А

(Квестор — префект)

      — Десятый раз повторяю, что ваш Манца-Шкуро или как его там наломал дров! Дженуарди следует немедленно освободить!
      — Господин квестор! Лейтенант Ланца-Туро принадлежит к славному роду, и я запрещаю вам коверкать его героическую фамилию! И вообще мне не нравится, что вы говорите о нем в таком тоне!
      — Позвольте заметить, ваше превосходительство, что среди героев тоже попадаются идиоты. Главное не это. Главное — выпустить Дженуарди, пока его неоправданный арест не вызвал возмущения, чреватого беспорядками.
      — Защищать общественный порядок не только ваша, но и моя обязанность! Только я в данном случае смотрю вперед. В отличие от вас, я знаю, что будет через несколько месяцев, если предоставить этим отравителям свободу действий! 12! 72! 49!
      — Не понял.
      — 12 — бунт! 72 — поджоги! 49 — убийства!
      — Поймите, господин префект. В целом вы правы. Однако как слугам государства нам нельзя действовать по собственному усмотрению. Существуют предписания, и мы должны строго придерживаться их. Тут вы со мной согласны?
      — Согласен.
      — До сегодняшнего дня не было предписания арестовывать предполагаемых подстрекателей. Следственно, вы, действуя по своему разумению, действуете против государства. Иными словами, становитесь пособником подстрекателей. Нет, не перебивайте меня. Я вам не враг, я здесь для того, чтобы предостеречь вас от неверного шага. На самом деле вы очень проницательны, вы прекрасно умеете смотреть вперед, но в данную минуту ваш орлиный взгляд изменил вам, что ли. Я понимаю ваш справедливый гнев, хотя он может повредить...
      — Спасибо! Спасибо вам. Спасибо! Куда подевался мой платок?
      — Возьмите мой. Ну что вы, ваше превосходительство? Будьте мужчиной, не плачьте.
      — Я тронут вашим пониманием... Глубоко тронут... Это слезы благодарности...
      — Полноте, ваше превосходительство! Что вы делаете?
      — Целую вам руки. Не отнимайте их!
      — Целуйте на здоровье. Но это можно делать и завтра. Где угодно, хоть у вас дома. А сейчас необходимо отправить приказ в Вигату о немедленном освобождении Дженуарди.
      — Дайте мне двадцать четыре часа на размышление.
      — Нет. Это нужно сделать сию минуту.
      — Я могу вам верить?
      — Можете. Вот вам моя рука. О, господи! Хватит ее целовать. Вызовите вашего начальника канцелярии и велите ему...
      — Сейчас. Кажется, я нашел отличный выход из положения. Вы сказали, что на улице Кавура номер двадцать живет родственница Розарио Гарибальди-Боско?
      — Да, она ему тетя. Ей девяносто три года.
      — Вот и хорошо, дорогой коллега. Вы меня убедили. Я выпущу Дженуарди Филиппо...
      — Слава богу!
      — ...и посажу старуху.

Б

(Командор Лонгитано — Джедже)

      — Целуем руки, дон Лолло.
      — Приветствую тебя, Джедже.
      — Дон Лолло! Пиппо Дженуарди арестовали. Карабинеры.
      — Известно, почему?
      — За конспиранцию.
      — За что?
      — За конспиранцию на государство.
      — За конспирацию? Пиппо Дженуарди? Да Пиппо Дженуарди понятия не имеет, что такое государство и с чем его едят!
      — А сказывают, он с Гарибальди снюхался.
      — С кем? Да Гарибальди уже лет десять как помер на Капрере. Слыхал про такой остров?
      — Мое дело маленькое, дон Лолло, я за что купил, за то и продаю.
      — Ладно, Джедже, твое дело слушать и мне передавать. Калоджерино вернулся из Палермо?
      — Ага. Только что. Он был по тому адресу, какой вы ему дали, но Сасу Ла Ферлиту не нашел. Хозяева квартиры сказали, что незадолго до прихода Калоджерино этот рогоносец собрал манатки и смылся. Калоджерино так думает, что кто-то его упредил.
      — Да? Возможно, Калоджерино прав. Вот что, завтра утром пораньше приведи его сюда. Попробуем разобраться, почему нам никак не изловить этого сукиного сына. Ничего, Саса Ла Ферлита, я до тебя доберусь!

В

(Квестор — командор Парринелло)

      — Он собирался арестовать старуху! Я полдня уговаривал его не делать этого. Так не может продолжаться дальше, нельзя сидеть сложа руки. Префект Марашанно порядочный человек, и я не желаю ему вреда, но, сколь это ни прискорбно, вынужден доложить о создавшемся положении своему и его начальству. Боюсь, он такое натворит, что потом не расхлебать. Вы со мной согласны, командор Парринелло?
      — Еще бы, господин квестор! Но раз уж вы решили посоветоваться со мной, я бы предложил вам не торопиться.
      — А чего ждать?! После того как Марашанно отправил в кутузку Дженуарди и собрался посадить старуху, он, того и гляди, прикажет арестовывать всех подряд, у кого на шее будет красный галстук! И шишки в результате посыплются не только на него, но и на меня. Нет, ждать нельзя. Ни в коем случае!
      — Поймите меня правильно, господин квестор. Почему я советовал не торопиться? Чтобы дать другим возможность вмешаться, тогда мы сможем сказать себе, что у нас совесть чиста.
      — О ком вы? Кто эти «другие»?
      — Я хотел сказать, что проблему решит другой человек.
      — Какой еще человек?
      — Кавалер Артидоро Конильяро.
      — А кто он такой?
      — Супрефект Бивоны. Неужели забыли?
      — Ах да, припоминаю. И ему под силу разрядить ситуацию? Вы в этом уверены?
      — Уверен, господин квестор. Даю руку на отсечение.
      — И как он это сделает?
      — Префект Марашанно познакомил меня с письмом, которое он официально направил супрефекту. Правда, не с самим письмом, а с копией, после того как письмо ушло, так что я уже не мог ничему помешать.
      — И о чем шла речь в письме?
      — О приезде двух мазунов, которые намерены заразить опытную сельскохозяйственную станцию в Бивоне и вызвать эпидемию. Господин префект даже описал, как выглядят ядовитые клещи.
      — И как же они выглядят?
      — По описанию его превосходительства, они ярко-красного цвета и у каждого щетинки, больше двух тысяч щетинок, точно не помню, сколько.
      — Господи Иисусе! Но, простите, ведь не исключено, что этот ваш супрефект, получив письмо, похоронит его в ящике стола, движимый той же щепетильностью, что и мы с вами. Вы так не считаете? Почему?
      — Да потому, что Артидоро Конильяро знать не знает, что такое щепетильность: он и слова такого отродясь не слышал.
      — Ну и ну!
      — А кроме того, если бы на его глазах с префекта Марашанно живьем содрали кожу и поджаривали господина префекта на медленном огне, Артидоро Конильяро прыгал бы от радости.
      — Даже так? Почему же?
      — Известное дело. Его превосходительство Марашанно, впрочем не без оснований, здорово ему насолил. Можно сказать, поимел его, простите за грубость. Испортил ему карьеру.
      — И вы думаете...
      — Не думаю, а уверен. Через несколько дней копия с письма его превосходительства господина префекта ляжет с соответствующим комментарием на стол его высокопревосходительства министра внутренних дел. Конильяро не упустит этой возможности отомстить своему обидчику.
      — Тем лучше. Значит, я могу быть спокойным. Уж очень мне не хотелось осведомлять...
      — Я буду держать вас в курсе дела, господин квестор.

Г

(Доктор Дзингарелла — Танинэ — Пиппо)

      — Разрешите, синьора? Я ищу синьора Дженуарди.
      — Он болеет.
      — Я знаю. За мной приходил Калуццэ Недовертыш, который на складе вашего мужа работает. Я доктор Дзингарелла.
      — Ой, доктор, виновата, против свету не распознала вас. Входите, входите.
      — Где наш больной?
      — В спальне лежит. Ступайте за мной, я вас проведу. Пиппо, доктор Дзингарелла пришел.
      — Здравствуйте, доктор, спасибо, что пришли.
      — Присаживайтесь, присаживайтесь.
      — Спасибо, синьора. Что случилось, синьор Дженуарди?
      — На следующий день после того, как меня сперва арестовали, а потом отпустили, я проснулся с температурой. Когда меня арестовали, Танинэ?
      — Как это когда? Вчера! У тебя что, память отшибло?
      — Извините, доктор, я плохо соображаю.
      — Ничего страшного. Сейчас мы температурку измерим. Градусник под мышку, вот так. А пока сядьте, поднимите фуфайку. Очень хорошо. Глубокий вдох... Еще разик... Скажите тридцать три... тридцать три... тридцать три... теперь откроем рот пошире и покажем язык... А теперь давайте градусник.
      — Что-нибудь серьезное, доктор?
      — Ваш муж здоров как вол. Небольшая температурка, я думаю, оттого, что он перенервничал накануне.
      — А сыпь по всему телу у меня отчего? Смотрите, доктор... тут... и вот тут ...
      — Это испорченная кровь, Пиппо.
      — Помолчи, Танинэ. Кто здесь врач?
      — Скажите, синьор Дженуарди, в Монтелузе вас держали в тюремной камере?
      — Да, несколько часов. Камера была пустая, меня одного в ней заперли.
      — Там был матрац?
      — Был. А у меня ноги подкашивались, я на него и прилег.
      — И вас искусали блохи и вши. Живого места на вас не оставили.
      — Пресвятая Дева! Какая гадость!
      — Бывает, синьора. Не беспокойтесь, укусы пройдут.
      — А от температуры что ему принимать?
      — Температура, думаю, сама упадет. Для успокоения неплохо ромашку попить.
      — Танинэ, ты не сваришь доктору кофе?
      — Не беспокойтесь, синьора.
      — О каком беспокойстве вы говорите? Кофе готов, сейчас принесу.
      — Доктор, пока жена не вернулась, скажу вам одну вещь. Может, температура виновата, а может, нет, но с самого утра на меня настоящий любовный голод напал. Сейчас только десять часов, а я уже три раза поработал.
      — Ты хочешь сказать, что у тебя частая эрекция?
      — Вот именно.
      — Ничего страшного, это естественная реакция организма. Я на шепот перешел, чтоб твоя жена не слышала. Ты прекрасно выдержал испытание, товарищ. Молодец. Жаль только, что тебя раскрыли.
      — Извините, доктор, почему вы говорите мне «ты»?
      — Потому что так заведено между товарищами. Слушай, я открою тебе тайну. На следующей неделе приедет инкогнито Де Феличе Джуффрида. Ты должен обязательно с ним встретиться. Я сообщу тебе день и час.
      — Позвольте вам сказать, доктор, что к этой истории с социалистами лично я...
      — А вот и кофе.
      — Вы очень любезны, синьора.

Д

(Танинэ — дон Нэнэ — Пиппо)

      — Папа! Папочка! Святая Мария, какой приятный сюрприз!
      — Как дела, Танинэ?
      — Уже лучше. Садись. Пиппо, к нам папа пришел!
      — Дон Нэнэ! Какая радость! Какая честь! Добро пожаловать в дом, где вы еще не были!
      — Что с тобой, Пиппо? Я зашел на склад, и Калуццэ сказал, что ты хвораешь.
      — Пустяки. Небольшая температура. Только что был врач. Он говорит, что это от страха, которого я натерпелся.
      — Мы все перепугались. Я пришел просить у тебя прощения.
      — Прощения? У меня? За что?
      — Когда я услышал, что тебя забрали карабинеры, я подумал: ни с того ни с сего не арестуют, чего-то небось мой зятек натворил. Я был неправ. За тобой никакой вины нет, и я извиняюсь, что плохо про тебя подумал.
      — И кто же вас убедил в моей невиновности?
      — Начальник полиции Спинозо. Хороший человек. Он объяснил, что лейтенант карабинеров спутал тебя с другим человеком. Заместо него арестовал тебя. Ты плачешь?
      — Что с тобой, милый? Не плачь, а то я тоже плакать начну.
      — Да, Танинэ, да, ваше степенство, я плачу! Если б вы знали, папа, каково без вины в камере сидеть!
      — Хватит, Пиппо, вытри слезы. Слава богу, все позади.
      — Да, папа. Да, ваше степенство. Позади. Ничего, что я называю вас папой? Вы разрешаете?
      — Конечно, сын мой. Танинэ, как только Пиппо поправится, жду вас на обед или на ужин.
      — Папа, как поживает Лиллина?
      — Что тебе сказать, Танинэ? Последние дни она не в своей тарелке. Вчера думала съездить в Фелу, она ведь недели прожить не может вдалеке от родителей. А потом сказала, в другой день поедет.
      — А ты, кажется, завтра в Фелу собирался, да, Пиппо?
      — Да, Танинэ, у меня встреча с братьями Тантерра назначена, я тебе говорил: надо закупку партии леса обсудить. Теперь из-за болезни поездка откладывается. Ничего не поделаешь.
      — Значит, не забудь: как только поправишься, вы приходите к нам. Лиллина будет рада. Она ведь все время дома сидит и никого не видит.
      — Как только обмогнусь, мы придем.
      — Танинэ, ты проводишь меня до двери?
      — Танинэ, папа ушел?
      — Да, Пиппо.
      — Ты где, Танинэ?
      — В кухне.
      — Что ты там делаешь, Танинэ?
      — Обед стряпаю.
      — Иди сюда, Танинэ.
      — Иду, Пиппо. О, Мадонна, зачем это ты голый разделся? Ну-ка накройся? При температуре тепло нужно.
      — Именно что тепло. Ложись скорее. Мне опять приспичило.
      — О, Мадонна! Сколько можно? С раннего утра пестом в ступке толчешь... Вот так... вот так... да... да... да...

Е

(Командор Лонгитано — Джедже — Калоджерино)

      — Целуем руки, дон Лолло.
      — Приветствую тебя, Джедже.
      — Нижайшее почтение, дон Лолло.
      — Приветствую тебя, Калоджерино.
      — Дон Лолло, теперь понятно, почему Пиппо Дженуарди заарестовали, а через полдня отпустили.
      — Почему же?
      — Сказывают, распутица вышла с одноизменниками.
      — Ты что, по-турецки выучился говорить?
      — Дозвольте, я объясню, дон Лолло. Мой друг Джедже хочет сказать, что Пиппо Дженуарди арестовали из-за путаницы с одноименниками: это когда двух людей одинаково зовут и их можно спутать. Обознаться то есть.
      — А я что сказал, дон Лолло? Разве не то же самое?
      — Получается, синьора Дженуарди сначала сажают в кутузку, потом чешут в затылке, и ах, ошибочка вышла, извините, до свиданьица. Что-то тут не так.
      — И я думаю, не так, дон Лолло. Возьмите Туридруццо Карлезимо, которого тоже через одноизменника арестовали: семь месяцев прошло, покуда закон признал, что обознался.
      — Правильно рассуждаешь, Калоджерино. Но ты мне лучше расскажи, что там у тебя в Палермо получилось.
      — Что получилось? Аккурат как прошлый раз, только прошлый раз я ходил на площадь Данте, а давеча на проспект Тюкери. Прихожу, а он уже съехал, и никто не знает, куда. Мое такое мнение, что с нами играют вроде как кошка с мышкой.
      — И тут ты прав, Калоджерино. Хотя сдается мне, что мышки-то две: Саса и Пиппо. Короче говоря, Пиппо меня за нос водит. Дает адрес Сасы, а сам его предупреждает, чтобы деру давал. Ты приходишь, а Саса уже тю-тю, ищи ветра в поле.
      — В таком разе я этому Пиппо брюхо вспорю, что рыбине.
      — Погоди, Калоджерино, не горячись. Думаю, Пиппо это делает не для того, чтоб дружка спасти, а чтоб мне ножку подставить.
      — Не понял, дон Лолло.
      — Зато я понял, Калоджерино. Филиппо Дженуарди гад, шпион, он на карабинеров работает, голову на отсеченье даю.
      — А разве его не карабинеры загребли?
      — Умный вопрос, Джедже! Да карабинеры его для того и арестовали, чтобы последняя собака узнала, что он арестован. Это пахнет хитростью, театром. Карабинерам нужно было поговорить с ним по секрету, без помех. Чтобы устроить мне ловушку, западню.
      — Как?
      — Скажи, Калоджерино, ты нашел Сасу, когда первый раз в Палермо ездил?
      — Нет.
      — А второй раз?
      — Нет.
      — В следующий раз, когда Пиппо Дженуарди даст мне третий адрес, ты поедешь в Палермо и...
      — Никого не найду.
      — Найдешь, Калоджерино, найдешь. Что ты с ним сделаешь? Застрелишь или прирежешь?
      — Смотря где это будет, дон Лолло. Зависит от людей, от расстоянья... Наверно, лучше нож, коли так.
      — А теперь представь, что ты делаешь свое дело или собираешься сделать, и вдруг появляются карабинеры и хватают тебя. Поскольку им известно, что ты мой человек...
      — Да я его, подлюгу, сволочь пяленую, топором на кусочки изрублю! Он у меня и пикнуть не успеет!
      — Успокойся, Калоджерино. У дона Лолло мозги работают получше, чем у какого-то Пиппо Дженуарди. На этот раз ему меня не переиграть.

МИНИСТЕРСТВО ПОЧТ И ТЕЛЕГРАФОВ

Палермский Округ.

Ул. Руджеро Сеттимо, 32. Палермо.

       Милостивому государю
       Господину Филиппо Дженуарди.
       ул. Кавура, № 20.
       Вигата.
      Палермо, 19 декабря 1891 г.
      Дорогой Друг,
      у меня для Вас хорошая новость. Вслед за настойчивыми хлопотами Орацио Русотто я, со своей стороны, оказал должное давление на моих подчиненных с целью ускорить решение Вашего вопроса. Таким образом, мы получили всю необходимую информацию и интересующие нас документы.
      Это дало мне возможность санкционировать дальнейшие действия, предшествующие официальному запросу на имя Его Превосходительства господина Министра. В первых числах января я направлю в Вигату геодезиста Пулитано Агостино, который пробудет на месте минимум неделю для определения схемы установки столбов.
      Как я уже писал Вам, расходы по командировке геодезиста, включая оплату проезда от Палермо до Вигаты и обратно и обеспечение питанием и жильем, Вы полностью принимаете на себя. О произведенных Вами тратах геодезист Пулитано предоставит Вам официальную расписку.
      Пользуюсь случаем, чтобы пожелать Вам счастливого Рождества и выразить наилучшие новогодние пожелания.
      Прошу передать мой почтительный привет командору Лонгитано.
      Ваш
       Начальник Округа
       (Инъяцио Кальтабьяно).
      P.S. Любезно присланные Вами вигатские омары оказались исключительно вкусными. Я продолжаю завидовать геодезисту Пулитано, впереди у которого целая неделя в Вигате.

* * *

      Мой дарагой и любимый Пиппо
      зазноба моя серце мое все время пра тибя думаю день и ночь и завтрашний день думаю и послезавтра и ты приставить ни можишь дочево мне без тибя худо мой нинаглядный Пипуццо кажную минутку считаю кажный час ты в думах моих безперерывно ежели б только знал ты дочево убиваюсь без тибя когда обнять тибя ни могу крепко крепко и мои уста прижать к тваим возможности ни имею то что с табой приключилося мой разлюбезный Пипуццо то что ты неповинный как Христос в остроге ачутился вместе с приступниками на миня так падействовала так разогорчило что всю в жар бросило и лицо красными пятнами пашло я была в атчяянии потому как ничево ровным щетом нипонимала про то что делаецца меня трясло я думала сума схожу постель жгла не хуже углей раскаленных сон ни прихадил после я узнала что ты заболел от нисправедливости каторая с табой вышла и нам через твою болезнь ниудалось свидица и поэтому я хочу знать душа моя когда мы сможем повстречяца и провести в объятиях несколько щасливых часов помни дарагой Пипуццо что для меня жизнь без тибя все едино как ночь без луны день без сонца а еще бывают ужасные ночи я их больше всево боюсь когда на нево блаж нападает и он ко мне лезет как к жине ему охота но он старый вот и нудит меня делать стыдные вещи вообщем с праституткой и то подобно нипоступают про такое даже рассказать язык ни поварачиваица но я послушно выполняю приставляя на ево месте тибя мой нинаглядный Пипуццо и тогда чуствую сибя почти щасливой и ему тогда хорошо как моему Пипуццо со мной такая вот моя жизнь надеюсь ты получиш это письмо каторое скажет про мои думы о тибе и про надежду что при первой моей вазможности мы повстречяемся ты знаешь где а пока думай обо мне как я думаю о тибе кажную минутку до скорова свидания целую целую целую целую целу...

* * *

       Милостивому государю
       Филиппо Дженуарди.
       Ул. Кавура, 20.
       Вигата.
      Палермо, 20 декабря 1891 г.
      Дорогой Пиппо,
      давно тебя не видел. Виновата работа: четыре месяца не мог вырваться из Палермо и, боюсь, не попаду в Вигату даже на Рождество, чтобы праздники с матерью провести.
      Нашу дружбу всегда отличала откровенность, поэтому сразу признаюсь, дорогой считаю, что это мое письмо продиктовано желанием выступить в роли миротворца. И полагаю нужным сразу заверить тебя, что пишу его исключительно по собственной инициативе, а не по чужой подсказке.
      Перехожу к делу. Я тут встретил случайно нашего общего друга Сасу Ла Ферлиту. Мы остановились поболтать, и в разговоре я, уже и не припомню точно почему, упомянул твое имя. И знаешь, что мне при этом показалось? Что Саса переменился в лице, помрачнел. Лучше бы я сделал вид, будто ничего не заметил. Но, помня о нашей дружбе (разве нас не называли когда-то «тремя мушкетерами»), я устроил ему форменный допрос, как заправский следователь. В ответ я услышал запутанную историю, похожую на бред: разобрать в том, что он мямлил, можно было только отдельные слова, да и то с большим трудом, он уже явно не знал, как от меня избавиться.
      Одно я безошибочно понял, в одном уверен: он ждет от тебя шага навстречу, ждет малейшего знака, чтобы броситься в твои объятия и доказать тебе и себе, что старая горячая дружба не умерла.
      Саса Ла Ферлита живет в Палермо, на виа делле Крочи, дом 5, где квартирует у семьи Панарелло.
      Он заставил меня поклясться, что я сохраню этот адрес в тайне от тебя. Если я нарушаю клятву, то лишь потому как считаю, что на свете нет ничего важнее дружбы и что ради нее можно пожертвовать всем.
      Почему бы тебе не поздравить его с Рождеством? Разве от тебя убудет, если ты напишешь ему пару поздравительных слов? Зато ты увидишь, как он обрадуется.
      Неизменно братски обнимаю тебя.
       Анджело Гуттадауро.
      Мой адрес: ул. Клементе Каподиру, 87. Палермо.

ВИГАТСКАЯ ЧАСТЬ КОРОЛЕВСКИХ КАРАБИНЕРОВ

       Его Превосходительству
       Префекту Монтелузы.
      Вигата, 4 января 1892 г.
      Предмет: Дженуарди Филиппо
      Ваше Превосходительство!
      Полагаю своим долгом информировать Вас о результатах расследования по делу вышеозначенного Дженуарди Филиппо, учиненного после того, как он был освобожден по приказу Вашего Превосходительства.
      В предыдущем донесении от 2 ноября минувшего года мы докладывали, что 20 января и 14 марта 1891 г. три опасных социалистических крамольника (Розарио Гарибальди-Боско, Карло дель Авалле, Альфредо Казати) побывали на ул. Кавура, № 20, для тайной встречи с интересующим нас лицом, коего мать в то время проживала по названному адресу.
      Начальник Управления ОБ Вигаты решительно не согласился с нашей гипотезой (данное слово я употребляю исключительно из дипломатических соображений, хотя речь шла о неопровержимом факте). Свое несогласие он обосновывал на том, что в нижнем этаже дома, под квартирой, занимаемой синьорой Позакане Эдельмирой, матерью вышеозначенного Дженуарди Филиппо, ныне покойной, проживает синьора Вердераме Антониетта, тетя вышеупомянутого Розарио Гарибальди-Боско.
      Между тем у нас имеются основания утверждать, что 20 января 1891 г. синьора Вердераме Антониетта не могла находиться в своей квартире по улице Кавура, № 20, ибо начиная с 15-го числа того же месяца лежала в больнице в Монтелузе после приступа грудной жабы. Больницу синьора Вердераме Антониетта покинула только в начале февраля.
      Если не подлежит сомнению, что синьоры Вердераме Антониетты не было дома, с кем в таком случае Гарибальди-Боско и два других крамольника встречались в Вигате на улице Кавура, № 20? Ответ очевиден.
      С совершенным почтением
       Командир Части Королевских Карабинеров
       (Лейтенант Джезуальдо Ланца-Туро).

* * *

       Милостивому государю
       Филиппо Дженуарди.