– Я уже спрашивал... Что за раствор вы колете клиентам?

– Это так называемый SD-стимулятор. Питательный раствор. Позволяет избежать “последовательной дистрофии”.

– Откуда взялись эти термины?

– Я их придумал сам.

– А раствор?

– Также мое изобретение.

– Прекрасно! – почему-то обрадовался Штепсель. – А доза?

– Доза рассчитывается строго индивидуально.

– На основании...

– На основании нейрограммы.

– Это не очень сложно? Вы сможете объяснить так, чтобы я понял? – Кажется, он пытается шутить. Что, черт побери, так улучшило его настроение?

– Это примерно то же, что и кардиограмма, но касается работы не сердца, а... – “Говорить ему или нет?”

– Почему вы замолчали? – Штепсель перегнулся через стол, с интересом вглядываясь в Игоря.

– Пусть это будет моей профессиональной тайной, – твердо ответил Поплавский, сделав ударение на слове “профессиональной”.

– Хорошо, – легко согласился Штепсель. И снова задумался. Игорь решил воспользоваться заминкой.

– Извините меня, пожалуйста...

– Да?

– Я про вас все уже понял... – Какое глупо-детское начало! – Но совершенно не привык общаться с человеком без имени. Вы не могли бы предложить мне что-нибудь для обращения к вам? Если помните, вы предложили мне выбирать из Тарапуньки и Штепселя, а я...

Антонов захохотал, откинув голову и хлопая ладонью по столу. Загорелый кагэбэшник сдержанно улыбался.

– Извините, Игорь Валерьевич. Можете называть меня Андреем Николаевичем.

– Спасибо. – Поплавский слегка кивнул. И тут же вспомнил, что совершенно недавно Антонов называл загорелого Павлом Игнатьевичем. Вот жук!

– У меня еще буквально два вопроса.

– Пожалуйста.

“Интересно, – мелькнула у Игоря шальная мысль, – наш разговор записывается?”

– Могли бы вы рассмотреть такую, скажем, принципиальную возможность, как смонтировать еще один аппарат в Другом месте? – Ну и фразы заворачивает, подумал Игорь, но тут же до него дошел смысл вопроса. Он моментально снова превратился в испуганного ребенка и почему-то посмотрел на Антонова. Показалось или нет, что тот слегка пожал плечами?

– Я думаю, – медленно начал Игорь, – что это... нереально.

– Почему?

– Я физически не смогу обслуживать три аппарата.

– Ну, а если на третьем аппарате вы будете работать... ну, скажем... раз в месяц?

– Андрей Николаевич, а вы никогда не задумывались, почему в мире так мало атомных электростанций? – спросил Игорь, смело глядя в глаза настырному кагэбэшнику. Даже теперь, когда вместо Штепселя появилось нормальное имя, его все равно хотелось произносить в мысленных кавычках.

– Ваш аппарат так опасен? – быстро и как-то плотоядно спросил тот.

– Я просто не позволю, чтобы после одного дня работы целый месяц потом мой аппарат стоял без присмотра.

– Но вы же не боитесь оставлять свои два аппарата, скажем, на выходные? Или на время отпуска? А вдруг с вами что-нибудь случится?

– Вы мне угрожаете?

– Упаси Бог! – Именно так, с ударением на “а”! Что ж он Бога-то все время поминает? – Я просто хотел сказать, что гарантирую надежную охрану.

– Вы? – Игорь постарался произнести это с максимальным сарказмом.

– Я, – подтвердил Андрей Николаевич голосом человека, не привыкшего ничего доказывать.

– Не понимаю я, конечно, ваших проблем, – беззаботно сказал Игорь, – но почему бы просто не приезжать тот же самый раз в месяц к нам в “Фуксию и Селедочку”?

– Дело не во мне, – как-то печально произнес Андрей Николаевич, и Игорь с вновь поднимающейся неприязнью решил, что тот опять крутит. – В помощи вашего аппарата нуждаются другие люди.

– Ну так привозите своих людей!

– Не могу. Не имею права.

– А, пресловутая секретность!

– Совершенно верно, Игорь Валерьевич. И, поверьте, мне гораздо проще будет помочь вам смонтировать аппарат в... определенном месте и раз в месяц возить вас туда. Чем тот же раз в месяц светить своими людьми в вашей “Фуксии и Селедочке”. Кстати, Игорь Валерьевич, откуда взялось такое странное название?

– Это мое название, – коротко ответил Антонов, ничего более не объясняя.

Странен сегодня наш директор, необычен. Пожалуй, таким мы его еще не видели. Сидит за столиком спокойно, на часы ни разу не взглянул, хотя по глазам видно, что дел у него – навалом.

– Ага, – кивнул Андрей Николаевич, – ясно. Чего ему ясно?

– А что у вас за люди? – осмелился спросить Игорь.

– Обыкновенные люди. Сотрудники.

– Я понимаю. Но я не об этом спрашиваю. Эти ваши сотрудники, они... им аппарат нужен как средство отдыха или лечения?

– С вами легко работать, доктор, – уважительно заметил Андрей Николаевич.

– А мы уже, оказывается, работаем? – искренне удивился Игорь. “Тьфу, тьфу, тьфу, упаси Господи”.

– Нет. Мы пока разговариваем. – Никакое самое чуткое ухо не расслышало бы ударения на слове “пока”. Надеемся, его и не было. – А вот вопрос вы задали прямо в точку. Эти люди действительно нуждаются в помощи вашего аппарата. Вы понимаете, какой у них нелегкий труд... Очень часто по возвращении...ммм...с задания этим людям бывает трудно адаптироваться к привычной жизни...

– Афганский синдром? – вспомнил Игорь.

– Доктор, дело в том, что каждая страна в принципе имеет свой синдром, – очень мягко сообщил Андрей Николаевич.

– Я пойду в машину, – вдруг заявил Антонов, – мне срочно нужно позвонить.

– Хорошо, хорошо, Виталий Николаевич, мы как раз уже заканчиваем...

Антонов вышел. Плечистый официант запер за ним дверь и моментально скрылся за шуршащей занавеской.

– Доктор, – Андрей Николаевич придвинул к Игорю свое загорелое лицо, и голос его вдруг стал совершенно человеческим, – а все-таки почему вы говорите: “путешествия”? ЧТО путешествует, пока клиент лежит у вас на кушетке? Скажите, пожалуйста.

И Игорь чуть было не клюнул на эту внезапно проглянувшую человечность, чуть было не разнюнился и не ляпнул: “душа”, но тут же взял себя в руки:

– Я вам уже ответил: это моя профессиональная тайна.

– Значит, вы не хотите с нами работать?

– Нет, – как можно тверже ответил Игорь, испытывая очень смешанные чувства.

– В таком случае спасибо за беседу.

– Пожалуйста. Надумаете прийти сами, милости просим. – Игорь решил, что вел себя достаточно корректно.

. – И вам спасибо.

Они вышли из кафе и сели в машину. До самого Нейроцентра никто не произнес ни слова.

На столе после них остались: пустая чашка, пустая рюмка из-под коньяка и нетронутый стакан, в котором растаявший лед лишь немного изменил цвет хорошего виски.

Игорь засиделся на работе допоздна. В “Фуксии” он больше не появился.

Сегодня клиентов не было. Редкий день. Вялая золотая рыбка томно плещется на мелководье, отдыхая от назойливых стариков. Да чего ты врешь-то? И вовсе они не назойливые! Чего ты злишься? Плохое настроение? С чего бы это? Может, для его улучшения пойдешь и посчитаешь денежки в сейфе? Свои, свои. Можно сказать, потом и кровью заработанные. А что? Положил человечка под аппарат, музычку включил, до пяти посчитал, укольчик сделал и – сиди себе, зелеными бумажками хрусти. Очень, кстати говоря, приличное количество набегает. Даже в неделю. Начинаешь потихоньку понимать проблемы своих клиентов. Вы где помидоры покупаете? А креветки? А подштанники? Машину вот второй месяц выбираю, никак не решусь: то ли патриотом остаться, то ли для понта “Мерседес” купить. Не, “БМВ” не надо, “БМВ” гаишники часто останавливают. А мне вот “Вольво” тут за 1600 баксов предлагали. Так оно одно название, что “Вольво”. Зато сильная экономия на бензине. Потому что в основном самому толкать придется. Чего, чего ты злишься? А того, что со всеми своими треклятыми баксами (ну уж, ну уж, треклятыми! Соврал, соврал!) я все равно для них – что-то вроде мозольного оператора! Ну и что? А ты чего хотел? Повыше? Так иди, открывай свое дело. Торгуй... ммм... колбасой, или... ммм... водкой. Не пойдешь? Почему? Потому что знаешь, что с твоим на лбу написанным высшим образованием тебе завтра же по башке настучат. А колбасу отнимут.

– Игорь Валерьевич? – За дверями тихо скребся деликатный Тапкин. – Вы очень заняты?

– Нет, нет, Александр Иосифович, входите!

“Вот кому я завидую! Подвижник российской науки! Человек без сейфа. Время – без двадцати восемь, а он все еще на работе околачивается”.

– Вы знаете, Игорь Валерьевич, я тут вчера просматривал нейрограммы и обнаружил очень интересную закономерность! – Тапкин выложил на стол Игоря кипу бумаг и начал в них рыться. Игорь весело за ним наблюдал, догадываясь, чем это закончится.

Точно! Буквально через минуту все повалилось на пол, прихватив с собой чашку с недопитым чаем.

– Ой, извините!

– Ничего страшного. Она небьющаяся.

Минут через десять, когда им удалось, наконец, добиться, чтобы бумаги не падали на пол, Александр Иосифович сел на списанный осциллограф и принялся с увлечением объяснять Игорю значение пиков нейрограмм в области D.

Ну что, так и будешь сидеть и слушать с умным лицом? Может, перестанешь над человеком издеваться? И признаешься? В чем, в чем? В том, что про область D тебе все давно и преотлично известно. Ведь именно там находятся столь любимые и лелеемые тобой WF – и IF-пики. Которые и определяют, сколько двигателей будет у космического корабля, на котором наш пациент отправится к продавцам галактического счастья на планету К'Сангу-и-Самбунгу. Шучу, шучу. То есть это как раз та шутка, в которой оч-чень большая доля правды. Сидишь и молчишь, и киваешь головой, делая вид, что тебе ужасно интересно. Тебе и правда интересно, каким образом Тапкин, имея мизерную информацию, смог до этого дойти.

– ...мне кажется, что высота этих пиков должна каким-то образом коррелировать со способностью человека к непредвзятому фантазированию! – Тапкин поднял голову и посмотрел куда-то вверх, за шкаф. На несколько секунд задумался, улетел мыслями в свои заоблачные выси, но тут же вернулся и продолжал с горящими глазами:

– Вы представляете, насколько это может быть интересно? Если, конечно, я прав...

– Вы правы, Александр Иосифович, – не выдержал Игорь. Этот скользкий сегодняшний кагэбэшник, видно, успел сильно его пронять. Захотелось поговорить, пожаловаться, поплакаться на свою дурацкую судьбу. – Я сам давно занимаюсь этой проблемой... ну то есть идентификацией пиков. И, если желаете, могу с вами поделиться кое-какими интересными выводами. Но для этого нам удобней было бы пройти в Оздоровительный центр. Если вы не против... У Тапкина загорелись глаза.

– Но... это же мировое открытие! – Александр Иосифович стоял перед аппаратом в “кабинете психологической разгрузки” и кидал в Игоря восхищенные эпитеты и десятки вопросов. – У вас хватило смелости проводить эти опыты? Какие патологии рассматриваете? Как странно... Это ведь чистая неврология? Откуда вы берете испытуемых?

– В основном это добровольцы – мои знакомые. – Игорь врал напропалую. – По моей просьбе приезжают люди, подверженные частым стрессам. Поэтому и вывеска на двери практически соответствует действительности. – В последний момент, уже у дверей “Фуксии и Селедочки”, Игорь вдруг опомнился. Хрен-то с ним, с этим кагэбэшником, не боюсь я его, пошлю подальше. И ничего он мне не сделает. А вот какими глазами на меня Александр Иосифович посмотрит, если сейчас расскажу ему, как делаю бизнес на своем аппарате?

И Игорь импровизировал на ходу, сочиняя чудовищную по своей нелогичности историю о каких-то волшебных спонсорах, опытах во внерабочее время, интереснейших результатах... Он договорился до того, что и аппарат вот этот – так он и не доведен еще, и ложатся под него только проверенные добровольцы не чаще, чем раз в месяц... Ужас, как стыдно. Но зато в качестве соуса ко всей этой лапше Игорь честно рассказал Александру Иосифовичу все, что успел расшифровать в нейрограммах. Тапкин от восторга подпрыгивал на стуле, тыкал пальцем в очередной пик и, захлебываясь, как ребенок, спрашивал:

– А это? А это что?

Другой на его месте давно бы уже обиделся на то, что коллега скрывал от него столько важной информации. Но Александр Иосифович был бессребреником во всем. Он жадно слушал Игоря, изредка вставляя короткие дельные вопросы.

– ...А вот это – помните, Александр Иосифович, этот пик мы первый раз увидели ...

– Это суицидный пик! – радостно восклицал Тапкин. – Мария Львовна Пулковская, студентка театрального института, четыре попытки самоубийства!

– Точно! А вот это?

– Это... минуточку... Это – клаустрофобия! Впервые зафиксирован нами у Дорониной... Елены Олеговны?

– Ольги Олеговны, – подсказал Игорь.

“Сейчас со стороны мы, наверное, напоминаем двух архангелов, листающих на досуге Книгу Судеб. Как все-таки жалко, что так и не успели с Борей сделать программу для компьютера. Это все эффектно бы смотрелось на экране!” Игорь совершенно расчувствовался и начал терять бдительность.

– Вы знаете, Александр Иосифович, я ведь потихоньку экспериментирую с аппаратом в области чисто психотерапевтической...

– Что вы говорите! И как это выглядит... м-м-м... практически? Как вы производите воздействие? На какую область головы?

Умный ты мужик, Тапкин, да только жаль, материалист. Я могу, конечно, сказать тебе по-простому, что ВИЖУ локализацию психосоматической субстанции, именуемой “душой”. И именно туда направляю излучатель. Могу, да не скажу. А вместо этого я буду заумно и длинно объяснять конструкцию нового излучателя со сменными насадками: сильно концентрирующей (на случай сверхтонкого вмешательства) и рассеивающей (как раз очень пригодной для облучения головы).

К концу разговора Тапкин стал рассеян и задумчив. Что означало, что в его мозгу уже началась напряженная работа по усовершенствованию, улучшению и модернизации нашего прибора. Зуб даю – завтра спозаранку прибежит ко мне с ворохом новых идей.

– И представляете, Александр Иосифович, – весело пожаловался Игорь, – нашими успехами даже КГБ заинтересовалось. Сегодня один такой умник приходил, предложил с помощью нашего аппарата реабилитировать их сотрудников, представляете?

Наверное, если бы у Игоря изо рта, как в сказке, вдруг начали сыпаться змеи и жабы, Александр Иосифович Тапкин так бы не испугался.

– А вы? – Даже не спросил, а выдохнул он.

– А я отказался.

– Как – отказались?!

– Очень просто. Я согласен обслуживать их сотрудников здесь, на общих основаниях. Но монтировать новый аппарат где-то в другом месте – нет, увольте! – Игорь красиво выставил вперед ладони, демонстрируя, как именно “уволить”. Честно сказать, он, конечно, бравировал. Тем более сейчас, при Тапкине это было делать совсем не страшно.

– Все, – упавшим голосом произнес Александр Иосифович. Нет, не просто упавшим, а рухнувшим с охрененной высоты. – Можете попрощаться со своим аппаратом.

– Ерунда, Александр Иосифович, вы забываете, какое время на дворе! Конец девяностых! У них давно нет такой силы, как раньше! К тому же аппарат без меня работать не сможет, вы это прекрасно знаете...

– Знаю. – Тапкин посмотрел на Игоря с жалостью. Видно, уже представлял себе доктора Поплавского в лапах инквизиции. Ему поджаривают пятки на медленном огне, и он раскрывает секрет аппарата.

Ну-ну. А и раскрываю, так что? Все равно, кроме меня, никто не видит легкого серого облачка... Ерунда все, ерунда, нет у них на меня управы!

– Как это нехорошо... – печально произнес Тапкин. И ни к селу ни к городу вдруг задумчиво добавил: – А называются они сейчас не КГБ, а ФСБ, насколько я знаю.

Вот. Так и пообщались. Состояние Александра Иосифовича в конце нашей беседы хорошо описывалось древним анекдотом: “Врач сказал, что вы будете жить”. – “Это хорошо”. – “Но всего три часа”. Игорь ощущал себя злым папашей, который, перодевшись Дедом Морозом, принес сыну на Новый год велосипед. А затем, полностью насладившись ребячьим восторгом, содрал накладную бороду и сообщил, что просто-напросто одолжил трехколесное чудо у соседского мальчика на пару часов.

Эх, не могу я так над людьми издеваться. Нельзя его так отпускать.

– Александр Иосифович! – в каком-то озарении вдруг произнес Игорь. – А вы не хотите сами попробовать?

– Простите? – Тапкин непонимающе смотрел поверх очков.

– Вот аппарат. И я готов провести с вами пробный психотерапевтический сеанс. Прямо сейчас. Хотите?

– Со мной?

Вы думаете, он испугался и замахал на меня руками и внезапно вспомнил, что торопится домой?

Вы думаете, он принялся убеждать меня в совершенной бесполезности психотерапевтического сеанса над ним, нормальным, уравновешенным человеком, без комплексов и фобий?

Тогда во веки веков не понять вам настоящего ученого! Который с восторгом выпьет ведро какой-нибудь особо ядовитой отравы только для того, чтобы опробовать новое противоядие! И внесет еще один небольшой вкладик в родную науку.

Глаза Александра Иосифовича вспыхнули так ярко, словно я раза в два повысил напряжение.

– Потрясающе! Вы предлагаете проверку диагностического или профилактического действия аппарата?

– Конечно! – малодушно согласился Игорь. Хотя ему следовало бы честно признаться, что он просто хочет сделать приятное приятному человеку. Дать возможность его душе порезвиться, как ей вздумается. Вырваться на волю из тела примерного семьянина и забубенного трудяги-ученого.

– Но как мы сможем проконтролировать полученный эффект? – засомневался Тапкин, хотя сам уже чуть не подпрыгивал от нетерпения.

– Ну-у, Александр Иосифович, это уж ваша забота. Вы себя лучше всех знаете, вы – человек науки, беспристрастный, так сказать, наблюдатель. Придется вам сегодня себя понаблюдать. Нейрограмма ваша у меня есть. Помните, года два назад мы с вами снимали? Срок, конечно, большой, но будем надеяться, особых изменений с тех пор не произошло?

– Нет, нет, не думаю.

– Ну и ладненько. Мы сейчас проведем сеанс, а потом вы сами сядете и аккуратненько проанализируете свои ощущения. И, если захотите, поделитесь со мной выводами. Настолько подробно, насколько сами пожелаете...

– Ах, безусловно, Игорь Валерьевич, все, что в моих сил ах...

Нам бы еще шляпы с перьями – и мы бы с ним уже подметали бы ими пол, расшаркиваясь друг перед другом в порыве благородных чувств.