— Последний из великих транжир, а? Этот фиал менструальной крови монашки завершает список. Это все?

Сопротивляясь желанию поинтересоваться, как она ухитрилась достать последнюю позицию списка, я спросил:

— У вас есть липкая лента?

— Смеешься, что ли?

Я заплатил за товар, и Мейб сложила его в коричневый бумажный пакет. Счет дошел до тридцати долларов с мелочью. Уходя, я пожаловался на то, что магия — это дорогостоящее занятие, и рыжая Мейб рассмеялась:

— А чего ради, по-твоему, я занимаюсь этим дурацким делом?

Выйдя из магазина, я зашел в аптеку на углу и приобрел небольшую записную книжку, моток клейкой ленты и коробочку темной пудры, которой пользуются негритянки и полицейские-импровизаторы.

Затем я пошел в ближайший бар и заперся в туалете. Сев на имевшиеся там удобства, я поставил пакет перед собой между ног и вытащил Руку Славы. Положив ее на колени, я оторвал пять кусков липкой ленты и прижал их по одному к грязным кончикам пальцев, глубоко вдавливая ленту в морщины мумифицированной плоти. Сделав трубку из листа бумаги, вырванного из записной книжки, и ленты, я открыл коробку пудры и, частично наполнив трубку пудрой, с отвращением отодрал первый кусок ленты от указательного пальца. Осторожно подув через трубку на липкую сторону куска ленты, я поднял его к свету и осмотрел. Свет в кабине был довольно слабым, но я видел, что отпечаток получился достаточно хорошим для экспертизы. Я приклеил этот кусок ленты липкой стороной вниз на другой листок бумаги. Повторив этот процесс с остальными четырьмя пальцами, я сложил листок с отпечатками вдвое и спрятал.

Оставив ленту и пудру в туалете, я вышел и отправился к себе. Интересно, что могли подумать люди о пудре негритянки в мужском туалете ирландского бара.

Полусумасшедший волшебник, совершающий защитный заговор, — это зрелище, которое стоит посмотреть. Но если вы не хотите, чтобы ваша мебель была попорчена, уговорите его сделать это где-нибудь в другом месте.

Мерлин Плью, слабоумно ликуя, проверил все аксессуары, смахнул все со стола и синим мелом нарисовал на его фанерной поверхности большую, хотя и несколько кривобокую, пентаграмму. Затем вокруг нее он стал рисовать алхимические символы, буквы древнееврейского алфавита и знаки, которые он называл руническими.

Он спросил, есть ли у меня под рукой чаша, и когда я ему объяснил, что я потерял в свое время ту, которую дала мне моя мать, он сказал, что пойдет и чайная чашка.

Я выбрал треснувшую чашку, и он стал сливать в нее всю мерзость, купленную в магазине. Одновременно он пел что-то на неизвестном мне языке. Наполнив чашку до краев, он приказал мне выключить верхний свет и чиркнул спичкой. Когда свет был выключен, он поджег содержимое чашки, которое загорелось зеленым огнем. Я думаю, такой цвет пламени придала соль.

Разместив горящую чашу в пентаграмме, он занялся Рукой Славы. Положив ее ладонью вверх, он вытащил из своего бесформенного плаща что-то похожее на длинный пенис из слоновой кости. Затем он стал забивать гробовой гвоздь в ладонь, используя вместо молотка рукоятку своего непристойного жезла. По его словам, важно было, чтобы каждый гвоздь был вбит тринадцатью ударами, и при каждом ударе надо было произносить демоническое имя. Зрелище было впечатляющее: жуткий зеленый огонь, отбрасывающий странные тени, и старый колдун, шипящий: «Сатана! Вельзевул! Ваал! Ариман! Сет!» и так далее, пока он не забил все гвозди в ладонь мумифицированной человеческой руки.

— Ага, это их попридержит, увидишь! — захихикал он, поставив Руку Славы вертикально в центре пентаграммы.

Взяв рябиновый крест, он зажег его от зеленого огня, горящего в треснувшей чашке, и с его помощью поджег все пять щепочек, загнанных под высохшие ногти. Щепочки действовали, как фитили. Я был поражен, как резво загорелась мертвая плоть, в то время как старик кудахтал:

— Пусть черви Ада будут ползать в твоих еще живых мозгах! Да вырвут волчицы Фрейи внутренности из твоего живота! Да отложит великая муха Вельзевула свои яйца в твои глаза, чтобы личинки съели твой мозг! Да вывернется твоя кожа наизнанку, чтобы волосы кололи твою ободранную и кровоточащую плоть! И да будешь ты вечно бодрствовать в глубочайшей серной яме во владениях нашего блистательного господина!

Когда кончились пальцы на Руке Славы, а у него, очевидно, кончились идеи, он проковылял к матрасу и сел на него, испустив вздох:

— Ох, Овэйн Арфист, ты можешь теперь расслабиться. Ибо я послал заклятье обратно к пославшему его, чтобы оно сожрало его самого!

— Мы теперь в безопасности, а?

— Да, да, конечно! Это будет для них хорошим уроком, если они вообще его переживут!

— Но ты мне ни разу не говорил, учитель, кто это «они».

Старик нахмурился и пробормотал:

— Ну, я не знаю, приятель. За пятьсот лет человек может нажить множество врагов, как ты понимаешь.

— Если ты не знаешь, кто на тебя посягает, — я наморщил лоб, — откуда же ты знаешь, что ты с ними расправился?

— Откуда я знаю, спрашиваешь? Ах, приятель, разве ты не видел, как я только что бросил их же руны обратно в них!

Я задумчиво уставился на беспорядок, который он устроил на столе. Зеленый огонь в чашке потух, оставив после себя черную массу дымящейся грязи. Комната едва освещалась догоравшей Рукой Славы. Воняло креозотом, и после того, как плоть обгорела, обнажились кости этой сатанинской руки. Один из гробовых гвоздей выпал, оставив выжженное пятно на фанерной поверхности стола. Я заметил, что так мы можем поджечь дом, и Мерлин дернул плечом:

— Тогда потуши это и зажги свет, если хочешь. Я же сказал, что дело сделано.

Я смахнул горящую Руку Славы в железное ведро и залил ее остатками чая, после чего комната погрузилась в полную темноту. Проклиная собственную тупость, я на ощупь пробрался к стене и нашарил выключатель.

— Ну вот, так-то лучше, — сказал я, щелкнув выключателем, и осекся.

В замешательстве я уставился на смятый матрас, и волосы у меня на голове зашевелились от ужаса и изумления. Мерлина не было.

Я был совершенно один в комнате!

— Можно придумать дюжину способов, которыми он мог это сделать, — говорил Пит Кустис, когда мы уже по второму разу обсуждали происшедшее в кабинете лейтенанта Брюстера.

— Можно, конечно. К тому же я этого не ожидал. Но я все же перепугался. Этот старый хрыч, вероятно, может исчезать со скоростью капли воды на раскаленной сковородке. Я, конечно, сразу же выскочил в холл, но его и след простыл.

— А как насчет окна? — спросил Брюстер, с несчастным видом пожевывая незажженную сигару.

— Прыжок с третьего этажа с хромой ногой? — Я пожал плечами.

— Нам неизвестно, на самом ли деле он хромой, — возразил Брюстер.

Кустис невесело усмехнулся:

— Нет, это правда, шеф. Я забыл вам сказать. Но этот старый козел сидел в тюрьме в Дартмуре, в Англии. Его тюремный врач утверждает, что это настоящая хромота. Конечно, если он хромой от рождения, он может управляться со своей ногой гораздо более ловко, чем мы можем себе представить.

Мы с Брюстером переглянулись. Лейтенант сердито посмотрел на Кустиса и спросил:

— Где ты все это разузнал, Пит?

— От мисс Клюни из Британского Консульства. Попросил ее разузнать его прошлое. Она всегда готова идти навстречу.

— Да? — пробурчал Брюстер. — И кто же из вас обычно сверху?

Лицо негра посерело, и он мягко спросил:

— Вы не хотели бы взять свои слова обратно, лейтенант?

— Послушай, я же пошутил, Пит!

— Я не признаю таких шуток, Сэм. Я вам говорил, что я с Юга. Одного моего дядю линчевали за подобную шутку, когда я был ребенком. Не думаю, чтобы это было так весело.

— Ну хорошо, извини. Доволен?

Кустис не ответил.

В неловкости от происшедшего, я перевел разговор на другую тему:

— А как насчет отпечатков пальцев, которые я снял, Пит? Они что-нибудь дали?

— Они были несколько смазаны. Но ксерокопии посланы в Вашингтон. Продавщица, может быть, и права насчет происхождения, но ведь в ФБР не так уж много досье на нищих в Калькутте.

— Стоит поискать подальше, — пробурчал Брюстер, довольный переменой темы разговора. Я знал, что в ближайшем будущем он не будет упоминать имени Хелен Клюни.

Я спросил:

— Мерлину нечего было бы делать в Штатах, если бы за ним не числилось что-то в британской полиции. Он приехал по поддельной визе или как?

— Именно «или как», — ответил Кустис. — В иммиграционных службах нет никакой записи о том, что он въезжал в страну по какой-либо визе. Может, он прилетел на метле?

— Мог пробраться десятками разных способов, — сказал Брюстер, — а что он натворил в Дартмуре?

— Мошенничество, — ответил Кустис. — Он работал со спиритом и надул одну богатую вдову из их группы. Мерлин — прирожденный иллюзионист. Если он захочет, он может производить всевозможные сценические эффекты. С помощью проектора он показал этой женщине привидение. Но некоторые из его трюков так и остались нераскрытыми. Он мог бы стать миллионером, если бы работал на сцене.

— Я думаю, он отчасти верит в то, что сейчас делает, — сказал я. — Диаграммы детектора лжи показывают, что он говорил правду, утверждая, что ему пятьсот лет.

— То есть у него старческое слабоумие, — сказал Брюстер, — или он был слишком спокоен, и детектор лжи его не испугал. Некоторые это умеют, как известно. Индийские йоги, по-видимому, умеют контролировать собственный пульс и дыхание. Он ни разу не упомянул о Цинтии Пауэлл, а?

— Нет, — ответил я. — Он умнее, чем кажется. Трясущийся старичок — это маска, я уверен. Он, может быть, верит в кое-что из того, о чем говорит, но ему нужно было сделать непосредственное физическое усилие, чтобы исчезнуть от меня таким образом. Не унес же он себя из моей комнаты силой своей мысли!

Брюстер пожевал сигару и взглянул на Кустиса:

— Ты уверен, что он вернулся в тот же дом, где снимает комнату?

— Он был там сегодня утром, — кивнул Кустис. — Ушел около девяти и запрыгал в Боттом. Я потерял его след примерно без четверти десять, когда он нырнул в административное здание с выходами с обеих сторон.

— Он свое дело знает, — пробурчал Брюстер. — Не мог ли он зайти к кому-нибудь в этом здании?

— Я проверил по вывескам, нет ли там цыганских гадалок, — сказал Кустис, — но не думаю, что мы там что-нибудь найдем. Он мог прийти по любому официальному делу, к своему врачу или дантисту, или просто выскочил через задний выход.

Брюстер кивнул и, повернувшись ко мне, спросил:

— Ну, что теперь, Прайс?

— Хороший вопрос, — ответил я кисло. — Думаю, мне лучше всего вернуться в «Уэльский уголок» и посмотреть, что будет дальше. Ведь предполагается, что я не знаю, где он живет.

— Ты думаешь, он будет тебя искать?

— Уверен. Он несомненно старался произвести на меня впечатление.

— Что ж, это наша почти единственная возможность. Ты сейчас туда идешь?

— Нет, — ответил я. — Сначала я хочу обсудить еще кое-что с Патрицией Вагнер. Видите ли, я чувствую, что Мерлин захочет меня взять под свое крыло, и мне нужно выяснить, как я могу убедить колдуна-практика в том, что я действительно посвященный. Я читал о том, как посвящают в колдуны, и, если возможно, я бы предпочел этого избежать.

— А в чем проблема? Боишься каких-либо травм?

— Нет. А вам бы понравилось целовать пенис у руководителя шабаша?

— Господи, они еще и гомосеки?

— Фактически нет. Просто пакостники. Чем больше так называемых грехов совершит колдун, тем лучше.

— Тебе потребуется ведьмовская метка, — говорила Пат Вагнер, когда мы сидели в дальнем углу кофейни в университетском городке.

Она начала было объяснять, что это такое, но я перебил:

— Я знаю про метки. Но я не смогу вырастить родинку по заказу, а татуировка мне совершенно ни к чему.

— А как насчет фиолетовых чернил? — предложила Пат. — Они очень долго не смываются.

— А что ты предлагаешь, пентаграмму на ладони?

— Это слишком очевидно после всех этих фильмов Лона Чейни про оборотней. Я бы предложила небольшой отпечаток раздвоенного копытца.

— У дьявола маленькие ноги?

— Ты опять мыслишь логично, Морган.

— Извини, я забылся на секунду.

Мы засмеялись, затем я сказал:

— Серьезно, Пат, мне нужно бить наверняка. Я знаю, что сейчас, при ярком свете дня, все это кажется несерьезным. Но если бы ты присутствовала, когда этот старик исчез в темноте…

— Мерлин — гораздо больший ловкач, чем я думала. Но его познания в истории ужасны. У него невообразимая путаница в датах. Принц Ллуэллин Великий правил, я уверена, раньше, чем пятьсот лет назад.

— Около восьмисот, — подтвердил я. — Но, полагаю, что по мере того, как мы стареем, можно и ошибиться на сотню-другую лет. Я не знал, что ты преподаешь еще и историю.

— Нет, не преподаю, хотя религия с ней прочно связана. Твой дядя Дэвид познакомил меня с историей Уэльса, в этих пределах я ее и знаю. Это явно его любимый конек.

— Еще бы, — сказал я, улыбаясь. — Честно говоря, я нахожу это несколько утомительным. Уэльс — это такая маленькая страна, и в старые времена у них были такие грубые застольные манеры. Убивать друг друга кельтам нравилось не меньше, чем других. Мы умеем ненавидеть, как видишь.

— А ведь твой дядя Дэвид действительно ненавидит англичан, — поразилась Пат. — Когда я с ним познакомилась, я думала, что это просто добродушные шутки. Но иногда мне кажется, что он все еще размахивает кулаками после битвы при Глэморгане!

Я рассудительно покачал головой:

— Вряд ли стоит забираться так далеко. Я мало что помню о своем детстве в Уэльсе, но эти воспоминания достаточно мрачные. Они нас перемололи.

— Кто вас перемолол, англичане?

— Не совсем, если быть честным. Наши собственные уэльские землевладельцы были хуже всех, если вспомнить, как они эксплуатировали свой народ. Так называемые семьи благородного происхождения посылали своих сыновей в Оксфорд и проводили зиму на Майорке со своими прекрасными английскими друзьями, выжимая уголь из наших холмов и пот из наших шкур. В отношениях между народом и землевладельцами в Уэльсе всегда сквозит горечь. Шотландцам и ирландцам везло больше. Их землевладельцы выгнали с их земли, чтобы освободить место для разведения овец, и в наши дни им живется лучше в других частях мира. Но овцы добывают уголь. Поэтому мой народ столетиями находился в рабстве.

— Бр-р! У тебя почти столько же горечи, как у дяди Дэвида! Я и не знала, что вы там были углекопами.

— Мы не были, — ответил я и добавил: — По крайней мере, не все. Один из моих дедов действительно умер с легкими, полными угольной пыли, проведя всю жизнь в шахтах. Но это по линии матери. Прайсы были мелкими землевладельцами, державшимися за кусочек земли и имевшими магазин в городе. Но мы недалеко ушли и от шахт, и среди наших друзей было много углекопов, которые никогда не могли отмыться от угольной пыли.

Я все еще помню долгие беседы вокруг пузатой печки, которую отец топил круглый год, чтобы изгнать сырость из воздуха и из костей наших покупателей. Видишь ли, если человек работает в шахте, его организм всегда страдает от сырости.

— Звучит ужасно, — сказала Пат. — Но я слышала, что угольные компании обычно владеют и магазинами.

— Так и есть, они владеют почти всем, что есть в Уэльсе. Мой отец был управляющим в магазине, принадлежавшем нашему великому и могучему лорду Глиндиверту. Отцу это не очень нравилось, но иначе ему пришлось бы идти в угольные копи, чего не сделает человек в нормальном рассудке.

— Ты говорил, что твои родители погибли в авиакатастрофе?

— Они летели в отпуск в Европу, и я должен был лететь с ними. Но я слег с воспалением легких, и меня пришлось оставить у друзей. У шахтного мастера, Кена Причарда. Это были очень добрые люди. Я помню, как рыдала Модин Причард, когда до нас дошли эти новости. Это были простые шахтеры, едва ли умевшие читать и писать. Но я не променял бы их на дюжину лордов Гарри Ап Райс Ган Глиндиверт.

— Ого, ты переходишь на уэльский, когда злишься!

— О, черт, я уже больше не злюсь. Просто возмущаюсь, когда думаю обо всей этой несправедливости! Шахты национализированы, так что теперь не так плохо, как было несколько лет назад. Но шахтеры все еще невообразимо бедны, а чертовы снобы типа лорда Глиндиверта живут припеваючи и жалуются, что платят большие налоги!

— Твой дядя показывал мне фотографию лорда Гарри. Я думаю, он ее хранит для того, чтобы втыкать в него булавки.

— У дяди Дэя есть фотография лорда Глиндиверта? — Я нахмурился.

— Он ее вырезал из какой-то уэльской газеты, я думаю. Лорд, по-видимому, только что женился на своей пятой или шестой хористке.

— Этот старый козел всегда на ком-нибудь женится, — сказал я. — Он, впрочем, не хуже, чем его друзья. Но дядя Дэй не может ему простить, что он тоже Ап Райс.

— Ты его родственник, не так ли?

— Господи, нет. Очень отдаленный, может быть. Первым из Райсов был уэльский принц, происходивший от Тюдоров. Так что я, вероятно, связан родственными отношениями и с королевой Элизабет, если доводить дело до абсурда. Райс Ап Тюдор жил в одиннадцатом веке. Напомни мне спросить у Мерлина, не знал ли он его.

— Не смейся, — трезво заметила Пат. — Верит он в эту ерунду или нет — это не так важно, как дать ему понять, что в нее веришь ты!

— Да, полагаю, что так, — сказал я. — Это уж точно важнее, чем беспокоиться о лорде Глиндиверте и его английской смазливой юбке!

— Она выглядела смазливой, но она не англичанка, — добавила Пат. — По-моему, она из Уэльса. Твой дядя был этим тоже раздражен.

— Из Уэльса? — Я сдвинул брови. — А ты не помнишь фамилию?

— Пауэрс, кажется.

— Пауэрс, думаешь? Ты уверена, что не Пауэлл?

— Может быть. А какая разница? А, понятно!

— Это распространенные фамилии в Уэльсе, — подумал я вслух. — Но здесь что-то чересчур много совпадений.

Пат Вагнер немного подумала и сказала:

— Не сходится, Морган. Здесь просто нет никакой системы. Ты ведь не думаешь, что ты — давно потерявшийся наследник или что-нибудь в этом роде?

— Вряд ли, пока лорд Глиндиверт стоит на пути. У Пита Кустиса была сходная идея насчет Цинтии Пауэлл. Она была внебрачным ребенком, так что ее отцом мог быть почти кто угодно.

— Да, но та мисс Пауэлл, которая только что вышла за лорда Гарри, вряд ли могла быть Цинтией Пауэлл. Она все еще в морге?

— Надеюсь, черт побери! Но меня все тревожит мысль насчет ее двойника. Думаешь, дядя Дэй все еще хранит эту фотографию?

— Почему ты его не спросишь? Он дуется на тебя за то, что ты совсем забыл его в последнее время.

— А я и не думал, — нахмурился я.

— Не думал? — спросила она. Затем сказала: — А я надеялась, что ты меня поблагодаришь за напоминание.

Наши глаза встретились. Я чувствовал подаваемые ею дымовые сигналы, и — что за черт, не настолько уж и старше она была!

Дядя Дэй сохранил вырезанную из газеты фотографию, но не казался таким обиженным на меня, как это представила Пат.

— Я храню ее как напоминание, — сказал дядя Дэй, вручая мне вырезку. — Эта земля была добра ко мне, и не стоит ее забывать из-за мелочного недовольства, не так ли?

Я смотрел на фотографию мужчины в котелке, с лицом, похожим на лошадиную морду, и девушки, смахивающей на дешевую копию известной киноактрисы.

— Он похож на англичанина, если хотите знать мое мнение, — сказал я.

— Ну конечно, он англичанин, Морган, приятель! — фыркнул дядя Дэй. — Ты не думаешь, что эти чертовы пэры перемешались с уэльской знатью еще со времен И Сеснега? А как насчет леди? Весьма ничего, не правда ли?

— Она привлекательна.

— Она похожа на ту, другую Пауэлл?

— Трудно судить по газетной фотографии, — ответил я. — Все маленькие смазливые блондинки кажутся похожими с первого взгляда. В крайнем случае эта могла бы и сойти за нее.

— Ты все еще не отказался от мысли о двойнике Цинтии Пауэлл?

— Да уж, эта мысль мне нравится гораздо больше, чем идея о том, что она везде разгуливала через неделю после того, как ее отравили!

— Но есть еще одна. Старуха Эванс.

— Ее могли подменить кем-нибудь, только отдаленно на нее похожим. Она была затворницей, и никто из нас троих ее раньше не видел. Мы не смогли найти ее недавних фотографий, а пожар мало что оставил от лица того тела, что было найдено в развалинах ее дома. Да, госпожа Сибилла могла быть подменена. Черт побери, она должна была быть подменена!

— Ты все слишком уж сложно закручиваешь, — возразил дядя Дэй. — Не так уж много найдется женщин любых форм и размеров, говорящих на уэльском, чтобы за короткое время можно было подобрать похожую. И еще кое-что меня волнует, Морган, приятель. Ведь девушка прежде всего прибежала в полицию.

— Не совсем понимаю вашу мысль.

— Мотив, приятель. Мотив! Предположим, что ты прав, — убийцы девушки спрятали ее тело и подменили ее кем-то из своей компании, — но зачем же вообще им нужно было идти в полицию?

— Чтобы сбить нас со следа своим невероятным рассказом?

— Зачем им это надо? Никто из вас не знал, что она мертва. И зачем им вообще нужно сохранять тела? Я здесь не вижу никакого смысла, Морган, приятель. Как будто бы они специально стремились к тому, чтобы вы нашли тела обеих женщин, понимаешь?

— Может быть, и стремились, — кивнул я. — Рассказ двойника Цинтии Пауэлл привел нас к дому старухи. Затем телефонный звонок, который сделала предположительно Цинтия, дал нам возможность найти ее тело в комнате, которую она снимала. Путаница в адресе, должно быть, позволила им выиграть время. Они, несомненно, знали, что рано и поздно кто-нибудь додумается до того, чтобы поискать похожий дом на другой стороне города.

— Ты все еще не сказал мне зачем, — настаивал дядя Дэй.

— Джек Потрошитель сообщил полиции, где он оставил несколько трупов. Он даже послал письмо в газету «Таймс».

— Но Джек Потрошитель был ненормальный, ты же понимаешь.

— А эти трюкачи — трезвомыслящие граждане, вы думаете? Черт, старик Мерлин — вообще невообразимый псих!

— Но они же не могут все быть сумасшедшими. Один или два психа могут соорудить такой нормальный план, Морган. Но все тринадцать? Теория вероятности против тебя, приятель!

— Прежде всего, чтобы заниматься колдовством, человек уже должен быть несколько тронувшимся, — сказал я. — Даже та девушка из магазина, где я покупал Мерлину его принадлежности, знает, что все это ерунда. Если кто-то один из шабаша работает на себя или на кого-то другого, им не очень трудно было спрятать и сохранить труп, пока они не будут готовы позволить нам его обнаружить.

— Но по какой причине, Морган, приятель? Если предположить, что в их распоряжении есть такие возможности, им было бы элементарно просто кремировать жертву и избавиться от нее! Нет, приятель, они хотели, чтобы вы нашли трупы. Хотели, чтобы вам было известно, что они мертвы. Или… вероятно, чтобы вы думали, что они мертвы. Это тебе не приходило в голову?

— Они мертвы, — уверил я его. — Я имею в виду, что они мертвы, как им и положено. Вы никогда не видели покойника после того, как Сэнди Макалпин проведет вскрытие?

— Ах, но те ли это люди, которыми, как вы думаете, они являются? А вдруг бы ты встретился с настоящей Цинтией Пауэлл или Сибиллой Эванс, а трупы — их двойники?

— Тогда это чересчур хорошие копии, если так. Думаете, просто найти мертвеца на заказ, так похожего на вас?

— Может, не так трудно, как ты думаешь, Морган, приятель. Ни одно из этих мертвых тел не обязано уметь говорить по-уэльски, не так ли?

— А вы знаете, в этом что-то есть, дядя Дэй! Этим, по крайней мере, можно объяснить бальзамирование. Слишком большой промежуток времени между временем смерти. Они могли хранить старуху на льду, и немного больше времени потребовалось, чтобы найти мертвую заместительницу для Цинтии Пауэлл!

Затем я покачал головой и сказал:

— Но тогда дело выглядит еще более странным. Им нужно было планировать заранее, чтобы дать нам знать по меньшей мере об одном убийстве, которого они не совершали!

— А что, если Цинтия Пауэлл и Сибилла Эванс все еще живы?

— Этого не может быть. Отпечатки пальцев Цинтии проверены по имеющимся в ее деле, а зубной врач госпожи Сибиллы опознал свою работу!

— Документы в деле можно подменить, как известно.

— Можно. Но я сомневаюсь, что службы безопасности сговорились с ведьмами из добрососедских отношений. Хотя зубного врача можно еще раз проверить. Но я не понимаю, зачем кому-то нужно скрывать тот факт, что они живы. Ни одна из этих женщин не разыскивалась полицией по какому-либо делу.

— А ты не думал, что их мог разыскивать кто-то другой?

— Кто, волшебник страны Оз?

— Почему бы и нет? Как Патриция называла того, кто разглашает секреты своей секты? Кауван? Мы знаем, что обе женщины занимались оккультизмом. Разве не может быть, что они не поладили с кем-либо из этих странных людей и хотели сойти со сцены, инсценировав смерть?

— Не пойдет. Эти люди из группы, по-видимому, помогали им надувать нас.

— А сейчас, помогают? Мерлин отрицает, что он знал Пауэлл, и нет никаких доказательств, что она вообще была на том шабаше, который описывала. Я знаю, что вы нашли дом, как и было задумано. Но нашли ли вы какие-либо следы того, что там проводился шабаш?

— Мы нашли кровь.

— Кровь легко достать, особенно если рядом с тобой действует владелец похоронного бюро. А что, если здесь работало двое или трое из них? Вряд ли нужно тринадцать человек, чтобы позвонить в полицию или поджечь дом.

— Вы знаете, — сказал я, — из вас получился бы отличный полицейский, дядя Дэй!

— Я чем-то, значит, помог, ты думаешь?

— Не знаю. По крайней мере, вы подарили мне пару идей. А пока — не найдется ли у вас перьевой ручки?

— Может и найтись. — Он сдвинул брови, встал и стал рыться в ящиках письменного стола, бормоча: — Ты никогда не замечал, как растет число бумажек в ящиках, которыми ты не пользуешься? Думаю, они там размножаются. А, вот старая ручка. Не знаю, будет ли она писать.

— Отлично будет, — сказал я, взяв ручку и закатывая рукав на левой руке. Я достал пузырек фиолетовых чернил, купленных в университетской аптеке, открыл и аккуратно поставил его на кофейный столик. Затем осторожно обмакнул ручку.

— Что это ты делаешь? — спросил дядя Дэй.

— Посвящаю себя в колдуны, — улыбнулся я. — Пат сказала, что у меня должна быть колдовская метка.

Дядя с критическим видом наблюдал за мной, пока я вырисовывал над левым запястьем небольшое раздвоенное копыто.

— Ничто не смоет эти чернила, кроме соляной кислоты, — объяснил я, — а купаться я пока не собираюсь. Она сказала, что отметка может продержаться по меньшей мере неделю.

— Смотри, не облейся, — воскликнул дядя Дэй.

Я не облился, и через несколько минут пятно просохло настолько, что я мог опустить рукав. Копыто было глубокого пурпурного цвета.

— Пурпурный — это цвет, который в этом сезоне действительно подходит к Черной мессе. Использовать цвет, связанный с католическими обрядами, для того чтобы нарисовать знак дьявола, почти так же гадко, как и написать непристойное слово на церковной стене, — пояснил я.

— Куча глупейшего дерьма, если хочешь знать мое мнение, — фыркнул дядя.

— По крайней мере, это безобидно, — сказал я. — Не знаю, что я буду делать, если сборище действительно перейдет границы дозволенного.

— Что ты имеешь в виду, Морган, приятель?

— Ну, в дополнение к трудностям внедрения полицейского в секту, у нас есть и проблема законности. Верховный суд против того, чтобы официальные органы занимались провокациями. Так что, даже если я и пролезу в их компанию, я буду идти по очень тонкому льду. И я не знаю, насколько далеко я могу позволить им зайти до того", как мне придется вмешаться.

— А, ты имеешь в виду, что они могут тебя скомпрометировать как полицейского, предложив тебе наркотики или заставив тебя принять участие в незаконном совокуплении?

— Что-нибудь в этом роде… Лейтенант Брюстер сказал, что нам плохо придется, если я травмирую кого-либо или даже пересплю с какой-нибудь девкой перед тем, как ее арестовать. Полицейский может вмешаться только тогда, когда совершено преступление. Он не может провоцировать или даже поощрять его, до каких-то расплывчато определяемых пределов. Брюстер сказал, что я могу допустить послабление в отношении некоторых правил. Он не ждет, что я открою свои карты просто для того, чтобы арестовать какого-нибудь наркомана, и я могу наблюдать неизвращенный секс, если я сам не участвую в этом. Если я трахну там пару ведьм, мне будет весьма трудно арестовать их потом за что-нибудь более серьезное. Боюсь, все это будет довольно непросто.

— Вы только его послушайте, — рассмеялся дядя Дэй. — Он собирается внедриться в секту сумасшедших, которые возятся с мертвецами и поклоняются дьяволу, и он утверждает, что это будет всего лишь «довольно непросто»!

Песня «Ребята из Гарлеха» успела невообразимо мне надоесть, когда Мерлин Плью появился наконец тем вечером в «Уэльском уголке». Посетители уже начали нервничать. Один из них настаивал, что песня «Путешествие в ночи» была той же самой, что и «Ребята из Гарлеха», а с таким голосом, как у меня, мне пришлось очень постараться, чтобы убедить его в обратном.

Когда ввалился с улицы Мерлин, я подсел за его столик. Долгое время он сидел, меня, казалось, не замечая. Затем он облизнулся и сказал:

— Я сегодня попозже вечером иду в одно место, где мне могут пригодиться твои могучие плечи углекопа, Овэйн Арфист. Ты посвящен в Древние Традиции?

Я молча закатал рукав.

— А, твой учитель, значит, был шотландцем? Ничего, основные детали каждого настоящего шабаша сходятся. Ты слышал о Сибилле, госпоже Кошек?

— Нет, — стал врать я. — Мы туда и идем?

— Да. У нее недавно был пожар, но она пригласила нас обоих в другое место. Ты со своими плечами будешь тринадцатым. Не считая жертвы, конечно.

— Конечно, — отозвался я. Мои мысли неслись галопом. Госпожа Сибилла мертва. Она должна быть мертвой. А если нет? И, что более важно, вдруг она узнает меня? Скорее для того, чтобы скрыть свои чувства, чем надеясь на ответ, я спросил: