Монтальбано ел не торопясь, на султанок у него ушло добрых полчаса. Может быть, они действительно того стоили, а может, он просто хотел показать полковнику, что не горит желанием выслушать его, что бы тот ни сказал. Комиссар не предложил полковнику даже бокал вина и вел себя так, будто ужинал в полном одиночестве. Лоэнгрин Пера в свою очередь сидел молча, не проронил ни слова и только не сводил с комиссара своих змеиных глазок. Дождавшись, когда Монтальбано допьет кофе, он заговорил:
      – Вы, конечно, понимаете, почему я приехал к вам.
      Комиссар встал, отнес чашку на кухню и вернулся на свое место.
      – Я играю в открытую, – продолжал полковник, – мне кажется, с вами по-другому нельзя. Поэтому я решил приехать на этой машине. Вы дважды посылали запрос, чтобы узнать имя ее владельца.
      Он достал из сумки два листа, Монтальбано тут же узнал факсы, которые сам посылал в Министерство транспорта.
      – Впрочем, вы ведь уже знали, кому она принадлежит. Ваш начальник полиции, конечно, сообщил вам, что речь идет о номерах спецслужб. В таком случае эти факсы – не просто неосторожные запросы, они значат больше. Потому я уверен, поправьте меня, если я не прав, что вы из каких-то своих соображений хотели, чтобы мы появились, сделали ответный ход. И вот мы выполнили ваше пожелание.
      – Извините меня, я выйду на минуту? – спросил Монтальбано, не дожидаясь ответа, отправился на кухню и вернулся с тарелкой сицилийского сливочного мороженого с цукатами. Полковник с ангельским терпением приготовился ждать, когда его собеседник закончит трапезу.
      – Пожалуйста, продолжайте, – любезно сказал комиссар. – Я все равно не могу его так есть, подожду, пока подтает.
      – Прежде чем продолжить, – с нервами у полковника, видимо, все было в порядке, – позвольте мне кое-что уточнить. Во втором факсе вы упоминаете об убийстве женщины по имени Айша. К этой смерти мы не имеем никакого отношения. Произошло досадное недоразумение. Если бы была необходимость ее устранить, мы бы это сделали не откладывая.
      – Не сомневаюсь. Я так и понял.
      – Тогда почему в факсе вы написали иначе?
      – Чтобы вам захотелось спросить об этом у меня.
      – Ах вот как. Вы читали сочинения и речи Муссолини?
      – Они не относятся к моему любимому чтению.
      – В одном из последних сочинений Муссолини утверждает, что народом следует управлять, как ослом, – с помощью кнута и пряника.
      – Муссолини, как всегда, оригинален! Знаете что?
      – Да? Я вас слушаю.
      – То же самое говаривал мой дед, крестьянин. Только вот он не был Муссолини, а потому имел в виду ишаков, ослов, а не людей.
      – Могу я немного развить этот образ?
      – Да бога ради!
      – Ваши факсы, то, что вы убедили Валенте, своего коллегу из Мазары, допросить капитана рыболовецкого судна и главу администрации префекта, – все эти и другие ваши поступки были ударами кнута. Вы хотели выкурить нас из укрытия.
      – А как же пряник?
      – Это ваши заявления на пресс-конференции после ареста вдовы Лапекоры по обвинению в убийстве мужа. Вы действительно могли бы нас втянуть в эту историю силой, за волосы, но не захотели. В качестве мотива преступления вы предусмотрительно выдвинули супружескую ревность и жадность. Но мы поняли, что в этом заключалась угроза, этот пряник говорил, что…
      – Полковник, я бы на вашем месте отказался от этого образа, вы уже договорились до говорящего пряника.
      – Хорошо. Этими заявлениями вы хотели дать нам понять, что вам известно больше, чем кажется. Так?
      Комиссар протянул ложку, наполнил ее мороженым и поднес ко рту.
      – Еще не растаяло, – сообщил он Лоэнгрину Пера.
      – Вы постоянно сбиваете меня с мысли, – заметил полковник, но продолжил: – Если вы готовы играть в открытую, то откройте ваши карты и скажите, что именно вам известно об этом деле?
      – Каком деле?
      – Убийстве Ахмеда Мусы.
      Удалось заставить его назвать имя, теперь оно останется на пленке.
      – Не скажу.
      – Почему?
      – Потому что мне нравится ваш голос, нравится слушать, как вы говорите.
      – Можно мне стакан воды?
      С виду Лоэнгрин Пера сохранял непоколебимое спокойствие, но в действительности готов был взорваться. Попросив воды, он практически признался в этом.
      – Возьмите сами на кухне.
      Пока полковник наливал себе воды из-под крана, Монтальбано разглядел, что у него под пиджаком на уровне правой ягодицы висело что-то громоздкое. Неужели карлик вооружен пушкой в два раза больше пистолета Монтальбано? Решив подстраховаться, комиссар положил поближе остро заточенный нож, которым обычно резал хлеб.
      – Постараюсь выражаться коротко и ясно, – продолжал Лоэнгрин Пера, усаживаясь на стул и вытирая губы вышитым платочком. – Чуть меньше двух лет тому назад наши тунисские коллеги предложили нам провести совместную операцию по обезвреживанию опасного террориста, имя которого я вам только что назвал.
      – Прошу прощения, – сказал Монтальбано, – мой словарный запас крайне беден. Под «обезвреживанием» вы имеете в виду физическое уничтожение?
      – Называйте как хотите. Мы доложили об этом нашему начальству, и нам было приказано отказаться от сотрудничества. Однако, не далее как через месяц, мы сами оказались в крайне сложной ситуации и были вынуждены просить помощи у наших коллег в Тунисе.
      – Какое совпадение! – воскликнул Монтальбано.
      – Они не раздумывая оказали нам необходимую помощь, и, таким образом, мы чувствовали моральный долг…
      – Ну нет! – воскликнул Монтальбано.
      Лоэнгрин Пера подскочил на стуле:
      – В чем дело?
      – Вы сказали – моральный долг, – ответил комиссар.
      – Как вам угодно, скажем просто «долг», без всяких прилагательных, так лучше? Простите, совсем забыл, прежде чем продолжить, я должен сделать один телефонный звонок.
      – Пожалуйста, – сказал комиссар, указывая на телефонный аппарат.
      – Спасибо, у меня есть мобильный.
      Лоэнгрин Пера не был вооружен, пиджак у него топорщился, потому что в заднем кармане брюк лежал телефон. Он набрал номер так, чтобы Монтальбано не мог его видеть.
      – Алло? Это Пера. Все в порядке, мы разговариваем.
      Он выключил мобильный и положил его на стол.
      – Наши тунисские коллеги узнали, что родная сестра Ахмеда, Карима, вот уже несколько лет живет на Сицилии и по роду деятельности имеет довольно широкий круг знакомств.
      – Не широкий, – поправил его Монтальбано, – но избранный. Это была проститутка высокого класса, ей доверяли.
      – Правая рука Ахмеда, Фарид, предложил создать на Сицилии оперативную сеть, воспользовавшись услугами именно Каримы. Ахмед вполне доверял Фариду и не знал, что тот был подкуплен тунисскими спецслужбами. При нашей тайной поддержке Фарид прибыл на Сицилию и вошел в контакт с Каримой, которая, перебрав всех своих клиентов, остановилась на Лапекоре. Возможно, угрожая сообщить жене Лапекоры об их связи, Карима заставила его вновь открыть свою фирму, которая стала прекрасным прикрытием для них с Фаридом. Фарид мог вести переписку с Ахмедом, посылая деловые письма на адрес несуществующей фирмы в Тунисе. Кстати, на пресс-конференции вы говорили, что в какой-то момент Лапекора писал жене анонимные письма о собственной измене. Почему?
      – Чувствовал, что попал в переделку.
      – Вы думаете, он подозревал, что происходит на самом деле?
      – Ну что вы! Он думал, в худшем случае речь идет о торговле наркотиками. Если бы бедняга узнал, что замешан в международном скандале, его тут же хватил бы удар.
      – Я тоже так думаю. Некоторое время нашей главной задачей было сдерживать нетерпение тунисской стороны, мы хотели быть уверены, что когда удочка наконец будет заброшена, рыба точно клюнет.
      – Простите, а кто тот молодой блондин, с которым несколько раз видели Фарида?
      Полковник посмотрел на Монтальбано с восхищением:
      – Вы и это знаете? Наш человек, который время от времени проверял, как идут дела.
      – Только об этом не знала Карима.
      – Такое случается. Наконец Фарид убедил Ахмеда приехать в Италию, говоря, что появилась возможность закупить крупную партию оружия. Следуя инструкциям Фарида и на самом деле находясь под нашим тайным наблюдением, Ахмед Муса прибыл в Мазару. Капитан рыболовецкого судна по просьбе главы администрации префекта взял его на борт, так как встреча с торговцем оружием должна была произойти в открытом море. Муса проглотил наживку и ничего не заподозрил: как ему и было сказано, он закурил на палубе сигарету, думая, что таков условный сигнал. Но командор Спадачча, глава администрации префектуры, допустил одну большую ошибку.
      – Он не предупредил капитана корабля, что речь идет не о тайной встрече, а о ловушке, – сказал Монтальбано.
      – Можно сказать и так. Капитан, как ему и приказали, выбросил документы убитого в воду. Потом он разделил между всеми членами экипажа семьдесят миллионов лир, которые нашли в кармане у Ахмеда. И, вместо того чтобы вернуться в Мазару, он сменил курс, потому что испугался нас.
      – То есть?
      – Видите ли, мы отвели оттуда все свои патрульные катера, и капитан знал об этом. Насколько я понимаю, он боялся встретить что-нибудь на обратном пути: мину, торпеду или просто патруль, который выстрелит в него, чтобы замести следы операции. Поэтому он направился в Вигату и спутал нам карты.
      – Он не зря боялся?
      – В каком смысле?
      – Кто-то или что-то ожидало судно на обратном пути?
      – Помилуйте, Монтальбано! Нам не нужны бессмысленные бойни!
      – Вам нужны только осмысленные бойни, так? А как вы рассчитывали заставить молчать экипаж?
      – С помощью кнута и пряника, цитируя не любимого вами автора. Как бы то ни было, я сказал вам все, что намерен был сказать.
      – Вот и нет, – сказал Монтальбано.
      – Что значит нет?
      – Значит, не все. Вы умело вывели меня в открытое море, но я не забыл о тех, кто остался на суше. Например, Фарид. Он узнает по своим каналам, что Ахмеда убили, но по необъяснимым для него причинам судно пришло в порт Вигаты. Он озадачен, но все же приступает ко второй части вашего плана. То есть, как вы выражаетесь, к обезвреживанию Лапекоры. Он приходит к дому старика и с ужасом и недоумением обнаруживает, что кто-то уже выполнил его работу. Фарид испуган, он ничего больше не понимает. Как и капитан судна, он боится, что все это ваших рук дело. Он решает, что вы начали постепенно убирать каждого, кто замешан в этой истории. Может быть, в какой-то момент он решает, что это Карима отправила Лапекору к праотцам. Не знаю, известно ли вам, но всю ту ночь женщина по приказу Фарида тайком провела в квартире старика, чтобы не дать ему что-нибудь выкинуть в эти решающие часы. Фарид не знал, что Карима, выполнив приказ, уже вернулась домой. В любом случае в то утро эти двое встретились и сильно повздорили, причем Фарид рассказал Кариме о смерти брата. Та пыталась бежать, но ничего не вышло, и Фарид убил ее. Это все равно бы произошло, только чуть позже, когда все бы поулеглось.
      – Как я и предполагал, – сказал Лоэнгрин Пера, – вы все поняли. А теперь я прошу вас серьезно задуматься: вы, так же как и я, верно и преданно служите нашему государству. Потому…
      – Засуньте его себе в задницу, – тихо сказал Монтальбано.
      – Я не понял.
      – Повторяю: наше с вами общее государство вы можете засунуть себе в задницу. У нас с вами диаметрально противоположные взгляды на то, что значит служить государству, мы практически служим двум разным государствам. Посему попрошу вас не смешивать вашу работу с моей.
      – Монтальбано, не стройте из себя Дон-Кихота. Любое общество нуждается в том, чтобы кто-то мыл сортиры. Но это не значит, что тот, кто моет сортиры, не принадлежит к этому обществу.
      Монтальбано чувствовал, что внутри него закипает дикая злость. Боясь сказать что-нибудь не то, он протянул руку к мороженому, придвинул тарелку и принялся есть. Лоэнгрин Пера, уже привычный к такому обхождению, не проронил ни слова, пока Монтальбано не расправился с мороженым.
      – Карима была убита, вы признаете это? – спросил Монтальбано, оторвавшись от еды.
      – К сожалению, да. Фарид испугался, что…
      – Меня не интересует, почему. Меня интересует то, что она была убита с согласия одного из таких слуг государства, как вы. Вы как квалифицируете этот случай: как обезвреживание или как преднамеренное убийство?
      – Монтальбано, мерки обычной морали не применимы…
      – Полковник, я вас уже предупреждал: не используйте в моем присутствии слово «мораль».
      – Я имел в виду, что иногда государственные интересы…
      – Довольно! – Монтальбано от злости уничтожил мороженое четырьмя глотками. А потом вдруг хлопнул рукой по лбу: – Который час?
      Полковник посмотрел на золотые наручные часы, они были такими малюсенькими, что походили на дорогую детскую игрушку.
      – Два часа.
      – Почему же Фацио до сих пор нет? – спросил Монтальбано сам себя, стараясь казаться обеспокоенным. И добавил: – Мне надо позвонить.
      Он встал, подошел к телефону, который стоял на письменном столе в двух метрах от Лоэнгрина Пера, и заговорил во весь голос, чтобы тот расслышал каждое слово.
      – Алло, Фацио? Это Монтальбано.
      Фацио спросонья с трудом мог говорить:
      – Что стряслось, доктор?
      – Как, ты забыл об аресте?
      – Каком таком аресте, доктор? – спросил Фацио в полной растерянности.
      – Об аресте Симоне Филеччи.
      Симоне Филеччу Фацио собственноручно арестовал днем раньше. Но он прекрасно понял, что от него требуется.
      – Что я должен делать?
      – Заезжай за мной, и поедем на задержание.
      – Взять свою машину?
      – Нет, лучше казенную.
      – Сейчас буду.
      – Подожди секунду.
      Монтальбано закрыл рукой трубку и обратился к полковнику:
      – Насколько вы еще меня задержите?
      – Все зависит от вас, – сказал Лоэнгрин Пера.
      – Приезжай, скажем, минут через двадцать, – сказал комиссар Фацио, – не раньше, мне надо договорить с приятелем.
      Он положил трубку и снова сел за стол. Полковник улыбнулся.
      – Поскольку у нас остается так мало времени, назовите свою цену. Не стесняйтесь в выражениях.
      – Я стою мало, совсем мало, – сказал Монтальбано.
      – Говорите.
      – Всего два условия. Я хочу, чтобы в течение недели был обнаружен труп Каримы, пригодный для опознания.
      Эти слова произвели на Лоэнгрина Пера больший эффект, чем крепкая оплеуха. Он открыл и снова захлопнул свой маленький ротик и оперся ручонками о стол, как будто с трудом держался на стуле.
      – Но зачем? – выговорил он тихим медоточивым голосом.
      Монтальбано ответил грубо и твердо:
      – Это мое дело.
      Полковник покачал головкой, как китайский болванчик.
      – Это невозможно.
      – Почему?
      – Мы не знаем, где ее… похоронили.
      – А кто знает?
      – Фарид.
      – А Фарид был обезврежен? Знаете, мне даже понравилось это слово.
      – Нет, он вернулся в Тунис.
      – Тогда в чем проблема? Свяжитесь со своими дорогими тунисскими коллегами.
      – Нет, – набрался храбрости карлик. – Эта операция закрыта, мы не можем возобновить переговоры, только чтобы узнать местонахождение трупа. Нет, это невозможно. Просите что угодно, но этого мы не можем выполнить. К тому же я не вижу в этом смысла.
      – Подождите, – сказал Монтальбано и поднялся со стула. Лоэнгрин Пера мгновенно последовал его примеру и вскочил на ноги. Он тоже не привык сдаваться.
      – А позвольте узнать, каково ваше второе требование?
      – Конечно. Начальник полиции Вигаты вынес предложение о моем повышении…
      – Нам ничего не стоит сделать так, чтобы его утвердили, – обрадовался полковник.
      – А чтобы его отклонили?
      Монтальбано буквально услышал, как голова Лоэнгрина Пера затрещала от напряжения и стала с грохотом разлетаться на части, как будто взорвалась изнутри.
      – Вы абсолютно сумасшедший, – пробормотал полковник с искренним ужасом.
      – Наконец-то до вас дошло.
      – Послушайте, делайте что хотите, но я не могу выполнить вашу просьбу и найти труп. Никак не могу.
      – Посмотрим, как прошла запись? – любезно предложил Монтальбано.
      – Какая запись? – Лоэнгрин Пера был уже вне себя.
      Монтальбано подошел к книжному шкафу, поднялся на цыпочки, достал телекамеру и показал ее полковнику.
      – Господи! – прошептал тот, бессильно опускаясь на стул. С него ручьями тек пот.
      – Монтальбано, ради вашего же блага, умоляю вас…
      Но его змеиная натура не дремала: пока он умолял комиссара не делать глупостей, его рука незаметно тянулась к мобильному телефону. Поняв, что одному ему не справиться, он решил вызвать подкрепление. Дождавшись, когда рука окажется в сантиметре от телефона, Монтальбано кинулся на него. Одной рукой он забросил в угол телефон, другой со всей силы заехал полковнику по лицу. Лоэнгрин Пера пролетел через всю комнату, ударился о стену и сполз на пол. Монтальбано медленно подошел к нему и, вспомнив бесчисленные фильмы про нацистов, раздавил упавшие на пол малюсенькие очки полковника.

      Монтальбано подобрал мобильный телефон и колотил им о край стола, пока не расколол пополам. В довершение он достал из ящика с инструментами молоток и прикончил аппарат. Полковник сидел на полу у стены и чуть слышно причитал. Увидев перед собой Монтальбано, он закрылся руками, как ребенок, которого хотят отшлепать.
      – Умоляю вас, хватит! – взмолился он.
      Кем надо быть, чтобы тебя так развезло от одного удара и струйки крови из разбитой губы? Комиссар взял его за лацканы пиджака, поднял с пола и усадил на стул. Дрожащими руками полковник поднес вышитый платочек ко рту, но как только увидел красное пятно, закрыл глаза и обмяк, словно вот-вот потеряет сознание.
      – Просто… кровь… наводит на меня ужас, – пролепетал он.
      – Своя или чужая? – поинтересовался Монтальбано.
      Он пошел на кухню, вернулся с полупустой бутылкой виски и стаканом и поставил их перед полковником.
      – Я не пью.
      Монтальбано, выпустив пар, чувствовал себя спокойнее. Он рассудил, что если полковник звонил, чтобы вызвать своих людей, то эти самые люди должны быть где-то совсем рядом, минутах в двух езды от дома. Вот это настоящая опасность.
      Раздался звонок в дверь.
      – Доктор! Это Фацио.
      Комиссар приоткрыл дверь:
      – Послушай, Фацио, мне тут нужно договорить с человеком, про которого я тебе говорил. Посиди в машине, когда понадобишься, я тебя сам позову. Только осторожно: здесь поблизости могут оказаться опасные люди. Задерживай любого, кто подойдет к дому.
      Он закрыл дверь и вернулся за стол. Лоэнгрин Пера, казалось, впал в забытье.
      – Постарайся понять меня, пока совсем не отключился.
      – Что вы хотите со мной сделать? – очнулся полковник.
      – Не бойся, крови не будет. Ты попался, надеюсь, это уже понятно. Ты оказался таким ослом, что наболтал все на камеру. Если я пущу по рукам эту пленку, будет международный скандал и полный бардак, а ты можешь собирать свои манатки и отправляться торговать пончиками. Если же твои люди найдут труп Каримы и сделают так, чтобы отклонили мое повышение, – обрати внимание, только если ты сделаешь и то, и другое, – то даю тебе слово, что уничтожу пленку. Тебе придется мне поверить, у тебя нет выбора. Я понятно объяснил?
      Лоэнгрин Пера кивнул крошечной головкой, и тут Монтальбано заметил, что со стола пропал кухонный нож. Должно быть, полковник прибрал его к рукам, когда пришел Фацио.
      – Скажи, пожалуйста, – сказал Монтальбано, – как ты считаешь, существуют дождевые черви, такие же ядовитые, как змеи?
      Пера посмотрел на него вопросительно.
      – Тебе же самому будет лучше, если ты вытащишь из-за пазухи нож.
      Полковник молча подчинился и положил нож на стол.
      Монтальбано взял стакан, до краев наполнил его виски и протянул Лоэнгрину Пера. Тот отвернулся, с отвращением сморщившись.
      – Я вам уже сказал, что не пью.
      – Пей.
      – Я не могу, честное слово.
      Сжав одной рукой физиономию карлика, другой Монтальбано влил виски в его крохотный рот.
 
      Фацио сорок пять минут просидел в машине и уже еле боролся со сном, когда комиссар наконец позвал его. Он вошел в дом и сразу же увидел пьяного вдрызг карлика, которого то выворачивало наизнанку, то тянуло горланить песни, хотя на ногах он совсем не держался. На полу валялись разбитые очки и мобильный телефон, на столе стояла пустая бутылка из-под виски, пустой стакан, валялись какие-то бумаги и документы.