Юные нахалы откровенно издевались над Арнольдом, а он их ненавидел. За то, что у них было или будет то, чего никогда не будет у теньента* Арамоны. За то, что они никого и ничего не боялись. За то, что за стенами Лаик их ждали победы, чины и красотки, а ему достались менторство и отвратительная мегера. Так продолжалось восемь лет.
      ______________
      * Звание, примерно соответствующее лейтенантскому.
      Единственной отдушиной замученного женой и унарами Арнольда стали вечерние беседы с тогдашним капелланом, державшим очень неплохого повара и винный погреб. Так теньент Арамона и мыкался, пока не умер полковник Дюваль.
      Арнольда неожиданно удостоил аудиенции кардинал. В Лаик Арамона вернулся капитаном и начальником. Первое, что он сделал, это выставил за ворота поместья менторов и слуг, относившихся к нему без должного почтения, заменив их на новых, для которых капитан был богом и царем. Затем Арнольд взялся за комнаты Дюваля, обставив их в соответствии со своими вкусами. Свершив неотложное, он принялся за унаров.
      Теперь Арнольд полгода блаженствовал в Лаик, куда вход супруге, равно как и любым другим женщинам, был строго заказан, а полгода проводил у домашнего очага, усилиями Луизы превращенного в адский котел. Единственной радостью Арнольда была младшая дочь. Арамона мечтал, что малышка Люпилла выйдет замуж за графа или маркиза. Будущим женихам велся строжайший учет. Арнольд старательно собирал слухи обо всех свадьбах и помолвках и негодовал, узнавая о женитьбе кого-то годящегося для Циллы. Девочке было всего шесть, но капитан в каждом новом унаре видел возможного зятя.
      Лаик была единственной ниточкой между семейством Арамоны и высшей знатью. Одного этого хватало, чтоб держаться за должность руками и зубами. Арнольд старался. Если ему намекали, что какой-нибудь унар принадлежит к неугодному Его Высокопреосвященству семейству и не должен попасть в число лучших, тот не попадал. Если капитан узнавал, что новый воспитанник является "нужным", он немедленно опережал "ненужных".
      Понятливость капитана оценили. Жалованье Арамона получал небольшое, зато в казначействе закрыли глаза на несколько вольное обращение с деньгами, отпущенными на содержание школы.
      Единственное, что не давало Арнольду покоя, - это строжайший запрет Его Высокопреосвященства на подарки от родственников унаров. Однажды Арамона попробовал его нарушить. И ведь барон, привезший господину капитану роскошное седло, не имел в виду ничего плохого, а его сын в любом случае оказался б в первой четверти выпускного списка!
      Парень отменно фехтовал и совсем не думал, что еще нужно для того, чтоб стать лучшим. Так ведь нет! Седло пришлось отослать (правду говорят, что Его Высокопреосвященство знает даже то, что происходит в спальнях и отхожих местах), баронский отпрыск отправился домой, недоучившись, а Арамона получил предупреждение. Первое и оно же (капитан это понял) последнее. Арнольд вздохнул и вернулся к казне, откуда черпать ему никто не мешал.
      Капитан не сомневался, что кардинал знает обо всем и этот источник доходов наставнику юношества разрешен. По крайней мере, пока он оправдывает возложенные на него надежды, и Арамона лез из кожи вон. О том, что в Лаик заправляет Его Высокопреосвященство, знали только Арамона и отец Герман. Остальные полагали, что за всем стоит Первый маршал Талига. Формально так оно и было, но Рокэ Алва плевать хотел на все, кроме войны, вина и женщин. Арамону это устраивало - иметь дело со своим бывшим унаром он не желал ни за какие деньги, и не он один. Что бы ни творилось в Лаик, никто из воспитанников и их родичей не побежит искать защиты у Ворона, и уж подавно этого не сделает сын Эгмонта Оклелла!
      Потягивая подогретое вино, Арамона с наслаждением перечитывал список новых воспитанников. Он уже знал, кто будет первым, а кого нужно отодвинуть, ну, пусть не и самый конец, но во вторую половину. Что до остальных, то тут как получится. Будут вести себя прилично - займут высокие места, нет - пусть пеняют на себя. Любопытно, каков сынок Эгмонта в деле? Да каков бы ни был, выше десятого ему не подняться. Разумеется, если дотянет до выпуска, а не отправится с позором в фамильный замок... Что до Арнольда Арамоны, то капитан сделает все, от него зависящее, чтобы Ричард осознал, кто в Лаик хозяин.
      По понятным причинам капитан Арамона в подавлении надорского восстания не участвовал и не видел, как умер человек, некогда перепугавший его до смерти. Старое унижение отлеживалось в укромном уголке и ждало своего часа. Дождалось. Сын и наследник Эгмонта заплатит отцовский долг сполна... Так хочет капитан Арамона, так хочет Создатель и Его Высокопреосвященство.
      3
      Люди Чести стригли волосы так, что они едва прикрывали затылок, и носили короткие бороды и усы. Бороды у Дика Окделла еще не было, но за свою прическу он искренне порадовался, когда оказался в руках очередного мышевидного слуги, под надзором которого молодые дворяне превращались в унаров. "Мышь" зря вооружился ножницами - волосы Дика были короче, чем полагалось членам братства святого Фабиана, и слуге пришлось удовольствоваться несколькими якобы спадающими на глаза прядками. Как ни странно, посрамление цирюльника подняло настроение, а может быть, Дикон просто устал ждать неприятностей. Юноша, насвистывая, направился в купальню, ему не испортил настроения даже стеклянный осколок, запутавшийся в полотенце. От царапины еще никто не умирал, полгода он в "загоне" как-нибудь выдержит, а дальше...
      Будущее просматривалось смутно, но после встречи с кансилльером Ричард не сомневался, что его ждут великие дела и славные подвиги во имя Талигойи, а пока, что ж, он потерпит. Отбросив запачканное кровью полотенце. Дик взялся за полагающуюся унарам одежду - черные Штаны, чулки и рубаху, белую куртку и черно-белый плащ с гербом дома Олларов. Такие носили четыреста лет назад, когда марагонский выскочка стал талигойским королем. Теперь одевались иначе, хотя Люди Чести старались придерживаться старых обычаев. Отец Маттео говорил, что, храня малое, мы сберегаем большое. Одевшись, Дик погляделся в огромное старое зеркало, несомненно, помнящее святого Фабиана, который при жизни был таким же олларским псом, как и пучеглазый Арамона, если не хуже.
      Приглаживая потемневшие от воды волосы, Ричард с удивлением обнаружил, что он не один - за его плечом маячил кто-то невысокий, но зеркало было столь мутным, что рассмотреть незнакомца не получалось. Дикон торопливо обернулся и понял, что ему почудилось. Купальня была пуста. На всякий случай юноша снова взглянул в зеркало и рассмеялся - дело было в мерзком освещении и наплывах на старом стекле, искажавших отражение. Все вместе создавало иллюзию расплывчатой мужской фигуры, наверняка слухи олаикских привидениях выросли из таких вот мелочей. А хоть бы тут и водились призраки - ему, Ричарду Окделлу, прямому потомку святого Алана* нечего бояться теней эсператистских монахов. Они не сделают ему ничего дурного, вот "навозникам" такая встреча ничего хорошего не сулит, это точно.
      ______________
      * Алан Окделл был другом и соратником последнего короля Ракана Эрнани Одиннадцатого, убитого герцогом Рамиро Алвой, впустившим в столицу поиска Франциска Оллара. Именно Алан Окделл вывел королеву и наследника (а пределы столицы, но не последовал за ними в Агарис, а вернулся, чтобы покарать цареубийцу и предателя. Алан Окделл убил Рамиро Алву и был казнен по приказу Франциска Оллара. Причислен эсператистской церковью к лику святых.
      Дикон дружески подмигнул старому зеркалу и вышел в показавшийся ледяным коридор. Бесстрастный слуга со свечой повел юношу в глубь здания, они миновали несколько переходов, поднялись по крутой, неудобной лестнице, свернули налево, миновали длинную галерею без окон, украшенную пустующими нишами, в которых некогда стояли статуи святых, вновь свернули налево, оказались на лестнице, спустились на пол-этажа и оказались в тупике, куда выходило несколько одинаковых низких дверей. "Мышь", погремев ключами, отворил одну из них.
      - Ваша комната, сударь. Здесь все, что нужно унару. Ваши вещи до дня святого Фабиана останутся в кладовой, позаботятся и о вашей лошади.
      Дикон оглядел узкую и длинную каморку, которую так и подмывало назвать кельей. Кровать без полога, стол с чернильным прибором и книгой Ожидания*, плетеный стул, принадлежности для умывания, открытый сундук. В углу - образ Создателя, перед которым горит лампадка, и очередной портрет марагонца. Все! У неведомого монаха и то наверняка было больше вещей. Окделл повернулся к слуге.
      ______________
      * Книга Ожидания - переведенная на современный язык и отредактированная при Франциске Олларе, священная эсаератистская книга "Эсператия".
      - Благодарю вас.
      Тот сдержанно поклонился.
      - Сегодня ужин вам принесут, а завтракать вы будете в трапезной. Если мне будет дозволено дать совет - не покидайте до утра вашей комнаты, дом не любит тех, кто ходит ночами.
      "Дом не любит", святой Алан, как это? Но спрашивать было некого, слуга ушел, плотно прикрыв тяжелую дверь, на которой - Дик только сейчас это заметил - не было ни крючка, ни засова. Она запиралась снаружи, но не изнутри. Какое-то время Ричард бездумно созерцал безупречно-равнодушный лик Создателя всего сущего и воинственную физиономию Франциска. Дик знал, что при жизни первый из Олларов красой не блистал, но кисть художника превратила толстенького крючконосого человечка в роскошного рыцаря. Ричард вздохнул и отвернулся к окну, за которым сгущались серые, неприятные сумерки.
      В углу что-то зашуршало. Крыса. Огромная, наглая, уверенная в себе. Тварь напомнила Дику о полковнике Шроссе, распоряжавшемся в Надоре, словно в своей вотчине. Ричард мечтал его убить, но это было невозможно. Смерть королевского офицера для опальной семьи стала бы началом новых неисчислимых бедствий. Что ж, крыса заплатит и за собственную наглость, и за выходки "навозника". Дикон лихорадочно огляделся, прикидывая, чем запустить в незваную гостью. Хоть крысы и доводятся родичами символу ордена Истины, недаром говорят, что у Мышки в лапках свечка, а у крыски - кочерга.
      От кочерги Дик. к слову сказать, не отказался б - в комнате не нашлось ничего, пригодного для охоты. Юноша помянул Леворукого и дал себе слово завтра же принести из парка подходящую палку. Серая дрянь пришла один раз, придет и другой, вот тогда и поговорим! Жаль, он не догадался прихватить с собой злополучный осколок, его можно было бы сунуть в норку. Дик внимательно осмотрел угол, где заметил похожего на Шроссе грызуна - со стенами и полом все было в порядке. Видимо, крыса прогрызла доски под кроватью. Юноша попробовал сдвинуть убогое ложе, но оно оказалось привинчено к полу. Что ж, до норы не добраться, но если проявить терпение и сноровку, он своего добьется.
      Ричард Окделл частенько загадывал на что-то маленькое, связывая его с большим. Сейчас он решил во что бы то ни стало покончить с крысой. Если это ему удастся, то... То Талиг снова станет Талигойей!
      4
      Ночь прошла спокойно, если не считать скребущихся в окно веток, стука дождя и каких-то скрипов и шорохов. Дик долго лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в голос дома, дома, который не любит, когда по нему бродят ночами. Юноша считал кошек, обдумывал охоту на крысу, перебирал в памяти разговор с Августом Штанцлером. представлял, как капитан Арамона спотыкается на лестнице и ломает если не шею, то нос (подобное несчастье в Надоре приключилось с подвыпившим поваром). С этой мыслью Дик и уснул, и ему ничего не приснилось.
      Утром в дверь громко и равнодушно постучали, и юноша не сразу сообразил, где находится. Потом вспомнил все - присягу, ссутулившуюся спину Эйвона, старое зеркало в купальне... Порез за ночь затянулся, осталась лишь тоненькая красная нитка. Если б так кончались вес неприятности!
      В дверь постучали снова, Дикон наспех ополоснул лицо ледяной водой, оделся и вышел в коридор, чуть не налетев на двоих здоровенных белобрысых парней, похожих друг на друга, как горошины из одного стручка.
      - Я делаю извинение, - расплылся в улыбке один из верзил.
      - Та-та, мы делаем извиняться, - подхватил другой.
      - Ричард Окделл, - представился Дикон, протягивая руку, и осекся, вспомнив, что не должен называться полным именем.
      - Катершванц, - первый с готовностью ответил на рукопожатие, пожалуй, он мог выразить дружеские чувства и с меньшей силой, - мы есть брат-близнец Катершванц из Катерхаус. Я есть Норберт. он есть Иоганн, но мы не должны называть свой домовой имена.
      - Я забыл об этом, - признался Ричард. Близнецы (несомненно, те самые "дикие бароны", о которых говорил Август) ему сразу же понравились.
      - Нам нужно делать вид, что мы незнакомы.
      - Та-та, - подтвердил Иоганн, - мы есть незнакомый, софсем незнакомый. - Он снова улыбнулся и огрел Дика по спине так, что юноша едва устоял на ногах.
      Норберт что-то быстро сказал братцу на непонятном грубом языке.
      - Я есть извиняюсь, - выдохнул тот, - мы, барон Катершванц, есть очень сильные, мы забываем, что не все есть такие.
      Норберт сказал что-то еще.
      - Я теперь буду делать вид, что плохо понимать талиг. Тогда я не говорю то, что надо молчать. Говорить будет Норберт. Он похожий на нашу бабушка Еретхен, она есть хитрая, как старая кошка. Та-та... А я не есть хитрый. Иоганн расплылся в улыбке.
      - Тихо есть, - вмешался внук бабушки Еретхен, - молчать, сюда есть идущие.
      Обладал ли Норберт кошачьей хитростью, было неясно, но слух у него был воистину звериный. Появившийся слуга увидел троих молодых дворян, застывших на пороге своих комнат и настороженно рассматривающих друг друга.
      - Доброе утро, господа. - тихий тонкий голосок напоминал писк, - прошу вас спуститься в трапезную, где вас представят друг другу. Идите за мной.
      Как "мышь" разбирался во всех этих переходах, для Дика осталось загадкой, они прошли не меньше полудюжины внутренних лестниц, то спускаясь, то поднимаясь, и, наконец, оказались в низком, сводчатом зале, способном вместить несколько сотен человек. В углу сиротливо жался одинокий стол. Сам по себе он был достаточно велик, но в огромном помещении казался чуть ли не скамеечкой для ног. Дикон и братцы Катершванцы, с которыми он еще "не был знаком", чинно заняли указанные им места, украдкой разглядывая тех, кто пришел раньше.
      Напротив Дика вертелся на стуле смуглый, черноглазый юноша. Ричард еще не видел кэналлийцев, но был готов поклясться, что непоседа - южанин. Рядом разглядывал свои руки молодой человек с безупречным лицом, скорее всего, наследник дома Приддов, на которого опасливо косился прыщавый курносый паренье острым кадыком. Рассмотреть остальных Дикон не успел, так как появился капитан Арамона.
      Надо отдать справедливость господину начальнику, свой выход он обставил с блеском. Окованные бронзой двери с грохотом распахнулись, в столовый покой ворвался сквозняк, у темных створок встали гвардейцы, стукнули об пол древки алебард, и унары лицезрели свое начальство, за которым следовал давешний священник.
      В полный рост Арамона напоминал вставшего на задние ноги борова, но смотрел орлом. Накрахмаленный воротник достойного дворянина был столь широк, что увенчанная шляпой с перьями пучеглазая голова казалась лежащей на блюде, белый колет с гербом украшала толстенная золотая цепь, а рингравы* не уступали размером дагайским тыквам. На фоне этого великолепия черный олларианеп казался полуденной тенью, отбрасываемой вздумавшей прогуляться пивной бочкой.
      ______________
      * Рингравы - верхние короткие штаны-юбка. имели очень широкие штанины, собранные на поясе и опускавшиеся до колеи широкими продольными складками. Надевались поверх обтягивающих ноги чулок, дабы придать ногам видимость стройности.
      - Роскошь, - прошептал кто-то из унаров, и Дикон едва удержался от того, чтобы оглянуться.
      Арамона торжественно прошествовал через гулкий зал. занял место во главе стола и бухнул:
      - Унары, встать.
      Дик вскочил вместе со всеми, ожидая продолжения, и оно не замедлило последовать.
      - Вы думаете, что я ваш капитан? - вопросил Арамона. - Нет! Эти полгода для вас я бог и король. Мое слово - закон. Запомните это! Вы не герцоги, не графы и не бароны. Вы унары! МОИ унары! Даже Франциск Великий не пересекал границы поместья Лаик. Здесь - МОЕ королевство, здесь Я казню и милую. Слушайте МЕНЯ, и вы станете дворянами, готовыми служить Его Величеству. Тех, кто будет слишком много о себе полагать, отправлю по домам! С позором!
      Сейчас унары по очереди, начиная с того, рядом с которым я стою, выйдут на середину трапезной и громко и отчетливо назовут свое имя. Затем отец Герман прочтет молитву о здравии Его Величества, и все отправятся в фехтовальный зал. Завтрак позже. Я хочу посмотреть, что за кони мне достались на этот раз. Итак, унар, встаньте и представьтесь.
      Толстый кареглазый парень встал точно на указанное место и гаркнул:
      - Карл.
      - Унар Карл. Повторите.
      - Унар Карл! Следующий.
      Похожий на ласку брюнет изящным движением поднялся из-за стола и, оказавшись рядом с Карлом, негром -ко сказал:
      - Унар... Альберто.
      - Следующий.
      Высокий юноша с дерзкими глазами двигался не медленно, но и не быстро.
      - Унар Эстебан.
      - Следующий...
      Ричард старался запомнить всех.
      Бледный и худой - Бласко. Странно, имя кэналлийское, а по внешности не скажешь. У Жоржа на правой щеке родинка, Луитджи ростом с сидящую собаку, прыщавый - это Анатоль. Валентин... Наследника Приддов зовут именно так, значит, он угадал верно, а Паоло и впрямь мог быть только кэналлиицем... Имя Арно обожают в роду Савиньяков, так звали прошлого графа, так зовут младшего из его сыновей. Братьев Катершванцев Дикон уже знал, следующей была его очередь. Юный Окделл под немигающим взглядом Арамоны замер рядом с Норбертом.
      - Унар Ричард.
      - Следующий...
      - Унар Роберт...
      - Унар Франсуа...
      - Унар Юлиус...
      Константин, Эдвард, Жюльен, Макиано, Северин... Вот они, его друзья, братья, враги - те, с кем ему предстоит жить бок о бок в странном доме, где слуги похожи на мышей, а крысы на полковников. Двадцать один человек, несчастливое число! Если верить примете, кто-то обязательно умрет, но отец не верил в дурные приметы. Герцог уехал из дома в новолуние после дождя и не повернул коня, когда дорогу перебежала кабаниха с детенышами. Эгмонт Окделл не верил в дурные приметы, а Рокэ Алва утопил восстание в крови и своими руками убил отца. Дик должен отплатить, а для этого нужно сжать зубы и терпеть все - капитана Арамону, кэналлийские физиономии, олларианцев, холодную келью, зимнюю слякоть, человеческую подлость...
      Глава 4
      Агарис
      "Le Huite des Batons"*
      ______________
      * "Восьмерка Посохов" - младший аркан Таро. В раскладе может означать необходимость быстро принять важное решение. П.К. укалывает на опасность столкнуться с фальшью, ложью.
      1
      Пареная морковка и облупленные стены остались в прошлом. Робер Эпинэ жил в прекрасной гостинице, пил вино и ел мясо. Считалось, что ему повезло в кости.
      Договор с гоганами хранился в тайне. На этом настаивал Енниоль. чему Альдо и Эпинэ были только рады. Связь с правнуками Кабиоха не украшала - с рыжими считались, у них занимали денег и при этом старались держаться от них подальше. Будь на то воля Иноходца, он обходил бы десятой дорогой не только "куний"*, но и "крыс"**, но они жили в Агарисе под покровительством Эсперадора.
      ______________
      * Так иногда называют гоганов, среди которых много темно-рыжих, а те, кто от природы обладает другим цветом волос, красят бороды и волосы, темноволосые - хной, светловолосые смешивают хну с черной краской.
      ** Одно из прозвищ адептов самого ортодоксального из эсператистских орденов, ордена Истины, чьей эмблемой является мышь со свечой в лапках. "Истинники" полагают любую личную тайну оскорблением Создателя.
      Эпинэ терпеть не мог притворяться, но ему пришлось тащиться в гавань, в трактир "Черный лев", где шла крупная игра в кости, и играть с пьяным "судовладельцем", продувшим талигойцу сначала уйму золота, затем привезенный из Багряных земель товар и, наконец, корабль. Корабль и товар у растерявшегося победителя немедленно "купил" косоглазый гоган, разумеется, "надув" простака, ничего не смыслящего в коммерции. Енниоль утверждал, что церковники немедленно узнают о случившемся. Так и вышло.
      Вернувшись в Приют, слегка подвыпивший "везунчик" встретил медоточивые улыбки и едва удержался от того, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Утром Эпинэ пожертвовал на богоугодные дела сотню золотых и перебрался в гостиницу "Зеленый стриж", хозяин которой возликовал при виде столь щедрого постояльца. Теперь у Робера было все, и это не считая надежды на возвращение и победу.
      Енниоль сказал, что понадобится около двух лет! Не так уж и много, но Альдо каждый день казался потерянным. Ракан вообразил, что все очень просто - гоганы дают золото, они нанимают армию, весной высаживаются в северном Правде и к концу лета входят в столицу. Как бы не так! Гоганы и думать не хотели об открытой войне, по крайней мере, сейчас. Альдо был разочарован, а вот Робер, несмотря на вошедшую в поговорку горячность, понимал - "куницы" правы. Полководца, равного Рокэ Алва, у Раканов нет, а задавить проклятого кэналлийца числом не получалось. Может, гоганского золота и хватит, чтобы заплатить полумиллиону солдат, но их надо найти, одеть, обуть, прокормить... Такую армию не выдержит не только Талиг, но и все Золотые земли, вместе взятые, а бросаться на Ворона, не имея десятикратного перевеса, дело безнадежное. Приходилось ждать, хотя Робер не представлял, что можно сделать, разве что убить талигойского маршала.
      Убить... Это пытались сделать, и не раз, но, казалось, Алву и Дорака хранит сам Зеленоглазый, впрочем, про гоганов говорили, что они могут обмануть и его. Явись Роберу Повелитель Кошек собственной персоной, Эпинэ, не задумываясь, принял бы его помощь, но гоганам он поверить не мог - уж слишком сладка была приманка и необременительна плата.
      Гальтарская крепость у отрогов Мон-Нуар никому не нужна, хотя когда-то Гальтара была столицей всех Золотых земель. Что до древних реликвий, то Эпинэ слыхом не слыхал о чем-то, созданном до принятия эсператизма. Может, в Гальтаре спрятан клад, и гоганы об этом знают, но почему его просто не вырыть? Снарядил караван - и вперед! Конечно, Мон-Нуар место невеселое, но добраться туда через Йагору легче и дешевле, чем ломать хребет целому королевству. Потребуй Енниоль в уплату что-то и впрямь ценное, Эпинэ было б спокойнее.
      Иноходец пробовал говорить об этом с Альдо, но тому море было по колено. Он мечтал даже не о короне, а о том, как покинет ненавистный Агарис и ввяжется в драку, дальше принц не загадывал. Пять лет назад Робер Эпинэ был таким же, но тогда отец и братья были живы.
      В дверь постучали. Пришел слуга, принес письмо, запечатанное серым воском, на котором была оттиснута мышь со свечой в лапках и слова: "Истина превыше всего". Магнус Клемент, чтоб его! Зачем "крысе" Иноходец?
      Робер сломал печать и развернул серую бумагу. Магнус Истины желал видеть Робера из дома Эпинэ, причем немедленно. Поименованный Робер помянул Зеленоглазого и всех кошек его и потянулся за платом и шляпой. Клемент был единственным, кому Иноходец верил меньше, чем достославному Енниолю, но, думая о старейшине гоганов, талигоец вспоминал прелестную Мэллит, а рядом с магнусом Истины могли быть только монахи, причем гнусные и скучные. В других орденах попадались весельчаки, умницы и отменные собутыльники, "истинники" же походили друг на друга, как амбарные крысы, и были столь же обаятельны и красивы.
      Только б магнус не узнал о договоре с Енниолем! Правнуков Кабиоховых "крыски" ненавидят, будь их воля - в Агарисе не осталось бы ни одного гогана, но у Эсперадора и остальных магнусов - свое мнение. Для них рыжие прежде всего купцы, обогащающие Агарис, и лишь потом еретики, причем тихие. Правнуки Кабиоха ни к кому не лезут со своей верой, не то что "истинники".
      Иноходец сам не понимал, почему не переносит один из самых влиятельных церковных орденов, но при виде невзрачных людишек в сером его начинало трясти. Альдо смеялся, а он злился. Мысленно поклявшись вести себя с должным почтением и сначала думать, а потом говорить, Робер Эпинэ тяжко вздохнул и отправился на встречу с Его Высокопреосвященством*.
      ______________
      * Магнусы в церковной иерархии раины кардиналам, возглавляющим эсператистскую церковь в суверенных государствах, отсюда и обращение Ваше Высокопреосвященство.
      Высокопреосвященство обитал в аббатстве святого Торквиния*, столь же сером, как и его обитатели. Остальные ордена полагали, что Божьи Чертоги должны вызывать восторг и благоговение, и на украшение храмов и монастырей шло лучшее из того, что было в подлунном мире. "Истинники" были нет, не скромны, потому что скромность тоже бывает прекрасной, они были нарочито бесцветны. Даже обязательные для эсператистского храма шпили, увенчанные кованым язычком пламени, были не вызолочены, а покрашены в мышиный цвет. Обожавший яркие краски Иноходец полагал это оскорблением всего сущего, но святому Торквинию до его мнения дела не было.
      ______________
      * Основатель ордена Истины.
      Серенький старообразный монашек тихоньким голоском доложил, что Его Высокопреосвященство просит пожаловать в его кабинет. Кабинет... То ли больница для бедных, то ли подвал для овощей - серо, мрачно, тошно...
      Магнус очень прямо сидел на жестком деревянном кресле с высокой спинкой, украшенной то ли изображением мыши со свечой, то ли портретом самого магнуса. Робер честно опустился на колени, подставив лоб под благословение, но, когда сухие, жесткие пальчики коснулись кожи, захотелось сплюнуть.
      - Будь благословен, сын мой, - прошелестел магнус, - и да не хранит сердце твое тайн от Создателя нашего.
      - Сердце мое открыто, а помыслы чисты, - пробормотал Иноходец. Может, от Создателя тайны иметь и впрямь нехорошо, но выворачиваться наизнанку перед дрянной "мышью" он не собирается!
      - Поднимись с колен и сядь. Нам предстоит долгий разговор. До меня дошло, что тебе улыбнулась удача.
      Так дело в его "выигрыше"! Святоша потребует пожертвовать на храм или еще куда-нибудь. Пусть подавится, лишь бы отстал. Нужно будет, он "выиграет" еще.
      - Да, Ваше Высокопреосвященство. Я вошел в таверну нищим, а вышел богачом.
      - Чужой расставляет ловушки праведным на каждом шагу. Бедность и скромность - вот щит от козней его.
      Робер промолчал. Пусть сам скажет, чего хочет.
      - Но осчастлививший тебя золотой дождь излился из иного облака.
      Воистину из иного! Гоганского. Где пройдут гоганы. Чужому делать нечего. Ну, чего ты тянешь? Говори, сколько хочешь, и отстань.
      - Удача, пришедшая к тебе, - знак свыше. Пришла пора спасти Талигойю от гнуснейшей из ересей, и с подобным следует воевать подобным. У погрязших в скверне горы золота, твердо стоят они на земле, остры их мечи и исполнены гордыни сердца. Создатель наш в великой мудрости своей послал нам знамение. Нет греха в том, чтобы говорить с ними на понятном им языке. Золото против золота. Сталь против стали.
      Теперь Иноходец уже ничего не понимал. Неужели "крысы" заодно с "куницами" и гоганы на корню купили самый вредный из орденов? Но зачем им "истинники"? Искать союзников лучше в ордене Славы или, на худой конец, Знания, но эти?! Или "крыскам" дали отступного, чтоб не лезли, куда их не просят, но какого Змея ему ничего не сказали?!
      - Победить Олларов непросто, - брякнул Эпинэ первое, что пришло в голову, - мы пытались...
      - Раньше времени затеяли вы дело свое, - покачал головой магнус, - ваши сердца были исполнены доблести и рвения, но не было на вас благословения Истины, и вы проиграли.
      - Ваше Высокопреосвященство! Значит ли это, что орден...
      - Да, - поднял палец магнус. - Молодой Ракан станет королем во славу Истины! Но пока держи наш разговор в тайне ото всех, кроме Альдо, и особенно от Эсперадора, в скудоумии своем не желающего войны с еретиками.
      Если тебя спросят о нашем разговоре, ответь любопытствующим, что речь шла о спасении твоей души и о том, что ты решил пожертвовать аббатству пятую часть выигрыша.
      - Разумеется, Ваше Высокопреосвященство!
      - Орден не берет, но дает угодным Создателю, - отрезал Клемент, поразив Эпинэ в самое сердце - К одному твоему золотому приложится шесть орденских, и пойдут они на великое дело. Эпоху Ветра Альдо Ракан встретит королем Талигойским.
      2
      За дверью раздалось пыхтенье и царапанье, затем створки раздвинулись, и в щель протиснулся сначала мокрый черный нос, затем - голова и, наконец, вся Мупа. Вдовствующая принцесса Матильда* засмеялась и потрепала любимицу по голове. Мупа принадлежала к благородному роду короткошерстных дайтских легавых и была воистину королевской собакой. Вдовица не чаяла в ней Души и не уставала повторять, что Мупа умней и благородней любого дворянина. И уж тем более дайта** в тысячу раз лучше Питера Хогберда, ожидавшего Матильду в гостиной.
      ______________
      * Оказавшиеся в изгнании потомки Эрнани Ракана носили титулы принцев и принцесс, так как Эсперадор во избежание конфликтов с Талигом и лишних трат на содержание двора в изгнании не давал согласия на их коронацию.
      ** Дайта - порода охотничьих собак.
      Когда восстание Окделла стало захлебываться, Хогберд бросил мятежного герцога и удрал в Агарис, хотя именно он подбил беднягу Эгмонта на отчаянный шаг. В этом был весь Питер - загребать жар чужими руками, а если запахнет жареным, прыгать в кусты, и пусть отдуваются другие. Смелую до безрассудства Матильду от Хогберда тошнило, но приходилось терпеть и соблюдать приличия. В частности, принимать гостей в соответствующем виде.
      Матильда Ракан принадлежала к той редкой породе женщин, которые терпеть не могут заниматься своими туалетами. Всем портновским изыскам принцесса предпочитала мужское охотничье платье, но, несмотря на небрежность в одежде, пристрастие к мужским забавам, крепким словечкам и выпивке, всю жизнь пользовалась бешеным успехом. Ее последний любовник был на двадцать лет моложе великолепной Матильды, и избавилась она от него с большим трудом, объявив, что пятидесятилетней бабе нужно думать если не о душе, то о внуке и политике.