучи снега.
      Два мага замерли, с ненавистью глядя друг на друга. Птица с Лозой продолжали свой чудовищный поединок уже высоко в небе. Алые искры сыпались вниз, гасли на лету. Охотник нет-нет, да и поглядывал с опаской вверх. Астен, видимо, волшебного огня не боялся. Маленькая собачонка, счастливо избежавшая участи своих собратьев, неожиданно высоко подпрыгнув, попыталась впиться эльфу в глотку, но была рассечена надвое сверкнувшим ослепительным светом мечом. Охотник издал яростный рык и погнал вперед стену тумана, Астен ее остановил стеной синего огня. Теперь эльф и Прежний мерялись силой, как это делают подвыпившие моряки в тавернах, пытаясь пригнуть к залитому ромом столу руку противника. Ни мастерство, ни ум уже ничего не значили. Решала грубая сила, все, чем обладали соперники, было брошено на весы, оставалось лишь ждать исхода, но как раз этого Преданный делать и не собирался. Возможно, поборники рыцарских дуэлей его бы и осудили, но рыси живут по другим законам. Огромная кошка, неслышно проскользнув среди ветвей, на какое-то время застыла, выбирая подходящий момент, и прыгнула на плечи Охотника. Разумеется, она его не убила, да и не могла убить, но сосредоточенность, столь необходимая магу во время заклинания, была нарушена. Рысь, повизгивая от боли, отлетела в сторону, но и стена тумана дрогнула и попятилась назад, неровно прогнувшись. Астен не замедлил этим воспользоваться, и все было кончено в считанные мгновенья. От Охотника осталось ровно столько же, сколько от его собак, а именно горстка летучего пепла...
      2228 год от В. И. 4-й день месяца Звездного Вихря.
      Большой Корбут
      - Ну и что прикажешь с тобой делать дальше? - устало поинтересовался Рамиэрль. - Только гоблина со сломанной ногой мне для полного счастья не хватало.
      Все попытки понять друг друга оказались безуспешными. Единственное, чего Рамиэрлю удалось достичь, и то с помощью собаки, это объяснить спасенному, что он не враг, да более или менее привести в порядок поврежденную ногу. Мальчишка пережил мучительную операцию не пикнув. Только в узких черных глазах вскипели слезы.
      - И что теперь? - обратился эльф к своим бессловесным спутникам. Роскошно. Пятнадцать ног на пятерых и еще четыре дохлые в запас! Даже больше, чем надо! Было бы глупостью не использовать их для того, для чего их создал Творец. Вопрос - куда идти. Мне через горы, а тебе, дружище, надо домой. Беда в том, что вряд ли твои родичи будут в восторге при виде эльфа, - Роман принялся собирать сумки, - представляю, что бы поднялось в Убежище, появись там гоблин.
      Его превратили бы в ежа до того, как он объяснил, что сдуру кого-то спас... Нет бы мне этот ваш дурацкий язык выучить, договорились бы, что я тебя спасаю, а вы меня через горы пропускаете, а еще лучше, провожаете... Так ведь нет! И ведь с осени знаю, что ваши по уши вляпались в эту свару, мог бы хоть сотню слов заучить! Ну, ладно. Подвезу тебя поближе к дому, а дальше - извини. Я в вашу деревню соваться не буду...
      Парнишка, беспокойными глазами следивший, как его спаситель приторачивает тушу косули к седлу, что-то взволнованно проговорил хриплым шепотом. Эльф быстро обернулся:
      - Заговорил? Беда только, что я не понимаю. Но я тебя не брошу и твою добычу не отберу, - Роман присел на корточки и заглянул в глаза раненого, если твои родичи меня убьют, это будет с их стороны очень некрасиво. И к тому же глупо. Потому что этот ваш Белый Олень в конце концов прикончит всех, если я раньше не доберусь до Проклятого. Ну, поехали, - гоблин вздрогнул от боли, когда Роман ловко подхватил его и усадил на Топаза впереди седла.
      - Я буду тебя держать сзади. А ты сиди тихо. Я, конечно, мог бы попробовать снять боль, но кто его знает, как на тебя подействует моя магия, у вас же, говорят, все наоборот. Что эльфу хорошо, то гоблину смерть. Куда ехать-то?
      Последний вопрос гоблин, видимо, понял. Он обернулся и что-то пробормотал, показывая на своего пса, которому крикнул одно короткое слово, видимо, означавшее "домой!". Пес весело гавкнул, поколотил для порядка по бокам пушистым хвостом и бодро потрусил по узкой, но вполне проходимой тропке.
      Глава 5
      Эстель Оскора
      Мы шли весь день, хотя это было величайшей глупостью - мои спутники едва волокли ноги. Схватка с туманным Охотником обошлась им дорого, самым же неприятным в этой истории были две вещи. Во-первых, мои хваленые способности так и не проявились. Правда, я оказалась неподвластна Зову Ройгу и учуяла врага на расстоянии, но вот поделать с ним ничего не могла. Во-вторых, за мной, как и думал Роман, шла охота и Проклятый знает, сколько таких вот Охотников бродят сейчас по окраинам Пантаны. Собственно говоря, потому-то мы и не стали отлеживаться в кустах и зализывать телесные и душевные раны. Астен сказал, что тот магический кавардак, который подняли они с посланцем Ройгу - знать бы еще, кто это такой!!! - любой мало-мальски толковый маг услышит за несколько диа, а значит, нужно убираться с этого места как можно быстрее. Что мы и сделали.
      Астен попробовал было укрыть нас под Серой Тенью, но увы... Сил на это у него не хватило. Так мы и тащились по заснеженному лесу, а за нами тащился магический след, который остынет не раньше чем через рассвет и два заката.
      Я старалась не думать о том, что будет, если мы нарвемся еще на одного Охотника. Того-то я почуяла заранее, и Астен успел подготовиться к встрече. Туманный же, похоже, чувствовал себя полным хозяином, за что и поплатился. Поставь он хоть маломальскую защиту от немагической атаки, и Преданного с нами бы уже не было, да и конечная победа была бы под вопросом. Астен признался, что в лобовой схватке с существом такой силы он мог и не выстоять. Но, как бы то ни было, мы упорно шли на запад. Светило солнце, его лучи пробивались даже под полог леса, и это успокаивало. Почему-то я была преисполнена детской уверенности, что при свете с нами ничего плохого не случится, что приспешники Ройгу предпочитают охотиться в сумерках.
      Ройгу... Неужели у нашего Оленя такое дурацкое, ничего не значащее имя?! Воистину, от страшного до нелепого один шаг.
      Около трех или четырех пополудни мы остановились. Астен почти падал от усталости, и если ночью нас ждала схватка, он должен был хоть немного отдохнуть. Мы нашли подходящее место в густом березняке. Это дерево особенно любезно эльфам, а значит, рядом с березами мы были в большей безопасности, или, вернее, в меньшей опасности, чем, скажем, в ельнике. Мы свалились среди деревьев в снег и сразу же заснули как убитые. Если бы кому-то пришло в голову нас съесть, он просто не мог бы найти лучшего момента, но, видимо, судьбе было бы неинтересно, если бы мы проиграли так позорно и из-за такой ерунды. Нас никто не потревожил.
      Пришли в себя мы как-то сразу. Солнце уже село, но небо на закате ещё горело оранжевым. Мы наскоро перекусили и двинулись в путь. На душе было гадко и безнадежно. Я не понимала, куда и зачем я иду по заснеженному вымерзшему лесу, если позади нет ничего, кроме пустоты и боли, а впереди только бой и поражение. Но я шла, завидуя Преданному. Ему в этой жизни было все понятно - он должен идти с хозяйкой браслета и ее защищать. Так просто. Проклятье, и этот зачарованный зверь, и красавец-эльф, принц крови, высшее существо, оба стали моими добровольными спутниками, оба ради меня рисковали жизнью, а я этого не стоила.
      Судьба мерзко подшутила, избрав Папессой* создание, годное для этой роли не более чем кошка для полета. Постепенно я поняла, что мое мерзкое настроение имеет вполне материальную причину. Охота продолжалась, а то, что поначалу казалось обычным самоковырянием, помноженным на усталость и короткий дневной сон, оказалось тем же самым предчувствием беды, что нахлынуло на меня в Убежище в день смерти Тины. Астен воспринял эту новость спокойно, даже бровью не повел. Преданный коротко рыкнул и, словно понимая, что случилось, принялся охранять нас всерьез. Он то исчезал в темноте, то возвращался, всякий раз возникая с другой стороны. Если бы за нами гнались существа из мяса и костей, наша Рысь, безусловно, учуяла бы их задолго до нападения, да и ее когти и клыки сослужили бы хорошую службу. Но вот справимся ли мы с моими родственничками по Ройгу... Думать об этом было довольно неприятно. Не думать было нельзя.
      * Папесса(в других вариантах Повелительница демонов,. Повелительница Кошек, Великая Жрица) - одна из самых сильных фигур при игре в Эрмет.
      2228 год от В. И. Вечер 4-го дня месяца Звездного Вихря.
      Большой Корбут
      Дальние вершины все еще заливало уходящее солнце, но здесь, в заросшей лиственницами долине, ночь уже накрыла все синими мягкими крыльями. Кони неспешно шли по чуть припорошенной первым нестойким снегом золотистой хвое. Их мерная поступь укачивала, успокаивала, да и бежавшая впереди собака была совершенно спокойна. Роман с наслаждением отдался столь свойственному эльфам чувству отрешенного созерцания. Бурная жизнь внука великих властителей редко давала ему такую возможность, и он почти победил в себе столь свойственную бессмертным привычку наслаждаться тем, что все идет как заведено Творцом и ничего нельзя и не нужно менять.
      Сейчас от либра ничего не зависело. Он должен был отвезти раненого домой, а там его ждет или бой, или мир. Вдруг ему все же удастся договориться с "ночным народом" о помощи или хотя бы о ненападении. В любом случае все решала встреча, и загадывать заранее не имело смысла. Он слишком мало знал об извечных врагах эльфов, чтобы пытаться что-то придумать.
      Юный гоблин, которого Роман на свой страх и риск все же напоил притупляющим боль средством, дремал или делал вид, что дремлет. Длинные волосы юноши, прямые и черные, стянутые на затылке в конский хвост, лезли Рамиэрлю прямо в лицо, и тот со смешком отворачивался. Это было действительно смешно эльф, таскающий на руках гоблина.
      Деревья расступились, и кони, весело фыркнув - им нравилась сегодняшняя дорога, - вслед за псом-проводником перешли неглубокую речку. Собака бурно отряхнулась, оглянулась, негромко тявкнув, словно привлекая к себе внимание. Спящий вздрогнул, помотал головой, отгоняя сон, и, обернувшись к Рамиэрлю, что-то ему сказал. Слов, разумеется, было не понять, но по всему выходило, что они почти приехали. Правда, никаких следов деревни или хотя бы хутора видно не было. Не лаяли собаки, вековые лиственницы не знали топора, хотя... Хотя обладающий почти звериным чутьем Рамиэрль уловил запах дыма. Что ж, если здесь и живут гоблины, их не может быть много. А чем их меньше, тем проще договориться. Хотя тут вполне может быть застава, где обитают пять-шесть воинов. Что, впрочем, опять-таки неплохо. Если что, он оставит им мальчишку и ускачет. Дорога, хвала Великому Лебедю, это вполне позволяет.
      Но ни бежать, ни драться не потребовалось. Молодой гоблин что-то еще сказал на своем гортанном языке, и собака затрусила вперед. Вскоре они перешли еще одну речку, вернее, большой ручей, и стали подниматься на гору. Тропинка петляла между почти облетевших кустов лещины и темного можжевельника, и Роман порадовался, что в такой темноте не промахнется только эльф. Гоблины же, даром что их величают Ночным Народом, ночью видели хуже Перворожденных, а значит, стрела ему не грозит.
      Наконец кусты расступились, и путники оказались на небольшой поляне, посреди которой стоял огороженный частоколом дом. Ворота были не просто заперты, но заложены изнутри чем-то тяжелым. Пес сидел у них, виляя хвостом, но не лаял - видимо, подумал Роман, вблизи от дома ему велено не шуметь. Это было весьма странно, но опасности в себе, похоже, не таило.
      Его невольный спутник между тем водил рукой по неструганому дереву, явно что-то выискивая. Наконец это ему удалось. Роман так и не успел заметить, что тот сделал, но в доме наконец зашевелились. Раздался звук открываемой двери и торопливое шарканье ног. Юноша кого-то окликнул, видно, узнал по походке. С той стороны раздался возглас, весьма напоминающий человеческое "ой-ей-ей!", и возня - лихорадочно вытаскивали запиравший ворота тяжеленный брус. Все это время мальчишка что-то торопливо рассказывал, прерываемый короткими возгласами своего невидимого соплеменника. Наконец ворота распахнулись, и Топаз с Перлой, брезгливо перебирая ногами в черных чулочках, вступили в логово Тьмы.
      2228 год от В. И. Рассвет 5-го дня месяца Звездного Вихря.
      Босха, северо-западный край Пантаны
      Астен с удовлетворением осмотрел небольшую уютную поляну, розовую от утренних лучей. Очень подходящее место для дневки. Высокие буки с серебристыми стволами казались колоннами, подпиравшими немыслимо чистое небо. Подлеска почти не было, но по краям поляна заросла кустами дикой розы, на которых все еще держались не склеванные птицами оранжевые плоды.
      Мелькнула странная мысль - если бы ему предложили выбрать место для своей могилы, он выбрал бы именно эту буковую рощу на окраине Босхи. Мысль была странной потому, что Астен никогда еще столь страстно не упивался жизнью. Ему казалось, что за последние несколько месяцев он передумал и перечувствовал больше, чем за сотни лет безмятежного и бессмысленного существования в Убежище. Когда-то он сделал попытку уйти в большой мир, но не смог оторваться от Пантаны. Затем... Затем он подарил Тарре своего сына.
      Эльфы считали этот его поступок кто безумием, кто героизмом, а он просто дал Рамиэрлю возможность самому сделать себя. Внешний мир, разноцветный, огромный и жестокий, всегда манил Астена, но ему не хватало решимости отказаться от изысканного покоя, с головой бросившись в неизвестность. И все равно он мучительно завидовал Рамиэрлю, в своих мыслях представляя совместные безумные эскапады с погонями, приключениями, открытиями. И только об одном он не думал - о любви. Поэт, написавший десятки посвященных Прекрасной Незнакомке сонетов, женатый на красивейшей женщине Убежища, он воспринимал прелести Нанниэли холодно и отстраненно, как совершенство статуи или букет вина. Когда она ушла от него, или, вернее, когда он позволил ей это сделать, его жизнь не стала ни беднее, ни, наоборот, счастливее. Свою возлюбленную из мира людей он давно забыл и именно поэтому посвятил ей огромное количество стихов, где скромная пантанская крестьяночка именовалась то утраченным аметистом, то унесенной ветром птицей... А вот лица ее он не мог вспомнить при всем желании, лишь наплывали какие-то смутные видения - расшитый трилистниками платок, из-под которого выбивается рыжая прядка, эльфийская сережка-колокольчик в маленьком ухе, страдальчески сведенные брови... Он забыл даже имя, потому что предпочитал называть ее на эльфийский лад - Кэриа.
      А вот теперь, теперь его тянет к себе существо, отмеченное клеймом Белого Оленя. Астен сам не понимал, что его привлекло в Герике - скорее всего ее яростное стремление оставаться самой собой, не обольщаясь на свой счет и не боясь правды, какой бы она ни была. Эльфу даже было жаль, что тарскийка не оказалась могущественной волшебницей, она смогла бы распорядиться Силой лучше, чем кто бы то ни было. Во всяком случае, лучше, чем его дочь. Астен не сомневался, что Эанке - убийца. Убийца по своей глубинной сути. Он удивлялся лишь тому, что она так долго выжидала. Когда они уходили из Убежища, у него мелькнула мысль, что, будь он хоть на сотую долю таким, как герои старинных сказаний, он должен был уничтожить порожденное им зло. Он же трусливо бежал, оставив Эмзара расхлебывать заваренную Эанке кашу. И был счастлив тем, что Убежище осталось позади и, как ему думалось, навсегда.
      Астен не собирался возвращаться. После Кантиски его дорога лежала в Эланд. Он был уверен, что Рене Аррой примет его без лишних вопросов, а его познания в магии придутся весьма кстати и он наконец свершит что-то по-настоящему нужное и важное.
      - О чем ты задумался? - голос Герики вернул его к действительности. Тарскийка смотрела на принца-Лебедя с плохо скрытой тревогой.
      - Так, ни о чем, - эльф улыбнулся, - кстати, мне пришло в голову несколько замечательных мыслей. Для начала предлагаю называть меня Астени, а тебе, если позволишь, очень подходит имя Геро. Геро - Цветущий Вереск... И потом, я не думаю, что нам так уж нужно идти в Кантиску.
      Женщина молчала, явно ожидая продолжения разговора. Эанке на ее месте уже излагала бы свой взгляд по данной теме, Нанниэль бы дала понять, что его поведение неприлично, его давняя возлюбленная заранее согласилась бы со всем, что он скажет. Герика выжидала. И это ему отчего-то очень нравилось.
      - У меня сто доводов в пользу Эланда, - Астен говорил с не свойственным ему напором, - во-первых, там найдется место Преданному. Во-вторых, Аррою понадобится наша помощь. Всадники Таяны просили тебя защитить Явеллу, то есть проход в Эланд, а из Кантиски ты этого не сделаешь. Да и мои познания там будут вполне уместны. В-третьих, я все равно туда собирался.
      - Да? - в голосе Герики прозвучало искреннее удивление. - Но, Астени, ведь ты, - она без лишних слов приняла его просьбу, - обещал вернуться в Убежище через пять кварт.
      - Все не так, - принц с облегчением рассмеялся, - брат действительно меня об этом просил, но я ему ничего не обещал. А для себя я все решил еще в тот день, когда ушел Роман.
      - Но почему? - ее вопрос не был ни праздным любопытством, ни данью вежливости. Она хотела знать. И он ответил.
      - Потому что я начинаю понимать, что бессмертие почти то же самое, что небытие, потому что я устал от пустоты, от бессмысленности, от покоя. Человеческая жизнь коротка, но она ЕСТЬ, вернее, МОЖЕТ БЫТЬ, если ею распорядиться как следует. А что такое моя жизнь, жизнь моих соплеменников? Ее словно бы и нет. Исчезни мы, никто не заметит. Мы существуем, и, опять-таки, это касается только нас. А теперь нам выпал шанс прожить пусть коротко, но ярко. Зная, что завтра может никогда не наступить, следует распорядиться своим "сегодня" так, что не будет ни страшно, ни стыдно уходить. Я хочу жить, Герика, - Астен почти кричал, - жить, чувствовать, надеяться, сомневаться... И все это я найду в Эланде. Мое место там, - он оборвал себя на полуслове и очень тихо спросил: - Так ты идешь со мной?
      Она не колебалась.
      - Конечно. Я никогда не хотела в Кантиску. Клирики, даже лучшие из них, вызывают у меня тоску. Я должна стать стражем Явеллы, и я постараюсь им стать, хотя не представляю, чем могу быть полезна. Ведь с Охотником я ничего не смогла поделать. Что это, кстати говоря, за тварь?
      - Насколько я мог понять, - Астен взял Герику за руку, она этого не заметила или сделала вид, что не заметила, - насколько я мог понять, прислужники Ройгу могут подчинять себе человеческое тело, с которым со временем срастаются и которое можно уничтожить. Что мы и сделали. Изначальная сущность скорее всего уцелела и нуждается в новом материальном воплощении. Сама она, видимо, проделать это не в состоянии, ей нужна дополнительная энергия, источник которой, похоже, находится в Тарске. Вспомни, ведь все начинается именно там, в Последних горах. Думается, всякий раз после поражения Ройгу его приспешники отступают именно туда, а потом появляются, став еще более сильными. А возможно, - Астен наморщил лоб, пытаясь удержать ускользающую мысль, - Ройгу еще и не вступал в игру, а пресловутый Белый Олень, которого уничтожили Всадники, всего лишь астральный образ, наделенный малой толикой прежней силы.
      - Что же в таком случае сам Ройгу, - с невольной дрожью спросила Герика, если даже его образ обладает таким могуществом?
      - У меня есть единственное объяснение, - пожал плечами эльф, - это один из Прежних богов Тарры, каким-то образом не погибший вместе с другими и жаждущий теперь то ли власти, то ли мести... Возможно, он безумен.
      - Но разве Бог может быть безумным?
      - Каждая сущность, обладающая мыслями и чувствами, может в известном смысле утратить разум... Я не понимаю другого, почему он так долго выжидал, ведь со дня Великого Исхода, когда Тарру покинули Светозарные, прошло больше двух тысячелетий.
      - Но, если это кто-то из Прежних, почему Всадники и болотница на нашей стороне?
      - Это еще одна причина, по которой мы должны попасть в Эланд. Что-то мне подсказывает, что там можно найти ответ. Но ты меня совсем не слушаешь?
      - Слушаю, - просто ответила тарскийка, - просто мне уже совсем невмоготу бороться с этим проклятым предчувствием.
      - Что, совсем как тогда? - деловито осведомился Астен.
      - Хуже, - она грустно улыбнулась. - Тогда у меня на сердце лежала жаба, теперь - атэвский эр-хабо*.
      * Эр-хабо- обитающая в Эр-Атэве гигантская хищная рептилия, напоминающая рогатую жабу со спинным гребнем. Считается воплощением всего самого отвратительного. Легенды говорят, что эр-хабо были изгнаны из преисподней за свою тупость, жадность и неопрятность.
      - Весело, - вздохнул Астен, - видимо, они уже недалеко. Ты перед приходом Охотника испытывала нечто подобное?
      - Нет. Я спала и как бы сквозь сон услышала зов. Некто именем Всеобщего Господина велел мне следовать за ним. Я ничуть не испугалась. Просто разбудила тебя, хотя ты, по-моему, не спал. А дальше ты все знаешь.
      - Значит, это не Ройгу. Что ж, я так и думал.
      - Тогда кто? - она взглянула в глаза принца-Лебедя.
      - Мои соплеменники, я полагаю, - вот уж с кем не хотелось бы драться. Самое печальное, что я могу их всех уничтожить. И я должен скорее всего буду это сделать, но ведь я же их всех знаю! Я уж не говорю о том, что за нами скорее всего идет Эанке. Хоть бы только без Нанниэли...
      Герика не ответила. Не захотела выдумывать благостную утешительную чушь. И хвала Великому Лебедю. Астен вновь оглядел залитую веселым светом поляну, для эльфов белый день и солнце были помощниками в любых делах - и добрых, и не очень. Что ж, место вполне годится для битвы. Он аккуратно сложил все вещи, кроме меча, под особенно густой куст шиповника. Проверил, как лежит в руке эфес, как ходит меч в ножнах, расстегнул плащ, чтобы сбросить его при первой необходимости. Герика смотрела на его приготовления тревожными серыми глазами.
      - Мы остаемся тут, - она не спрашивала, она утверждала.
      - Да, - просто ответил он. - Бежать не имеет смысла. Эанке всегда меня найдет. Что поделаешь, родная кровь, - он судорожно вздохнул, - думаю, чем раньше все кончится, тем лучше. Может быть, вы с Преданным уйдете в лес и переждете?
      - Нет, - это тихое "нет" прозвучало удивительно твердо, - я останусь. Это единственное место, где мне не будет страшно.
      - Я так и думал, - принц поцеловал руку Герики, - если что, постарайся выжить и дойти. Назло всем.
      - Ты говоришь так, как будто не надеешься. Не надо, прошу тебя...
      - Надо, - Астен все еще не выпускал ее руки, - лучше попрощаться, чем не успеть сделать это. Ты единственная женщина, Геро, которой я могу сказать все. Даже если это больно. Я не могу сказать, что уже люблю тебя, но если удача от нас не отвернется, у нас может быть будущее.
      - Странно, - она подняла глаза к небу, в котором кружила одинокая птица, ведь я могла слово в слово повторить твои слова. Хорошо, если тебя убьют, я постараюсь выжить и дойти до Эланда, если... Хотя вряд ли мне это удастся, я не колдунья и даже не воительница.
      Астен бросил на землю свой плащ, и они долго сидели на нем в обнимку, закутавшись в плащ Герики. Все уже было сказано, но теперь молчание не было тягостным. Наоборот. С каждым мгновением, с каждым толчком сердца в их души входили покой и надежда. Солнце медленно клонилось к закату, птица давно улетела, а они все ждали. Наконец кусты расступились, и на поляну выпрыгнул Преданный. Если б рысь умела говорить, то и тогда она не могла бы более ясно объяснить, что преследователи близко. Астен легко вскочил и помог подняться Герике. Торопливо обнял ее, первый и последний раз прикоснулся губами к губам, быстро расстегнул подбитую стриженым мехом куртку и вытащил висящего на цепочке серебряного лебедя.
      - Если что, сохрани и отдай Роману. А не встретитесь, носи сама или подари, но тому, кто станет для тебя всем. - Она серьезно кивнула и немедленно надела медальон. - А теперь забирай Преданного и иди вот к тем кустам, где я оставил нашу поклажу. Постарайся, чтоб вас не видели. Я хочу с ними поговорить, может быть, у кого-то в сердце или в голове что-то осталось. А при виде тебя они сразу же полезут в драку.
      Герика не спорила. Она вообще никогда не спорила, но если раньше это шло от внутренней слабости, то теперь она просто знала, что Астену виднее и что она ни в коем случае не должна ему мешать. Тарскийка поманила рысь, которая, казалось, прекрасно поняла, что от нее требуется, и укрылась в густом кустарнике. Астен накинул, не застегивая, плащ и вновь сел на снег. Ждать пришлось недолго. Из леса одна за другой вышли шесть фигур. В своих белых одеяниях они казались близнецами. Принц Лебедей даже не пошевелился.
      Первый из пришельцев, увидев сидящего Астена, остановился, и второй с ходу налетел на него. Эльфы столпились кучкой, видимо не зная, что им делать дальше. Астен не спеша встал, отряхнул от снега плащ, бросил его на ветки шиповника и спокойным небыстрым шагом направился к соплеменникам.
      - Не знаете, что теперь делать? - спросил он, поочередно оглядывая каждого из пришедших. - Стрела в спину - это да, это вы, как оказалось, можете, а вот взглянуть в глаза, видимо, нет.
      Эльфы настороженно молчали. Астен внутренне поздравил себя с успешным началом. Как он и предполагал, их преследовали Эанке с Фэриэном. Остальных он знал меньше. Все они были из Дома Лилии, все они были молоды и далеки от страстей, разрывавших верхушку Убежища. Астен смог, хоть и с трудом, вспомнить их имена: Дейре Осенний Сон, Веол Туманный День, Геден Виноградная Гроздь и, кажется, Илад Клеверная Дымка. Астену было жаль их, совсем еще дети по эльфийским меркам, они вряд ли понимали, во что их втянули. Если не удастся договориться, то его, Астена, новая жизнь начнется с шести смертей, из которых по меньшей мере четыре будут неправедными.
      Принц Лебедей ничем не выдал обуревавших его чувств, хотя все в нем звенело от напряжения. Боковым зрением он заметил, что кусты остаются неподвижными, значит, Герика, хвала Владычице Лебедей, держит слово.
      - Что ж, - он еще раз обвел взглядом всех шестерых, стараясь посмотреть в глаза каждому. - Вы, кажется, шли убивать?
      - Не вас, мой принц, - не выдержал Геден, - ту, что ушла с вами. Она есть Зло!
      - Откуда ты это знаешь? - так, не давать Эанке или Фэриэну перехватить нить разговора. - Ты можешь это доказать?
      - Но... - парень явно замялся, - нам сказали!
      - Сказали? Кто сказал? - Эльфы с возрастающим удивлением смотрели на главу Дома Розы. Прежнего Астена, рассеянного и меланхоличного, больше не существовало. Перед ними стоял истинный Белый Принц, брат и наследник главы клана, потомок древних владык. Он спрашивал так, что нельзя было не отвечать. Хотелось склониться в глубоком поклоне, встать на колени, признавая право этого стройного золотоволосого мужчины распоряжаться твоей судьбой, твоей жизнью.
      - Кто сказал? - повторил Астен, и трое из четверых не выдержали.
      - Фэриэн... Глава Дома... Он говорил, что знает точно...
      - А он не говорил случайно, что сотворил вместе с Эанке Аутондиэль из Дома Розы? - он произнес имя дочери как совершенно чужое. - Вы не знаете, что Герика их встретила в то время и в том месте, где была убита Тина Последняя Незабудка? Вы не знаете, что в этот же вечер Герику пытались убить, хотя она наша гостья, а долг гостеприимства свят?
      Парни растерянно молчали. Наконец кто-то выдавил:
      - Нам этого не говорили, мой принц...
      А Веол робко спросил:
      - Мой принц, а откуда это известно вам?
      - Я видел это своими глазами. Я, Астен Кленовая Ветвь, глава Дома Розы, заявляю и в этом клянусь, что видел, как присутствующая здесь Аутондиэль Эанке покушалась с помощью магии на Тину Последнюю Незабудку и Герику Ямбору, нашу гостью. Я видел стоящих пред вами Эанке и Фэриэна, - Астен говорил с четырьмя юношами, как свидетель перед судьями, и в их изумленных глазах постепенно зажигалось понимание, - возле места убийства Тины, когда они выказывали враждебные намерения против Герики. Тем же вечером на Герику было совершено нападение с помощью магии, и я узнал магию Дома Розы, которой владеют лишь мой брат Эмзар Серебряное Крыло, я, мой сын Рамиэрль и упомянутая Эанке. Я обвиняю означенную Эанке в убийстве Тины и покушениях на жизнь Герики Ямборы, а Фэриэна в пособничестве. Я сказал и жду ответа.
      Над поляной повисла тишина. Юноши переводили взгляд с Астена на Эанке и своего господина и обратно. Наконец темноволосый Илад Клеверная Дымка шагнул в сторону Астена и ломающимся голосом, но очень четко произнес:
      - Я признаю обвинение!
      Геден, немного поколебавшись, встал рядом с приятелем. Веол и Дэйре растерянно молчали. Эанке кусала губы, с бешенством глядя то на отца, то на Фэриэна, который нерешительно потянул из ножен меч.
      - Я вызываю тебя, дабы перед лицом Вечных Звезд прояснилось, что есть истина!
      - Я принимаю твой вызов, - лицо Астена оставалось непроницаемым, но его сердце пело - убийства не будет, все уйдут живыми. Фэриэн для него не противник, пусть убирается вместе с Эанке, откуда пришел, а мальчишек он им не отдаст, они все вместе уйдут в Эланд и увидят, что такое Добро и Зло, что такое Борьба, Жизнь, Любовь!
      Астен отбросил в сторону плащ, следом за ним полетела куртка. Четверо молодых эльфов не могли отвести зачарованного взгляда от стройного воина с золотыми волосами, схваченными на затылке боевой серебряной лентой. Его противник, торопливо сдиравший свои одежды, словно бы утратил присущую эльфам грациозность и казался сильным, опасным и вместе с тем неуклюжим зверем.
      Глава Дома Розы Астен Кленовая Ветвь и глава Дома Лилии Фэриэн Весенний Рассвет отсалютовали друг другу согласно этикету и заняли позицию. Клинки со звоном скрестились. Фэриэн сделал выпад, Астен ловко отступил. Даже не отступил, а слегка подался назад. В зимнем лесу было тихо, очень тихо, и потому каждый звук казался неправдоподобно громким и резким. В снежной тишине далеко разносился звон сшибающихся мечей и скрип снега под ногами бойцов.
      Схватка была жестокой. Фэриэн был хорошим воином, даже очень хорошим, и он был уверен в победе, так как никогда не видел младшего из братьев-Лебедей с мечом в руках. Вот с Рамиэрлем, с тем глава Дома Лилии скрестить клинки вряд ли отважился бы. Фэриэн не знал, что учителем разведчика-либра был его собственный отец, чьим наставником в свою очередь был Эмзар Лебединое Крыло, по свидетельству старших эльфов чуть ли не родившийся с клинком в руке и прошедший школу у своих родителей. А в Убежище еще помнили, что последняя из Лебединых королев владела мечом даже лучше, чем ее венценосный супруг. Сегодня младший сын Залиэли с блеском доказывал, что может не только писать стихи, но и драться.
      Розы и Лилии, два самых влиятельных Дома клана Лебедя, никогда друг друга не любили, хотя до открытых столкновений у них не доходило со времен Войн Монстров. Эльфов оставалось слишком мало, чтоб они могли позволить себе роскошь убивать друг друга на дуэлях. Казалось, поединки навсегда ушли в прошлое, но кровь Тины отворила дорогу другой крови. И Фэриэн, и Астен вкладывали в бой все свое умение и силу. Первый стремился убить врага, вернув тем самым покорность своих воинов, другой... Другой собирался вывести противника из строя, не убивая. Стороннему наблюдателю вначале могло показаться, что Астен слишком легок. У Фэриэна и руки были длиннее, и в росте он выигрывал, и к тому же был очень силен. Но, понаблюдав за схваткой самое короткое время, становилось очевидным, что принц-Лебедь творит с мечом истинные чудеса. Он фехтовал иначе, чем Фэриэн, делая ставку не на мощь, а на быстроту и неожиданность. На главу Дома Лилии обрушился настоящий водопад ударов. Безошибочно выискивая слабые стороны в обороне своего противника, Астен легко уходил от его атак.
      Да, выпады Фэриэна были неистовы, но замершим зрителям становилось все более очевидным, что Кленовая Ветвь упорно щадит врага. Вскоре стало понятно, что Астен метит исключительно в правую руку Фэриэна. И добился-таки своего!
      В один прекрасный момент мечи со звоном скрестились, затем Фэриэн сделал еще один выпад, несомненно достигший бы цели, не будь его соперник столь быстр и ловок. Удар, казалось бы неотвратимый, был с легкостью парирован, и, не успел Фэриэн Весенний Рассвет восстановить равновесие, как Астен наконец ударил.
      Противник пошатнулся, выронил меч и отступил назад, прижимая левой рукой покалеченную правую. К нему кинулся было Веол, но Фэриэн так рыкнул на беднягу, что того прямо-таки отбросило к троим товарищам. Астен спокойно вытер клинок о снег, светло улыбнувшись, отсалютовал юношам мечом и... упал на утоптанный снег.
      Он еще смог прошептать "в спину... как подло... Эанке...", и его глаза закрылись. Затем сознание к нему вернулось, и тот ужас, что он увидел, затмил в его душе ужас смерти. На поляне бесновался чудовищный вихрь, в котором корчились шесть тел. Астен смотрел на это, не имея сил не только что-то изменить, но даже отвернуться. Смотрел, пока еще мог видеть....
      Герика все же владела Силой. Бедные мальчишки, ему так и не удалось их спасти...
      2228 год от В. И. 5-6-й день месяца Звездного Вихря.
      Большой Корбут
      Ледяная рука сжала горло так неожиданно, что Роман выронил из рук кружку с чернорябиновым вином, и та покатилась по полу, оставляя на выструганных досках причудливый темно-лиловый след. Но Роман этого не видел. Как и изумленных и испуганных глаз хозяев. Его сердце бешено колотилось, взгляд застилала тьма, прорезываемая ярко-синими вспышками. Он не понимал ни того, что с ним происходит, ни где он находится. Он вообще ничего не понимал, превратившись в один клубок боли и отчаянья. Затем все исчезло так же внезапно, как и накатило, он вновь сидел в чистой, пахнущей сушеными травами горнице в обществе четверых гоблинов и одной собаки, которая успела положить тяжеленные лапы ему на плечи и всячески выражала свое собачье сочувствие, вылизывая лицо эльфа. Отодвинув от себя дружественную морду, Роман виновато улыбнулся, разведя руками, стараясь дать понять, что сам не понимает, что с ним случилось.
      Седой гоблин глубоко вздохнул, сотворив рукой какой-то странный знак, видимо отвращающий зло, и подал гостю новую кружку, доверху наполненную все тем же рябиновым. Из четверых обитателей заимки только он один кое-как изъяснялся на старом тарскийском диалекте. Впрочем, для Романа и это было находкой. Хоть тарскийцы и называли свой говор языком, он не очень-то отличался от таянского, который, в свою очередь, был не чем иным, как испорченным арцийским. Просто в Высоком Замке или Идаконе нобили, почитающие себя грамотными, предпочитали говорить и читать на языке империи, пусть даже та переживала не лучшие свои годы. Тарскийские же господари возвели простонародный говор в ранг языка, доказывая, что именно из Тарски, от Циалы и берет начало вся Арция. Год назад это было еще смешно, сейчас становилось страшно.
      Как бы то ни было, южные гоблины давно и успешно торговали с тарскийцами, а потому вынуждены были овладевать их наречием. Старый Рэннок пад Коэй в свое время спустил немало плотов по бурным горным рекам и довольно много общался с людьми, что, собственно говоря, и заставило его задуматься о том, так ли уж они плохи и изначально греховны, как утверждали старейшины и жрецы.
      Рамиэрлю опять повезло. Прихотливая судьба привела его не в расположенную в половине диа пути от места встречи с Грэддоком (именно так звали спасенного юношу) деревню Ладэка, где заправлял жрец-старейшина, всеми фибрами души ненавидящий не только эльфов, но и людей, а в гости к изгоям, которых сама жизнь сделала терпимыми и научила думать.
      В доме, окруженном частоколом с насаженными на него звериными черепами (чтобы умилостивить духов гор), жило четверо. Раньше всех там поселился Рэннок, который не был тогда ни старым, ни седым. Даже среди обладающих медвежьей силой гоблинов предводитель ватаги вогоражей* выделялся силой и смелостью. Никому иному не удалось бы спасти от расправы забравшихся в окрестности деревни людей - мужчину и женщину, видимо искавших в горах лучшей доли.
      * Вогораж - плотогон (гобл.).
      Было это, как назло, в канун праздника Начала Весны, когда нужно приносить жертву Тьме, чтобы та не отвернула лицо свое от своих детей и не позволила все выжечь яростному и несправедливому солнцу. Когда-то, во времена, которые ушли Рэннок полагал, что к счастью, а жрец-старейшина Кадэррок пад Ухэр - к несчастью, - в жертву Владычице и Родительнице приносили красивейшего юношу, и в этот же день к Ней добровольно уходили старые и немощные, дабы не висеть камнем на шее молодых и вкусить заслуженного отдыха. Кроме того, на Темном алтаре расставались с жизнью пленники, захваченные после того, как день становился длиннее ночи, и лучшие бараны из прошлогоднего приплода. Тогда Ночной Народ был многочисленнее и сильнее.
      Рассказывали, что тогда гоблины жили в нижних долинах в каменных городах с храмами, а воины то и дело отправлялись в набеги за добычей и пленными. Затем случилась Беда, и пришлось спешно собираться и уводить женщин и детей в горы. Одни ушли на север, где среди острых скал и ледников продолжали думать о месте и оплакивать Изначальных Созидателей. Другие повернули на юг, где горы были пониже и полесистей. Северяне признали главенство Белых Жрецов, предрекавших возвращение Созидателей, южанам же явился некий Волчий Пророк, заповедовавший приносить в жертву себе подобных и не спускаться с гор до той поры, пока не прозвучит Зов Великого Омма.
      Поколения сменялись поколениями, южные гоблины превратились в истинных горцев, все дальше уходили времена былого могущества, все больше смахивали на сказки рассказы о чудовищах-эльфах, о Созидателях, о Великой Проигранной Битве. Оставались смутная тоска да раздирающий душу интерес к поселившимся на равнинах... И еще твердое убеждение, что никто из людей не имеет права подниматься в горы выше Запретной черты. С теми, кто селился ниже, можно было даже торговать, тем более что приносили они вещи изумительной красоты, а в ответ просили всего ничего - деревья, каких в горах было пруд пруди, шкурки и шкуры, что всегда в изобилии были у каждого охотника, да вонючие травы, от которых и вовсе толку никакого не было. Напротив, стоило овцам или быкам забрести в заросли синявки* или кумарки**, как их красивая белая шерсть покрывалась отвратительными пятнами, которые не сходили до линьки.
      * Синявка - растущая только в горах Большого Корбута трава, содержащая в себе природный краситель синего цвета.
      ** Кумарка - растущая только в горах Большого Корбута трава, содержащая в себе природный краситель зеленого цвета. Особенно ценится из-за того, что именно из кумарки готовится краска для церковных облачений.
      Впрочем, люди и не рвались в горы. Видимо, и у них были какие-то запреты, а вот эти двое зачем-то пришли. И были пойманы. Вот тогда-то Кадэррок и показал зубы. Он и его дюжие сыновья, одному из которых и посчастливилось захватить добычу, решили встретить праздник так, как об этом пелось в старинных легендах. Пленникам бы пришлось умирать очень долго, если бы не вернувшийся на зиму в родную деревню спустить заработки, а может, и жениться, вогораж Рэннок. И дело было даже не в том, что он был пьян и с детства ненавидел Кадэррока и его недоумков-сыновей. Плотогон ничего не знал о Кодексе Розы*, но душой чувствовал, что пытать связанных подло, истязать же женщину, какого бы племени она ни была, и вовсе противно природе.
      * Кодекс Розы- кодекс чести, обязательный для каждого дворянина Благодатных земель.
      Это могло показаться чудом, но Рэннок отбил полуживых пленников у их мучителей. Правду сказать, население деревни, хоть и молчало, было все больше на его стороне. И все равно назад ему ходу не было, ибо один из сыновей Кадэррока с проломленной головой остался лежать у котла с кипящим бараньим жиром.
      Рэннок стал изгоем, но изгоем уважаемым. Он не мог жить в деревне, не мог привести себе жену. И даже не мог покинуть место своего преступления, ибо это означало, что разгневанные покровители рода убитого, не найдя виновника, могли обратить свой гнев на невинных. Вместе с тем никто не смел поднять руку на невольного убийцу, хотя все знали, где он устроился.
      Рэннок построил себе дом на вершине Кумарки, горы, на которой никто не селился, так как склоны ее были покрыты никчемной ядовито-зеленой травой, что, как всем известно, означает, что местные духи-хранители почитают место сие мерзким и нечистым. Тем не менее здесь из земли били чистые и звонкие ключи, в кустах розичек* весной пели соловьи, а ранним летом ядреная зелень кумарки меркла перед сочной краснотой земляничных полян. Рэннок стойко переносил свое одиночество - охотился, резал по дереву, соорудил над пещеркой, из которой били родники, что-то типа часовни... Тяготился ли он своим изгнанием, тосковал ли по бродячей шальной юности, сожалел ли о своем шаге, никто не знал. Шли годы, и вот в одну зимнюю ночь в дверь постучали.
      * Горная роза, разновидность шиповника с лепестками темно-вишневого или снежно-белого цвета.
      Он знал Грэдду с детства. Пожалуй, она ему даже нравилась, хоть и приходилась внучатой племянницей дураку-жрецу. Когда он в последний раз вернулся домой, Грэдда была смешной девчонкой, еще носившей короткую детскую юбку с бахромой и бусы из ягод рябины. Затем родичи, изредка приходившие к нему за медвежьими шкурами и горным медом и приносившие в обмен муку и холстину, обмолвились, что Грэдду сосватали в соседнюю деревню за состоятельного вдовца и что более богатой свадьбы на их памяти не было.
      И вот теперь на его пороге застыла жалкая, облепленная снегом фигурка. Он не сразу ее узнал, но любой гость, пропущенный снежными духами, свят. Грэдда выглядела изможденной до последней крайности и притом была беременна. Не задавая лишних вопросов, Рэннок внес полумертвую женщину в дом, выскочил на улицу за снегом и принялся оттирать обмороженные щеки. Задаваться вопросом, что она тут делает в такую пору, времени не было. Впрочем, она все рассказала ему сама сразу же, как пришла в себя.
      История оказалась самой обычной. Мужа, который был еще старше Рэннока, она не любила, хоть и исполняла все, что положено жене. Про самого Кроэрка они почти не говорили, но Рэннок сразу понял, что ни умом, ни добротой, ни красотой тот не отличался. Тем не менее Грэдда честно родила ему дочь. На сына сил у Кроэрка не хватало, но он предпочитал винить в этом жену. А затем в их деревню пришел такой же вогораж, каким был когда-то Рэннок. Он был весел, красив и смел. И она полюбила, сильно, отчаянно и безоглядно. Зима подарила им немного счастья, но потом пошли весенние дожди, и вогораж ушел за текущей водой, распростившись со своей мимолетной подругой и даже не обещая вернуться. А она поняла, что беременна, это было счастьем, она не сомневалась, что родится сын, но... Муж уже почти год не мог иметь к этому никакого отношения и предпочел прилюдно признаться в своей слабосильности, но не покрывать измену жены.
      Обвиненная при матерях всей деревни, Грэдда не стала каяться и просить прощения, а высказала все, что накопилось за годы ее невеселого замужества. Высказала и ушла, сорвав с головы расшитую серебром и сердоликами повязку и бросив в лицо мужу свадебное ожерелье. В старые времена за такое ослушницу сбросили бы с обрыва, но это в старые времена. Сейчас же все просто растерялись и дали ей уйти, тем более мужа ее в деревне никто не любил; поговаривали, что свою предыдущую жену он свел в могилу побоями и попреками, потому и должен был искать новую в чужой деревне, куда еще не докатилась его дурная слава.
      Что люди, что гоблины, что эльфы - природа одна. Никто не любит принимать неприятные решения, а тем паче брать на себя ответственность за них. Беременная, кое-как одетая женщина уходит в снежную бурю? И пусть ей. Замерзнет - значит, горные духи сочли ее виновной. Выживет - опять же судьба. И никто не виноват.
      Грэдда каким-то непостижимым образом добралась до родного дома и упала в объятия матери. Семья готова была ее принять, но Жрец-Старейшина не мог потерпеть такого непотребства. То ли не хотел отдавать залог, внесенный незадачливым супругом, то ли увидел повод вернуть столь любезные ему старинные обычаи. Грэдду решили вернуть в дом мужа, то есть обрекали на смерть. И она бы смирилась, сил бороться у нее почти не оставалось, если бы не ребенок, яростно заявлявший о своем праве на жизнь. И тут мать преступницы вспомнила про Рэннока. Один раз он уже пошел против всех, защитив приговоренных, может быть, поможет и сейчас?
      Рэннок не колебался. Грэдда осталась у него. В его доме увидел свет и мальчишка, нареченный в честь матери Грэддоком, которому приемный дед дал свое родовое имя. По весне на Кумарку заявились бывший супруг с Кадэрроком, но ушли несолоно хлебавши. С тех пор у Рэннока появился смысл в жизни, а в доме добрая и ласковая хозяйка.
      Год шел за годом. Грэддок рос и радовал мать сходством с ее пропавшим возлюбленным, а деда - ибо старый вогораж стал для него именно дедом, строгим и любящим, - сметливостью и храбростью. А затем их нашла Криза, которой какая-то добрая душа поведала, что мать жива. Отца девочка ненавидела, а норовом пошла не в него и, даже не в мать, а в ее дядю, старинного приятеля Рэннока, самого отчаянного из всей деревни.
      Когда девчонке сравнялось четырнадцать и папаша приискал ей подходящего мужа, она просто вылезла в окно, прихватив с собой только любимого пса и пару хороших боевых ножей, которые ее жирному родителю были без надобности, и отправилась на поиски матери. Радость, с которой ее встретили, искупила годы разлуки, и с тех пор в доме не стихал смех. Правда, отныне приходилось соблюдать осторожность, так как Криза была слишком хороша собой да к тому же оставалась наследницей большого родового состояния, которого отец по Ночному Праву не мог лишить единственного законного ребенка.
      Рэннок, несмотря на свои годы все еще обладавший медвежьей силой, был хорошим защитником, даже если забыть о том, что дом отшельника неприкосновенен. Да и подрастающий брат обещал превратиться в настоящего воина. Кризу они из дома одну не выпускали, хотя та стреляла без промаха из лука, могла найти дорогу в кромешной тьме и ходила по горным тропам, как серна. Рэннок и. Грэдда часто ночами обсуждали, как сделать так, чтобы Криза смогла встречаться со своими ровесниками. Восемнадцать для девушки предел, если в это лето ее не сосватать, она скорее всего так и проживет всю жизнь отшельницей со стареющей матерью. Мальчику легче. Еще год-два, и он сможет поискать свое счастье с любой ватагой вогоражей, которым нет дела до того, кто ты и откуда, лишь бы был силен и смел.
      Но все эти ежедневные заботы отступили, когда ушедший на охоту Грэддок к вечеру не вернулся. Дед утешал Грэдду, говоря, что парень не один, а с Крохом, что скорее всего они забрели слишком далеко от дома в поисках дичи и заночевали в лесу. Грэдда, обычно спокойно переносившая отлучки своих детей, молча плакала. Пришло утро, а об ушедших не было ни слуху ни духу. Криза собралась идти на поиски, но дед ее остановил, сказав, что надо ждать еще, ведь они не знают, куда Грэд пошел, да и, случись что, пес вернулся бы за помощью. Однако к вечеру даже Рэннок понял, что что-то произошло, и заявил, что с первыми лучами солнца пойдет на поиски сам.
      Они молча сидели за пустым столом, пытаясь отогнать самые невеселые мысли, когда лай Кроха возвестил о возвращении. Греддок был жив и даже вполне весел и, пока открывались ворота, успел выложить историю всех своих злоключений. Неудивительно, что Рамиэрля приняли с распростертыми объятиями.
      Странно, но и у эльфа все его предрассудки смыло, как накатившая на берег волна смывает написанные на песке дурные слова. Гоблины больше не казались ему ни отвратительными, ни страшными. Правда, Творец сотворил их уродливыми, но ведь не лесная же красота спасает мир, а ум, мужество и благородство.
      Рамиэрль понял, что он может быть откровенным со своими хозяевами. Тщательно подбирая немногие понятные старику слова, он рассказал что мог. Конечно, о многом пришлось умолчать, в противном случае ему пришлось бы объясняться неделю. Но эльф сказал достаточно, чтобы старый вогораж надолго задумался.
      - Гость, - Рэннок, как и все гоблины, в решающую минуту был склонен к патетике, - то, что ты говорить, есть беда для вся земля. Я знать, как глупый старый жрец хотеть беда. Те, кто пришла вниз, такая же, - Рэннок покачал седой головой. - Они не понимать, что играть для Смерть. Их надо держать.
      - Ты прав, Антилэ*, - эльф даже не заметил, что говорит с гоблином уважительнее, чем с магом Примере, - я прошу тебя объяснить мне дорогу через ваши горы. Для того чтобы помочь тем, кто сейчас сражается, я должен найти одно место... - он запнулся, не зная, как объяснить, что он ищет, но этого было и не нужно.
      * Антилэ- мудрый, почтенный, обращение к старшему, уважаемому мужчине (эльф.).
      - Древний место, да, - кивнул гоблин, - такие есть. Есть хороший место. Есть очень плохой, если ходить туда, - он махнул рукой на северо-запад. - Там много Зло. Ты ищешь там, где Зло прекратить. Надо идить вверх. Затем вниз, Рэннок задумался, затем черные глаза радостно блеснули. - Я понимать, что мы делать! Криза! - чернокосая девушка, сидевшая в углу и что-то торопливо плетущая из кожаных ремешков, вскинула гладко причесанную головку.
      - Эгхо, куэрх?*
      * Да, дедушка? (гобл.)
      Старик что-то принялся неторопливо ей объяснять, и с каждым его словом смуглое скуластое лицо словно бы расцветало. Рамиэрль заметил, что начинает привыкать к специфической внешности воплощений зла и находит, что среди них можно жить, не закрывая глаз. К разговору, бурно жестикулируя, присоединился и парнишка. Что-то тихо и ласково сказала женщина. О нем, казалось, забыли. И вот тут-то Роману и стало плохо.
      - Прости, Антилэ, - он сам удивился, с каким трудом ему дались эти простые слова, - и попроси простить хозяйку. Я прибавил ей работы.
      - Что с ты быть? - резко и требовательно спросил вогораж. - Ты не походить ты сам! Сказать я!
      - Не знаю, - через силу улыбнулся Роман, - что-то сжало вот тут, - он показал на сердце. - Затем темнота. И какие-то огни перед глазами. А потом все прошло. Осталась лишь пустота.
      - Очень пустота? Да? - участливо переспросил старик и что-то быстро сказал своим, которые обменялись понимающими грустными взглядами, а женщина неслышно подошла к эльфу и обняла его за плечи, что-то тихо-тихо приговаривая по-горски. Странное дело, но Роману от этого стало немного легче.
      - Я думать так, - седой гоблин выговаривал чужие человеческие слова еще более старательно, чем раньше, - я очень думать так. Ты сейчас терять близкий или родной. Он умирать и думать о ты. Это плохо, но лучше надо знать. Такая жизнь. Вам она все равно лучшая, чем нам.
      - Лучше? - Рамиэрль с удивлением поднял глаза. - Смерть всегда смерть.
      - Да, но вы... У вас есть не знать, как вы звать... То, что есть всегда, даже если тело умирать или убивать?
      - Душа?
      - Душа? Да. Душа! У вас есть. Вы потом новая жизнь. Встретить всех опять. Мы, орки, нет. У нас нет душа. Только одна жизнь. Мы умирать. Исчезать навсегда. Только память оставаться. Песня. И еще есть эта... Честь? Да, честь. Ты не плакать. Ты идить и делать, что должный. Криза... ее зовут Криза, да... Она знать горы так, как я. Она смелый девочка. Она идить с тобой. Грэддок больной, да. Он лежать до весна и не мочь идить. Я должный быть с ним и Грэдда. А Криза идить. Весна Грэддок ходит. И я, и он ходи Ночная Обитель и смотреть и слушать много орки. А потом мы встречаться и говорить, что видеть и находить. А ты и Криза идить утро. Времени не хватать. Скоро снег. Зима. Плохо. Высоко. Лошадь оставлять тут. Им не идти гора. Они не олень. Падать. Боять.
      - Спасибо, - Роман вновь заставил себя улыбнуться. - Криза, красивое имя... Нам надо научиться понимать друг друга.
      Что ж, кого бы он ни потерял, это уже случилось, а ему нужно идти вперед. Это счастье, что судьба ему послала спутницу и что он может не беспокоиться о Топазе и Перле. Теперь он не сомневается , что перейдет горы и найдет Проклятого...
      Эстель Оскора
      Я увидела, как Астен упал лицом вперед, уткнувшись в снег. Что это конец, я поняла сразу. То, что произошло потом, я не смогу забыть до конца дней своих, сколько бы их, этих дней, ни было мне отпущено. Время замедлило свой бег, словно прозрачная быстрая река внезапно превратилась в поток тяжелой вязкой магмы. Я ясно видела божественно прекрасное лицо Эанке, на котором появилась торжествующая улыбка, видела ее изящные руки с длинными, унизанными кольцами пальцами, которые медленно-медленно вздымались в повелительном жесте, видела развевающиеся дымно-черные волосы и сверкающие сапфирами серьги... Спутники Эанке медленно появлялись из-за деревьев, медленно оправляли одежды, медленно поворачивали головы в мою сторону...
      Я, видимо, вышла из своего укрытия, но как я это сделала, не помню. Эанке увидела меня и засмеялась. Для нее я была уже мертва - досадная и необъяснимая помеха на пути триумфального возвращения в прекрасные миры, заселенные бессмертными; миры, согретые божественным присутствием. Но меня мнение Детей Звезд не заботило. Единственное, что имело значение, это Астен, погибший от руки подлой твари, по несчастью являвшейся его дочерью. Поднимавшаяся во мне холодная, тяжелая ненависть, казалось, становилась осязаемой, превращалась в смертоносное оружие.
      Преданный, замерший рядом со мной, внезапно отпрянул - его звериное нутро первым почуяло происходящее. Я стремительно переставала быть собой - неуклюжей и беспомощной женщиной, оказавшейся волею судеб в центре магической круговерти. Эанке Аутондиэль не успела понять, что жертва превратилась в палача. Затопившая меня ненависть внезапно стала мною, а я стала ею. Неистовое желание уничтожить, смести с лица земли убийцу Астена породило чудовищный вихрь, подхвативший эльфов, как осенняя буря подхватывает облетевшие листья. Самым диким было то, что в лесу стояла тишина - даже самые тонкие ветви, и те были спокойны, поднятый мною смерч старательно обходил деревья, кусты, старое птичье гнездо... Ему были нужны лишь те, кого я ненавидела.
      Вихрь бесновался посредине поляны, корежа, уродуя, уничтожая, а я стояла, тупо глядя, как прекрасные существа превращаются в окровавленные ошметки. Я смотрела, и в моей окаменевшей душе ничто не дрогнуло. И это была я, которая не могла заставить себя даже взглянуть на чужую кровь, хотя бы это была простая царапина, я, в нежном детском возрасте возроптавшая на Творца за то, что тот позволил утопить котят. Я с напряженным восторгом следила за пляской Смерти и не пыталась ее остановить.
      Все кончилось само собой. Пятеро мужчин отныне пребывали в иных мирах, где с них, возможно, уже спрашивали за то, что они свершили. И не мне было знать, сочли ли их жертвами или же убийцами, но Эанке, хоть и чудовищно изуродованная, еще жила и прожила почти ору.
      Я склонилась над ней, поймав ее взгляд, полный ненависти и удивления, и ничего не почувствовала. Даже удовлетворения.
      Я отвернулась от тех, кого убила, словно это были растоптанные черви. В этот миг для меня существовало только одно - Астени! Я грохнулась на снег рядом с ним. Его щека была еще теплой, но он был уже далеко. И ничто больше не имело значения.
      Не помню, сколько я просидела с ним рядом. Останься эта тварь жива, она получила бы еще одно наглядное подтверждение того, что я - чудовище, нелюдь, порождение Тьмы и так далее. Я была без плаща, но я пережила эту ночь, несмотря на такой холод, что даже звезды казались ледяными. Впрочем, звезды я стала различать только к утру, когда застывшее небо стало зеленым.
      Надо было вставать и идти на северо-запад. В Эланд, где я никогда не была, к человеку, с которым мы когда-то были близки, но о котором я почти ничего не могла вспомнить...
      Преданный, молча пролежавший всю ночь у моих ног, неожиданно подал голос. Я вздрогнула и взглянула на своего уцелевшего спутника. Рысь уже разгребла снег и сосредоточенно разбрасывала смерзшуюся буковую листву. Зверь вновь оказался умнее меня - Астени была нужна могила. К счастью, шуба из листьев оказалась теплой - до земли мороз не добрался, и мы вдвоем к полудню вырыли достаточно глубокую яму, в которой и было суждено упокоиться сыну эльфийских властителей. То, что я сотворила потом, не свидетельствовало о моем благоразумии, но я не могла иначе - черная дыра была такой темной и холодной... Велев Преданному оставаться возле тела, я пошла назад к зарослям бересклета и шиповника, на которые мы вчера любовались.
      Я ломала руками, кромсала ножом гибкие темно-зеленые ветви, покрытые раскрывшимися плодами, так смахивающими на весенние цветы. Остановила меня резкая боль - я таки умудрилась порезаться... Нарванных веток хватало, чтоб достойно проводить всех погибших, но до всех мне не было никакого дела - пусть их лежат... Они считали меня опасным животным, что ж, я таковой и стала. По их милости и для них...
      Я выложила дно могилы ветками, на которые расстелила белый плащ Астени, затем кое-как спустила его самого, накрыв до подбородка своим плащом - мне не хотелось, чтоб его касались тряпки тех, кто вышел на охоту за нами... Конечно, мне придется взять плащ Эанке, но зато убитого Лебедя не затронет никакая грязь. Себе же я оставила кинжал, с которого не стала стирать его кровь. Пусть будет со мной, пока ее не смоет чья-то или же моя...
      Я обошла убитых и собрала оружие - кинжалы, луки, мечи - эльфы не признавали шпаг, хотя те были куда легче и удобнее в обращении. Где-то из глубины памяти всплыло, что оружие врагов - подходящее украшение для могилы воина. А Астени был воином, защищавшим до последнего вздоха эту землю и... меня. Женщину, навязанную ему судьбой в спутники и ставшую причиной его гибели. То, что я так легко смогла отомстить, делало его смерть еще более жестокой и ненужной. Я в последний раз расправила золотистые волосы, коснулась ледяной руки. Больше всего мне хотелось остаться здесь же навсегда, но тогда я была бы не чудовищем, я была бы предательницей, подсадной уткой, приманкой, из-за которой погибают лучшие из живущих на этой земле. Я не могла предать друга, стремительно становившегося для меня единственным светом в этой пакостной жизни.
      Я забросала Астена ветками, сверху положила собранные трофеи и с помощью Преданного зарыла яму. Можно и нужно было идти, но я медлила. Камней здесь не было, а вот всяческие лесные твари водились в изобилии. Если не грянут совсем уж лютые морозы, то лисы и волки разгребут рыхлую землю в два счета. Сделать с этим было ничего нельзя, но мои ноги, казалось, приросли к этому месту, а в душу словно вогнали чудовищный кол... Проклятое воображение услужливо рисовало, как острые лисьи зубы рвут тело эльфийского принца, как к весне только несколько выбеленных снегом костей останется от того, кого я начинала любить.
      Я не могла ни смириться с этой мыслью, ни отогнать ее, а потому тупо таращилась на разворошенную землю. Смотрела, но не видела, во всяком случае, не сразу заметила то, что стало твориться под моим взглядом. Земля начала плавиться. Текучие медленные ручейки, от которых веяло нестерпимым жаром, лениво сползали с небольшого холмика, сливались друг с другом. Могила на глазах покрывалась блестящей глазурью, словно какой-нибудь сахарный пирог. Я лихорадочно оглянулась в поисках какого-то волшебника, пришедшего на помощь. Лес был пуст, даже птицы, напуганные вчерашней схваткой и нашим с Преданным присутствием, улетели.
      Мы были одни, а это означало, что я сотворила еще одну волшбу. Не представляю, как я это сделала, но мое неистовое желание защитить мертвого друга от лесных жителей каким-то образом расплавило почву. И не только расплавило, но и превратило ее в сверкающий лиловый камень с белыми и сиреневатыми прожилками. Могила была надежно защищена аметистовой броней, а белые пятна в камне напоминали печальных лебедей. Мимолетная эта мысль нашла немедленный отклик. Внутри лилового монолита замерцали, перемещаясь, светлые огни, и в центре отчетливо проступил силуэт прекрасной птицы.
      Овладевшая мной сила меня покинула почти сразу после того, как мерцающий лебедь застыл, печально склонив гордую голову. Сразу дала знать о себе боль в изодранных руках и стало очень, очень холодно. Тот, кто в меня вселился, видимо, устал и махнул на все рукой. Вот тут бы и лечь у свежей могилы да заснуть навеки, но сидящее во мне упрямство, как всегда неожиданно, вскинулось на дыбы. Я должна была выжить и добраться до Рене Арроя! Иначе Астен погиб зря, а уж этого-то я допустить никак не могла.
      Я решительно обыскала всех покойников еще раз и собрала то, что мне могло пригодиться и что я могла унести с собой. Белый плащ Аутондиэли, отороченный каким-то странным серебристым мехом, пришелся мне впору, и я, не дрогнув, тотчас его надела. Отыскалась и пара фляжек странноватого эльфийского напитка, отгоняющего усталость, и куча всякой мелочи типа колец, медальонов и амулетов. Некоторые из них наверняка имели какую-то силу, и я прихватила их с собой если мне доведется увидеть Романа (а я должна дожить до этой встречи хотя бы для того, чтоб рассказать ему правду о том, что произошло сегодня), я отдам ему весь этот скарб. Пусть он сам разбирается с ним в меру своих знаний и понятий, а мне надо было идти.
      К счастью, я достаточно хорошо знала звездное небо, по крайней мере, достаточно, чтобы идти к морю, никуда особо не сворачивая. Первые люди, к которым я могу обратиться, должны быть эландцами. Так решил Астен, и мне оставалось только следовать его решению. Я в последний раз оглянулась на сверкающий холмик в чаще леса и зашагала на северо-запад. Впереди у нас с Преданным была целая зима...
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      ТАЛАЯ ВОДА
      Словно вся прапамять в сознание
      Раскаленной лавой текла,
      Словно я свои же рыдания
      Из чужих ладоней пила.
      А. Ахматова
      Глава 6
      2229 год от В. И. 1-й день месяца Агнца.
      Святой город Кантиска
      Почерк у кардинала Таянского и Эландского был под стать ему самому крупный и красивый. Во всяком случае, много красивее быстрых летящих каракулей Его Преосвященства, которые тот и сам не всегда мог сразу разобрать, особенно по прошествии времени. Читать письма Максимилиана было бы сплошным удовольствием, если б не новости, которые тот сообщал. Кардинал писал образно и емко, опуская присущую большинству клириков витиеватость и ссылки на Книгу Книг*. Разумеется, в своем официальном послании Конклаву Максимилиан соблюдал все каноны, но в личном, глубоко секретном послании Архипастырю был предельно откровенен, за что Феликс, не терпевший велеречивости и хождения вокруг да около, был своему единомышленнику и соратнику глубоко признателен. Вообще-то, говоря по чести, обаятельный, глубоко начитанный Максимилиан, с детства готовившийся к церковной карьере, был бы на месте Архипастыря уместнее резковатого, замкнутого Феликса; судьбе же было угодно вручить Посох** бывшему воину; и будь тот настроен более мистически, непременно углядел бы в этом волю провидения. Ибо приближалась война.
      * Книга Книг, Святая Книга, Книга Бытия - книга, признаваемая Церковью единственным источником Сведений по Священной Истории.
      ** Посох- знак власти Архипастыря. Посох, обвитый плющом, - символ Церкви, символизирует опору, которая необходима всем - и людям, и растениям.
      Феликс машинально поправил свечу в атэвском подсвечнике, изображавшем готового вспорхнуть голубя. Занятно, но у атэвов эта птица символизировала плотскую любовь, а Церковь Единая и Единственная видела в ней символ целомудрия и одно из воплощений Духа. Рассеянно улыбнувшись и погладив правую руку привычка, возникшая от постоянного желания убедиться, что он больше не калека, Архипастырь склонился над письмом.
      "Дела, дорогой друг, - писал Максимилиан, - оставляют желать много лучшего, хотя назвать их безнадежными я бы тоже не торопился. Когда я согласился приехать в Эланд, то полагал, что вы преувеличиваете достоинства герцога Рене и его влияние на жителей государства, но оказалось, что вы их недооценили. Рене Аррой - истинный вождь, которого обожают все его подданные (хотя это слово к жителям Полуострова вряд ли подходит) от мала до велика. Причем Аррой ничего не делает, чтоб завоевать эту любовь и поклонение.
      Каюсь, мой дорогой друг, и я сам попал под обаяние этой неординарной личности и теперь вполне представляю, каким мог быть император Анхель* в лучшие свои годы. Не скрою, если бы не это обстоятельство, я бы счел положение Гнезда Альбатроса совершенно безнадежным, но все равно без помощи нам (видите, любезный Феликс, я уже не отделяю себя от своей строптивой паствы) долго не продержаться. Вести из Таяны самые тревожные.
      * Анхель Светлый - легендарный император Арции, символ доброго и мудрого правителя.
      Не знаю, сохранились ли те источники информации, которыми располагала Церковь в Гелани, очень бы хотелось, чтобы это было так, но самозванец Тиберий находится полностью под влиянием самозваного же регента и, видимо, сообщил тому все известные ему как клирику высокого ранга тайны Церкви. Остается надеяться, что покойный Иннокентий делился со своим окружением далеко не всеми секретами. Тем не менее вред Тиберий и последовавшие за ним уже принесли и еще принесут немало. Когда настанет день расплаты, я сам буду свидетельствовать перед Конклавом против них и с чистой совестью передам эту клику в руки Скорбящих Братьев*. Но вернемся к делам нашим.
      * Скорбящий Брат - клирик, ведущий следствие по делу священнослужителей, заподозренных в ереси.
      Если я передаю сведения, уже известные в ваших южных краях, просто пропустите эти строки, хотя я почти уверен, что то, что я расскажу, станет для вас столь же неприятной новостью, как и для меня.
      Начну с того, что у нас появился некий таинственный друг, присылающий голубиной почтой послания, подписанные "Эмико", в которых содержатся сведения исключительной важности. Кроме того, совершенно очевидно, что Рене имеет в Таяне своих прознатчиков, имена которых держатся в строжайшей тайне, за что я его не виню. Люди, помогающие нам из логова зверя, заслуживают того, чтобы об их безопасности заботились.
      Итак, нам достоверно известно, что в Гелани скапливаются войска, причем их численность явно превышает возможности Тарски и Альвии вместе взятых в несколько раз. Михай называет их горским ополчением, но, судя по всему, это прекрасно обученные воины, подчиняющиеся железной дисциплине и фанатично преданные делу, о котором я расскажу ниже. Рене утверждает (и у меня нет оснований ему не верить), что эти воины принадлежат к расе гоблинов, каковых мы многие годы почитали вымышленными существами. Тем не менее наш вездесущий герцог в юные годы предпринял путешествие в Последние горы и имел сомнительное удовольствие познакомиться с этими существами достаточно близко. Не столь давно последовало нападение, свидетелем которого стал брат Парамон, а теперь одного из гоблинов видел собственными глазами и я. Он принес на себе (я не преувеличиваю!) в Эланд больного графа Гардани, выполняя клятву, данную известному вам Роману Ясному. Как барду удалось вынудить гоблина это сделать, я не знаю, но мог лично убедиться в том, что Ночной Народ, как их еще называют (само название этих созданий - орки), обладает нам непонятным, но очень строгим кодексом чести.
      Статью эти существа не сильно отличаются от людей, но лица их (если подобные физиономии можно назвать лицами) способны даже самого храброго человека лишить сна на несколько дней! Гоблины довольно высоки ростом, широки в плечах, их руки несколько длиннее человеческих, а сами они обладают огромной силой. Одеваются в основном в кожу и домотканое сукно, предпочитая мрачные, темные тона в одежде, что как нельзя лучше сочетаются с их отталкивающими физиономиями. У них жесткие черные волосы, начинающие расти почти от сросшихся бровей, низкие, выступающие лбы, воистину волчий оскал, узкие рысьи глаза черного или желтого цвета. Они носят длинные висячие усы, а волосы или стригут в кружок, или же стягивают сзади в некое подобие конского хвоста. Это неутомимые и свирепые бойцы, исстари предпочитавшие в качестве оружия усиленные луки, дротики, пращи, кривые ятаганы и кинжалы. Копья у них были не в почете, видимо, потому, что, обладая руками такой длины, они могут достать любого врага саблей или кинжалом. До последнего времени гоблины предпочитали биться по старинке, "один на один", не имея практически никакого понятия о тактике, не говоря уж о стратегии, и презирая современное оружие, кроме арбалетов, к которым их приучили тарскийцы.
      Но в этой области, к сожалению, в последнее время ситуация изменилась. По приказу и при личном участии Годоя гоблины осваивают длинные пики и алебарды, одновременно обучаясь атаковать или обороняться большими колоннами и действовать совместно с тарскийскими мушкетерами. Учитывая их огромную силу, ни в Эланде, ни в Арции противопоставить пехоте, организованной подобным образом, нечего.
      Рене полагал, что численность гоблинов невелика, но, видимо, он ошибался. Вероятно, в юго-западной области Последних гор, которую он посещал, гоблины действительно живут в небольших деревнях, занимаясь скотоводством и охотой, а также рубят лес и сплавляют его по горным рекам в Тарску. Кстати, они тоньше в кости и более человекоподобны, чем их северовосточные родичи.
      Те же, видимо, живут большими поселениями и подчиняются своим вождям, которые присягнули на верность Михаю. Как нам стало известно, сделали они это по доброй воле, так как регент открыл им, что намерен вернуть в мир их богов. Мы с герцогом Арроем и Шандером Гардани провели несколько вечеров, пытаясь из полудетских воспоминаний первого и разговоров бедного Шандера с его невольным спасителем (кстати, Гардани вспоминает "своего" гоблина по имени Уррик весьма тепло, он искренне возмутился, когда я назвал того нелюдем!) составить единую картину верований этого племени и на основании этого понять, чем же их мог завлечь Михай Годой. Впрочем, я полагаю, что сам герцог Рене придает этим легендам куда большее значение, чем пытается показать. Надеюсь, что со временем он будет со мной более откровенным.
      Пока же возвращаюсь к нашим неприятелям. Эти существа уверены, что были созданы (надеюсь, эта ересь не дойдет до ушей Скорбящих Братьев, иначе я рискую окончить свои дни, приняв Агва Закта, чего не хотелось бы) не Творцом, но некими Истинными Созидателями, сотворившими когда-то этот мир и населившими его сначала неразумными тварями, затем существами, сочетающими в себе животное и разумное начало - троллями, и ныне вымершими полулюдьми-полуконями, и, наконец, людьми и гномами, обладающими бессмертной душой. Последнее с точки зрения гоблинов является признаком ущербности, ибо дает право на ошибку, которую могут исправить или искупить в следующей жизни. Себя же гоблины почитают венцом творения, так как не имеют души и рождаются, чтобы выполнять свое предназначение, которое за них никто не исполнит, а затем исчезнуть навсегда, покрыв себя либо позором (если долг не исполнен), либо славой.
      Шандер пытался доказать своему спасителю, что тот, как и всякая дышащая тварь, обладает бессмертной душой, но не преуспел в этом. Зато его спаситель рассказал ему весьма забавное гоблинское предание. Согласно ему, Истинные Созидатели были уничтожены вторгшимися в наш мир чужаками, которые привели с собой своих прихвостней, что как две капли воды похожи на действующих в наших сказках бессмертных эльфов. Кстати, этот гоблин не придумал ничего лучшего, чем принять победившего его барда Романа за эльфа. Видимо, чтобы оправдать этим свое поражение, ведь некогда предки гоблинов, по их утверждениям, потерпели поражение именно от эльфов.
      Уничтожив Истинных Созидателей, узурпаторы установили свое господство, которое длилось семь тысяч лет, после чего вместе с эльфами внезапно покинули сей мир. Гоблины во времена владычества эльфов отступили в Последние горы, где и жили в ожидании знамения возвращения Истинных Созидателей, которых, оказывается, можно вернуть. Как это сделать, "друг" Шандера, естественно, не знает, но именно при помощи этой нехитрой приманки Михай заставил Ночной Народ выползти из своих нор и встать под свои знамена.
      Как и следовало ожидать, регент внушил своим звероподобным союзникам, что начинать следует с захвата Эланда. Разумеется, никаких Созидателей они там не найдут, но беду могут причинить немалую. Я с трудом представляю, как потом наш бесподобный Годой станет объясняться с приведенной им ордой, когда гоблины поймут, что их обманули... Впрочем, боюсь, что поймут они это еще не скоро.
      Рене полагает, что Годой предназначил гоблинов для того, чтобы взломать оборону Эланда, чтобы по их трупам прошли тарскийцы. Таянцы, по мнению Адмирала, вряд ли горят желанием воевать, им слишком памятна дружба Альбатроса и Рыси, к тому же они запуганы и растерянны, а страх и растерянность не то чувство, которое делает человека хорошим воином.
      Видите, дорогой друг, я начинаю рассуждать о некоторых вещах как заправский воин. Однако не гоблины и не тарскийские стрелки более всего беспокоят герцога Арроя. Дело в том, что в Таяне творятся вещи, непонятные человеческому разумению. То, что Михай довольно далеко продвинулся по дороге Запретной магии, очевидно, и никто не может представить, какие страшные тайны открылись ему на путях, благоразумно запрещенных равноапостольной Циалой. Мы точно знаем, что он как-то научился подчинять тело другого человека своей недоброй воле, правда, делать это, судя по всему, весьма трудно и результат непредсказуем. Во всяком случае, принц Стефан Ямбор и герцог Шандер Гардани устояли перед этим колдовством, но ценой тяжкой болезни.
      Состояние Шандера лично мне представляется безнадежным - он медленно слабеет, и помочь ему не может никто. Возможно, если бы в Идаконе находился Роман Ясный, сумевший излечить Стефана, он спас бы и графа Гардани, но где находится бард, не известно никому. Мне искренне жаль графа, который переносит свои страдания с необыкновенной стойкостью, и я полагаю, что одно это преступление делает возможным применение против Михая Годоя ЛЮБЫХ мер.
      Пока же мы готовимся к войне и считаем дни, которые нам для этого отпустила великодушная зима. Не скрою, то, что весна в Эланд приходит на месяц позже, чем в Южную Фронтеру, вызывает определенную надежду. Если бы Святое воинство нанесло упреждающий удар через Гремиху, планы Михая были бы серьезным образом нарушены, ибо ему пришлось бы дробить свои силы. Без этого наше положение будет очень тяжелым, но я все же надеюсь на вашу решительность.
      Остаюсь искренне ваш
      Максимилиан Эландский.
      Писано в двадцать шестой день месяца Вепря".
      - В двадцать шестой день месяца Вепря, - пробормотал вслух Феликс. Проклятье!!! Можно подумать, я не понимаю, что все это значит... Но я ничего не могу сделать с этими мунтскими ублюдками!
      Его Святейшество еще раз пробежал глазами послание. Если он все правильно помнит, не сегодня-завтра дороги в Таяне Фронтере просохнут. Вот тут бы и дать по рукам зарвавшемуся выскочке! Вряд ли Михай рискнет сунуться в междуречье Ганы и Фанта раньше месяца Медведя. Но время все равно упущено, и упущено безнадежно! Архипастырь нервно погладил руку, затем решительно дернул шнур звонка. Брат Парамон, уже вполне освоившийся с должностью секретаря Его Святейшества, но все еще робеющий блистательного брата Фиделиуса, возник на пороге, моргая близорукими глазами.
      - Мне нужен Рафал, - отрывисто сказал Феликс, - и побыстрее.
      Брат Парамон кивнул и торопливо вышел. Архипастырь откинулся в кресле, глядя в расписанный звездами потолок. То, что он собирался сделать, счел бы безумием сам Филипп, но другого выхода не было. По крайней мере он, Феликс, его не нашел за два месяца, прошедших с того злосчастного дня, как в его кабинет провели смущенного графа Нурнига, посла Его Императорского Величества Базилека.
      Длиннейшее велеречивое послание, без сомнения сочиненное всемогущим канцлером Бернаром, оказавшимся достаточно дальновидным, чтобы жениться на дочери стремительно выживающего из ума Базилека, сводилось к тому, что провозглашенный Церковью Святой поход был весьма неугоден Мунту.
      Феликс, как и Рене, терпеть не мог политику, но вынужден был в ней разбираться. Реакция империи его не удивила, более того, не знай он подробностей происходившего в Таяне, он бы счел ее обоснованной. В самом деле, Арция давно одряхлела и держалась лишь потому, что никому не приходило в голову ее хорошенько потрясти. Когда-то присоединенные королевства и герцогства, ныне ставшие провинциями империи, все еще оставались в ее составе, так как местные нобили были слишком сыты и ленивы, чтобы оспаривать право на независимость. И тем не менее Феликс отчетливо понимал, что рано или поздно кто-то из них решится из герцога или графа превратиться в короля и, если ему улыбнется удача (а она улыбнется, если тот будет достаточно смел и предприимчив), то и другие, молодые и честолюбивые, поспешат отложиться от тихо умирающей метрополии.
      Базилек и его окружение предпочитали не замечать очевидное, предполагая, что на их век хватит. Они опасались другого - союза Таяны и Тарски, которые все увереннее заявляли о себе. Правда, пока они не покушались на империю, раздвигая свои границы в основном за счет северных и восточных земель, примыкающих к Запретной черте, но вот многие фронтерские нобили начинали поглядывать на Рене и Марко как на возможных сюзеренов, от которых куда больше толку, чем от мунтских вырожденцев. Отставка же, данная Стефаном беспутной императорской племяннице, заставила забыть об идее объединения старого и нового центров путем династического брака. Бернар, в отличие от Базилека пекущийся о своем будущем, понимал, что усиление Таяны означает неизбежный распад Арции. В этих условиях ссора Рыси с Альбатросом представлялась чудесным спасением.
      Базилек без колебания признал все права Михая Годоя и спешно отправил в Гелань с деликатной дипломатической миссией графа Фредерика Койлу, сделавшего все возможное и невозможное, чтоб укрепить регента в его желании захватить Эланд и свернуть голову Рене. Михай принял графа по-королевски, завалив его подарками и введя в круг своих избранных друзей. В этих условиях непреклонная позиция Церкви, не признававшей притязаний Годоя, не могла вызвать у мунтского двора ничего, кроме отторжения.
      В своем письме Бернар указывал, что не намерен вмешиваться в дела Его Святейшества, но не может позволить Святому воинству пройти через имперские владения и воспрепятствует присоединению к Святому походу своих вассалов. Более того, Базилек был осведомлен о том, что далеко не все члены Конклава разделяют мнение Архипастыря, и намекал, что империя готова поспособствовать расколу Церкви и предоставить мятежным клирикам лежащую недалеко от Мунта Фей Вэйю, чье имя тесно связано с именем Циалы Благословенной. Были и другие угрозы и намеки, но в сравнении с первыми двумя они выглядели как мыши рядом с котами.
      Феликс понимал, что сопротивление Базилека сломить ему вполне по силам и он, без сомнения, сделал бы это уже к началу осени, пустив в ход и то оружие, которым так сильны церковники, и свои личные связи в Мунте, так как в свое время рыцарь Феликс был весьма близок с убитым при Авире принцем Эллари, Столь же непохожим на бездарного Базилека, как нож на репу. Увы! у Архипастыря не было времени. Он отдавал себе отчет, что склока Церкви с Арцией при любом исходе многократно усилит Годоя, да и рисковать целостностью Церкви в ожидании потрясений, которые сулило это лето, было безумием.
      Феликс был вынужден ждать, копя силы в подвластной ему Святой области, собирая припасы и деньги, тренируя добровольцев, которым для того, чтоб примкнуть к войску, не требовалось разрешения сюзерена. Уже сейчас под Кантиской собралось не меньше десяти тысяч волонтеров, которые вкупе с двенадцатью тысячами отборного церковного войска представляли немалую силу. Конечно, с ними нельзя было штурмовать Гелань, но вот отвлечь Михая от Эланда возможностью удара через Гремиху было вполне возможно. Только вся эта сила была связана по рукам и ногам выжившим из ума императором и его обнаглевшими родственничками. Феликс видел, что единственным выходом является ускоренный марш на помощь Аррою, но для этого , придется ждать нападения Годоя на Эланд. Тогда можно будет отринуть все условности. Только вот дорога займет не меньше полутора месяцев, и все это время Эланду придется отбиваться в одиночку. А этого-то Феликс и не мог допустить.
      Лейтенант Рафал застал Архипастыря, задумчиво изучающего карту Пантаны. С той невероятной ночи в храме Святого Эрасти все свидетели явления великомученика и последовавшей расправы над святотатцами невольно держались вместе. Добори, Парамон, Рафал и Ласло стали надежной опорой Архипастыря, а связывающая их тайна заставляла относиться друг к другу с полным доверием. Поэтому Феликс не стал хитрить и ходить вокруг да около.
      - Посмотри сюда, - Архипастырь указал стеком из слоновой кости место на карте. - Тебе нужно добраться в эти места и разыскать там остров в болоте, который эльфы называют Убежищем.
      Лейтенант с явным непониманием смотрел на Феликса, и тот со вздохом продолжил:
      - То, что я тебя прошу сделать, может показаться безумием, но мы не имеем права оставлять Эланд без помощи и не можем по милости Бернара ударить по Годою первыми.
      - Я понимаю, - кивнул каштановой шевелюрой лейтенант.
      - Ты помнишь Романа?
      - Либра? Разумеется. Разве такое забудешь?
      - Хорошо. А теперь слушай меня внимательно. Я не сошел с ума, хотя сторонний наблюдатель с этим вряд ли согласится... Так вот, тебе следует...
      2229 год от В. И. 8-й день месяца Агнца.
      Фронтера. Ласковая пуща
      Желтая бабочка радостно порхала над ломкой сухой травой и первыми весенними цветами. Под деревьями и по оврагам еще лежал синий, набухший влагой снег, но поляны и прогалины уже были от него свободны, а теплый южный ветер подсушил землю, на которой не замедлили расцвести желтые и белые примулы. Маленькие серые пичуги, предпочитающие зимовать в родных краях, оживленно бранились в покрытых серебристыми барашками кустах ивняка. Им не было никакого дела до худенькой женщины, с блаженной улыбкой подставлявшей лицо и руки весеннему солнцу.
      Лупе была счастлива, как никогда в жизни. Ее переполняла неистовая, бурная, как весенние ручьи, радость. Женщина словно бы захмелела, и вместе с тем никогда еще она так остро не чувствовала то, что происходит вокруг. Она слышала, как бродят в деревьях молодые соки, еще не нашедшие выхода своей буйной силе, ей были понятны птичьи голоса и забота лисьей четы, спешащей приготовить нору для будущего потомства. Звонкие голоса проплывающих в небе птичьих стай наполняли душу ликованием так же, как и звон ручьев, и трогательные сережки, украсившие орешник. Она ни о чем не думала и почти ничего не помнила, от прежней жизни остались какие-то смутные, туманные образы девочка, кормящая с ладони голубей, островерхие черепичные крыши, запах сушеных трав, свет, пробивающийся сквозь низкое окошко... Все тревожащее, грустное, болезненное словно бы смыло прозрачной родниковой водой. Даже собственное имя женщина не то чтобы забыла, просто оно стало чем-то ненужным, бессмысленным. Зачем о чем-то думать, если в Тарру пришла весна? Есть один непреложный закон: весной нужно радоваться и спешить жить. И она радовалась...
      Кусты за спиной вздрогнули, расступились, пропуская стройную, гибкую фигуру в темно-сером, и снова сплелись. На поляну вышел юноша с точеным эльфийским лицом, обрамленным зеленоватыми локонами. В сомкнутых ковшиком ладонях он держал пригоршню крупнозернистого снега, сквозь который пробивались сиреневые с белыми прожилками цветы. Лупе, радостно вскрикнув, подбежала к пришедшему. Лупе нежностью пощадила атласные упругие лепестки, прошептав: "Какие красивые..."
      Он протянул ей цветы, которые она с восторгом приняла.
      Цветы пахли свежестью и слегка медом. Женщина с мечтательной улыбкой вдыхала слабый аромат и не сразу почувствовала, как узкая рука легла ей на голову, нежно коснувшись легких пепельных волос. Лицо юноши в сером приняло сосредоточенное выражение, губы зашевелились, как будто он шепотом произносил какие-то слова. Женщина вздрогнула, словно ее кто-то внезапно тронул ледяными пальцами, и затрясла головой, словно отгоняя наваждение. Когда она подняла глаза, былого беспредельного счастья в них уже не светилось. Были тревога и непонимание.
      - Где я? Что со мной?.. Почему весна?
      - Весна потому, что она пришла. Ты очень долго спала и видела добрые сны, - Кэриун-а-Роэбл-а-Дасто невесело усмехнулся, - мне было жаль будить тебя, но у меня нет другого выхода. Беда на пороге.
      - Беда? - Лупе сверкнула золотисто-зелеными глазами. - Да, я теперь вспоминаю. Гелань, смерти, гоблины... Но как вышло, что я тут?
      - А что было последним, что ты запомнила? - Кэриун опустился на землю у ног Лупе и принялся рассеянно перебирать пальцами золотистые метелки прошлогодней травы. - Я нашел тебя в лесу, ты почти совсем замерзла, и я не придумал ничего лучшего, чем навеять на тебя зимний сон.
      - Зимний сон? - с удивлением переспросила Лупе. - Но разве может человек спать так же, как медведь или еж?
      - Конечно, может, - пожал плечами Хозяин*, - только не знает об этом. Звери и деревья, те умеют усыпить себя сами, а люди слишком много думают и слишком многого боятся. Им нужно помочь. Я узнал тебя и сначала хотел отнести к твоим соплеменникам или навести их на твой след, но сейчас здесь очень неспокойно, и я не мог им тебя доверить. Но и оставить тебя зимовать в лесу было нельзя, мы, Хозяева, зимой тоже теряем часть силы, выходим из своих прибежищ очень редко. Я просто не мог заботиться о ком-то еще, вот и пришлось взять тебя с собой в зимнее укрытие...
      * 'Хозяева - существа, оберегающие какой-то участок дикой природы. Хозяева родственны эльфам, но предпочитают жить в одиночестве и используют очень специфическую магию. В их подчинении находятся Хранители - духи, принадлежащие тому или иному месту. Последние также подвластны эльфийский магии и заклинаниям наиболее сильных магов-людей.
      - Да, - подумав, откликнулась Лупе, - я что-то помню. Помню, я бродила по опушке леса, надеялась встретить кого-то из Хранителей, потому что по тракту идти было нельзя, а дороги через Кабаньи топи я не знала, и потом, болота еще не замерзли...
      - Кабаньи топи никогда не замерзают, - махнул рукой Кэриун, - они ведь не простое болото, там есть Место Силы, правда, оно почти выдохлось, но для того, чтобы устоять против Зимы, его еще хватает. Ты хорошо сделала, что туда не пошла. Матушка, она ведь странная - кого-то пропустит, а кого-то и утопит. Так, на всякий случай. Она мало кому верит, и, по-моему, у нее есть на то все основания. Но почему ты ушла из города, да еще под зиму?
      - Я не могла там больше оставаться, - вздохнула Лупе. - Всех, кого я любила, или убили, или забрали. Я оставалась одна.
      - Это очень плохо, когда все погибают, - печально кивнул Хозяин Ласковой пущи, - я ведь тоже год назад остался совсем один. Сейчас я почти привык и даже справляюсь со своим делом. Зиму мы пережили очень хорошо - ни одно большое дерево не погибло и зверье тоже славно перезимовало. Скоро у всех будет потомство, новая забота, но я справлюсь. Жаль, конечно, что окрестные Хранители почти все сбежали, да и Хозяева тоже. Если честно, я считаю это трусостью. В конце концов, хранить, когда все в порядке, может любой грибной пень. А вот когда дело доходит до Конца Света, тут мы, дети Дуба, и должны показать, что нас не зря уважают, - Кэриун залихватски тряхнул буйными кудрями, - мы еще посмотрим, кто кого! Слушай, смертная, - оставайся здесь, со мной. Дел тут очень много, а рук мало...
      - Погоди, - Лупе казалась немного растерянной, - но я ведь не умею, я человек...
      - А тут и уметь нечего, или, вернее, почти нечего, - убежденно заявил Кэриун. - Главное - захотеть. Ты ведь в магии разбираешься, и есть в тебе что-то, что вызывает доверие. Тут, в Тарре, кровь у всех так смешана, что если знать, чего хочешь, всегда найдешь в себе искру, которую нужно только раздуть. Я думаю, если ты постараешься, ты сможешь стать Хранительницей. Тем более их сейчас тут нет... Да, я об этом тебе уже говорил... а иметь дело с деревьями, озером, магией леса очень приятно и продлевает жизнь. Ты вполне сможешь стать, ну, не совсем бессмертной, но проживешь много больше людей и даже некоторых деревьев. Если, конечно, Осенний кошмар нас всех не сожрет, но тогда все равно никого не останется, одни голодные тени и туман...
      - Не знаю, Кэриун, - растерянно отозвалась Лупе, - я никогда не думала о бессмертии.
      - А те, кто о нем думает, никогда его и не получают, - заявил дубовичок, так почему-то всегда бывает. Так ты согласна?
      - Пожалуй, я останусь у тебя. Пока. А там будет видно. Слушай, но если этот Осенний нападет?
      - Мы будем защищаться, - быстро ответил Кэриун, - мы осенью много говорили и с Матушкой, и с Прашинко, и кое с кем еще. Удрали все-таки не все. Нам есть чем принять эту нежить. И мы больше не одни. Всадники Горды уже не спят, их кто-то разбудил. Так что сам Осенний снова сюда пройти не сможет, а с его подручными мы как-нибудь да управимся...
      2229 год от В. И. 8-й день месяца Агнца.
      Таяна. Гелань
      Ланка была просто великолепна, когда в пурпурном бархатном платье и подобранном в тон плаще, отороченном блестящим темно-коричневым мехом, поднялась на разубранное флагами и гирляндами возвышение, специально сколоченное по такому случаю лучшими плотниками Гелани. Медные волосы жены регента украшала горящая тревожным блеском рубиновая тарскийская диадема, темно-алые камни пылали в ушах. Солнце светило по-весеннему ясно и сильно, но в тени еще было холодно; принцесса мерзла, но капюшон роскошного плаща оставался откинутым - в такой день властительница должна предстать перед подданными во всем блеске. Рядом с Иланой стоял толстый кардинал Тиберий, которого младшая дочь покойного короля ненавидела и презирала чуть ли не с детства. Ее законный супруг - тарскийский господарь, он же регент Таяны, какового Ланка ненавидела и презирала еще больше, красовался внизу, разодетый в свои любимые черный и ярко-красный цвета. Грудь регента украшал богатый стальной нагрудник атэвской работы, голову венчал шлем с султаном из слегка подвитых перьев черного страуса. Михай Годой восседал на вороном без единого пятнышка жеребце. Рядом с ним на пышном белом муле скорчился епископ Таисий, а чуть подальше с трудом сдерживал горячего серого в яблоках скакуна арцийский посол Фредерик Койла.
      Ланка не могла видеть лиц находящихся внизу мужчин, но не сомневалась, что они были торжествующими. Каждый из них добился того, чего хотел. Михай получил от императора Базилека право прохода через арцийские провинции. Таисий стоял на пороге исполнения своей многолетней мечты об искоренении какой-нибудь ереси (желательно вместе с еретиками), а красавец Койла оправдал возложенные на него надежды канцлера империи, спавшего и видевшего, как Рысь и Альбатрос уничтожают друг друга. Впрочем, жители столицы, да и большинство из марширующих внизу воинов, не предполагали, что им предстоит схлестнуться именно с эландцами. То ли для того, чтобы все еще остававшиеся в Таяне люди Рене (а что таковые имелись, Михай не сомневался) не успели предупредить своего опасного господина, то ли потому, что население Гелани весьма прохладно отнеслось к объявленному Тиберием Святому походу против эландских нечестивцев (а кое-кто из солдат гарнизона и городской стражи и вовсе бросил свои казармы и подался вон из столицы), то ли чтобы Базилек смог хоть как-то оправдаться перед Архипастырем, было объявлено, что таянско-тарскийское войско и благочестивые ополченцы из числа горцев отправляются в Святой поход против атэвских язычников.
      Правду знали только в Высоком Замке, да еще бывалые воины догадывались, что отправляются не на юг, а на север. В письме же императора было сказано, что воинству Михая разрешено пройти ускоренным маршем через Фронтеру к Гверганде, городу-порту, расположенному в устье полноводной Адены, северный берег которой от Зимней гряды* до побережья принадлежал Эланду, а Южный - империи. Там-де армия погрузится на арцийские корабли и отправится на юг воевать с безбожным калифом Майхубом. На деле же полки должны были, воспользовавшись городскими мостами, перейти на эландский берег и, развернувшись вдоль побережья, вторгнуться во Внутренний Эланд.
      * Зимняя гряда - скальная гряда, параллельная побережью между устьем Агаи и Братним перешейком и разрываемая только долинами рек. Названа так потому, что во время особенно свирепых зимних штормов до нее докатываются волны.
      Таким образом, Михай избегал переправы через Гану в единственном возможном месте и почти непроходимых болот и лесов Внутреннего Эланда, где передвигаться можно лишь по двум большим дорогам, перекрыть которые для такого полководца, как Рене, не составит особого труда. Иное дело - широкая прибрежная полоса, на которой есть где развернуться и знаменитой таянской коннице, и неутомимой гоблинской пехоте. Численное превосходство, таким образом, здесь становилось решающим фактором. Зимой, когда ледяные волны Сельдяного моря с ревом штурмуют берег, докатываясь до знаменитой скальной стены, что, по утверждению Академиков, в стародавние годы, пока море по воле Творца не отступило, больше чем наполовину была скрыта под водой, затевать подобный поход было бы самоубийством. Другое дело - короткое, но ласковое северное лето, когда залив спокоен, прибрежные пески зарастают остролистной травой, вполне годящейся лошадям, а многочисленные ручьи и речонки можно легко перейти вброд.
      Побережье было единственным ключом к Эланду со стороны империи, а в Гверганде и на южном берегу Адены стояла Третья армия Арции под командованием знаменитого Сезара Мальвани, целью которого было предотвратить вторжение в империю таянско-эландских войск. Однако любую дверь можно открыть с обеих сторон, и Михай Годой счел, что лучше пожертвовать временем, чем военным преимуществом.
      Илана, конечно, представляла, сколько воинов находилось в. распоряжении ее покойного отца. Не была она новичком и на военных парадах, которые всегда любила больше, чем балы и даже охоту. Но такого зрелища она еще не видела. Раньше через площадь Ратуши красивым строем маршировали "Серебряные"* и "Золотые"**, впереди и позади которых шли музыканты с увитыми пестрыми лентами инструментами, на рысях проходило два или три полка легкой кавалерии и один полк тяжелой, которым ее отец и братья необычайно гордились. Рослые всадники на могучих гнедых конях, все в одинаковых медных нагрудниках и шлемах с пестрыми ястребиными перьями. На плечах офицеров красовались короткие плащи из рысьих шкур, а простые воины щеголяли в темно-синих суконных с искусно вышитыми таянскими гербами. Илана с детства привыкла восхищаться этим зрелищем, сожалея лишь о том, что было оно слишком коротким. Все прохождение занимало не более трех четвертей оры, теперь же войска шли третью ору кряду. Первые воины уже наверняка миновали Козий лог, а конца войску все еще не было видно. Сейчас через площадь двигались гоблинские полки, и Ланка, как и все геланцы, была поражена их многочисленностью. Таянскую столицу словно бы затопила бурая река. Гоблины маршировали тысячами по двадцать в ряд. Их чужие лица обитателям Гелани казались совершенно одинаковыми (так же как и одежды из грубо выделанных воловьих шкур, на которые были нашиты металлические пластины), отчего людям становилось жутко. Даже Илане, привыкшей к Уррику, было не по себе. Она поискала глазами любовника и сразу же обнаружила его, застывшего за спиной регента.
      * "Серебряные" - личная охрана наследника престола в Таяне. "Серебряные", считавшиеся лучшими наездниками Арции, не признали Михая Годоя и ушли в Эланд.
      ** "Золотые" - личная охрана короля в Таяне.
      Уррик, как и прочие гоблинские офицеры, одевался подчеркнуто скромно. Все попытки Михая разодеть свою личную охрану в яркие роскошные одежды натыкались на непоколебимое "нет". Единственной роскошью, которую себе позволили гоблины, были легкие атэвские нагрудники и атэвские же кривые ятаганы, почти такие же по форме, как и те, что делали сами гоблины, но гораздо лучшего качества. Не удалось Годою и посадить своих охранников на коней. Те наотрез отказались, заявив, что мужчины должны ходить пешком и что лошади пригодны лишь для слабосильных людей, а также для трусов и вырожденцев, живущих в южной части Большого Корбута, которые, используя этих никчемных и уродливых тварей, рискуют навлечь на себя гнев Истинных Созидателей. Впрочем, знающие люди не сомневались, что гоблинская пехота выдержит натиск любой кавалерии и во многом именно благодаря ненависти, которую горцы питали к лошадям.
      Ланка уже устала смотреть на одинаковые головы в одинаковых кожаных шлемах, и ее мысли заскользили по проторенной дорожке. Разумеется, принцессу занимал Рене Аррой. Чем больше она узнавала своего мужа, чем больше осваивала с Урриком науку любви, тем сильнее мечтала о седом эландце. Убеждение Ланки в том, что их ссора была нелепой ошибкой, на которую ее толкнул гнусный, хоть и весьма дальновидный господин Бо, окрепло окончательно и бесповоротно. Илана не сомневалась, что еще можно все исправить и судьба рано или поздно предоставит ей такую возможность. К сожалению, Уррик, которому она верила как самой себе, уходил вместе с Годоем. В этом не было никакого злого умысла - просто говорящий по-арцийски молодой офицер был нужен регенту для облегчения общения со своими соплеменниками. Уррик уходил, а вот бледные советники - нет, так что супруга регента, хоть и была объявлена в отсутствие такового местоблюстительницей трона, прекрасно понимала, что всем заправлять будет не она, а господин Улло. Кстати говоря, казалось непостижимым, почему бледные оставались в Таяне именно тогда, когда их помощь Годою была куда как необходима. Не собирался же регент схватиться с Рене, отказавшись от магии?! И это после того, как адмирал дважды оставил его в дураках! Илана не сомневалась, что объяснение существует и что она должна его найти.
      2229 год от В. И. 12-й день месяца Агнца.
      Запретные земли
      Это было бескрайнее море золотистой прошлогодней травы, сквозь которую уверенно пробивался ясно-зеленый молодой подшерсток. Тут и там на золотом с прозеленью фоне алели, белели, лиловели первоцветки, над которыми кружили первые пчелы. Радостный, весенний мир ничем не напоминал ни то, как расписывали Запретные земли (они же Ларги) людские предания, ни гоблинские представления о Равнинах Смерти.
      Криза и Рамиэрль быстро шли на восток. Эльф ЗНАЛ дорогу так, словно бы тысячу раз уже проходил ей, и не важно, было ли тому причиной черное кольцо на его руке или еще что-то. Криза держалась молодцом. Она тащила на себе столько, словно была не девушкой, пусть и варварского племени, а вьючным мулом, и при этом без умолку болтала. За месяцы, проведенные в дороге, Рамиэрль и орка не встретили ничего сверхъестественного. Это был обычный зимний поход в горах. Трудный, конечно, но по-своему даже скучный. Бесконечные подъемы и спуски, выбор самой удобной дороги, охота, поиски места для ночлега - вот и все.
      Рамиэрль узнал, что в горах быстрее и удобнее ходить по верху гребней. Даже делая на первый взгляд огромный крюк, ты приходишь к цели гораздо быстрее и куда менее уставшим, чем если бы ломился напрямик, спускаясь в долины и карабкаясь на кручи. Криза не просто хорошо знала горы - она их чувствовала, поэтому ни лавины, ни метель ни разу не застали их врасплох. От Рамиэрля требовалось одно - указывать, в каком направлении нужно продвигаться, а остальное орка брала на себя. Дичиться она перестала очень быстро и столь же быстро принялась овладевать арцийским. Рамиэрль от своей попутчицы не отставал, и его успехи повергли бы в ужас Эанке, для которой гоблины были существами, отличающимися от крыс лишь размером и степенью опасности. Что до ее брата, то он скорее бы согласился провести остаток жизни в окружении гоблинов, нежели месяц наедине с красавицей-сестрой.
      Разумеется, либр не был бы самим собой, не расспрашивай он свою попутчицу о местных поверьях и преданьях и гоблинском житье-бытье. Криза отвечала охотно и с подробностями. Ко всему у девчонки оказался красивый сильный голос, и она с удовольствием пела старые песни и баллады, некоторые из них показались Рамиэрлю весьма красивыми. Разумеется, бард принялся их переводить, благо время было иногда им по нескольку дней приходилось пережидать бураны или прятаться в скалах, ожидая, что нависшая над дорогой снежная громада сползет вниз, сделав проход на какое-то время безопасным.
      К счастью, Последние горы в том месте, в котором они шли, были не слишком высоки. Это было царство поросших густым лесом горных цепей, разделенных долинами. Некогда острые вершины были сглажены минувшими тысячелетиями, летом здесь, видимо, царствовали травы и странные белые, словно вырезанные из бархата цветы, про которые особенно любили петь гоблины, называя их Слезами Инты*.
      * Слезы Инты- гоблинское название эдельвейсов, по преданию выросших из слез Инты, смертной возлюбленной сына Омма, скрывавшейся вместе с детьми в Последних горах.
      В целом же путешествие вышло не слишком обременительным, и не будь поставлено на карту столь многое, Рамиэрль, несомненно, получил бы от него удовольствие. Теперь же эльфа одолевали неприятные мысли, особенно невыносимые по ночам, когда уставшая Криза крепко спала, а Роман, которому для восстановления сил требовалось намного меньше времени, ору за орой вглядывался в темное небо, усыпанное огромными, как это бывает в горах, звездами. Казалось, они забрели в места, где отродясь не было никакой магии. След Уанна тоже не ощущался. Рамиэрль пытался искать мага-одиночку и посредством волшбы, и выглядывая вещественные следы того, что кто-то шел впереди. Напрасно. Уанн как в воду канул. Это могло означать одно из двух - либо тот воспользовался какими-то иными путями, о существовании которых Рамиэрль и не догадывался, либо же Уанн погиб и именно его смерть он и почувствовал в доме Рэннока.
      Рамиэрль так и не смог понять, кого же он потерял - отца, дядю, Рене, Герику, Уанна... Все они были ему дороги, любой из них мог в смертный час вспомнить о нем и обладал достаточной силой, чтобы послать Последний зов. Ум услужливо подсказывал, что столь остро может быть воспринята лишь самая страшная потеря, но Роман гнал прочь мысль о смерти отца. Нет, не потому, что был готов выкупить его жизнь ценой другой, кроме, разумеется, собственной. Просто, пока он не знал, КТО, они все оставались живы. В его памяти, в его мыслях.
      Наступало утро, Криза протирала глаза, потягиваясь, как горная рысь, весело бежала умываться, разводила огонь... Орка свято придерживалась обычая своего народа, согласно которому мужчина, если рядом женщина, не должен унижать себя приготовлением пищи. Каким-то образом девчонка умудрялась создавать на походном костерке кушанья, достойные королевского стола. Затем они пускались в путь и шли до самого вечера.
      К концу месяца Сирены эльф с оркой почти миновали горную цепь, тянувшуюся параллельно Большому Корбуту, но более низкую и пологую, и оказались в окруженной горами равнине, похожей на дно высохшего озера. Снега в ней не было, и Романа поразила странная трава, серебристо-седая и шелковистая, как волосы пожилой женщины. Дул легкий ветер, и по равнине перекатывались серебряные волны. Душу эльфа невольно охватила странная тоска, горькая и светлая, как последние слезы, когда потеря уже оплакана и наступает облегчение. Рамиэрль нагнулся и коснулся чуткими пальцами гитариста шелковистых травинок, казавшихся странно живыми.
      - Здесь вся беда и проходила. Так давно-давно, - голосок Кризы вызвал барда из задумчивости.
      - Беда? - повторил Роман. - Какая беда?
      - Старая беда, - шепотом пояснила Криза, - это Седое поле. Здесь они ходили биться. Созидатели и те, кто пришел. Они все погибшие, а трава стала седая от горе. Это Подзвездное плакало о тех, кто его создавать. Новые не хотели, чтобы другие видели плач земля, и запретили сюда ходить. Мы тоже были трусливыми, мы боялись за дети и уходили за горы.
      - Но вы не забыли, хоть вам и было приказано забыть, - откликнулся Рамиэрль, - не суди своих предков слишком строго.
      - Я не сужу, - вздохнула Криза. - Но я хотела, чтобы это лучше была грустная сказка. А она стыдная. Тут должна быть еще колодец, из которого текут слезы всегда. Пойдем искать.
      Они искали колодец до ночи, но не нашли ничего. Только шепчущую о чем-то седую траву. Лишь на закате над долиной проплыла стая странных белых птиц. Они летели клином и кричали мелодично и жалобно.
      - Я тоже знаю про них. Это Белые Птицы, души тех, кто погибал на этом поле. Они вечно летать здесь и вечно звать.
      Рамиэрль промолчал. Даже если эти птицы были просто птицами, не стоило разрушать очарование легенды, самой красивой и страшной из рассказанных Кризой. Сам не зная почему, эльф взял с собой прядку седой травы, спрятав туда же, где хранился пучок иммортелей с могилы Мариты. Криза с удивлением посмотрела на своего попутчика, подумала и сделала то же самое:
      - Я принесу это для дедушки, - с гордостью сказала она, - а то даже он не ходить здесь. Теперь я могу сказать, что все так рассказывают. Кроме колодца, честно добавила она.
      Они не стали разбивать лагерь на Седом поле, а вернулись в горы. Больше ничего примечательного ни в этот день, ни в следующие не произошло. Дорога становилась все более пологой, ели и лиственницы сменили сначала светлые буки, затем заросли цветущего орешника, и, наконец, путники вышли к настоящему травяному океану.
      Рамиэрля продолжало властно гнать на восток. Криза радостно шагала рядом с ним, несмотря на тяжелую ношу, умудряясь собирать невиданные степные цветы, на коротких привалах украшая себя венками. Девушка всегда остается девушкой, даже если принадлежит к племени гоблинов. Как бы то ни было, реку первой заметила именно орка. И река эта была огромной. Они вышли на крутой берег и замерли, любуясь на плавное, величавое течение. Даже Гана в сравнении с этой равнинной красавицей казалась жалким ручейком. Дальний берег мог рассмотреть разве что эльф или гоблин, а для человека он сливался с небом и неторопливыми волнами.
      Видимо, в этих краях паводков не бывало вовсе или же они прошли тогда, когда путники еще шли через горы, река же была чистой, прозрачной и спокойной. Эльф легко спустился к воде и опустил в нее руку. Вода была холодной, но не настолько, чтоб это было невыносимым. Кое-где берег порос зеленеющим кустарником. Чуть дальше по течению Роман заметил тропу, протоптанную сотнями копыт, за которой зеленела небольшая рощица. Видимо, сюда захаживал на водопой лошадиный табун, но никаких следов жилья, никакого дерева, из которого можно было бы соорудить хоть какой-нибудь плот, не было. Рамиэрль знал, что им нужно на тот берег, но не представлял, как туда перебраться. Конечно, можно было бы подняться вверх по течению или спуститься вниз в поисках брода, но он не знал, сколько дней придется потратить, чтобы найти место для переправы или помощь. Пока им не попалось никаких свидетельств того, что в Ларгах живет кто-нибудь разумный. Эльф, однако, не сомневался, что он почти у цели, а значит, оставалось одно.
      - Криза, ты умеешь плавать? - он не сомневался, что не умеет, но спросить был обязан.
      - Нет, - удивилась она, - а разве можно это делать не рыбе и не жабе?
      - Можно, - заверил ее Рамиэрль. - Более того, именно это я сейчас и сделаю.
      Она непонимающе уставилась на него черными глазищами. Рамиэрлю не хотелось оставлять ее здесь, но выхода у него, похоже, не было - время не ждало.
      - Криза, - эльф говорил медленно и ласково, как с Перлой, когда та начинала капризничать или же бояться. - Давай договоримся так. Я поплыву через реку. Ты останешься здесь. Тут, по-моему, неплохое место для стоянки. Жди меня, - он подумал и решил, - пока не родится новая луна и не состарится на четверть. Если меня не будет, иди к деду и все ему расскажи. Но я вернусь, и скорее всего не один.
      Внучка старого Рэннока действительно была умной девушкой. Она, конечно, расстроилась, но поняла, что так нужно. Рамиэрль помог ей разбить лагерь в зарослях какого-то кустарника с желтыми цветочками, собранными в изящные кисти. Вроде бы в этих местах никого не было, но осторожность не помешает. Эльф с удовлетворением осмотрел дело рук своих - можно пройти в двух шагах и не заметить, что тут кто-то есть.
      Прощанье отложили до утра, и это было ошибкой, потому что впервые за все время пути они не знали, о чем разговаривать. Костер, ловко скрытый в небольшой впадине, тихо догорал, прощальный ужин, сооруженный оркой из "ничего", был съеден, золотистый эльфийский напиток выпит. Просто лечь спать обоим казалось неуместным. Наконец Рамиэрль не выдержал:
      - Криза, раз уж мы так засиделись, расскажи мне про Слезы Инты.
      Орка с готовностью кивнула, ее тоже мучило молчание, а потом, она, по всему, очень любила эту историю. Похоже, внучку Рэннока всяческие предания волновали куда больше того, что творилось у ней перед глазами. И при этом девушка крепко стояла на земле и обо всем имела свое мнение. Рамиэрль про себя улыбнулся: именно этой глубинной уверенности в своей правоте и не хватало последние две тысячи лет его народу...
      - Ну, так кто же она была, эта Инта?
      - Человек, смертная, не как ты... Но и не наша. Жаль, что так было, но зачем врать? - раскосые черные глаза с вызовом уставились на собеседника. - Мы всегда помним так, как было. Пусть для нас это не так славно... нельзя дожить... пока... говорить не так про тех, кто уже ушел. Это самый большой грех, это северные говорить, что им нужно, мы - не такие, - орка замолчала, в яме потрескивал огонь, с реки тянуло свежестью, что-то громко плеснуло, видимо, рыба здесь была под стать самой реке - огромной... -Тогда бывало все иначе, наконец заговорила девушка. - Были холмы. Много холмов. И там жили люди. И орки. А дальше те, кто сверху как люди, ниже здесь, - она показала ниже чего, лошады. Все воевали, мирились, умирали, жили. А Созидатели часто приходили и бродили среди живых. Но никто не знал, что это они. Они приходили и уходили. А потом у людей рождались ребенки... У нас, гоблинов, такого не получивалось... Жаль, но так было. А потом дети Созидателей уходили далеко... Они не умирали до Последней битвы, про которую знала старая гарга*, которая знала все. И за это Созидатель Созидателей отдал ей навсегда много земли, и она делала там, как хотела. И там никто не может жить, там воды столько же, сколько земли, и тот, кто туда идет, не вернется...
      * Гарга- древняя пророчица, одна из гарг предсказала по просьбе Омма Первым богам Тарры их судьбу
      Гарга сказала, что будет битва, в ней погибать все и родится Новое, которое будет на потом. А какое оно станет, никто не знать до Последняя битва. Если больше победить Созидатели, жить будет можна. Если их враг, то жить будет очень плохо. Созидатели готовились к этой войне, но сначала пришли те, кто пришли. Они называли себя Светом, но были злая беда. Они убивали всех Созидателей и их детей. Наши тоже были там... Седое поле стало седым в тот день... И теперь нет никто, когда придти время Последней битвы, поднять оружие на Зло, и все получит оно. Если только сама Земля не возвращать... для боя Созидателей. Но это трудно, почти никак сделывать...
      Если б гоблины могли дать им жизнь, но мы можем только умирать за эту жизнь навсегда, но все теперь в руки дети Инты... Она была просто молодая. Людей Созидатели не делать красивыми, но они любить их, а не нас... Сын Омма увидел Инту в саду дома ее отца, и она захотелась ему. Она была дочь одного господаря из холмов, у нее бывал жених. Наш народ не помнит, кто он был. Наверное, король. Так всегда бывает. Но она ставала подруга сына Омма. Он видел ее только раз, и еще раз, когда ехал на битву с чужими. Он заходил к ней просто так, он был самый молодой из Созидателей и сказал Инта, кто он такой и куда идет.
      Она просила его брать ее и показывать война. И он взял женщину, хотя не был долган это, никто из Созидателей такого не делывал. И он оставлял ее на белый камень, откуда все было видимо. И она видела все. Те, кто пришел, победили. И трава стала седой, а небо белым, солнце остановилось и стояло в небе от горя, и время тоже упало, как воин, которого бить по голове. И так и было, пока победители не погнали солнце вперед плетью, и оно не стало красным от крови и обиды, и не разбудили время, но оно уже пошло в другую сторону. Не назад и не вперед, а вбок, туда, куда не было дороги. Но это было не сразу. А сначала победители ушли, так как устали и на них тоже были много-много ран.
      И тут Инта сошла с камня и хотела искать своего любимого, - в голосе Кризы послышалось с трудом скрываемое восхищение, - она не бояться страшные бессмертные, которые охраняли поле, чтоб туда никто не появляться, пока новые Хозяева залечивать раны и окружать это место горы.
      Дальше было не так, как нам хотеться. Но мы не имеем правов забывать благородство, оно бывает и у врагов. Оскорбить память врага - позор для нашей чести. Инту увидела женщина из племя эльфов. Она была очень сильная, и у нее было много власти. Она была одна из королевов, но она пускала Инту на поле, потому что уважала любовь... Она так и сказала, и мы помним эти слова. Они как кусты на стенах обрыва, за которые спасается падающий. Эта королева спасать доброе имя всех своих потомков. Вот... Но Инта так и не знать ее имени. Но она находить любимого. Он был один из всех, кто еще не умирал. И он узнавать Инту и давать ей свой меч. А это был самый сильный меч против Зла, который даривал ему отец Созидателей Омм. И Инта взяла этот меч, а сын Омма тут же умирал, так как только сила меча и радость отдавать его в надежные руки делала ему жизнь после битвы.
      Инта взяла меч, и он тут же менялся в ее руках, и она держать простой посох. И она пошла назад. И плакала. И из ее слез вырастали цветы белые, как побледневшее от беды небо.
      Та эльфка выпускала Инту. Она была великая колдунья, но она или не увидела меч, или увидела, но отпустила его. Никто не знать, что была у нее за душа. А Инта пошла назад. Но что для коня сына Омма было две оры полета, для ноги женщины... - Криза покачала головой, - это очень долго. Пока она шла, у нее рос живот. Так рос, что было видно, что она не может вернуться к дому, отец и жених будут ее убивать. И она ушла совсем в другое место. И тут гарга вышла оттуда, где вода мешана с землей и всех любопытных тянет вниз, где живут каменные говорящие твари, знаючие про все, но ничего не знаючие, что есть Истина.
      Гарга выползывала из своих землев и находила деревню гоблинов. И жрецу-старейшине она велела разыскивать Инту, так как в ней вся надежда Подзвездного. И они отыскивали женщину, и та жила с ними, и никто об этом не знал. Даже гоблины соседних деревнев, так как гарга велела молчать. И у Инты родилась два одинаковых дитя. Но один было мальчик, а другой - нет. И они жили еще несколько летов среди гоблинов, но потом эльфы начали гнать нас в горы. А люди стали предатели и начали молиться новым богам. И тогда жрец-старейшина и Инта решили, что она с дочь уходить назад к люди, а ее сын орки уносят в горы и воспитываевают из него воина, который помнит.
      Но все всегда не так, как думывают даже умные. Инта с дочка уходила, и никто с тогда не знает, что с ними было. А на гоблинов нападывали люди, которые тоже хотели начинать жить в те места. Жреца-старейшину убивали, а сына Инты находили и решали, что он пленник, так как понятно было, что он не гоблин, а что он сын Созидателя, никто не мог понимать. И его уносили, и тоже ничего не известно больше.
      - А меч? - с трудом сдерживая волнение, спросил Рамиэрль.
      - Не знаем, - вздохнула Криза. - Он был у хороший воин, который должен был учить сына Омма биться. Тот прорываться из боя и пропалывал. Никто его больше не находить.
      - Я одного не понимаю, - после долгого молчания подал голос эльф, - откуда ты все это узнала?
      - Слезы Инты, так цветы зовут все. Это так, - ответила орка, - но только те, кто родился в семьях, как моя мать, знать вся правда... Это северные все напутывать, они хотеть забывать и Инта, и эльфка. Они хотеть только убивательный меч... Это кто давно за наших дедушки жили в том селе, где прятали Инта. Мы все помним, ничего не должно быть забытое. Но мы не знаем, где сейчас кровь Омма и меч, который остановит Злою
      - А где Зло, вы знаете? - Рамиэрль сам не знал, зачем он это спросил.
      - Не знаем, но чувствуем, - орка передернула плечами, - оно просыпается, и времени почти нет. Мы не победим без Созидатели. Но мы можем умирать с честью.
      - Нет, эмикэа*, - Рамиэрль шутливо дотронулся до носа своей собеседницы, мы победим. Мы просто обречены на победу. А теперь - все. Спать!
      * Эмикэа - подруга (эльф.).
      Странно, но они действительно уснули и проснулись лишь поздним утром, ясным и радостным. Криза, изо всех сил делая вид, что все в порядке, сразу же принялась что-то обжаривать на огне. Эльф покачал головой - тому, кто провожает, всегда тяжелее - и стал быстро собираться. В легкий полотняный мешок сложил самое необходимое - одежду, оружие, немного золота и несколько артефактов - и привязал ношу за спиной, защитив соответствующим заклинанием. Жаль, конечно, что можно спасти от сырости рубашки и оружие, но нельзя идти по реке как посуху, но тут уж ничего не поделаешь.
      Эльф сбросил одежду, за чем с видимым интересом и без всякого смущения наблюдала юная орка, и решительно шагнул в воду. Плыть предстояло долго, а день явно клонился к вечеру...
      Глава 7
      2229 год от В. И. 13-й день месяца Агнца.
      Гремихинский перевал и таянская Фронтера
      Войско подходило к Гремихе. Людям отроги Лисьих гор еще представлялись туманной полосой на горизонте, но глаза гоблинов уже различали отдельные вершины, темную щетину лесов и даже белые пятна еще не сошедшего снега на склонах. При виде знакомых пейзажей обычно невозмутимые горцы слегка оживились, начались разговоры, а кто-то даже стал мурлыкать под нос песню о горных волках. Гоблины и сами напоминали их, пятый день кряду они без устали бежали ходкой волчьей рысью, позволяющей не отставать от лошадей.
      Будь в воинстве Годоя только конница и гоблины, оно миновало бы Гремиху еще позавчера, но в армии была и другая пехота, не говоря об обозе, везущем всяческую необходимую при передвижении армии снасть и фураж. Базилек поставил условием не прикасаться к припасам арцийцев, и регент выполнял обещанное. Впрочем, спешить было особенно некуда - в Эланде и Северной Фронтере, по которой предстояло идти, еще лежал снег, который должен был успеть растаять и сойти в Сельдяное море. Так что время у Годоя вроде бы было.
      Разумеется, Михай понимал, не мог не понимать, что Рене вряд ли поверит байке о Святом походе против атэвов, но положение Гнезда Альбатроса это мало меняло. Все равно эландцам придется биться на два фронта - на Побережье, где против них выступит армия, в несколько раз превосходящая их силы, и на переправе у Вархи, которую в нужное время возьмут на себя Ожидающие и горское подкрепление, что вот-вот прибудет в Таяну.
      Если Рене прознает про поход Годоя, он вынужден будет оставить без защиты Внутренний Эланд, если же он будет ждать врага у Вархи, что было бы единственно правильным, не сговорись Таяна с Арцией, для него будет неприятным сюрпризом удар с Побережья. Эланд в любом случае обречен, так что проволочка в полмесяца или больше, а она будет много больше (потому что сначала регенту нужно сделать то, о чем не догадывается никто, даже бледные), ничего не меняла. Тем не менее войско шло так быстро, как только могло. И вот теперь голова живой змеи поравнялась со Стражами.
      Гоблины с восторгом воззрились на это чудо - память о временах Истинных Созидателей, когда их племя еще не прозвали Ночным Народом, ибо им не нужно было скрываться и таиться, чтобы сохранить своих детей. Каменные гиганты летели над дорогой, не глядя на грешную землю, по которой ползли вознамерившиеся выиграть битву, проигранную когда-то великими. Лица Всадников были обращены на восход, тени от них смешивались с тенями летящих по синему небу облаков и казались живыми.
      Уррик благоговейно созерцал Стражей Горды и не сразу обратил внимание на перемену в лице Михая Годоя, которого он поклялся оберегать. Регент был бледен, как болотный туман, побелели даже обычно яркие губы. Руки тарского господаря тряслись, а глаза были устремлены на Всадников. Неожиданно Годой хлестнул своего коня и помчался вперед галопом, словно за ним по пятам гнались твари из преисподней. Никакой пеший, будь он трижды гоблином, не может состязаться с конем в подобной скачке, поэтому за Годоем последовало лишь несколько приближенных нобилей. Уррик с удивлением переглянулся со своими товарищами такое поведение для вождя было в высшей степени неприличным. Епископ Таисий, неизменный и ненавистный спутник регента, видимо, растерялся. Войско остановилось в ожидании хоть какого-то приказа. Люди и гоблины полушепотом переговаривались, и Уррик, как и все его соплеменники обладавший почти звериным слухом, услышал, что высокий тарскиец в плаще "Алого" обронил:
      - Неужто лицо увидал? Дурная примета!
      - А то как же, - откликнулся темноволосый крепыш, который, воспользовавшись остановкой, достал фляжку и отпил из нее несколько глотков, после чего, сделав над собой видимое усилие, передал собеседнику: - Он этих всадников завсегда боялся. Отворачивался, как тут оказывался, да нешто от них отвориться. Это они решают, а не мы...
      - Хорошее пойло, - вынес вердикт собеседник коренастого, - только не стоит его пить днем да еще в дороге - развезет...
      - Но по чуть-чуть-то можно...
      Дальше Уррик не слушал, пораженный известием, что Годой боится Всадников. Боится тех, кому должен служить и поклоняться. Молодой гоблин никогда раньше не задумывался о том, что делает регент, полагаясь на суждение старейшин и Белых Жрецов. Для саморазоблачений и угрызений совести воину хватало его отношений с Иланой и Шандером, которого Уррик, невзирая на то что они были врагами, уважал и, что греха таить, почти любил. То же, что было задумано вождями, не обсуждалось и не вызывало сомнений - Созидатели должны вернуться!
      Но почему, в таком случае, Годой боится Всадников? Почему таскает с собой омерзительного клирика, который смотрит на всех безумными, ненавидящими глазами? Почему никто из Белых Жрецов не участвует в походе? Конечно, они готовят удар через Гану, но хоть кто-то, сведущий в магии, должен сопровождать войско! Годой не такой уж сильный маг, как же он решился на схватку с Рене Арроем, каким-то образом уничтожившим самого Бо?
      Уррик не нашел ответа ни на один из этих вопросов, а потому вернулся к одолевавшим его последнее время мыслям о том, что же все-таки есть Добро, а что Зло.
      На первый взгляд все казалось ясным. Зло было тем, что некогда явилось в Подзвездное, уничтожило Истинных Созидателей во главе с великим Оммом, вытеснило гоблинов в горы и утвердило свою власть, опиравшуюся на богомерзких эльфов и предателей-людей. Все, что сопротивлялось этому, было Добром. Но считать добром тарского господаря Уррик не мог при всем своем желании. Так же, как и ненавидеть Романа, Шандера и... Рене. Он, конечно, ни разу не видел властелина Эланда, но его любил Шандер, да и Ланка упоминала о нем не иначе, чем с восхищением. Неужели нельзя было поговорить с герцогом, открыв ему истину, которую тот не мог знать, и сделать его своим союзником? Рене - в отличие от Годоя справедливый правитель и великий воин, именно ОН должен возглавлять правое дело.
      Конечно, дело Уррика повиноваться тем, кто выше и мудрее, но зачем отказываться от союза с тем, кто может понять величие и благородство их цели, и заключать договор с существами лживыми и презренными?!
      Кодекс чести, который Уррик всосал с молоком матери, гласил, что цель не должна оправдывать средства, что союз с трусом и предателем падает позором на твою голову, а с врагом надлежит поступать честно и открыто. Все это вступало в противоречие с тем, что Уррик видел в Таяне, и это толкало его на измену Годою, ведь если бы он повиновался регенту беспрекословно, то предал бы собственную совесть, что было бы еще мучительней. И на этот раз, отсылая в канун выступления последних голубей, Уррик был убежден, что поступает правильно и справедливо. Рене Аррой должен знать, когда и откуда на него нападут. Тогда он, Уррик пад Рокэ, сможет с чистой совестью сражаться и, если надо, умереть за святое дело. Но только если враг будет предупрежден и готов к встрече. Если это будет честный, пусть и неравный бой, а не предательский удар в спину, который запятнает победу и честь всех, кто в ней будет участвовать.
      Посылая голубей, гоблин всякий раз боролся с искушением раскрыть свое имя и попытаться раскрыть Аррою глаза на происходящее, но здравый смысл пока брал верх. И дело было не в том, что его ожидала мучительная казнь за предательство, а в том, что Рене мог ему не поверить и к тому же это грозило Илане. То, что, попади его письма в руки регента или Белых, обвинение частично пало бы и на приблизившую его к себе жену регента. Разумеется, Уррику и в голову не приходило, что Рене Аррой был почти уверен в том, что предупреждает его Ланка.
      2229 год от В. И. 15-й -21-й день месяца Агнца.
      Белый Мост
      Белый Мост заняли в пятнадцатый день месяца Агнца. Сельчане не успели ничего понять. По Старой Таянской дороге, не останавливаясь, прошла чудовищная армия, на которую и посмотреть-то как следует не удалось, потому что следовавшие впереди всадники в серых и алых плащах быстро разогнали любопытствующих по домам и разрешили выходить, только когда последний обоз скрылся за поворотом. Больше не происходило ничего. Разумеется, в "Белой Мальве" мужчины до утра обсуждали, что бы это значило, но страха не было. Не было его и тогда, когда несколько дней спустя в Белый Мост заявился осанистый господин в сопровождении пяти десятков воинов. Сельчанам велели собраться на площади у иглеция, и приезжий с коронного Помоста* осчастливил их известием, что отныне Белый Мост, как и вся Фронтера, переходит под руку регента Таяны и господаря Тарски Михая Годоя, каковой будет защищать жителей Белого Моста от всех бед, село же должно исправно платить причитающиеся налоги и поставлять новобранцев в армию Таяны, буде возникнет такая необходимость, а также работников для починки дорог и мостов. Войту Рыгору была вручена большая очень красивая грамота со множеством печатей и гербов и нагрудный знак, свидетельствующий о том, что он отныне не просто выбранный сельчанами войт, но человек на службе регента. За сим тарскиец уехал, даже не подойдя к накрытому в "Белой Мальве" столу, за которым тут же - не пропадать же добру - собрались сельчане.
      * Коронный помост - специальное возвышение на главной площади населенного пункта, служащее для проведения официальных публичных церемоний.
      Нельзя сказать, что переход под руку Годоя, про которого говорили много, но ничего хорошего, радовал, но жить вроде бы было можно и при нем. Налог был не так уж и велик, даже меньше, чем платили раньше. Конечно, жаль было отдавать в чужое войско парней, но это когда еще будет, глядишь, война к тому времени закончится, а какой король захочет кормить лишних дармоедов, глядишь, беломостцы и не понадобятся. Короче, все было не так уж плохо, и сельчане с жаром принялись за весенние работы.
      2229 год от В. И. Утро 24-го дня месяца Агнца.
      Село Лошадки. Нижняя Арция
      Луи приподнялся на локте и с интересом посмотрел на свернувшуюся калачиком пейзаночку. Похоже, он был прав, когда выбрал вчера именно ее, хотя та, рыженькая, зеленоглазая, была тоже очень ничего... Надо будет как-нибудь сюда вернуться. Интересно все-таки, кого все же зовут Сана, эту или ту?
      Девушка сладко спала, и Луи раздумал ее будить - его вчерашняя подружка оказалась в определенном смысле чудо как хороша; проснись она сейчас, они никак не успеют выехать вовремя, а после рассвета охота - не охота, а так, забава для толстых негоциантов. Луи ловко собрал сорванную впопыхах одежду и совсем было собрался соскользнуть с сеновала, но его осенила мысль, показавшаяся удачной. Арциец мстительно улыбнулся самому себе и, порывшись в объемистом кошельке, вытащил тяжелое кольцо, которое и надел на руку девчонке - так Митте, Проклятый ее побери, и надо. Камень, на который она положила глаз, достался смазливой поселянке, вот она разозлилась бы. Жаль, чертова кукла не узнает, какую шутку он с ней сыграл. Луи подавил смешок - еще разбудишь эту курочку, свои же засмеют, что припозднился, - и спрыгнул вниз.
      Ночь была звездной и прохладной, но племянник императора Базилека в отличие от большинства ныне здравствующих родственничков привык к походной жизни, и предутренний ветерок его приятно возбуждал, напоминая о грядущих охотничьих радостях. Проклятье! Он намерен веселиться назло этому протухшему судаку Бернару и своей дуре-кузине!!! В конце концов, на Арции свет клином не сошелся, а корона ему, что б там ни лепетала эта сучка Митта, нужна не больше, чем кардинальский посох. В жизни и без этого много хорошего. Если б только за ним не таскался этот старый зануда Матей, поклявшийся собственноручно связать проштрафившегося принца и привезти в Мунт, чуть тот вознамерится покинуть окрестности Старой Месы. Ну да ничего!!! Рано или поздно старому перечнику надоест таскаться за ним по охотам и пирушкам, и тогда прости-прощай, Арция! В мире много куда более веселых мест, чем этот дохлый Мунт, а он молод, силен и желает радоваться жизни.
      Луи, легко поигрывая мускулами, вытащил из аккуратного колодца с резным, украшенным фигурками журавлей навесом бадью с ледяной водой и с наслаждением опрокинул себе на голову. Стало холодно и очень весело. По-волчьи отряхнувшись, принц распахнул ногой дверь в дом, где ночевали его другари*, и жизнерадостно проорал бездельникам, чтоб они вставали, еще раз доказав, что, какой бы бурной ни была ночь, он, Луи че Лагг, все равно встанет раньше всех и с наслаждением проведет весь день в седле.
      * Другари - свита молодого знатного сигнора, чаще всего вторые и третьи сыновья владетельных нобилей
      В доме раздалось недовольное ворчание и кряхтенье людей, которым помешали досмотреть предутренний сон, но сигуранты* и другари протестовали недолго. Те, кто связался с полоумным арцийским принцем и согласился разделить с ним его полуизгнание-полуарест, понимали, на что шли. Луи был не из тех, кто будет сидеть в Старой Месе и замаливать грехи, он постарается наделать кучу новых.
      * Сигурянт - личный охранник знатного сигнора.
      Небо только еще начинало светлеть, когда два десятка всадников покидали гостеприимную деревушку. К вящему неудовольствию Луи и его приближенных, у околицы к ним присоединился немалый отряд вооруженных всадников под командованием неразговорчивого лысого крепыша. Принц скрипнул зубами, но смолчал, только послал своего чалого вперед. В конце концов, он императорской крови и имеет право ехать впереди, а этот невозможный Матей - как только отец его терпел - пусть глотает пыль из-под копыт чужих лошадей. Хотя какая пыль по такой росе? Принц в глубине души был человеком справедливым и признавал за его добровольным сторожем тьму достоинств. Матей был неутомим, смел и верен раз и навсегда принесенной присяге. Впрочем, за последнее его качество изгнанник готов был убить старика. Другой на его месте давно бы позволил молодежи развлекаться, как ей угодно, а сам бы сидел себе в городке, попивая местное очень неплохое - вино, да бросал бы кости и вспоминал минувшие деньки с такими же ветеранами. Так ведь нет! Старый волчара таскался за ними, как хвост за собакой!
      Принц невольно расхохотался от пришедшего ему в голову поэтического образа, а затем еще раз, когда представил, как он вставляет его в мадригал об этой сучке кузине. В конце концов, в том, что он оказался выслан в эту богом забытую дыру, виновата была именно Митта, и нечего было ей корчить из себя оскорбленную невинность. Невинность с ней и рядом не ночевала. Она всегда была блудливой и жадной, хоть и до невозможности красивой. Даже не просто красивой. Горело в ней что-то такое, мимо чего не мог пройти ни один мужчина. Как замерзший путник мимо таверны. Ха! Именно Митта затащила его в постель, а потом, когда их застукали, подняла вопли, как циалианка какая-нибудь...
      Впрочем, похоже, что на сей раз она тоже нарвалась. Бернар был намерен терпеть эту драную кошку в Мунте не больше, чем самого Луи. И все равно это было мерзко. Вот уже пятый месяц, как он каждое утро клянется никогда не вспоминать об этом позоре, и все равно вспоминает. Ни вино, ни женщины, которые в Нижней Арции, надо отдать им справедливость, и хорошенькие, и податливые, ни столь любимая им охота не позволяют забыть о нанесенном оскорблении. Его, любимца всего Мунта, вышвырнули из столицы, как напаскудившего щенка, да еще навязали ему целую ораву стражников. А Матей сам вызвался его караулить, чтобы он, видите ли, еще больше не опозорил фамилию. Бред какой! Принц дал шпоры коню. Тот обиженно заржал - не привык к подобному обращению, да и в шпорах-то не нуждался. Хозяину было бы достаточно чуть тронуть поводья, и Атэв понесся бы вперед как птица. Бедный жеребец был не в состоянии понять, за что ему такое невезение, но честно прыгнул вперед и галопом помчался по полю.
      2229 год от В. И. 24-й день месяца Агнца.
      Западные Ларги
      Горы хороши тем, что их видно издали, ямы ведут себя скромнее, но от этого никто удовольствия не получает. Во всяком случае, Рамиэрль, бодро шагавший на восток по ровной, как стол, степи, однообразие которой нарушили лишь небольшая речушка и несколько то ли рощиц, то ли небольших лесов, окружавших степные источники, невольно вздрогнул, оказавшись на краю обрыва, тянувшегося вниз на много десятков локтей. Внизу переливалась яркими красками лесная чащоба. Оранжевая, алая, бурая и золотая листва завораживала и пугала, так как нет ничего более жестокого и неуместного, как напоминающий об обреченности всего сущего островок осени посреди весны.
      Рамиэрль лег на живот и свесился вниз. Гладкие черные стены блестели на солнце, словно были отполированы искуснейшими гранильщиками. Бездна тянулась в обе стороны до самого горизонта, обойти ее не представлялось никакой возможности, да Рамиэрль и не собирался этого делать. Он знал, что почти пришел, и, глядя вниз, на разноцветные вершины, прикидывал, как спуститься.
      В том, что выход есть, эльф не сомневался, так же как и в том, что многие годы, если не века, никто не нарушал покоя этого леса. Уанна здесь не было. Примере тоже. Рамиэрлю было некогда гадать, почему они не дошли - сбились ли с пути, вернулись ли, отвлеклись на что-то иное или же с ними что-то случилось. В конце концов, его целью было отыскать Проклятого, и он был близок к этому. В сравнении с той дорогой, которая осталась позади, это - сущие пустяки: базальтовая стена и то, что прячется под пологом пламенеющей листвы. Роман посмотрел на свое кольцо, в черно-фиолетовой глубине которого уже давно появилась живая, дрожащая искра. Он не сомневался, что именно кольцо привело его сюда. Эльф ощущал магию этих мест - медленную, как бы спящую, но необычайно сильную. Что ж, так оно, видимо, и должно быть в месте Древней Силы.
      Либр еще раз посмотрел вниз. Высоковато, конечно, никакой веревки не хватит. Летать он не умеет, хоть и принадлежит к Дому Лебедя. За свою долгую жизнь Рамиэрль так и не удосужился узнать, чем был обязан его клан такому названию, но уж точно не тому, что его предки были в родстве с птицами. Спуститься-то он, конечно, спустится, но вот выбраться из этой ловушки без посторонней помощи, если не удастся отыскать Эрасти, будет тяжко. Ладно, чего думать, надо действовать, а там как повезет. Бард разобрал свои немногочисленные пожитки и отобрал то, что нужно, - длинный и прочный кусок бечевки и два одинаковых кинжала. Без магии, хоть и простенькой, тут не обойтись.
      2229 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Агнца.
      Нижняя Арция
      Охота не задалась. Птицы на знаменитых Теплых Озерах было много, но не для таких охотников, как принц Луи Арцийский и его другари. Ни серых горных лебедей, обычно отдыхающих здесь во время весеннего перелета, ни королевских цапель, ни знаменитых своей верткостью (сбить его влет почетно для любого охотника) куликов-чернокрылок и близко не было, а бить рыжих уток, плескавшихся в воде и не пожелавших взлетать, даже когда в них с берега полетели палки и комья земли, но медленно и нагло отплывших к середине озера, было позорно. Стрелять по сидящим птицам - это не для нобилей. Были еще, конечно, дикие гуси, которые, потеряв десяток-другой своих товарищей, уразумели, что в этом месте становится опасно, и дружно устремились на северо-восток. Не ахти какая добыча, но сбитых птиц вполне хватало для того, чтобы накормить две дюжины молодых и голодных людей, которым все равно больше нечего делать.
      Матей и его бренчащие железом вояки в тростники не полезли, и Луи решил отдохнуть от их общества, а посему отыскал сравнительно сухой полуостров, глубоко вдававшийся в одно из озер, на котором и провел весь день, весело подтрунивая над своими приятелями. Хорошее настроение вернулось к принцу вскоре после полудня, когда он победил в шутливом поединке третьего по счету сигуранта. В конечном счете, жизнь была прекрасна, даже несмотря на наличие такой гадости, как Бернар, Митта или Матей. А поскольку настроение вожака очень быстро передается всей стае, то к вечеру из леса вывалилась очень даже веселая компания, которую вид невозмутимо сидящих в седлах стражников не мог вывести из себя, скорее наоборот. День выдался солнечный, и Луи с восторгом подумал, что вот так неподвижно просидеть десять ор кряду в нагретых железных горшках достаточно хорошее наказание за назойливость.
      Матей ничего не сказал, его люди молча заняли место в хвосте кавалькады и двинулись к тракту. По дороге Луи пытался решить чего ему меньше не хочется вернуться в Старую Месу и поплясать на гулянке, которую местный эркард по недоразумению называет балом, или же провести еще одну ночь в Лошадках с этой самой Саной или не Саной. В конце концов, желание узнать, как зовут девчонку, которой он подарил кольцо, предназначавшееся Митте, победило, и принц решительно направился к Лошадкам.
      Отдохнувшие кони шли легкой рысью. Поднявшийся к вечеру ветерок приятно освежал, трава была зеленой, небо синим, а жизнь вполне сносной. Темно-серая тучка на горизонте поначалу Луи не заинтересовала. Ну, туча и туча, летит себе куда-то, и пусть ее. Больше облаков на небе не было, и арциец с полным основанием решил, что дождя ждать не приходится. Однако вскоре стало видно, что туча, упрямо висящая на одном месте, распалась на отдельные столбы и что находится она как раз там, где лежат Лошадки. Чалый Атэв недовольно потянул ноздрями воздух и тревожно, коротко заржал. Слегка встревоженный Луи сосредоточился, и ему показалось, что он чувствует едва уловимый запах дыма. Принц натянул поводья. Что-то в происходящем казалось странным. По всему выходило, что в Лошадках пожар, но не могла же средь белого дня запылать целая деревня. Луи резко обернулся к ехавшему сзади курносому сигуранту:
      "Жани, крикни сюда этого зануду. Он мне нужен".
      Матей появился почти сразу же, хоть каждое его движение казалось неторопливым. Ветеран подъехал к Луи и спокойным, равнодушным голосом - словно никогда не качал маленького непоседу на своей ноге - осведомился:
      - Вы меня звали, монсигнор*?
      * Монсигнор - обращение к особе королевской крови или к главе независимого герцогства. По отношению ко всем остальным - лесть.
      - Да, Проклятый меня побери. Похоже, Лошадки горят, или я ничего не понимаю!
      Матей довольно долго вглядывался в серые столбы на горизонте.
      - Горят, и пусть меня сожрет лягушка, если их не подожгли. Я с вашим батюшкой нагляделся на такое в Чинте, когда вас еще не было. Но кто бы мог чудить здесь?
      - Сейчас разберемся, - пообещал Луи, - а ну; все в галоп!
      2229 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Агнца.
      Ларги. Рыжий лес
      Рамиэрль целый день шел по странному лесу, где среди яркой осенней листвы обитали удивительные существа - веселые, очаровательные и совершенно бессердечные, похожие одновременно и на белок, и на котят. Они с любопытством таращились на эльфа раскосыми глазищами с узкими зрачками, что-то верещали, дрались друг с другом, между делом ловили и убивали все, что было мельче их, от бабочек и разноцветных лягушек, водившихся здесь в изобилии, до зазевавшихся птиц и новорожденных пятнистых зайчат. Кроме этих белок-кошек, Рамиэрлю раза два попались олени - не белые, а самые настоящие, а один раз он увидел какую-то тварь, весьма напоминающую явно неуместного в этих местах льва. Хищник, впрочем, предпочел не связываться с пришельцем и царственной поступью удалился в чащу. Преследовать его у Романа не было ни малейшего желания.
      Идти по Рыжему лесу для кого-нибудь, кроме эльфа, было бы чистым мучением, так как, кроме пламенеющих деревьев, если б не неуместная по весне расцветка листьев, ничем не отличавшихся от привычных Рамиэрлю буков и остролистных кленов, котловина заросла густым колючим кустарником, вдобавок переплетенным плющом и диким виноградом. Только вечная дружба Детей Звезд с растениями, где б те ни росли, позволяла барду идти достаточно быстро.
      Опасности он не чувствовал, но ощущалось в этой котловине что-то неправильное. И дело было не только в раскраске листвы или в том, что Рамиэрль, обладавший врожденным чувством направления, очень скоро понял, что не помнит, откуда пришел. Он знал, что идет туда, куда нужно, но как будто оставался на месте, до того все вокруг казалось одинаковым - рыжие пушистые существа, скачущие по веткам, непролазная чащоба - влажная, напоенная странными, горьковатыми ароматами, редкие поляны, заросшие перистыми роскошными листьями, напоминающими стелющийся по земле папоротник...
      Иногда эльф останавливался и торопливо обшаривал окрестности в поисках чужой магии. Лес был чист и нетронут, словно бы под его сень ни разу не вступала нога существа, хоть сколько-нибудь сведущего в колдовстве. В том, что ни Уанн, ни Примере не посещали этих мест, Роман понял еще у обрыва, но сейчас ему начинало казаться, что со времени Исхода здесь не было ни единого разумного создания. Если бы ни оживавшее на глазах кольцо, эльф бы уже решил, что все, что было в Кантиске, ему примерещилось, а его погоня за Проклятым - не более чем чудовищная ошибка и пустая трата драгоценного времени.
      2229 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Агнца.
      Село Лошадки. Нижняя Арция
      Этого просто не могло быть, но это было. Луи отдал бы полжизни за то, чтоб увиденное оказалось пьяным бредом, разум отказывался верить глазам, а вот отчаянно бьющееся сердце поверило сразу. Лошадок, где они еще вчера спали, пили, целовались с хорошенькими селянками, больше не было.
      Кони отказывались идти вперед, с испугом косясь на догорающие домики. Стоившие целое состояние гунтеры* не были лошадьми войны, привычными к запаху гари и к трупам, через которые приходится переступать.
      * Гунтеры - охотничьи лошади.
      Арция не воевала давно. Очень давно, если не считать мелкие приграничные стычки и дело пятнадцатилетней давности в Южной Чинте, когда не в меру возомнивший о себе молодой калиф решил прибрать к рукам это небольшое, но богатое герцогство, находящееся под протекторатом империи. Но атэвы не жгли дома и не вырезали людей. Они были людьми практичными и не собирались портить имущество, которое намеревались заполучить. Две армии - арцийская (к которой примкнуло Святое воинство - как же, богомерзкие еретики напали на детей Церкви - и таянская тяжелая конница - Марко не мог упустить возможности показать свою растущую силу) и атэвская некоторое время гонялись друг за другом среди бескрайних виноградников и наконец сошлись в решающей битве, после которой атэвы благополучно убрались за свой пролив, потеряв при этом - с помощью эландцев, разумеется, - полтора десятка прекрасных кораблей. Это была война, о которой мечтает любой Рыцарь, - полная подвигов, взаимных расшаркиваний и богатых трофеев. То же, что произошло в Лошадках, было немыслимым. Ну кому могло помешать затерявшееся среди озер и лесов маленькое село? Но ведь помешало же...
      Луи вздрогнул, налетев на лежащий посреди улицы труп. Было еще достаточно светло, чтоб он мог узнать свою вчерашнюю приятельницу, которую, возможно, звали Сана. Или не Сана. Этого он уже никогда не узнает. Девушке повезло - она, видимо, умерла сразу, так как никто не в силах перенести подобный удар в голову и остаться живым. Череп малышки был буквально размозжен чудовищным ударом сзади, тонкая рука перерублена чуть выше запястья, а отсеченная кисть куда-то делась. Это оказалось последней каплей. К горлу принца подступил отвратительный, пульсирующий комок, и арциец, схватившись руками за горло, бросился в заросли распускающейся сирени, где его и вывернуло наизнанку. Луи лихорадочно пошарил у пояса. Хвала Эрасти, охотничья фляжка оказалась на месте, и он чуть не захлебнулся крепчайшей, обжигающей горло царкой. Голова немного прояснилась, но к глазам подступили слезы. Молодой человек со злостью прикусил губу, пытаясь с ними справиться. Сколько раз в своих мечтах он скакал впереди войска, преследуя бегущих врагов, спасал прекрасных дам и с презрительной усмешкой бросал к ногам дядюшки-императора военные трофеи! А теперь он дрожал от ужаса и бессильной ярости в саду сгоревшего дома, а в голове билась мысль: это ты убил ее, подарив проклятое кольцо. Ее убили и отсекли руку с перстнем, чтоб долго не возиться... Если бы не ты...
      - Выходите, - Матей был груб и спокоен. Как, собственно, и всегда, хотя кирпичное лицо ветерана было бледнее, чем обычно. - Вы арцийский принц, Проклятый вас забери, - вот и докажите на деле, что не только юбки задирать умеете.
      Луи молча кивнул и на все еще дрожащих ногах заковылял на улицу, где толпились его сигуранты и другари вперемешку с воинами Матея, причем лица многих отливали той же изысканной зеленью, что и у принца. Странное дело, но это зрелище почему-то успокоило племянника императора, напомнив как о том, что не он один такой неженка, так и о том, что все эти люди пришли сюда за ним и из-за него и он за них отвечает. Это совсем не походило на старинные баллады. Это вообще ни на что не походило, но он внезапно понял, что следует делать.
      - Коня! - Атэв отыскался тут же, и Луи легко взлетел в седло. Конь, раздраженный непривычными, страшными запахами, начал взбрыкивать, и Луи, не думая, легко ударил его рукояткой хлыста между ушей, а затем, успокаивая, погладил. Эти привычные действия окончательно привели принца в чувство, и он сообразил, что как раз конь-то тут и не нужен. Сдерживать возбужденных пожаром и трупами животных, когда возможен бой... Луи, махнув рукой, соскочил на землю и лично привязал жеребца к какой-то жердине.
      - Найдется тут десяток мужчин, которые в состоянии переносить это зрелище и не блевать при этом в кустах?
      Несколько сигурантов и воинов с мрачными, но решительными физиономиями вышли вперед. Странно, но яростная вражда между людьми принца и людьми Матея куда-то исчезла. Теперь они ощущали себя единым целым - небольшой кучкой людей, столкнувшихся с огромным и непонятным Злом.
      - Возьмите собак на сворки. Мы сейчас обшарим деревню, - принц старался говорить спокойно, и с каждым словом это у него выходило все лучше. - Надо понять, кто тут побывал. Может быть, остались живые. Ждите нас, - он огляделся по сторонам, - вон у тех зарослей. Старшим остается сигнор*, - он впервые за последние полгода назвал его так, - Матей.
      * Сигнор (от "сигна") - синьор, крупный феодал.
      Тут Луи немного запнулся - еще вопрос, пожелает ли старик выполнить его приказ, но тот только быстро наклонил плешивую голову в знак согласия. Луи в ответ тронул эфес шпаги и медленно пошел впереди своих людей по заросшей расторопшей улочке.
      Они обшаривали деревню дом за домом, благо она была небольшой. Жалкое имущество селян было нетронуто. Видимо, роскошный рубин на руке сельской девушки был единственной ценной добычей, взятой в Лошадках. Кроме его жителей. Люди куда-то исчезли, хотя трупов было куда меньше, чем обитателей деревеньки, и лежали они так, словно бы их приканчивали походя, как отбившихся от стада овец. Чем ближе к маленькой площади, на которой стоял старенький, но чистый и веселый иглеций, тем больше убитых валялось на улице. Луи уже не сомневался, что сельчан зачем-то сгоняли на площадь. Странно, но боль и ужас отпустили принца, он ничего не чувствовал, словно выпил настойку плешивого гриба*, которой его однажды опоил шарлатан-медикус, взявшийся вырвать больной зуб. Принц действовал как во сне, когда видишь себя со стороны. Собаки, скуля и упираясь, все-таки шли вперед, но пока ни одной живой души обнаружить не удавалось. Он почти равнодушно переступил через полную молодую женщину, в спине которой торчала стрела, и ее годовалого ребенка, пригвожденного к земле странным белым копьем, про себя отметив, что мертвых надо будет как-то похоронить и что это работа на всю ночь.
      * Плешивый гриб- плешка, плешивка - древесный гриб, настойка из которого обладает успокаивающим и обезболивающим действием, применяется медикусами для обезболивания. В больших дозах смертельна.
      У одного домика - видимо, здесь жил кузнец - они в первый раз наткнулись на попытку сопротивления. Деревенский силач дорого продал свою жизнь. Судя по кровавым лужам и переломанному оружию, кого-то из нападавших он достал, но трупы или раненых унесли. В доме на постели лежала хрупкая женщина в зеленом платье и трое ребят - мал мала меньше. Что-то в их позе показалось неожиданным.
      - Это он сам их, - Винсен, аюдант* Матея, неотвязно следовал за Луи, но принца это почему-то больше не раздражало, - верно, решил, что уж лучше он сам, чем эти...
      * Аюдант - молодой дворянин, добровольно выполняющий приказания бывалого воина благородного происхождения.
      - Но кто они? - хрипло пробормотал Луи.
      - Ума не приложу. Никогда такого не видел. Но оружие не наше и тряпки, воин кивнул на разодранный светло-серый плащ, придавленный тяжелым телом кузнеца, - поговаривали, в Последних горах погань всякая гнездится, но чтобы такое...
      - Куда они людей-то погнали, как ты думаешь? Может, еще догоним?
      - Боюсь, недалеко, - махнул рукой ветеран, - собраться не дали. Вещи все тут. Этот вот даже детей прикончил, значит, видел, что их ждет... Думаю, найдем всех в одной яме.
      И они действительно нашли всех. Но не в яме, а в деревенском иглеции. Прошел не один день, когда заглянувшие туда смогли в первый раз улыбнуться.
      Бесконечный весенний вечер тянулся и тянулся, и на чистенькой площади, несмотря на дым, было довольно светло. Светло было и в храме, хотя лучше бы спасительная тьма прикрыла своими добрыми крыльями от людских глаз то, что сильные сотворили со слабыми.
      Основные двери в иглеции были намертво закрыты и приперты стволами двух вековых каштанов, еще утром украшавших площадь яркой весенней зеленью. Единственным входом в здание оставалась маленькая дверка, которой обычно пользуются клирики и которая ведет в недоступное простым прихожанам помещение. Луи с детства знал, что этот порог переступать нельзя, но не колебался. По всему видно, людей согнали в иглеции, значит, что б там его ни ожидало, он должен войти. Винсен дышал в спину, и это придавало уверенности. Арциец, велев двум сигурантам, казавшимся поспокойнее, идти следом, вошел в Чистый Зал*. Там они нашли толстенького деревенского клирика, его возглашальщика** и четырех старух, из числа тех, что вечно толкутся у храмов.
      * Чистый Зал - помещение за Чертогом Небесного Портала, куда могут входить только клирики.
      ** Возглашальщик - помощник клирика, в чьи обязанности входит ассистировать во время службы и выпевать молитвы, поэтому возглашальщики подбирались из людей, обладающих красивым голосом.
      Творец, дом которого они защищали изо всех своих смешных сил, разумеется, им не помог. Нападавшие, кто бы они ни были, прихлопнули бедняг, как мух. Но им еще повезло - они не увидели ни оскверненного алтарного чертога, ни сошествия Смерти в их скромный храм. А Луи Арцийский, племянник императора Базилека, разрешившего воинству Михая Годоя пройти через земли Нижней Арции, увидел все.
      На алтаре лежала обнаженная девушка. Та самая рыженькая, которую он приметил вчера. Она так весело заигрывала с красавцем-охотником, так бурно расплакалась, когда он предпочел ей другую, что Луи и подумать не мог, что эта милая резвушка - девственница. Лучше бы она ею не была, тогда бы ее, возможно, просто убили на месте, как пять или шесть ее подруг, чьи тела грудой валялись в углу среди переломанной церковной утвари. Сана же - теперь он совершенно точно вспомнил, что это имя носила именно она, а не та, другая, - была раздета донага и пригвождена к алтарю чудовищным подобием оленьих рогов, пробивших ее тело в десятке мест. Сначала ее, видимо, изнасиловали, прямо на алтаре, а затем оставили умирать, и умирала она страшно и долго, очень долго. По крайней мере, восковая бескровная кисть еще была теплой. Жизнь покинула тело совсем недавно.
      Чья-то рука легла на плечо Луи, тот вздрогнул и обернулся. Безумный взгляд принца столкнулся со взглядом Шарля Матея, в котором читалось неподдельное сочувствие. Как тот догадался, когда и куда ему прийти, принц так и не понял. Да это было и не нужно.
      - Что это? - Луи не узнал в этом хриплом карканье своего голоса.
      - Какое-то камланье. Призывали кого-то... Никогда о таком не слышал, голос Матея помимо воли дрогнул - видимо, ветеран тоже был не железным.
      - Надо идти еще туда, - Луи кивнул головой в сторону Небесного Портала.
      - Надо, - согласился Матей, помогая раздвигать тяжелые резные створки.
      С высоты семи ступеней они смотрели в полутемный храм, битком набитый людьми. Разумеется, все были мертвы...
      2229 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Агнца.
      Босха
      Тенькнула птица, ветер легонько пошевелил тонкие молодые ветви... Прозрачные капли нехотя скользили по золотистым сережкам и стекали вниз на мерцающий лиловый камень.
      Как это похоже на слезы, подумал Клэр Утренний Ветер, проследив взглядом их падение. Эту заросшую белой ветреницей поляну, окруженную стройными буками, они нашли на рассвете. И вот Эмзар пятую ору сидел рядом с могилой брата, положив точеную руку на аметистовое надгробие. Клэр сначала стоял поодаль, потом, поняв, что тот ничего не замечает, подошел поближе. Как ни странно, Эмзар услышал и, вздрогнув, поднял темноволосую голову, узкой рукой откинув падающую на глаза прядь.
      - Хорошее место, Клэр. Думаю, если б Астени мог выбирать, где ему остаться, он выбрал бы такую поляну и... - Эмзар запнулся и махнул рукой, - я знал, что он не вернется, но надеялся, что это не будет так сразу... И так страшно!
      - Но откуда эти аметисты?...
      - Разве это не очевидно?
      - Для меня - нет...
      - Герика, - Эмзар поднялся на ноги и нарочито тщательно принялся расправлять складки плаща. - Да, ты больше не должен думать о мести, Клэр. За Тину рассчитались сполна. Смотри... Вон туда смотри, где кривое дерево, и дальше, чуть влево... Да, там... Только пригнись, я сидел, потому и увидел эту щель в зарослях.
      - Но Герика ничего не могла, ты же ее видел.
      - Не могла, но смогла... ТАК похоронить Астени было под силу только ей, ведь Эстель Оскора - порождение этой земли. Значит, она пережила бой, а здесь был бой, я уверен. И Астени погиб, а Герика... видимо, потеряла голову, и то, что в ней спало, вырвалось на волю... К счастью, потом она пришла в себя, раз вспомнила про Астени. А вот Эанке и всех, кто с ней был, хоронили волки.
      - Чудовищно...
      - Не говори глупости, Клэр, - голос Эмзара стал жестким, - это первая хорошая новость с тех пор, как Рамиэрль прошлой весной ушел на поиски Белого Оленя. Сила этой несчастной земли оживает в этой смертной. И, клянусь Великим Лебедем, она сумеет ее взнуздать.
      - Но что она сотворила с Эанке и остальными? - Клэр пересек полянку и раздвинул зеленеющие ветви шиповника. - Наверное, надо их... то есть то, что я нашел, взять в Убежище?
      - Они сами выбрали свою судьбу, и она их настигла. Эанке проклята, и пусть это проклятие останется с ней. Я не знаю, что может прийти с ними на Остров, а рисковать всеми, кто там остался, нельзя.
      Клэр согласно наклонил голову.
      - Да будет так. Простить я не могу, забыть - тоже. Постараюсь об этом не думать. И все же я рад, что Геро заплатила и мой долг. Мне было бы тяжело убить женщину.
      - Значит, окажешь ей равную услугу и убьешь Михая. Вряд ли ей будет легко поднять руку на отца, каким бы он ни был, а его смерть - это жизнь всех остальных. И ты ошибся насчет долга. От него нас с тобой никто не избавит. Мы должны платить этому миру не только за себя, а за все наше племя и за наших струсивших повелителей...
      Глава 8
      2229 год от В.И. Ночь с 24-го на 25-й день месяца Агнца.
      Нижняя Арция
      Пятьдесят четыре всадника ехали четвертую ору. Молча - какие уж тут разговоры. Обсуждать то, что оставалось сзади, они еще не могли. Слишком мало времени прошло, чтоб язык повернулся говорить об увиденном кошмаре. Мертвых не хоронили, во всяком случае, в том смысле, в каком это было принято в Благодатных землях, весьма строго относящихся к обрядам Церкви Единой и Единственной. Исключение сделали только для девушек, упокоившихся в неглубокой могиле, наспех вырытой в церковном садике среди кустов неизбежной сирени. Остальных убитых на улице - что-то около двадцати человек - снесли в иглеций, аккуратно положили в Чистом Зале и с облегчением закрыли дверь. Потом клирики из ближайшего монастыря прочитают обо всех необходимые молитвы.
      "Надо будет вернуться и сжечь этот проклятый иглеций, - подумал Луи, привезти смолы, соломы и сжечь. Со всем его ужасным содержимым. Против этого, наверное, и сам Архипастырь не стал бы возражать... Скорей всего на месте Лошадок никогда больше не будут жить люди. Приедут из ближайшего дюза* синяки с оброчными крестьянами, перепашут оскверненную землю, засеют волчцами... А потом останется только жутковатая легенда, и седоусые старцы в соседних селах будут с умным видом качать головами и предупреждать путников, что недоброе это место и лучше мимо по ночам не ездить..."