Интересно, что чувствуют нормальные мужчины, просыпаясь ранним утром в чужой квартире, в незнакомой постели, рядом с… С кем? С кем?? С кем-кем???
      Я проснулся. Открывшимся глазом (кажется, левым) оценил окружающую обстановку: зеленые обои, книжные полки, музыкальный центр, издающий звуки, похожие на Blur… Потрескавшийся потолок… Два ободранных кошачьими лапами кресла… Девушка, лежащая рядом…
      Тааак!!!…
      Девушка… Темные волосы… Рост, вес, лицо – не понять!!! Лежит ко мне спиной…
      Кто она?!
      Как ее зовут?! Где я ее подобрал??!! Где я, черт побери?!!!
      Где – ясно. Стопудово – это квартира Торина. Точнее, его отца. Эти стены я не забуду никогда. Не один раз я просыпался здесь в подобном состоянии.
      Но кто ОНА???
      Где-то я ее уже видел… Впрочем, подозреваю, что видел я ее в весьма пикантном положении, стараясь, чтобы никто больше не узнал, чем мы с ней занимаемся…
      Несколько минут мучительных размышлений вскоре прерываются – ОНА начинает шевелиться, что-то бормочет, явно борясь с похмельным желанием попить так необходимую дозу воды…
      Она переворачивается на другой бок! Я лежу, затаив дыхание, потому что я уже представил – КТО ЭТО!!! Все волосы на моем теле встали дыбом!!! Есть только один орган, который не двигается, словно задавленный асфальтовым катком (“неужели ЭТО все-таки ОНА? И я смог???”)…
      Она переворачивается…
      Ффффууу!!! Это Славик…
      Чтооооооооооооооооооо???? ЭТО – СЛАВИК???
      Ндааа, Камалеев… Приехали…
      Однако, через пять секунд мозг послушно (не выдержав удар килотонны адреналина) выдает так нужные воспоминания: Славик… Славик и я просто уснули рядом на одном диване, смотря матч…
       Да пошли вы!!! Мы действительно просто уснули на одном диване!!!
      Тем не менее, я вскакиваю, убеждаясь, что я – все-таки! – в одних трусах. Фигня! Просто я аккуратный человек… Наверное…
      Бреду на кухню. Нет, сначала я все-таки…
       Но вообще – даже если и так – Славик приличный человек! И известный! Его даже по телевизору показывали, когда его без экзаменов взяли в МГУ!!!
       Впрочем, все они там, с телевидения, прилично известные…
      …сначала я все-таки одеваюсь: со стороны кухни слышатся девичьи голоса. Я же не могу – даже несмотря на то, что…
       Славик??? Да ладно!!! Не могло такого быть!!! Не могло… Наверно…
      На кухне Торин и Аня беседуют о насущном.
      Вы когда-нибудь присутствовали при разговоре двух влюбленных? Откровенном разговоре, я имею в виду…
      Не, я, конечно, понимаю, что моя худосочная фигура может быть незаметна при каких-то там обстоятельствах, но чтобы так!!!
      Заметь, Женька, я не выпаливаю ВСЕХ секретов, но все же…
      Ладно, понял, прости, друг!
      В общем, Женя и Аня просто беседовали, а то, что я сказал выше – похмельный бред. Да и вообще – кому вы верите? Пьянице-бумагомараке??? Мне??? Ха-ха!!!
      Аня всегда была самостоятельна в суждениях.
      И откровенна (это – редакция Торина, я написал: прямолинейна!).
       ((Прямолинейна она была!!! – Стопудово!!!))
      Вот и сейчас она говорила:
      – Знаешь, Женя! – напомню, я в это время просто пил воду из-под крана, мое присутствие не принималось в расчет, – Все это напоминает детский сад! Ну что нас с тобой связывает? Я не понимаю! Любовь? Чья? Твоя – ко мне? Это твоя проблема!
      Торин молчал, склонив голову.
      – Ну ты сам посуди: на одном сексе отношения не строятся, так?
      Она сделала паузу. Для чего? Кто ж ее знает…
      Торин слишком терпелив, чтобы перебивать. Скорее, она сама не была уверена в том, что говорит.
      Так оно и было, скорее всего! Или я не прав, Аня? А?!
       Короче, Аня, ты не права!
      Аня послала Торина на все тысячу кило-градусов своего мини-милли-интеллекта. Дура!!!
      Она послала Торина. Вы думаете – он расстроился?
      О, да – он расстроился… Мало того – он ОФИГИТЕЛЬНО расстроился…
      Короче, он решил умереть. Сдохнуть, “кинуться”, самоудалиться. Вам – типа – непонятно из-за чего? Дебилы…
      Аня – типичная дура, которой мало того, что у нее есть… Дура, мля…
      Все женщины одинаковы. Нет, я не самодур. И не строю свои предположения (а это, увы, не предположения; это, увы, факты!!!) на единичных случаях. Я основываюсь на собственном – и чужом, конечно, тоже – опыте. Женщина (любая, заметьте) – считает, что она может себе позволить то, что – как считает она – не имеет права позволить себе мужчина.
      Меня всегда поражал тот факт, что любая женщина, как правило, попрекает мужчину какими-то вещами, которые сама делает каждый день. Женщина (девушка, дама) имеет обыкновение забывать, что она не менее грешна, чем ее спутник. Но почему-то считается, что мужские поступки более преступны, чем женские.
      Девушка требует подробного отчета от своего парня – где он был сегодня, с кем, зачем. И даже если это было невинное сопровождение жены босса в магазин – неминуем скандал, который проще всего закончить покаянием. То, что она сама сегодня обедала с собственным начальником, – не принимается в расчет. Это же – она! Она же – верна!
      Мужчина же – изначально – грешен!
      Женщина может приехать домой в четвертом часу ночи, пьяной, пообещав предварительно не задерживаться даже до полуночи. При этом она ни разу не позвонит, вдобавок отключив мобильник. С утра она будет требовать от тебя приносить ей воду литрами, таблетки от головной боли, заставит тебя сбегать в супермаркет за прокладками. Она отказывается объяснять, где она была. “Зачем ты меня мучаешь? Ты что – не видишь, как мне плохо?” Ты же еще и виноват!
      Женщина будет подробно допрашивать тебя, кто звонил вчера вечером, когда ты ушел разговаривать в другую комнату. И ее не устроит правдивое объяснение, что это был твой приятель, у которого ты пару недель назад занял сотню баксов, и забыл вчера вернуть. Кстати, на эту сотню ты как раз и купил ей это… эту… ну, в общем, то, что ты купил ей на прошлой неделе. Ну ты просто не хотел, чтобы она знала о том, что у тебя финансовые трудности. Хм, тактическая ошибка, парень! Теперь ты три дня будешь чувствовать на себе многозначительные взгляды, а ночью – сразу после – ты услышишь едкий вопрос: “Ну, и кто все-таки лучше: я или она?” Ха, а ты думал, она просто так сегодня согласилась (наконец-то!) быть сверху?
      Аня заняла наступательную позицию и обвинила Торина во всех смертных грехах. Особенно мне понравилось про то, что (видите ли!) она “позавчера приехала с моря, а тебя нет в городе; ты был у Камалеева на даче, так?” Типа, он о ней “никогда не думает, ему на все наплевать, бла-бла-бла”.
      Короче, тут еще, оказывается, и я замешан. Торин-то умный человек, он все поймет правильно. И не будет винить меня. Это я знаю точно.
      Т.е. то, что она полтора месяца проторчала где-то на юге, вдвоем с подругой, и до сих пор не обмолвилась ни словом о том, что она там делала – нормально. Логика, блин…
      В общем, Торину, как и мне, собственно, все УЖЕ было ясно. Ане же этого было мало. Ей нужно было убедить всех окружающих, что это не она его бросает. Что это он такой хам, наглец и все такое. Что у нее просто нет иного выхода. Вот.
      Она стремительно встала и вышла из кухни, а потом – и вовсе из квартиры прочь. Что ж. Дальнейшее развитие событий показало, что Торину от всей этой истории стало только легче. Аня же повторила судьбу большей части своих соотечественниц – вышла замуж за отца уже зачатого ребенка. Честно говоря, давно ее не видел. И не хочу. По-любому – пусть у нее все будет хорошо. Мне не жалко.
      Так до сих пор и не знаю, куда Торин задевал те часы, которые мы купили в качестве того самого “дорогого и изящного подарка”. Часов, столь потрясающей красоты я не видел вплоть до того самого момента, когда в первый раз попал (по иронии судьбы – вместе с Ториным) в салон Mercury в галерее “Актер”. Ндаааа, и как только мы умудрились тогда собрать столько денег?
      Говорят, что часы дарить – к разлуке…
      Может, все-таки правда?

      Сидя в кустах, я вываливал на воспаленное влюбленностью Танино сознание килотонны рассуждений о любви с первого взгляда. В это время, пока я тренировался в искусстве полемики, Торин полулежал на своей скамейке, подставив измученный похмельем организм солнцу. Женька умеет очень живописно возлежать в такие моменты, но подушечки моих пальцев отказываются грязно лапать клавиатуру, не поддерживая тщетных попыток описать это воистину художественное зрелище. Просто поверьте на слово – Торин живописно возлежал на скамеечке. И мучался похмельем.
      Вчерашний день мы с ним провели весело. Безудержно весело. Так, что… Но – как и договорились – обо всем по порядку…
      Итак, утро вчерашнего дня.
      Вообще, утро любого курильщика – это пьеса в трех актах…
       Обширное лирическое отступление. Вообще, мне очень не нравится, когда какой-либо процесс, или какое-нибудь событие, которое кардинальным образом изменяет происходящее, или того, с кем это происходит, описывают банальной фразой “до и после”. Нет, конечно, мне понятно, что процесс или событие настолько влияют на все, что после этого человек смотрит на мир другими глазами. Но в самой этой пустой и бессмысленной фразе – “до и после” – как будто бы нет самого события. Или процесса. Как будто это настолько незначимая вещь, что ею можно легко пренебречь. Я, безусловно, понимаю, что шестнадцать, восемнадцать (или даже все двадцать девять) лет ДО первого секса – это очень большое “до”. И все оставшееся ПОСЛЕ – это еще большее “после”. И что сам процесс порой занимает пятьдесят три с половиной секунды. И вообще…
       Но все равно! Если я напишу, что утро любого курильщика – это по большому счету целых два утра… типа “до и после” первой сигареты… Фу! Получается, что выкуривание сигареты – это что-то вроде антракта. Так – небольшой, ни к чему не обязывающий перерывчик, во время которого можно посмолить сигареткой.
       Нет, господа!!!
      Утро любого курильщика – это пьеса именно в трех актах! И, пожалуй, главный из них – как раз сам процесс курения. Не это тоскливое продирание глаз, не это брезгливое хлопанье босой ступней по полу в поисках тапочек, не это презрительное рассматривание мерзкой рожи в зеркале… В общем, вовсе не это унылое “до”. Сипящее, кряхтящее, фальшивое “до”… И не это бодренькое, почавкивающее завтраком “после”, соседствующее с поспешным завязыванием галстука… О нет!
      Именно эти неторопливые пять-семь минут ленивого почесывания пока еще небритого подбородка и философски-задумчивое наполнение легких никотиновым ядом – это и есть главные составляющие пьесы “Утро любого курильщика”.
      Утро же курильщика-подростка более насыщено. И главное здесь, как раз-таки, не сам процесс курения. С самого утра подростка-курильщика преследует навязчивая мысль: “Где бы взять сигарету?” Причем, желательно какую-нибудь хорошую. Очень везет, если вчера ненасытный организм не высосал все, что оставалось в худосочной заначке. А если с самого утра ничего и нет, включая деньги? Впрочем, в первую очередь – денег нет!
      Собственно, утром вчерашнего дня я забрел к Диману в такую рань в надежде, что у него есть чем поживиться в плане сигарет. Оказалось – ситуация та же, что и у меня. Чуть лучше, впрочем: у него были деньги на 78% одной сигареты. Помните то золотое время, когда в любой торговой точке можно было купить сигареты поштучно?!
      Даже одна сигаретина не устраивала ни его одного, ни уж тем более нас обоих. Что уж говорить, когда нет вообще ничего! Выход оставался только один – выходить на улицу и шастать по району, выпрашивая у проходящих мимо дядек парочку сигарет.
      Там, где мы жили, самым хлебным местом для утреннего “табачного стрелка” был проспект Ленинского комсомола. Представляете центральную улицу любого перенаселенного индустриального микрорайона в 1996 году? Во-во! Шанс получить в морду от конкурентов, толкаясь возле киосков, заваленных сигаретными блоками и ящиками с выдаваемым за пиво омерзительным пойлом, был гораздо больше, чем наше желание покурить. Собственно, мы никогда не были неспособными за себя постоять лохами, но в то утро почему-то не хотелось приключений.
      Поэтому тактика была выбрана единственно верная на тот момент. Мы просто прочапали пешком туда и обратно весь проспект (около трех км в одну сторону), по дороге приставая к каждому курившему взрослому.
      Делая гордое, независимое, граничащее с надменностью выражение лица, мы подваливали к потенциальной жертве, и дарили ей уникальный шанс угостить нас сигаретой. Главное здесь – не попрошайничать! Разговаривать с дядькой надо на равных. Типа “сегодня ты нам, завтра – мы тебе”. Даже бритому ежику было бы понятно, что завтра будет то же, что и сегодня, но…! Тактика возымела действие, и семь “патронов” были тому неопровержимым доказательством. Сигареты без фильтра бережно складывались в пустую пачку от L amp;Mа “на черный день”, хотя все прекрасно понимали, что даже до сегодняшнего вечера они вряд ли доживут. Сигареты с фильтром грустно ожидали своей скорой кончины в нагрудном кармане моей рубашки.
      Курить уселись на веранде временно бездействовавшего детского сада, вальяжно растянувшись и вытянув уставшие ноги. Молчали, отдавая должное святому ритуалу выкуривания первой за день сигареты.
      Говорить, собственно, мы начали, еще только встав на сигаретно-охотничью тропу. Началось все с моих ворчливых занудностей на тему “как плохо быть нищим”. Затем, конечно же, следовало что-то вроде “родители достали”, “жизнь – и так дерьмо, а они еще чего-то хотят”. Впрочем, пора родительского нытья по поводу и без на некоторое время скатилась на “нет”. Как-никак мы с разной степенью успешности окончили школу и без особых проблем поступили в университет. Жизненная программа-минимум была успешно выполнена. А буквально месяца через полтора маячила перспектива ежемесячного пополнения собственного бюджета за счет бюджета государственного. Типа нам полагалась стипендия. Все дела!
      В нетерпеливом ожидании валящегося буквально из ниоткуда богатства (гы-гы!), разговоры постепенно сворачивали на обустройство независимого от предков образа жизни. Мы уже принципиально договорились о том, что будем снимать отдельное жилье. Правда, наши расчеты неутешительно наталкивались на безрадостные выводы о том, что жить придется втроем или даже вчетвером в двух комнатах, одна из которых – кухня. Но разве могло это остановить двух 16-летних мечтателей? Особенно когда мы – ради собственной независимости – уже согласились с перспективой питаться исключительно вьетнамскими растворимыми супами, а по ночам работать сторожами в торговых палатках.
      В качестве еще одного сожителя безоговорочно принимался Торин, который…
      …Который в эту самую минуту с испуганным лицом пробегал мимо веранды, где мы расположились. Женька был бледным, шнурки на ботинках не завязаны, толстовка натянута задом наперед, а на весь двор разносилось побрякивание незастегнутого ремня на джинсах. Болидам “Формулы-1” в скорости он, конечно, уступал, но новенькую Ауди на светофоре обошел бы.
      – Женька! Ты чего? – разом вскочили мы. Картина, согласитесь, такая, что не каждый день увидишь.
      – Это… вы… это… не видели меня… короче, – только и проорал Торин, лихо перелетая через забор, и уносясь в арку дома.
      Мы с Диманом только и успели, что переглянуться, в недоумении даже забыв, что в руках бесполезно тлеют с таким трудом добытые сигареты. Вообще, тугодумием ни я, ни Диман никогда не страдали, но сейчас…
      …Но сейчас думать было просто некогда: к месту нашей дислокации на бешеной скорости приближалось невообразимого вида дикое существо, как будто только что сбежавшее из русской народной страшилки. Всклокоченные волосы, небритое и еще не умытое лицо, наспех одетая теплая рубашка с оторванным карманом (вы надеетесь, что она была застегнута?), спортивные трико с пузырями на коленях, и в довершение всего – сандалии на босую ногу, заляпанные засохшими комьями грязи. Это существо при ближайшем рассмотрении оказалось Женькиным отцом, который пребывал, мягко сказать, в несколько растрепанных чувствах. Попросту говоря, он был в бешенстве. Его здоровенные лапищи схватили нас за шкирки, а красное перекошенное лицо проорало:
      – Кууудааа оооон пааабежааааал!!!!
      – Туда, – пролепетали мы, руками указывая в разные стороны.
      – Нууу, суууукии, я еще вернусь, – проорало чудище, швыряя нас обратно на землю, и уносясь в ту же арку, что и Женька минутой назад.
      Пусть Торин-мл. благодарит “Первый канал” за то, что тот все детство пичкал нас разнообразными диснеевскими историями. В частности, сейчас бурундучата Чип и Дейл нам очень помогли. План спасения Женьки (ведь что бы он не натворил, он в первую очередь наш друг, а уже потом – преступник) появился буквально за три секунды. Мы с Диманом бросились в разные стороны, обегая дом, чтобы поймать Женьку, в какую бы сторону он не побежал.

      Когда мне было 16 лет, я не мог спокойно воспринимать тот факт, что я абсолютно нормален. Что я, как и десятки миллионов моих сограждан, физически здоров. Что в моей психике не наблюдается никаких патологических нарушений. Что я не живу под мостом, и прилично одет. На самом деле меня просто бесила мысль о том, что я нормален. Что я – обычный, стандартный подросток, проживающий нормальную, спокойную, довольно сытую жизнь. Более того, меня раздражало и то, что я живу в благополучной семье, что я ем столько раз в день, сколько мне этого захочется. Что мои родители могут позволить оплатить услуги репетиторов, чтобы я нормально подготовился к вступительным экзаменам. Меня бесил и сам факт поступления в университет.
      Вообще, я был довольно раздражительным, замкнутым и конфликтным. Таким, впрочем, и остался до сих пор. Несмотря на то, что очень многие знакомые мне люди считают меня гиперобщительным. Имеющим сотни друзей по всему миру. Ну и все такое.
      Какой я на самом деле – неизвестно до сих пор. Единственное, в чем я абсолютно уверен, так это в факте своего инопланетного происхождения.
      Одна знакомая девушка как-то сказала, что не может представить меня взрослым. А уж тем более – старым.
      Если честно, то я и сам не могу себе этого вообразить. А когда мне было 16, – я даже не хотел, просто физически не мог об этом думать. Стандартная схема успешной жизненной программы-минимум (“детсад – школа – университет – хорошая работа – семья – карьера – дети – пенсия – внуки”) до сих пор вызывает у меня приступы зубной боли и немотивированной агрессии.
      Когда мне было 16, я выглядел, пожалуй, еще хуже, чем Кобейн перед смертью: неровно постриженные волосы, то и дело меняющие цвет; невероятная бледность; ошеломляющая худоба. Моя мама называла меня “сбежавший из Освенцима”. Она силой стаскивала с меня джинсы всякий раз, когда хотела их постирать. Раз в полгода ей это удавалось.
      В общем, в среде ульяновских психотерапевтов я был довольно известным и желаемым пациентом. Мне нравились сеансы психотерапии. Не потому, что со мной там делали что-то особенное. Мне нравился сам факт того, что я могу наговорить всякой чуши взрослому человеку, а тот даже не посмеет пискнуть, не дослушав до конца.
      Впрочем, я уже говорил, что среди друзей считался порядочной сволочью.
      Моя неудовлетворенность миром выражалась неадекватным поведением. Я вел себя так, как будто мне было на все насрать. Впрочем, так оно и было на самом-то деле. Это сейчас я чуть-чуть научился политкорректности. Научился прятать за милой улыбкой все, что я на самом деле чувствую. Тогда я еще не умел так.
      Типичный пример моей неадекватности проявился вечером того самого дня, когда Торин на всех парах уносился от разъяренного отца.
      Весь смысл конфликта Ториных сводился к Женькину раздолбайскому отношению ко всему и вся. В том числе, и к деньгам. Женька за две недели просто-напросто просадил в интернете примерно полторы отцовских месячных зарплаты. Или что-то около того. Ну и как водится, до последнего момента не признавался ни в чем. Пока не пришло уведомление о том, что скоро им отключат телефон.
      В общем, Женьку мы спасли, спрятавшись в кустах (опять эти кусты!!!) за школьной баскетбольной площадкой. Единогласно было решено напиться в хлам, таким образом еще раз выразив протест родительскому деспотизму.
      К счастью, у Женьки с собой было достаточное количество денег, чтобы исполнить задуманное. Это спасло нас от необходимости в очередной раз напрягаться, придумывая еще один ловкий способ разжиться алкоголем и сигаретами. Несколько раз, когда у нас не было ни копейки, мы умудрялись стащить что-нибудь из многочисленных торговых палаток, отвлекая продавцов занудными расспросами о какой-нибудь фигне.
      Сегодня все сложилось по-другому. Почти как у взрослых.
      Сотни тысяч родителей в нашей стране ежегодно совершают одну и ту же ошибку, едва только их чадо впервые раззявит рот, чтобы истеричным криком заявить всему миру о своем рождении. Малыш еще не успевает доехать до родительского дома, а каждый более или менее близкий родственник уже умудряется составить для него жизненный план на ближайшие лет пятьдесят. И отклонение на полшага влево-вправо от генеральной линии воспринимается чуть ли не как личное оскорбление.
      У каждого из этих бесчисленных великанов, наклоняющихся к тебе, чтобы потискать или дать конфетку, есть собственное мнение о том, кем ты должен быть в этой жизни, в каком вузе учиться, в каком возрасте и на ком именно жениться.
      Не знаю, сколько конкретно времени прошло с момента, когда я начал понимать смысл того, что мне говорят эти великаны, и до того самого дня, когда я осознал, что моя жизнь – только моя, и научился мысленно посылать кого угодно ко всем чертям. Но за тот короткий промежуток времени я услышал не меньше ста самых разнообразных и невероятных сценариев собственной жизни, каждый из которых непременно содержал в себе ту минуту, когда я обязательно должен был стать самым-самым-самым…
      До сих пор не могу взять в толк, почему отдуваться за все несбывшиеся мечты своих многочисленных родственничков должен именно я?!! Мое положение, к тому же, усугубляется тем, что в своем поколении я – самый старший. Это, типа, накладывает на меня дополнительную ответственность. Какого хрена? Мне не то, что дополнительной, мне обязательной-то уже чересчур…
      Диман настоял на том, чтобы мы пили портвейн. Причина проста – денег было либо на одну бутылку водки с закуской, либо на две портвейна, но без еды. А мы, вроде бы как, есть и не собирались.
      Пили в Димкином подъезде, по очереди судорожно глотая немыслимую гадость мутного цвета. Разговор велся о вечном.
      К концу первой бутылки все присутствовавшие и мысленно отсутствующий я сошлись во мнении, что жить так, как наши родители, мы не будем. Что наша жизнь будет совершенно другой – яркой, небанальной, наполненной тысячами разнообразнейших событий. Что мы будем путешествовать по миру, не париться по мелочам, не зависеть от денег. И никогда не будем заставлять наших детей жить так, как хочется нам. В общем, “живи быстро, умри молодым”. Я точно помню, что мы клятвенно пообещали друг другу решить все свои материальные проблемы к 25-ти годам…
      Тогда это казалось таким далеким временем! Совершенно другой эпохой, где мы будем не нищими подростками, лакающими сомнительное пойло в загаженном подъезде, а вполне респектабельными – в нашем понимании – людьми, которые в достижении своих целей не растратили самого главного. А остались теми же немного наивными, добрыми и честными людьми, которых уважают за то, что они никогда не изменяли своим идеалам.
      Мы, несомненно, должны были быть кумирами молодежи. Символами поколения и все такое прочее. Мы должны были дружить с самыми интересными людьми своего времени. Но главное – мы не должны были разучиться мечтать!!! И доказать своим родителям, что мы – другие. Что мы – не как все. Что мы – лучше всех. И что есть другие жизненные сценарии, нежели стандартный минимум.
      Эта практически политическая программа требовала немедленного обсуждения с кем-нибудь еще. Поэтому, даже толком не додумав все до конца, мы направились к Пикалову. Правда, по дороге Диман куда-то потерялся, но нас с Ториным это не остановило.
      Сашка встретил нас недоуменным взглядом, в котором довольно легко угадывался иронический стеб. Выслушав наши довольно уже запутанные объяснения, он напрочь отказался пойти с нами, сославшись на какие-то сверхважные домашние дела. И настоятельно посоветовал пойти домой и лечь спать.
      Мы, естественно, его совету не вняли. По дороге в магазин за – кажется – пивом, неожиданно нашелся Диман. Решено было выпить еще по чуть-чуть, и скрепить данное друг другу слово, разбив на счастье бутылки, из которых пили… Говорят, что уборщица в том подъезде очень долго грозилась найти и прибить тех, кто накрошил стекло на лестничной клетке, и написал перманентным маркером на стене число “25”…

      Ночь. Весна. Москва. Только-только наступил новый день. День, когда моему земляку – Владимиру Ильичу Ленину – исполнилось бы 134 года. Мы сидим на кухне и пьем. Собственно, по совсем другому поводу, но все же – пьем.
      Мне некстати вспоминается довольно веселая история о том, как года три назад именно в этот день я ехал в одном вагоне с Геннадием Зюгановым, который спешил почтить своим присутствием родину вождя мирового пролетариата. Самое веселое случилось на перроне центрального вокзала Ульяновска, когда ко мне – выходившему из вагона первым – подлетела журналистская стая, вооруженная микрофонами и диктофонами. Я, честно говоря, немного офигел, ведь к тому времени я еще не успел написать “Ни капли невинности”, поэтому особых поводов поговорить со мной у журналистов не должно было быть. Ведь не настолько же я похож на Брэда Питта, верно?
      Любовь репортеров непостоянна, как… Как… Я не знаю, как что!!! То ли как вокал Дэймона Алборна, то ли как лондонская погода, то ли как… В общем, она просто непостоянна. Поэтому уже через пару секунд я был оттерт к краю платформы, истыканный жаждущими эксклюзива локтями провинциальных бумагопачкателей. Момент моей славы откладывался на неопределенное время. Потешаясь на происходящим, я шел к стоянке такси, спеша привезти своей бабушке автограф мистера Насупленные Брови, полученный, кхе… Простите, многим ли из вас читали лекцию о скорой победе коммунизма перед дверью туалета железнодорожного вагона?
      В ночь с 21 на 22 апреля 2004 года на кухне одной маленькой московской квартиры, которую я снимаю за совсем немаленькие деньги, сидел тот самый Диман, усердно употреблял свою дозу алкоголя, и жадно глотал страницу за страницей первой части книги, которую вы сейчас держите в руках. Впрочем, возможно, что она лежит у вас на столе, или на коленях в поезде метро, или на полу перед унитазом, но это не так уж важно. Ведь я не парюсь по поводу того, что эта книга просто кишит штампами, от которых рыдает профессура Литературного института. Я просто рассказываю то, что было на самом деле.
      В общем, Диман сидел на кухне квартиры, где я имею счастье жить, пил алкоголь и читал первую часть этой книги. Хохотал в тех моментах, где любой нормальный человек должен хохотать. Грустил там, где так и было задумано. Каждые пятнадцать минут кричал, что так оно все и было на самом деле. Короче, просто читал эту книгу как человек, лично причастный ко всему происходящему.
      Прочитав, Димка задумался, почесал заросший подбородок, хмыкнул, и сказал:
      – Где тут магазин-то?
      Я посмотрел на часы, в свою очередь многозначительно хмыкнул и… И мы отправились в ближайший супермаркет. Кататься на тележках и издеваться над кассиршами. Все именно так, как нравится. Кому-то кажется, что это глупо и примитивно. Кому-то – что надуманно, но не менее глупо. А мы… А мы просто ходим по ночам за алкоголем в супермаркеты. Катаемся на тележках и издеваемся над кассиршами.
      – Знаешь, Миш, а ведь… – Димка закуривает, собираясь с мыслями, – а ведь действительно все так и было. Ведь я точно помню, как мы мечтали тогда, в 16 лет… И 25 казались таким далеким временем!