Характерной чертой двора Анны Иоанновны была безумная роскошь. На содержание двора тратилась огромная по тому времени сумма – 3 миллиона рублей золотом, в то время как на содержание Академии Наук и Адмиралтейской академии – 47 тысяч рублей, а на борьбу с эпидемиями всего 16 тысяч.
Уже с 1732 года в обществе заметно разрасталось глухое брожение, приведшее к тому, что многие были взяты под арест и к допросу. С 1733 года начался целый ряд заговоров и попыток поднять открытый бунт против правительства, причём заговоры устраивались обыкновенно в среде шляхетства, а бунты производились простым народом. Но, желая лишить Анну Иоанновну престола, ни те, ни другие не могли определиться, на чью сторону им стать, во имя кого им действовать: не было вождя. В шляхетской среде возникали самые странные планы. Так, смоленский губернатор Алексей Черкасский и бывший камер-паж герцогини Мекленбургской Фёдор Милошевич считали законным наследником русской короны герцога Голштинского.
1734, июнь. – Выполняя свои обязательства против Франции во время войны за «польское наследство», Анна Иоанновна посылает в Балтийское море свой флот, который у Данцига наносит поражение французской эскадре, шедшей на помощь Станиславу Лещинскому. Создание Комиссариата по надзору над мануфактурами. Идёт освоение северного побережья, от Белого моря до устья Колымы. Вновь упразднено гетманство в Малороссии, управление которой поручено Временной комиссии, что означало возврат к централизации.
1735. – Утверждение высшей власти Кабинета министров: в отсутствие императрицы его указы обретают силу закона. Видимо, императрица решила, что выслушивать доклады членов Кабинета для подписания того или иного документа – пустая трата драгоценного времени, которого и так не хватает для всевозможных радостей жизни, и разрешила приравнять подписи трёх кабинет-министров к её одной подписи.
В 1735 году с персидским шахом Аббасом III заключён важнейший Ганджийский трактат, согласно которому города Баку и Дербент с принадлежащими к ним владениями и прочие места Россия вернула Персии с обязательством вывести оттуда свои войска. Обе державы согласились впредь не заключать мира с Турцией порознь, но совокупно, и взаимно друг друга включать в мирные договоры. А Персия, между тем, в это время вела успешную войну с Турцией (1730—1735). Что ж, и Россия начала с Турцией свою войну, которая длилась затем до 1739 года. Поводом, по которому она началась, было названо обилие набегов крымчаков на русские границы.
И. Л. Солоневич даёт оценки, – во что обошлась нам Турция и её вассал, Крым. С XV по XVIII век включительно из Великой и Малой Руси, частично из Польши (поскольку Польша тогда владела русскими западными областями) крымчаками было уведено в турецкий плен от трёх до пяти миллионов человек. Венецианские посланники XVI века писали, что всяприслуга Константинополя, и у турок, и у местных христиан состояла из русских рабов и рабынь. Венеция и Франция употребляли русских рабов на военных галерах, как гребцов колодников; их покупали у крымчаков на рынках Леванта.
А сколько людей погибло в боях? Сколько погибло при транспортировке живого товара от мест его «добычи» до мест его сбыта? Итоговое число следует увеличить в несколько раз. Так что защита от степи была вопросом физического выживания для России. Война началась в союзе с Австрией, но союз этот был, сказать по правде, довольно странный: пока австрийцы терпели неудачи в Сербии, Боснии и Болгарии, русские под начальством Миниха[19] и Ласси одержали ряд блестящих побед. Главное татарское гнездо, непроницаемый дотоле Крым, был опустошён три раза. Были заняты Перекоп, Очаков, Азов, Кинбурн, Гезлев (Евпатория), Бахчисарай, Яссы; при Ставучанах Миних одержал блестящую победу над турками.
Кончилось тем, что в сентябре 1739 года был заключён в Белграде мир, невыгодный даже для неудачливой в боях Австрии, а России давший до смешного мало. Она лишь немного отодвинула свою границу на юг, приобретя часть степи между Донцем и Бугом, и получила Азов, но без укреплений и без права иметь на Чёрном море не только военный, но и торговый флот. Турки отказались даже признать за Анной Иоанновной императорский титул. Это, однако, не помешало ей отпраздновать 14 февраля 1740 года в Петербурге Белградский мир с чрезвычайной торжественностью и, главное, щедро наградить своих министров и генералов.
Вспомним, как выглядело «имперское наследство» Петра I. В 1708 году он образовал всего восемь губерний, из которых Киевская, Азовская и Сибирская не имели территориального деления. При этом, как поясняется в книге «Государи дома Романовых», «граница между Киевской и Азовской губерниями проходила приблизительно по тульскому меридиану, поскольку земли, соответствующие Харьковской губернии XX в., в XVIII в. ещё не были заселены» – а ведь это чернозёмная зона!
Вот в чём причина движения России на юг – в незаселённости благодатнейших земель; тут и не могли селиться мирные крестьяне ввиду опасности набегов крымчаков. Эта территория аж до 1765 года называлась Слободской Окраиной и была территорией свободных «служилых казаков-однодворцев», то есть военизированных селян.
В XVI—XVII веках на южных и юго-восточных границах Русского государства широко применялись засечные черты, не только для защиты от нашествия, но и в качестве опоры при наступлении. Первая линия шла по Оке, от Мурома на Коломну, Серпухов, Боровск, Можайск, Волоколамск. Это было передовое укреплённое кольцо, от которого протягивались наружу вооружённые щупальца засёк, застав, сторожей и прочего.
С течением времени эти щупальца превратились во вторую линию укреплённых пунктов: Венёв, Рязань, Тула, Одоев, Лихвин, Жиздры, Козельск. Эта вторая линия, опираясь на блестящую организацию тыла, протянула на юг и на восток новые засеки, заставы и сторожи, и из них выросла третья линия: Алатырь, Тёмников, Шацк, Ряжск, Данков, Новосиль, Орёл, Новгород-Северский, Рыльск, Путивль. На важнейших направлениях она состояла из двух рядов укреплений (между Тулой и Венёвом), из трёх (между Белёвом и Лихвином) и даже четырёх (между Белёвом и Перемышлем), – а между ними селились люди, начинали возделывать землю и воспитывать детей.
Продвигая всё дальше и дальше свою стратегическую оборону при Иване Грозном, Москва позже, при его сыне Фёдоре Ивановиче закрепила четвёртую линию: Воронеж, Оскол, Курск, Ливны, Кромы. Её дальнейшим логическим продолжением стала организация казачьих войск: донского, потом кубанского и терского.
Во время польско-шведской интервенции начала XVII века крымчаки усилили набеги и разрушили многие сооружения засечной черты. В 1618—1630 они нападали реже, но из-за ветхости укреплений их набеги наносили существенный урон. Набеги участились в годы русско-польской войны 1632—1634 годов.
Движение на юг приостановилось. Наиболее южные форпосты (как Царёв-Борисов) исчезли бесследно. Татарские шляхи (западный, шедший из Крыма на Тулу, назывался Муравским; восточнее был Изюмский; самый восточный – Калмиусский) снова стали служить кочевникам для набегов. Население разбежалось из бассейна реки Оскола (по обе стороны которой тянулись два шляха), и стали искать убежища на лесных притоках Донца, кругом Белгорода, или у ещё более отдалённого Воронежа, защищённого лесами. В Курской земле, где на водоразделе донских, днепровских и окских притоков сходились все татарские шляхи, никто вообще не решался селиться, а то население, что имелось к югу от Оки, говоря по правде, аж до Екатерины II жило, по сути, само по себе.
При Анне Иоанновне южные губернии России продолжали страдать от набегов крымских татар. За период с 1713 по 1735 год было тридцать пять набегов. И вот, незадолго до войны с Турцией, вместо казацких начато было формирование десяти украинских, а также четырёх закамских ландмилицких полка (их содержание обходилось дешевле, чем регулярных). Задумка соответствовала манифесту, принятому ещё Екатериной I в январе 1727-го: «Справиться с примерами шведскими, каким образом у них в мирное время солдаты стоят в земле по крестьянам и на них работают. Сыскать наши старые примеры, как прежде всего солдаты и рейтары во время мирное расписаны были по городам, и даны им были земли…».
Мы выделили тут слова «вместо казацких», поскольку ещё в 1732 году была предпринята попытка ликвидировать шесть прежних Слободских полков. Они стояли на автономных территориях и были укомплектованы вольнонаёмными, а потому представлялись ненадёжными. Но из этой затеи ничего не вышло; напротив, пришлось ландмилицким полкам предоставить почти те же привилегии, что имели «старые» Слободские.
Одновременно началось строительство новой оборонительной линии. Почти на всём её протяжении правительство вынуждено было строить новые города, специально с целями обороны; во многих местах приходилось вместе с городами создавать и население. Проект, предложенный в конце 1730 года в Сенат, предусматривал одновременное строительство трёх пограничных линий – Украинской, Ново-Закамской и Царицынской, причём в самой идее линий и обеспечении их охраны несомненно отразилось влияние опыта использования прежних засечных черт по южным пограничьям с Диким полем, – линии представляют собой как бы новые черты, шагнувшие ещё дальше на юг и юго-восток. А идея такого строительства возникла ещё ранее и восходит к предшествующему царствованию, если не ко временам Петра I, так как к концу 1730 года Сенат уже имел план Украинской линии, составленный Андреем Дебриньи.
Данные о протяжённости этой линии разнятся: Журавский называет 800 вёрст; Скальковский – 385; Чеботарёв – 268; Манштейн – около 400. Число опорных крепостей тоже разнится от 15 у Манштейна, до 18 у Скальковского. Но как бы то ни было, реальные условия создания цепи крепостей, с сетью более мелких укреплений, объединённых земляным валом, в малозаселённой и маловодной степи между Днепром и Доном, делало новую линию тяжёлым испытанием для однодворцев южных губерний и украинцев, силами которых она строилась и содержалась! За девять лет строительства на линию было выслано более 120 000 работников; общие убытки казны составили 1,9 миллиона, а численность однодворцев южных губерний, несмотря на естественный прирост, сократилась на 66,5 тысячи человек.
Кроме того, тяжёлые людские потери и разорение однодворцев южных губерний вызвала русско-турецкая война, участившая наборы в ландмилицию, сбор лошадей туда же и на обеспечение армейских перевозок, которые тоже осуществлялись набранными из однодворцев людьми. Генерал-майор Шипов в донесении от 1 апреля 1738 года нарисовал яркую картину разорения однодворцев:
«Самые лучшие и годные в службу однодворцы и с лошадьми разобраны в подводы под артиллерию… також многие разосланы в разные работы и посылки, и для рубки лесов, и возки к линии овса и соли… в Тавров к бочарной и бударной работе… и затем-де в дистриктах годных в службу людей и лошадей находится малое число, а в некоторых сёлах и деревнях и не находится…»
Планы поселения ландмилицких полков по линии тоже встретили затруднения, так как сам набор в полки, их формирование, да и строительство самой линии шли медленно. В конечном счёте, уже к середине 1730-х годов она оказалась неэффективной, что было признано сенатским докладом 28 сентября 1743 года, и так и не была достроена.
Одновременно с Украинской строились и заселялись Царицынская (тот её участок, который не был построен при Петре в 1718—1723 годах) и Ново-Закамская линии. Эта последняя послужила недолго: в связи со строительством Оренбургской линии её укрепления оказались в тылу, и уже к концу 1730-х поселённые по ней служилые люди были переведены на Оренбургскую.
Тем не менее, строительство новых пограничных линий имело и положительные стороны, хотя и купленные иногда чрезмерной ценой: линии дали начало освоению новых массивов Дикого поля, в какой-то степени обезопасили границы от набегов кочевников. Ландмилицкие войска, несмотря на все недостатки в их обеспечении и тяжесть их содержания для населения, оценивались очень высоко – по словам Х. Г. Манштейна, «это превосходнейшее войско в России» – и сыграли свою роль во время русско-турецкой войны 1735—1739 годов.
1736. – Указ о прикреплении рабочих к фабрикам и заводам. Закон, ограничивающий служебную повинность дворянства и позволяющий одному из сыновей оставаться дома, в поместье.
Пётр I требовал, чтобы дворяне, производимые в офицеры, знали «с фундамента солдатское дело». При нём дворянин зачислялся в военную службу с юных лет, обыкновенно с пятнадцати, и должен был начинать её непременно с рядового. Он же требовал от дворян обязательной образованности.
По смерти Петра энергия правительства в привлечении на службу дворян и соблюдении установленных им правил значительно ослабела. При Екатерине смотры дворянам делались реже, а угрозы «нетчикам» становились менее строгими.
В правление Анны Иоанновны, при строгом Минихе, опять повернулось назад: в 1732 году было предписано явиться на смотр к герольдмейстеру всем шляхетским и офицерским детям пятнадцати лет, а также отставным штаб-, обер– и унтер-офицерам. К ослушавшимся применялись суровые меры, почти как при Петре: отдавать половину имений «нетчиков» лицам, донёсшим на них. Укрывателям «нетчиков» грозил такой же штраф, какой был установлен за пристанодержательство беглых крестьян: за каждого человека сто рублей. Указом от 1737 года Анна Иоанновна (её Кабинет) вновь узаконила обязательное начальное обучение дворянских детей: к двенадцати годам недоросли должны были быть грамотными, кто же из них ничему не научался и к шестнадцати годам, тех отдавали в матросы.
С 1742 года велено было недорослей за неявку на смотр и за необучение записывать или в матросы, или в солдаты в Оренбург на поселение. Но вместе с тем Анна Иоанновна существенно облегчила дворянину исполнение служебной повинности. Удовлетворяя до известной степени желаниям шляхетства, которые высказаны были в мнениях, поданных в Верховный тайный совет ещё в 1730 году, императрица указом от 31 декабря 1736 года ограничила срок обязательной службы дворян двадцатью пятью годами и предоставила одному из шляхетских братьев право заменять личную службу поставкой рекрут из крепостных людей. Так было положено начало освобождению дворянства от лежавшей на нём в течение нескольких столетий обязанности государственной службы.
1737. – Создание пожарной службы в Москве.
1738. – Возобновление русско-французских дипломатических отношений. В Париж прибывает русский посланник князь Кантемир.
1739. – Во всех епархиях приказано открыть семинарии. Установление предельных цен на зерно.
В этом же году встретила своё тридцатилетие цесаревна Елизавета, дочь Петра I, скучавшая в своём дворце. При ней особенно знатных людей не было, а позже прославились две фамилии, Воронцовы и Шуваловы. Отец графов Романа и Михаила Ларионовичей Воронцовых принадлежал к среднему шляхетству; в 1730-х занимал не особенно крупную, но довольно выгодную должность костромского провинциального воеводы. Михаил Воронцов был женат на двоюродной сестре Елизаветы, Анне Карловне Скавронской. Братья Пётр и Александр Ивановичи Шуваловы, пажи и камер-юнкеры Елизаветы, были сыновьями архангельского губернатора, генерала И. М. Шувалова.
1 января 1740 года наступил последний год жизни императрицы Анны Иоанновны; она была старше своей кузина Елизаветы на 16 лет.
Тот январь был памятен всей Европе жуткими морозами, но императрица смогла использовать и мороз: повелела устроить большой «потешный праздник» по случаю свадьбы своего шута Голицына. На Неве был выстроен ледяной дворец, в котором с великим искусством всё было сделано изо льда: мортиры, стреляющие настоящими ядрами; огромный слон, с рёвом выбрасывающий из хобота зажжённую нефть; дельфины, из челюстей которых извергались огненные нефтяные фонтаны. Освещали дворец «несколько шандалов со свечами, которые по ночам, будучи нефтью намазаны, горели», а отапливал «резной работы комель», в котором лежащие ледяные дрова, «нефтью намазанные, многократно горели».
Все эти невероятные картины взяты из учёного описания очевидца – академика, «физики профессора» Георга Вольфганга Крафта. А нефть, которой отапливался ледяной дворец, скорее всего, была доставлена в Санкт-Петербург с берегов Каспия.
Мнений о десятилетнем царствовании Анны Иоанновны высказано немало; в основном все они негативные. В. О. Ключевский, подробно проанализировав этот период нашей истории, дал такое резюме:
«Это царствование – одна из мрачных страниц нашей истории, и наиболее тёмное пятно на ней – сама императрица, …она, имея уже 37 лет, привезла в Москву злой и малообразованный ум с ожесточённой жаждой запоздалых удовольствий и грубых развлечений… Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезённых из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались во все доходные места в управлении. …Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа. Недаром двор при Анне обходился впятеро-вшестеро дороже, чем при Петре I, хотя государственные доходы не возрастали, а, скорее, убавлялись… Управление велось без всякого достоинства… Тайная розыскная канцелярия… работала без устали, доносами и пытками поддерживая должное уважение к предержащей власти и охраняя её безопасность; шпионство стало наиболее поощряемым государственным служением. Все, казавшиеся опасными или неудобными, подвергались изъятию из общества… Источники казённого дохода были крайне истощены, платёжные силы народа изнемогли: в 1732 г. по смете ожидалось дохода от таможенных и других косвенных налогов до 2? миллиона рублей, а собрано было всего 187 тысяч… Стон и вопль пошёл по стране…»
(см. Ключевский В. О., Сочинения в 9 т., Т. IV, стр. 272—274).
Правильно, всё было вроде бы так, но разве в другие царствования «бабьего века» было иначе? Не случайно современник В. О. Ключевского, Н. И. Костомаров писал:
«Общий глас современных источников единомысленно утверждает, что Анна Ивановна во всё своё царствование находилась не только под влиянием, но даже, так сказать, под властию своего любимца [Бирона]. Основываясь на таких известиях, вошло в обычай приписывать Бирону и группировавшимся возле него немцам весь жестокий и крутой характер её царствования. Эпоха этого царствования издавна уже носит наименование бироновщины. Но если подвергнуть этот вопрос беспристрастной и строгой критике, то окажется, что к такому обвинению Бирона и с ним всех… правительствовавших немцев – недостаёт твёрдых оснований. Невозможно приписывать весь характер царствования огулом немцам (выделено нами, – Авт.) уже потому, что стоявшие на челе правительства немцы не составляли согласной корпорации, и каждый из них преследовал свои личные интересы… Есть ещё более важное соображение: жестокости и вообще крутые меры, которыми отличалась эпоха царствования Анны Ивановны, не были исключительными свойствами той эпохи; не с ней начали они появляться в России, не с нею и прекратились. Правление Петра Великого ознаменовалось ещё более жестокими, крутыми преследованиями всего противного высочайшей власти… С другой стороны, те же черты жестокости и презрения к человеческому достоинству являются и после Анны Ивановны, при Елизавете Петровне. Поэтому мы не затруднимся сказать, что приписывать всё, что возмущает нас в царствовании Анны Ивановны, следует не самой императрице, не любимцу её, герцогу Курляндскому, а всему веку…»
(См. Костомаров Н. И., Русская история…, стр. 209—211).
Тоже верные слова!
Ну, а если отрешиться от внешних проявлений царствований, и понять наше прошлое не как историю деяний, поступков и страданий отдельных лиц, а как эволюционный процесс развития сообществ и государств?.. И если, сожалея о страданиях, и осуждая жестокости, – учесть, что отнюдь не всех поголовно пороли на площадях, ссылали, вздёргивали на дыбу и сажали на кол?..
То есть, если отжать слёзы, что получим в «сухом остатке»? Получим достаточно простую схему особенногопути России: оказавшись на обочине прогресса, отстав от всех соседей, она совершает могучий рывок, выходит на передовые позиции, а потом… потом начинает жить, как все, и, даже продолжая развиваться на заделе, созданном рывком, снова отстаёт от соседей, пока, фактически развалившись, не совершает очередного рывка!
А. С. Пушкин в «Заметках по русской истории XVIII века» писал:
«По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком, всё ещё продолжалось в огромных составах государства преобразованного. Связи древнего порядка вещей были прерваны навеки; воспоминания старины мало-помалу исчезали. Народ, упорным постоянством удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победою и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни обритых своих бояр. Новое поколение, воспитанное под влиянием европейским, час от часу более привыкало к выгодам просвещения. Гражданские и военные чиновники более и более умножались; иностранцы, в то время столь нужные, пользовались прежними правами; схоластический педантизм по-прежнему приносил свою неприметную пользу. Отечественные таланты стали изредка появляться, и щедро были награждаемы».
(См. А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений в десяти томах, изд. четвёртое, Л.: «Наука», 1978, том 8, стр. 90.)
В биологическом смысле смерть есть смерть, но в социальном – дело сложнее: мы ведь видим разницу между смертью от руки маньяка, и смертью того же маньяка от руки палача?.. Жестокости времён Петра производились ради блага Отчества, жестокости Бирона – ради личного удержания у власти и обогащения. Продолжим цитату из Пушкина, обрисовавшего сразу всю эпоху «бабьего царства»:
«Ничтожные наследники северного исполина, изумлённые блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всём, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности, и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе» (там же).
Затем Пушкин делает замечательную сноску: «Доказательства тому – царствование безграмотной Екатерины I, кровавого злодея Бирона и сладострастной Елисаветы». Как же ухитрялись правительства Екатерины I и Анны Иоанновны действовать «выше собственной образованности»? Во-первых, от окончания правления Петра (январь 1725), и до смерти Анны Иоанновны (октябрь 1740) прошло всего шестнадцать лет. Были ещё вполне трудоспособными многие сподвижники Петра, выученные его жестокостями работать на благо Отечества. Это они – Г. И. Головкин, П. И. Ягужинский, А. П. Волынский, А. П. Бестужев-Рюмин возглавляли Кабинет её величества, работали в департаментах и зарубежных посольствах, служили в армии. А бироновская камарилья надзирала за ними, охраняя свою сладкую жизнь; добро творилось «ненарочно».
Во-вторых, начавшиеся однажды процессы производства, образования, науки при минимальной поддержке государства развиваются сами собой; их трудно остановить. Вот если тормозить их специально, то тогда – да, тогда они посыплются очень легко.
…Перед кончиной императрица объявила своим преемником Иоанна VI Антоновича (1740—1741), своего внучатого племянника, двухмесячного ребёнка Анны Леопольдовны и принца Брауншвейгского. Регентом стал Бирон, однако командующий русской армией фельдмаршал Б. К. Миних в ночь на 9 ноября 1740 года арестовал его, и реальной правительницей стала мать младенца-императора.
Эта романовская «десятая вода на киселе германского разлива» (кавычки А. Г. Кушнира) дала шанс прорваться к власти дочери Петра I, Елизавете: произошедший в следующем году дворцовый переворот вознёс её на трон под лозунгом «Бей немцев!».
Присоединение Урала
На французской карте 1706 года (издание французской Академии наук) восточная граница Московии с Сибирью проходит от Белого моря по реке Мезень, далее на юг, пересекая Северные Увалы и Волгу у Нижнего Новгорода, далее вверх по Оке до Касимова (а не вниз по Волге до Астрахани!), от Касимова по меридиану на юг до Богучара на Дону. Слева от Богучара вверх по Дону Московия граничила с казацкими землями, то есть с Диким Полем, а в промежутке Тула – Калуга – с Воротынью.
Вниз по Дону до впадения Северского Донца проходила граница Сибири и Дикого Поля. Междуречье Дона и Волги и Северный Кавказ занимала Черкассия, а междуречье Дона и Днепра относилось к Крымскому ханству. Все земли, расположенные к востоку от меридиана Мезень-Пенза имели весьма неопределённый статус.
Даже и Урал довольно долго лишь с натяжкой мог считаться российским: в зауральских степях кочевали Кучумовичи, жили восточные башкиры, сибирские татары и часть ойратов, именовавших себя могулами. Все заводы, основанные Демидовыми, строились как укреплённые поселения, а левый берег Исети опоясала сеть крепостей и острожков: Красный Бор, Исетский, Катайский, Колчеданский, Шадринский, Ингалинский, Белоярский… Но тут было и христианское население, никак не связанное с Московией. У Карамзина описан случай: когда рать Ивана III двинулась завоёвывать пермские земли, ей помогал Пермский архипастырь Филофей, но когда князь Фёдор пленил воевод пермской рати Кача, Бурмана, Зыряна и сжёг Искер, его пленниками оказались также пермские князья христианской веры Михаил, Владимир, Матвей…
Между тем, в историографии заведено участников любой экспедиции на Урал и в Сибирь, начиная с частного похода атамана Ермака (1582—1585), называть «первопроходцами», – будто там раньше не было людей! И любой такой поход числится фактом присоединения новых земель к Московскому государству.
Встречаются утверждения, что в 1633 году (!) к Москве была присоединена вся Сибирь вплоть до Камчатки, которую «присоединили» в 1697 году (см., например, «Исторический календарь для школьников – десять веков российской истории», составители В. А. Алексеев и В. В. Степанов, Донецк, ИКФ «Сталкер», 1996). Между тем, известная экспедиция Хабарова в Забайкалье только основала Албазинский (1651) и Нерчинский (1653) остроги, и не более того. Да и то, Албазинский острог затем был срыт «по требованию китайцев» в рамках Нерчинского договора 1689 года; при этом граница с Китаем оставалась до 1858 года «крайне неопределённой».
Для примера, аналогичные противостояния случались между французами и англичанами в будущей Канаде: изначально земля не принадлежала ни тем, ни другим; отсюда и «неопределённости».
Лишь при Петре I встала задача полного включения уральских народов в число народов российских, а значит, их подчинения государственной администрации, – чтобы двигаться дальше, в Сибирь.
Некоторые люди, и даже историки с антироссийскими взглядами оценивают такую политику центральных властей как «жестокое подавление свободных народов», осуждают её. Однако давно пора от истории «объясняющей» переходить к истории «понимающей»: движение вширь, вплоть до создания границ с равными по мощи соседями, наблюдалось у всех без исключения государств; «подавление свободных народов» позволяли себе все европейские (и не только) державы постольку, поскольку это было в интересах именно государства. Движение России на восток направляла не чья-то личная алчность, глупость или кровожадность, но – государственный интерес; а мы не забываем, что новая промышленность на Урале была крайне важна для России.
С другой стороны, встраивание «свободных народов» (на самом деле, племён) в общий ряд всех народов России – просто эволюционный процесс общего культурного структурирования. Внутри существовавших на Урале и в Сибири слабых государственных образований, вроде Ногайского ханства (Башкирии) происходили такие же процессы, как и в любых международных делах, но на более низком уровне: племена дрались между собой ради собственного, скажем так, «позиционирования» среди своего окружения.
В до-великокняжеской Руси было то же самое, чему свидетельством сохранявшаяся аж до ХХ века практика выхода деревень друг против друга «стенка на стенку» на кулачный бой. И на Урале, и в Сибири местные ханства воевали между собой, как некогда удельные княжества России, – но теперь Россия не была удельной, она совершенно очевидно вела борьбу за первенство не среди «диких племён», а за своё место среди самых цивилизованных на тот момент стран мира.
Экономическая экспансия на восток в XVII—XVIII веках велась через скупку земель, – но и без оной занимали земли под заводы и горные разработки. Крупным экономическим изъяном России всегда было отсутствие собственного золота и серебра; а помимо злата-серебра, остро не хватало сырья для производства вооружений. Сырьё же для этих целей было, прежде всего, на Урале: медь и железо.
Причём движение России на восток было достаточно мирным. Как пишет краевед А. В. Горохов (Миасс), весь ход покорения Урала, а позже и Сибири, можно охарактеризовать термином «ползучая аннексия» (термин «аннексия», правда, к этой истории не подходит, поскольку присоединяемые ханства юридически не были субъектами международного права, – но мы оставим его из уважения к Александру Викторовичу).
Даже если встать на позицию официальной историографии, во всех эпизодах «аннексии» в XVII столетии фигурируют несколько этапов:
1. Проникновение в регион русских «вольных людей», – это казаки, беглые крестьяне, купцы, промышленники.
2. Заключение российскими чиновниками союзнических договоров с туземными правителями о взаимной помощи в отражении внешней агрессии и взносе средств на содержание войска (ясак), гарантирующего оказание этой помощи, при сохранении всех прочих признаков суверенитета.
3. Проникновение христианских священников-проповедников, крещение местного населения (вначале добровольное, а со времён Петра I принудительное) и организация церковных структур.