– И ему известна причина происходящего?

– Первому известно многое, но не все, – ответил бородач слева. – Все известно только Сущему.

– Кто такой Сущий?

Ответ из центра:

– Тот, кому известна первопричина.

– Сущий находится среди вас?

Ответ справа:

– Сущего нет в этом мире. Он господствует над ним.

– Я могу поговорить с Первым?

Ответ слева:

– Ты с ним сейчас разговариваешь.

Харп посмотрел поочередно на каждого из своих собеседников.

– Кто из вас Первый?

– Я, – ответил тот, что стоял прямо перед Харпом.

– Я, – сказал следом за ним тот, что стоял слева.

– Я, – в один голос с ним произнес тот, что стоял справа.

– Отлично, мужики. – Харп хлопнул в ладоши и вяло усмехнулся. – Отличная шутка. Можете считать, я оценил ваше чувство юмора.

Сказав это, он опустил на глаза очки, чтобы собеседники не увидели в них раздражения.

– Мы треплемся здесь уже битых полчаса. Я думал, что мы пытаемся наладить плодотворный диалог, а оказывается, все это время вы морочили мне голову? Вам что, больше заняться нечем?

– Ты ошибаешься, – произнес тот, что стоял в центре.

– Наверное, ты что-то не так понял, – добавил тот, что слева.

– Ну, так объясните, черт возьми! – раздраженно и требовательно взмахнул рукой Харп. – Кто тут у вас Первый?

– Разговаривая с любым из нас, ты ведешь беседу с Первым, – ответил тот, что стоял по центру.

– Ты сможешь получить ответы на все свои вопросы, когда сам станешь Первым, – добавил бородач слева.

– То есть я должен поселиться в одном из ваших домов? – уточнил Харп.

– Ты должен стать Первым, – поправил его голос справа.

Харп безнадежно и почти уже обреченно покачал головой.

– Давайте-ка еще раз, все с самого начала, – сказал он. – В вашем поселке живут двадцать три человека. Так?

– Одного не хватает, – заметил бородач слева.

– И все они Первые? – спросил Харп, оставив последнее замечание без внимания.

– Все они – Первый, – поправил тот, что стоял по центру.

– Первый – это сверхсущество, включающее в себя двадцать четыре здоровые человеческие особи, – добавил бородач слева.

Только сейчас Харп наконец-то начал понимать, что происходит в поселке бородачей. Единый общественный организм, включающий в себя два с лишним десятка человеческих особей, каждая из которых не мыслит собственного существования вне общей колонии. Это превосходно объясняло то, почему окончился неудачей налет на поселок «снежных волков». Жизнь отдельного индивида не имела значения, когда речь шла о выживании всей колонии. К тому же, если между обитателями колонии существовала телепатическая связь, они могли легко перестраивать свою оборону, нанося удар по нападающим на том участке, где те менее всего этого ожидали.

Колония подобного типа обладала несомненными преимуществами для выживания в экстремальных условиях мира вечных снегов. Однако сама мысль о возможности утраты собственной индивидуальности, с тем чтобы дать шанс выжить некому сверхсуществу, родившемуся в результате слияния множества личностей, показалась Харпу настолько абсурдной и дикой, что он от всей души порадовался тому, что, когда он только появился в этом мире, его нашел Марсал, а не кто-нибудь из колонии на юге. И в то же время сам факт существования подобного, в высшей степени необычного общественного образования показался Харпу настолько удивительным, что он на время забыл, чего ради направлялся в поселок бородачей. Вместо того чтобы спросить о том, что его по-настоящему интересовало – известно ли Первому, как и откуда попадают люди в мир вечных снегов и существует ли путь обратно, – Харп задал вопрос совершенно на другую тему:

– Почему Первый включает в себя только двадцать четыре человеческие особи?

Самому ему казалось, что в данной ситуации должен действовать принцип: чем больше – тем лучше.

– Двадцать четыре – оптимальное число, – ответил бородач, стоявший прямо напротив Харпа. – Первый пришел к нему экспериментальным путем. Большее число индивидов делает колонию трудноуправляемой, меньшее может поставить ее перед угрозой полного уничтожения в результате вспышки эпидемического заболевания, стихийного бедствия или нападения врагов.

– Значит, когда кто-то из двадцати четырех умирает или погибает, его место должен занять новый индивид?

Чувствуя, что пальцы на ногах начинают подмерзать, Харп переступил с ноги на ногу. Он полагал, что беседу можно было бы продолжить и в доме, но хозяева пока не приглашали его в гости, а напрашиваться самому было как-то неудобно. Особенно с учетом того, что ему стало известно о необычном устройстве колонии. Вполне возможно, присутствие в поселке чужого могло быть на неком подсознательном уровне воспринято единым общественным организмом колонии как акт агрессии, и трое бородачей, зная об этих последствиях, решили переговорить с гостем на некотором отдалении от центра колонии.

– Замена происходит и по мере поступления новых здоровых особей, если в том существует необходимость, – ответил бородач, стоявший слева от Харпа.

– Первый предпочитает не задерживать в колонии старые и больные особи, если появляется возможность заменить их на новые, – добавил тот, что справа.

– К тому же каждая новая особь – это источник новой информации и уникального жизненного опыта, которые становятся собственностью Первого, – подвел итог бородач, стоявший по центру.

– Выходит, Первый как самостоятельная личность практически бессмертен? – спросил, обращаясь к последнему говорившему, Харп.

– Первый жив до тех пор, пока остается жив хотя бы один из двадцати четырех представителей колонии, – ответил ему голос слева.

– А что происходит с теми, кто покидает колонию?

На мгновение возникла странная пауза. Никто из троицы бородачей не брался ответить на заданный Харпом вопрос. Трудно было понять, то ли они не знали ответа, то ли просто не понимали, о чем их спрашивают.

Наконец тот, что стоял слева, медленно и как будто несколько нерешительно произнес:

– Никто и никогда не покидает колонию.

– Постойте. – Харп вскинул руку в протестующем жесте. – Вы только что сказали, что в колонии регулярно происходит замена старых особей на новые. Я так понимаю, каждый новичок, которого вам удается отыскать, становится членом колонии. Я хочу знать, что происходит с тем, кто вынужден уступить новичку свое место?

– Никто не покидает колонию, – повторил слова своего приятеля бородач, стоявший справа. – Особи, признанные негодными для дальнейшего существования в качестве члена колонии, становятся источником протеина для оставшихся.

– Источником протеина? – непонимающе повторил Харп. – В каком смысле?

– Мы употребляем их в пищу, – с невозмутимым спокойствием ответил на вопрос бородач, стоявший в центре.

Должно быть, выражение омерзения, появившееся на лице Харпа, было столь явным, что бородач, стоявший по левую руку от него, счел нужным добавить:

– В этом нет ничего предосудительного. Колонист, переставший быть частью Первого, утрачивает возможность к самостоятельному существованию.

– А тебе не кажется, что это гадко? – с презрением глянул на говорившего Харп. – С точки зрения Первого, это даже не каннибализм, а самоедство какое-то… Все равно что поедать собственные испражнения.

– Мы живем в суровом мире, – невозмутимо ответил Харпу тот, что стоял слева. – Поэтому я вынужден в первую очередь принимать в расчет не столько категории морали и нравственности, сколько чисто практические соображения, связанные с проблемой выживания меня как личности, обладающей уникальным опытом и колоссальными знаниями.

– Ты знаешь, – Харп повернулся налево, – на мой взгляд, ссылка на собственные шкурные интересы – далеко не самое лучшее оправдание, о чем бы ни шла речь. – Харп поднял руку, дабы предупредить возможные возражения со стороны Первого, которые, однако, не последовали. – Но это только мое мнение. Если ты считаешь, что все делаешь правильно, можешь продолжать в том же духе, я тебе не судья. Я просто хочу задать несколько вопросов. Получив на них ответы, я уйду.

– Ты будешь знать все, когда станешь Первым. – Бородач, стоявший напротив Харпа, произнес эту фразу так, словно все, что касалось данного вопроса, было уже неоднократно обговорено и согласовано.

– Нет, ребята. – Харп, усмехнувшись, покачал головой. – Такой вариант меня не устраивает. Вы у себя в колонии можете творить все, что заблагорассудится, но лично я не имею привычки закусывать человечиной.

– В колонии осталось двадцать три особи, – подал голос бородач слева. – Ты пришел как раз вовремя, чтобы занять свободное место.

– Нет. – Харп сделал протестующий жест и снова усмехнулся. На этот раз усмешка у него получилась кривая и немного натянутая, словно он только хотел продемонстрировать свою беспечность.

– У тебя нет выбора. – Бородач, стоявший прямо напротив Харпа, сделал шаг по направлению к нему. – Здесь решения принимает Первый.

– Я вижу, ребята, мы с вами не столкуемся. – Цепляясь за снег задниками снегоступов, Харп попятился назад, стараясь держать в поле зрения всех троих, для чего ему приходилось постоянно вертеть головой из стороны в сторону. – Я, пожалуй, лучше пойду…

Не говоря более ни слова, бородачи кинулись на Харпа.

Его спасло лишь то, что на свежевыпавшем снегу движения людей со снегоступами на ногах были не столь быстрыми, как если бы они находились на ровной, утоптанной площадке, обутые только в ботинки. Харп даже не попытался убежать. Левой рукой он рванул в сторону полу дохи – на снег полетели оторвавшиеся пуговицы, – а правой одним движением выдернул из-за пояса полуметровый металлический прут толщиною в палец. Не прерывая начатого движения, он ударил прутом поперек лба находившегося справа бородача. Удар на встречном движении получился сильным, и если бы не шапка, смягчившая его, противник рухнул бы на землю как подкошенный. А так он лишь обхватил обеими руками голову и, упав на колени, ткнулся лбом в снег.

Распахнутой полой дохи Харп хлестнул по глазам бородача, находившегося от него слева, и одновременно с этим ударил прутом в живот третьего колониста, атаковавшего его по центру. Бородач вытаращил глаза и, согнувшись в поясе, сделал по инерции еще два шага, после чего Харп с разворота стукнул его прутом по затылку.

Развернувшись к последнему остававшемуся на ногах колонисту, Харп едва успел увернуться от удара кулаком в челюсть. Поймав руку бородача за запястье, он дернул ее на себя. Потеряв равновесие, бородач начал заваливаться на бок. Харп ударил его коленом по ребрам, а затем, когда бородач упал, – локтем по затылку.

Быстро оглядевшись, он увидел, что колонист, которого он первым сбил с ног, пытается подняться. Сделав шаг в его сторону, Харп с размаха ударил его кулаком в висок. Не издав ни звука, бородач осел в снег.

Харп сдвинул очки на лоб и поднял лицо к небу. Прикосновение колючих крупинок снега к разгоряченной коже в данный момент было даже приятно. Но расслабляться было рано. Если вся колония представляет собой единый организм, то сейчас каждому в поселке известно о том, что произошло с троицей, вышедшей встретить претендента на роль двадцать четвертого Первого. Сдернув перчатку с левой руки, Харп быстро провел ладонью по влажному лицу и, опустив очки на глаза, посмотрел в сторону поселка. Там происходило именно то, что и следовало ожидать. Из домов выбегали всполошенные люди, на ходу натягивая шапки и запахивая дохи. Пока их было не так много – не более десятка. Наверное, Первый решил бросить против наглого пришельца только половину оставшихся у него в резерве индивидов. Но, чувствуя, что дело не обойдется душеспасительной беседой, Харп не имел никакого желания встречаться с ними.

Присев на корточки рядом с лежавшим на снегу бородачом, Харп быстро обшарил карманы его дохи. Обнаруженный в левом кармане светящийся цилиндр он кинул в пустой мешок, висевший у него за спиной. Туда же были отправлены шапка и солнцезащитные очки колониста. Расстегнув на бородаче доху, Харп снял с пояса отличный охотничий нож в ножнах.

Перебравшись ко второму противнику, Харп быстро оставил его без шапки, очков и ножа. Кроме того, он нашел в кармане бородача зажигалку с металлическим корпусом и откидывающейся крышкой.

Обыскивая третьего колониста, Харп решил снять с него еще и новенькие полушерстяные перчатки. Сдергивая перчатку с его левой руки, Харп заметил, как на запястье у него что-то блеснуло. Отдернув рукав дохи, он увидел часы с металлическим браслетом.

На такую удачу Харп даже не рассчитывал: три ножа, зажигалка и часы – ради этого стоило сходить познакомиться с людьми из поселка на юге, в который боялись соваться даже «снежные волки».

Снимая часы с руки колониста, он заметил, что к внутренней их поверхности приклеен маленький пластиковый пакетик. Разбираться, что это такое, времени не было. Сунув часы вместе с пакетиком в карман ватных штанов, Харп поднялся на ноги.

Со стороны поселка по направлению к нему уже двигался отряд выстроенных в колонну по два бородачей. Оставаться на месте далее было бы чистым самоубийством.

Ножом Харп перерубил лямки, удерживавшие снегоступы на ногах лежавших на снегу людей, собрал их вместе и, подхватив под мышку, поспешил прочь.

Харп бежал на пределе своих возможностей, но и колонистам упорства было не занимать. Преследуя беглеца, они двигались ровным строем, словно опытные бойцы на марше, и даже как будто дышали в такт. Расстояние, отделявшее Харпа от погони, не увеличивалось, но, по счастью, пока и не сокращалось.

Реально оценивая свои физические возможности, Харп понимал, что, продолжая двигаться в том же темпе, он выбьется из сил, прежде чем доберется до хибары старого Бисауна. Он даже думать боялся, что ждет его, окажись он в руках колонистов. Сейчас встреча со «снежными волками» и суровая разборка, которая непременно должна за ней последовать, представлялась Харпу не в пример предпочтительнее, нежели перспектива стать одним из Первых, чтобы затем, исчерпав запас своих жизненных ресурсов, превратиться в корм для своры безумцев, объединенных общим сознанием, зацикленным на идее выживания во что бы то ни стало.

Однако то ли колонисты решили, что не смогут догнать беглеца, то ли в силу особенностей своей коллективной психики они просто не имели возможности слишком далеко отходить от поселка, только примерно через пару километров, оглянувшись в очередной раз назад, Харп обнаружил, что погоня, двигавшаяся по его следам, отстала.

Он остановился, бросил снегоступы, которые держал под мышкой, и наклонился, упершись ладонями в согнутые колени. Сейчас ему больше всего хотелось опуститься на снег, чтобы отдохнуть. Но он помнил слова Марсала, который весьма своевременно предупредил его, к каким неприятным последствиям может привести отдых в снегу после долгой пробежки, когда все тело покрыто испариной и кажется, что никакой мороз тебе не страшен. Переведя дух, Харп выпрямился и плотно запахнул полы дохи. Достав из кармана короткий обрывок веревки, он связал снегоступы, после чего перекинул их через плечо и теперь уже не спеша зашагал по направлению к хибаре старого Бисауна.

Глава 6

Войдя в дом, Харп аккуратно прикрыл за собой дверь тамбура: зная, что такое по-настоящему убийственный холод, в первую очередь начинаешь заботиться о том, как сберечь тепло. Скинув с плеча трофейные снегоступы, он кинул их в угол вместе со своими.

Марсал уже был дома. Сидя за столом рядом со старым Бисауном, он занимался тем, что латал дыру на подкладке дохи.

Не снимая верхней одежды, Харп скинул ботинки, сунул ноги в войлочные тапки, ни на кого не глядя, прошел через всю комнату к теплогенератору и, откинув крышку с бидона, зачерпнул полную кружку талой воды. Пил Харп долго и со вкусом, словно в кружке была не вода, а какой-то удивительный напиток, каждый глоток которого доставлял ему ни с чем не сравнимое наслаждение.

– Откуда это? – указав на сваленные в углу снегоступы, спросил Бисаун.

– От верблюда, – угрюмо буркнул Харп и снова зачерпнул воды.

Марсал непонимающе посмотрел на Бисауна. Старик молча пожал плечами.

Да Харп и сам не знал, что означала фраза, которой он ответил на вопрос старого Бисауна. Просто в нужный момент она сама собой пришла ему в голову.

Напившись, Харп подошел к столу и все так же молча кинул на него свой заплечный мешок.

Посмотрев сначала на мешок, а затем на неподвижно стоявшего у стола Харпа, Марсал в конце концов перевел вопросительный взгляд на Бисауна.

Старик сосредоточенно кашлянул в кулак и, пододвинувшись вместе с табуретом поближе, осторожно, будто опасаясь, что на стол может выпрыгнуть чертик, развязал мешок.

Из-за серого пластикового занавеса выглянула Халана.

– Что скажешь, старик? – усмехнулся Харп, глядя, как все сильнее вытягивались лица Бисауна и Марсала по мере того, как старик извлекал из мешка принесенные вещи.

Выложив на стол последний нож, старый Бисаун поднял на Харпа взгляд, выражавший теперь не просто недоумение, а полнейшее смятение.

– Это еще не все.

Харп сначала выложил на стол часы с браслетом, а под конец достал зажигалку. Откинув металлическую крышку и крутанув рифленое колесико, он с довольной улыбкой посмотрел на выпрыгнувший голубоватый язычок пламени.

– Откуда это? – негромко повторил свой вопрос старый Бисаун.

– Я был в поселке на юге, – небрежно бросил в ответ Харп.

– Ты хочешь сказать, что все это тебе подарили? – недоверчиво посмотрел на Харпа старик.

– Не знал, что у вас здесь принято делать подарки гостям, – насмешливо заметил Харп.

Скинув доху, он достал из-за пояса металлический прут и положил его на стол рядом с тем, что принес.

– Я предложил людям из поселка на юге дать мне что-нибудь в обмен на этот прут, – произнес он с серьезным видом. – Но они оказались настолько любезны, что отдали мне все, что я пожелал, да еще и прута не взяли.

Старый Бисаун откинулся назад, прижался спиной к стене и посмотрел на Харпа так, словно пытался определить, насколько опасен человек, стоявший напротив него.

Широко разведя руки в стороны, Харп положил их ладонями на стол и, наклонившись вперед, с усмешкой посмотрел старику в глаза.

– Ты сумасшедший, – едва слышно произнес старый Бисаун.

– Не более, чем все остальные, живущие в этом мире, – ответил Харп.

Старик натужливо кашлянул в кулак, сделав вид, что только это заставило его опустить взгляд.

– Почему ты ничего не рассказал мне о поселке на юге? – спросил Харп.

Бисаун бросил на Харпа быстрый взгляд исподлобья.

– Потому что мне ничего о нем не известно.

– Да? – Харп недоверчиво прищурился. – Да. – Старый Бисаун взял в руки нож, вынул его из ножен и тронул ногтем лезвие. – Хороший металл, – заметил он, обращаясь к Марсалу.

Старик приложил все усилия, чтобы голос его звучал ровно и без напряжения.

Харп криво усмехнулся и сел на табурет.

– Халана! – негромко позвал он, бросив взгляд в сторону выглядывающей из-за занавеса женщины. – Дай мне что-нибудь поесть.

Халана неторопливо приблизилась, обошла теплогенератор, сняла с полки миску, прикрытую сверху жестяной крышкой, и, подойдя к столу, поставила ее перед Харпом. Сняв с другой полки большую пластиковую бутыль, она вновь подошла к столу, поставила рядом с миской пустую кружку и наполнила ее красноватой, чуть пенной жидкостью из бутыли.

Сделав это, она хотела тотчас же уйти на свою половину комнаты, но Харп успел схватить ее за руку.

– Эниса еще не вернулась? – спросил он, пытаясь заглянуть женщине в глаза.

Старательно отводя взгляд в сторону, Халана отрицательно качнула головой.

– Если тебя не затруднит, пришей мне пуговицы. – Харп взял доху, лежавшую рядом с ним на табурете, и протянул ее женщине.

Халана молча взяла одежду обеими руками, прижала ее к себе и, по-прежнему не говоря ни слова, скрылась за занавесом.

Харп снял крышку. В миске лежало с десяток небольших серых лепешек. Взяв одну, он сложил ее пополам и засунул в рот. На вкус лепешка ничем не отличалась от каши и похлебки из закваски, которые Харп уже успел попробовать. Но, как ни странно, вкус не показался ему приевшимся. Напротив, он даже перестал обращать внимание на то, что еда совершенно несоленая, – теперь ему казалось, что так и нужно.

Съев две лепешки, Харп сделал пару глотков из кружки. Наполнявший ее настой из красницы имел терпкий, чуть кисловатый вкус, показавшийся Харпу смутно знакомым.

Вытерев губы тыльной стороной ладони, он поставил кружку на стол и вновь принялся за лепешки.

– Ты правда принес все это из поселка на юге? – спросил Марсал.

Пережевывая очередную лепешку, Харп коротко кивнул.

– А говорят, оттуда никто не возвращается…

Марсал взял со стола принесенный Харпом нож, наполовину извлек лезвие из ножен, чуть повернув его, посмотрел, как на гладко отполированной стали играет свет лампы, и, будто испугавшись чего-то, снова спрятал обратно.

– В самом поселке я не был, – сказал Харп, сделав большой глоток из кружки. – Но поговорил с некоторыми из его обитателей.

– Сколько человек ты убил? – мрачно осведомился старый Бисаун.

– Надо же! – изумленно вскинул брови Харп. – В тебе внезапно проснулось человеколюбие, старик? Не ты ли сам полдня назад предлагал мне прирезать раненого «снежного волка»?.. Как он, кстати?

– Если речь обо мне, то я пока еще жив.

Харп, развернувшись, посмотрел в сторону, откуда раздался голос. Раненый «снежный волк» лежал на прежнем месте, накрытый по грудь стареньким одеялом. Лицо его было мертвенно-бледным, губы покрывала запекшаяся корка, но взгляд был ясный. Для человека с пропоротым животом выглядел он совсем неплохо.

– Не обращай внимания на то, что я сказал, – быстро улыбнулся «снежному волку» Харп. – Это всего лишь шутка.

– Еще бы. – Раненый попытался усмехнуться, однако усмешка его скорее походила на гримасу боли. – Старик знает, что ждет его, если я не выживу.

Улыбка тотчас же исчезла с лица Харпа, словно рисунок мелом, стертый мокрой тряпкой.

– По-моему, ты неверно оцениваешь ситуацию, в которой оказался, – сказав это, Харп чуть прищурил левый глаз – верный признак того, что он уже дал этому человеку собственную оценку.

Раненый попытался приподняться на локте, однако, сморщившись от боли, вновь упал на подушку. И все же у него хватило сил, чтобы произнести негромко, но с вызовом:

– Я – «снежный волк». А ты – всего лишь новичок, не проживший еще и пятидневки. «Снежные волки» уже ищут тебя и, будь уверен, рано или поздно найдут. Так что для тебя же лучше, если ты станешь относиться ко мне с должным уважением.

Усмехнувшись, Харп покачал головой и провел ладонью по щеке, покрытой короткой щетиной.

– Похоже, до тех пор, пока я не обрасту бородой, все так и будут называть меня новичком, – сказал он, обращаясь к Марсалу.

– Отсутствие бороды сразу же бросается в глаза. – Марсал смущенно улыбнулся в ответ.

– Да уж… – Харп провел ладонью по другой щеке. – А что, у вас здесь никто не бреется?

– А зачем? – удивленно пожал плечами Марсал. – Борода защищает лицо от холода… Да и нечем бриться.

– А жаль, – покачал головой Харп.

– Идиот! – презрительно выплюнул «снежный волк».

– Это первый и последний раз, когда я тебя прощаю, – спокойным, убийственно спокойным голосом произнес Харп. – Если ты произнесешь еще хоть слово, когда тебя не спрашивают, я раскрою тебе череп. Имей в виду, это не пустая угроза: я всегда делаю то, что говорю. Ясно?

Ответ последовал не сразу. Должно быть, «снежному волку», привыкшему к полной безнаказанности, обусловленной той силой в лице остальных членов банды, которая всегда стояла у него за спиной, было не просто поверить, что в мире, который он прежде считал безраздельно своим, появился кто-то, осмелившийся бросить ему вызов. Слова Харпа сами по себе звучали достаточно убедительно. Но больше, чем слова, «снежного волка» напугал взгляд странного новичка. Глаза его были холодными, словно покрытые тонкой, невидимой корочкой льда. Так смотреть мог человек, уже однажды заглянувший за грань и точно знающий, что жизнь и смерть – это одно и то же. Чем можно испугать того, кто не боится смерти?