Вера КАМША

КЕСАРИ И БОГИ

К ВЯЩЕЙ СЛАВЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ. роман

На исходе лета
Умирают звезды
На груди рассвета.
(Кровь на черных крыльях…
Кто напомнит песню, что ветра забыли?)


Утирает небо
Слезы звездопада,
Смотрят камни слепо…
(Кровь на мертвых ивах…
О, как низко кружит коршун торопливый.)


На исходе лет
Все слышней в таверне
Смерти кастаньеты.
(Кровь на черных крыльях…
Кто напомнит песню, что ветра забыли?)


В кронах рыжих сосен
Задохнулся вечер.
Так приходит осень.
(Кровь на мертвых ивах…
О, как низко кружит коршун торопливый.)


На исходе лета
Заблудилось сердце
Между тьмой и светом.
(Кровь на черных крыльях…
Кто напомнит песню, что ветра забыли?)

Льву Вершинину

Автор выражает благодарность

Александру Бурдакову, Даниилу Мелинцу,

Ирине Погребецкой и Михаилу Черниховскому

Часть первая

Муэнская охота

Муэна

1570 год

Глава 1

1

Дрожащее марево окутывало полусонную от зноя Муэну, а солнце было белым и злым. Средь выгоревших холмов торчали недвижные руки мельниц. Ветра не чувствовалось, даже самого жалкого. Поднятая множеством копыт дорожная пыль превращала грандов, солдат и слуг в серых мельников. Что поделать, на дорогах в августе все кони сивы, а все всадники – седы. Недаром в эту пору путешествуют ночами, но солдату не ослушаться приказа короля, а любящему мужу – супруги, особенно если та готовится дать жизнь наследнику.

Тридцатипятилетний Карлос-Фелипе-Еухенио, герцог де Ригаско, маркиз Вальпамарена, полковник гвардии и кавалер ордена Клавель де ла Сангре, выразительно вздохнул и поправил прикрывавший нижнюю часть лица шелковый шарф. Никто не виноват, если Инес вбила в свою головку, что лишь молитва Пречистой Деве Муэнской спасет ее от смерти родами. И уж тем более никто не виноват, что прошлую ночь они провели не в молитвах. Увы, уступив вечерней звезде и брошенным к ее ногам розам, Иньита поутру почувствовала себя дурно.

Объявив себя великой грешницей, дурочка отказалась от завтрака, ограничившись водой из колодца, и потребовала запрягать. Сопровождающий герцогиню врач-ромульянец укоризненно качал лысой головой и предрекал всевозможные осложнения. Инес плакала, Карлос покаянно молчал и вспоминал малышку Ампаро, которой интересное положение не мешало плясать с кастаньетами ночи напролет. Правда, Ампаро была не герцогиней, а хитаной. Когда плясать стало невозможно, она исчезла, не простившись и не взяв ни золота, ни подарков. Карлос так и не узнал, кому дал жизнь, сыну или дочери. Что ж, не он один. В жилах хитано голубой крови не меньше, если не больше, чем у самых важных из грандов, а кичливым донам не дано знать, насколько они знатны на самом деле. Сам Карлос, по крайней мере, за добродетель всех своих прародительниц не поручился бы. Может, он и был прямым потомком Адалида ^[1], а может, его предок плясал на площадях фламенко и сеньора в шелках не устояла…

Белая дорога вильнула, огибая очередной холм с очередной мельницей, как две капли воды похожей на предыдущую. Не паломничество, а дурной сон, в котором гонишь коня вперед и стоишь на месте. Стоять на месте… Этого де Ригаско не терпел с детства, хотя возвращений не любил еще больше. Карлос со злостью вгляделся в раскаленные небеса, усилием воли спустился на землю и обнаружил, что и там есть место хорошему.

Стройная девушка замерла на обочине, разглядывая всадников. Ей было не больше шестнадцати, и как же она была прелестна даже в этой пыли! Герцог оглянулся на карету – белые занавески были плотно задернуты. Что ж, богомольцу просто необходимо творить добрые дела. Де Ригаско придержал гнедого и сощурился. Девушка засмеялась. Глаза у нее были черными и жаркими, в коротких, словно припудренных кудрях полыхал алый цветок, вместо креста на смуглой шейке серебрилось крохотное перышко. Хитана, и как он сразу не сообразил?

– Куда идешь, мучача ^[2]?

– На праздник, мой сеньор, – белые зубы, коралловые губки, – в Сургос.

– И много там ваших?

– Много, мой сеньор. – Быстрый взгляд и улыбка, лукавая и мимолетная, вроде и видел, а вроде и нет.

– Не знаешь ли ты женщины по имени Ампаро? Она из ваших, ей должно быть… – Сколько же плясунье теперь? Не меньше тридцати, а скорее больше. Сын у нее или дочь? Неважно… Хитаны, любившие чужаков, отдают сыновей братьям, а дочерей – матерям. – Ей около тридцати, – твердо произнес герцог, – она повыше тебя. На левой щеке у нее родинка, и еще одна над верхней губой.

– В нашем адуаре ^[3] две Ампаро, мой сеньор, но одна старше, а другая младше. И родинок у них нет.

– А в других адуарах? – потянул нить разговора Карлос. Девушка покачала головой. Она больше не улыбалась.

– Мы здесь чужие, мой сеньор. Мы пришли из-за гор, те, кто уцелел… В Виорне больше не пляшут, а поет лишь та, что вечно косит. Нас принял адуар Муэны, мы не знаем других.

– Здесь вам ничего не грозит. – Рука Карлоса сама рванулась к эфесу. Война не вино, она остается в крови надолго. Навсегда.

– Мигелито так и сказал. – Девушка шагнула назад, она хотела уйти. Герцог оглянулся – карета с белыми занавесками спокойно катилась вперед. Две женщины – навеки твоя и чужая…

– Как тебя зовут?

– Лола, мой сеньор.

– Мы еще увидимся, Лола! – Кольцо с рубином жарким угольком взмыло вверх и упало в раскрытую ладошку. Зачем он обещает встречу? Почему вспомнил ушедшее? Двенадцать лет – это почти треть жизни, за двенадцать лет можно забыть. И он забыл, а потом встретил белокурую Инес. Они счастливы, они ждут сына, так почему?!

– Да благословит вас Пречистая! – Алый цветок возникает из пыльного омута, рука сама его подхватывает. – Вас и вашу сеньору, если она у вас есть…

2

Белые недотроги клонятся под теплым ветром, целое море белых недотрог. Топтать цветы нестерпимо жаль, но надо идти… Она не должна, не может опоздать к мессе. Инес сделала шаг и замерла на краю долины, глядя на вырастающий из душистых волн храм. Колокол настойчиво звал вперед, но недотроги хотели жить, им и так отпущен лишь день, и день этот перевалил за полдень.

– Иньита. – Цветы ее знают, знают и зовут… Какой знакомый голос, веселый, насмешливый. – Иньита, проснись. Приехали!

– Хайме, ты?

– Я, – ответили недотроги ломким юношеским тенорком и исчезли. Стало жарко и тревожно. Почему небо обили алым шелком? Это не к добру.

– Инья, – не отставал братец, – просыпайся!

Инес провела рукой по лицу. Сон был красивым, странным и не желал уходить, если не из глаз, то из памяти.

– Сеньорита! – Верная Гьомар держала наготове губку с ароматическим уксусом. – Позвольте…

– Да, – рассеянно кивнула герцогиня. – Хайме, мне снились недотроги. Их было так много… Мне было нужно в храм, а я не хотела их топтать.

– Ну и не топтала бы, – фыркнул брат, тряхнув темными, не то что у нее, волосами. В последнее время Хайме рвался в полк и во всем подражал Карлосу. Еще бы, шестнадцать лет!

– Видеть храм к великой радости, – разгадала сон камеристка, – но ради нее придется терпеть и трудиться.

– Инья, – голос мужа прогнал и воспоминания, и предсказания, – ты хотела успеть к вечерней службе? Слышишь, звонят! Мы успели! Вылезай!

Инес благодарно улыбнулась и, подобрав платье, выбралась на подножку. Муэна била в колокола. Торжественный мерный гул сплетался с веселой болтовней украшавших сбрую бубенчиков. Так ручей встречается с морем.

– Ты хотела, – повторил Карлос. Он был весь в пыли, но на груди у него что-то алело. Цветок. Большой и очень яркий. Откуда он взялся? Красные цветы в обители неуместны, красные цветы не растут в пыли…

– Откуда это? – зачем-то спросила Инес.

– Купил, – усмехнулся Карлос, – на удачу! Нам же с тобой понадобится удача?

– Пречистая Дева защитит нас! – Герцогиня, сама не зная почему, крепко сжала руку мужа. – Убери его… Пожалуйста.

– Как пожелает моя сеньора. – Карлос сунул цветок в карман, бережно подхватил жену, прижал к себе и галантно поставил наземь. – По-моему, нас встречают.

Их и в самом деле встречали. Величественная аббатиса неспешно шествовала от распахнувшихся внутренних ворот. Ворот, в которые не мог войти ни один мужчина, если только не посвятил себя Господу. Почему она не подумала об этом? Неделя без Карлоса – это вечность.

3

Монахини в белых покрывалах и черных венках окружили Инью и увели. Смотреть вслед не имело смысла – балахоны святых сестер загораживали все еще стройную фигурку не хуже готовых сомкнуться ворот.

– Сын мой, – пропела задержавшаяся аббатиса, – обитель рада оказать тебе гостеприимство. Дорога мужчинам в святые стены заказана, но здесь, во дворе Святого Флориана, есть приют для мужей, отцов и братьев паломниц. Тебя ждут ужин и ночлег, я же, смиренная, после вечерней службы готова уделить тебе время для беседы.

– Благодарю, святая мать, – сколь возможно вежливо откликнулся де Ригаско, – но я должен… Должен переговорить с командором Хенильей и, видимо, объехать приграничные крепости. По дороге я встретил… беженцев из Виорна. Их рассказ настораживает. От Луи Бутора и его хаммериан ^[4] можно ждать любого вероломства.

Имя нового лоасского короля, как и рассчитывал Карлос, возымело действие. Аббатиса, призвав на голову нечестивца громы и молнии, благословила гостя на воинские подвиги и отпустила с миром. Правда, сорвавшаяся с языка отговорка обязывала, но Хенилья подождет до конца охоты. Встречаться с долговязым занудой не тянуло, но лгать не дело, особенно в святых стенах, а лишний раз объехать крепости не помешает. Герцог подождал, пока аббатиса скрылась за массивными, без тарана не сломать, воротами и обернулся к шурину.

– Нам следует поторопиться. Командор Хенилья ждет.

– О да, сеньор! – паршивец не дрогнул и бровью. – Молитесь за наши души, святые сестры, а наши клинки вас защитят.

– Нас защищает Святая Дева, – назидательно произнесла маленькая монахиня, в чью обязанность входило провожать знатных гостей, – но выжечь хаммерианскую скверну – долг мундиалитских ^[5] рыцарей.

– Мы так и поступим, добрая сестра!

Монахиня опустила глаза, слишком красивые для отшельницы, и, заметая полами просочившуюся в обитель пыль, заторопилась к внешним воротам. Де Ригаско послал гнедого следом, отчего-то стало грустно. Вечер удлинил тени, но воздух продолжал дрожать от зноя, а залитые светом крыши и шпили казались золотыми.

– Молитвы наши да пребудут с вами и со всеми рыцарями Онсии. – Глаза привратницы были тревожными. – Будьте благословенны!

– Амен! – подвел итог Карлос, прикидывая, как половчей пробраться сквозь прижавшуюся к воротам толпу. Внутри обители ночевали избранные, паломниц, пришедших к Пречистой Деве Муэнской, было много больше.

– Расступись! – рявкнул рослый стражник. – Дорогу!

– Дорогу! – подхватил и Лопе. Ординарец со знанием дела направил коня в толпу, и люди нехотя отхлынули от вожделенных створок, раздавшись в стороны, словно воды морские. Лошади недовольно фыркали и прижимали уши, скрипела на зубах пыль, женщина в черном покрывале лежала ничком прямо на дороге. Невысокий мужчина в потертой одежде попытался ее поднять, она вырвалась и снова уткнулась лицом в сухую землю. Карлос пожал плечами и велел Лопе объехать. Ординарец умело развернул лошадь, паломница и ее супруг остались сбоку, женщина так и не встала.

Запахло костром и нехитрой стряпней, тявкнула собачонка. Любопытно, сыщется ли в мире хоть один лагерь, где нет ни единого пса? Первый за день порыв ветра взметнул пыль, колокольный звон становился глуше, мешался с шумом толпы. Де Ригаско оглянулся – осаждаемая людским морем обитель на фоне золотящегося неба казалась фреской. Герцог взялся за спасительный шарф и подмигнул шурину.

– Завяжи нос и рот, выберемся на дорогу, пойдем галопом.

– Час с хвостиком, и мы в Сургосе, – проявил осведомленность Хайме, – а потом? Неужели ты потащишься в пасть к Хенилье?!

– Кого-кого, а тебя бы и впрямь следовало отдать дону Гонсало. На недельку-другую, – протянул Карлос, разглядывая удравшего из отчего дома родственничка. – Такое наказанье даже твоего батюшку удовлетворит.

– Я домой не вернусь, – обрадовал Хайме, – я намерен вступить в твой полк и вступлю, а отец поймет.

– Роскошно, – выразил восторг будущий начальник будущего же героя. – Надо полагать, объясняться с доном Антонио и доньей Мартой предстоит мне?

– Не угадал. – Хайме откровенно потешался. – Инья им написала, что боится отпускать тебя одного и что я готов за тобой присмотреть.

– Ты?! – задохнулся от подобной наглости герцог. – За мной?!

– Я, – подтвердил Хайме. – Если ты каждой встречной хитане будешь бросать по рубину, сестра с детьми по миру пойдут.

– Каналья, – с чувством произнес де Ригаско, – так ты видел?

– Видел, – хихикнул шурин. – Мучача – прелесть. Скажешь, где найти?

– В адуаре, – пожал плечами Карлос, – а может, в таверне или на ярмарке. Захочешь – найдешь!

– А ты? – соизволил удивиться Хайме. – Я-то думал…

– А вот думать всяким щенкам не по рангу, для этого полковники есть! – отрезал Карлос, вглядываясь в поредевшую толпу. Впереди была неделя свободы, и будь он проклят, если проведет ее всю в обществе Гонсало. Зануда никогда не поймет, что жить можно не только на войне, и хорошо жить.

– Ты меня берешь, – удовлетворенно улыбнулся Хайме, – впрочем, я и не сомневался.

– Помолчи, – прикрикнул герцог, догоняя ординарца. – Лопе, как устроили слуг сеньоры и лошадей?

– Их поставили там, где обычно ставят выезд вашей матушки.

– Хорошо. Помнишь, где «Песня паломника»?

– Да, сеньор. Направо от разрушенной башни, за овечьим колодцем, – Лопе вечно говорил, словно выдавливая слова. Тех, кто видел одноухого гиганта впервые, это пугало, но Карлос не променял бы Лопе на роту султанских телохранителей. И даже на армию.

– Хайме, направо, да поосторожней, не задави какую-нибудь паломницу.

– Сам не задави! – огрызнулся шурин. – Постой, ты сказал, направо? Но Сургос налево!

– Спасибо, объяснил, а то я не знал. Хотя… Отправлю-ка я тебя к командору засвидетельствовать почтение, а сам – к хитанам.

– Хитаны тоже в Сургосе, – вывернулся шурин, – а ты… Ты что, в горы собрался?!

– Дальше, в Виорн, – свел брови де Ригаско. – Меня давно привлекают хаммериане и, особенно, хаммерианки. Я решил послушать парочку проповедей.

– Шутишь? – предположил Хайме, но в смешливых глазах мелькнула растерянность. – С ними же с тоски сбесишься!

– А кто сказал, что мир создан для радости? – пожал плечами Карлос и не выдержал, засмеялся. – Ладно, твоя взяла, проповедей не будет. Для начала завернем в «Песню». Альфорка с Доблехо, надо полагать, уже там, я их пригласил, если ты не знал. Надеюсь, бездельники еще не все проглотили, а дальше… Лично я намерен нанести визит горным кабанам. Приватный, разумеется.

Глава 2

1

Караван был небольшим, чтобы не сказать убогим – крытая повозка да дюжина всадников. Для приличной охоты мало до невозможности, но Карлос собирался набрать загонщиков в каком-то Туторе-де-ла-Серроха. Заехать в городок присоветовал прицепившийся к столичным гостям пожилой дворянин, только откуда в таком захолустье хорошие загонщики? Наверняка какие-нибудь увальни на мулах…

– Надо было взять собак в Ригаско, – проворчал Хайме, разглядывая серо-желтые от выгоревшей травы предгорья. – Бьюсь об заклад, в этом Туторе нам подсунут каких-нибудь дворняг! И аркебузы у нас не охотничьи, и…

– Помолчи! – огрызнулся Карлос, еще вчера укушенный дурной мухой. – А еще лучше подумай. На кого бы мы походили, заявившись в обитель с гончими и кабаньими мечами? Да еще накануне праздника!

– Собак можно было сразу в «Песню», – заупрямился Хайме, – и загонщиков туда же.

– А то у Инес с Гьомар глаз и ушей нет? – Де Ригаско приподнялся в стременах, обозревая расплавленный горизонт. – Сейчас мы взяли да поехали. То ли в Сургос, к Хенилье, то ли к границе. Ну, погоняли мимоходом кабанов, местные дворяне подбили… А заикнись я об охоте, сидеть бы мне в монастырском приюте до конца празднований, да и тебе тоже.

– Почему? – не понял Хайме, полагавший сидение в четырех стенах дурной тратой времени. – Нас же все равно внутрь не пустили бы.

– Женишься – узнаешь, – отрезал герцог и замолчал. Когда Карлос подобным образом обрывал разговор, самым разумным было убраться подальше, что Хайме и сделал, придержав Пикаро. Ссора в планы молодого человека не входила никоим образом, тем более Карлос согласился взять родича в полк. Хайме готовился к разговору всю дорогу от Ригаско до Муэны, а он занял пару минут. Родич сперва ругнулся от неожиданности, потом рассмеялся и, наконец, согласился. Надо полагать, вспомнил, как сам в юности удрал на войну под чужим именем. Конечно, наследника де Ригаско скоро опознали, но Карлос успел прослыть храбрецом и счастливчиком. Товарищи простили ему даже титул, а у Хайме де Реваля особых титулов нет. Дворянин и дворянин, не первый и не последний. То есть пока не первый…

Молодой человек верил в свою звезду и не сомневался, что быть ему новым Адалидом, но для начала следовало попасть в армию и на войну. С первым решилось на удивление просто, но войны не предвиделось. Жаль, но ничего не поделаешь! Хайме пару раз щипнул то место, на котором предстояло появиться усам, и присоединился к повозке, вернее, к ехавшим рядом с ней офицерам и местному сеньору. Имя муэнца, как назло, вылетело из головы, но именно он приветливо улыбнулся и заставил солового шагнуть в сторону, освобождая место еще для одного всадника.

– Вы ведь впервые в наших краях, не так ли? – на правах старшего осведомился муэнец.

– Да, сударь, – подбоченился Хайме, – но, надеюсь, не в последний. Когда дойдут руки до Бутора, Муэны не миновать.

– Вижу, вы жаждете крови? – подмигнул Себастьян Доблехо. – Со временем это пройдет. Годам эдак к шестидесяти.

– К пятидесяти. – Мануэль Альфорка, которого друзья чаще звали Маноло, не мог не спорить. – В любом случае у Хайме до успокоения прорва времени.

– О да. – Доблехо развернулся к муэнцу. – Дон Луис, да будет вам известно, что сей юнец вступает в наш полк.

– От всей души поздравляю! – Дон Луис был сама сердечность, и юноша едва не кинулся к нему на шею. – Насколько я понял, вы родственник герцога?

– Я – брат Инес! – выпалил Хайме, прежде чем сообразил, что провинциал вряд ли знает сестру.

– Хайме – шурин нашего полковника, – уточнил Альфорка. – Надеюсь, ты знаешь, что с тебя обед персон на двадцать?

– Разумеется. – Будущий полководец небрежно пожал плечами. – «Повелитель обжор» подойдет?

– И давно ты там был последний раз? – вкрадчиво осведомился Себастьян.

Хайме предпочел не расслышать. Тщательно поправив шейный платок, он повернулся к муэнцу:

– Сеньор, а вам доводилось воевать?

– А что было делать, дон Хайме? – Худое лицо стало грустным. – Нельзя же сидеть дома, когда по соседству умирают, но война – это не праздник. Далеко не праздник. Из муэнского ополчения вернулась едва ли треть. Хаммериане не боятся умирать, они боятся мало убить.

– Сеньор Лихана, – подкрутил усы Альфорка, – не пугайте нашего героя. Тем паче лоассцам теперь не до нас.

– Но молодой Бутор стал королем. – Дон Луис казался удивленным. – Его единоверцы просто не позволят Лоассу соблюдать договор, подписанный покойным Филиппом.

– Через полгода «белолобым» ^[6] конец, – отмахнулся Доблехо, – если не раньше. Сколько в Лоассе хаммериан и сколько добрых мундиалитов?

– Еретики упорны и злы, – поморщился муэнец, – и они не боятся умирать. Мы стояли против полка из Виорна, а в этой провинции хаммериане особенно сильны. Я до сих пор не понимаю, как мы выдержали, и не верю, что остался жив. Они бьют, даже умирая… Нет, сеньоры, Бутор не отдаст корону, а его безумная мать и маршал Танти не успокоятся, пока не навяжут свою ересь всем, до кого смогут дотянуться. Вспомните Кровавую свадьбу! Гостей-хаммериан было две тысячи, хозяев-мундиалитов – десять, и где они теперь? В раю. Вместе с королем и королевой-матерью…

– Я слишком долго воевал с Филиппом Дорифо, чтобы его оплакивать. – Альфорка хлопнул себя по щеке и с отвращеньем поднес к глазам испачканную перчатку. – Но в мир с Луи не верю, хоть режьте! Дьявол бы побрал этих мух заодно с пылью. Далеко еще?

– Нет. – Лихана как-то умудрялся отличать один холм от другого. – Сейчас будет Липкая горка. Тутор-де-ла-Серроха за ней.

2

Это был не город, даже не городок, а городишко, раскаленный, как преисподняя, с узкими улочками, глухими стенами и вездесущей пылью. Впрочем, будь Тутор райским садом, Карлоса и тогда бы передернуло от отвращения, уж такой день выдался. Герцог угрюмо вытер вспотевший лоб, сам не понимая, зачем ему понадобились кабаны, которых еще нужно найти. Прошлое не догнать, а вот настоящее убить можно. Не следовало оставлять Иньиту в праздник одну. И неважно, что мужчинам вход в обитель заказан, они бы увиделись во время крестного хода, а потом, Инес изменчива, как апрельское солнышко. С нее станется все бросить и помчаться к мужу, а его нет… А если малышка узнает, что он развлекается? Проклятье!

– Мой сеньор! – Плотный чернобровый мужчина с цепью алькальда на достойных молотобойца плечах заступил дорогу, улыбаясь улыбкой блаженного. За спиной здоровяка топтались похожий на овцу чиновник с чернильницей на поясе и два умудренных жизнью альгвазила с надраенными алебардами. – Мой герцог Тутор-де-ла Серроха счастлив приветствовать вас в своих стенах! Получив письмо синьора Лиханы, я незамедлительно… я тотчас же… я тут же начал искать…

– Благодарю, – перебил Карлос, с трудом сдерживая непонятную злобу. Языческие владыки в подобных случаях удалялись в священные рощи, но у Карлоса де Ригаско под рукой не было не только рощи, но и приличного дерева. И не будет, пока они не доберутся до Альконьи с ее ущельями и ручьями.

– Я счастлив служить столь высокому гостю, – единым духом выпалил алькальд. И как только он их поймал? Наверняка с утра караулил.

– Сеньор Овехуна, – подал голос подъехавший Лихана, – герцогу де Ригаско, как я и писал, нужны загонщики и проводники. Не позднее чем к вечеру. Не волнуйтесь, сударь. Это опытные люди, они в сезон охоты всегда помогают заезжим сеньорам, а сейчас не у дел.

– Им заплатят, – внес свою лепту Карлос, разглядывая сжатую глухими стенами улочку и вываливших языки собак, не способных не то что лаять – двигаться.

– Загонщики будут счастливы! – всплеснул могучими руками алькальд. – Но… Господи! Нас посетил сам герцог де Ригаско! Боюсь, наше жалкое гостеприимство…

– Не бойтесь! – цыкнул упомянутый герцог, нащупывая в кармане влажный комочек. Все, что осталось от вчерашнего цветка. – Надеюсь, здесь есть таверна?

– «Королевские алмазы», – подсказал Лихана. – Через месяц в ней будет не протолкнуться, но сейчас для охоты слишком жарко.

– Вижу, – буркнул Карлос. Говорить не хотелось, есть и охотиться тоже, но возвращаться ни с чем глупо, а к вечеру все наладится. Нужно только набрать загонщиков и выехать в горы, где прохлада и тень. В горах можно послать всех к дьяволу, отбиться от кавалькады, разыскать какой-нибудь ручей, сесть на камень и смотреть, как струится вода, ни о чем не думая, не вспоминая, не сожалея.

– Мясо хозяин жарит неплохо, – заверил Лихана. – Я же, с вашего разрешения, наведаюсь домой, посмотрю, чем смогу помочь. В нашей глуши только и забав, что охота, так что я собрал сносный арсенал. Конечно, вы привыкли к лучшему…

– Мы привыкли ко всякому, – усмехнулся де Ригаско, – но я предпочел бы выбрать себе рогатину по руке. После обеда, который вы с нами разделите, как и нашу небольшую экспедицию. Сеньор, я настаиваю.

– Настаиваете? – переспросил Лихана. Он был приятно удивлен. Провинциалу всегда в радость пристать к столичной, но не слишком заносчивой компании. И новости послушаешь, и от местной скуки избавишься.

– Я весьма назойливый гость, – слегка развел руками Карлос, – и намерен не только выпросить у вас подходящую снасть, но и завладеть вашим временем. Мы, как вы понимаете, не собирались охотиться и плохо знаем местность.

– Мой сеньор! – Алькальд разве что не обнимал герцогского коня, и Карлос на всякий случай намотал на руку поводья. – Мой сеньор, по счастливому стечению обстоятельств в городе находятся трое из де Гуальдо. Старейшая фамилия… Лучше их Альконью не знает никто.

– Так пригласите их от моего имени, – распорядился Карлос и, спохватившись, полез за кошельком, – загонщики должны быть к вечеру.

3

Овехуна суетился и заискивал. Он вечно суетился, заискивал и просил, эдакая бычья туша с заячьим сердцем, хотя зайцы умеют сражаться. Когда нет выхода.

– Хорошо! – поморщился отец. – Мы пойдем и поговорим с этим герцогом.

– Пойдем, – повторил дядя Орасио, берясь за любимую шляпу, – и поговорим.

– Я буду счастлив представить вас герцогу де Ригаско, – завел свою песню Овехуна, – подумать только, родич его величества – и в наших краях!.. Такая неслыханная честь, мы должны сделать все возможное…

Теперь столичные птицы возомнят, что де Гуальдо по первому их слову на четвереньки встанут, но не пускать же в Альконью без присмотра кого попало. И чего их принесло раньше времени, сидели бы лучше в столице. Леон поморщился и сделал знак «рогов», словно отвращая дурной глаз. Отец поднял бровь, но промолчал – завтрашняя охота ему не нравилась.

Пахло дымом и мясом, за забором надсадно завопил осел. Зной в городе казался нестерпимым, даже странно, что в десятке милья можно свободно дышать. Странные люди: полгода добровольно жарятся, полгода леденеют под пыльными ветрами. Это страшней любых призраков, но Овехуна и иже с ним шарахаются от непонятного и терпят невыносимое. И будут терпеть, глотать пыль, целовать чужие сапоги…

– Де Ригаско очень влиятельны, – продолжал распинаться дурак с цепью, – очень… Нужно, чтоб они остались довольны!

– Сколько их? – перешел к делу дядя. – Какое у них оружие, свора, на что они похожи?

– Сам герцог – знаменитый воин и родич его величества, – с видимым наслаждением объяснил Овехуна. – С ним – родственник, блестящий молодой человек, двое офицеров и пятеро слуг. Камердинер сеньора – бывалый человек. Он не ниже вас, дон Хулио, и весь в шрамах.

– И все? – удивился отец. – Они что, кабанам свидание назначили?

– Собаки будут, – на ходу замахав руками, алькальд обрел сходство с рехнувшейся от жары мельницей, – и загонщики, и оружие. Сеньор Лихана откроет свой арсенал.

– Уже легче, – хмыкнул дядя. – Значит, старина Луис с ними?

– Сеньор Лихана любит охоту, – с подобием достоинства изрек Овехуна, – ради нее он готов перевернуть мир.

О пристрастии дона Луиса в Альконье знали все. Как и о том, что старик кого попало к себе не тащит. Надо полагать, этот Ригаско, хоть и королевский родич, не скотина. Леон глянул на поношенную отцовскую куртку, поднес к глазам собственный обшлаг, тоже довольно потертый. Конечно, не в перьях и кружевах счастье, но казаться бедней, чем ты есть, неприятно, только кто же знал, что придется иметь дело со столичным грандом?

4

– Добро пожаловать! – Лицо трактирщика лучилось счастьем. – Вас ждут! Вас очень ждут…

– Мой сеньор, – возгласил алькальд, пожирая взглядом кого-то сидящего за уставленным снедью столом, – разрешите представить вам господ де Гуальдо!

– Я рад. – Высокий дворянин с рассеченной шрамом бровью вышел из-за стола, плечом отодвинув услужливого Овехуну. – Я – полковник Карлос де Ригаско. Этот паршивец – мой шурин Хайме, рядом с ним мои друзья – Мануэль Альфорка и Себастьян Доблехо. Сеньора Лихану вы, надо полагать, знаете. Надеюсь, вы не откажетесь от трапезы?

– Не откажемся, – с ходу принял решение отец. – Мое имя Хулио-Рамон. Мой брат Мартин-Орасио, мой младший сын Леон-Диего. Говорят, вы собрались на охоту?

– Да, – улыбнулся герцог, – надо же себя чем-то занять, пока супруга молится, а охота всяко достойней вина и карт.

– Кабаны и олени с этим вряд ли согласятся, – ввернул горбоносый офицер, кажется, его звали Себастьяном, – но мы спрашивать у них не станем.

– Не станем. – Дядя взялся за кружку, значит, чужаки ему понравились. Война делает людьми всех, даже королевских родичей, жаль, де Гуальдо никогда не покидают Альконью.

– Сеньор Лихана любезно обещал поделиться с нами оружием. – Де Ригаско благодарно кивнул дону Луису. – Не каждый может похвастаться рогатинами из Миттельрайха!

– Они к вашим услугам. – Лихана отбросил свою обычную церемонность, словно плащ. – Жаль, наши мастера предпочитают ковать клинки иного рода.

– Лично я предпочитаю кабаньи мечи, – сообщил круглолицый офицер, – или аркебузы. У вас есть аркебуза, сеньор Лихана?

– Пять. – Дон Луис был горд и счастлив, как всегда, когда говорил о своих сокровищах. – Кабаньи мечи тоже найдутся. Доньидская сталь.

– Нам повезло, что мы встретили вас, – де Ригаско приподнял кружку с вином, – и нам повезло еще раз, что к нам присоединились господа де Гуальдо. Чужакам редко улыбается удача.

– Альконья своевольна, – подтвердил дядя, от души хлебнув прошлогоднего красного. – За удачу! Лесорубы говорят, Вальпа-Сердо истоптана вдоль и поперек. Матки и поросята… Но мы поднимем и секача.

– Жаль. – Герцог ловко отхватил кусок мяса. Кинжал у него был роскошный, впору королю. – Вальпа-Сердо слишком близко от обители, а моей супруге знать о нашем предприятии необязательно. Рио-де-Онсас ближе.

– Нет, – отец стукнул кружкой об стол, словно кулаком. Выплеснувшееся вино попало на кинжал. Будь оно кровью, де Ригаско следовало бы три дня не выезжать за ворота, но это не кровь.