– Дусь, а длина? Длина какая?

– До полу, конечно! Это ж филармония, а не кабак! – Ах ты, лапка, даже это понимаешь. – Ладно, все, я побежала. Вечером увидимся. Вы на открытие идете?

– Идем, идем, пока.

И вот ведь засела у меня эта Дуська в башке! Весь вечер потом – пока по дому шаталась, пока собиралась – все о ней думала. А что? Живет себе припеваючи, денег – навалом, Юра у нее, конечно, по уши деревянный, но тоже по-своему ее любит. И даже очень крепко. Вот женился. А уж ребенок... Я просто балдею от Дуськиного младенца. Готовая ходячая – пардон, лежачая – реклама чего угодно. Хоть памперсов, хоть детского крема, хоть еды. Валяется такое трехмесячное чудо в своей навороченной колыбели и довольно жизнью. Надо – спит. Надо – ест. Вовремя памперсы пачкает. Дуська говорит – идеальный ребенок. Ну-у, ей-то виднее, она его чаще Светочки видит. Ненамного, правда.

И чего хорошего Илонка в своей жизни совершила, за что ей такая награда? Другие вон колени стирают, грехи замаливая, а им – горе за горем. Ирка Колокольникова, Илонкина, между прочим, бывшая подруга, тоже проституткой в гостинице начинала. Первый мужик ей голову по пьянке проломил, за что и сидеть ему еще два года. Второй сам помер, но перед смертью успел все Иркины вещи вывезти в неизвестном направлении. Все, нажитое непосильным трудом спер! Ну, а третьего Колокольникова сама себе выбирала. По принципу: не важно, какой мужик, важно, чтоб донор был нормальный. Ребеночка, понимаешь ли, захотела родить. Ну? Родила. Пацаненок синенький, хлипче воробышка, посмотришь – плакать хочется. Так еще и донор этот с гонором оказался. Отсудить ребенка хочет. По судам Ирку таскает, везде ее аморальное поведение яркими красками расписывает... Чего это меня сегодня весь день на грустное тянет?

Ох, не ждала я от этого вечера ничего хорошего. Так оно и вышло. Виталий приехал, как всегда, секунда в секунду, молниеносно облачился в вечерний костюм, мановением руки мимоходом одобрил мое платье (а мог бы и пару слов сказать, я старалась), и все – уже в дверях стоит, ручонками машет: пора, пора. Я даже почти не разозлилась, только заметила, проходя мимо:

– Сэр, вы ничего не перепутали? Рабочий день окончился, мы отдыхать едем...

Ничего не сказала рыбка, только дверцей сильнее хлопнула.

Я и не собираюсь оправдываться, сама виновата. То есть я просто обратила внимание Виталия на тощую девицу в черном пальто. Ну, знаете, сейчас полгорода в таких ходит: ножки тоненькие, ботинки на толстенной подошве, шапчонка немыслимая, ушастая, рюкзачок микроскопический на попе болтается. Стиль такой. Причем чем меньше рюкзак и толще подошва – тем стильней.

– Смотри – девчонка. – Машина остановилась у светофора, и девушка начала переходить дорогу. Хорошо был виден ее розовый трогательный нос и посиневшие лапы, сжатые в кулачки, – кажется, уже подмораживало.

– Угу, – живо откликнулся Виталий. – Французская мелодрама. Она – студентка, он – пожилой преподаватель. Они ведут долгие содержательные беседы о смысле жизни и занимаются любовью в парке или у него дома в широкой супружеской постели. У нее короткие непослушные волосы, и она пахнет цветами. У него умная жена. Сын давно погиб. Все кончается очень плохо. Они расстаются из чувства долга, причем один из них попадает в дурдом. Врачи считают, что случай безнадежный, он останется в дурдоме до конца своих дней.

– Он? – Обалдеть можно от такой внезапной импровизации.

– Он. Или она. Не важно. – Мы давно уже проехали ту девчонку, а разговор все продолжался.

– Ну-у... А в наших декорациях? – Только бы не спугнуть, такие откровения у нас в последнее время очень нечасты.

– В наших? А, одна маета. Она – студентка, он – бизнесмен. Они почти не разговаривают и трахаются у него в машине. У нее вечно грязная голова и немереные амбиции. У него семья и работы невпроворот. Он жалуется на свою собачью работу, а она грызет когти. Все кончается быстро и смешно. Они расстаются из-за того, что она его заразила триппером. Всех своих мужчин она заносит в записную книжицу. Он там оказался под номером пятьдесят два. Или пятьдесят три.

– И сколько ей было лет? – Кажется, меня укачало в машине.

– Кому?

– Этой девушке.

– Какой, солнце?

– О которой ты рассказал.

– Да понятия не имею. Придумай сама. Шестнадцать. Нет, вру, в шестнадцать она не могла быть студенткой. Ну тогда восемнадцать.

Классная история, да? А вот теперь сиди и соображай: сказку тебе сейчас на уши навешали или правду-матку живьем крупными кусками нарезали.

Светочка так задумалась, что, выходя из машины, чуть не упала, зацепившись за что-то каблуком.

– У-у, коровушка... – ласково сказал Виталий, и Светочке захотелось его ударить.

С таким настроением мы и пошли отдыхать.

Хороший “ночник”, навороченный. Может быть, даже слишком. И главное, не понятно, для кого все эти мульки. Для молодежи – слишком сложно. Для старперов – слишком современно. Богеме – не по карману, богема у нас сейчас на халяву пить предпочитает. Братве такой прикид – один вечер погулять, потом полгода ремонтировать придется. Не поняла я, честно. Что понравилось? Аквариум очень понравился на первом этаже. Бутерброды хорошие. Музыка? Не знаю. А вот НЕ понравились, во-первых, слишком темные и узкие лестницы, а, во-вторых, прозрачные столики в баре. Не поймешь: каприз ли это дизайнера или забота о морали. Ну, чтоб никто под столом коленки никому не гладил. Я думаю, посетителям быстро надоест постоянно ощупывать края столиков, чтобы не промахнуться с бокалом. Ну и еще: ручки на дверях сортиров в виде голых женщины и мужчины (угадай, где – кто) – это, по-моему, тоже перебор.

Ближе к полуночи началась программа. Народ, позевывая, переползал на второй этаж и рассаживался за столики. Да, тяжело сейчас удивить-развлечь нашу пресыщенную публику. Которую уже и бродвейские премьеры не трогают, и на “Crazy horse” в сон клонит. Кстати, о публике. Могу кое-что интересное рассказать. Но только про дам, мужики сегодня неинтересные. Так, с кого начнем? Вон там, поближе к сцене, два столика. Ну, за правым все люди известные, представлять не надо. А вот за левым... Большая лиловая дама с черным веером – сама мадам Терентьева. Веера – ее слабость. Говорят, она предлагала Карлу Лагерфельду пятьдесят тысяч баксов за его веер. А тот не отдал. Пигалица рядом – ее новая любовница. Говорят, шведка, бывшая манекенщица дома Версаче. Сумма не указывается. Вторая большая дама – Лидия Семеновна Купчук, молочная королева Питера. Обожает колесить по Средней полосе России за рулем раздолбанного “газика”. Знает миллион матерных частушек и охотно их исполняет в любом обществе. В драгоценных камнях не разбирается, но носит много и с удовольствием. Унылый дядька, похожий на идола с острова Пасхи, – ее муж. Единственный и верный.

Светочка спокойно разглядывала окружающих. Кстати, все остальные тоже этим занимались, с не меньшим удовольствием. На сцену почти никто не смотрел, хотя там старательно потела какая-то восходящая звезда. Наконец-то появились Илона с Юрой. Дуська прошла через весь зал, аккуратно переставляя свои ослепительные ноги и сложив губки поцелуйчиком. Я б на месте той восходящей звезды ушла бы сейчас со сцены и удавилась. С ее голосовыми данными и внешностью после Илонкиного прохода на сцене делать нечего.

– Ну, а вот, например, Дуська... – задумчиво сказала Светочка, наблюдая за подходящей Илоной.

– Что – Дуська? – Виталий едва скользнул взглядом.

– Она тебе разве совсем не нравится? – Оба явно понимали, что между ними идет какая-то очень нервная, не совсем корректная, но захватывающая игра.

– Не-а... – Виталий скроил на лице что-то брезгливо-смешное, став на мгновение дико похожим на Илонкиного сына, которому дали лимонный сок. – Женщина должна уметь говорить “нет”. Даже если она при этом уже раздевается. А Дуська... Дуська и “экстренной связью с машинистом” в метро не побрезгует. Ты что-нибудь есть будешь?

– Ты думаешь, здесь съедобно?

– Уверен. Но горячее они сюда не подают.

– Тогда закажи мне какой-нибудь легонький салатик.

– И шампанского?

– И шампанского.

Подошедшая Илона, улышав про шампанское, скроила страдальческую гримасу.

– Дуська, ты есть что-нибудь будешь? Виталий заказ хочет сделать.

– Съесть? Я? Ни за что! – И уселась со скорбной улыбкой человека, которому только что удалили желудок. Без наркоза. Но тут же отвлеклась, потому что на сцене появилась очередная полувзошедшая звезда мужского пола. – Ой, как мне этот певец нравится! Юрочка, это Влад Сташевский?

– Дура, – ласково откликнулся Юрочка, – это Иосиф Кобзон!

После того, как неустановленный молодой человек отшептал в микрофон что-то о своей неудачной любви, организаторы решили немного взбодрить публику. Пританцовывая всем телом, с двух разных сторон зала навстречу другу другу вышли двое парнишек. Они исполняли сложную эротическую композицию – диковатую смесь матросского танца “Яблочко” и лезгинки.

– Они что – голубые? – Юра недовольно нахмурился.

– Ты что, не видишь, что они – близнецы? – объяснила Светочка.

– Близнецы и голубые?! Вот мрак! – ужаснулся Юра.

Примерно так, мило болтая, мы и коротали вечерок. Салат-коктейль, который нам принесли почему-то в коньячных рюмках, оказался не просто плох – это было какое-то замаскированное майонезом биологическое оружие! Зачем, спрашивается, было класть ананасы поверх мидий? И при чем здесь изюм? Виталий попытался было сострить, что это не изюм, а маринованные тараканы, но сделал это ужасно не вовремя. Светочка как раз добралась до середины и обнаружила там крупно нарезанный сырой репчатый лук (!).

Если вы хотя бы вкратце знаете историю моего общения с репчатым луком, то ничего удивительного не увидите в том, что дурнота моментально подкатила к горлу. Простецкая Илона, аппетитно хрумкая лучком, подняла на меня наивные глазищи и сочувственно осведомилась:

– Ты чего, мать, такая зеленая сидишь? Тошнит?

Залетела, что ли?

Виталий бросил на меня молниеносный оценивающий взгляд (тебе бы на таможне работать, дружище, таким взглядом контрабандистов можно просвечивать), отчего меня замутило еще сильнее. Ну-ка, милая, постарайся, собери всю свою волю в кулак и постарайся ответить ему самым ледяным, самым ничего не выражающим взглядом! Не надо объяснять про лук. Пусть сидит и гадает. Как я в машине три часа назад. И мы будем квиты.

Наверное, Юра пнул Илонку под столом ногой. Потому что она вдруг странно подпрыгнула и тут же замолотила какую-то чепуху про своего кота. У нее в семье, видите ли, проблема: кот не любит сына. Все время шипит на него и даже кидается. Виталий охотно включился в разговор, вставляя в Дуськину трескотню пошлые подробности из жизни своего сэра Уинтона.

Свет в зале внезапно погас. Пошло вступление милой, но довольно уже заезженной песенки “Where the wild roses grow”, известной в народе как “Дикая роза”.

– Стриптиз обещали, – жирным голосом произнес в темноте Юра.

– Терпеть не могу стриптизы! – недовольно пискнула Илона. Знаем, знаем про четыре неудачные Дуськины попытки устроиться стриптизеркой в “ночники”, а особенно про последнюю. Шеф там попался с замашками эстета, вот и попытался объяснить кандидатке, что стриптиз – это не усложненный вариант проституции, а, видите ли, искусство. За что и получил туфлей по башке. По крайней мере Дуська так рассказывает...

На посветлевшем подиуме появились двое. Светочка искренне порадовалась за местного режиссера. Судя по замашкам, эту нестандартную “раздевалку” ставил непризнанный гений драмтеатра. Для той части публики, которая спешно дожевывала колбасу, зрелище было, пожалуй, несколько затянуто. Истинные же ценители красивого тела и изысканных парных игр вполне оценили старания артистов. Когда все уже было снято, в полном соответствии с содержанием песни, парень сделал вид, что прикончил девушку.

– Мило, – заметила Светочка.

– Слишком манерно, – отреагировал Виталий.

– Девица слишком тощая. – Мнение Юры.

– Мальчик симпатичный. – Кто сказал? Ну, конечно же, Ил она.

Стриптизеры немного разрядили напряжение за нашим столом.

– Ну, что там с этим домом на Васильевском? – спросила Светочка как можно более непринужденно. В переводе на наш специфический язык это означало: предлагаю перемирие на самых выгодных условиях. – Берем мы его?

– Что? – Вот так: нужно обязательно сделать вид, что его сиятельство отвлекли от важных государственных раздумий. – А, нет, не берем.

– Почему?

– Слишком много проблем. – Отмахнулись, как от мухи. Опять-таки на нашем специфическом языке это означает: никакого перемирия, биться так биться. Виталий Николаевич у нас, понимаете ли, сторонник активного отдыха. А чтоб я не расслаблялась, тут же следует очередной ход белых:

– Кстати, товарищ Следопытов, ты последнее приобретение Мухи Це-це видела? Можешь ненавязчиво полюбопытствовать: за соседним столиком сидят.

Минутку потерпите, я только быстренько расскажу про Муху Це-це. Вот эта довольно приятная тетенька в платье, похожем на весенний лужок, – Мухина Марина Николаевна. Прозвище Це-це получила за крайнюю вредность и ядовитость. Имеет интересное хобби. Вместе с Лидией Семеновной Купчук, своей закадычной приятельницей, отправляется иногда попутешествовать. На “газике”. И в каком-нибудь самом захолустном городке находит прехорошенького мальчика, максимально неискушенного в светских делах. Быстренько дурит ему голову сногсшибательными перспективами в столице (для начала хотя бы в северной) и увозит с собой. И вот уж тут она с ним нянькается! Учит правильно есть и пить, стричься и одеваться (а, наверное, и раздеваться? Знать не знаем – врать не будем!), красиво курить и строить глазки. Вбухивает в это ошизенные деньги, добивается результата (ничего не могу сказать плохого: тех двоих, предыдущих, которых я видела, хоть завтра – в Голливуд) и открывает клетку настежь. Птичка, радостно чирикая, вылетает на свободу. А Це-це отправляется за новым сырым материалом. Вот такое специальное у нас хобби. И как раз на очередное приобретение Мухи и обратил наше внимание Виталий.

Я не могу с уверенностью сказать, что он сам все это не подстроил. Вполне возможно, так получилось случайно. А может, просто все наши последние и предпоследние ссоры, и рассказ об этой проклятой девчонке, и общее гнетущее настроение, и ощущение полной ненужности сложились вместе и получилась слишком опасная смесь...

Раз сто, наверное, видели в американских боевиках такой кадр: что-то (или даже кого-то) поливают бензином из канистры. А потом злой дядька, прищурив глаз, прикуривает сигарету, произносит забойную фразу и бросает зажигалку. Все взлетает на воздух!

Этот мальчик, сидевший за соседним столиком рядом с Мухой, как раз прикуривал, когда я обернулась.

У него была смуглая кожа, дикие монгольские глаза и большой смеющийся рот. Я смутно разбираюсь в восточных людях и не могу с уверенностью сказать, был ли он монголом, корейцем или даже японцем...

Светочка судорожно схватила со стола бокал с шампанским и выпила залпом. Виталий повернул голову, демонстративно осмотрел мальчика, перевел взгляд на Светочку и лениво протянул:

– Не советую, Болвася, Це-це тебя живьем пополам перекусит. Да и мне может сильно подгадить. Из мести.

Будь Светочка чуть-чуть, буквально на граммусечку, слабее, она бы разревелась сейчас в три ручья. И прямо здесь, при всех устроила бы грандиозную истерику с разоблачениями и проклятиями.

Ух, я бы тебе сказала, как я ненавижу эти твои

абсолютную уверенность в себе

тонкое остроумие

и изощренное хамство

пятьсот пар носков и тысячу белых рубашек

триста шестьдесят пять одеколонов (и еще один – на случай лишнего дня в високосном году)

всех твоих уродов-друзей, с которыми ты писал в один горшок и с тех самых пор любишь горячей любовью

твою работу, деньги, работу-денъги, работу-работу – деньги-деньги

твой ледяной изощренный секс, редкий, как снег в Африке

простите, погорячилась, это уже не для посторонних ушей.

– Свети-ик, – ехидно пропела Илона, – не многовато ли шампанского? А то придется завтра “андрюшу” пить.

– А вы бы, девушка, помолчали. С закрытым ртом вы гораздо привлекательней. – Бедная Дуська, ей-то за что? Только за то, что у нее есть муж и ребенок и она глупее меня?

– Я думаю, последнее замечание относится ко всем женщинам... – задумчиво произнес Виталий, глядя в сторону.

Глубокий вдох. Выдох. Вдох. Спокойно, Ипполит, спокойно...

– Где здесь танцуют, милый? – спросила Светочка, надеясь, что ее улыбка выглядит достаточно обворожительно.

– Я думаю, внизу. Хочешь потанцевать?

– Да, милый. – Наконец-то хоть поморщился.

– Хорошо. Сходите, девочки, попляшите. А мы с Юрой пока покалякаем о наших делах.

Дуська хмурила аккуратные бровки и сердито наматывала на палец километровые жемчужные бусы.

– Ладно, Илонка, не сердись, пойдем. Ну, не сердись. Хочешь, смешное скажу? Бусинка за бусинкой – съела бусы Дусенька! – Кстати, и смеяться Дуське тоже не идет. Смех у нее вульгарный.

Перед уходом Светочка выпила еще один бокал шампанского. У вас есть план, мистер Фикс? Есть ли у меня план – есть ли у меня план? У меня есть план! Я позвоню сейчас доктору Игорю! Который час? А, впрочем, неважно. Больному срочно нужна помощь. Больной скорее жив, чем мертв? Больной скорее мертв, чем жив!