– Еще не факт, что тут есть какая-то связь, – заметил заместитель начальника полиции Валенте, выслушав рассказ Монтальбано.
      – Если ты такого мнения, тем лучше. Займемся каждый своим делом: ты выясняй, почему тунисец жил под фальшивым именем, я буду расследовать причины убийства Лапекоры и исчезновения Каримы. Если наши дороги случайно пересекутся, притворимся, что не знаем друг друга, даже не поздороваемся. Договорились?
      – Ты только не горячись!
      Комиссар Анджело Томазино, тридцатилетний мужчина, похожий на банковского служащего, из тех, что трижды пересчитают пятьсот тысяч лир, прежде чем отдать их вам, решил лишний раз выслужиться перед начальством:
      – К тому же это еще не факт, понимаете?
      – Что не факт?
      – Что Бен Дхааб – ненастоящее имя. Может, его зовут Бен Ахмед Дхааб Муса. Поди разберись в этих арабских именах.
      – Ну, прошу прощения за беспокойство, – сказал Монтальбано, собираясь уходить.
      От обиды кровь ударила ему в голову. Валенте все понял, недаром они столько лет были знакомы.
      – По-твоему, что мы должны сделать? – спросил он без обиняков.
      – Выяснить, к примеру, кто знал его здесь, в Мазаре. Как он нанялся на рыболовецкое судно. Все ли у него было в порядке с документами. Провести обыск там, где он жил. Разве тебе нужно объяснять такие вещи?
      – Нет, – сказал Валенте, – но было приятно их от тебя услышать.
      Он взял на столе какой-то документ и протянул Монтальбано. Это был ордер на обыск квартиры Бена Дхааба, с печатью и подписью.
      – Сегодня я разбудил судью до первых петухов, – улыбнулся Валенте. – Прогуляешься со мной?
 
      Синьора Пипиа Эрнестина, вдова Лочичеро, уточнила, что вообще-то она комнаты не сдает. Покойный оставил ей в наследство комнатку на первом этаже, прежде там была цирюльня, вернее сказать, парикмахерская. Так-то оно так, только нынче там ничего нет, иначе синьоры сами бы видели, и к чему им эта бумажка, этот ордер, какая в нем надобность? Можно было прийти и представиться, сказать: синьора Пипия, так, мол, и так, она бы и словечка поперек не сказала. Поперек говорят те, кому есть что прятать, скрывать то есть, но она – любой приличный человек в Мазаре подтвердит, если он не мерзавец и не сукин сын, что ей-то скрывать нечего. Что за человек был этот бедняга тунисец? Пусть синьоры поверят, никогда бы она не сдала комнату африканцу, ни черному, как чернила каракатицы, ни такому, которого с виду не отличишь от мазарца. Ни за что, африканцы ей не по нраву. Почему же она сдала комнату Бену Дхаабу? Он, дорогие синьоры, был не такой, как все, благородный человек, таких и в Мазаре не найдешь. Да, синьоры, он говорил по-итальянски, по крайней мере мог объясниться. Он и паспорт показывал.
      – Секундочку, – прервал ее Монтальбано.
      – Минуточку, – в один голос с ним сказал Валенте.
      Да, синьоры, паспорт. Обычный. Там было написано так, как арабы пишут, и еще на каком-то иностранном языке. По-английски? По-французски? Поди разбери! На фотографии был он. И если синьорам угодно знать, она его зарегистрировала, как положено по закону.
      – Когда точно он приехал? – спросил Валенте.
      – Ровно десять дней тому назад.
      И за десять дней успел оглядеться, устроиться на работу и получить пулю в лоб.
      – Он говорил вам, сколько собирается здесь пробыть? – спросил Монтальбано.
      – Еще дней десять. Но…
      – Что но?
      – Но заплатил он за месяц вперед.
      – А вы как просили?
      – Я попросила сразу девятьсот тысяч. Но это я так, на всякий случай, знаете, как бывает с арабами, думала, все равно даст тысяч шестьсот-семьсот. А тут я и договорить не успела, как он вынул из-за пазухи пачку денег в руку толщиной, снял зажим и отсчитал девять бумажек по сто тысяч.
      – Дайте нам ключ и объясните, где эта комната, – попросил Монтальбано. Редкостное благородство тунисца, на взгляд вдовы Пипиа, выражалось именно в этой пачке денег толщиной в руку.
      – Сейчас соберусь и провожу синьоров.
      – Нет, синьора, оставайтесь. Ключ мы вам занесем.
 
      Ржавая железная кровать, хромой стол, платяной шкаф с куском фанеры вместо разбитого зеркала, три плетеных стула. Тут был и закуток с раковиной, унитазом и грязным полотенцем, на полочке бритва, жидкое мыло и расческа. Они вернулись в единственную комнату. На одном из стульев стояла голубая матерчатая сумка. Она оказалась пустой.
      В шкафу нашли пару новых брюк, четыре пары носков, четыре пары трусов, шесть платков, две майки, все новое и ни разу не надетое. В одном углу шкафа стояла пара крепких сандалий, в другом – пакет с грязным бельем. Они вывалили белье на пол: ничего необычного. Целый час они шарили повсюду. Уже было совсем отчаялись, когда Валенте наконец повезло. За железной спинкой кровати случайно застрял авиабилет Рим-Палермо десятидневной давности, на имя мистера Дхааба. Значит, Ахмед прилетел в Палермо в десять утра, оттуда за два часа он без труда добрался до Мазары. Кто же помог ему найти жилье?
      – Тебе вместе с телом прислали из Монтелузы личные вещи?
      – Конечно, – ответил Валенте. – Сто тысяч лир.
      – Паспорт?
      – Нет.
      – Это все деньги, какие у него были?
      – Если он что-то оставил здесь, то об этом уже позаботилась вдова Пипиа. Она же живет честно и открыто.
      – И что, даже ключей от дома в карманах не нашлось?
      – Нет. Как тебе лучше объяснить, может спеть? Только сто тысяч лир.
 
      Валенте вызвал профессора Рахмана, тот был официальным посредником между своими соплеменниками и мазарскими властями и преподавал в младшей школе. Он явился через десять минут: человек лет сорока, по виду настоящий сицилиец.
      С Монтальбано они познакомились год назад, комиссар тогда расследовал дело, впоследствии названное делом «собаки из терракоты».
      – У вас шел урок? – спросил Валенте.
      В необъяснимом приступе здравого смысла один директор школы в Мазаре без долгих и мучительных согласований выделил несколько классных комнат под школу для тунисских ребятишек.
      – Да, но я попросил меня подменить. Возникла проблема?
      – Нам нужны кое-какие сведения.
      – О чем?
      – Скорее о ком. О Бене Дхаабе.
      Валенте и Монтальбано решили, что для начала сообщат учителю половину того, что известно им самим, а потом, в зависимости от его реакции, подумают, стоит ли рассказывать остальное.
      Услышав, о ком пойдет речь, тот даже не пытался скрыть, что ему не по себе.
      – Спрашивайте.
      Монтальбано был здесь гостем, Валенте пришлось взять дело в свои руки.
      – Вы его знали?
      – Он явился ко мне дней десять назад. Знал, как меня зовут и чем я занимаюсь. Видите ли, в прошлом январе тунисская газета напечатала статью о нашей школе.
      – Что он вам сказал?
      – Что он журналист.
      Валенте и Монтальбано переглянулись.
      – Он хотел написать о жизни наших соотечественников в Мазаре. Но всем представлялся как простой рабочий. Хотел наняться на рыболовецкое судно. Я познакомил его со своим коллегой Эль Мадани. Это он направил Бена Дхааба к той синьоре, которая сдала ему жилье.
      – Вы видели его потом?
      – Конечно, несколько раз мы случайно сталкивались. Вместе оказались на празднике. Его здесь, как бы это сказать, очень хорошо приняли, как своего.
      – Это вы устроили его на судно?
      – Нет, не я. И не Эль Мадани.
      – Кто оплатил похороны?
      – Мы. На такой случай у нас отложено немного денег.
      – Кто предоставил телевидению фотографию Бена Дхааба и сведения о нем?
      – Я. Видите ли, на том празднике был фотограф. Бен Дхааб возражал, говорил, что не хочет фотографироваться. Но тот уже сделал снимок. Так что когда пришел репортер с телевидения, я отдал ему эту фотографию и рассказал то немногое, что узнал от самого Бена Дхааба.
      Рахман стер пот со лба. Ему все больше становилось не по себе. Валенте, знавший толк в своем деле, молчал, давая ему созреть.
      – Но вот что странно, – наконец решился Рахман.
      Монтальбано и Валенте словно и не слышали его, погрузившись в свои мысли. Но они были начеку, как коты, которые притворяются спящими, а на самом деле не спускают с вас глаз.
      – Вчера я звонил в Тунис, в газету, чтобы сообщить о его смерти и узнать, как распорядиться прахом. Главный редактор рассмеялся, когда я сказал, что Бен Дхааб погиб. Он сказал, что это глупая шутка, потому что Бен Дхааб в соседней комнате говорит по телефону. И бросил трубку.
      – Это не мог быть однофамилец? – подсказал Валенте.
      – Да нет же! Он мне ясно сказал, что его послала газета. Выходит, солгал.
      – Вы не знаете, у него были родственники на Сицилии? – впервые вмешался Монтальбано.
      – Не знаю, об этом речь не заходила. Если бы у него кто-то здесь был, он не пришел бы ко мне.
      Валенте и Монтальбано то и дело советовались друг с другом, обмениваясь взглядом. Комиссар, не нарушая молчания, подал приятелю знак «пли!».
      – Вам о чем-нибудь говорит имя Ахмед Муса?
      Результат превзошел все ожидания: выстрел произвел эффект разорвавшейся бомбы. Рахман вскочил со стула и снова упал на него, сраженный.
      – При… при… при чем тут Ахмед Муса? – запинаясь, выдавил из себя учитель.
      – Извините наше неведение, – продолжал Валенте невозмутимо. – Но кто этот господин и почему его имя приводит вас в ужас?
      – Это террорист. Он… убийца. Страшный человек. Но… при чем он тут?
      – У нас есть основания полагать, что настоящее имя Бена Дхааба – Ахмед Муса.
      – Мне дурно, – еле выговорил учитель слабым голосом.
 
      Из рассказа совершенно подавленного Рахмана они узнали, что имя Ахмеда Мусы произносится шепотом, а внешность практически неизвестна. Некоторое время назад он создал вооруженную группу отчаянных головорезов. Их дебют состоялся три года назад и был незабываем – они взорвали кинозал, где показывали французские мультики для детей. Больше всех повезло тем зрителям, которые скончались на месте: десятки на всю жизнь остались слепыми, безрукими калеками. Национализм, который исповедовали террористы, был настолько абсолютным, что казался чистой абстракцией. Даже самые непримиримые фундаменталисты поглядывали на Мусу и его людей с опаской. Он располагал почти неограниченным количеством денег, источник которых никому не был известен. Правительство назначило большую награду за голову Ахмеда Мусы. Больше ничего Рахман не знал. От одной мысли о том, что он так или иначе помог террористу, его трясло, как в жестоком приступе малярии.
      – Но вас ввели в заблуждение, – попытался утешить его Монтальбано.
      – Если вы опасаетесь последствий, – добавил Валенте, – мы можем засвидетельствовать вашу порядочность.
      Рахман повесил голову. Он объяснил, что это даже не страх, а ужас. Ужас оттого, что жизнь, пусть ненадолго, свела его с хладнокровным убийцей детей, невинных созданий.
      Его успокоили, как могли, и отпустили, предупредив, чтобы не проговорился об этом разговоре даже другу и коллеге Эль Мадани. Если он понадобится, ему позвонят.
      – Хоть ночью. Не стесняйтесь, – заверил учитель, от волнения с трудом справляясь с итальянским.
 
      Прежде чем обсудить все, что им удалось узнать, они попросили принести им кофе и выпили его не торопясь, в глубоком молчании.
      – Ясно, что он вышел в море не ради острых ощущений, – наконец заговорил Валенте.
      – И быть застреленным не входило в его планы.
      – Надо узнать, что говорит по этому поводу капитан судна.
      – Хочешь вызвать его сюда?
      – А почему бы нет?
      – Он повторит слово в слово то, что сказал Ауджелло. Лучше бы порасспрашивать, что люди об этом думают. Слово за слово, может, выясним что-то еще.
      – Поручу это Томазино.
      Монтальбано скривился. От заместителя Валенте его коробило, но конкретных оснований не доверять Томазино у него не было.
      – Он тебе не нравится?
      – Мне? Это тебе он должен нравиться. Это твои люди, ты их знаешь лучше, чем я.
      – Хватит, Монтальбано, не ломайся.
      – Ладно. По-моему, не очень-то он подходит. Он с таким видом будет с людьми говорить, будто пришел выбивать налоги. Кто станет с таким откровенничать?
      – Ты прав. Поручу это Триподи, он парень смышленый, расторопный, да и отец у него рыбак.
      – Вопрос в том, что именно произошло в ту ночь, когда их судно нарвалось на патрульный катер. Как ни крути, что-то здесь не сходится.
      – То есть?
      – О том, как он попал на борт, пока говорить не будем. Ахмед вышел в море с определенной целью, нам также пока не известной. И вот я думаю: знали ли о ней капитан и экипаж? И узнали ли они до того, как вышли из порта, или позже? Мне кажется, что он все с ними обговорил, – хотя я точно не знаю, когда. И все были согласны, иначе бы повернули обратно и высадили его на берег.
      – Он мог их принудить, угрожая оружием.
      – В таком случае или в Вигате, или уже в Мазаре они бы рассказали, что с ними произошло. Им бы нечего было терять.
      – Верно.
      – Дальше. Если исключить предположение, что Ахмед жаждал быть застреленным в родных территориальных водах, то у меня остаются две гипотезы. Во-первых, он, возможно, хотел ночью незаметно высадиться на тунисский берег в безлюдном месте. Во-вторых, он, может быть, отправился на какую-то явку в открытом море, хотел лично с кем-то встретиться.
      – Вторая кажется мне более убедительной.
      – Мне, пожалуй, тоже. А потом произошло что-то непредвиденное.
      – Кто-то вмешался.
      – Да. И здесь открывается большой простор для догадок. Предположим, тунисский патруль не знал, что на борту судна находится Ахмед. Тунисцы заметили судно, рыбачившее в их территориальных водах, приказали ему остановиться; судно пытается уйти, с катера стреляют и совершенно случайно попадают именно в Ахмеда Мусу. По крайней мере это нам все пытаются внушить.
      На сей раз поморщился Валенте.
      – Не убедительно?
      – Похоже на то, как сенатор Уоррен реконструировал убийство президента Кеннеди.
      – Другая версия. Допустим, Ахмед встретился не с тем, кого ждал. И был убит.
      – Или это был нужный человек, но они не поладили, поспорили, тот выстрелил и убил собеседника.
      – Из бортового пулемета? – усомнился Монтальбано.
      И тут до него дошло, что он сказал. Не спросив разрешения у Валенте, он вскочил, схватил телефонную трубку и набрал номер Якомуцци в Монтелузе. Ожидая ответа, уточнил у Валенте:
      – В отчете, который тебе прислали, был указан калибр оружия?
      – Там говорилось вообще об огнестрельных ранениях.
      – Алло? Кто это? – отозвался Якомуцци.
      – Послушай, Баудо…
      – Какой еще Баудо, это Якомуцци.
      – Ну тебе же хочется быть Пиппо Баудо . Будь добр, скажи, из какого чертова оружия убили того тунисца на «Сантопадре»?
      – Из огнестрельного.
      – Скажите на милость, вот чудеса! А я-то думал, его придушили подушкой.
      – Меня от твоего остроумия уже тошнит.
      – Скажи, какое именно было оружие.
      – Пистолет-пулемет, возможно, «Скорпион». Я разве не указал в отчете?
      – Нет. Ты уверен, что это не бортовой пулемет?
      – Еще бы не уверен. Ты знаешь, что из бортового оружия, установленного на патрульном катере, можно сбить самолет?
      – Да ты что?! Я до глубины души поражен твоими научными познаниями, Якому.
      – А как мне разговаривать с таким невеждой, как ты?
 
      После того как Монтальбано положил трубку, на какое-то время воцарилась тишина. Валенте заговорил первым, но эта же мысль вертелась в голове у комиссара: