Интеллигенция уходила от власти в творчество, и зачастую заявляла о равенстве статуса и гражданской значимости императорской службы и творчества. А. П. Сумароков выразил эту позицию в письме на высочайшее имя, в котором буквально наставлял Екатерину:

«Софокл, первый среди трагических поэтов, который был также военным предводителем у афинян и сотоварищем Перикла, всё же больше известен как поэт, нежели военачальник. Рубенс был послом, но больше известен как художник. Быть великими полководцем и завоевателем – высокое звание, но быть Софоклом – звание не меньшее». Или:

«Ста Молиеров требует Москва, а я при других делах по моим упражнениям один только, исполните, государыня, всей Москвы желание к пользе и чести нашего века. Вольтер в своём ко мне письме говорит тако: «Совершенно необходимы государи, которые любят искусства, понимают их и им покровительствуют».

Сумароков не только состоял в тесной переписке с Вольтером, но и пользовался его одобрением и поддержкой. Особенно важно, что Сумароков был, помимо всего прочего, драматургическим наставником Екатерины II и редактором её знаменитого «Наказа» – политического манифеста императрицы («История русской литературы», стр. 394).

А первым историческую драму «Великий князь Московский», где появляется узурпатор Дмитрий, написал в 1617 году не кто-нибудь, а великий испанский драматург Лопе де Вега (1562—1635).

Схема русской истории конца XVI – начала XVII веков у Лопе де Вега кардинально отличается от традиционной историографии. Законный великий князь Московский (известный нам как Иоанн Грозный) назван Басилио, то есть Василий, двое его сыновей: старший Теодоро, то есть Фёдор, и младший Хуан, то есть Иоанн, жён их зовут, соответственно, Кристина и Исабелла.

Деметрио – сын Теодоро, это внук великого князя Московского Дмитрий Фёдорович, и у него есть дядя – Иван Васильевич! Марина Мнишек в пьесе названа Маргаритой, дочерью графа Палатинского (управляющего Сандомирским палатинатом). Есть в пьесе и подмена мальчика, и Борис, брат Кристины (Ирины), сражающийся с Дмитрием и убитый им в открытом бою, после чего жена и дети Бориса принимают яд…

Эта пьеса явно сочетает польскую версию московских событий конца XVI века, и испанские события первой половины XVI века: убийство дона Карлоса (Ивана), отречение и смерть его отца Карла V и т. д. Заметим, что пьеса переведена на русский язык совсем недавно Л. Цывьяном, а издана только в 1999 году. По авторитетному мнению крупнейшего нашего литературоведа и специалиста по истории театра профессора И. Л. Вишневской, сообщённому одному из авторов, Сумароков об этой пьесе, скорее всего, ничего не знал.

В пьесе Лопе де Вега дочь Бориса никак не названа. По традиционной же историографии её звали Ксения: после смерти отца она не была убита вместе с братом и матерью, а сначала стала наложницей Дмитрия и после этого была насильно пострижена в монахини и умерла в благочестии. Однако, по некоторым данным, опубликованным в конце XIX века, наша историческая Ксения – вовсе и не дочь, а сестра Бориса (см., например, «Русская старина», 1899, июль, стр. 170). У Сумарокова же в пьесе «Дмитрий Самозванец» Ксения – дочь не Бориса, а Василия Шуйского. Заметим, что имя Ксения впервые появляется в русской истории при описании как раз этого периода, смутного времени. Дословно по-гречески это имя-прозвище значит «чужая», так что его можно с полным успехом отнести и к польке Марине-Маргарите, и к угорке-венгерке Марии Нагой-Надь, и к любой «чужестранке» или «иноверке»…

Заметим ещё, что Басманов у Лопе де Вега – не «русский боярин», а иностранный наёмник на службе в Московии, и то же самое совершенно независимо утверждал историк Ю. Крижанич.

В первой части книги мы уже говорили о пушкинской «Истории села Горюхина», в которой изложена история сочинения русской истории. Пушкин совершенно не случайно говорит, что произведения горюхинского литератора Архипа-Лысого (читай: старой лысой клячи Мусина-Пушкина, сочинителя «древнерусской» истории) «в красоте воображения превосходят идиллии г-на Сумарокова». (См. А. С. Пушкин. ПСС в 10 томах, т. 6., М.: АН СССР, 1957, стр. 189.)

Ещё одну попытку описать смутные времена в Московии предпринял И. Шиллер (1759—1805), но его «Деметриус» остался неоконченным. А вот бессмертного «Дон Карлоса» Шиллер в 1783—1785 годах написал, причём на тех же материалах…

Романизированная история про Самозванца начала оформляться во времена Алексея Михайловича – сначала по писаниям П. Петрея, затем в версии Ю. Крижанича и последующей обработке Сильвестра Медведева. А после Сумарокова своего «Самозванца» опубликовал и небезызвестный Ф. Булгарин (в 1830).

Что же касается истории пушкинского «Бориса Годунова», то в рукописи эта трагедия была озаглавлена как «Комедия о царе Борисе и Гришке Отрепьеве» (там же, т. 5, стр. 611). Это название явно отражает отношение Пушкина к традиционной историографии «эпохи Годунова» как к вымыслу.

Теперь, имея в виду литературно-драматургическую основу традиционной историографии смутного времени, можно отставить в сторону беллетристику и попытаться выявить некоторые реальные факты (условно «реальные») того времени. Не могли же, в конце-то концов, выдумать ВСЁ.

Совершенно точно, что в 1605—1620 годах с внешней стороны в Московии происходила отчаянная борьба за власть и имущественные права между «польско-литовской» и «шведской» партиями, – а за «партиями» всегда стоит что-то большее. Борьба эта шла с переменным успехом. На первом этапе преимущество получила «польская» партия, посадившая в Москве своего ставленника в 1605 году. Затем «шведская» партия, было, взяла реванш с приходом к власти Василия Шуйского в 1606 году, но «польская» партия уравняла шансы выдвижением «Тушинского Вора» в 1608 году. Поляки даже добилась, путём устранения Шуйского и разменом его на «тушинца» в 1610-м, признания Владислава-поляка Великим князем Московским. «Шведская» партия при этом получила некоторую компенсацию в виде Смоленска в 1611 году. Новгородцы в это же время вели со шведами переговоры о приглашении на московское княжение шведского наследника Карла-Филиппа. А в самом Новгороде, как совершенно справедливо указывает Р. Г. Скрынников (см. «Крест и корона»»), в это время полностью восстановилось республиканское управление.

Конечно, влияние Швеции и Польши заключалось не в поставке на Русь марионеток, а в попытках правителей этих стран получить вторую корону, превратив Москву в центр своей периферии, каковой была для Польши Украйна[25] (окраина), а для Швеции Финляндия.

Роль Англии оставалась до поры тёмной, а потому выход на обескровленную долгими разборками московскую сцену английской партии – принципиальный момент истории 1611 года. Конечно, и до этого основная деятельность английских колонизаторов не прерывалась. Они исправно вывозили через Архангельск в Англию позарез нужное Британии стратегическое сырьё: селитру и серу с Нижней Волги для изготовления пороха, лён для плетения канатов, необходимых для изготовления такелажа строившегося флота, лес, скупавшийся ими на корню, сыромятную кожу для конских сбруй и т. д.

Когда же смена власти в Москве стала всерьёз угрожать английской монополии на Волге, именно английская «Московская компания» дала деньги на вооружение наёмной армии, которую позже назвали «всенародным ополчением».

Приведём характерное свидетельство о Нижнем Новгороде: «Назначаемые на офицерские должности иностранцы получали в Нижегородском уезде земельное жалование (далее приводятся примеры выделенных иноземцам имений, – Авт.). В 1614 г. в составе Нижегородского гарнизона было 500 русских стрельцов и 200 иноземцев. В 1620 г. их количество не уменьшилось, хотя в 1619 г. 500 нижегородских стрельцов перевели на жительство в Калугу». (См. «Нижний Новгород. Архитектура XIV – начала XX в.», Н. Новгород, изд. «Нижегородские новости», 1994, стр. 12.)

Когда искали военачальника для ополчения, послали за князем Пожарским. Что же ответил князь на это приглашение? А вот что: «Рад я вашему совету, готов хоть сейчас ехать, но выберите прежде из посадских людей, кому со мною у такого великого дела быть и казну сбирать». Оно, конечно, без средств военная структура действовать не может, но напомним, речь шла о войне с уже захватившими Москву польскими войсками. Кузьма Минин начал сбор средств. «Кто не хотел давать волею, у тех брали силою», – пишет С. М. Соловьёв.

Здесь данные историков расходятся: «Брали „третью деньгу“, т. е. третью часть имущества или годового дохода», – пишет Н. Н. Воейков («Церковь, Русь и Рим», стр. 439), а по данным Р. Г. Скрынникова, «посадский „мир“ санкционировал принудительный сбор пятой деньги» («Крест и корона», стр. 372).

Да, в сентябре 1611 года денег на вооружение нового ополчения в Нижнем волею давать не хотели. Тогда Минин предложил: «Если мы хотим помочь Московскому государству, то нам не пожалеть имущества своего, да не только имущества своего, но не пожалеть дворы свои продавать и жён и детей закладывать…» (см. «Хроника смутного времени», стр. 364). Кто реально мог дать денег под такой ужасный залог? Скорее всего, английские купцы, эксплуатировавшие соляные копи в 15 км от Нижнего, и имевшие в городе богатую факторию.

На запах денег и слетелись в Поволжье «казаки западноевропейские»: наёмники типа Я. Делагарди, Я. Маржерета и прочих, которым другие партии перестали платить и задолжали. Кстати, Дмитрий Пожарский, находясь в Ярославле в 1612 году, вёл переговоры о помощи даже с представителями австрийского императора Матвея Габсбурга (см. «Государи дома Романовых», стр. 56).

Это ополчение, в большинстве своём состоявшее из наёмников, будучи полностью экипированным на английские деньги, отправилось наводить порядок… нет, не в Москву, а в Казань, где для начала убили бывшего члена совета при Фёдоре Иоанновиче, воеводу Бельского, а затем вверх по Оке в Рязань, и вверх по Волге в Ярославль. Весной 1612 года в Ярославле англичане устроили свою штаб-квартиру, куда прибыла целая команда с Британских островов (см. А. П. Торопцев, стр. 447—448).

Эта команда привезла английские корабельные пушки, которые и сегодня можно видеть в музее города Переславля-Залесского. Правда, там они числятся как отобранные у поляков – но какие поляки под Переяславлем, если, по традиционной историографии, их геройски остановили защитники Троицкой лавры в 70 км по пути из Москвы? Нет, эти пушки скорее всего остались от англовооруженного ополчения, занимавшего стратегически важный перекрёсток дорог из Ярославля в Москву и из Владимира в Тверь, перекрёсток, на котором и стоит Переславль-Залесский!

В Костроме англичане нашли сына «тушинского» патриарха Филарета, Мишу Романова с маменькой, после чего и состоялась англо-романовская сделка. Самое забавное, что Мишу-то Романова в 1613 году не только на Соборе избирали в цари заочно, но и почти месяц спустя вообще не могли разыскать, пока его не доставили под охраной из Костромы! (См. «Государи дома Романовых»).

Да ещё потребовалось уговаривать его матушку, монахиню Марфу; зная возможности своего дитяти, и понимая, что быть ему не более, как марионеткой на престоле, она очень противилась его отъезду.

И кстати: откуда о том, что избран новый царь, и что он находится в Костроме, да не абы где, а в определённом монастыре, узнали крестьяне в окружающих лесах? Трудно предположить, что в избе Ивана Осиповича Сусанина стоял телевизор. А откуда узнал об избрании рядового боярского сына царём рейдовый отряд поляков, по колено в снегу бороздивший здешние пространства; ведь у них не было рации? Да и зачем он был им нужен, этот юный боярыш?.. Сама собою вспоминается частушка Сергея Сатина:

Причём, если и в самом деле какой-то отряд ушёл в лес с местным проводником, это вовсе не значит, что проводник завёл отряд в болото и там произносил красивые слова о Родине и любимом царе. Никто же не вернулся, и некому было об этом поведать! Так что эта легенда – очередной литературный вымысел, призванный отразить мифическое желание «простого народа» видеть на троне именно шестнадцатилетнего недоразвитого подростка из семьи Романовых. А «факт» сусанинских подвигов подкреплён только… царской грамотой 1619 года, то есть года возвращения Филарета в Москву из польского плена. Его сынок сам до такого за шесть лет додуматься не сумел.

В каком-то смысле англичане выполнили план вестфальца Генриха Штадена по оккупации России. Он служил в Москве в 1564—1576 годах, был опричником, в 1577—1578 создал «Описание Московии», и тогда же сочинил этот план, который А. А. Зимин зря счёл таким уж фантастическим. (См. А. А. Зимин, «Опричнина», стр. 64).

А что же было с признанием царя? Юго-западные русские города (Белая Русь-Литва) весь этот период поддерживали «польско-литовскую» партию, и, в конце концов, не признали Романовых! Северо-западные русские города (Новогородия) весь тот же период поддерживали «шведскую» партию и также не признали Романовых! Казаки выступали на стороне и тех, и других: например, запорожцы были в союзе с поляком Жолкевским, у донцов были свои вожди типа самозванного Петра Фёдоровича, Ивана Болотникова и т. д.

Посмотрим, как развивались события, опять же опираясь на официальную хронологию.

1613. Март. – В Варшаву направлено русское посольство, но оно не сумело добиться от Сигизмунда III желаемых результатов, а именно отмены претензий королевича Владислава на русский престол и освобождения Филарета (Фёдора) Романова, отца вновь избранного царя. Май. – Михаил Романов венчается на царствование митрополитом Кириллом. Июль. – Вылазки поляков, доходящих до Калуги, Можайска и Тулы. Началась война со Швецией.

Всё это время англичане продолжали прибирать к рукам внутреннюю и внешнюю торговлю России.

«Прежде аглинские немцы выменивали свои товары на русские через местных купцов-посредников, теперь стали покупать они сами на местах их производства… Как заявляли русские люди в своей челобитной: «закабаля и задолжа многих бедных и должных русских людей… те товары покупя провозят в свою землю беспошлинно, а иные русские товары они, аглинские немцы, у города (Архангельска) продают на деньги галанским (голландским), бараборским (брабантским) и анбурским (гамбургским) немцам… всеми торгами завладели аглинские немцы…», («История русской литературы», стр. 254, курсив и скобки наши, – Авт.).

В приведённой цитате содержится очень важная информация: главными виновниками «злодейства немецкого» названы англичане, которые установили монополию на волжско-двинский водный транспортный путь и закупки экспортного сырья на территории России, оттеснив голландцев-немцев (не различавшихся тогда дейцев).

Придя к власти, Романовы подтвердили права англичан.

«За оказанные услуги (Михаилу Фёдоровичу, – Авт.) надо было платить жалованными грамотами на торговлю. Больше всех получили англичане: они приобрели право свободного и беспошлинного торга; голландцы выхлопотали себе ту же льготу только на 3 года (с 1614 г.), а затем платили половинные пошлины; ряд специальных привилегий получили отдельные торговые люди иноземцы за те или иные услуги московскому правительству» (см. «Государи дома Романовых», стр. 58), – и одним из первых обласканных «отдельных иноземцев» стал Ианникей Строгонов.

Англичане вели себя в Московии как в своей колонии. Например, некая полковница Лесли «в противность русской вере заставляла подвластных ей крестьянок есть в постные дни мясо… а что ужаснее, однажды схватила она со стены икону их, бросила в топившуюся печку и сожгла» (там же, стр. 257).

«Первоначально (от Михаила Фёдоровича, – Авт.) получили право торговли в Московском государстве только 23 человека, которые и были поименованы в жалованной грамоте… (Возможно, по количеству монополий, то есть это те «человеки», которые в наше время называются «учредителями», – Авт.)…Да и те уже не ездили в Россию, а приезжали совсем другие люди, не имевшие никакого права на это, называясь братьями, племянниками, приказчиками лиц, записанных в грамоту… В Москве нередки были кутежи и попойки немецких солдат, и после них пьяные иноземцы буйно расхаживали по городу и били всякого, попадавшегося им навстречу» («О начале войн и смут в Московии», стр. 255).»

И это за 100 лет до Петра Великого!

Мы не знаем, что стало с заложенными английским заимодавцам при сборе средств на ополчение дворами, жёнами и детьми нижегородцев. Полтора века спустя Екатерина II, проезжая по этим местам, меланхолично замечала, что, де, здесь многие дома в залоге… Однако известно, что единственный, кроме Строгановых, кто дал ссуду Михаилу Фёдоровичу, чтобы он расплатился с наёмниками, был английский король Яков I Стюарт, выделивший для этой цели крупную сумму – 20 000 рублей. Причём дал он их из личных средств, то есть это был не государственный, а частный заём!

Иными словами, приход Романовых к власти был в немалой степени оплачен частным капиталом, преимущественно английским. Заметим, что в отличие от Михаила Романова, в 1601 году царь Борис отказал англичанам в предоставлении им монополии на внешнюю торговлю Московии («О начале войн и смут в Московии», стр. 51), и вот что из этого получилось…

Конечно, развитие торговли нужно было, прежде всего, самой России. Поэтому мы не склонны обвинять в чём-либо ни англичан вообще, ни английских капиталистов или торговцев в частности. Эволюцией человечества движет не «злая воля людей», не «трусость» и не «предательство», а только и исключительно борьба общественных структур за выживание, идущая в рамках единой динамической системы. Реализуется эта борьба через деятельность конкретных людей, а потому политическая или эмоциональная оценка их деятельности возможны. Но не для истории.

Ежели история желает быть наукой, ей следует изучать эволюцию структур, и прежде всего движение ресурсов, обеспечивающих эту эволюцию, устранившись от политики и избегая эмоций. «Динамической системе» под названием Россия была нужна торговля, чтобы крутились колёса экономики, чтобы в страну притекали деньги. Системе английского капитализма российская торговля была выгодна. Они и находили баланс через самоорганизацию. Иоанн Грозный понимал, зачем стране нужны английские торговцы. Те, кто пришли ему на смену, этого уже не понимали, но знали, что Грозный англичанам льготы давал, и усиливали эту политику. Так полезное для страны дело превращалось во вредное.

В результате окончательной победы Романовых английская монополия на ведение внешней торговли России оставалась незыблемой вплоть до революции Кромвеля в 1648 году, когда англичане, по выражению царя Алексея Михайловича, «своего законного короля Карлуса до смерти убили». А после реставрации Стюартов в 1660 году позиции английских колонизаторов в России уже не были такими прочными; их место надолго заняли «голландские немцы», успевшие за этот период провести свою буржуазную революцию…