— Погоди, а почему же он так разложился?

— У меня есть на этот счет несколько идей. Но придется подождать, пока Сэнди Макалпин не проведет еще несколько анализов этого трупа в морге. А пока ты мне можешь сделать одолжение?

— Конечно, Пит. В чем дело?

— Не болтай. Я имею в виду, что вещи начинают немного проясняться, но кто-то обходит нас на каждом повороте. Я хочу, чтобы с этого момента ты и я были очень внимательны, понимаешь? Никому ни единого слова об этом.

— Я уже давно так и делаю, — сказал я. — Я не говорю о своих будущих планах никому, кроме тебя и лейтенанта Брюстера.

Пит, казалось, был обеспокоен, но потом пожал плечами и сказал:

— Да…

Я задумчиво на него посмотрел и спросил:

— Эй, уже не подозреваешь ли ты и его?

— Я подозреваю всех, кроме себя, — ответил Кустис. Затем, весело улыбнувшись, он добавил: — Иногда я сомневаюсь, могу ли я верить даже самому себе!

Только через некоторое время после того, как он ушел, я начал размышлять холодно и трезво, не мог ли ОН быть в этом замешан! Я был уверен, что за всем этим стоял человек, который знал обо всех моих передвижениях. Мы имели дело с дьявольски хитрым маньяком, который или знал гораздо больше, чем обычно известно о методах следствия, или обладал высокоразвитыми экстрасенсорными способностями.

Я никогда не верил в экстрасенсов.

Насчет колдовства я уже начал сомневаться.

Я выбрался из больницы днем в воскресенье. Доктор Гринспан хотел оставить меня до понедельника, но я решил, что смогу получше распорядиться своим временем.

Доехав на такси до своей квартиры, я обнаружил, что у двери дежурит патрульный. Он сообщил мне, что лейтенант Брюстер установил круглосуточное наблюдение, пока не будет известно больше о моих соседях. Особенно о таких, которые могли проходить сквозь запертые двери и оштукатуренные стены.

Замок на двери был сломан в ту ночь, когда управляющему с доктором Гринспаном больше ничего не оставалось делать, как ломать дверь. Но обычный замок, которым я пользовался, еще работал. Так что вооруженный полицейский в холле и запертый на защелку старый замок позволяли мне чувствовать себя в безопасности.

Я позвонил Питу Кустису домой, и его жена сказала мне, что он в Чикаго, беседует с подозреваемым, который там находится под арестом. В чем там было дело, она или не знала, или Пит попросил ее не распространяться. Однако она упомянула, что подозреваемый, по-видимому, был связан с наркотиками.

Я подумал, что, может быть, Брюстер введет меня в курс последних событий. Но телефон у него дома не отвечал. Очевидно, он с женой проводил вечер в другом месте.

Быстрый осмотр квартиры показал, что все было в порядке. Посреди ковра было пятно, где меня вырвало, когда я в беспамятстве катался по полу. Управляющий Майк, очевидно, пытался почистить ковер, но, так как это ему не очень удалось, я напомнил себе, что надо будет купить какой-нибудь состав для чистки ковров.

Я прошел на кухню и обнаружил, что у меня кончается жидкость для мытья посуды, бумажные полотенца и растворимый кофе. Кто-то прикончил и те шесть пакетов, что хранились у меня в холодильнике. Я решил, что расследовать это не имело смысла.

В конце концов мне предстояло открыть дверь в стенной шкаф, чтобы убедиться, что мой револьвер на своем обычном месте. Я откладывал это дело, как только мог. В конце концов я сказал себе, что глупо позволять кошмарному сну брать над собой верх. Но все же волосы на голове у меня начали шевелиться, когда я, глубоко вздохнув, взялся за ручку и рывком открыл дверцу.

Там не было трупов — ни живых, ни каких-либо других. Я снял с крючка кобуру и, сбросив пиджак на диван, надел ее. Затем я принес стул, встал на него и прижал руки к потолку. Штукатурка казалась твердой, как камень. Щелкнув зажигалкой, я исследовал углы, где потолок сходился со стенами. Углы были закругленными, и нетронутый слой белой штукатурки спускался на шесть-восемь дюймов вниз, почти до линии лепнины. Я поставил зажигалку на верхнюю полку, отковырял кусок лепнины и увидел, что штукатурка шла вниз и за лепниной, без единого дефекта.

Таким же образом я осмотрел второй стенной шкаф и туалет. Потолок в моей квартире, по-видимому, был незыблем, как Английский Банк. Я осмотрел окна, но не обнаружил ничего, кроме пыли и паутины, которую я давно собирался убрать.

Затем, отодвинув всю мебель от стен, я прополз на четвереньках вдоль края ковра, ощущая себя довольно неловко за этим делом. Гвозди, прижимающие края ковра к полу, были на месте, и все было покрыто пылью. Некоторые из них поржавели. Не похоже было, чтобы их недавно вытаскивали из пола.

Следовательно, меня поцарапал кот-невидимка.

А кот ли это был? Я вспомнил кое-что другое, о чем мне говорил Мерлин в ночь шабаша, но отбросил эту мысль как чересчур несерьезную.

Затем я спустился вниз и, выведя машину из гаража за домом, поехал в маркет, который был открыт вечером в воскресенье. Я знал, что впереди у меня длинная ночь, так что я накупил закусок, чтобы поглощать их, сидя перед телевизором, и другие необходимые вещи. Довольно долго болтался я по открытому всю ночь маркету, так как не стремился вернуться к себе. Но, в конце концов, надо было как-то провести ночь. Я знал, что с наступлением темноты у меня расшалились нервы, и все же надо было возвращаться в пустую квартиру.

Я сказал себе, что, по крайней мере, это место находилось под наблюдением и поэтому было более безопасно, чем комната в отеле, куда я мог бы сбежать на ночь. Но все же я был неспокоен. После кошмара, который я пережил в этих стенах, я и видеть не желал этого места, не говоря уже о том, чтобы там спать!

— Так что мы будем бесконечно смотреть телевизор и дочитаем поганую книгу, которую дала нам Пат, — пообещал я себе. Дядя Дэй предложил устроить меня у себя в университетском городке, но я отказался, пробормотав, что я уже взрослый. Теперь же, припарковав машину и выбравшись из нее с мешком покупок, я начал сомневаться, мудро ли я поступил, отвергнув его предложение.

Была ветреная октябрьская ночь. Луна то появлялась, то исчезала за облаками, сухие листья носились по земле как раненые летучие мыши, и я не удержался от того, чтобы подумать, как прекрасно было бы в такую ночь полетать на метле над печными трубами.

Я шел по аллее, и где-то в ночи мяукала кошка. Я попытался отбросить навязчивые мысли. В конце концов, сказ-ал я себе, где угодно встречается множество кошек. Пройдя квартал в любом пригороде, вы всегда встретите пару бродячих кошек. Просто мое воображение заставляет меня в последнее время видеть кошек больше, чем обычно.

Я поднялся наверх, кивнул скучающему полицейскому, устроившемуся на стуле у моей двери, и вошел к себе. Я включил телевизор, чтобы он немного нагрелся перед тем, как я начну беспорядочно вертеть переключателем программ, отложил в сторону покупки и поставил греться воду для кофе. Затем зазвонил телефон.

Это была Пат Вагнер. Она сказала, что находится поблизости и уже звонила мне, пока меня не было. Она казалась чем-то обеспокоенной.

Я поинтересовался ее мнением насчет кофе, и она сказала, что это было бы великолепно. Я посоветовал ей спешить. Затем я вышел в холл и сказал полицейскому, чтобы тот ее не застрелил, когда она прибудет. Он бросил на меня понимающий взгляд и снова уткнулся в газету.

Пат прибыла меньше чем через двадцать минут. Она, казалось, замерзла на ветру и была чем-то встревожена. Я помог ей снять ее осеннее пальто и усадил на диван, затем пошел за кофе и закусками. Когда я поставил поднос на приставной столик, который я использовал вместо кофейного, она вытащила из сумочки конверт и сказала:

— Я знаю, что, может быть, и глупо беспокоить тебя, Морган. Но я просто ничего не понимаю, и после всего того, что происходило…

Я сел рядом с ней, задумчиво уставившись на предмет, который она достала из конверта. Я тоже ничего не понимал.

Это была роза, помятая от пребывания в конверте. Стебель и листья выглядели вполне обычными. Но цветок, если его можно было так назвать, был совершенно черным.

— Я слышал, что бывают черные розы, — сказал я, — но никогда их не видел.

— Их не существует, — трезво сказала Пат.

Я взял розу, чтобы поближе ее рассмотреть, и улыбнулся:

— Ну уж и не существует!

— Это правда, — настаивала Пат. — Многие годы уже пытаются вывести совершенно черную розу или тюльпан. Каталоги семян обещают награду любому садовнику, который обнаружит такую мутацию.

— Так отправь ее семеноводам, возьми деньги и беги! — рассмеялся я. — Где тебе посчастливилось ее достать?

— Она лежала на кровати, когда я вернулась к себе сегодня вечером.

— В смысле, просто так? Ни записки, ничего?

— Ничего, Морган, и моя дверь была заперта!

Я покрутил стебель между пальцами, наблюдая за игрой света на черных лепестках. Пожав плечами, я сказал:

— Студентки из общежития подшутили. Они окунули ее в черные чернила и подкинули тебе.

— Но зачем, Морган? Я достаточно знакома с юмором второкурсниц. Но здесь не видно никакого смысла. Это совсем не смешно, и откуда эти студенты могут знать, что это значит?

— Не знаю. А что это значит?

Пат, казалось, была удивлена, но потом тускло улыбнулась и сказала:

— Ах да, правильно. Ты не знаешь о моей розовой аренде.

— Ты собираешь арендную плату за розы?

— Нет, конечно. Церковь.

— Это другое дело, — пробормотал я. — Пей кофе, остынет.

— Все не так уж сложно, — улыбнулась Пат, взяв чашку, и стала объяснять: — Я родилась в маленьком городке под названием Аллендорф. Его основали выходцы из Моравии. Одним из основателей Аллендорфа был мой предок, Зигмунд Келлер. Это был трудолюбивый старый датчанин, и со временем он разбогател.

— А, это он собирал плату за розы.

— Не дразнись, Морган. Это очаровательная история, и, с другой стороны, я перепугана из-за чертовой розы.

— Приношу свои извинения, — улыбнулся я. — Продолжай про дедушку Келлера и его розовую аренду.

— Все очень просто, — сказал она. Затем, понюхав свою чашку, она спросила:

— Ты сюда кладешь какие-то травы или что?

— Травы? — Я заморгал. — Черт, насколько я знаю, это обычный растворимый кофе.

— Странно пахнет, — настаивала она, еще раз понюхав. — Думаю, сюда добавлен тимьян или розмарин.

— Отнесу для проверки Хуану Вальдесу. — Я пожал плечами, подняв чашку и понюхав. Мне казалось, что мой кофе в полном порядке. Я сделал экспериментальный глоток и сказал: — Ты рассказывала мне о розах.

— Морган, — сказала Пат вполне серьезно. — Я не думаю, что нам следует это пить!

— Да ну, послушай, — засмеялся я. — Теперь ты думаешь, что они подсыпали в… гм, понимаю!

Я встал и пошел на кухню, снял с полки почти пустую банку кофе и открыл свежую, которую только что купил. Сунув в них по очереди свой нос, я обнаружил, что легкая разница все же была.

Пат присоединилась ко мне, когда я заклеивал почти пустую банку липкой лентой:

— У тебя хороший нюх. Может, кофе просто прогорклый. Мы это узнаем, когда я переправлю его в лабораторию.

— Господи! — вздохнула она. — Ты же не думаешь?..

— Я не знаю, что и думать, — ответил я мрачно. — Но кто-то недавно подсунул мне отраву, и мы лучше откроем свежую банку, пока не узнаем, что было в этой.

Я взял наши почти полные чашки и вылил их в бутылку из-под сливок, сполоснул в раковине и достал новые.

Затем, за чашкой свежего кофе, Пат рассказала мне о розовой аренде. Это действительно была очаровательная история. К старому Зигмунду Келлеру обратились с просьбой построить на его земле церковь. Приход был очень беден, и к тому же другого вероисповедания, чем Келлеры. Однако старик отдал для постройки церкви пять акров земли за ежегодную плату в размере одной июньской розы.

— Это стало народным праздником в Аллендорфе, — рассказывала Пат. — Ежегодно в июне викарий на ступенях церкви вручает самому младшему члену семьи Келлеров идеальную красную розу. Помню, когда я была маленькой, была моя очередь быть Фройляйн фон ди Розен. Я была одета в моравский национальный костюм, и меня фотографировали на ступенях церкви. По-моему, я тогда очень растерялась.

— Готов поклясться, что ты выглядела восхитительно. — Я улыбнулся. — А чья очередь собирать арендную плату в этом году?

— Да я и не знаю. Думаю, дочки моей кузины Бэт, Сары Джой. Я сейчас редко езжу в Аллендорф.

— Но арендная плата все еще взымается, — задумчиво проговорил я, разглядывая странный цветок на столике.

Пат задумчиво кивнула:

— Вот почему это так меня тревожит, Морган. Я имею в виду, кто в университете мог знать, что я когда-то принимала эту июньскую розу? Это было так давно, и я не помню, чтобы я вообще кому-то об этом рассказывала!

— Должно быть, кому-то ты все-таки рассказывала. Или, может быть, это здесь совершенно ни при чем. А есть ли у черной розы, э-э, какое-нибудь религиозное значение?

— Не знаю, — нахмурилась она. — Красная роза означала любовь в средние века, а белая всегда была символом чистоты. Но черная? Этого нет в символике ни одной официальной религии.

— А как насчет неофициальных религий?

— Ты имеешь в виду колдовские культы?

— Колдуны, друиды, вуду и что угодно другое.

— Честно говоря, я не знаю. Но, Морган, это меня пугает!

— Меня тоже не очень-то веселит, — пробормотал я. — Эту штуку я тоже отнесу в лабораторию, ты не против?

— Господи, нет, конечно. У меня от нее мурашки бегают.

Я засунул черную розу обратно в конверт, а конверт положил на полку вместе с подозрительным кофе.

Когда вернулся и сел на диван, Пат насторожилась и прошептала:

— Морган! Что это было?

Наклонив голову, я прислушался. Потом пожал плечами и сказал:

— Похоже, где-то кошки дерутся. Сейчас у них, по-моему, время спаривания. Здесь в окрестностях множество кошек развелось в последнее время.

— В университетском городке тоже. — Она сдвинула брови. — Я видела сегодня вечером, как огромный зверь несется по траве. Сначала я приняла его за кролика. Но потом увидела, что у него короткие уши…

— Подожди, — перебил я. — Ты видела, говоришь, большого бесхвостого кота?

— А, так вот что это было! Я знаю только, что он большой и черный и прыгал, как кролик. По-моему, у него вообще не было хвоста.

— Это был Бесхвостый, — категорически заявил я. Затем я нервно рассмеялся и сказал: — Знаешь, чем занимаемся, Пат? Мы сами себя запугиваем! Когда на улице темнеет, мы начинаем размышлять, что там может шевелиться!

— Надеюсь, что так! — Пат передернуло. — Но столько странных вещей произошло за последнее время, а теперь эта неприятная выходка с розой, и… черт побери, я думаю, что мы просто имеем право испугаться!

Не отвечая, я некоторое время прокручивал в голове все, что она сказала.

Роза могла попасть на ее кровать десятком разных способов, и скорее всего вся эта затея была неудачным проявлением университетского юмора. Но все же Пат мне помогала, и Мерлин Плью говорил с ней, правда давно и еще когда он находился на этом свете.

Я спросил, не могла ли она случайно упомянуть о розовой аренде в беседе со старым колдуном. Она покачала головой:

— Конечно, нет. Я также не упоминала о том, что, когда мне было шесть лет, я ездила на пони. Я вот сижу и пытаюсь вспомнить хоть кого-нибудь, кому я это могла рассказать. Но, Морган, я никому этого не рассказывала!

— Ты говорила, что тебя фотографировали, — заметил я.

Она подумала и ответила:

— Но я же тогда была маленькой девочкой!

— Но ты попала в местные газеты, — настаивал я. — И некоторые из твоих друзей и родственников наверняка вырезали из газет твой портрет, чтобы сохранить на память.

— У меня когда-то был альбом, — она сдвинула брови, — но он, по-видимому, давно пропал.

— А что с ним случилось, Пат?

Она долго размышляла, пожевывая картофельный чипс, отпила глоток кофе и ответила:

— Должно быть, я оставила его вместе со всем остальным на хранение, после того как муж умер. Ты знаешь, что я была замужем, не так ли?

— Дядя Дэй как-то упоминал об этом, — соврал я.

Она безучастно кивнула:

— Странно, но теперь кажется, что это все было очень давно и очень далеко отсюда. Я едва помню те ужасные дни, после того как это произошло. У нас был хороший брак, а он умер так неожиданно.

— Я знаю, — успокоил я. — Но что насчет альбома?

— Э, это просто глупый набор сентиментальных вещей, накапливавшихся с годами. — Она пожала плечами. — Думаю, я находилась под впечатлением того, что считалась первой красавицей Аллендорфа. Я даже пыталась стать Мисс Карнавальная Америка, но это было так давно, что мне даже стыдно говорить, когда именно. В альбоме и были всякие такие вещи. Вырезки из школьной газеты, мой диплом, статьи обо мне, когда я занималась в театральной группе. Потом выросла и встретилась с реальностью лицом к лицу.

— В двадцать лет мы все считаем себя принцами и принцессами, — отозвался я. — Но ты мне еще не сказала, что случилось с альбомом, Пат.

— Я пытаюсь вспомнить, — возразила она. — Но я не помню, что я с ним сделала. Всю мебель я отдала на хранение, когда продала дом. Я очень любила этот дом, но я не могла там оставаться одна, когда умер Карл. Он казался таким пустым, и, по-моему, там были привидения.

— Понимаю.

— Не то чтоб я ожидала встретить Карла на лестнице. — Она говорила задумчиво, как бы про себя. — Или даже чтоб я этого боялась. Мы хорошо относились друг к другу, и я… О Господи!

— Что такое? — Я сдвинул брови. Пат Вагнер уставилась куда-то, как будто увидела привидение, и когда я положил руку ей на плечо, я почувствовал, что она трясется, как замерзший котенок. Я мягко ее потряс. — Эй, в чем дело, что такое?

— Я просто вспомнила кое-что. — Она передернула плечами. — Это совершенно выскочило у меня из головы! Я ни одной живой душе об этом не говорила!

— Ну так скажи мне, Бога ради!

— Карл умер в один из дней июня. — Она вздохнула, все еще глядя неопределенно в пространство. — Он работал в саду, и это, должно быть, случилось перед обедом. Я помню, что я вообще не ела в тот вечер, а когда я вызвала врача, солнце было все еще высоко.

— Сердечный приступ, не так ли?

— Да. — Ее опять передернуло. — Это случилось, когда он пришел из сада. Я рассказывала Карлу о розовой аренде и, Господи, у него в руке была роза, когда это произошло!

— Он принес ее из сада? — спросил я, ощущая какое-то беспокойство.

— Для меня. Это была прекрасная белая роза. Первая в том сезоне, и я помню, как Карл стоял в дверях, хитро улыбаясь, и он протянул мне розу и сказал, что принес мне плату за аренду, и потом… Когда мы смотрели, улыбаясь, друг на друга, это и произошло! Карл внезапно схватился за сердце, пробормотал что-то насчет того, что ему трудно дышать, и упал на пол в кухне. Я побежала к телефону и вызвала врача. Потом я бросилась обратно к нему, и он… лежал там. Его глаза были открыты, и я сразу поняла, что он умер.

— Господи, бедная девочка! Ты, должно быть, лезла на стенки!

— Нет, я одеревенела. — Она пожала плечами. — Думаю, природа предусмотрела в нас что-то такое, что дает нам возможность пережить подобные времена. Я помню, люди говорили, как мужественно я это переношу. Но я не чувствовала себя мужественной. Я не чувствовала вообще ничего. Я была занята делом, насколько я помню. Мы с Карлом обсуждали смерть, хотя и несерьезно. И я знаю, как он относился к пышным похоронам. Он их ненавидел. Его дядя или кто-то еще занимался похоронным бизнесом, и я помню, что Карл твердо мне говорил, чтобы я никогда не позволяла «этим вурдалакам» взять его в оборот. В то время мне казалось важным, чтобы пожелания Карла были неукоснительно исполнены. И они были исполнены.

— Думаю, я бы предпочел простые похороны, — сказал я.

Пат пожала плечами и пробормотала:

— Карла кремировали. Он был вынесен из дома в чем был, и после кремации отслужили скромную службу в присутствии ближайших родственников.

— Звучит вполне достойно, по крайней мере, — сказал я.

— Ох, его мать подняла ужасный шум! — Она сделала гримасу. — Но я сделала все так, как хотела, вернее так, как хотел Карл. Так странно, однако, думать об этой розе. Знаешь, я думаю, что ее вынесли вместе с его телом.

— Разумно предположить, — кивнул я. — Ты ее не видела после этого?

— Нет, хотя я искала. Я даже очень хотела ее найти. Но, думаю, что Карл сжимал ее в руке, когда… когда кремировали его тело!

Я отпил кофе, почувствовав внезапно, каким безвкусным он был, и осторожно спросил:

— Никто больше не знал о белой розе?

— Думаю, нет. — Она пожала плечами, затем, нервно улыбнувшись, она спросила: — Но ты не думаешь, что кто-то из моих ненормальных бывших родственников по мужу пытается меня запугать?

— Кто-то пытается.

Она заплакала.

— Я это знаю, и это им удается, черт побери!

В таких случаях я никогда не знал, что делать. Полицейский обычно видит много слез. Но в полицейской академии почему-то не учат, что делать в подобных ситуациях. Предполагается, по-видимому, что вы должны сами этому научиться.

Я обнял ее за плечи и попытался успокоить. Я разговаривал с ней, как будто она была ребенком, который потерялся, говорил ей бессмысленные фразы, а она пыталась убедить себя, что она большая и храбрая девочка. Для нас обоих это было непросто.

Внезапно прозвучал спасительный телефонный звонок Я оставил Пат и взял трубку.

Это был Пит Кустис. Он только что прилетел из Чикаго и, не дозвонившись до лейтенанта Брюстера, позвонил мне. Он раздувался от новой информации и хотел ее выложить. Я заколебался, зная, как он воспримет присутствие Пат в моей квартире в этот час. Затем, так как он упомянул, что знает что-то новое о шабаше, на который меня водил Мерлин, я вспомнил, что я все-таки полицейский, и сказал ему, чтобы он приезжал.

Пат это на мгновение смутило. Но, по крайней мере, это помогло ей забыть ее слезы. Когда Кустис прибыл, она была в туалете и заново красилась. По той скорости, с которой он приехал, я понял, что он был где-то неподалеку.

Я сделал ему коктейль и представил его Пат. Он, казалось, воспринял ее присутствие как само собой разумеющееся, и я догадался, что полицейский в холле предупредил его. Поскольку мы праздновали возвращение Кустиса, я решил, что выпью виски и содовой. Пат отказалась переключиться на алкоголь, сказав, что она будет пить кофе. Когда я пошел в кухню за высоким стаканом для себя, я услышал, как Пат поинтересовалась у Кустиса, что у него с шеей.

Только сейчас я заметил у него повязку над воротником слева. Кустис неловко пожал плечами и сказал, что он точно не знает, что случилось.

— Должно быть, крыса или что-нибудь такое, — ответил он. Я спросил, когда это произошло, и он сказал: — Сегодня вечером. Когда я выводил машину из гаража. Из аэропорта я приехал домой на такси, а Бланш, жена, должна была сходить на минутку к матери. К счастью, она ждала меня снаружи, когда я пошел за дом вывести машину. Этот зверь, должно быть, устроился где-нибудь над дверью гаража. Когда я отпирал замок, он свалился сверху и тяпнул меня. Небольшая царапина, но кровь из меня шла, как из поросенка, и я испортил рубашку, которая тогда на мне была.

Бросив тревожный взгляд на свою левую руку, я спросил, сделал ли он укол от столбняка.

Кустис кивнул и сказал:

— Сделал первый укол. Бланш залепила царапину пластырем, и я оставил рубашку в амбулатории, чтобы на нее посмотрели. Они, по-видимому, не думают, что это что-то серьезное. Но в тот момент я перепугался.

— Вы говорите, это была крыса? — Пат сделала гримасу.

Кустис пожал плечами:

— Крыса, кошка — что-то такое. Я ее даже не видел. Мой гараж расположен в темной аллее, и, думаю, она удрала еще до того, как я стал ее искать. Она, правда, производила какой-то странный звук.

— Что за звук? — спросил я.

— Ну, типа свиста. Парень в амбулатории мне сказал, что некоторые грызуны умеют свистеть. — Кустис отпил коктейль и добавил: — Вообще-то свист — это не совсем подходящее слово. Просто странный, высокий звук. Очень высокий, почти на грани слышимости, понимаешь?

— Морган! — Пат сдвинула брови. — Это, по-моему, похоже на свисток Галтона!

Мы с Кустисом переглянулись, и я сказал:

— Хорошо, сдаюсь. Что такое свисток Галтона?

— Его иногда используют дрессировщики животных. Помню, я где-то читала, что белых охотников в Африке обвиняли в том, что они его используют, чтобы приманивать львов для высокопоставленных клиентов. Они ночью раскладывают мясо и дуют в свисток, пока львы или леопарды не привыкнут приходить на зов. Затем, когда они ведут клиента на большую охоту…

— Позвольте! — рассмеялся Кустис. — Вы думаете, что на меня напал лев? Я же говорю, что это просто царапина!

— Лев — это кошка, не так ли? — настаивала Пат. — На Моргана напало какое-то дикое животное, забыли? Не может ли кто-нибудь с помощью свистка подавать команды дрессированной кошке?

— Кошки не дрессируются, — возразил я. — Кошка может делать фокусы, если захочет. Но я не слышал, что можно натравливать кошку на людей, как какую-нибудь сторожевую собаку. Кошки просто не могут работать таким образом.

— Начнем с того, что это могло быть агрессивное животное, — предположила Пат.

Прежде чем я успел ответить, Кустис сказал:

— Вы не сможете его держать под контролем, когда не хотите, чтобы оно нападало. Кроме того, я уверен, что это была не кошка. Не такой уж темной была эта аллея, я бы заметил кошку!

— Если только она не была невидимкой, — с беспокойством пробормотала Пат.

Я спросил Кустиса:

— А что насчет того парня, которого ты допрашивал в Чикаго? Ты по телефону сказал, что он был на том шабаше.

— Да. — Кустис кивнул. — Его зовут Роджер Джонс, или Зомби Джонс. Чернокожий наркоман. Поглощал ЛСД, кокаин и Бог знает что еще, пока шериф не арестовал его на складах железнодорожной станции. Но ломка у него была другая. Его напичкали метадоном, чтобы он слетел с потолка на землю, и сказали, что, чтобы получить еще, ему придется петь перед ужином.

— Разве это не считается принуждением? — спросил я с беспокойством.

— Что ж, пусть напишет письмо своему конгрессмену, — фыркнул Кустис. — Ты собираешься слушать, что я узнал, Морган, или будешь беспокоиться о гражданских правах этого бездельника?

— Продолжай, — сказал я. — Ты говоришь, он был на том шабаше?

— Да, пока это не стало для него чересчур серьезно. Зомби Джонс был связан с бандой Мамы Палавер, но только как человек со стороны, которого они использовали на тяжелых работах. Он не очень-то умен, даже в нормальном состоянии. Под влиянием наркотика становится еще тупее. Сын Мамы Палавер, Лью, использовал его как шестерку. Во Всяком случае, Зомби помнит, что в ночь шабаша помогал выкапывать сержанта Говера и переносить его в другую могилу. Говорит, что он, Лью и еще один парень делали это примерно в десять часов вечера. У них был фордовский грузовичок, но Зомби не помнит ни его марки, ни номеров. Но говорит, что на нем они перевезли гроб, а затем — повезли Маму Палавер и остальных из храма вуду в Черри Крик. Зомби был одним из тех, кто держал ее за руки, когда ты решил прервать это дело и освободить ее.

— Не напоминай! — простонал я. — Они меня надули, как болвана, разве не так?

— Ну, Зомби был вообще-то удивлен. — Кустис улыбнулся. — Он явно бывал на таких сборищах и раньше. Но они не сказали ему, что ты — полицейский, и когда ты достал пистолет и объявил об аресте, ему стало очень кисло. Он не желал быть арестованным. Потом, когда тебя оглушили, он запаниковал. Бедный чудак достаточно безобиден, и ударить полицейского по голове, в его кругах, это — ай-яй-яй!

— Он видел, что они дальше со мной делали?

— Нет. Он запаниковал и удрал. Скинул с себя балахон и с первым же товарным поездом исчез из города. Он все еще бежал, когда его взяли в Чикаго. Этот дурень думал, что они тебя убили.

— Он, должно быть, слышал выстрелы, которые я сделал уже в бессознательном состоянии.

Кустис покачал головой и сказал:

— Отрицательно. Он говорил, что не слышал никаких выстрелов, пока не убежал так далеко, что их и не могло быть слышно. Если принять во внимание его длинные ноги и расстояние, на которое разносится выстрел в ночной тишине, то я бы сказал, что они довольно долго наводили там порядок перед тем, как привлечь меня своими выстрелами. Ах да, забыл тебе сказать. Я вычислил, как они тебя одурачили. Они перетащили тебя в другой угол склада и передвинули коробки и бочки, чтобы скрыть свои следы. Но не смогли скрыть запах серы. Но я готов спорить, что мы найдем следы костра где-нибудь под ящиком в другом конце подвала.

— Бог с ними, с этими фокусами, — вздохнул я. — Меня беспокоит Мерлин Плью. Этот Джонс говорит, что он был на шабаше?

— Да. Он утверждает, что Плью и Мама Палавер там были, совершенно живые, когда он сбежал. Если бы мы только нашли ЕЕ тело…

— Вы думаете, эта специалистка по культу вуду мертва? — ужаснулась Пат.

— Должна быть мертвой, — кивнул Кустис. — Старик Плью был ее отцом! Она никогда бы не пошла на то, чтобы он был убит и закопан в могилу сержанта Говера! Кроме того, они еще убили ее кота!

— Я думал, что тот Бесхвостый принадлежал госпоже Эванс, — сказал я, наморщив лоб.

— У Мамы Палавер тоже был такой, — объяснил Кустис. — Большие черные коты подходят к их занятиям. Естественно, они знали, что ты видел кота Сибиллы Эванс перед тем, как ее дом сгорел, и подсунули тебе еще один фокус. Я думаю, они спрыснули твой балахон внизу валерьянкой, поэтому он так и терся о тебя. Потом они убили его из твоего револьвера. Также они застрелили Мерлина. Остается еще два выстрела. Один из них должен был быть предназначен Маме Палавер. Другой, вероятно, ее сыну, Лью.

— Господи! — Я поморщился. — Ты изобразил банду кровавых маньяков, Пит! Почему им нужно было уничтожить семью Плью и оставить в живых меня?

— Не могу сказать точно, — вздохнул Кустис, — но они выжали все, что можно, из Мерлина, а от черных всегда легко избавиться. Что касается того, что тебя оставили в живых, то, признаюсь, это меня удивило. Сначала я думал, что таким образом они хотели сбить нас со следа, представив неверную картину того, что произошло. Затем, после того как они пытались тебя убить недавней ночью, мне пришлось изменить свои выводы.