- А вспомните только мертвого Паганини, которого проклял папа, подхватил молодой Ковалевский. - Ведь гроб с его телом возили по Италии, и монахи не позволяли его хоронить. И это в нашем девятнадцатом веке!
      - Здесь еще столько мрачных, зловещих тайн, - опять сказал горбатенький Латынин, - я их так чувствую! Какие тюрьмы! Какие подземелья в этом городе! Я прохожу мимо замка Святого Ангела или мимо тюрьмы Сан-Микеле, и дрожь меня берет от мысли, сколько человеческих жизней там загублено. Сколько трупов в мешках выброшено темными ночами в Тибр...
      Александр, не отрывавший глаз от Александры Николаевны, внезапно уловил быстрый взгляд, которым она обменялась с Верещагиным. Заметил он и то, что она часто смотрит на часы и, видимо, кого-то ждет.
      - И все это иезуиты и священники совершают якобы во имя бога, а на самом деле ради политики или ради корысти и честолюбия, - продолжал Латынин. - И как же они ненавидят Гарибальди, который не признает никаких попов!
      - Признает, но только таких, которые носят под рясой красную рубашку и пистолет, вместо монашеского капюшона - военные кепи и сражаются бок о бок с ним за свободу Италии. Наверное, вы слышали об отце Гавацци - его любимце, который следует за ним повсюду, - подал голос Мечников.
      - Вот, кстати, - повернулся к нему Якоби, - я давно хотел просить вас, Лев Ильич, расскажите нам о Гарибальди. Ведь вы, кажется, встречались с ним?
      - Ах да, да, расскажите нам об этом легендарном человеке! Пожалуйста, расскажите! - раздалось со всех сторон.
      Все глаза обратились на Мечникова. Он чуть повел плечом.
      - Валерий Иванович ошибается, - сказал он. - Действительно, некоторое время я был в гарибальдийском войске, но в ту пору встретить самого Гарибальди мне не случилось. Правда, мне повезло в другом: я был дружен с людьми, которые близко знали Гарибальди и постоянно с восторгом о нем рассказывали, - прибавил Мечников, потому что вдруг увидел, как все разочарованы.
      - Ну, тогда расскажите нам, что слышали от этих людей, - приказала Александра Николаевна. - Вот, кстати, и ему надо послушать. - Она кивнула на Ковалевского. - Ведь он же будет писать в газету о Гарибальди.
      Ковалевский смущенно взглянул на Мечникова.
      - Ходят такие разноречивые слухи, не знаешь, кому верить... Если бы вы могли, хотя бы со слов очевидцев, рассказать о жизни Гарибальди, я был бы так вам благодарен!..
      - Наверное, это целый роман - история жизни Галубардо, как зовет его простой народ, - подхватил Латынин. - Вот кабы мне удалось написать когда-нибудь его портрет! - вздохнул он.
      - Извольте, господа, - сказал Мечников. - Однако сам я слышал эту историю отрывочно, то от сицилийского крестьянина - моего друга, то от солдат, то от одного генуэзского рыбака. Поэтому не обессудьте, если и мой рассказ будет отрывочен и неполон.
      16. ПЕППИНО - СЫН МОРЯКА
      Два моря - два чистых синих ока смотрят в упор на итальянские берега. Вот почему рыбаки Адриатики и Средиземного моря зовут свою Италию синеокой.
      Домик моряка Джакомо Гарибальди стоял в Ницце на самом берегу, и сынишка, родившийся у Джакомо, едва открыв глаза, увидел густую морскую синь и навсегда пленился морем.
      Мальчику дали имя Джузеппе, но кругом все называли его Пеппино. Соседи рано начали говорить синьоре Гарибальди:
      - Совсем особенный сынок у вас растет, синьора Роза. Попомните наши слова - будет он большим человеком.
      Синьора Роза вздыхала, качала красивой головой:
      - Ох, как я боюсь за него, если б вы только знали! И радует он меня и пугает, и молюсь я за него целыми ночами...
      Синьора Роза не напрасно беспокоилась за сына. Каждый день приносил неожиданности. Если бы возник спор о том, когда и как проявляют себя выдающиеся люди, то на примере Джузеппе Гарибальди можно было бы доказать, что героическое в будущих героях проявляется именно с детства.
      Пеппино начал плавать тогда же, когда научился ходить, и плавал как рыба.
      Порой он заплывал так далеко, что за ним приходилось посылать лодку. Он проводил целые дни в порту. Матросы кораблей, приходивших в Ниццу со всего мира, уже хорошо знали коренастого светловолосого нетерпеливо-любознательного мальчишку, который лазил по мачтам, как маленький гимнаст, приставал ко всем с расспросами о путешествиях и приключениях в море, решительно ничего не боялся и плакал, только если при нем мучили животных или насекомых.
      Однажды он сам нечаянно оторвал ногу сверчку, и, кажется, это было первое серьезное горе в его жизни: синьора Роза никогда еще не видела таких горьких слез у своего Пеппино.
      Как каждый мальчик, Пеппино страстно мечтал о героических подвигах и приключениях. Он был твердо убежден, что все это будет в его жизни: и приключения и подвиги. И учитель ему попался подходящий: бывший офицер Арена. На первом же уроке Пеппино опрокинул все заранее составленные программы занятий. Он попросту вцепился в Арена: "Где вы сражались, синьор? С кем? Как это происходило? Расскажите, расскажите скорей!"
      Вот и пришлось учителю вместо уроков рассказывать ученику подробнейшим образом обо всех сражениях, в которых ему довелось участвовать. Пеппино был требователен, нетерпелив, хорошо учился только тому, что ему нравилось. А нравилась ему больше всего история, особенно римская. Он с жадностью читал о прошлом величии и славе Вечного Города. Рим диктовал миру свою культуру; его художники, его полководцы были самыми прославленными. А теперь... Теперь все взрослые говорили кругом, что Рим обнищал и опустился, что Италия раздроблена, что страной правят чужеземцы и попы. И мальчик втайне давал себе клятву снова добиться величия родины, освободить ее.
      Арена пытался охладить ученика, образумить его, притушить его кипучую энергию, обуздать его безрассудную мальчишескую мечту. Да куда там! Что мог поделать маленький отставной офицерик с этой необыкновенной, героической натурой!
      Пеппино не было еще восьми лет, когда горожане Ниццы пронесли его по улицам на руках, как триумфатора.
      - Смотрите! Все смотрите! Вот он, этот малыш! Только что он спас жизнь женщины! Его зовут Пеппино Гарибальди, он настоящий герой, этот мальчуган!
      Это была правда. Прачки стирали в канаве белье. Одна из женщин поскользнулась, упала в воду и начала тонуть. Женщины закричали, стали звать на помощь, но поблизости были только два мальчугана, которые играли на берегу камушками. И вдруг младший из мальчуганов бросился в воду, нырнул и вытащил уже захлебнувшуюся женщину. На берегу успела собраться толпа, спасенную и спасителя вытянули на сушу.
      - Как тебя зовут, маленький герой?
      А маленький герой с тревогой соображал, попадет или не попадет ему от мамы за испорченную одежду, и конфузливо увертывался от ласк и восторженных похвал.
      Во второй раз Пеппино прославился, когда ему только что исполнилось тринадцать лет.
      В тринадцать лет это был уже почти совсем сложившийся характер прямой, честный, бесстрашный. Пеппино умело водил по морю лодки, хорошо управлял рулем, был силен и ловок. И вот в сильную бурю он благополучно привел в порт шлюпку, полную людей. И снова Ницца услышала имя Гарибальди.
      Уже подростком Пеппино твердо решил, что станет моряком, как отец. Синьора Роза плакала, умоляла сына выбрать сухопутную профессию, но мальчик не сдавался. Он был бесконечно привязан к морю. Сначала под наблюдением отца, потом самостоятельно он ходит в плавание. Побывал в Греции, Турции, Африке, несколько раз плавал в Россию, прошел все ступени морской службы - от юнги до капитана.
      И вот 1833 год... Корабль Гарибальди грузится зерном в русском порту Таганроге. Серо-жемчужное, совсем не похожее на итальянские моря, Азовское море. Утонувший в зелени городок с портовыми кабачками, где по вечерам пиликают скрипки, басит гармонь и пьют здешнее терпкое вино моряки из разных стран. При свете единственной свечи Гарибальди видит бледное скуластое лицо, слышит итальянскую речь, быструю, кипучую:
      - Невозможно дольше терпеть тиранов! Мы, итальянцы, должны наконец подняться против иностранных и своих угнетателей! Да здравствует единая, свободная Италия - наша родина!
      О, вот наконец тот призыв, которого так жаждал Гарибальди!
      Он пробился к незнакомцу, схватил его за руку:
      - Друг! Ты высказал то, что горит во мне давно! Я хочу быть с тобой и твоими товарищами.
      Итальянец, которого звали Кунео, бурно обрадовался: вот и еще один член революционного общества "Молодая Италия"! Он рассказал Гарибальди, что общество это создано в Италии молодым патриотом Джузеппе Мадзини; Мадзини считает, что народ сам должен завоевать свою свободу. Вельможам и герцогам невыгодно объединение Италии, они предпочитают, чтоб страна оставалась раздробленной и покоренной. Необходимо общее восстание, чтоб освободить страну от деспотов.
      Гарибальди точно сразу прозрел. "Я услышал слово "отечество" и увидел на горизонте свет маяка революции. Значит, подумал я, есть все же люди, посвятившие себя делу освобождения Италии!" - вспоминал он позже.
      Теперь единственной мечтой Гарибальди стало увидеть Мадзини. В Марселе ему удалось познакомиться с Мадзини. Это был хрупкий с виду, красивый и бледный человек с одухотворенным лицом. Про Мадзини говорили, что он аскет, пророк, фанатик, поглощенный единственной идеей, что в этой поглощенности и таится секрет того необыкновенного влияния, какое имел Мадзини на всю свою партию. Он сразу покорил Гарибальди и сам пленился бронзоволицым и светлокудрым капитаном, который пришел к нему и не задумываясь предложил примкнуть к любому восстанию ради освобождения Италии.
      Мадзини действительно готовил восстание. Итальянские эмигранты организовали за границей отряд, который должен был в октябре вторгнуться из Швейцарии в Пьемонт и произвести там переворот. Генерал Раморино, генуэзец, возглавлял этот отряд, а Гарибальди, как опытному моряку, поручили готовить восстание на королевском флоте. Для этого Гарибальди поступил матросом на корабль "Эвридика" и стал исподволь подготавливать команду. Он с нетерпением ждал сигнала к восстанию. В феврале 1834 года Гарибальди отправился в Геную и поступил на королевский фрегат, где служили матросами многие его друзья. Он был уверен, что в нужную минуту друзья присоединятся к восстанию.
      И вот наконец сигнал! Восстание назначено на вечер 4 февраля. Заговорщики должны собраться в Генуе, атаковать казармы на площади Сарцано и овладеть городом. В то же время моряки должны захватить стоящие в порту корабли.
      К вечеру, вооруженный пистолетом, Гарибальди отправился в город, чтобы помочь товарищам. На площади Сарцано было тихо и пустынно, уже темнело, и редкие прохожие торопились домой. Гарибальди ждал час, два часа... Внезапно он увидел знакомого студента.
      Что случилось? Где все товарищи? Скорее пусть ему скажут, он умирает от беспокойства!
      - Бегите! - торопливо отвечал студент. - Скорее, спасайтесь! Савойское восстание сорвалось, Раморино распустил свои войска. В Генуе аресты. Сейчас сюда, на площадь, придут солдаты, вас схватят! Спасайтесь!
      Гарибальди все еще не мог поверить: как, неужто полный разгром? Неужели сказать "прощай" всем мечтам о свободе! Студент протянул ему вечернюю газету.
      Королевские чиновники сообщали, что "шайка" мятежников разоружена и арестована.
      - Теперь верите? - спросил студент. - Смотрите, сюда идет патруль! Чего вы ждете?
      Гарибальди тоже увидел патруль. Поблизости оказалась фруктовая лавочка, и Гарибальди, не раздумывая, бросился туда. В лавчонке была одна только молодая хозяйка. Гарибальди торопливо объяснил ей, кто он такой и почему ему надо спрятаться. Женщина оказалась тоже патриоткой и с радостью взялась укрыть от королевских солдат революционера. До ночи Гарибальди просидел в ее каморке, а когда стемнело, она дала ему крестьянскую одежду и сама вывела за город.
      Десять дней шел Гарибальди по каменистым дорогам, по горам и ущельям, пока наконец не добрался до Ниццы. Он пришел в родной дом такой оборванный и измученный, что мать не сразу узнала своего Пеппино. Однако вместо радостной встречи его ждали упреки и даже угрозы: отец не желал иметь сына-мятежника, участвовавшего в восстании против правительства. Он грозил, что выдаст сына властям. А синьора Роза рыдала и умоляла любимого сыночка Пеппино пойти повиниться и покорно попросить прощения.
      В ту же ночь Гарибальди ушел из отцовского дома. Он переплыл широко разлившийся Вар, добрался до французского кордона и сказал, что он политический беглец.
      Французы не хотели верить, что он переплыл такую бурную и широкую реку; они тотчас же арестовали этого подозрительного "политического" и заперли в казарму. Казарма была низкая, одноэтажная. Пленник выглянул в окно, увидел, что часовые отвернулись, и недолго думая спрыгнул в палисадник. Когда жандармы опомнились и бросились в погоню, он был уже далеко. Через несколько дней Гарибальди удалось добраться до Марселя, и там в местной газете он прочел приговор генуэзского суда. Гарибальди и еще некоторых участников заговора суд заочно приговорил к смертной казни, к наказанию позорной смертью и к публичному отмщению как "врагов отечества и государства и бандитов первой категории", как говорилось в приговоре. "Виновные должны быть преданы в руки палача, который, надев им петли на шею, проведет их по городу в торговый день до места казни, где они будут повешены".
      Гарибальди, зная, что оставаться в Европе ему опасно - его найдут и казнят, - с помощью друзей уехал сначала в Бразилию, а затем в Америку.
      17. СНОВА НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ
      Неугомонный и свободолюбивый дух не оставлял Гарибальди и в чужих странах - тринадцать лет Гарибальди сражался в Америке за свободу чужого ему народа.
      Пока он был далеко, в Италии продолжались восстания, заговоры, росло народное возмущение против иноземного гнета и собственных несправедливых властителей. С повстанцами свирепо расправлялись, казни следовали за казнями. Но вот грянул 1848 год. Над Европой пронеслась огненная и освежающая буря революции, и на крыльях этой бури в Италию примчался из Южной Америки Гарибальди. Он не мог оставаться вдали от родины, когда его страна поднялась на борьбу с тиранами. Мальчик Пеппино стал взрослым человеком, но в нем, как и раньше, жили жажда свободы и стремление помочь обездоленным людям.
      Пылала Сицилия, восставшая против ненавистного неаполитанского короля. В Северной Италии партизаны боролись против австрийских оккупантов. Римляне прогнали из Вечного Города своего владыку - папу Пия IX и провозгласили республику. На помощь папе послал свои войска французский президент Луи Наполеон Бонапарт, провозглашенный позже императором Наполеоном III. Луи Наполеон - душитель революции 1848 года восстанавливал власть папы и расправлялся с защитниками свободы в Риме. Гарибальди собрал волонтеров и бросился на помощь Римской республике. Сначала успех был на его стороне, но французы выставили против гарибальдийцев многотысячную регулярную армию.
      Дело республиканцев было проиграно. Римскую республику потопили в крови, и Пий IX вернулся на свой папский трон. Хозяевами Рима стали французские офицеры, австрийские шпионы и папские прихлебатели. На виселицах висели трупы республиканцев, тюрьмы были полны сторонниками республики. Мадзини бежал в Англию. Гарибальди ушел из Рима с тремя тысячами волонтеров и одной горной пушкой. За голову Гарибальди была назначена высокая награда. Рядом с Гарибальди ехала его отважная жена Анита, всегда разделявшая с ним все трудные походы.
      Гарибальдийцы решили пробираться в Венецию, еще боровшуюся за свою независимость. С неимоверными трудностями, потеряв часть людей в схватке с австрийцами, они перешли Апеннинские горы. Австрийцы отбили у Гарибальди единственную пушку. Со всех сторон надвигались австрийские войска - бежать было некуда. В крохотной республике Сан-Марино Гарибальди попросил убежища и съестных припасов для себя и для своих людей.
      - Мы пришли к вам просить отдыха и хлеба, - сказал он властям, солдаты мои сложат свое оружие, и, видно, на вашей земле пришел конец войне за независимость Италии. Вам будет принадлежать честь отстоять нашу неприкосновенность.
      Сан-маринцы умоляли Гарибальди не втягивать их маленькую республику в войну: австрийцы грозили им нападением, если Гарибальди и его люди не сдадутся. Тогда Гарибальди созвал своих солдат и объявил, что временно распускает свой отряд. Но пусть люди помнят: наступит минута, когда их снова призовут к оружию. Пусть каждый знает: кровь его принадлежит отечеству.
      - Я освобождаю вас от обязанности следовать за мной, - сказал он солдатам. - Отправляйтесь на вашу родину, но помните, что Италия не должна существовать в рабстве и позоре и что лучше умереть, чем жить рабами иноземцев.
      Двести бойцов не покинули своего командира. Гарибальди построил их, окружил бойцами горящую в лихорадке Аниту и в полночь прошел через неприятельский лагерь. На следующий день он был уже на берегу Адриатики. Рыбаки, слышавшие о нем и преклонявшиеся перед ним, отдали в его распоряжение тринадцать лодок. Он разместил в них своих людей и приказал плыть к Венеции. Гарибальди решил во что бы то ни стало пробиться к этому городу, потому что Венеция - республиканская, отстаивавшая свою независимость оружием, - всегда была для него светочем свободы.
      Только очутившись в лодке, Гарибальди увидел, что его жена и товарищ всех его походов Анита тяжело больна. Анита должна была стать матерью, но голод и жажда, трудные переходы ее изнурили. Еще в Сан-Марино началась у нее злокачественная лихорадка. Босая, в лохмотьях, пылающая от жара, Анита уверяла всех, что чувствует себя превосходно, и успокаивала своего Джузеппе. Ее гораздо больше тревожила участь Гарибальди и всех его бойцов. Она ни за что не сдавалась на уговоры мужа: Гарибальди убеждал ее укрыться где-нибудь, позаботиться о себе. Нет, Анита непременно хотела быть с ним и с его солдатами.
      И вот они плывут по Адриатическому морю. При свете луны австрийцы видят маленький гарибальдийский флот. Три австрийских фрегата пускаются в погоню. Гарибальди приказывает своим держаться у берега, в тени, но это бесполезно. С фрегатов летят ядра. Часть лодок погибает на глазах у Гарибальди, часть попадает в руки неприятеля. Только четырем лодкам удается пристать к берегу. Может, и здесь гарибальдийцев ждут австрийские и папские жандармы? Однако выбирать не приходится. Гарибальди берет на руки жену, спрыгивает на берег и бережно кладет Аниту на землю. Своим спутникам он приказывает разделиться и поодиночке искать убежища.
      - А как же вы, генерал? - спрашивают люди.
      Они окружают его. Они не хотят бросить своего командира в беде. Но Гарибальди настаивает: они должны спешить, спасаться, а он не может оставить умирающую жену.
      С Анитой на руках он пробирается сквозь кустарники и тростники. Он идет несколько часов и наконец набредает на уединенную хижину. Он мечтает, что здесь сможет дать Аните воды, найти хоть какую-то пищу. В хижину стучится юноша. Это Нино Боннэ, ломбардский волонтер и пламенный гарибальдиец. Он тайком следовал за Гарибальди и его Анитой и теперь пришел сказать, что близко жандармы. Надо снова бежать. Нино предлагает Гарибальди пристанище на ферме своих родственников, он сам помогает беженцам пробраться к ферме. Но оставаться на ферме опасно. Поэтому Нино сговаривается со сторожами в Камаккио, что они перевезут его "брата" с больной женой на ферму друзей, Гиччиоли, возле Санто-Альберто. Он укладывает Аниту в барку и следит за отправкой Гарибальди и его жены. Побережье охраняет австрийский патруль, однако Нино удается пустить слух, что генерал Гарибальди и его отряд уже в Венеции.
      Гарибальди добирается до фермы, но Анита уже без сознания. 4 августа 1849 года она умерла.
      Вот что писал Гарибальди об этом страшном дне:
      "Мы приехали в Мандриолу на телеге, в которой на матраце лежала Анита. Подняв матрац за четыре угла, мы положили Аниту в постель, но мне почудилось в ее лице выражение смерти. Надеясь вырвать ее из челюстей смерти, я судорожно сжимал ее пульс, считал его прерывистые вздохи. Увы, я сжимал в своих объятиях труп! Горько оплакивал я потерю Аниты, неразлучного товарища во всех приключениях моей жизни".
      Гарибальди и сам едва держался на ногах. Изнуренный усталостью и лихорадкой, он заснул возле постели, на которой лежала мертвая Анита. Его разбудили: "Спасайтесь! Австрийцы идут сюда!" И Гарибальди, оставив труп жены у чужих людей, был вынужден бежать.
      На рассвете австрийцы явились на ферму, но Гарибальди был уже далеко. Всюду у него находились друзья и единомышленники, которые помогали ему скрываться. Друзья настаивали, чтоб он сбрил главные свои приметы: золотистую бороду и кудри, но Гарибальди не соглашался.
      Он узнал об участи тех своих бойцов, которые расстались с ним при высадке на берег. Его ближайших друзей - Уго Басси и Чичеруаккио австрийцы пытали, а потом заставили их выкопать ямы для собственных могил и расстреляли всех, даже тринадцатилетнего сына Чичеруаккио. С болью вспоминал друзей Гарибальди. Ему удалось добраться до пьемонтского городка Кьявари. Однако пьемонтское правительство узнало о его пребывании в городе и всеми силами начало выживать "красного дьявола": из-за Гарибальди неизбежно начнутся столкновения с Австрией и Францией, может разразиться даже война. Нет, надо во что бы то ни стало избавиться от него! И по настоянию пьемонтского правительства Гарибальди уходит из Кьявари. Ему некуда податься на своей родине, и он вынужден снова вести жизнь скитальца.
      В конце 1850 года он очутился в Нью-Йорке, бездомный, одинокий, почти без всяких средств. Знакомый итальянец, владелец свечной фабрички, предложил ему работу. Гарибальди не гнушался никаким трудом. И вот герой итальянского народа, полководец и мореплаватель, оказался перед котлами с расплавленным салом. Он лил свечи. Но друзья Гарибальди не могли равнодушно смотреть на такое недостойное героя занятие и нашли для него место капитана на судне, которое нужно было отвести в Англию. В Лондоне Гарибальди познакомился с русским революционером-эмигрантом Александром Ивановичем Герценом. Герцен спросил, почему Гарибальди не живет спокойной жизнью где-нибудь в Европе в качестве эмигранта.
      - Что теперь делать в Европе? - отвечал Гарибальди. - Привыкать к рабству, изменять себе или ходить в Англии по миру? Поселиться в Америке еще хуже: это - конец. Это - страна "забвения родины", это - новое отечество, там другие интересы, все другое, люди, остающиеся в Америке, выпадают из рядов. Что же лучше моей мысли, что же лучше, как собраться в кучку около нескольких мачт и носиться по океану, закаляя себя в суровой жизни моряков, в борьбе со стихиями, с опасностью?
      В путешествиях и приключениях, в удачах и лишениях Гарибальди никогда не забывал о своей обездоленной родине. Спустя несколько лет он снова вернулся в Италию и поселился на острове Капрера. Это был почти пустынный скалистый остров, населенный главным образом дикими козами. Гарибальди сам строил свое жилище - белый домик с плоской крышей и круглым куполом. В доме было всего две комнаты: спальня Гарибальди, где стояли кровать с жестким тюфяком, стол, старое кресло и сундучок, набитый старыми бумагами, и вторая комната, которая предназначалась для гостей. Здесь стены были увешаны военными трофеями Гарибальди - ружьями, саблями, пистолетами и знаменами, захваченными у неприятеля. Неподалеку от дома была пристройка, названная "Ватиканом". В "Ватикане" жил старый осел, по прозвищу Пий IX, упрямый и злой.
      Гарибальди сам обработал сад и огород на острове, насадил фруктовые и миндальные деревья, разбил виноградник. Когда на Капреру приезжали боевые друзья Гарибальди, все они тотчас же брались за лопату или тачку - так действовал на них пример хозяина.
      Как-то у него гостила немецкая писательница Эсперанс Шварц. Вот что она писала о хозяине Капреры:
      "...Когда я проснулась утром и подошла к окну, я в испуге отшатнулась: мимо промчалась рассвирепевшая корова с опущенной головой и поднятым хвостом, а вскоре появились гнавшиеся за ней Гарибальди и его дочь Тереза. Он вооружился ведром, она держала в руках скамейку для дойки. Спустя час, за завтраком, Гарибальди извинялся передо мной за отсутствие молока.
      "Видишь, Тереза, - с упреком воскликнул он, - это ты во всем виновата! Сколько раз говорил я: с животными надо обращаться ласково. Таким путем можно добиться гораздо большего, чем побоями".
      На своем скалистом острове Гарибальди продолжал следить за всеми событиями в Италии.
      Он все ждал, что родина позовет его, что Италии понадобятся его силы и знания, его любовь. И его действительно позвали. Виктор-Эммануил, король Пьемонта, и его первый министр граф Кавур сговорились с Наполеоном III и сообща начали войну против Австрии. Наполеон должен был поддержать Пьемонт, а за это король обещал ему Савойю и даже Ниццу. Виктор-Эммануил понимал, что магическое имя Гарибальди привлечет в его армию тысячи добровольцев. Поэтому он вызвал Гарибальди и предложил ему командовать корпусом альпийских стрелков. Гарибальди не подозревал, что Виктор-Эммануил - только послушная марионетка в руках французского императора. Он наивно считал, что король заботится лишь о благе народа и что война Пьемонта с австрийцами - настоящая освободительная война. Поэтому он с восторгом откликнулся на призыв короля. Под его предводительством Пьемонт одерживал над австрийцами победу за победой, Гарибальди шел как триумфатор, и целые селения присоединялись к его альпийским стрелкам. Кавур и Виктор-Эммануил хотели скрыть от Наполеона III, что Гарибальди участвует в военных действиях; они знали, что император ненавидит Гарибальди и боится его популярности.
      В Средней Италии начались волнения. В Тосканье, Модене, Парме народ прогнал своих правителей-герцогов. Всюду народ требовал присоединения к Пьемонту и с восторгом встречал Гарибальди.
      Из его экипажа выпрягали лошадей, и люди сами везли его, усыпая его путь цветами и крича:
      - Viva Garibaldi! Viva la liberta! Да здравствует свобода!
      И вдруг!.. Вдруг Наполеон дернул за ниточку своих послушных марионеток, и Виктор-Эммануил прекратил войну.
      Гарибальди со своими войсками хотел было снова двинуться на Рим, чтобы поднять восстание и свергнуть наконец папу Пия IX, но и тут его остановил король Пьемонта. Гарибальди с его славой и народной любовью становился неудобен для правителей. От него хотели избавиться. Несколько раз ему давали коварные поручения, вероломно посылали его и его бойцов на верную гибель. Самое большое горе и разочарование ждало Гарибальди, когда Кавур и король Виктор-Эммануил отдали Франции Ниццу - прекрасную солнечную Ниццу, его родину! Вот когда он наконец вполне понял всю глубину предательства королей и королевских прислужников!
      Вне себя от горя он ворвался в парламент, он кричал об измене Кавура, он требовал суда над ним - все напрасно! Это был глас вопиющего в пустыне.
      И снова Гарибальди уехал к себе на свой скалистый остров. Уехал до той поры, когда народу снова понадобится он, его силы, его преданность свободе. Итальянцы знают: Гарибальди защищает всех угнетенных и ненавидит поработителей. Он велик, добр и прост со всеми - от королей до последних бедняков. Он презирает смерть и отказывается от всяких почестей. И когда раздается его клич, сзывающий на бой всех настоящих патриотов, тысячи людей идут к нему, тысячи людей отдают ему свои сбережения и самое драгоценное, что есть у них, - свою жизнь...
      18. ЗА ЛИМОННЫМ ДЕРЕВОМ
      В саду палаццо Марескотти было тихо. Все молчали. Одни еще были там, у смертного одра Аниты, другие взбирались по крутым откосам острова Капрера, третьи вместе с Гарибальди бросали в лицо Кавуру гневное обвинение в измене...
      Внизу, на улице, остановился экипаж, послышался голос кучера, стукнула дверца кареты. Вошел слуга:
      - Синьора Сперанца Шварц, - доложил он.
      Александра Николаевна встрепенулась, вскочила. Легкая краска выступила у нее на щеках. "Ага, вот кого она ждала!" - понял в своем убежище Александр.
      Шурша переливчатым шелком платья, вошла молодая женщина с живым, умным и некрасивым лицом. Новая гостья расцеловалась с Александрой Николаевной и поклонилась остальным.
      - Мой друг Эсперанс Шварц, храбрая амазонка и писательница, представила ее гостям хозяйка.
      Она сказала это по-итальянски, и Эсперанс Шварц отвечала на том же языке:
      - Амазонки говорят, что Шварц, кажется, действительно писательница, а писатели утверждают, что она как будто амазонка. Сама же Шварц ни то, ни другое. - И она звонко рассмеялась, вдруг удивительно похорошев.
      - Только что о вас здесь говорили, друг мой, - продолжала по-итальянски Александра Николаевна. - Нам рассказывал наш соотечественник месье Мечников о вашем друге, генерале Гарибальди, и кстати вспоминал, как вы писали о своей поездке на Капреру. Ах, как я хотела бы там побывать! прибавила она со вздохом.
      - Мы съездим туда вместе, душа моя, - сказала Эсперанс. Она взяла Александру Николаевну под руку. - Кстати, у меня есть к вам небольшое дело...
      Обе дамы отошли в глубь сада, за густолиственное лимонное деревце.
      - Записка? - чуть слышно спросила Александра Николаевна.
      - Она у меня, - отвечала так же тихо Эсперанс.
      - Он сам передал ее вам?
      - Да. В Генуе. Я только что приехала оттуда.
      - Почему он хочет, чтобы этим занималась именно я?
      - Меня уже знают и, наверное, за мной следят. Он сказал: "Русская не вызовет подозрений". Он сказал еще, что всецело доверяет моим друзьям.
      Александра Николаевна смотрела на Эсперанс, что-то обдумывая.
      - Передайте ему: я постараюсь сделать все, что от меня зависит, сказала она наконец. - Кажется, у меня будет возможность переправить туда все необходимое. Нашлась связь.
      - На воле?
      - Нет, там. Но это еще не наверное. Это должно выясниться в ближайшие дни.
      - Поторопитесь. В конце месяца праздник святого Теренция. В Риме охотно пользуются этим днем для казней.
      - Я помню об этом каждую минуту, - шепнула "Ангел-Воитель".
      - Вот, возьмите. Спрячьте.
      Александр Есипов, сидевший по другую сторону лимонного деревца, увидел, как "Ангел-Воитель" быстро сунула за корсаж свернутую в трубочку бумажку. Снова раздался шелест шелковых юбок, и обе дамы вернулись к гостям. По их беспечному виду никто не смог бы предположить, что минуту назад они вели такой отнюдь не женский разговор.