Глава 23

Записка лежала на подушке, приколотая изысканной сапфировой брошкой в оправе под пару кольцу, что Эдвард подарил своей нареченной перед свадьбой.

Просыпаясь, Линдсей машинально потянулась к возлюбленному — но постель была пуста. Лишь письмо на подушке, Стряхнув сон, она обнаружила, что бережно закутана в одеяло и одета в свежую ночную рубашку.

И тут ей вспомнилась минувшая ночь, Безумие, сменившееся нежностью, ярость, на смену которой пришли тихая забота и ласка, наполнившие сердце девушки любовью и сожалением. Почему она сразу не доверилась Эдварду? Отчего не открыла ему всю правду? Но теперь пришла ему пора все узнать. Иного пути нет.

Порывисто сев, Линдсей ощутила боль во всем теле. Интересно, сколько на ней синяков? Ну да не важно, главное сейчас — поскорее увидеть Эдварда..

В спальне было тепло — по-видимому, пока она спала, в камине все время поддерживался огонь. Девушка торопливо отколола брошку. Она еще ни разу не видела почерка Эдварда, но в глаза ей сразу бросилось его имя, подписанное снизу твердыми уверенными буквами. Записка была явно адресована ей.

Зажав брошку в руке, Линдсей с замирающим сердцем впилась глазами в строчки:

«Милая Линдсей!

Если на свете и существуют слова, способные выразить все, что я сейчас чувствую, то я таких слов не знаю. Оставляю тебя человеком отчаявшимся и сознающим, что не заслужил душевного покоя.

Вероятно, настанет день, когда мы сможем быть вместе — хотя бы друзьями. Я буду молиться об этом и ждать. Тем временем, дорогая жена, всякое твое желание будет тотчас же удовлетворяться. Только скажи, что тебе надо, — и немедленно получишь все, что захочешь. Твое благополучие отныне станет моей главной заботой.

И пожалуйста, помни, что тебе больше нечего бояться. Я сам никогда больше не потревожу тебя без приглашения. Миссис Джили будет ждать за дверью, пока ты не позовешь ее. Она женщина славная и скромная.

Остаюсь, бесценная моя госпожа, твоим защитником и рыцарем.

Нежно преданный тебе Эдвард.

P.S. Я улажу вопрос с арендаторами. Тебе больше незачем рисковать жизнью».

Линдсей так долго глядела на листок, что буквы начали расплываться у нее перед глазами. Наконец она аккуратно сложила письмо и опустила его на колени. Послание Эдварда растрогало ее до глубины души. Бедный. Он ведь приехал к нянюшке Томас, считая себя рыцарем и защитником Линдсей, — и оказался в дураках. Да, она была тронута. Но до чего же сердита!

— Ох уж эти мужчины! Если бы они только могли выучиться тому, что женщины умеют в совершенстве — говорить! — Она завернулась в одеяло. — Миссис Джили!

В ту же секунду дверь отворилась, и почтенная матрона — слегка растрепанная, но в остальном столь же безупречная, как всегда, — едва ли не вприпрыжку вбежала в комнату.

— Ах, миледи. Вы наконец проснулись. Как вы себя чувствуете?

Девушке бросилась краска в лицо. Не мог же Эдвард… Ну конечно, он никому не рассказал о том, что между ними произошло.

— Лорд Хаксли сказал, вы не совсем здоровы. Велел тщательнейше заботиться о вашем здоровье.

Линдсей обрела дар речи.

— Со мной все замечательно. А сам лорд Хаксли сейчас завтракает?

На лице миссис Джили отразилось крайнее изумление.

— Нет, миледи. — Она раздвинула шторы. Комната залилась ярким солнечным светом. — Уже полдень. Милорд с утра отбыл в Лондон.

Забыв, что одета лишь в полупрозрачную ночную рубашку, Линдсей отбросила одеяло и вскочила с кровати.

— Он уехал в Лондон?

— Да. На заре.

— Болван! — чуть ли не простонала девушка. — Миссис Джили, скажите, все мужчины такие идиоты?

Домоправительница смущенно улыбнулась,

— Велите оседлать мне коня. Немедленно. Как только оденусь, последую за мужем.

— О нет, как можно?

— О да, миссис Джили.

— Нет, миледи. Лорд Хаксли нам этого никогда не простит. Знатной леди не пристало скакать в Лондон верхом.

— В самом деле? Что ж тогда его светлость без зазрения совести волок меня в седле столько… — Она опомнилась. — Словом, я еду.

Миссис Джили решительно выпрямилась.

— Только не верхом. Коли вы уж так настроены отбыть в Лондон, я велю запрягать карету.

Девушка собиралась возразить, но встретила возмущенный взгляд домоправительницы.

— Ну хорошо. Пусть запрягают, но я хочу выехать еще до темноты.

Линдсей еще не приходилось испытывать ничего подобного. Дни и ночи, прошедшие с момента ее отъезда из поместья Хаксли, словно слились воедино. Она останавливалась только для того, чтобы сменить лошадей и дать перекусить кучерам и лакеям. Лишь изредка забываясь коротким сном, когда даже тряска на рытвинах и ухабах не могла больше помешать сомкнуться усталым векам, девушка вновь и вновь повторяла про себя то, что очень скоро предстояло высказать вслух.

Но на крыльце перед парадной дверью дома виконта на Кавендиш-сквер храбрость неожиданно покинула ее, и Линдсей почти пожалела о том, что не поддалась настойчивым уговорам миссис Джили и не захватила с собой горничную. Собравшись с духом, она позвонила. Ну должен же хоть кто-нибудь быть дома!

Наконец Стоддарт отворил дверь. Юная виконтесса подала кучеру, ожидавшему в карете возле крыльца, знак ехать в конюшню.

— Леди Хаксли! — В голосе Стоддарта звучала тревога. — Вы приехали! Благодарение небесам!

В роскошном холле Линдсей сбросила на руки камердинеру серый бархатный плащ и осталась в светло-сером дорожном платье, перепоясанном темно-оранжевой лентой. Такая же лента украшала верх серых атласных туфелек. В руках путешественница нервно сжимала вышитую сумочку.

— А где Гэррити? — спросила она, удивляясь, что Стоддарт снизошел до обязанностей простого лакея. — Заболел?

— Лорд Хаксли распорядился, чтобы все слуги, кроме меня, оставались на своей половине вплоть до дальнейших распоряжений.

— Не понимаю.

— В самом деле? — Камердинер осекся и деликатно кашлянул. — То есть я хотел сказать… словом, выразить уверенность в том, что вам удастся все наладить, ваша светлость.

— Ну да… — Линдсей не очень-то понимала, что именно ей надо наладить. — А что, его светлость сердит на кого-то из слуг?

— Нет, миледи.

— В высшей степени странно. А вы ему и за едой прислуживаете?

— Если его светлость и ест по-человечески, то не здесь. А он не выходил из дома с тех самых пор, как вернулся из Девоншира.

— Два дня!

— Скорее три. Должно быть, он скакал, точно за ним черти гнались. — Стоддарт приложил палец к губам и заговорщически придвинулся ближе. — Сидит у себя в кабинете, миледи. Он оттуда почитай, что и не выходит. Его что-то гложет, ох как гложет. Знаю, мне не подобает спрашивать, но не скажете ли вы, что это с нашим господином? Он нуждается в помощи, а я ничего не могу поделать.

Линдсей с деланным испугом поднесла руку ко лбу.

— Спасибо, Стоддарт, но можете со спокойной душой предоставить лорда Хаксли моим заботам. Собственно говоря, — она удостоила камердинера самой уверенной улыбкой, которую только могла изобразить, — думаю, вам не помешает устроить себе выходной до завтра. Стоддарт не спорил. Отвесив госпоже короткий поклон, он удалился, бормоча бессвязные слова благодарности.

Линдсей никогда еще не была в кабинете Эдварда, но без труда догадалась, где он находится. Дорогу подсказали звуки рояля. Неуверенными шагами, миновав вход в тот самый зал, где проходил свадебный завтрак, и, следуя на звуки музыки, Линдсей добралась до уединенной комнаты в самой глубине дома.

Дверь была полуоткрыта. Линдсей немного помедлила на пороге, вслушиваясь в завораживающую мелодию. До сих пор ей лишь раз довелось слышать игру Эдварда, но она понимала, что это именно он извлекает сейчас из клавиатуры дивные звуки. Осмелев, она шагнула за порог — и увидела мужа.

Он сидел спиной к двери перед роскошным роялем лакированного красного дерева. В почти том же костюме, в каком был в тот раз, когда… Сердце ее сжалось от нежности. Было что-то бесконечно трогательное и беззащитное в том, как он сидел и грустил, не ведая о том, что она рядом.

Линдсей подошла чуть ближе. Черные волосы виконта, как всегда, спадали непокорными прядями, точно он то и дело взъерошивал их длинными сильными пальцами, о прикосновениях которых так страстно мечтала его молодая жена.

Мелодия была незнакома Линдсей. Мускулистые плечи Эдварда двигались в такт музыке. Комната, освещенная единственной лампой, утопала в тенях, в камине мерцал угасающий огонь.

Эдвард все не замечал ее. Что делать? Окликнуть его? Ласково коснуться плеча?

На цыпочках, затаив дыхание, она подобралась совсем близко к виконту и остановилась рядом, так что уже различала твердые очертания его подбородка, закрытые глаза, скорбно опущенную линию губ.

Присев на краешек скамейки рядом с мужем, Линдсей отвернулась в сторону.

Музыка оборвалась.

— Сыграй для меня, Эдвард, — еле слышным шепотом пролепетала девушка.

— Линдсей…

— Играй, пожалуйста. Это так прекрасно.

— Ты пришла.

— Я не могла не прийти.

— Ты ведь могла отправить ко мне гонца с любым посланием.

— Такое послание ни одному гонцу не доверишь.

— Скажи мне.

— Лучше поиграй.

— Садись ближе.

Линдсей придвинулась, плечо ее касалось его руки. Эдвард снова пробежал пальцами по клавишам.

— Пачибел, — объявил он. — Его «Канон».

— Я никогда раньше его не слышала. Как красиво. Просто сердце замирает.

— Он был написан для трубы и виолончели.

— Но на рояле звучит чудесно.

— Мелодия слишком простенькая.

— Зато завораживающая.

Эдвард снял руки с клавиатуры.

— Это ты чудесная и завораживающая. Я и не думал, что кто-нибудь сможет так завладеть моим сердцем. Я никогда не перестану упрекать себя за… за мою жестокость с тобой.

Линдсей прижала руку к щеке и склонила голову Эдварду на плечо.

— Ты был зол на меня. Не просто зол, а в ярости. И это я тебя рассердила. Но знаешь, Эдвард, Джон не мой сын.

Прошло несколько секунд, прежде чем виконт нежно погладил ее рассыпавшиеся по его плечу локоны.

— Я знаю, душа моя. Моя маленькая нетронутая девочка.

— Ты узнал, когда… когда мы…

— Да. Такие вещи дочь должна узнавать от матери. А если матери нет, то еще от кого-нибудь. Кому-нибудь следовало непременно поговорить с тобой. Знаю, многие мужчины со мной не согласятся, но я считаю, что выдавать замуж ничего не смыслящую девушку — настоящее преступление. Линдсей разгладила юбку на коленях.

— А то, что между нами произошло… от этого потом и получаются маленькие, да? И поэтому ты понял, что у меня нет никакого опыта, верно?

— Да. Но, — он тяжело вздохнул, — понимаешь, Линдсей, такие вещи нельзя делать со злости. Тот человек, которого ты видела, — это был не я, не настоящий я. Если… Между нами больше никогда не будет такой ярости.

Линдсей отчаянно хотелось, чтобы Эдвард не ограничивался лишь простым поглаживанием по голове, но он убрал руку.

— Теперь я расскажу тебе всю правду, Эдвард. Так будет правильно.

— Правду? У тебя такой озабоченный голос. — Эдвард тихонько рассмеялся. — Какую правду? Что этот малыш — один из твоих подопечных? Нечего сказать, церкви и впрямь крупно не повезло, когда я вырвал тебя у нее. Ты бы прославилась безграничной благотворительностью и неизбывным милосердием. Но я рад, что успел жениться на тебе, покуда ты не затворилась в монастыре. — Голос его прервался, и до слуха Линдсей донесся очередной вздох. — И надеюсь, то есть смею надеяться, в один прекрасный день ты тоже этому обрадуешься.

— Я уже рада.

Резко повернувшись, виконт обвил руками стан возлюбленной и, нагнув голову, впился глазами в ее лицо.

— Даже боюсь допытываться, что ты имеешь в виду. Девушка застенчиво улыбнулась.

— И не надо. Эдвард, мы говорим об очень серьезных вещах. И я вынуждена просить тебя об одолжении. Джон — мой родственник. И Антона тоже, хотя Антон не догадывается о его существовании и не должен ничего знать. Пока не должен.

— Что-то подсказывает мне, мадам жена, что вы претворяете в жизнь очередной сумасбродный план.

— Нет, не сумасбродный, — покачала головой Линдсей. — Хотелось бы мне, чтобы все это было ерундой. Джон — сын моего брата.

Руки Эдварда сжались у нее на талии. Линдсей вся так и закоченела..

— Я боялась рассказать тебе. Трегонита не принадлежит и никогда не будет принадлежать мне. Но со дня рождения Джона я твердо знала, что мой долг — сохранить его законное наследство. Эдвард, Роджер пойдет на все, чтобы завладеть поместьем. На все.

Двумя пальцами взяв Линдсей за подбородок, Эдвард повернул ее лицо к себе. Девушку немного обеспокоил лихорадочный блеск, вдруг появившийся в глубине его черных глаз, но сегодня она уже ничего не боялась.

— Расскажи мне, — настойчиво сказал он. — Все без утайки.

— Мой брат тайно женился на Марии Поллак, сестре Антона. Наш отец и старый мистер Поллак друг друга терпеть не могли, чуть ли не до открытой вражды доходило. Папа считал мистера Поллака гнусным браконьером. О браке Уильяма и Марии знали лишь я да няня Томас, а потом родился Джон, и Мария тяжело заболела. Мы позвали бабушку Уоллен, но было уже поздно. Мария умерла.

— А почему Антон ничего не знал о замужестве сестры?

— Он до смерти разозлился бы на Уильяма, что тот держит брак в тайне. А потом, после смерти Марии, я боялась ему рассказать, чтобы эта весть не долетела до ушей Роджера.

Сбиваясь и захлебываясь, девушка выложила все остальное — и как Мария, умирая, молила позаботиться о Джоне, пока он не достигнет возраста, когда сможет войти в право владения наследством, и о контрабандных рейдах, деньги от которых шли на безбедную жизнь няни и малыша, и о том, как они сплели какую-то сторию для Антона о смерти Марии — благо, во время вех этих событий Поллак находился в чужих краях.

Эдвард слушал молча, не перебивая жену. Лишь когда Линдсей умолкла, он нарушил олчание.

— А почему ты так уверена, что Роджер непременно сделает Джону что-нибудь плохое?

Но прежде чем поведать Эдварду всю правду до конца, Линдсей хотела попросить его об одной вещи.

— Скажи, ты ведь поможешь мне умаслить Роджера? Ты же подготовил документы, чтобы передать ему Трегониту?

— Нет.

Девушка метнула на виконта сердитый взгляд.

— Ну так займись этим поскорее. Умоляю. Любое промедление чревато опасностью, которую я уже не в силах буду предотвратить.

— Какой еще опасностью?

— Ну как ты не понимаешь! Я должна обеспечить тебе и Джону безопасность.

Эдвард держал в ладонях ее лицо.

— Безопасность мне?

Линдсей обвила руками его шею.

— Уильям погиб не просто в сражении. Его убил Роджер.

— Ты знаешь? — Эдвард в полнейшем изумлении подался навстречу девушке. — Знаешь, что Уильяма коварно убили?

— Да. И я боюсь, что если ты не дашь ему, чего он хочет, он и тебя попытается убить. Ах, Эдвард, этого-то я и опасалась, когда ты хотел на мне жениться.

— Так ты боялась за меня, — медленно произнес он. — И знала, что Уильяма подло убили. А я-то все это время думал, что должен мстить лишь за себя одного.

Девушка запустила пальцы в шевелюру виконта и легонько потянула, заставив его чуть отклонить голову назад.

— О чем ты говоришь?

— Мой брат Джеймс, мой старший брат — его убил тот же негодяй, что отнял жизнь у Уильяма. Джеймс пытался предотвратить преступление. Мне рассказал об этом один моряк по имени Кертц, когда я был еще в Индии. Линдсей заглянула Эдварду в глава.

— К нам с Марией тоже пришел именно Кертц. Он сказал, что сам все видел.

— И ты заплатила ему за информацию?

Девушка кивнула.

— Понятно. — Виконт бесцветно улыбнулся. — Ладно, о Роджере Латчетте можешь больше не беспокоиться. И не бойся за малыша. Он в надежном месте.

— Но Трегонита не моя, — несмело заметила Линдсей. — У меня нет никакого приданого.

Эдвард засмеялся, запрокидывая голову назад. Блеснула ровная полоска белых зубов.

— Есть, и еще какое! Ты подарила мне себя, а иного приданого мне не надо!

Когда он вот так откидывал голову, Линдсей хотелось погладить его по шее. Заставив себя отвернуться, она открыла сумочку.

— Брошь, которую ты мне оставил, просто прекрасна. Совсем как кольцо. А я тоже привезла тебе подарок. — Вытащив из сумочки свое самое дорогое сокровище — золотые мужские часы, — девушка протянула их Эдварду. — Это Уильяма. Когда пришла весть о гибели моего брата, Антон был в Плимуте, договаривался с какими-то рыбаками о лодках. Он поехал туда и привез мне часы. Пожалуйста, прими их от меня. Хорошо?

Эдвард повертел часы в руке. На крышке сзади были выгравированы инициалы — У.Б.Г.

— Спасибо, — благодарно отозвался он, осторожно убирая золотую вещицу в карман. — Я сохраню их до тех пор, пока мы не сможем передать их Джону.

Да, она не ошиблась в своей первой оценке Эдварда. Он обладал истинным благородством и широтой души. Девушка смахнула слезы.

— Мне бы хотелось послать весточку бабушке Уоллен и няне Томас. Боюсь, после нашего отъезда они волновались за меня.

— Пожалуй, у них имелись для этого веские основания. — В голосе виконта звучало веселье. — Бедняжки, надо полагать, считают, что ты вышла замуж за чудовище. — Внезапно он помрачнел. — Что ж, коли так, не мне их винить. Я вообще во всем виню лишь одного себя. Милая, я до сих пор не приду в себя от изумления, что ты решилась приехать сюда.

Ну до чего же непонятливы иногда мужчины!

— Должно быть, я тут за эти дни вконец застращал слуг. Ну не беда, мы быстро найдем тебе горничную. Ты, наверное, с ног валишься от усталости. — Поднявшись, Эдвард предложил жене руку. — Тебе надо поесть и поспать.

— Не надо никого звать, — поспешно предупредила Линдсей, в свою очередь поднимаясь. — Я знаю дорогу наверх и совсем не голодна.

Эдвард шагнул ближе. Рука его была теплой и крепкой. Он молча повел Линдсей через холл к подножию лестницы.

— Надеюсь, ты найдешь там все, что нужно, — пробормотал он у нижней ступеньки. — Пожалуйста… прошу тебя, ничего не бойся. Я останусь у себя в кабинете.

Но девушка лишь крепче сжала его руку. Пальцы молодых людей переплелись. Шагнув на первую ступеньку, Линдсей оглянулась.

— Знаешь, кажется, я забыла дорогу, — пожаловалась она и лукаво прикусила нижнюю губу.

Эдвард нахмурился.

— Но ты ведь не хочешь звать горничную.

— Не хочу. — Она выразительно замотала головой. Виконт продолжал хмуриться

— Эдвард, проводи меня.

Глава 24

Эдвард медленно шагнул к Линдсей. Она поднялась еще на ступеньку, виконт — за ней. Наконец — видимо, опомнившись — он тоже улыбнулся ей и повел наверх. У двери ее спальни он остановился.

— Как недавно я в первый раз привел тебя сюда — но сколько же всего успело случиться с нами с тех пор.

— Мне кажется, прошла целая жизнь, — отозвалась она.

— Камин уже разожжен, — предупредил Эдвард. В голос его вернулось беспокойство. — Я велел постоянно топить здесь, просто потому… ну, на случай…

— На случай, если я вернусь домой?

От улыбки на щеках виконта заиграли ямочки.

— Сдаюсь, — только и сказал он.

Когда Эдвард улыбался, он выглядел таким по-мальчишески задорным и в то же время неотразимо обольстительным, что Линдсей невольно прижала руку к бурно вздымающейся груди.

— Признаюсь, я немножко устала.

— Тогда ляг поспи. — Виконт шагнул назад.

— Боюсь, одна я не засну. — Линдсей опустила ресницы и почувствовала, как заливаются краской щеки. — А вот если бы ты со мной чуть-чуть посидел, мне было бы спокойней.

Наверное, он сочтет ее слишком развязной, но, в конце-то концов, что тут такого? Они ведь муж и жена.

Не проронив ни слова, Эдвард ввел ее в спальню. Там все выглядело точно так же, как в тот вечер, когда Линдсей сбежала из этого дома. Только со спинки кресла исчезло прекрасное подвенечное платье. Зато ночная рубашка, приготовленная для первой брачной ночи, так и лежала на подушке.

— Я подожду в гардеробной, — сказал виконт. — Если захочешь, позови меня, когда ляжешь, и я посижу с тобой. Линдсей, это из-за того, что я натворил, тебе теперь страшно засыпать?

— Ничего подобного.

Из груди его вырвался вздох облегчения. Линдсей смущенно отвела взгляд в сторону — бежевые рейтузы так плотно облегали мускулистые ноги и бедра Эдварда, что не требовалось большого воображения, чтобы представить себе все изгибы его фигуры.

Эдвард тоже отвернулся и вышел в маленькую гардеробную, смежную со спальней. Линдсей слышала, как скрипнуло кресло, когда он садился.

Отложив сумочку, девушка подошла к трюмо; уселась перед зеркалом и распустила волосы.

Кресло вновь скрипнуло.

— Эдвард…

— Да?

— Ты не мог бы подойти ко мне?

Не поворачивая головы, она следила в зеркале, как муж вошел в спальню и остановился за спинкой ее стула.

— Знаешь, оказывается, я устала гораздо больше, чем думала. Я не оторву тебя от каких-нибудь важных дел, если попрошу помочь мне приготовиться ко сну?

Глаза их встретились на серебристой глади стекла. Виконт взял с трюмо одну из дорогих расчесок.

— Для меня нет дел более важных, чем вы, миледи. Одной рукой он приподнял пышную гриву волос девушки, едва касаясь шершавыми костяшками пальцев ее шеи. Линдсей сладко зажмурилась от удовольствия. Сперва движения Эдварда были медлительны и осторожны, словно он боялся больно дернуть запутавшийся локон, но постепенно уверенность вернулась к нему, взмахи расческой стали шире и плавнее.

И при каждом взмахе пальцы виконта дразнящей лаской касались кожи Линдсей.

— Твои волосы всегда напоминали мне расплавленное золото. — Голос его был тих и нежен. — Они сияют подобно золотому шёлку. Отложив расческу, он за плечи притянул девушку к себе. Линдсей открыла глаза. Эдвард улыбался ей сквозь зеркало, тыльной стороной ладони поглаживая ее щеку.

— Наверное, миледи, теперь вам хочется остаться одной.

— Почему? — Она накрыла его ладонь рукой. — Я не хочу, чтобы ты уходил.

— Ho но я мужчина, Линдсей. А ты женщина. Прекрасная и желанная. И мы одни.

— И я твоя жена, — негромко напомнила Линдсей. Эдвард нагнулся к ней.

— Да, ты моя жена. — Он легонько куснул ее за мочку уха. Линдсей едва не вскрикнула, почувствовав, как бедра наливаются томительной тяжестью.

— А я когда-нибудь говорил тебе, что твой голос сводит мужчин с ума?

Линдсей наклонила голову, чтобы ему было удобнее.

— Не помню, может быть.

Ее вдруг пробрала дрожь.

— Замерзла? — Шепот Эдварда обжигал ей шею.

— Вроде бы нет. — Причесать тебя еще немножко?

Линдсей кивнула.

Словно стремясь убежать от расчески, шаловливые пряди рассыпались у нее по спине, плечам, даже груди, но рука Эдварда находила их повсюду.

Линдсей обвела губы языком — и заметила в зеркало, что взгляд Эдварда устремился на ее рот. Рука его застыла, где была — на одном из пышных холмиков, пальцы несильно сжимали сквозь пелену кудрей вздымающуюся плоть. Сгорая от неуемного желания, чтобы он поскорее погладил ее по-настоящему, девушка откинула назад волосы и снова накрыла его руку своей, прижала сильнее. С губ ее сорвался дрожащий вздох. Склонившись над возлюбленной, Эдвард принялся покрывать жаркими поцелуями ее шею и плечи, спускаясь все ниже и ниже.

— Эдвард! — выдохнула она. — Ах, Эдвард!

— Да, радость моя. — Губы его уже достигли выреза платья. Девушку охватило нетерпеливое предвкушение. Ему остается только…

— Ах.

Словно услышав безмолвный зов ее тела, Эдвард просунул язык под вырез, с новым пылом приникнув к жаждущему ласки розовому соску.

На Линдсей накатила вдруг тягучая приятная слабость, горячая и непреодолимая, исходящая откуда-то из глубины лона и волной разливающаяся по всему телу.

Эдвард тем временем уже успел стянуть лиф ее платья ниже.

— Боже Всевышний, — простонал он. — Линдсей, до чего же ты хороша.

Она закрыла глаза.

— Нет, — возразил виконт. — Смотри сюда, милая. Учись. Смотри на меня и на себя. Ты очень страстная и нежная. Погляди на себя.

Она послушно поглядела в зеркало на свою белоснежную грудь с розовеющими бутонами сосков. На фоне белой кожи загорелая рука Эдварда казалась еще темнее. Эта картина подействовала на Линдсей столь волнующе, что бедняжка едва не лишилась чувств. Глаза Эдварда сияли, а пальцы неустанно ласкали ее грудь, скользили вверх-вниз, вверх-вниз, пока девушка, слабея, не попыталась поймать его запястье. Безуспешно. Виконт лишь рассмеялся.

— Пожалуй, помогу тебе раздеться, — сверкнул он широкой улыбкой, слегка подтрунивая над ней. — Держу пари, тебе хочется пощеголять той милой рубашечкой, что лежит на кровати. Хотя бы поначалу.

Сердце Линдсей сделало вдруг неожиданный скачок. Сейчас снова произойдет то, что произошло той ночью. На нее накатила паника. Было так больно…

— Что с тобой, Линдсей? — Эдвард мигом уловил перемену ее настроения. — Испугалась? Она покачала головой, но потом кивнула.

Порывисто отодвинув ее стул от трюмо, виконт бросился перед ней на колени.

— Тебе нечего бояться, поверь мне.

— Я тебе верю. — Линдсей постаралась улыбнуться, чтобы убедить его.

Обняв ее, виконт проворно расстегнул ряд пуговок на спине, стянул платье с плечиков девушки и осторожно высвободил ее руки из рукавов. Она чуть приподнялась, чтобы он мог стащить платье, — и виконт одним движением откинул его в сторону.

На Линдсей оставалась лишь тончайшая белая рубашка, расшитая по подолу серебряными цветами, и белые атласные чулки с такими же серебряными цветами на щиколотках.

Схватив жену в объятия, Эдвард баюкал ее у себя на груди. — Никогда, ни за что больше не обижу тебя, Линдсей. Клянусь. И никому не позволю обидеть.

Он потянул подол рубашки вверх по прозрачным чулкам. Раздался слабый шелест. Вся, дрожа, Линдсей прильнула к Эдварду и несмело просунула руку ему под рубашку, с восторгом касаясь теплого сильного тела, стальных мышц. Но ей этого было мало. Неловкими пальцами она расстегнула пуговицы и вытащила рубашку из-за пояса брюк.

Эдвард зарылся лицом ей в грудь, осыпая ее тысячей нежных поцелуев, скользя языком по мягкому подъему. Рука его вкрадчиво нащупала колено девушки и поползла вверх.

Наконец виконт оторвался от груди Линдсей и нащупал губами ее губы. От поцелуя — крепкого, властного — у нее даже закружилась голова. Эдвард улыбнулся.

— Помнишь, чему я тебя учил? Она кивнула.

— Настало время для очередного урока. Просунь язык мне между губами, обними меня, Линдсей, прижмись ко мне.

Она повиновалась. Не отрываясь от уст Линдсей, Эдвард поднял ее рубашку на бедра и принялся умело стягивать с дрожащей девушки тонкие чулки. Вот он легонько прикусил ее пухлую нижнюю губу — и сдернул первый чулок. Шутливо пощекотал подбородок — и стащил второй.

— Ты уже готова стать моей, любимая. — Спустив с плеч ее рубашку, Эдвард залюбовался прекрасной обнаженной грудью возлюбленной, как томящийся путник, мечтающий утолить жажду. — Почти готова.

Следующий поцелуй пришелся на пылающий сосок, а через миг Эдвард уже припал к бедрам Линдсей, осторожно раздвигая ей ноги, погружаясь во влажные глубины, изнывающие от предвкушения ласк. Язык его трепетал, порхая вокруг той пульсирующей острым желанием точки, прикосновениями к которой Эдвард так хорошо умел возносить Линдсей на вершину блаженства. Бедра девушки словно сами собой заскользили по стулу. Эдвард обхватил ее за ягодицы, приподнимая чуть вверх, навстречу своим губам, и Линдсей закричала от невыносимого наслаждения. Мир вокруг стал темным, бурлящим пространством, и она отчаянно впилась ногтями в голую спину виконта, содрогаясь в такт проносившимся по ней новым и новым волнам упоительных ощущений.

— Эдвард! — С ней творилось что-то невероятное. Она чувствовала себя одновременно как никогда сильной — ей хотелось кричать и смеяться буйным, неудержимым смехом — и в то же время как никогда слабой и уязвимой. — Эдвард, я хочу… — Чего же она хочет? — Хочу быть с тобой.