Блисс, задыхаясь, подбежала к парадной двери. Нащупала щель в стене между бревнами, вытащила ключ и заскочила в прихожую. На улице взревел мотор машины.
      Блисс первым делом бросилась на кухню – посмотреть, ушли близняшки и Бобби домой или нет. Пусто, никого нет. Все уже отправились к себе в бунгало. У Фабиолы была Полли, у Полли – Фабиола, и у обеих – Бобби. Им нет нужды приводить в дом посторонних и пытаться превратить сообщество чужих людей в некое подобие семьи, они не чувствуют себя одинокими. К тридцати двум годам люди, как правило, уже знают, как им жить, находят свое место в этом мире.
      «Улица полна пороков, Блисс. И может научить многому. Ты не имеешь об этом ни малейшего представления. Есть вещи, о которых ты никогда не прочитаешь в книгах. Ты многого не знаешь, не знаешь настоящей жизни. И если тебе вдруг придется оказаться лицом к лицу с правдой жизни, ты будешь шокирована».
      Сколько лет прошло с тех пор, как отец, сидя за своим столом красного дерева, произнес эти слова! Разговор происходил в его кабинете, в прекрасном, ухоженном, красивом доме, в котором Блисс выросла и который никогда не был ей по-настоящему родным. Давно это было, много лет назад, но до сих пор в ушах звучит резкий голос отца. Она слушает его и старается не замечать радости и удовлетворения на лице матери, наблюдающей за тем, как обожаемый и боготворимый ею мужчина распекает нелюбимую дочь, чье поведение вызывает только негодование.
      Всякий раз, попадая в сложную ситуацию, Блисс представляла, как она выслушивает очередную проповедь отца. Сегодня вечером она оказалась в весьма затруднительном положении – снова.
      Не стоит упиваться жалостью к себе.
      Блисс положила на стол пакет с пирожным для Бобби.
      Себастьян сказал, что у них сейчас были бы дети, если бы они не расстались.
      Но этого не будет никогда, они никогда не будут вместе. Так к чему впадать в слезливые сожаления по поводу того, что могло бы быть? «Некоторым из женщин нет нужды доказывать, что они могут найти свое место в этом мире, – заявила Киттен Уинтерс. – Например, твой отец никогда не хотел видеть рядом с собой женщину, которая считала бы себя более умной, чем он сам. Верно, Моррис?»
      Нашла подходящее время вспомнить о родителях! Ведь она ни разу в жизни ничем их не порадовала. Так что теперь их мнение не должно ее интересовать.
      «С нашим положением и связями ты можешь рассчитывать на такого мужа, о каком иным девушкам остается только мечтать, – сказал Моррис Уинтерс. – Работа в школе – дело хорошее. А преподавать в колледже? Не думаю, милая моя. Сейчас я требую от тебя не слишком много, всего лишь соответствия определенным нормам. Опять же – верность. Преданность. Самоотверженная отдача во всем. Вот, собственно, и все. Единство семьи – вот что нужно. Нашей семьи. Крепкий союз поможет осуществлению наших планов. Ты вполне симпатичная. Мы будем неплохо смотреться втроем».
      Мамочка с папочкой мечтали о Белом доме. А Блисс никогда не считалась образцовой дочерью. В конце концов она восстала и объявила о своей самостоятельности и независимости. На людях родители твердили о безмерной, безграничной гордости за свою дочь. В действительности же, в домашней обстановке, они обращались к ней лишь с требованиями и предупреждениями либо для того, чтобы сообщить о «семейных мероприятиях». Когда Блисс решила посвятить себя общине художников в Хоул-Пойнте, ее матушка возложила на свои плечи тяжелую ношу – попыталась снова вовлечь Блисс в общественную жизнь, «цивилизовать» ее. Недавно Киттен позвонила и потребовала объяснить, почему в газетах всплыла история про Себастьяна и «Раптор вижн» и какое отношение все это имеет к Блисс.
      Блисс достала из холодильника кувшин с лимонадом и наполнила высокий стакан. Затем вышла из кухни и побрела к себе через большую комнату, в которой частенько собирались постоянные обитатели общины. Она даже не потрудилась зажечь свет. Все пять лет, что Блисс прожила в доме тетушки, сестры отца – она и оставила племяннице дом в наследство, – ей было вполне достаточно света луны, чтобы найти дорогу.
      «Она вполне может иметь успех среди мужчин, – говорила Киттен, – ей нужно лишь немного помочь. Заставить постричь эти ужасные космы и научить пользоваться косметикой. И еще, выброси свой гардероб! Доверься мне, и мы подберем для тебя вещи, которые помогут скрыть, во всяком случае, не станут подчеркивать твои недостатки. И конечно, нужно убрать эти жуткие очки. Заменить контактными линзами».
      В прежние годы, когда Блисс была школьницей, мать категорически возражала против контактных линз. В конце концов Блисс и сама перестала настаивать. Особенно когда встретилась, а потом рассталась с Себастьяном.
      Боль и волнение, горечь и разочарование снова обрушились на нее.
      Пороки улицы и школа жизни. Вот почему она вдруг вспомнила о родителях. Папочка совершенно прав, она не прошла эту школу и ничего не знает. Иначе стала бы покрепче, была бы более уверенной в себе, не огорчалась бы из-за ерунды, из-за обычных житейских неприятностей.
      Нет, не следует даже думать об этом нелепом предложении Себастьяна. Вернуться к прежнему, начать все сначала? Какой же дурой она выставила себя! Надо же было так поддаться, развесить уши! Да ему же совершенно нельзя верить! Значит, нечего так расстраиваться. Он таскает презерватив в бумажнике? Ну и что?
      – Дура, дура, дура! – Ее лицо пылало.
      Вдоль одной из стен, в комнате второго этажа, протянулся узкий балкон. Сверху открывался вид на гостиную. Когда-то, в былые времена, на этот балкончик выходили двери трех спален. Сейчас стены между этими комнатами снесли, и весь второй этаж превратился в жилище Блисс.
      Себастьян так и не понял, почему она вдруг убежала от него.
      Блисс вошла в так называемую библиотеку, комнату, уставленную книжными шкафами.
      Естественно, он носит при себе презерватив. Все мужчины носят презервативы.
      – Никаких представлений о жизни! Ничего не знаю! Ни в чем не разбираюсь! Не знаю элементарных вещей.
      А все считают ее мудрой и все постигшей феминисткой.
      Она понятия не имеет, как ведут себя большинство мужчин, не знает, таскают они с собой в бумажниках презервативы или нет. Если нет, то не мешало бы. На всякий случай.
      Все правильно. Она стояла посреди комнаты со стаканом в руке. Нахмурившись, вглядывалась в размытую лунным светом темноту и злилась сама на себя. Себастьян – самый ответственный и надежный мужчина в мире. А всем другим не мешало бы проявлять больше ответственности.
      Она не хочет оставаться одна.
      Еще вчера все было хорошо. А сегодня, особенно вечером, в мире, который она привыкла считать удобным и уютным, все изменилось, перепуталось. И она почувствовала себя одинокой.
      Высокие французские окна-двери, выходившие в садик на крыше, были приоткрыты, и легкий ветерок шелестел страницами книги, лежавшей на столике рядом с любимым креслом Блисс.
      Она подошла к кровати и сбросила сандалии. Лакированный кедровый паркет еще хранил остатки дневного тепла.
      Тускло мерцали латунные спинки кровати. Блисс любила тишину. Но сейчас, ночью, царило почти полное безмолвие. Неприятная тишина. Одиночество и тишина – вот итог ее жизненных усилий. Ни одна душа в мире не помнит о ней, не считает ее центром своей вселенной.
      Ну и что? Связи с людьми – просто ловушки, грозящие несчастьем и страданиями, когда эти связи обрываются. Вот она, здесь, и она не намерена возвращаться к прошлому.
      Она сняла очки и положила на сундучок, стоявший в ногах кровати.
      Странный звук, то ли щелчок, то ли треск, насторожил ее.
      Как будто медленно закрывается одна из балконных дверей.
      Блисс обернулась. Так и есть, одна из створок уже закрыта. Вторая тоже начала закрываться.
      Нет… Блисс прошла по старому, потертому коврику, сотканному еще ее прабабушкой. Створка медленно ползла к уже закрытой створке, словно кто-то пытался очень тихо и осторожно прикрыть дверь.
      Сердце подпрыгнуло в груди, заныло.
      Блисс попятилась, не отрывая взгляда от двери. Добравшись до лампы, щелкнула выключателем. И, включая свет, случайно опрокинула стеклянный колокольчик, принадлежавший раньше ее тетушке.
      Она положила колокольчик на место, и он тихонько звякнул.
      Ручка двери повернулась… Блисс должна была видеть стоявшего за дверью человека – ярко светила луна. Но она не заметила за стеклом ни тени, ни силуэта. Странно. Бессмыслица какая-то. Ведь там должен кто-то стоять. Блисс озиралась в поисках подходящего оружия. Но ей попалась на глаза лишь деревянная щетка для волос. Пришлось вооружиться щеткой.
      Похоже, в дом забрались грабители. Самое лучшее сейчас – дождаться, когда непрошеный гость покинет дом, а потом вызвать полицию.
      Старая стереосистема так и стояла на полке, в центре комнаты. Коллекция старинных серебряных пуговиц и пряжек тоже на месте, на бархатной подушечке, на специальном столике. Хрустальные колокольчики всех размеров по-прежнему стоят на высокой полке, а жадеитовые статуэтки, также доставшиеся по наследству от тетушки, теснились в шкафу, за стеклом.
      Она окинула взглядом комнату, высматривая каждую вещицу, каждую мелочь, представляющую хоть какую-то ценность. И вдруг почувствовала дрожь в коленях. Блисс попыталась успокоиться, взять себя в руки, однако ее по-прежнему трясло точно в лихорадке. Звонить в полицию? Но что сказать? Ведь вор ничего, кажется, не украл… Да и не видела она его.
      Она крадучись прошлась по комнате. Свет включать не стоит, глупо. Если здесь притаился грабитель, то он ее увидит – увидит, что она собралась звонить по телефону.
      Блисс открыла створку двери, ближайшую к кровати, и в комнату ворвался поток свежего воздуха. Если бы она не была так напугана, ощутила бы в полной мере его приятную бодрящую чистоту.
      – Кто здесь? – выкрикнула она, понимая всю нелепость своего положения.
      Висевшая высоко в небе белая луна залила, затопила своим светом всю террасу. Вдоль низких перил, ограждавших террасу, стояли большие деревянные ящики для цветов. Блисс почувствовала сладковатый запах роз и ванильный аромат белого и голубого ясменника.
      Глупости все это! Нет здесь ни души. Нет и не было. Двери захлопнулись от сквозняка.
      Нет, не захлопнулись. Они закрылись тихо-тихо. И осторожно повернулась ручка.
      Блисс, поежившись, подошла к лесенке, которая спускалась в садик, расположенный под окнами кухни.
      – Здесь есть кто-нибудь?
      Ни звука, ни движения, лишь шелест ветерка в ветвях плакучей ивы.
      Откуда-то с озера донесся стрекот моторной лодки. Закричала ночная птица. И снова тишина.
      Надо взять себя в руки. Надо собраться с силами и вернуться к обычной жизни. Ничего нет ненормального в том образе жизни, который она выбрала для себя. Смятение и все сомнения, охватившие ее, – это из-за Себастьяна Плато и его внезапного, невероятного вторжения в ее размеренную жизнь.
      За спиной Блисс что-то щелкнуло.
      Она резко обернулась:
      – Кто здесь?
      Было совершенно очевидно, что рядом кто-то стоит. Она явственно ощущала присутствие чужака.
      Лестница. Если она сбежит по ступенькам, то успеет домчаться до ближайшего домика.
      Но самый ближний домик сейчас пустовал. К тому же там не было телефона. Кстати, телефона не было и в других коттеджах.
      В ее комнате погас свет.
      Блисс громко вскрикнула.
      Послышался хрустальный звон. Колокольчики тетушки Бланш? Кто-то звонит в колокольчики?
      – Прогони его прочь, Блисс! – послышался высокий женский голос. – Он все испортит, если ты не прогонишь его.
      Блисс вздрогнула. По спине ее пробежал холодок. Но она тут же взяла себя в руки. Дешевый трюк. Дурацкая шутка. С нее достаточно. Блисс поджала губы и решительно направилась в комнату.
      Не успела она взяться за ручку, как дверь открылась.
      Прямо перед ней что-то белое тускло мерцало в лунном свете. Лицо… Лицо человека. Оно казалось абсолютно гладким, ровным. Кто это?
      Блисс пронзительно закричала.
      Лицо сразу же исчезло.
      Блисс бросилась к лестнице. Ее босые ступни застучали по дереву, потом зашлепали по каменным плиткам дорожки у кухни. Даже если кухонную дверь не заперли на ночь, о возвращении домой не могло быть и речи.
      Она распахнула калитку – и налетела на кого-то огромного и сильного.

      Первый удар угодил в переносицу. Себастьян взвыл. Он попытался схватить ее за руки, но тщетно.
      Второй удар пришелся по горлу. У него перехватило дыхание. Он снова попытался остановить Блисс. Себастьян точно знал, что это она. Он ощущал ее запах.
      – Черт! Да что с тобой случилось?! О-о-о-х! – Она молотила кулачками по его груди. – Прекрати. Перестань, Блисс! Хватит. Остановись сейчас же. – Он утер сочившуюся из носа кровь.
      Себастьян развернул Блисс к себе спиной, прижал к груди и приподнял над землей.
      Оказавшись в ловушке, она принялась отчаянно молотить пятками по его лодыжкам и коленям.
      – Блисс, это я, Себастьян. – Он приплясывал, пытаясь уклониться от ударов. – Блисс, перестань.
      Она замерла. Потом расслабилась и повисла на его руках.
      Отлично! Не хватало еще, чтобы она потеряла сознание.
      – Себастьян?
      – Что за… Что здесь происходит? Почему ты принялась выбивать из меня потроха вместе с дерьмом?
      – Не надо в разговоре со мной употреблять такие слова.
      Она на грани истерики, но все равно умудряется читать лекции о правилах хорошего тона и недопустимости грубых выражений.
      – Блисс, ответь мне…
      – Отпусти меня.
      – И ты снова начнешь колотить меня своей бейсбольной битой?
      – У меня нет биты, – пробормотала она.
      – Лучше бы уж битой… Слушай, что здесь случилось?
      Вокруг царила тишина. Лишь ветер шумел в ветвях деревьев. Дом стоял, погруженный во тьму.
      – У меня возникли… кое-какие сложности.
      – Не надо меня обманывать. Может, нам лучше войти в дом?
      – Нет! – Она вцепилась в его руку. – То есть, конечно… Почему бы и нет? А ты как здесь оказался? Почему крадешься в темноте?
      – Я крадусь? – Он бы рассмеялся, если бы не кровотечение из носа. – Я вовсе не крался. Просто постучал в парадную дверь. Потом услышал твой крик и пошел посмотреть, что произошло. Ты опять закричала. Хоть ты мне и не веришь, я за тебя беспокоился.
      – Отпусти меня. Пожалуйста.
      – О, я совсем забыл. Да, конечно. Ты же не станешь снова нападать на меня?
      – Нет. – Ее голос прозвучал как-то странно.
      Себастьян опустил Блисс на землю.
      – Ты испугалась? Или тебя испугали? Что случилось?
      – Ничего. Забудь об этом.
      Он осторожно потрогал свой нос.
      – Забуду, разумеется… Но не сразу, не сразу. Потребуется некоторое время. Не возражаешь, если я попрошу разрешения умыться? И полотенце…
      – С какой стати? – удивилась Блисс.
      – Хочу смыть кровь с лица. Чтобы больше никого не напугать.
      Она немного помолчала, потом спросила:
      – Кровь? Какая кровь? Ты ранен?
      – Не так чтобы очень. Нос пострадал. Ты не промахнулась.
      – Не может быть! – Она резко развернулась, потом снова обернулась. – Да, умойся. Только кухонная дверь закрыта. Пойдем к парадной.
      Блисс взяла Себастьяна за руку и потащила за собой. Добравшись до парадной двери, она пошарила по стене. Что-то проворчала себе под нос.
      – Что еще случилось? – спросил Себастьян. Нос его начал распухать.
      – Не могу найти ключ. Он всегда висит здесь. Обычно.
      Себастьян посмотрел в окно, в темную комнату.
      – Дверь, похоже, открыта, – сказал он.
      А ведь совсем недавно, когда он стучался, пытаясь выяснить, что случилось, дверь была заперта. Себастьян это точно помнил, однако промолчал.
      Блисс задумалась. Потом пробормотала:
      – Она, наверное, вышла отсюда.
      – Не понял… Кто?
      – Она… Нет, ничего особенного. Я, должно быть, просто плохо закрыла…
      Либо здесь произошло нечто такое, о чем она не хочет говорить ему, нечто такое, что привело ее в ужас, испугало до крайности, либо ей следует обратиться за помощью к психиатру. Прежде Чилли Уинтерс не была такой.
      Себастьян вошел в дом и щелкнул первым попавшимся под руку выключателем. Многочисленные светильнички с янтарно-желтыми абажурами, закрепленные на балках, осветили просторную комнату, обставленную в деревенском стиле, со стенами, обшитыми деревянными панелями.
      Он обернулся. Посмотрел на Блисс.
      Она в нерешительности стояла у порога. Вытянув шею, настороженно осматривала комнату, словно чего-то опасалась.
      – Что ж, будем действовать осторожно, – объявил Себастьян. Он взял Блисс за руку и втащил в комнату. Ей оставалось лишь подчиниться. Себастьян захлопнул дверь ногой. – Давай, рассказывай. Все выкладывай. Что произошло после того, как ты вошла в дом? Я тут катался неподалеку минут, наверное, пятнадцать, пока не понял, что должен вернуться и сделать все, чтобы ты со мной поговорила.
      – Тебе не следовало возвращаться, – пробормотала Блисс, внимательно осматривая комнату. – Не так уж я испугалась. Все прекрасно. Ничего особенного не случилось.
      – Да уж… Так прекрасно, что набрасываешься на людей и разбиваешь им в кровь носы.
      Блисс пристально посмотрела на Себастьяна. Ее нижняя челюсть отвисла. Зрелище было настолько уморительное, что он невольно рассмеялся.
      – Себастьян! Прости. Прости, ради Бога. Дорогой, у тебя кровь.
      – А я тебе о чем говорил.
      – Пойдем-ка со мной.
      Она потащила его за собой вверх по ступенькам, и они оказались на втором этаже, в просторной вытянутой в длину комнате, являвшейся одновременно кабинетом, гостиной и спальней. Блисс поспешно провела Себастьяна в ванную комнату, также обшитую деревянными панелями, как и все прочие помещения в доме.
      – Садись сюда, за столик. Нет, лучше на край ванны. Нет, давай за столик. Так безопаснее.
      – Безопаснее?
      – У тебя, должно быть, голова кружится. Не хочу, чтобы ты свалился в ванну.
      – Голова у меня в норме, – ответил он, но все же уселся за столик. – Чем это ты меня так отделала?
      Блисс подняла руку с зажатой в ней щеткой для волос.
      Он прищурился и покачал головой:
      – Нет. Ты молотила меня гораздо более увесистой штукой, чем эта.
      – Просто я ничего лучшего не нашла, – пробормотала она, потупившись.
      Себастьян усмехнулся:
      – Слава Богу, что у тебя не оказалась под рукой кочерга. Или нож.
      Она выдвинула из шкафа ящичек и достала полотенце. Смочила его холодной водой.
      – Мне показалось, что в сад кто-то забрался. Вот я и пошла посмотреть.
      – А как ты оказалась на улице? Ведь кухонная дверь заперта.
      Она легонько прикоснулась к его разбитому носу. Себастьян вздрогнул и со свистом выдохнул сквозь стиснутые зубы.
      – Спустилась отсюда.
      – Прямо отсюда? Схватила расческу и выскочила на улицу, в темноту? А почему не проверила двери или не позвонила в полицию?
      – Так получилось. – Ее рука повисла в воздухе. Она быстро вышла из ванной и осмотрела комнату. Вернувшись, сообщила: – Лампа опять включена. – И с силой приложила полотенце к его носу.
      Себастьян взвыл от боли.
      – Бедный… – Ее прикосновения снова стали ласковыми и осторожными.
      – Ты только что сказала, что лампа опять включена?
      – Не обращай внимания. Не важно.
      – Э, нет. Даже очень важно. Пожалуй, сегодняшний вечер мне не забыть.
      Блисс взяла его за руку и поднесла ее к полотенцу.
      – Держи здесь, – сказала она. – Кровь сейчас остановится. А чтобы спала опухоль, холод – самое лучшее. Теперь я попытаюсь объяснить тебе, почему вела себя как сумасшедшая.
      – Был бы весьма признателен.
      – Правда, в итоге ты решишь, что я действительно сошла с ума.
      Он криво улыбнулся:
      – Неудивительно.
      Она пристально посмотрела на него.
      Эти глаза забыть невозможно, невольно подумал Себастьян. Такие же чистые, как пятнадцать лет назад. Она так и не научилась кокетничать.
      – Ты же не надела очки. Неудивительно, что принимаешь мирных граждан за злодеев-убийц, набрасываешься на них и лупишь что есть силы.
      – Давай перейдем в комнату. Сможешь? – На ее лице не появилось ни намека на улыбку.
      Он поднялся на ноги. Взяв его за руку, Блисс подвела Себастьяна к креслу, стоявшему в центре комнаты, напротив французских окон. Он уселся без возражений. Подумал: а не усадить ли Блисс к себе на колени? Однако отказался от этой затеи.
      Блисс уселась на пол, рядом с креслом.
      Себастьян, придерживая у носа мокрое полотенце, запрокинул голову и прикрыл глаза. Блисс молчала. Он спросил:
      – Ты как, готова?
      – Не знаю, с чего начать.
      – Неплохо бы с того самого момента, когда ты вдруг сорвалась и убежала от меня без всякого объяснения.
      – Я собиралась позвонить и извиниться.
      – Прекрасно. Теперь тебе нет необходимости прибегать к посредничеству телефонного аппарата. Можешь сказать все сейчас.
      Блисс нахмурилась:
      – Мне не за что просить прощения. Как мне поступать – мое личное дело.
      – Ладно, пусть так, – отозвался Себастьян. – Просто ты сама сказала, что хотела извиниться. Впрочем, это не имеет значения. Во всяком случае, мне никакие извинения не нужны.
      – Я… я испугалась, – снова заговорила Блисс. – Вдруг поняла, что ты предлагаешь невозможное. Мне очень стыдно, что я так вела себя. Слишком расслабилась.
      – Ты это так называешь? Насколько я помню, перед тем как сбежать, ты почувствовала, что между нами возникла некая связь.
      Глаза Блисс вспыхнули. Лицо – тоже.
      – Я ведь объяснила, почему решила все прекратить.
      – Довольно ясно, – сказал Себастьян. И тут же подумал: ничего не ясно, но к этому вопросу лучше вернуться позже, после того как она объяснит остальное. – И я уже говорил, что вернулся сюда, потому что не мог позволить тебе уйти без объяснений. Ты знаешь, почему я оказался в саду. Теперь твоя очередь, Чилли. Рассказывай.
      – Никто меня так уже не называет.
      Он не сумел растопить лед в ее сердце. Может, старое прозвище поставит все на свои места?
      – Расскажи, почему ты вдруг набросилась на меня, размахивая щеткой для волос?
      – Одно из двух: или кто-то пытался меня смертельно напугать сегодня вечером, либо здесь, в комнате, когда я вернулась домой, бродило привидение.
      С предельной осторожностью Себастьян отвел в сторону руку с полотенцем.
      – Полагаю, насчет привидения ты пошутила? – спросил он. – Значит, когда ты вернулась, в доме находился посторонний? Правильно я тебя понял?
      Блисс внимательно посмотрела на него. Приподнявшись, взяла его за руку.
      – Твои пальцы! – воскликнула она. – Господи! Что же это такое?! Я и пальцы тебе разбила?
      Себастьян вздохнул и попытался улыбнуться:
      – Не обращай внимания. Уже не болит.
      – Вот и хорошо.
      – Пожалуй, следует здесь хорошенько все осмотреть, – заметил Себастьян.
      Блисс покачала головой:
      – Нет необходимости.
      – Возможно, ты и права. Но я должен убедиться…
      – Здесь больше никого нет.
      Себастьян пристально посмотрел ей в лицо. Потом спросил:
      – Почему ты так в этом уверена?
      – Просто знаю, и все. Я привыкла жить одна. Если бы здесь сейчас находился посторонний, я бы почувствовала.
      – И что, раньше, ну, сегодня вечером ты этого постороннего почувствовала?
      – Да. Только давай не будем больше об этом говорить.
      – Давай не будем, если ты не хочешь.
      Блисс уронила руки на колени.
      – Да, не хочу.
      – Любопытная комната. – Себастьян осмотрелся.
      – Здесь умерла моя тетушка.
      Он выпустил из рук полотенце, и оно шлепнулось на пол. Блисс подняла его, заново сложила и опять поднесла к носу Себастьяна.
      – Тетушка умерла несколько лет назад. Она была сестрой моего отца, только намного старше его. Довольно своеобразная, немного странная дама, но мы с ней любили друг друга.
      Себастьян покосился на скромную кровать с латунными ножками, под белым покрывалом.
      – Надеюсь, не на той кровати? – проворчал он.
      Блисс нахмурилась.
      – Нет-нет, тетушка Бланш умерла не на этой. Эту я потом купила. А ее кровать обычно стояла вот здесь. – Блисс указала рукой на то место, где расположился в кресле Себастьян.
      Он с трудом подавил желание вскочить на ноги.
      – Раньше в доме было три спальни, тетушкина – средняя. Ты веришь в привидения?
      Себастьян едва заметно улыбнулся. Что за женщина?! Столько лет прошло – и совсем не изменилась: то и дело перескакивает с одной темы на другую.